Текст книги "ОАЗИС. Вторжение на Таймыр"

Автор книги: Вадим Денисов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 28 страниц)

– Ладно, более-менее ясно. Ясно, что все не так просто, Степан. Понимаешь, тут ведь сходу панику не поднимешь – немыслимые дела, согласись. Дикие. Не бывает в наших землях таких зверей, любой биолог тебе это скажет, и будет прав…. Надо все перепроверять и уточнять. И экспертиза нужна, – Донцов вслух планировал дальнейшие действия и тут же, не дожидаясь неудобных вопросов, спросил:

– Состав на Алыкель шел?

– Ага. Съездить хочешь? Скоро поезд пойдет, остановлю.

– Поеду, конечно, – вздохнул-кивнул Андрей. – Потом к Максимилиану в больничку наведаюсь. А ты не переживай, Степа, мы тебя не бросим. Я по приезду распоряжусь, пришлют тебе усиление, понаблюдают за округой парни. Какое-то время.

– Так бы сразу и говорил…

– А я сразу и говорю. Эх, если бы пораньше знать! Можно было бы вертолет поднять, засечь как-то. Ищи теперь его.

– Так мне ж не поверили! Ладно "наблюдатель" что-то там несет про нечисть… Но когда тебе официальное должностное лицо говорит, это как? Лейтенант молоденький сидит в Лонтокое, ему говоришь, а он смеется, идиот. Оценки выносит, сопляк, что все это маразм. Ну, что может знать эта молодёжь о маразме… Набрали дебилов в органы.

– Ну а хоть кто-нибудь поверил? – поинтересовался Донцов для проформы.

– Поверили те, кто непосредственно на станции живет, в полях вся жуть как-то ближе… Сидя в городе, в такое хрен поверишь, – без улыбки сказал Степан. – А как только сюда попадешь – поверишь со всей охотой… Смотри, как пригрело то!

Сделав снимков сорок на максимальном разрешении, которое позволяли свет и матрица камеры и сняв короткий обзорный видеоролик, Донцов спрятал камеру, достал бинокль и сказал сам себе без тени издевки:

– Все мы еще хлебнем, чувствую, дерьма горячего с этим "маразмом".

Тундра притихла. Даже птиц не видно. Даже легкие волны на озерах унялись. Вокруг было все так же пусто. Никто не потревожил уже уставших исследователей, греющихся на насыпи под солнцем и теплым ветром, никто не крался вдоль отсыпки по широкой зеленой полосе заболоченных полос. Не гудели рельсы, не дымился на горизонтах костер, не вывалился из-за похожего на спящего мешку огромного холма (за ним долина поворачивала на восток), нежданный вертолет. Донцов опустил бинокль, и уже невооруженным взглядом осмотрел местность на юге – с той стороны, откуда и можно было ждать чего-то недоброго. Все спокойно.

Андрей передернул плечами. Ему все же казалось, что со стороны невысоких холмов, протянувшихся на востоке, за двумя людьми следит из-за не тающих даже летом снежников жутковатый звериный глаз, тщательно выбирающий момент для нападения. Повернувшись, Андрей заметил, что и Степан как бы небрежненько, но внимательно оглядывает холмы за избой в бинокль, другой рукой сжимая погон карабина.

– Чё, тоже показалось? – усмехнулся он.

– Покажется тут, – прошипел сквозь зубы начстанции.

– Перекрестимся? – предложил Донцов.

Степан пожал плечами.

– Начальник, итоговый вопрос задать можно? – решился он.

– Валяй.

– Два. Ты знаешь, что это такое?

– Знаю частично. Но это служебная информация.

– Да брось ты шпионские игрища, – возмутился Дьяченко. – Кагэбешники хреновы, опять скрываете правду от людей!

– Но-но, мужчина… – заворчал Донцов более по старой службисткой привычке, чем от сердца. – Вот арестую тебя за оскорбление при выполнении служебных…

– Да хоть в тюрьму посади, орел какой! Может, при таких раскладах скоро весь Норильск добровольно согласится в какое-нибудь безопасное место запереться, Норильску не впервые в лагеря. Напугал зэка шконкой.

Донцов в ответ лишь тягостно промолчал. А что тут скажешь, теперь ситуация всяко может повернуться.

– Второй вопрос задаю?

– Любопытствуй.

– А у тебя в ствол сейчас "серебряночка" загнана?

– Секрет старого чекиста, – непреклонно прошипел Донцов, с неудовольствием наблюдая язвительно-понимающую гримасу на лице Дьяченко.

Вот привязался, стервец! Но ведь первый патрон в донцовском "шпалере" действительно имел пулю в серебряной плакировке… С некоторых пор техотдел управления расстарался – для таких вот выездов. Увы, проверено надобностью… А признаться как-то стыдно.

– Избу-то стоит осмотреть? – размыслил он вслух.

– Чё её осматривать? Опломбирована изба, еще с тех пор, а копия протокола осмотра и у меня есть. Ты же сейчас не сектантами занимаешься, – лишь махнул рукой успокоившийся Степан.

– Ну, тогда поехали. Заводи, дружище, тарантас. Потом как-нибудь я тебе все расскажу. Почти все. Будешь в городе, заходи, кстати. А пока, уж извини, нельзя.

И они поехали. Хотя это и не нравилось обоим, обратный путь к станции Фокино был очень уж похож на бегство с поля боя.

Пролетая

В салоне старенького чартерного самолета Л-410 «Турболет» было тесно. Немногим более десятка пассажиров, но проходе и на сиденьях громоздились тюки со снаряжением и рюкзаки, борт шел с максимальной загрузкой.

"Слишком много у них женщин в группе, аж четыре – это редкость, сюда, в основном, мужики летают", – подумал Дмитрий Квест, сидя на своем месте в самом хвосте. Он с облегчением снял, наконец-то, итальянские кожаные ботинки, страсбургский галстук и двубортный светлый пиджак и теперь раскладывая перед собой бутерброды. Но женщины все явно опытные. Серьезная экспедиция, м а т е р а я. Женщины сидели отдельно от троих мужиков и о чем-то беседовали. Мужчины спали.

Еще на посадке в аэропорту Алыкель Квест отметил, что и начальником у этого "турья" была баба, суховатая мегера в возрасте, властно отдающая распоряжения резким голосом. Погрузка группы происходила достаточно нервно. На поясе у начальницы висели застегнутые кордуровые ножны, и она их не прятала даже тогда, когда сдавала командиру воздушного судна опломбированный чехол с карабином. Димке интересно было, сдаст она нож экипажу или плюнет? Не увидел. Но связываться с такой – себе дороже.

Аутдор-эмансипе. В данном случае обычные туристические "тетки" уже преодолели какой-то незримый барьер, когда женского начала остается минимум, все замещает искусственная мужицкая готовность к экстриму. Огрубелые лица, привычная небрежность в одежде, резкие и сильные движения. Вместо маникюра мозоли на сбитых костяшках. Летят вот, что-то собираются доказывать "мужикам", то есть всему миру. Женщины воительницы, женщины-покорительницы. До сих пор русский Север, за исключением редких цивилизационных оазисов типа крупных поселков и Норильска, видит, в основном, именно такой типаж. Хотя заполярные земли, как думал Димка, давно заслужили другого женского бытия, оседлого, спокойного, семейного, домашнего. Нормального. А не… армейского, что ли. Или еще не заслужили?

И нужно ли женщине заниматься, среди прочего, опасными мужскими делами? Зачем им всё это, виден ли вообще предел эмансипации? Или права крылатая фраза, что эмансипация придумана лишь для того, чтобы облегчить некрасивым женщинам выход в стремнину общества?

Недавно тетки прошлись и по его адресу. Что-то живенько так обсудили, хихикнули, оглядываясь на Квеста, потом одна, что называется, что-то "брякнула в струю", резюмировала, и все заржали, как лошади. Весело им стало. Ну, конечно, галстук, костюм, лощеный, бледный от офисных посиделок мужичок, типичный офисный планктон. Нет бы ему надеть на себя вонючие брезентовые штаны и не побриться с недельку для шарма… Димка инстинктивно напрягся, стараясь не смотреть на хохотушек, втянул приличный пузец и тут же расстроился из-за этой автореакции. Не рассказывать же им, в самом деле, что у Квеста за спиной есть такие "приключения" и "маршруты", что к подобным и близко не стоит приближаться туристу-романтику, тем более женщине. Он глядел на камуфляж, плотно обтягивающий согнутые женские тела, привычные к полевым нагрузкам и размышлял. Если изложить мысли Квеста в виде своеобразного спича, то получится следующее:

"Вот сидит где-то сейчас некий "majo" и не книжку интересную, а листает глянцевые страницы гламурного издания, да и гундит себе под нос, удивляясь изменившемуся содержимому как политических, так и гендерных журналов… Ибо женщины оказались умнее всех, ожидающих видеть в них лишь сексуально-хозяйственный символ. Тыкали мы их своими мужскими занятиями, доблестными и интересными, хвастались полнотой своей жизни и получили по заслугам. Женщины завладели нашими занятиями, промыслами и хобби. Они освоили наши предметы и наши фетиши. Правда, к нашему счастью, большинство женщин поступили в высшей степени мудро, проявив потрясающую избирательность. Штаны милитаристические надели, но краситься не перестали и от мини-юбок не отказались.

С другой стороны, совершенно иная женская мотивация и способ самовыражения вынуждают мужчин признать очевидное: хождение современной женщины в слишком экстремальные сферы бытия немного настораживает.

Но есть и еще один аспект проблемы. Зачастую все ипостаси женских мотивов странно совмещаются, и тогда коктейль получается взрывной. В буквальном смысле. Женщины идут на войну и идут особым образом. У мужиков все "боевое" выливается в показуху и бесконечную игру с опасностью, мешанину бесконечно детского и чудовищно страшного. У женщин, решивших драться, все по-другому. Лишних абстракций и рефлексий перед принятием решения нет – только ж и т е й с к и е задачи. Никто не сможет сказать, чего она хочет точно. Это мужиков можно вычислять. А у каждой женщины своя беда и своя правда. Может быть, она хочет, что бы в ее родном поселке приезжий барин-амир перестал избивать на улицах сгорбленных мужчин за непочтительный взгляд, а те перестали лупцевать потом своих жен. Может быть, она давно не верит в широко разрекламированные каноны мужской мести и адаты предков, решив взять на себя роль мессии – сама отомстит, уж как может…

А может быть и так, что она хочет, ни много, ни мало, заставить пересмотреть религиозные нормы, заставив признать и принять, что Рай может существовать не только для мужчин, но и для женщин. А им в Раю пышногрудые гурии не нужны.

Ясно следующее: абстрактные, общие задачи ее не согревают. Она готова к крайностям, раз уж взялась за такое дело, готова взорвать себя посреди армейской части, участвовавший в боях за её райцентр. Она хочет дать некий знак другой стороне! Она готова подать вот такой, совершенно неприемлемый разуму п р и м е р соотечественницам… Но! Ехать в чужую столицу и взрывать там мирных людей она не хочет. Главари-мужчины этого не понимают. Они ожидают от нее своей же приверженности к собственным кровавым задумкам. Тут-то и прячется засада, цели-то разные! И тогда ее колют наркотиками и проводят сеансы NLP. Самое ужасное в том, что и в процессе принудительного охмурения "подготовительных групп" все чаще появляется женщина, но уже другого ранга и амбиций. Женщина-психолог, токсиколог, политолог, уфолог… Сатана в юбке! Эта уже поняла, что самоподрывом себя, любимой, она мир не исправит. Она осознала, что и мужчины не смогут этого сделать. Она решила создать свой, карманный слой "серых амазонок", "орден тамплиерок", что бы начать исподволь влиять на аварийные процессы планеты, причем, влиять радикально.

А как же быть мужчинам? Что делать? Наверное, пока мы не прекратим возлагать надежду на перекройку законов социальной эволюции с помощью карабина, ничего не изменится. Женщине не нужен красивый флаг боевого отряда и новый бородатый мэр с автоматом. Ей нужно спокойствие детей, полный стол и крепкий забор, за которым кроется достаток и уют. Она в этом видит базу для становления мира. И, до тех пор, пока муж, вместо того, что взять топор, плуг или ноутбук, решит завоевывать мир не с помощью своего труда и ума, а с помощью стрелковых навыков и волной трактовки религиозных норм, женщина не оставит таких попыток. Попыток исправить дело самостоятельно, с того самого момента, когда мужчина негласно считается утратившим право голоса в вопросе выживания семьи. Именно поэтому у мужчин нет права спокойно спать перед телевизором под калейдоскоп очередного сюжета об очередном р е ш е н и и смертницы.

Мир болен. И болен он с нашей, мужской стороны.

Настал тот момент, когда уже хватит врать самим себе, мол, мир покоряется мужчинам. Не видно что-то благостных итогов. А может быть так, что мы поймем – мир не покоряется вовсе, а просто о б у с т р а и в а е т с я – терпеливо и вдумчиво. Обустраивается женщиной. И тогда дело ограничится полетами наших красавиц на параплане и прыжками на каяках в водопады плато Путорана. Подумать надо. Крепко".

Соседи по ряду среди этого экспедиционного экстаза в цыганщине салона выглядели такими же чужеродными, как и он. Молодая и миловидная, пожалуй, даже красивая шатенка с маленькой, не более четырех лет, дочуркой, летела в Хатангу, явно возвращаясь домой из отпуска. Кожа обеих отпускниц, загорелая и чуть суховатая, все еще хранила легкую патину шелушащегося эпидермиса, неизбежную расплату за беззаботно прожитую подсолнечную негу, на которую легко идет каждый северянин, решивший «прожариться» перед долгой зимой на райских югах. Дмитрий по-соседски протянул им запечатанный в целлофан бутерброд с копченой колбасой и красно-зеленое яблоко для ребенка, заранее зная, что они от угощения не откажутся. Кто же откажется в конце отпуска, когда все деньги уже на нуле? А они на нуле – традиция.

– Из Сочи, наверное, летите? – спросил он для завязки.

– Мы из Анапы едем, там гораздо удобней отдыхать, если с маленьким ребенком, – улыбнувшись, ответила ему женщина, протирая яблоко платочком. – Через Сургут, заезжали к сестре. У тёти мы были, да, Алёнка? Понравилось тебе у тёти?

Почему у женщин всегда такие уютные платочки? У Димки в кармане всегда лежал дорогой фирменный, но доставать его почему-то не хотелось, мертвый он какой-то. Соплей туда загнать, что ли…

Они поочередно представились друг другу.

– А папка-то ваш, Наташа, поди, соскучился по своим красавицам, – утвердительно предположил очевидное Квест, глядя на уставшую от долгой дороги, перекладных и пересадок девочку.

– Нет папки, нас дома только бабушка ждет, – ничуть не смутясь, ответила Наташа. – Скажи дяденьке, Алёнчик, соскучилась ты по бабушке?

Та энергично закивала головкой, уже вцепившись крепкими зубками во фрукт. Ну, тут все понятно. Одинокая женщина с ребеночком, тяжело скопленные на долгожданный летний отдых нелёгкие трудовые деньги, заработанные дополнительными сменами в школе или детском садике, поликлинике или столовой. На билеты для бабушки денег не хватило.

– А вы сами не из Хатанги, хотя одеты не как турист, – заметила соседка.

– Я не из Хатанги, вы там поди всех знаете, – подтвердил Квест, – но занимаюсь именно туризмом. Я турист-начальник, фирма "The Adventurers", – Димка почему-то назвал фирму так, как представлял ее иностранцам. – Организовываю приключенческие туры, путешествия, полеты, сплавы и все такое прочее. Секундочку, мне позвонить надо.

– Звоните, я не слушаю… Какая же, наверное, интересная у вас работа, – с наивной завистью вздохнула Ната, и не подумав замолчать. – Вам так просто можно путешествовать по разным затерянным уголкам, по диким местам… Да еще и деньги зарабатывать.

Димка спрятал трубку в карман.

– Упаси господи! Все обстоит с точностью до наоборот, ну, это я не про деньги, конечно, – он отрицательно покачал головой. – Я лично изо всех сил стараюсь как можно меньше бывать на так называемой "дикой природе". Не испытываю, знаете ли к этому, тяги после некоторых, э… приключений.

– Потому вы и одеты цивильно?

– Именно. Ненавижу камуфляж, никогда не гляжу на кроссовки в магазине, сразу ломаю удочки, если встретятся и предпочитаю портфель рюкзаку.

Он не позёрствовал. С некоторых пор Квест окончательно решил, что полевые приключения должны проходить мимо него. Хватит с него приключений, хватит мальчишества. Всякому возрасту – свой образ жизни. Друзья сначала удивились такому объявлению, потом какое-то время возмущались, но привыкли и смирились с тем, что Димка появляется в полевом лагере лишь в качестве гостя, в белой парусиновой паре, а весельной или моторной лодке и вездеходу предпочитает комфортный катер-водомет с мягкими креслами или вертолет.

Но на природу выбираться все равно надо…

От разогретых августовским солнцем норильских тротуаров в городском воздухе стояла тяжелая духота. Все улицы Норильска, кроме центрального проспекта, становились совершенно безлюдны до вечера. В это время года каждый уважающий себя норильчанин, от топ-менеджера до простого слесаря, предпочитает наслаждаться еще более ужасающей жарой гденибудь на материке. Большинство отпускников отправлялись к привычному морю или к "родственникам средней полосы", другие ехали за границу. Четвертые, будучи победнее летним кошельком, или просто в силу производственных и жизненных обстоятельств оставшись без отпуска, парились дома, занавесив форточки марлей от комаров и мошки, сразу же после рабочего дня прячась от всего жаркого и дымного (кроме шашлыков) на пригородных турбазах.

О масштабе бегстве на курорты каждый летний день можно было судить по безжизненным окнам квартир и витринам пустых магазинов с засыпающими продавцами. Мертвый сезон.

Вяло шевельнулась мысль – что онто здесь делает, почему не на Канарах? Ответ ему был хорошо известен. Причина была лишь одна: зарабатывание хороших денег именно в это время, в этот "мертвый сезон". Парадокс.

Под крылом мелькнула вытянутое на север озеро и черная ленты реки Пясина, после чего самолёт повернул в иллюминаторе показался ясно видимый срез северного склона плато Путорана, вдоль которого, недалеко распространившись на север, начиналась узкая полоса лесотундры. Вот и озеро Собачье, скоро пролетать Волочанку. Посадки в этом поселке не будет, нет пассажиров. А вот на обратном пути "Труболет" обязательно сядет на волочанской взлетно-посадочной полосе, в Норильск и в Дудинку желающие улететь есть всегда.

На Л-410 лететь до Хатанги недолго, поспать толком не успеешь. Соответственно, никакого бортового питания для пассажиров не предусматривалось. Обойдутся, голуби заполярные, чай итак запаслись. И все запасались. Лишь один раз одинокая стюардесса с трудом протиснула чресла сквозь углы брезентовых тюков, неспешно проникла в хвост и вяло поинтересовалась сквозь монотонный гул двигателей:

– Напитки выпивать будете?

– Сразу бы и принесли, – буркнул Квест провокаторше. – Кока-колу, пожалуйста, не лайтовую, обычную. А вы что, девчата, предпочтете? – повернулся он к соседям. Услышав ответ, транслировал:

– Сок, желательно яблочный. Хороший.

– Я гляну, чё там у нас есть, – хриплый голос бортпроводницы был не особо приятен на слух, елейно-ехидный, ничуть не обнадеживающий.

Ничего она там не высмотрит, кроме дрянной минералки, понял Димка и тяжело вздохнул. И ведь ему по этим маршрутам предстоит иностранцев возить… Надо после полета связаться с руководством этой компании, оговорить сервис отдельно. А то ведь за наличный бакшиш пилоты запросто запихают в компанию к клиентам таких вот "бодрых туристов". Потом рекламаций не оберешься. В скорбном молчании Квест откинулся на спинку сиденья. Ни самолет, ни экипаж, ни организация рейса ему категорически не нравились. Особенно после того, как он посетил не просто тесный, а просто карикатурный туалет, благодаря беспрестанным визитам экспедиционных женщин под завязку набитый сигаретным дымом. Это еще ничего, он и сам там позже покурить собирался. И дело было даже не в оснащении санузла или его санитарно-гигиеническом состоянии (вполне приемлемом, кстати, хоть и был он тесным, как чулан)… Закрывая маленькую дверь, он увидел небольшой журнал с чудовищным названием "Журнал учета дефектов", чуть ли не выпадающий с верхней полки и машинально открыл его посередине. Журнал был истрепанным и богатым на мало обнадеживающие записи.

Все-таки, что-то маловато в этот раз пассажиров на борту.

Квест, Наталья с дочкой и эта экспедиция. С неудовольствием и какой-то нервозностью Димка обнаружил, что раз за разом вспоминает расхожую мистическую версию, согласно которой на всех самолетах, что позже падают, салоны никогда не бывают заполнены полностью. Неожиданно много людей сдают билеты по всяким субъективным причинам.

Проклятье… Вот только этого наблюдения ему и не хватало.

В каньоне

– В этом плане взгляды у отшельников, как у аборигенов, простые. «Держись подальше от белых женщин»,– продолжил Сержант свою беседу с немцем.– Так мне говорил знакомый ученый эвенк в Волочанке. С белыми женщинами, говорил он, только неприятностей наживешь… Если не подхватишь триппер, то обязательно влезешь в какуюнибудь историю с милицией в финале. «Белые женщины вечно замешаны в темных делах», уверял эвенк. А все потому, дескать, что нормальные белые женщины сидят дома, а по «точкам» и поселкам мотаются социальные авантюристки. Своих же юных фрау, вкусивших прелестей цивилизации в виде асфальта возле администрации поселка и кинематографа, им брать в жены нет никакого смысла, так как они совершенно не приспособлены к кочевой жизни. Для выбора остаются лишь старухи: эти умеют делать все, но прельстится на такое семейное счастье способен далеко не каждый промысловик.

– Какой грамотный эвенк, – усмехнулся Юрген.

– А их у нас хватает, грамотных, – сказал Майер спокойно. – Большинство из аборигенов учится в поселковой школе, где, кроме русского, изучают английский или немецкий. Плюсом к тому они знают и смежные языки соседей.

– То есть, все отшельники живут годами без женщин? – не стал задерживаться на образовательной практике аборигенов немец.

– Белые почти все, – с кривой улыбкой кивнул Сержант.

– Но так заставляет реальная жизнь… А вы считаете это нормальным, Серж?

– Нет, – немного промедлив с ответом, ответил Сергей. – Скажу вам больше, Юрген, я считаю таких отшельников-онанистов чем-то сродни скопцам или вынужденно беглым, что, в силу тех или иных обстоятельств, практически оторвали себя от общества и теперь панически боятся его. Выдумывают себе оправдания, ищут доводы, почему "общество плохое". И обществу от них никакой пользы нет, – Сержант тоскливо вздохнул. – Ущербные люди, как бы кто ни старался подвести под это самооправдательную "романтику". Некоторые пытаются притягивать за уши еще и идеологическую базу, религиозные или политические убеждения – вот это мне особо противно.

– Именно поэтому все ваши "отшельники" такие?

– Не только "наши", – поправил его Сержант. – И ваши тоже. Их везде хватает… и на Западе, и на Востоке. А есть еще всякие художники и поэты-почвенники, что в примитивных избах возле водоемов морозят сопли зимой или кормят мошку летом в ожидании творческих мук и явления Заполярного Пегаса, бегущего по тундре трусцой. Но, и в этом случае, какая же без женщин может быть Муза? Одна лишь пьянка и самобичевание… Опять получается профанация, сплошной онанизм. Почти все они спиваются в итоге и теряют собственную творческую форму. Зато приобретают злость на людей.

– А вы, Серж, что можете предложить взамен? Всем надо в городе сидеть? – не слишком, но все же язвительно поинтересовался немец.

Тут Майер не раздумывал не секунды.

– Могу предложить нормальную оседлость, – отрезал он с самым непреклонным видом. – Одно дело прожить в полудиких условиях пару недель, совсем другое – постоянно бедовать недоделанным робинзоном-деградантом и врать, что все идет нормально… Сделай настоящий хутор, фермерское хозяйство или что другое, обзаведись транспортом, обустрой все, что бы поляна была достойна звания обиталища современного человека. Создай семью, где твоей жене будет удобно, а детям нескучно. К сожалению, таких семей пока мало. Очень мало. Но они уже есть. Возрождаются.

Потом смахнул веткой с затылка стайку комаров и закончил свою мысль:

– Да ведь раньше Русский Север так вот и осваивался, семьями! Самыми настоящими, многодетными. Я не про разведчиков говорю, этих-то воспетых героев у нас всегда хватало… Вопрос в том, так ли уж велик подвиг: набежать – застолбить – убежать в столицы. Территории надо заселять, а не бегать по ним савраской. Настоящие герои Заполярья это первые "затундренные" крестьяне, что сумели зацепиться, завести кучу детей и крепкое хозяйство, а потом стать проводниками и консультантами так называемых первопроходцев. Это как в Америке было с индейцами, "открытыми" Колумбом. В ваших канадах всё так же, впрочем. Экспедиции, будь они прокляты.

– Почему у вас, у русских, в конце любого разговора непременно есть это, как сказать… moralite? – Крауф неожиданно разозлился. – А если я не хочу каждый раз по вашему требованию чему-то научаться? Или поучаться, как правильно? Donner wetter, что за язык!

– Потому что мне больно за то, о чем говорю, – угрюмо отозвался Сергей.

– Вполне можно болеть и без слов, – отрезал немец.

– Вы не понимаете боль. Один от боли падает, другой стоит, – с расстановкой негромко произнес Майер. – Третий АКМ чистит. Один не может говорить, другой не может не говорить. Сказать хочет, и всё.

– О, чёрт! Вам всегда кажется, что вы… большие и важные учителя в мировой школе!

– Это не только мы… И у ваших милых американцев есть это самое moralite, – сварливо огрызнулся Майер, по-детски обидевшись и как бы поминая, что в их "детском садике" есть и еще мальчики "не-слава-богу". – В каждом фильме нудят, разводят левацкие разговоры на фоне империализма! Это и есть, между прочим, ваш Запад, ult США – его воплощение, квинтэссенция. Учителя ваши, наставники…

Он с нескрываемым удовольствием посмотрел, как брезгливо сморщился Юрген при упоминании о голливудской кинопродукции и роли Америки в западном мире.

– Спорно все это, Серж… Есть, конечно, в ваших словах понятная ревность обиженного аборигена. Но все, что вы сказали, мне интересно, – уже миролюбиво подвел свою черту и успокоившийся Юрген.

Вот и поговорили.

Разговор происходил на привале, возле памятника. Еще одного скорбного памятника плато Путорана, других тут и не бывает. Шел третий день перехода, когда почти всё наладилось. Уже устоялся некий ритм похода, определенный сообща, как компромисс между "совами" и "жаворонками", коих в группе было меньшинство.

Вчера в это же время они вышли к очередному озерцу в горной долине. Неподалеку от озера, ближе к левому краю долины, ветшала под солнцем и дождями старая эвенкийская стоянка с двумя чумами из жердей и толстых веток. Один из чумов даже был пригоден для временного жилья. Хотя он и не был, понятное дело, покрыт оленьими шкурами, было достаточно шестов, чтобы быстро укрыть их ветками защититься от моросящего дождя. Таким образом, они, вопреки уверениям об исторической безлюдности путоранских долин, лишний раз получили подтверждение, что это огромное ущелье, длиннейшая горная долина, пересекающая Путорана с юга на север, всегда являлась для местных жителей оживленной транспортной артерией.

Сейчас группа находилась неподалеку от стрелки рек Дулисмар и Ягтали. Последняя, стремительно пролетая в тесном глубоком коридоре базальтовых скал, низвергала кристальные воды правого рукава пятнадцатиметровым водопадом, что пенился в нескольких десятках метров выше стрелки.

Сегодняшняя их стоянка, где сейчас остывали вездеходы, расположилась в трестах метрах от конца левого поворота реки, на высоком правом берегу. Место периодически посещали, как бы обжитой уголок, ровный, пригожий. На земле белела старая дощатая площадка-помост, оставшаяся от палатки геологов, рядом с ней миниатюрным "стоунхенджем" красовалось выложенное плоскими камнями кострище и своеобразные каменные стулья вокруг.

Тут же возвышался старый памятник погибшему туристу-воднику.

Памятник был изготовлен в виде стилизованного катамаранного весла. Надпись на табличке гласила:

Петренко Валерий Владимирович

1954 – 1991

"Мы плачем, пускай мы мужчины,

Погиб он в горах Путорана,

Как истинный рыцарь пучины,

Он умер с открытым забралом".

Украина, г. Смела

Чьей-то заботливой рукой у основания памятника вечными цветами были разложены камни разноцветного агата и кристаллы кварца.

–

После обеда настало время долгого и трудного пешего похода, планируемого иностранцами заранее. Нужно было засветло подняться вдоль горного ручья, текущего из распадка, а потом основное: траверсом подойти к небольшой скалистой площадке, ясно видимой снизу.

Наверх шли тяжело и медленно, каждые сто метров брали с боем. Сначала карабкались по берегам, цеплялись, как только могли, за выступы скал и корни деревьев, за предательские скользкие кусты, скользили и порой срывались с гладких камней в мелкий, но пронзительно ледяной поток. Местами, где склон был особо крут, они перебирались по большим валунам на другую сторону ручья, где не было скальных выступов. Хорошо, что комаров здесь относительно мало, пока их надежно сдувал сильный ветер. Потом начался довольно крутой склон и стало совсем кисло.

На последнем привале молчавший весь путь наверх Игорь (как всегда неожиданно для всех) в лоб спросил Софи о цели этого изнурительного карабканья. Иностранцы коротко пошушукались в стороне, и решили немного приоткрыть занавеску. Все равно ведь придется хоть что-то выкладывать… В роли пресс-атташе экспедиции неожиданно выступила Юха, старательно формирующий скупые фразы:

– Мы ищем ровную площадку, по расчетам, она должна быть на горе чуть повыше нас. Там имеется небольшая пещера, точнее грот. Именно так написано в источнике информации, которым мы располагаем. Нам предстоит осмотреть эту пещеру, описать и сфотографировать все найденное. Возможны и другие работы, но это не займет много времени. Я сожалею, но остальное вам знать не обязательно.

Он говорил медленно, серьезно и настолько старательно-официально, что это выглядело немного смешно. Сержант, собственно, и гыгыкнул, не выдержав официоза в чистом поле.

– Все понятно… Вопросов от прессы к учредителям концессии не будет, – сказал он великодушно, хлопнул себя по коленкам, поднялся с места и легко взял на плечо штурмовой рюкзак. – Пошли уж, господа, дальше, к новым открытиям.

Иностранный сектор экспедиции поднимался не так бодро и изящно, сказывалось отсутствие регулярной горной практики и неизбежная акклиматизация. Неподалеку от места короткой передышки им повезло, они обнаружили старую тропу, и не оленью. По тропке идти было несравненно удобней и проще. Она шла вдоль склона пологим траверсом, медленно поднимаясь вверх с учетом возможной переноски идущими груза.

С этой высоты каньон предстал во всей красе.

Протянувшееся с севера на юг огромное основное ущелье не давало возможности разгуляться преобладающим здесь опустошительным восточным и западным ветрам. Зеленая полоса горной растительности тянулась в распадках до приличной высоты. Сейчас они находились в так называемом "пищуховом поясе", шустрые зверьки постоянно выныривали из под камней, с недоумением и негодованием разглядывая силуэты нежданных пришельцев. Пищух было много. При такой кормовой базе тут вполне может и даже должна водиться рысь. Выше этого уже почти ничего не растет, кроме лишайников и крошечных подушечек зелени в трещинах скалы. Лишь пронзительносвежий, но совершенно мертвый воздух плато Путорана.