Текст книги "Берег загадок"

Автор книги: Валентин Рыбин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)

IV

Паводок на Амударье держался до самых жарких дней. Вода убывала медленно. И медленно менялся, вернее возвращался к прежнему облику ландшафт речной низины. Сначала была только необъятная водяная гладь. Днем она сверкала на солнце, словно разлившееся стекло, и над ней тут и там в синем, потускневшем от восходящего пара небе, кружились целыми стаями стервятники, Много разнога зверья утопил и вынес вместе с илом амударьинский паводок, – стервятникам – полное раздолье. С утра они каждый день начинали кружиться над рекой, затем, заприметив добычу, раздувшийся и уже загнивающий труп волка, лисицы, шакала, джейрана, а то и домашней коровы, спускались за рекой и приступали к пиршеству. Ночью в разливах купалась луна, проделывая от берега до самого горизонта лунные дорожки. То и дело шумно всплескивались, ударяя о воду плавниками сонные, обожравшиеся падалью сомы. Беспрестанно завывали детским плачем шакалы: то ли по привычке плакали, то ли оплакивали своих погибших детенышей.

Много погибло всякой дичи, но и прибавилось еще больше. Было такое впечатление, что вместе с водой прибыло множество уток, поналетело чаек, крылатой мелюзги всяческой – воробьев, синиц, жаворонков. Да так оно и было: вся эта пернатая армия переместилась с юга, следуя тоже, как и стервятники, за легкой добычей. Недоумевали только Генка и Бяшим – почему не все утки улетели на север, выводить птенцов. Но это недоумение у своих друзей очень быстро рассеяла сообразительная Аннагозель. Видя их, сидящих на берегу и пожимающих плечами, она послушала-послушала ребят и высказалась, улыбнувшись мудро:

– Ну почему они должны лететь на далекий север, когда им и здесь хорошо! Если бы я была уткой – я ни за что бы не полетела в холодные страны.

Друзья посмотрели на нее с усмешкой, и Генка сказал:

– Если бы ты была уткой, тебя давно подстрелил завхоз Абдулла.

Бяшим засмеялся, и Генка, видя, что сказал смешное, тоже захохотал.

– И совсем не смешно, – с обидой сказала Аннагозель.– На север улетают только те утки, которым не хватает на юге корма.

– Да брось ты умничать, Гозелька, – вступил в спор Бяшим. – Утки улетают на север – знаешь почему? Потому что весной вылезают из нор все звери, все хищные птицы начинают охотиться. Уткам опасно оставаться на юге.

– Бяшимчик, ставлю тебе пять за хороший ответ, – пошутил Генка.

– А Гозелька на тройку не тянет, – согласился Бяшим. Девочка жарко вступила в пререкания, и неизвестно сколько бы длился спор, но вот левее того места, где сидели ребята, грянул ружейный выстрел. Все, как по команде, вскочили и стали приглядываться – кто мог нарушить покой реки. Стрелка обнаружили быстро. Он выплыл на весельной лодке почти на середину реки. Это был Абдулла, и с ним еще двое ребят. Генка без труда узнал командира «синих» Чарышку и его приятеля Борьку.

– Ну вот, начинаются беспорядки, – уныло проговорил Бяшим. – Он только и знает убивать. Он даже товарища Новрузова не боится. Начальник говорит ему: «Абдулла, вы занимаетесь далеко не гуманным делом», а завхоз только смеется и показывает охотничий билет. «Мне, говорит, все разрешено. Если, говорит, вам не нравится, то жалуйтесь моему брату». А брат у него, сами знаете, кто!

– Кто у него брат?– поинтересовалась Аннагозель.

– Шишка какая-то, – отозвался Бяшим.

– Подумаешь, шишка, – бойко возразила Аннагозель. – Может быть, когда мы вырастим, тоже станем шишками. Но я-то, если буду шишкой, ни за что не разрешу убивать птиц и животных.

– Пока ты вырастешь, Абдулла всех уток перестреляет, – мудро изрек Генка. – Да и не один Абдулла тут виноват. Главный тут виновник Глупыш. Если бы этот проклятый пес не вытаскивал ему дичь из воды, Абдулла давно бы отказался от охоты.

– Зря его Довран спас, – высказался с ухмылкой Бяшим. – Пусть бы захлебнулся лучше. Надо его отвести километра за три отсюда и привязать к саксаулу. Пусть его волки ночью съедят.

– Бяшим, да ты что, – спохватилась Аннагозель? – Неужели у тебя такое жестокое сердце? Вот не думала...

На реке вновь прогремел выстрел. Ребята смолкли и стали смотреть на удаляющуюся к другому, далекому берегу, лодку. Чарышка и Борька сидели за веслами, гребли изо всех сил, а завхоз стоял с ружьем, и около него сидел, как чучело, на носу лодки Глупыш. Прошло не меньше часа прежде чем лодка скрылась в залитых водой камышовых зарослях.

Вечером, когда в пионерлагере уже начали беспокоиться о том, что долго не возвращается с охоты завхоз Абдулла, вдруг возник на дворе возле палаток целый переполох. Генка выскочил из палатки и увидел: Абдулла стоит, окруженный пионерами и о чем-то оживленно рассказывает им. Генка пробился в круг и даже вскрикнул от удивления. Возле ног Абдуллы, гордо поводя носом, сидел Глупыш, а рядом, дрожал всем телом олененок. Он был совсем маленьким и таким худеньким, что Генке показалось, дунь и свалитстя с ног. Глаза олененка большие, круглые и влажные, как мокрые маслины, плакали, ища среди столпившейся детворы свою мать. Чарышка возбужденно рассказывал ребятам:

– Это я его догнал и сцапал! Я первым увидел олениху с этим олененочком. Только мы подплыли к тугаям, смотрю – кто-то пробирается в зарослях. Я говорю дяде Абдулле: можно, я посмотрю – кто там? Дядя Абдулла говорит: не смей, а то дичь спугнешь. Но я не послушал его – раз, и выпрыгнул из лодки. Зашел в камыши – смотрю – олениха рогатая стоит, а возле ее ног вот этот олененок. Олениха увидела меня, и как кинется: хотела забодать. Я – бежать, она – за мной. Тут дядя Абдулла в нее из ружья пальнул, да промахнулся. Она сбежала, а маленький запутался в тугаях. Я его за заднюю ногу схватил...

– Ну, ладно, ладно, герой,– прервал восторженные излияния Чарышки завхоз. – Если уж говорить правду, то я из-за тебя промахнулся. Сейчас бы уже мы разделывали тушу оленихи, а завтра бы на обед поджарили отбивные...

– Вы только и думаете – кого бы съесть! – не выдержал, с обидой выкрикнул Генка. – Сколько уже уток и фазанов подстрелили!

Абдулла явно не ожидал столь дерзкого замечания. Слова Генки привели его в смущение. Он сочувственно, ища поддержки, посмотрел на пионеров.

– Ребята, чего эта он, а? Я же для вас стараюсь. Каждый мой выстрел по добыче – лишняя порция на вашем столе. Разве вам не нравятся куриные ножки? Ну, скажите – разве вам не нравятся куриные ножки и крылышки?

– Нравятся! Нравятся... – нестройно, вразнобой отозвались дети.

– Я тоже так думаю. – несколько спокойнее заговорил Абдулла. – Олененка этого я тоже не для себя в лодке привез. С год покормим его, подождем, пока вырастет, а потом такие бифштексы наделаем, что пальчики оближешь! Правильно я говорю? – слащаво заулыбался завхоз.

Но на этот раз он уже не нашел поддержки. В ответ он услышал общий вздох и унылое «У-у-у». Вдобавок ко всему еще и начальник пионерлагеря появился. До этого он стоял в сторонке и слышал все, о чем тут говорилось.

– Абдулла Рамазанович, – внушительно сказал он. – По-моему, вы завели разговор далеко не педагогичный. Вы ожесточаете ребят своим ненасытным аппетитом. Олененок, которого вы поймали в тугаях, не пища в котел, а духовная пища для детей. Вы меня, надеюсь, поняли?

– Не совсем, Меред Аннаевич, – смутился завхоз. – Разве святым духом будешь сыт?

– Ну, ладно, прекратите ломать дурачка. Отведите для олененка место – пусть живет у нас. И надо позаботиться о молоке. Найдите бутылочку с детской соской.

Детвора при упоминании о соске, сдержанно засмеялась. И тут же разнесся звонкий голос Аннагозели:

– Меред Аннаевич, можно я буду кормить из бутылочки олененка?

– А у тебя есть бутылочка с соской? – спросил Новрузов.

– Нет... Но я найду. Вы только сперва разрешите мне воспитывать олененка!

– О аллах, опять начинается детский сад, – сказал со вздохом Абдулла. – Взрослые дети, а соображение, как у тех, которые сидят на горшке. И вообще, Меред Аннаевич, пойманная добыча, насколько я разбираюсь в законах, принадлежит мне. Я ездил на охоту, я привез олененка, я и решу – что мне с ним делать.

– Абдулла Рамазанович, неужели вы такой черствый, что лишите детвору радости общения с этим маленьким существом?

– Меред Аннаевич, да они же замучают его, прежде, чем он вырастет! Я буду держать его в своей палатке или на складе, где хранятся продукты. Будьте спокойны – уж я-то позабочусь, чтобы он не погиб раньше времени!

– Ладно, мы еще поговорим с вами,– отступил от незговорчивого завхоза Новрузов.– Но не томите детей и не держите малыша голодом: несите его к себе и накормите молоком. – Вот это иной разговор, – тотчас согласился Абдулла и, взяв на руки олененка, направился к своей палатке. Вся детвора устремилась за ним.

В палатку к завхозу удалось войти лишь Чарышке. Борьке и еще нескольким пионерам из «синих». Остальные топтались у входа или искали в стенках палатки дырки, чтобы заглянуть – что там делается у Абдуллы. Генка, Бяшими Аннагозель вместе со всеми стояли у входа, расстроенные тем, что не могут принять никакого участия в судьбе малыша-олененка. Все говорили о молоке и соске. И вот Чарышка вприпрыжку побежал на кухню и вернулся оттуда с фляжкой, наполненной молоком.

– А соску нашел? – спросила Аннагозель, когда он входил в палатку..

– Найду, не беспокойся. Тебе-то какое дело? – сердито отмахнулся Чарышка, словно у него собирались отобрать самое дорогое.

Тут вышел Абдулла и попросил:

– Дети, почему же вы стоите и не выполняете приказание начальника? Разве Меред Аннаевич не говорил, что надо найти соску. А ну-ка, одна нога здесь – другая там, и постарайтесь поскорее принести соску. Кто принесет – тот и покормит первым малыша.

Дети побежали к своим палаткам с таким желанием, словно у каждого в тумбочке лежало по соске. Но увы, в пионерлагере не было ни одного ребенка, который бы пользовался соской и, естественно, соски ни у кого не нашлось, Раздосадованный Абдулла, с помощью Чарышки и Борьки, совал под нос олененку блюдце с молоком, но малыш, ткнувшись мордочкой, отскакивал, словно обжигался о раскаленное железо. Аннагозель наконец-то пробравшись в палатку, предложила поить олененка из ложечки, но и этот способ кормления не дал желаемого результата: всяческие попытки разжать ему пасть, олененок воспринимал как насилие, пятился и хрипел. В конце концов с испугу обмочил лежавший на полу у кровати ковер, и Абдулла не на шутку разозлился:

– А, дрянь ушастая! – вскрикнул он. – Ладно, уходите все. Посидит ночь голодным – сам научится пить из блюдца.

И тут вошел в палатку, с кожаной перчаткой Бяшим.

– Дядя Абдулла, – сказал он с надеждой, что будет услышан, и его поймут. – Дядя Абдулла, давайте отрежем один палец от перчатки и наденем на бутылочку.

– Хай, молодец! – обрадовался завхоз. – Ну-ка давай сюда!

Абдулла вынул из тумбочки охотничий нож, мгновенно отрезал большой палец от перчатки и натянул его на горлышко бутылочки. Тотчас кончиком ножа просверлил в кожаном пальце дырочку и, взяв на руки олененка, сунул «соску» ему в рот. Малыш неожиданно зачмокал, словно ребенок, и все, кто был в палатке, закричали «ура».

– Тише, тише, а то еще сглазите, – предупредил Абдулла. – Этот идиотик капризнее любого ребенка. С ним надо очень осторожно. Вах, да вы посмотрите, он чуть не проглотил соску – надо ее привязать.

Сразу же нашлась шпулька ниток. Соску привязали к горлышку бутылочки, обмотали как следует нитками, и опять начали кормить сосунка. Малыш высосал всю бутылочку, фыркнул и отвернулся. Завхоз поставил его на ноги и сказал: – Ну вот и все: теперь кыш от меня все – буду отдыхать. Я очень устал на охоте.. Давай, давай, топайте...

Дети неохотно покинули его палатку.

Летняя ночь надвигалась медленно – и долго не спал пионерлагерь, обсуждая происшедшее. В третьей палатке, где жил со своими друзьями командир «синих» Чарышка, шли толки о том, чтобы соорудить небольшую вольеру для Бэмби, – так они уже успели назвать олененка. Совет «синих» твердо постановил – ни в коем случае не оставлять Бэмби в палатке у Абдуллы, ибо завхоз не имеет никакого права лично владеть олененком. Абдулла только присутствовал при отважном поступке, когда Чары, накинувшись, как тигр за Бэмби, схватил его за заднюю ногу и приволок к лодке. Абдулла, если хотите знать, – утверждал Чарышка, – даже чуть не совершил преступление: еще бы немного, и он всадил бы заряд дроби в меня. Пусть об этом история умалчивает – Абдуллу никто не упрекнет за шальной выстрел. Но что касается его нахальства завладеть олененком, тут уж – извините. Бэмби будет гордостью всего интерната...

– А в другой палатке, в девичьей, напротив, через дорогу шел спор, к какой породе оленей принадлежит пойманный малыш. Большинство девочек склонялось к тому, что это самый обыкновенный джейранчик. Только Аннагозель, да ее подружка Ширин утверждали, будто бы это детеныш кабарги. Аннагозель ничего не знала об оленях, но ей нравилось слово «кабарга», вот она и произносила его, смачно выговаривая каждый слог:

– Ка-бар-га, девочки! Честное слово, ка-бар-га... Уж вы поверьте мне – я много о разных животных читала, и картинки с оленями видела.

А в девятой палате, в которой жили Генка и Бяшим, не было никакого спора. Тут мальчики сразу же решили: если олененка не отпустить на волю, то рано или поздно, но все равно он окажется в котле. Если даже «синие» не дадут его прирезать, то Абдулла – или продаст олененка, или отвезет своему брату-шишке. Бяшим допустил мысль, что Абдулла может продать олененка в зоопарк. Но Генка на это лишь презрительно усмехнулся:

– А ты что думаешь – в зоопарке, в неволе, ему будет легче? Я лично считаю, что неволя в десять раз хуже смерти. Многие звери погибают в неволе, потому что им не мил белый свет за решеткой...

– Ты прав, конечно, – согласился Бяшим. – И я вижу только один выход – надо незаметно вывести сосунка из палатки завхоза и переправить его на другой берег Амударьи. Тут, конечно, надо звать на помощь Доврана. У него же – моторный катер.

– Ты думаешь, он умеет управлять катером? – усомнился Генка.

– Не знаю... Но ведь Довран все время со своим отцом катается по реке – может быть и научился водить катер.

Генка лег на кровать, положил под затылок ладони и задумался. Конечно, Бяшим прав, надо звать на помощь Доврана. С ним действовать легче. Можно разыскать в камышах лодку того же Абдуллы и переправить малыша на ту сторону, если Довран не умеет управлять катером. Генка размышлял, а Бяшим нетерпеливо смотрел на него, сидя на соседней кровати, и вот – предложил:

– Ну, что – пойдем к Доврану? Приведем его, утащим олененочка из палатки завхоза, а потом видно будет.

– Я думаю, если мы пойдем за Довраном, то зря потеряем время. Надо самим утащить олененка, а потом уже бежать к Доврану.

– Ну тогда давай действовать?

– Пошли, – согласился Генка и строго посмотрел на двух других ребят, которые слышали весь разговор. – Надеюсь, тут нет предателей? Если кто-нибудь потом скажет «синим» или завхозу, пусть не обижается.

– Да что ты, Генка! – обиженно возразил один из мальчиков. – За кого ты нас принимаешь? Если хочешь, мы тоже с вами пойдем. Ты думаешь, нам не жалко олененка!

– Тогда так,– распорядился Генка. – Мы с Бяшимом берем на себя палатку завхоза и похищение малыша, а вы сторожите палатку «синих». Если кто-то из них проснется, сразу же свистните. Пошли!

Ребята тихонько покинули свой полог и направились к столовой, где стояла большая палатка завхоза Абдуллы. Возле третьей палатки трое отстали и залегли рядом, а Генка и Бяшим, крадучись, приблизились к жилью завхоза. Генка полол плечами, увидев в палатке Абдуллы свет:

– Надо же, все еще не спит, – прошептал он Бяшиму. – Выгнал всех, спать, мол, хочу, а сам свечку жжет.

– Ну что, будем ждать, пока захрапит? – спросил Бяшим.

– Конечно. Только надо посмотреть в дырочку, чем он там занимается. И вообще, надо уточнить, в каком месте олененок, чтобы не искать его в темноте.

Генка подполз к палатке, выпрямился. Успел увидеть в дырочку: Абдулла сидит на кровати, чистит ружье. Дальше Генка ничего не успел рассмотреть, ибо вдруг, откуда ни возьмись, появился пес Глупыш и разразился отчаянным лаем. Генка едва успел отскочить от палатки. Абдулла вышел с ружьем, посмотрел в темноту, никого не увидел и прицыкнул на собаку.

– Ну, паразит, – сердито прошептал Генка, лежа в арыке. – Он всю жизнь нам мешает. Я совсем забыл про этого негодяя. Бяшим, вернись и принеси несколько кусочков сахара, надо приласкать Глупыша...

И тут, чего уже совсем не ожидали ребята, далеко за рекой разнесся долгий тоскующий рев оленихи. Ни Генка, ни Бяшим гадать не стали, кто это ревет: сразу стало ясно – это плачет мать по своему малышу. И олененок в палатке, услышав ее зов, вдруг жалобно заблеял – совсем, как маленький барашек.

Рев оленихи, похожий на плач, ребята услышали, когда утихли все звуки на реке. Но она, лишенная своего малыша, ревела давно и беспрестанно, – с самого того часа, как унесли у нее несмышленыша. Сначала плач ее передразнивали и заглушали шакалы, потом крикливые ночные птицы авдотки. И вот теперь, когда за рекой все умолкло, плач ее прозвучал тоскливо в полном одиночестве. Промычав, она с минуту молчала, ожидая ответного зова, но не дождалась и стала звать малыша вновь и вновь.

Генка и Бяшим, повинуясь какой-то смутной, властной силе словно она подсказала «чего уж теперь прятаться – вставайте и делайте правое дело открыто, без всякого угрызения совести!»– встали из арыка и стали прислушиваться к оленьему реву. Странно – чем жалобнее и требовательнее звала мать своего детеныша, тем смелее становились ребята. И олененок отзывался на каждый очередной зов матери, чем тоже нимало способствовал Генке и Бяшиму. Вот они подошли к самой палатке, и Бяшим нетерпеливо позвал:

– Абдулла Рамазанович, чего вы притворяетесь, что спите?! Разве ничего не слышите!

Завхоз выругался вполголоса, но из палатки не вышел. Слышно было как завозился он, вероятно хотел успокоить олененка, чтобы тот не кричал. А Глупыш выскочил наружу и залаял было, но Генка подозвал его, погладил и пес замолчал.

– Нашкодил, идиот, а теперь еще и лаешь,– сказал с упреком псу Генка.

Глупыш поворчал по-свому, по-собачьи: я, мол, тут ни при чем, это все Абдулла Рамазанович, мой хозяин, и принялся жалобно скулить, совершенно понимая, что олененка надо вернуть матери.

Голоса Генки и бяшима хорошо были слышны в соседних палатках. И вот вышли наружу, проснувшиеся «синие»: Чарышка, Борька и еще человек пять. Судя по тому как повели они себя, стало ясно, что «синие» и не спали вовсе – все время прислушивались к реву оленихи за рекой.

– Ну и орет! – с претензией сказал Чарышка. – Я уже и под подушку и под матрас совал голову – ничего не помогает. Если б знал, что она такая настырная, то ни за что бы не стал ловить Бэмби.

– Ай, ты всегда в самые ненужные дела первым лезешь, – с досадой выговорил Борька. – Представляю – что бы ты сейчас делал, если бы твоя мать вот так звала тебя-..

– Надо вернуть малыша оленихе, – твердо сказал Генка.

– Да я не против, – согласился Чары. – Только вот, дядя Абдулла...

– Не его же олененок!– строго сказал Бяшим.

– Все равно, он не отдаст его теперь, – возразил Борька.

– Отдаст, еще как отдаст! – послышался голос Аннагозели. Оказывается, и девочки все проснулись и сбежались сюда. – Он не имел права трогать детеныша ка-бар-ги! – продолжала наступать Аннагозель. – Ка-бар-га давно занесена в Красную книгу.

У палатки завхоза собрался весь пионерлагерь. Педагоги и пионервожатые тоже встали. И Новрузов подошел, не на шутку обеспокоенный происходящим.

– В чем дело, дети? Почему не спим? – спросил для по рядка, прекрасно понимая, чем обеспокоена детвора.

– Меред Аннаевич, разве вы не слышите, как она зовет?! – Меред Аннаевич, надо отвезти олененка матери!

– Меред Аннаевич, прикажите дяде Абдулле!

– Надо же, всполошились, – заговорил Новрузов, соображая – что ему делать, как поступить в создавшейся ситуации. – Третий час ночи, но все на ногах. Это не порядок.

– Не пойдем спать, пока дядя Абдулла не отвезет олененка к оленихе! – выкрикнул Генка, и голос его словно оброс целой сотней возмущенных голосов.

Шум настолько усилился, что Абдулле ничего не осталось как выйти из палатки. В нижнем белье, словно призрак, он нарочно зевал, словно только что проснулся, и поеживался, приплясывая на месте.

– Меред Аннаевич, честное слово, жизни мне нет,– заговорил он жалобно. – То в город за мясом едешь, то охотишься, чтобы мясо в пионерском котле было. И вот, когда ты возвращаешься смертельно усталым, то тебе еще и спать не дают. Это же пытка, а не жизнь!

– Вы что, Абдулла Рамазанович, в самом деле не можете понять – что происходит? – спокойно спросил Новрузов. – Неужели вас не тревожит этот трубный, полный тоски зов осиротевшей матери?

– Товарищ Новрузов, о какой матери говорите?

– Вот об этой, – жестче произнес Новрузов, показав рукой на реку. Как раз в эти секунды разнесся за рекой олений рев.

– Меред Аннаевич, но это же всегда так бывает, – удивленно развел руками Абдулла. – Покричит немного – и перестанет. Они быстро забывают своих детенышей. Они же животные. – Абдулла Рамазанович, давайте-ка одевайтесь, и переправьте олененка на ту сторону, – приказал Новрузов.

– Да вы что, товарищ Новрузов?!

– Давайте, давайте...

– Никуда не поеду! Не буду одеваться! – заупрямился завхоз.– Я тут ни при чем. Разве я поймал козленка? Дети его поймали – он им нужен. А мне он зачем? У меня и без него мяса хватает.

– Значит вы не поедете?

– Ни за что! – Тогда так... – Новрузов задумался, повернулся лицом к стоявшим за его спиной пионерам. – Кто поймал олененка?

– Я, – несмело сознался Чары.

– Ты запомнил то место, где поймал его?

– Я запомнил,– твердо сказал Чары.– На большом острове, на котором тугаи.

– Спасибо, Чары, ты поможешь мне... На рассвете возьмем малыша, сядем в лодку и отвезем его к матери.

– Ур-ра! – дружно закричали пионеры. – Ур-ра!

– Прекратите шуметь, разве не видите, что на дворе ночь! – крикнул Новрузов, но еще больше раззадорил ребят.

Крики «ура!» и шумная суета продолжались еще долго. В шуме даже не было слышно рева оленихи. И никто не заметил как в пионерлагере появились бакенщик и его сын. Их разглядели, когда они подошли вплотную к палатке. Но прежде чем они были узнаны, бакенщик представился сам:

– Меня зовут Клычдурды, я – бакенщик. Начальник ваш был у меня – мы знакомы, – сказал он насторожившейся детворе. – Где он?

– Ой, да это же Клычдурды-ага! И Довран!– радостно прокричал Генка. – Меред Аннаевич, посмотрите, кто к нам пришел!

Новрузов протиснулся сквозь плотные ряды ребятни к нежданным гостям, но ничуть не удивился их появлению: ведь шуму и гвалту детвора наделала столько, что не только бакенщика на ноги можно поднять, но и всю округу. Клычдурды-ага, не снимая с плеча ружья, делая вид, что зашли они сюда с сыном мимоходом, подал руку Новрузову.

– Извините, дорогой начальник, что побеспокоил вас. Приехал с реки, катер привязал, на горку поднялся – слышу шум в карагачевой роще. Я подумал, не напал ли на вас кто-нибудь. Может, волк забежал или гиена. Вчера, по своему видно, волки на той стороне появились. Слышите, как олень стонет – у него сосунка, как мне кажется, волки растерзали.

– Клычдурды-ага, должен вам сказать.. – Новрузов трудно сглотнул от смущения, воздух. – Должен вам сказать, что этого сосунка спасли от волков мои пионеры. Они привезли его сюда. Но они не подумали, что нанесли глубокую рану матери-оленихи.

– Вот как, значит!– обрадовался Клычдурды-ага и положил руку на плечо сына. – Жив, оказывается, олененок! Извините, товарищ начальник, я должен вам объяснить некоторые обстоятельства. Дело в том, что весной у нас на острове, в тугаях, поселилась пара благородных бухарских оленей – рогаль и самка. Я оберегал их, как мог, чтобы не напали на них хищники. Никому не говорил о них даже сыну. Боялся – если Довран узнает, обязательно переправится на остров. А ехать туда в лодке, сами знаете, не безопасно. Ездил я туда один... И вот с неделю назад, как раз перед половодьем, появился у оленей малышок. А сегодня, я подумал, приключилась беда, но оказывается ваши пионеры оказались героями – спасли олененка от волков. Спасибо вам.

Тут к Клычдурде-аге приблизилась Аннагозель и взяла его за руку.

– Дядя Клычдурды, вот вы сказали «бухарские олени». А разве это не ка-бар-га?

– Нет дочка, кабарга здесь не водится. Да и бухарские благородные олени зашли к нам сюда с низовьев Амударьи, спасаясь, вероятно, от какого-нибудь браконьера. Если не возражаете, товарищ Новрузов, – тотчас он обратился к начальнику пионерлагеря, – я хотел бы взглянуть на малыша.

– Пожалуйста, пожалуйста, – охотно отозвался Новрузов, довольный, что все складывается хорошо. – Пойдемте со мной, олененок вот в этой палатке.

Завхоз Абдулла, все это время, пока шел возле его палатки разговор с бакенщиком, прислушивался к тому, о чем говорят, и соображал – как ему себя вести, что говорить если спросят. Абдулла за это время успел натянуть штаны, рубашку и даже, приличия ради, наодеколонился. Вот только забыл Абдулла спрятать ружье и патронташ.

Клычдурды-ага, войдя в палату к завхозу, кивнул хозяину, усмехнулся, дав ему понять, что прекрасно знает – каким образом олененок оказался здесь, и склонился над лежащим возле кровати малышом.

– Вот ты где прячешься... А тебя мать весь вечер и всю ночь ищет. Нехорошо это– – И вдруг бакенщик разогнулся и строго спросил: – Дорогой товарищ, у вас есть охотничий билет? Я хотел бы взглянуть на ваш охотничий билет.

– Зачем он вам? – усмехнулся Абдулла. – Да и вообще, я его не взял с собой, он у меня дома, в городе, остался.

– Я так и знал, что вы не охотник.– Клычдурды сожалеючи кивнул. – Настоящий охотник не станет стрелять в заповедной зоне и, вообще, нарушать законы природы. Вы отняли у оленей самое им дорогое – их дитя, а товарища Новрузова ввели в заблуждение, будто бы вы спасли олененка от волков.

– Эй, опомнитесь! – вскрикнул Абдулла. – Ничего такого я не говорил. Не я поймал козленка, а пионер один, будь он неладен...

– Ну это вы слишком,– Новрузов насупился, посмотрев на завхоза. – Вы не только вовлекли ребят в преступное дело, но и меня вынудили врать. Извините, Клычдурды-ага, никаких волков не было.

– Я все знаю. – Бакенщик кивнул. – Я, возьму у вас олененка и отвезу его на остров к матери. Надеюсь, не будете возражать?

– Берите, берите,– с готовностью согласился Новрузов.– Если нужна моя помощь – я готов помочь вам.

Клычдурды-ага взял на руки олененка, вышел из палатки, сказал «всего хорошего» и зашагал по дороге, ведущей к реке. Новрузов догнал его и пошел рядом. Когда они подходили к арке, вслед им донеслось:

– Прощай, Бэмби! – Это Чары выкрикнул, радуясь, что все обошлось благополучно, и он в этой истории не понес даже ни малейшего наказания, хотя и заслуживал.

Новрузов, а вместе с ним и друзья Доврана, проводили бакенщика и его сына до самого дома. Клычдурды-ага не стал их приглашать на чай – не до этого было. Тотчас он завел моторку, положил на бок в нее сосунка и подал Новрузову руку.

– Спасибо, начальник, вы– хороший, человек.

– Клычдурды-ага, я бы хотел напомнить вам насчет учебы сына, – сказал в ответ Новрузов.

– Ладно, подумаем, до осени еще есть время,– смутился Клычдурды-ага, сел в катер и повел его к середине реки, а летом к тугайному острову. Когда катер уже подходил к острову, оттуда вновь донесся рев оленихи. Но это уже был не плач, а скорее нетерпеливый зов, в котором чувствовалась радость.