Текст книги "Берег загадок"

Автор книги: Валентин Рыбин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 11 страниц)

V

После этого происшествия прошло больше двух недель, прежде чем начал обнажаться, освобождаться от половодья, западный берег реки, на котором были дом бакенщика, пионерлагерь и затопленное Волшебное царство Додрана. И целых две недели только и велись разговоры о благородном бухарском олененке Бэмби, пока не приключилось еще одно странное происшествие.

А началось все вроде бы, с безобидной, образовавшейся за время половодья дамбы. Сначала это была песчаная едва приметная перемычка, отгородившая заливчик, в котором покоилась под водой старая баржа. Но когда вода стала спадать, то оказалось, что заливчик отрезан от русла реки этой перемычкой. Выглядела она со стороны весьма солидно: ну, впрямь, как намытая землесосами дамба. И все бы – ничего: дамба как дамба. На Амударье бывает не такое. Иной раз после очередного половодья, река так изменит свое русло, что и не узнать, где чего было. Насторожило Доврана, когда он сидел на бережке перед своим затопленным царством то, что показалось ему, будто в барже живет какое-то живое существо. На том месте, где покоилась баржа и уже чуточку высунула из-под воды нос, все время слышались всплески и расходились на поверхности круги. Довран предположил, что наверное это какая-то большая рыба, но тут же отбросил свою прозаическую мысль и решил: это, конечно, аждарха!

Довран сидел на бережке и думал, как бы ему сразиться с чудовищем, и тут услышал в саксаульнике голоса своих друзей. Генка, Бяшим и Аннагозель спешили к нему в гости, домой, но конечно же не могла пройти мимо Волшебного царства. Услышав их голоса, Довран напустил на себя вид страшно перетрусившего человека:

– Генка! Бяшим! Гозелька! Вах, клянусь, наконец-то появился настоящий аждарха. Он чуть-чуть не слопал меня! Глупец я, – сунулся к своему падишаху, а меч взять забыл. А этот аждарха притаился у входа и – цап меня за трусы, чуть не стащил. Я кое-как вырвался.

– Что ты говоришь! Неужели настоящий? – не поверил Генка.

– Очередная сказочка про белого бычка, – скептически ухмыльнулся Бяшим.

– А может, правда – аждарха? – поддержал Доврана Аннагозель.

– Конечно, правда – убежденно воскликнул Довран. – Сейчас проверим, – сказал Генка и сунул в воду ногу, проверяя – не слишком ли она холодна.

Вода была теплая, и Генка осторожно ощупывая правой ногой скользкое илистое дно, направился к барже. Он прошел метров двадцать, погрузился в воду всего лишь до колен, и вдруг вода перед ним забурлила, запенилась. Генка испуганно вскрикнул и побежал назад, к берегу.

– Кто-то там есть!– с азартом выговорил он, оглядываясь назад. – Скорее всего, большой сом!

– Да аждарха же! – возразил Довран.– Разве может сом взбултыхнуть весь заливчик. Смотрите! Смотрите!

Ребята замерли в удивлении. Весь залив вдруг закипел, «словно вода в огромной кастрюле. Было такое впечатление, что в этой бурлящей воде варится ненарезанная картошка. Испуг и удивление детворы сменились любопытством, и Довран первым понял – что происходит. Поняв, он сразу стал серьезным.

– Надо что-то делать... Я побегу за отцом, иначе она погибнет!

– Кто погибнет – аждарха? – наивно спросила Аннагозель.

– Рыба, – сказал Довран. – Разве вы не видите, что река отделила от себя заливчик, и вся рыба, которая послась здесь, оказалась в ловушке!

– Рыба? – не поверил Бяшим.– Неужели столько много рыбы!

Но Довран уже не слышал рассуждения друзей – он мчался со всех ног к дому. Надо было сообщить о беде отцу. Едва вбежав во двор, Довран закричал:

– Папа, скорей. В заливе, возле баржи, рыба погибает! Там такой... Такой котел большой образовался, и в нем много-много рыбы!

– Да ты что! – насторожился Клычдурды-ага. – Говоришь, много рыбы?

– Очень много... миллион штук... Скорее!

Клычдурды-ага, едва успевая за сыном, вышел к заливчику и от удивления даже снял папаху.

– Бай-бо, – выговорил бакенщик со вздохом и, помолчав, прибавил: – Давно такого не было. Наверное лет десять, если не больше. Помню в тот год, когда Довран еще только ползать начал, такая же беда приключилась. Но, как говорится, на всякую беду есть мудрая голова. Давай-ка, сынок, иди со своими друзьями домой и принеси сеть, которая под тахтой.

– А я останусь здесь, – сказала Аннагозель. – Я буду наблюдать за рыбами.

Довран, Генка и Бяшим тотчас скрылись в саксаульнике. Клычдурды-ага, глядя на то и дело закипающую то в одном, то в другом месте воду, раздумчиво произнес:

– Мудрит природа, беспрестанно мудрит. Другой бы растерялся на нашем месте, но мы люди ученые – знаем кое-что. Верно я говорю, дочка?

– Конечно верно, дядя Клычдурды. А вы какой институт окончили?

– Я учился у природы, – не сразу отозвался бакенщик. – Она меня сама научила, как ее беречь.

– А Довран? Он тоже будет учиться у природы.

Бакенщик промолчал, лишь вздохнул тяжко. И Аннагозель наивно позавидовала:

– Дядя Клычдурды, я тоже хочу учиться у природы. Знаете, как мне надоело сидеть в школе. Здесь так хорошо! – О чем ты говоришь, дочка! – Клычдурды-ага посмотрел на нее строго.– Говоришь какие-то глупости. Ты должна радоваться, что учишься в школе. Доврана я тоже пристрою в школу... Надо только...

– Что надо? – заинтересовалась Аннагозель.

– Помощника мне надо, – сказал Клычдурды-ага. Довран у меня сейчас помощник, без него никак нельзя. Мать у Доврана умерла... Раньше она мне помогала.

– Дядя Клычдурды, а почему вы опять не женитесь?! – бойко спросила девочка. – Мой папа в аварии погиб. Мама вышла замуж за другого, а меня устроила в интернат. И вы тоже так сделайте.

– Хай, дочка! – захохотал Клычдурды-ага. – Да у тебя на плечах не голова, а сама мудрость. Как раз я и думаю все время об этом. Думаю, а сам боюсь – приведешь женщину в дом, аДовран обидится.

– Не обидется, – возразила Аннагозель. – Он же может поехать к нам, в интернат...

– Ладно, Гозелька, это не детский разговор, – строже сказал Клычдурды-ага и опять засмеялся. – Удивляюсь я нынешней детворе, и откуда у них такая ученость. Все они знают... Больше взрослых знают.

– Дядя Клычдурды, можно я буду учить Доврана азбуке? И арифметике... Я быстро его научу писать и читать.

– А ты сама-то умеешь? – усомнился Клычдурды-ага, но встретившись с полным упрека взглядом девочки, доверительно улыбнулся.– Учи, если сумеешь...

Тут появились, волоком таща за собой скатанную в рулон сеть, Довран, Генка и Бяшим. Бакенщик тотчас склонился над ней, развязал узлы и стал расстилать ее вдоль берега на песке. Дети помогали ему.

– Возьмемся за два конца,– пояснил Клычдурды-ага. – Довран с Генкой возьмутся за сеть с одной стороны, а мы с Бяшимом – с другой.

– А я? – спросила Аннагозель.

– А ты будешь командовать нами, – рассудил Клычдурды-ага и, войдя в воду, потянул за собой сеть.

Едва «артель рыбаков» вошла в воду, как весь залив вновь забурлил, с удвоенной энергией. Вся рыба, какая в нем была, заметалась, ища убежища от «рыбаков». Залив всхлипывал и булькал, как огромный кипящий котел. Отдельные рыбины, довольно крупные, подскакивали над водой, словно над горячей сковородкой и вновь плюхались в воду.

– Хей, сынки, – азартно покрикивал Клычдурды-ага.– Ниже держите сеть, по самому дну старайтесь вести!

Довран и Генка окунались в воду до самого подбородка, но дна не доставали, и оба то и дело вскрикивали от испуга: мечущаяся рыба ударялась им в ноги, шарахалась в сторону, попадала в сеть и тянула ее назад, чуть ли не вырывая из рук.

– Живее, живее, джигиты! – вновь командовал Клычдурды-ага.

– Бяшим, а ты не лодырничай – только за сетку держишься! – покрикивала с берега Аннагозель.

Бяшим не слушал ее. Вцепившись в сетку, он изо всех сил сгибался, стараясь везти ее по дну, но не доставал, и кряхтел от натуги.

«Рыбаки» прошли метров пятьдесят от берега до дамбы и выволокли не менее тридцати рыб. Они трепыхались в сети, а вырвавшись из нее, подпрыгивали на песке. Некоторые рыбины делали такие отчаянные прыжки, что прямо с дамбы летели в реку и исчезали в ней. Других проворно хватали «рыбаки» и кидали в Амударью. В первом улове были сомы, сазаны и рыба помельче, название которой ребята не знали, Да и некогда было думать об этом. Освободив сеть, «рыбаки» присели на дамбе, чтобы отдохнуть. Все были радостны, и беспрестанно подшучивали друг над другом и смеялись. Отдохнув, вновь взялись за сеть и спустились в лагуну, а вернее в озерцо, которое завтра или послезавтра высохнет, и если не выловить из него рыбу, то она погибнет. Сначала будет зарываться в мокрый ил, а затем солнечные лучи добьют ее. Все прекрасно знали об этом, и изо всех сил старались помочь рыбе выбраться из беды.

Второй улов тоже оказался богатым. Да и как же иначе, когда озерцо все еще кипело рыбой. Но на втором заходе «рыбаки» уже потратили столько сил, что побросав рыбу в реку, долго сидели на дамбе и, устало переговариваясь, не спешили в воду. Это обстоятельство конечно же учла Аннагозель.

– Дядя Клычдурды, можно я позову ребят на помощь?!– прокричала она.

Клычдурды-ага пока соображал – воспользоваться помощью или не надо, девочка скрылась в саксаульнике.

– Ладно, давайте-ка еще разок пройдем с сеткой, – сказал бакенщик– – Сегодня надо обязательно всю выловить и бросить в реку.

Третий лов был еще труднее. Не только дети, но и сам бакенщик трудился уже не столь рьяно. Да и затратили они на спасение рыбы не меньше часа, а то и больше. И самое отчаянное в том, что и в третий раз в сети оказалось столько же рыбы, как в первый раз.

– Да, да ей же конца нет! – первым захныкал Бяшим.– Может быть, взять лопаты, да прорыть канаву?

– Тоже мне – канавокапатель, – сказал уныло Генка. – Да тут экскаватор нужен.

– Ничего не нужно, достаточно этой сети, – спокойно сказал Клычдурды-ага.– Кто устал и больше не может– пусть идет и отдыхает. После обеда продолжим...

Но стоило бакенщику заговорить об усталости, как мальчики вскочили с места и заторопились; потянули сеть в озерцо вновь.

Тяжело дыша и останавливаясь они волокли сеть в четвертин раз. И тут подоспела помощь: у берега собралась вся дружина пионерского лагеря. Пришел Новрузов с педагогами и пионервожатыми, повара и, конечно, завхоз Абдулла вместе с Глупышом. Пес ошалело носился по берегу, видя, какая необычная охота затевается. Абдулла конечно же не упустил случая и послал Глупыша в озеро за рыбой. Глупыш плюхнулся в воду, поплыл, взвизгивая. Но сколько ни старался он поймать хотя бы одну рыбку, ему это не удавалось. Дети смеялись над собакой. А другие, не ожидали пока их пригласят, поспешили на помощь бакенщику и его бригаде. Тотчас, как. только сеть облепила детвора, Клычдурды скомандовал, чтобы Довран с друзьями шел на берег отдыхать, а сам остался еще минут на десять – показал, как надо вести лов, и тоже тяжело вышел из воды. Его сменил Новрузов, а затем завхоз. Абдулла, входя в воду, дурашливо кричал:

– Клычдурды-ага, если я выловлю из этой ямы всю рыбу – надеюсь, вы смените свой гнев на милость?! Вы не будете считать меня браконьером? Даю вам честное пионерское, что больше никогда не буду убивать птиц и зверей. И вообще, если хотите, сдам вам ружье!

– Ладно, ладно, приятель, – отмахнулся Клычдурды-ага.– Зачем много говоришь – работать надо. Разве для меня ты берешься спасти рыбу? Ты спасешь ее, чтобы сохранить природные богатства.

– Клычдурды-ага, именно поэтому я лезу в воду в одних трусах! – вновь захохотал завхоз. Он побежал к сети, отстранил несколько человек от нее, ухватился за сеть, окунулся с головой и, вынырнув, прокричал: – Начинаем ударную вахту в честь Октября! Прошу равняться по передовикам и ударникам коммунистического труда! Ур-ра, дорогие товарищи!

– Ур-ра! Ур-ра! – закричала детвора и поволокла сеть к дамбе.

Улов на этот раз был не столь богатым, как прежде,– рыбы в озерце, после того как четырежды тут прошлись мальчишки, заметно поуменьшилось. Но все равно, радостного крика и визга было более чем достаточно. Кто-то из ребят вытащил из сети скаферингуса – страшилище, вовсе не похожее на рыбу. Однако, тотчас нашлись знатоки и определили, что это тот самый вид, который водится только в двух реках мира – в Амударье и Амазонке. Скаферингус извивался на песке, и больше походил на рептилию, нежели на рыбу. Интерес к нему был столь велик, что никто не отважился бросить его в реку: он подергался немного и сник. Тут же детвора решила – этот экземпляр станет лучшим экспонатом зоологического кабинета в школе.

Все это время, пока шло спасение рыбы, Довран и его друзья неоднократно подходили к барже. Нос ее давно обнажился, но пробоина еще была под водой. Залезть в Волшебное царство никто не отважился. Да если кто-то из ребят и рискнул бы туда забраться, мог просто-напросто захлебнуться. К тому же о Волшебном царстве и Падишахе Аннагозель успела рассказать Новрузову и своей вожатой. Оба внимательно следили за детворой, чтобы, чего доброго, кто-нибудь не нырнул в баржу. Однако желание Доврана и его друзей– поскорее встретиться с Падишахом, – толкало к действию, и Генка, который еще два часа назад принял идею Бяшима– прорыть канаву и соединить озерцо с рекой, без всякого энтузиазма, теперь сам предложил:

– А что если и правда – спустить воду в Амударью? Тут не так уж и много работы!

– А-а, то-то же,– победоносно ухмыльнулся Бяшим.– Я давно об этом думаю.

– Чего думать-то, когда здесь с нами завхоз. У него все есть на складе: и лом, и лопаты, и кирки!

Генка направился к садящему на бережке Абдулле, сказал о своей задумке. Завхоз встал, внимательно посмотрел на перемычку.

– Слушай, дорогой товарищ, где ты раньше был? А ну давай бегите да несите кирки и лопаты. Вот тебе ключ от склада – Абдулла поднял из-под куста брюки, – порылся в кармане и подал Генке ключ.

Тотчас человек десять отправились в карагачевую рощу и вскоре вернулись с лопатами и кирками. Тут же начали рыть канаву. Песок под лопатами был мокрый и тяжелый, но детям помогали взрослые. Через час канава через перемычку была готова, и вода потекла по ней в Амударью. Теперь надо было выгнать в реку оставшуюся в озерце рыбу. Детвора, кто с корявыми саксауловыми ветками, кто просто руками, и ногами принялись гнать рыбу к прорану.

Дно обнажилось к вечеру. И целиком обнажился вход в старую баржу. Довран, на правах хозяина Волшебного царства, первым полез к своему Падишаху, и вдруг выскочил оттуда, как ошпаренный кипятком.

– Аждарха! – крикнул он испуганно. – Аждарха!

Ребята засмеялись, но тут же насторожились: а может и в самом деле там поселился какой-нибудь дракон!

– Ай, трусишки, – пожурил детей Абдулла и, согнувшись, залез в баржу.

Все примолкли, словно ожидали чуда, и оно свершилось. Вся баржа вдруг загудела от удара внутри, а завхоз выскочил из нее весь забрызганный илом. Выскочив, он упал на спину, и было такое впечатление, что его выбросили из Волшебного царства.

– Аждарха! – голосом, срывающимся на крик, проговорил Довран.

– Чудовище там, – вымолвил и Абдулла, торопливо поднимаясь на ноги.– Шайтан... Он меня так саданул по лицу– я думал мозги из моей головы выскочили.

– Наверное, это большой сом,– предположил Клычдурды-ага и посмотрел на сына. – Довран, иди домой и принеси сандов.

Довран тотчас со всех ног пустился бежать и минут через десять вернулся с острым трезубцем, насаженным на длинную палку. Клычдурды взял сандов, приблизился к отверстию в баржу и сунул туда трезубец. Снова послышался мощный всплеск и глухой удар, отчего вся баржа загудела, как огромный колокол.

– Сом... Другого ничего не может быть, – уверенно заявил Клычдурды-ага. – Сейчас мы попробуем его вытянуть.

По лицу бакенщика разлились красные пятна от волнения и любопытства. Многое он повидал на своем веку, но такое увидел впервые.

Зайдя сбоку, Клычдурды-ага заглянул в баржу, затем с силой вонзил трезубец в большое черное пятно, которое он разглядел. В следующее мгновение черенок трезубца вырвался из его рук и беспорядочно начал ударяться по рваным стенкам отверстия. Снова баржа загудела, словно кто-то ударил в набат. И черенок трезубца метался из стороны в сторону довольно долго. Но вот чудовище успокоилось. Клычдурды-ага вновь подошёл к дыре, взялся за черенок и потянул на себя. Бакенщик бросил выразительный взгляд на столпившихся, дав понять, чтобы помогли ему тянуть трезубец. Тотчас подбежали Новрузов и Абдулла. Втроем они, упираясь пятками в скользкую илистую жижу, кое-как вытянули из баржи чудовище. Это был пятипудовый сом. Трезубец попал ему в спину и голову. Удар был смертельным, и сейчас сом лежал без движения. Вытащив с трудом из него трезубец, Клычдурды с досадой заругался, отошел и сел на песок. Было похоже, что он недоволен был собой. Недоволен тем, что убил сома. А может быть, досадовал на то– какой урон нанесло природе нынешнее половодье. Дети, как только бакенщик отошел, гурьбой бросились к сому и принялись разглядывать морду, усы, плавники, хвост. Кто-то тотчас объявил:

– Смотрите, смотрите, у него в зубах какая-то тряпка!

– А ну-ка, помогите разжать ему пасть – сказал Генка. Принесли нож. Кое-как разомкнули рыбьи челюсти и извлекли из пасти грязного и измятого Падишаха.

– Да это же твой Падишах! – воскликнул Генка, с испугом посмотрев на Доврана.

– Какой падишах?! – Чей падишах?! – пришли в восторг дети.

Довран, словно его, обидели и оскорбили, побледнел, вытер кулаком нахлынувшие вдруг слезы и побежал прочь. Побежал в сторону своего двора. Ему кричали, чтобы остановился, но он даже ни разу не оглянулся.

IV

Жгучий стыд за своего Падишаха и самого себя испытывал Довран, и несколько дней подряд не показывался возле старой баржи и пионерлагеря. Несколько раз к нему приходили его друзья, но он, стыдясь встречи с ними, убегал со двора, прятался в саксаульнике и терпеливо ждал, когда они уйдут. Довран видел как его отец недоуменно разводил руками и объяснял что-то Генке и Бяшиму: здесь мол был, только что крутился во дворе. Подождите, сейчас появится. Но у Доврана хватало терпения сидеть, спрятавшись в кустах, час, два, три. И если бы потребовалось, он просидел бы весь день. Друзья же Доврана – и в первый, и во второй, и в третий раз, потоптавшись у двора, и покричав: «Э-ге-гей, отзовись – где ты, Довран!» уходили восвояси. И на четвертый день, решив, что он вообще решил порвать дружбу с ними, не пришли к нему.

– Хай, дурачок, – стыдил его Клычдурды-ага. – Люди к тебе со всей душой, а ты бежишь от них. А еще в школу к ним хотел ехать... В интернат. Ты хоть мне скажи – на что ты так обиделся? Почему прячешься от ребят?

Довран отмалчивался, и Клычдурды-ага больше удивлялся загадочному поведению сына. Разве мог догадаться отец, что сын его испытывает нестерпимый стыд, оттого, что его Падишах, которого он считал– владыкой вселенной, вдруг оказался в пасти сома! Обыкновенного сома. И сам он, Довран-батыр, охранитель и защитник волшебного царства не смог спасти своего Падишаха от какой-то ничтожной рыбы. В ушах Доврана до сих пор стоял смех детворы: «Какой падишах?! Чей падишах?!» Интернатцы подняли на смех грязного изодранного падишаха, оказавшегося в пасти сома. Но они подняли на смех и самого Доврана, который допустил сома до Волшебного царства. Они смеялись, и в этом Довран не сомневался, над его бессилием... Шли дни, но Довран по-прежнему отсиживался дома. Управившись по хозяйству – сварив обед, почистив в загоне у овец, – он обыкновенно забирался на крышу, обхватывал руками колени и, склонив голову, молчаливо и грустно смотрел на карагачовую рощу и сверкающую под солнцем Амударью. После половодья она опять обмелела, вся расчленилась на рукава и островки. Фарватер сместился к самому берегу. И хотя воды в реке было мало, но все равно стремнина подмывала лессовый обрыв, над которым стояла хижина бакенщика. За рекой вновь простирались зеленые поля и деревья. Иногда, подолгу взглядываясь в заречное пространство, Довран вдруг обнаруживал едущую машину и узкую ленту дороги. Мальчик не спускал с движущейся точки взгляда, боясь потерять ее из виду, следил за ней до тех пор, пока она не исчезла в жарком мареве.

Из состояния забывчивости обычно его выводили звуки пионерского горна. Довран вздрагивал, приподнимался и чувствовал как все в нем загорается ревнивой завистью. Переболев припадками стыда, он теперь все время думал о том, как бы ему невзначай встретиться с Генкой, Бяшимом и Аннагозелью. Специально в карагачевую рощу он не пойдет: чего доброго еще засмеют. Да и вообще, начнут расспрашивать – почему убежал, почему не показывался никому на глаза. Разве это объяснишь? Если говорить совсем уж честно, то Довран разочаровался в своем Падишахе. Вспоминал о нем с досадой, как о бессильном человечишке, а еще точнее, как о беспомощной кукле. Сейчас, если бы ему подарили еще одного Падишаха, он ни за что бы не взял его. И в разгромленное Волшебное царство больше его не тянуло. А вот без новых друзей он обойтись никак не мог. Он так скучал по ним, и так переживал, боясь, что они посмотрят на него с презрением.

Однажды, когда Довран, сидел задумавшись, на крыше, ко двору тихо, совсем незаметно, подошла Аннагозель.

– Довран, здравствуй! – окликнула она его, отчего он вздрогнул и смутился.– Ты чего там сидишь? Тебе там хорошо?

– А тебе-то что, – грубовато отозвался Довран и пожалел, что так плохо встретил девочку.

– Ты почему не приходишь к нам?– спросила она, войдя во двор и усаживаясь на тахту.

– Да не знаю... Дел очень много,– соврал он, не зная как ей ответить. – Река опять обмелела...

– Ну и что?

– Как – что? Река обмелела – теплоходы и пароходы все время на мель садятся. Мы с отцом каждый день снимаем с мели штук по пять.

– Ну и врунишка же,– засмеялась Аннагозель.– За последние двадцать дней по Амударье мимо нас прошла только одна самоходная баржа. Мы видели, как твой отец ездил к ней на своей моторке, а тебя в лодке и не было.

– Нет – был! – упрямо возразил Довран.

– Нет – не был! – Аннагозель лукаво засмеялась. – Мы сидели в твоем Волшебном царстве – и все видели. Отец твой поздоровался с капитаном, потом поехал на моторке впереди самоходной баржи, чтобы она не села на мель. И самоходная баржа не села... А в твоей барже – опять Волшебное царство. Я твоего Падишаха в корыте выстирала, чалму ему новую сделала. Мы опять его посадили на трон. Он сидит и ждет тебя. Пойдем – посмотришь?

Довран неловко передернул плечами, нахмурился и отвернулся.

– Не буду играть в Падишаха, – сказал он глухо.

– Почему? – искренне удивилась девочка. – Он теперь такой хороший – лучше, чем был раньше.

– Не надо мне Падишаха,– вновь упрямо повторил Довран.

– Ну и зря, – пожалела Аннагозель. – С кем же тогда ты будешь играть, если не с Падишахом?

Тут у калитки появились Генка с Бяшимом. Оба в пионерской форме: в шортах, белых рубашках и галстуках. Такими Довран их никогда не видел. Оба были сосредоточены и, как показалось Доврану, – сердиты. Но он ошибся. Друзья его, попросту, до сих пор недоумевали – чем они обидели Доврана, почему он бежит от них. Они подошли к тахте, но не сели. Генка с усмешкой сказал:

– Вот уж не думали, что ты сома испугаешься. – Да еще мертвого, – прибавил Бяшим.

Довран сердито сверкнул глазами. Чего-чего, а такого жалкого упрека он от них не ожидал.

– Не испугался я, – твердо выговорил он и повторил:

– Не испугался!

– А почему же убежал? – Генка откровенно хихикнул. – Не почему...

– Гозеля, ты сказала ему, что его Волшебное царство в полном порядке? – спросил Бяшим.

– Сказала, да только он больше не хочет играть в Падишаха. Я даже не знаю – чем он будет заниматься, когда мы уедем.

– Пусть приходит на прощальный костер, – сказал Генка.

– Ты сказала ему, что мы уезжаем?

– Правда, Довран, приходи к нам вечером. У нас так весело будет! – затороторила Аннагозель.– Сначала хор, потом чтецы-декламаторы, а потом... Царь-Нептун с трезубцем... Ты читал про Нептуна? – спросила она и тут же осеклась.

– Ох, прости пожалуйста, я же совсем забыла, что ты неграмотный. И как это мог допустить твой папа? Он давно мог бы отправить тебя в интернат. Сейчас бы ты уже пошел в четвертый класс, вместе с нами... Мы же с тобой одногодки. Я хотела поучить тебя грамоте, но не нашла ни одного букваря. Ты скажи своему отцу, чтобы он купил тебе букварь.

– Да уж жди – купит, – сказал уныло Бяшим. – Клычдурды-ага не признает грамоту, потому что сам не учился. Конечно, он человек хороший, но у него старые взгляды.

– Ты правильно в прошлый раз назвала его, – подтвердила Аннагозель. – Он – консерватор...

– Не консерватор он, – вновь, как и в прошлый раз, сердито возразил Довран. – Он – бакенщик.

И опять, как тогда, – детвора залилась смехом. И опять Довран разобиделся: смолк, отвернулся. Генка хлопнул его по плечу:

– Ладно, мы пошли. Приходи вечером.

Ребята вышли со двора. Аннагозель, прикрывая калитку, приостановилась:

– Довранчик, ты все же сходи к своему Падишаху. Он там сидит совсем голодный... и одинокий...

Когда друзья ушли, Довран стал думать обо всем, что они ему наговорили. Он обиделся за то, что его назвали трусом, но и доказать, что это не так, что не из-за трусости он сбежал, а от позора, он никак не мог. Он не мог объяснить самому себе, почему он почувствовал себя опозоренным. Ведь другой на его месте просто-напросто заплакал бы. Увидел бы свою растерзанную куклу в пасти сома, заплакал бы– и все. А он сбежал от позора, потому что аждархой оказался обыкновенный сом, и весь смысл долгой каждодневной игры в «падишаха», овеянной таинственностью, принял какую-то жалкую обыденность. Так примерно размышлял Довран. Вернее, так бы мог он размыслить, будь он постарше. Но сейчас он еще не мог разобраться в том, что творится в его сознании. И совсем уж сейчас не подозревал, что встретившись с пионерами и пообщавшись с ними, он просто-напросто сразу повзрослел. Падишах – эта нарядная кукла, изорванная сомом, уже совсем не интересовала его. Он потерял бы к ней интерес, если бы даже и не было того, что случилось. Довран обрел новых друзей – и дни заполнили все его сознание.

Вечером Довран отправился в пионерлагерь. Проходя мимо своего Волшебного царства, он на минуту остановился и стал думать – посмотреть на Падишаха или не надо. Он подумал о том, как раньше ходил с деревянным мечом, а потом становился перед Падишахом на колени, и Доврану стало тоскливо. Нет, решил он, с Падишахом он больше никогда не встретится.

Подходя к пионерскому лагерю, Довран издали увидел множество детей и огромную пирамиду, сложенную из саксауловых веток, но палаток на месте не было. Их уже сняли, сложили и погрузили в две грузовые машины, которые стояли за карагачовой рощей. Дети и взрослые суетились, готовясь к пионерскому костру и к отъезду – одновременно. Довран несмело приблизился к детворе и огорчился, потому что никто не обратил на него внимания: все были заняты своими делами. Он поискал взглядом своих друзей и увидел их: они стояли на помосте и забавно кривлялись. Довран, конечно, не знал, – что они в последний раз репетировали маленькую пьеску, и движения его друзей показались ему такими чужими и неестественными, что он основательно сник.

– А, Довран! – вдруг услышал он сзади голос начальника. – Ты пришел к нам на праздник? Молодец. А твой отец…

– Отец бакены переставляет, – отозвался смущенно Довран.

– Тогда вот что, – раздумчиво рассудил Новрузов.– Пусть он не дожидается первого сентября... Приезжайте раньше – мы всегда вас встретим, как надо... Впрочем... – Новрузов достал из кармана записную книжку, вырвал из нее два листка и написал то, о чем хотел сказать. – На – и передай отцу, – подал он записку Доврану, и в следующую секунду прокричал: – Вожатые, прошу, не затягивать! Следите за временем!..

Минут через десять началось построение пионерской дружины. Заиграл горн, загремел барабан. Довран все это видел в первый раз. Торжественность настолько ошеломила его, что он не знал куда деться. Довран почувствовал, что живет он совершенно в другом мире – в очень тихом и скучном, и жгучая зависть завладела всем его существом. От обиды, что он никогда не учился в школе, что не умеет ни писать, ни читать, у него спазмом сдавило горло. Слезы хлынули из глаз мальчика и вновь его пронзило чувство позора за свою беспомощность. Всхлипывая, он быстро метнулся в сторону и побежал к дому Ему хотелось поскорее увидеть отца и передать ему записку. Войдя во двор, он с детской нетерпеливостью позвал отца, чтобы высказать ему свою обиду, но того не оказалось дома, он еще не вернулся с реки. Довран спустился к берегу, к месту стоянки отцовского катера, но БМК не оказалось на месте. «Где же он до сих пор разъезжает!» – встревожился мальчик и стал вглядываться в затуманенную речную даль. Ни лодки, ни парохода он не увидел, и не услышал отдаленного треска мотора. На бакенах по фарватеру реки зажглись огни. Причем, судя по тому как сместились бакены к берегу, было видно, что отец потрудился за день немало. Но куда же он подевался после того как переставил бакены? Довран смотрел на реку до тех пор, пока совсем не стемнело. Потом он вошел во двор, взобрался на крышу и стал смотреть на Амударью с крыши. Но он уже не видел реки, а только слышал ее мерный могучий шум. В этот протяженный шум неожиданно вновь ворвались звуки пионерского горна, и Довран повернулся лицом в сторону карагачевой рощи. Он увидел большой пылающий факел и не на шутку перепугался – подумал, там у них пожар. Но вспомнил, что это пионерский прощальный костер: ребята зажгли саксаул, и он пылает вовсю. Довран обхватил колени, склонил на них голову и стал смотреть на огонь. Он смотрел и думал с завистью: как бы хорошо ему жилось в интернате. Сколько всяких интересных игр они знают! И книжки бы он научился читать. И писать научился бы. Отцу бы из интерната прислал письмо...

Костер погас поздно ночью. Довран спустился с крыши, но отца по-прежнему дома не было. Страх охватил мальчика: а вдруг лодка перевернулась? Вдруг отец сидит где-нибудь на острове? Мокрый и усталый... Зовет на помощь... его никто не слышит...

Довран, страшаясь собственных мыслей, уже хотел бежать в пионерлагерь, к Новрузову, и высказать свои опасения, но тут донесся знакомый рокот моторки. У Доврана опустились руки и на душе стало легко. Вместе с легкостью хлынули из глаз слезы и он разрыдался, ну совсем как маленький. Отец, войдя во двор и увидев сына плачущим, кинулся к нему:

– Что с тобой, Довран? Кто тебя обидел?!

– Никто не обидел... Ты обидел... Консерватор ты! – плача, с трудом выговаривал Довран.

– Ба, что же такое творится, – ласково гладя по голове сына, заговорил Клычдурды-ага. – Ты такие умные слова говоришь, сынок, я даже не могу понять их значения.