Текст книги "Берег загадок"

Автор книги: Валентин Рыбин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)

II

Ребята подходили к лагерю, переполненные торжеством победы. Генка беспрестанно трубил в горн, а Бяшим и Аннагозель размахивала руками и кричали. «Ура, мы победили», Доврану тоже захотелось вместе с ними кричать, но он еще не освоился в новой обстановке, и стесненно улыбался. Он сдерживал свою радость, боясь показаться нескромным выскочкой другим пионерам, которые гурьбой стояли у входа в пионерский лагерь, возле деревянной синей арки. Арка была украшена красным полотнищем и большим нарисованным пионерским значком. В толпе ребят возле арки стояли в основном «синие», потерпевшие поражение в игре. Как и всяким проигравшим, им не хотелось сразу сдаваться, и они встретили победителей шумными возражениями.

– Ишь вы какие хитрые! – кричал, размахивая руками, горбоносый, с толстыми губами мальчишка. – Мы не уговаривались так далеко прятаться. А вы убежали за камыши!

– Да они спрятались в мазанке бакенщика! – покрикивал и его товарищ, стоявший рядом, – Мы не осмелились зайти во двор к бакенщику, а то бы живо вас разыскали!

Аннагозель бойко выскочила вперед, наступая на «синих».

– Не были мы у бакенщика! Честное пионерское – не были! Мы прятались в царстве робинзона!

Генка поддержал Аннагозель:

– Вот и пленника, самого, робинзона с собой привели. Не верите – спросите у него.

«Синие» с любопытством начали разглядывать Доврана. Он и в самом деле походил на маленького робинзона: трусы на нем и больше ничего. Начались расспросы – где и с кем он живет. Довран, обескураженный многочисленными вопросами, хлопал большими черными глазами и молчал. За него отвечали Генка и Аннагозель. Перебивая друг друга, они тотчас во всех подробностях рассказали о старой барже, в которой пещера, о негре-падишахе, о глиняных куклах и о том как отважно Довран расправился со смертельной змеей – эфой.

– Аннагозелька чуть не умерла от страха, когда он на нее бросил эфу!– захихикал Бяшим.– Вот визгу было – на всю Амударью!

– Да ладно тебе,– защищалась Аннагозель.– Я же не знала, что эфа дохлая. Да еще и неизвестно, какая она. Может быть только притворилась, что дохлая, а когда мы ушли, может быть, она опять поползла за добычей!

В шумной беседе ребята не заметили, как к ним подошел начальник пионерского лагеря Меред Аннаевич Новрузов. Он был в черных брюках и белой рубашке, с засученными рукавами. На голове начальника красовалась широкополая соломенная шляпа «сомбреро». Новрузов любил рассказывать пионерам о далекой стране Кубе, о Фиделе Кастро, наверное и «сомбреро» носил поэтому. Он вообще любил очень смелых людей. Увидев Доврана, Новрузов сразу определил, что это необычный гость, похожий на маленького индейца.

– Здравствуй, мальчик, Откуда ты? – Новрузов подал руку и потрепал голое загорелое плечо Доврана.

– Мой отец бакенщик, – несмело ответил Довран. – Мы живем за камышами на обрыве.

– Вон за теми камышами? – спросил Новрузов указав рукой на камыши, и не дождавшись ответа сказал: – Я видел твоего отца, когда он плыл на моторной лодке. Твой отец занимается очень полезным делом. А ты, наверное, помогаешь ему?

– Я три фонаря сам поставил, – похвастался Довран.

– И тоже на моторке плавал с фонарями?

– Нет, у нас еще есть простая, деревянная лодка, с веслами. – И ты умеешь управлять веслами?.

– Умею...

– Молодец, малыш... Кстати, как тебя зовут?

– Довран!!! – хором выкрикнули дети.

– О, да тебя все уже здесь знают. Ну, молодец. Нравится тебе у нас?

Довран кивнул. Новрузов поощрительно улыбнулся.

– Ну, что ж, ребята... Покажите своему новому другу, как вы живете, чем занимаетесь.

– Пойдем, Довран,– потянул его за руку Генка. Гурьбой ребята зашагали к парусиновым палаткам, договариваясь на ходу – что именно показать гостю, чем похвалиться.

Но вряд ли надо было что-то выискивать – Доврану в диковинку тут было все. Даже палаток – больших парусиновых домов, в которых стояли в два ряда раскладные кровати, Довран никогда не видел. А о другом и говорить нечего. В палатках стояли тумбочки, на которых лежали книжки, тетради альбомы с гербарием. Возле кроватей, на полу, валялись большие кожаные мячи. Генка достал из тумбочки небольшой фанерный ящик, затем наушники и надел их на уши Доврану.

– Слышишь что-нибудь? – спросил, довольно улыбаясь.

– Нет, не слышу, – повертел Довран головой.

Тогда Генка начал вращать малюсенький колесик детекторного радиоприемника, и Довран, смеясь, закивал головой: слышу, мол. Сняв наушники, он восторженно объявил:

– Один какой-то дядя говорит: «В Чарджоу сорок два градуса».

– Да это же передают прогноз погоды, – пояснил Генка. – А вообще-то мой приемничек даже Москву берет, не говорю уж об Ашхабаде.

– Ай, нашел чем хвалиться, – ревниво возразил Бяшим. – У меня модель кордовая... Осенью на республиканские соревнования поеду. Пойдем, Довран покажу!.

Ребята так же, гурьбой, направились к большому голубому павильону. Он стоял за деревьями, был сделан из фанеры, и этим отличался от всего прочего на территории пионерлагеря. Войдя внутрь павильона, Довран увидел множество больших и маленьких клеток и остановился.

– Не бойся, это наш живой уголок. Не обращай внимания, – сказал небрежно Бяшим. – А модели там, дальше

– Почему это «не обращай внимания»! – обиделся командир «синих». – Разве уголок живой природы менее интересен, чем твои самолеты из папиросной бумаги и резины!

Но Довран и сам уже заинтересовался живым уголком. В первой клетке он увидел двух зайчиков. Зайчишки смешно, словно ножницами, стригли ушами и с аппетитом ели капусту. В другой, соседней клетке, мудро нахохлившись, сидел на жерди коршун.

– Это дохлятник, – пояснил командир «синих». – Его подбил из ружья наш завхоз. Мощная птица – она у нас мышами питается.

Доврану как-то стало не по себе – ему стало жаль коршуна. На воле ему было лучше, по его злым глазам видно.

– А это сорока с вороной – вместе живут и не ссорятся,– продолжал знакомить Доврана с обитателями живого уголка командир «синих».

Довран наклонился, чтобы получше разглядеть птиц, и ему показалось, что это та самая сорока, которая всегда предупреждала об опасности, когда он играл «в падишаха».

– Где ты ее поймал? – спросил Довран.

– У-у! Это давнишняя наша обитательница, – с улыбкой сказал командир «синих». Они уже два года с вороной живут. Обоих поймали зимой, в городе. Обечуть не околели от мороза – мы их отогрели.

– А почему не отпустили? – неловко спросил Довран.

– Вах, чудак ты оказывается. Это же живой уголок – им тут гораздо лучше, чем на воле. Там надо добывать корм, а тут они на особом довольствии. У них, как и у нас, завтрак, обед и ужин.

В следующей клетке, за стеклянными стенками, лежал уж. Довран, посмотрев на него, совсем удивился:

– А его зачем в неволе держите Он же никого не кусает!

Командир «синих» на этот раз не стал давать пояснений, только обиженно надулся. А другой мальчуган – его товарищ, спросил:

– А ты змей умеешь ловить? – И уточнил: – Не убивать, а ловить.

– Ай, не знаю... Рукавицы нужны, чтобы не укусила змея, – наобум сказал Довран, поскольку змей он никогда не ловил, а вот убил уже трех – одну эфу и двух стрелок. Правда стрелок прикончил не во время игры, а по нужде. Обе заползли в хижину, когда отец лежал на кошме – отдыхал после вахты.

– Вообще-то, нам не мешало для живого уголка одну эфу или кобру, – попросил Генка, видя, что Довран держится неуверенно.

– А еще лучше удава, – сказал Бяшим.

– Удава не надо, – возразил Генка. – Он кроликами питается, его не прокормишь.

– По-моему, ты, Довран, мало понимаешь в змеях, – вновь заговорил командир «синих». – Я несколько раз был в серпентарии и даже знаю змеелова Иголкина. Он никогда не надевает рукавиц. Он ловит голыми руками и бросает змей в мешок. И вообще, если бы Иголкин узнал, что ты убиваешь змей, он бы тебе шею намылил. Настоящие змееловы змей не убивают, а берут у них яд для лекарства. Так что, учти.

– Учтет. Он не хуже нас с тобой понимает, что природу надо беречь, – заступился за Доврана Генка и махнул рукой:

– Пошли дальше:

– Змей все убивают, – не согласился Довран. – Если змею не убьешь, то она тебя убьет.

– А вот и не так! – отчаянно вступила в разговор Аннагозель. – Змеи самые полезные существа. Одним граммом змеиного яда можно вылечить тысячу больных...

– Ты что – лечила? Откуда ты знаешь?! – загорячился Довран.

– Ты не спорь, Довран, – поддержал девочку Генка. – Она права. Будет время мы расскажем тебе о пользе змей. Убивать их не надо, и вообще никаких животных нельзя убивать – все они жить хотят.

Довран не собирался никого убивать, наоборот, он жалел и зверушек и птиц. И змей ненавидел именно за то, что они разоряют птичьи гнезда, пожирают птенцов и выпивают яйца. Но если уж ребята уверяют его, что змеи тоже полезны, причем даже очень полезны, то больше он не будет убивать змей. Только вот непонятно – если интернатцы так сильно любят зверей, птиц и змей, то зачем они ловят их и держат в неволе. Ведь неволя – это еще хуже, чем смерть.

Остановившись возле стола, на котором лежали недостроенные модели самолетов, Довран рассматривал, новенькие, оклеенные папиросной бумагой крылья, а сам думал: «Надо открыть все клетки и выпустить зверей на волю». Зайцы, всевозможные птицы, черепахи, уж, лисица с огненно-рыжим хвостом вызывали жалость у Доврана. И совсем он сник, когда вдруг увидел на плече у шагающего по лагерю мужчины трех убитых фазанов. Мужчина был в косматом тельпеке, за спиной у него висело двухствольное ружье, а с плеча свешивались вытянутые шеи убитых птиц. Сник Довран еще и потому, что никто из ребят не возмутился, а все удивленно вскрикнули и обступили охотника, разглядывая его добычу.

– Дядя Абдулла! Дядя Абдулла! – неслось отовсюду.

– Ох, какие красивые птицы! Прямо загляденье!

– Дядя Абдулла, где вы их подстрелили?!

Доврану «делалось больно от такого восторга. Он попятился, постоял под деревом и зашагал к реке.

– Довран, подожди! – услышал он вслед Генкин голос.

– Постой, куда ты?! – закричал и Бяшим. Они помчались следом за ним и догнали у самых камышей.

– Ты чего убежал? – обиженно спросил Генка. – Пока мы рассматривали добычу – ты уже скрылся.

– И не пообедал даже, – удивился Бяшим. – Сейчас обед начнется. Покушаешь, – потом мы тебя проводим.

Довран плохо понимал, о чем ему говорят его новые друзья. Глаза Доврана пылали от возмущения. Едва дослушав ребят, он выпалил:

– Змей, говорите, не убивай! А сами фазанов убиваете! Разве фазаны хуже змей! Эх, вы!

– Да это же наш завхоз – Абдулла. Он охотник, ему разрешается, – сказал Генка и сам тоже засомневался...– А во-обще-то, конечно, ты прав. Никого нельзя убивать. И никому, – тверже выговорил, подумав.

– Тоже мне сказанул, – скептически усмехнулся Бяшим.– Да Абдулла только и стреляет из своего ружья. Каждый день – то фазанов, то джейрана несет, а мы едим убитую дичь.

Генка растерянно посмотрел на Доврана: прости, мол, мы тоже виноваты, но что поделаешь. Довран отвел глаза. – Ладно, я пойду. Отец меня давно наверное ищет.

– Приходи завтра, – попросил Генка.

– Прямо утречком приходи, вместе будем делать модель, – сказал Бяшим.

Довран ничего не ответил – скрылся в камышах. Над головой у него зашелестели серебристые метелки...

Два дня Довран не отходил от своего двора – поливал бахчу. Арбузы и дыни, бакенщика росли на ровной поляне, в низине. Эта полянка метра на два возвышалась над берегом реки. На самом краю, берега стоял старый насос с гофрированной кишкой. Обычно отец и сын качали воду, подавая ее наверх, вместе, но когда был занят– отец, Довран и один справлялся с насосом. С помощью насоса Довран наполнял ведра, а потом носил их домой. Вода отстаивалась и делалась совсем чистой, только на дне ведер желтела тина. Воду приходилось носить Доврану почти каждый день. Что касается арбузов и дынь – отец и сын поливали их редко. Отец беспрестанно повторял: «Запомни, сынок, богарные, неполивные арбузы и дыни сладкие, Как мед. А если дашь им много воды, то они и будут кормить тебя не соком, а водой!» Тем не менее бахчу все же приходилось поливать. Случалось это, когда слишком долго не было дождя, а листья арбузов и дынь начинали подгорать на солнце. Отец и сын брались за рычаги насоса, начинали качать воду, вода растекалась по грядкам, и растения оживали. В этом году как раз с самой зимы не было дождей. Была уже середина июня, вот-вот уже созреет урожай, а что-то не похоже, чтобы арбузы и дыни налились соком. Вечером отец сказал сыну:

– Чует мое сердце – будет в этом году засуха. Ты давай-ка полей бахчи на всякий случай.

Вот и возился Довран на другой день, после того как побывал у пионеров, с насосом. Полил все, как полагается, а еще через день занялся замешиванием глины – надо было обмазать крышу сарая, в котором жили овцы и коза. Зимой крыша сарая протекала, и животные дрогли от сырости. Лег пять собирались отец с сыном починить крышу, и вот наконец-то Довран сам вызвался это сделать. Отец не стал перечить: что ни говори, а подрос парень, вполне может выполнять мужскую работу.

Довран выкопал возле двора яму, залил ее водой и занялся приготовлением самана – мелкой соломы, похожей на мякину. Вся и разница, что мякина остается после помола зерна, а самая мальчик приготовлял сам. Он нарвал прямо возле двора в саксаульнике высохшей травы и изрубил ее топором на чурбаке. Потом в яму с водой набросал глины и посыпал сверху саманом. Проделав все это, Довран залез в яму и начал месить глину. Он ходил, утопая по самые колени в глине, и топтал ее, чтобы она как следует смешалась с саманом. Довран делал дело и тихонько напевал песню. Изредка он вылезал из ямы и заглядывал в хижину – не проснулся ли отец? Отец крепко спал на кошме. Пришел он с реки поздно ночью – проспит до самого обеда. Отец лежал в трусах и майке. Одежда его валялась возле кошмы. Довран, заглянув в хижину, обратил внимание, что брюки отцовские слишком уж грязны, да и рубаха давно уже не белая, а серая. Топча ногами глину, Довран вспомнил мать: когда она была жива – отец всегда ходил чистым, да и в хижине не было грязно. А сейчас столько пыли намело, даже посуда вся в пыли. Довран подумал: после того как он обмажет крышу, обязательно наведет чистоту в хижине. Надо вытрясти кошмы, подмести пол, вымыть всю посуду, ложки и вилки. Думая об этом, Довран так ушел в свои мысли, что не заметил как ко двору подошли его новые друзья. Он месил глину, а они стояли за дувалом и смотрели на его нелегкое занятие, Генка один раз тихонько свистнул, чтобы отвлечь Доврана от дела, но мальчик не услышал свиста. Тогда Генка заложил два пальца в рот и свистнул еще раз, как следует. Довран встрепенулся, однако снизу из ямы он никого не увидел – пришлось вылезти из нее.

– Здорово! – бойко выкрикнул Генка, залезая на дувал. – Что это ты делаешь?

– Здравствуй, Довранчик, —ласково улыбнулся и Бяшим, тоже забираясь на дувал. – У, оказывается ты вон чем занят, – недовольно протянул он. – А я тебя жду... Все время ждал – думал придешь.

– Ай, некогда мне туда-сюда ходить, – не очень дружелюбно отозвался Довран, однако долг вежливости обязывал его встретить гостей как подобает хозяину, и он вышел к ребятам.

– Ты хоть ноги-то вымой, – сказал Бяшим, недовольно косясь на его залитые жидкой глиной ноги. – Делаешь такую работу, которую и взрослому осилить трудно, – добавил он с жалостью.– Что – разве твой отец не может сам замесить глину?

– Может – не может – твое какое дело! – рассердился Довран.– Я сам захотел обмазать крышу. Отец тут не виноват.

– Ладно, Довран, не сердись, – сказал Генка. – Бяшим вообще белоручка. Он умеет работать только ложкой и вилкой, лопата ему не по плечу,

Довран и Генка засмеялись, а Бяшим насупился.

– В общем так, Довран, – сказал торжественно Генка, увлекая Доврана к берегу реки. – Мы сегодня ночью выпустили из клеток на свободу всех наших птиц и зверушек. Сорока с вороной улетели, зайцы убежали, лисенок тоже...

– Уж тоже уполз,– подсказал Бяшим. – Только коршун остался. У него простреляно крыло. Когда его выпустили он, вместо того, чтобы подняться в небо, налетел на завхозовскую кошку и начал ее клевать.

– Значит, отпустили всех! – обрадовался Довран. – Вах, да вы же молодцы!

– Только никому ни слова, – предупредил Генка. – Командир «синих» рвет и мечет – ищет виновника, да и вожатые всполошились. Говорят – это хулиганский поступок. «Синие» подозревают, что это сделал ты, Довран. Но ты не обращай внимания – живи себе спокойно. Меня, Бяшима и Аннагозель они тоже подозревают. В общем-то, они мыслят логично и правильно, но это еще не значит, что мы должны сознаваться.

– Больше всех завхоз Абдулла кричит, – уточнил Бяшим. – Он же лису поймал и коршуна подстрелил, и зайчишек он из норы вытащил, а зайчиху пристрелил.

– Вах-ов! – испуганно вздохнул Довран. – Пока не поздно, вам надо убежать из интерната. Давайте, я спрячу вас – никто не найдет.

Ребята засмеялись наивности Доврана и еще горячее принялись рассказывать. Особенно старался Генка.

– Знаешь – что мы сказали «синим», когда они ворвались к нам в палатку. Мы сказали Им, что ночью видели старую лису – она прокралась в павильон, открыла клетку своего лисенка, а потом и всех остальных выпустила на волю. Они, конечно, не поверили, но все же допускают мысль, что именно так и было. Сейчас ходят, плачут по убежавшим экспонатам. Завхоз Абдулла их успокаивает. Ничего, говорит, я вам еще добуду всякой дичи.

– И добудет – он такой, – горько усмехнулся Бяшим.– Только, и рыскает со своим ружьем. Надо в город за продуктами ехать, а он по амударьинским зарослям бродит. Лодка у него. Может, сломаем лодку?

– Ну, что ты! – возразил Генка. – Это уже вредительство. Надо отличать благородное дело от антиобщественного поступка. Не вздумай, Бяшим, ломать лодку.

– Ладно, что ты привязался...

Довран, следивший за перепалкой друзей, спокойно рассудил:

– Конечно, лодку ломать не надо. Но всех зверей, которых будет приносить в лагерь ваш завхоз, вы выпускайте на волю.

– Это уж как пить дать! – засмеялся Генка.

– А если замки поменяют? – усомнился Бяшим.

– Ничего, как-нибудь справимся с замками.

Довран заметно повеселел, видя какие благородные у него новые друзья. Ему захотелось сделать для них что-нибудь хорошее.

– Хотите арбуза? – сказал он. Выбирайте любой. Не знаю только – спелые они или нет.

Генка и Бяшим пошли, склонившись, по бахче, выбирая покрупнее арбуз, а Довран спустился с берега к воде и стал мыть ноги. Помывшись и поднявшись вверх, он застал ребят за пиршеством. Расколов арбуз, они наслаждались розовой еще не совсем спелой мякотью, и причмокивали.

– Вкусный арбузище! – сказал Генка.

– Это все ваши? – спросил Бяшим.

– Наши, конечно. Сами семечки сажали. Я сам сажал,– довольно отозвался Довран. – Если хотите еще один арбуз сорвем. Можно и дыню, но они еще зеленые – это я точно знаю.

– Смотри-ка, смотри, вон сорока, которую мы выпустили! – воскликнул вдруг Бяшим. – Это она прилетела, чтобы поблагодарить нас за то, что мы ее освободили из клетки.

Ребята посмотрели на песчаный косогор и увидели на саксауле сороку. Крутясь волчком, она о чем-то кричала, и создавалось впечатление, что она кричит именно ребятам, сидящим на бахче с кусками арбуза в руках.

– Она, наверное, думает, что мы грабим бахчу и кричит «караул», – сказал Генка и встал, чтобы запустить в нее арбузной коркой.

– Не надо, – спокойно сказал Довран. – Это она меня предупреждает. Это моя сорока. Она говорит, что идет со своим войском аждарха. Сейчас он появится – давайте спрячемся.

Довран мгновенно лег, скрывшись в зеленой арбузной ботве. Подражая ему, залегли и Генка с Бяшимом. И вот, словно по волшебному мгновению, из-за косогора появилась человеческая фигура в черных брюках и белой рубашке. Генка тихонько присвиснул:

– Ребята, да это же Меред Аннаевич – наш начальник. Интересно, куда он направляется. Кажется, к твоему двору топает, Довран.

– К моему? – насторожился Довран. – А зачем?

– Наверное, он решил, что это ты ночью зверушек из павильона выпустил. «Синие» ему пожаловались, мол, сын бакенщика приходил ночью, вот и решил он пожаловаться твоему отцу, Довран, – предположил Бяшим.

Пока ребята предполагали и догадывались, Новрузов; действительно, подошел к дувалу и окликнул:

– Эй, хозяин! Можно вас на минутку!

Никто на его зов не откликнулся, и Меред Аннаевич позвал хозяина еще и еще раз.

– Отец спит, – сказал Довран и посмотрел на друзей. – Ладно, вы сидите и ждите меня здесь, а я пойду узнаю – зачем он пришел.

Довран побежал к своему двору, остановился; зашел сбоку, разглядывая начальника пионерлагеря,

– Вы к кому... дядя? – Голос Доврана неловко осел, потому что Довран хотел назвать гостя по имени и отчеству, но вдруг забыл, как его зовут, и вот пришлось назвать «дядей».

– А это ты, Довран! – обрадовано воскликнул Новрузов. – Ну, здравствуй! – Он протянул руку и сжал пальцы мальчика. – Я пришел к тебе.

– Ко мне? – не поверил Довран.

– А почему бы и нет. Захотелось еще раз взглянуть на тебя, посмотреть, как ты живешь. Заодно с твоим отцом познакомиться. Можно войти?

– Заходите, чего там... В наш дом дорога для всех открыта, – щедро отозвался Довран и повел гостя во двор,

– Ну-ну, посмотрим, как ты тут живешь, – сказал Новрузов и принялся оглядывать, не заходя внутрь, самою хижину, сарай. Довран услужливо отворил дверцу сарая, показал:

– Вот здесь наши бараны и коза...

– Прекрасно, – удовлетворенно отозвался Новрузов.

– А это наш дом, в нем мы живем. – Довран открыл дверь в хижину,

– Прекрасно, прекрасно, – еще шире улыбнулся гость и остановил взгляд на лежащем на кошме человеке. – А это, наверное, твой отец спит?

– Да, товарищ начальник, это мой отец... Он немножко устал, но если он вам нужен – мы его разбудим.

– Ну зачем же, – возразил Новрузов. – Мы можем подождать, пока он выспится...

– Шайтан вас возьми, кто тут еще ходит, бормочет, спать не дает, – проворчал бакенщик, открыв глаза. Увидев чужого человека, тотчас сел, протирая глаза. – Кажется, гость у нас? Простите, уважаемый, с вашего соизволения я сейчас встану и немного умоюсь – потом поговорим.

– Да что вы, что вы! – смутился Новрузов, видя, что пришел к бакенщику не вовремя. – Извините, что побеспокоил вас.

– Клычдурды меня зовут, – сказал бакенщик, проворно встал и вышел во двор. Взяв кувшин с водой, подал его Доврану:

– Ну-ка, сынок, полей мне на руки – освежусь малость. Довран лил в ладони отцу воду и смотрел то на отца, то на Новрузова. Гость внимательно разглядывал бакенщика, переводя взгляд с крутой мускулистой спины на бритую голову, с бритой головы на черную бороду, выбритую под нижней губой-полумесяцем. Тотчас Новрузов составил мнение, что перед ним человек почитающий старые традиционные обычаи – одежда, бритая голова и борода говорили об этом.

– Ну, вот, – удовлетворенно сказал Клычдурды. – Кажется, мы проснулись. А после сна, сам аллах велел выпить пару пиалок чая. Давай, Довран, ставь тунче на огонь, да сполосни чайники и пиалки.

Довран с сожалением посмотрел через забор, на бахчу, где затаились Генка и Бяшим, и принялся за дело. Пока он разводил огонь в глиняной печке, пока мыл чайники, Новрузов и Клычдурды беседовали, усевшись на тахту.

– Да, уважаемый гость, очень хорошо, что вы ко мне зашли, – завязал разговор Клычдурды. – А то живем – и годами, можно сказать, других людей, кроме себя, не видим. Издалека иногда видим, когда один или другой теплоходик мимо пройдет. Но чтобы вот так, на тахте, это для нас большой праздник, можно сказать. К слову будет сказано, вас-то каким ветром к нам занесло? Не от теплохода ли отстали – вид у вас интелегентного пассажира? В наших краях в городской одежде, можно сказать, никто не ходит. А на вас и рубаха, и штаны, и туфли со шнурками – все, как у городского.

Новрузов, скептически улыбаясь, выслушал длинную речь бакенщика, сказал ему вразумляюще, словно человеку доселе не видавшему цивилизованного мира:

– Хов, Клычдурды-ага, вы и впрямь живете – ничего не видя вокруг! Разве вы не видели, как приехал наш интернат на грузовиках и поселился с вами по-соседству. Больше тридцати палаток в карагачах мы поставили, столовую и павильон из фанеры сколотили. Сын ваш уже побывал у нас в гостях, а вы живете – и ничего не видите вокруг.

– Вот, значит, оно что! – удивленно протянул Клычдурды. – Значит вы не с теплохода! Тогда, значит, я немножко ошибся. Но все равно, мы любому гостю рады. Довран, пошевеливайся, что-то долго возишься с чаем.

– Сейчас закипит, – отозвался Довран, подкладывая под тунче сухие сучья и прислушиваясь о чем говорит отец с гостем.

– Мы в этих местах не первое лето отдыхаем, – продолжал Новрузов. – В прошлом году жили километров за тридцать отсюда, а теперь облюбовали это местечко. Здесь, слава аллаху, Амударья хоть на настоящую реку похожа. Ширина приличная и дженгели вокруг. Зверье всякое водится.

– Ай, какая теперь ширина, – с досадой отмахнулся Клычдурды. – Воды совсем мало стало в реке. Люди говорят, Аму уже и до Арала не доходит. Двумя малыми рукавами впадает в море. Что случилось с рекой – понять невозможно,. Раньше по два, а то и три парохода за день встречал, а теперь мелко стало на реке. Слухи есть, будто бы совсем судоходство прекратится. Тогда придется снять свои бакены да и податься в село. Там сторож требуется...

– Мелеет река, – согласился Новрузов, подумав, и прибавил со знанием дела: – Но мелеет не за счет того, что воды в реке стало меньше. Памирские горы по-прежнему дают хорошую воду Амударье, да только эту воду люди разбирают на поливы. Слышали, конечно, о Каракумском канале?

– А как же! Конечно слышали, – Клычдурды всем своим видом дал понять мол о чем другом он мало сведущ, а о канале, слава аллаху, он наслышан.

– И о Каршинском канале, конечно, тоже знаете?

– А как же, уважаемый! – Клычдурды даже выпрямился и усмехнулся – не думает ли гость, что перед ним ничего не знающий человек.

– Да и только ли каналы, – продолжал Новрузов. – Водохранилищ много новых появилось. Вот и разбирают нашу великую Аму...

У Доврана тем временем закипела в тунче вода. Мальчик не спеша заварил в два фарфоровых чайника чай, а сам прислушивался к разговору отца и начальника пионерлагеря. Довран прислушивался и думал: «Сейчас товарищ Новрузов заговорит о сбежавших из клеток зверушках и обвинит в их бегстве меня... и еще Генку с Бяшимом...» А Новрузов тем временем пока что говорил совершенно о другом:

– Как подумаешь, уважаемый Клычдурды-ага, какие большие дела совершили наши люди в послевоенное время, так сердце гордостью полнится за своих земляков.

– Да это так, – согласился бакенщик, принимая от сына чайники. – Ну, вот, слава аллаху, дождались – сейчас попьем в свое удовольствие. Угощайтесь, дорогой гость.

– Спасибо, Клычдурды-ага, спасибо. – Новрузов подождал пока хозяин наполнит ему пиалу, затем пригубил ее, поставил и бросил в чай кусочек сахара... – Вот я и говорю, – вернулся к начатому разговору. -Люди все, как люди, ничего в них особенного нет. Вчера еще бегали босиком, а сегодня работают на экскаваторах, на бульдозерах, за чертежами в кабинетах сидят. Раньше в Туркмении трудно было найти грамотного человека, а теперь невозможно найти хотя бы одного безграмотного...

Клычдурды кашлянул, поперхнулся чаем, и поставил пиалу на кошму.

– Да, это, конечно, так, – проговорил не очень внятно.– Но вы пейте чай, дорогой гость, а то остынет.

– Спасибо, я пью, дорогой Клычдурды-ага... Вот, скажем, вы... Наверное, вы тоже, прежде чем стать хозяином реки, управлять катером и так далее, учились где-то?

– Ай, дорогой товарищ, какая учеба! Я все время вот здесь, на реке, а тут у кого учиться. Здесь всему учит сама река.

– Но в школу-то вы раньше ходили! – удивился Новрузов. – Не могли же вы без школы...

– Дорогой гость, я только один день в школе-ликбезе был, но и то нас всех, кто пришел в школу, шайтан разогнал.

– Какой шайтан?! – Новрузов глаза округлил, подумал; оказывается бакенщик с причудами.

– Дорогой гость, в тридцатом большой клуб в моем селе построили, там и школу открыли. Мне восемь лет было. Учитель пришел, говорит: «Пойдем, научу тебя грамоте, на паровозах сам будешь ездить, на аэропланах летать!» Я ему говорю: «Ладно, пойдем», Пришли в клуб, сели. Учитель говорит: «Здравствуйте, дорогие дети, а шайтан слово в слово его, повторяет – с крыши откуда-то дразнит. Учитель опять говорит: «Сегодня мы начинаем учебу», а шайтан– опять слово в слово повторяет, да так громко кричит, что мурашки по телу ползут. Еще учитель что-то сказал, а шайтан опять не унимается. Я смотрю, мои сверстники вскочили со скамеек и бежать из клуба. Я тоже убежал... На этом моя учеба закончилась...

– О каком шайтане вы говорите? -не поверил Новрузов.– Не было никогда и никогда не будет никаких шайтанов.

– Ай, дорогой Новрузов, конечно, не было и не будет. Но тогда мы темными людьми были. Оказывается слова учителя повторял не шайтан, а эхо. Клуб был большой и пустой, вот в нем и поселилось эхо. О том, что это не шайтан, я узнал только перед войной. На войне уже, на фронте машинами управлять научился. На «полуторке» ездил, на «студебеккере». Катером управлять тоже ничего нет сложного.

– Дорогой, Клычдурды-ага, простите за откровенность, но я должен спросить вас о вашем сыне, Довране. Вчера мне мои ребята-пионеры сообщили, что вашему сыну исполнилось десять лет ,ноон все еще не учится. Собственно, это одна из причин, которая заставила меня прийти к вам на чашку чая.

– Ай, дорогой гость, до учебы ли ему! – Клычдурды кисло сморщился. – Одни мы тут с ним. Мать у него умерла. Раньше все бедная Сенем делала, а теперь этим сын занимается. Мне-то самому некогда еду варить, чай кипятить, дрова колоть; воду носить, огород поливать, овец пасти..

– Да, действительно... – согласился Новрузов, – Но у меня даже в голове не укладывается, чтобы в наши дни, когда все до единого дети учатся в школах, нашелся такой, как ваш сын... Надо что-то придумать, иначе его будущее незавидно.

– Дорогой гость, что можно придумать Можно реку бросить, уехать в село, устроиться сторожем.. Но можно и подождать с учебой. Вот на пенсию уйду, тогда и Довран в школу будет ходить...

– Клычдурды-ага, да вы что – в своем ли уме?! Мальчик итак на два года уже опоздал!

– Ай, ничего, догонит, он у меня проворный парень. Не так ли, Довран?

Довран весь съежился, подумал: «Сначала Аннагозель, а теперь и сам начальник о школе заговорил! Что они глупые что ли! Неужели не понимают, что до города шестьдесят километров!» Но уже новая волна захлестывала сознание Доврана. Он отрицал всякую возможность учебы в школе, но допускал мысль: «Вот бы и мне в интернат! С удовольствием бы уедал, только отца не с кем оставить! Может и правда – сторожем в деревню пойдет работать?» Он так ничего и не ответил отцу – не успел. Пока соображал – что сказать, взрослые продолжили беседу. И Нозрузов заговорил как раз о том, о чем только что подумал Довран: