Текст книги "ОАЗИС. Вторжение на Таймыр"

Автор книги: Вадим Денисов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 28 страниц)

"Марс" воткнулся синим пластиком юбки в серый зыбучий песок на излучине, возле почти развалившейся избы без крыши, тут давным-давно никто не жил. Место неудобное и некрасивое, зато видно далеко, незаметно не подберёшься. Сержант не хотел глушить двигатель на высоких температурах, боялся фатальной поломки. Движок, остывая, тихо молотил на холостых, и под этот мерный рокот они начали обустраиваться. Сразу поставили маленькую сетку, через час вытащили – вполне достаточно для ухи. Временный лагерь мужчины охраняли по очереди. Остальные отдыхали, – сидели возле щедрого подкормленного сушняком костра, инстинктивно отжимаясь к центру лагеря, подальше от неуютной тундровой пустоты за спинами. Накрапывал первый за последние часы мелкий дождик, – на плечи падала почти взвесь. Поверьте, при такой унылой мелкотравчатой капели на любом заполярном берегу становится как-то грустно. Все вокруг было матовым, пастельным и блёклым. Лишь яркие чайки с черными пятнышками на кончиках белых крыльев – будто в тушь окунули – оживляли пейзаж. Чайкам поддакивали береговые крачки, пару раз пролетела болотная сова – редкая птица в пясинских землях. С запада наползали паскудные низкие тучи. Хорошая погода, похоже, кончилась, а вскоре она совсем испортится. Тоска… Только песни не хватало. Протяжной, унылой, а может быть и горестной.

И такая песня зазвучала.

После ужина за чаем в негромком разговоре иностранцы коснулись темы ГУЛАГа (не удивительно, ведь по каким землям-то путешествовали!) и культуры повседневности зэковского мира, – темы интересной до сих пор не только для наследников СССР, но и для Запада. К тому же выяснилось, что отец Юргена после войны честно отмотал три года в северных лагерях, работая на объектах народного хозяйства – в зонах знаменитой стройки 503. Сначала костыли бил на морозе с перспективой вскоре лечь в мерзлоту вслед за сослуживцами по артполку, потом повезло, остаток срока он играл в лагерном клубе на "Вельтмайстере".

За что "немецко-фашистский красноармеец" отсидел, всем было понятно без рассказа.

Именно тогда ставший отчего-то меланхоличным Сержант и затянул знаменитую лагерную песню (Игорь подпел бы, но он в это время стоял на фишке у развалин) в её самом первом каноническом варианте, пропевая лишь куплеты, настолько они ему нравились.

Это было весной, в зеленеющем мае,

Когда тундра проснулась, развернулась ковром.

Мы бежали с тобою, замочив вертухая,

Мы бежали из зоны, покати нас шаром.

Лебединые стаи нам навстречу летели,

Нам на юг, им на север – каждый хочет в свой дом.

Эта тундра без края, эти редкие ели,

Этот день бесконечный – ног не чуя, идем.

В дохлом северном небе, ворон кружит и карчет,

Не бывать нам на воле, жизнь прожита зазря.

Мать-старушка узнает, и тихонько заплачет,

У всех дети, как дети – а её в лагерях,

Поздно ночью затихнет наш барак после шмона,

Мирно спит у параши доходяга-марксист.

Предо мной, как икона, та запретная зона,

А на вышке маячит очумелый чекист…

И вот тут немец уже не выдержал ностальгического гнета детских воспоминаний и неожиданно для всех подхватил долгожданный припев приятным терпким баритоном и, нещадно коверкая слова, подхватил батино:

– Па ту-унтре, па широкай тар-ро-о-о-ги, кте мчит кур-р-р-ерски Фаркута-Ленинкрат!

На костре почти в унисон певцу хрипел очередной чайник.

Напротив заброшенного зимовья, посреди осыпающихся глинистых берегов с язвами мерзлоты, неутомимо борясь с течением "плыл" по Половинке небольшой островок с густой карликовой рощицей лиственного леса, что почти диковинка в этих широтах.

Спать легли рано, женщины с финном в катере, мужчины на улице, в спальниках у костра. Дежуривший последним, Юрген разбудил всех в шесть утра и даже успел разогреть вчерашнюю уху и вскипятить к подъему чайник, заварив крепкую арабику. Наскоро позавтракав, погрели горло еще раз, но уже чаем. Вокруг избы обильно росла чуть сморщенная брусника, мелкая, зараза, но вполне вкусная, сплошной витамин С. Напоследок путешественники съели по горсточке "от простуды", как авторитетно сказал доктор, загрузились в катер и двинулись дальше.

"Марс" шёл бодро, двигатель работал ровно. Но Лапин, глядя на хмурую физиономию водителя, посмотрел на приборы и подтвердил опасение:

– Греется.

– Ну, хрен ли тут сделать… тогда надо постараться еще дальше уйти, – водитель дотянул сигарету и выкинул окурок в открытую левую дверь салона. Уставший Сержант уже перестал спрашивать разрешения у еще более вымотанных иностранцев. Тем, похоже, было плевать на вонь и завихрения табачного дыма.

– Будем периодически останавливаться, остывать. Выйдем в Пясину, встанем капитально и спокойно разберемся. Может ремень, может помпа.

Они еще не решили, что будут делать дальше. Заказчики не торопились обнародовать результаты, хотя Сержант вчера спросил их в лоб. Те метались, еще не договорились между собой. Майеру вся эта таинственность прилично надоела и с некоторых пор он, не стесняясь, прямо спрашивал иноземцев обо всём, что его интересовало. Зарубежники, похоже, к этому если и не привыкли, то смирились. Вчера ответствовали, что всё решат коллективно и вскоре, но на большой воде.

Пейзаж на многих тундровых реках малоинтересен для любителей зрелищ. Так и тут.

Деревьев по берегам практически не было. Что бы оценить всё величие равнинной тундры, вам надо смотреть на неё с верхних точек, а с равнинной реки не видно и малого. Нехватку растительности отчасти компенсировало обилие следов былой человеческой деятельности – тут и там догнивали остатки уродливых избушек, из песчаных дюн еще проступали остовы лодок. Возле мест, некогда обжитых отшельниками или семьями промысловиков, попадался покосившийся могильный крест хмуро приветствующий редкого путника.

Разговоров в салоне почти не было, не тот настрой; чувствовалось, что тяжёлый и нервный этап экспедиции всех прилично измотал, а глядя на Юху, можно было сказать: "а этого орла просто измочалил".

– Ты бы лучше по середине шел, – неожиданно предложил Лапин после очередного поворота, – спокойней будет.

– Допускаешь еще одну встречу? – мрачно спросил друг, поглядев на кожаный ремешок бинокля, Игорь теребил его постоянно. – Да ну тебя… паникёр. Что, у них столько людей, что бы на каждой речке посты ставить?

– Допускаю, – серьёзно ответит Лапин. – На середине безопасней. Скорость у нас пока есть, а так будет еще и хоть какое расстояние от берега.

– Игорь, ты перестраховщик! Мы и время, и топливо потеряем, если я тут начну зайцем петлять, – с ухмылкой пообещал Майер. – Смотри, как мы сейчас срезаем, треть маршрута экономим… Движок в непонятках, а ты предлагаешь еще час пути зарядить? Давай реально смотреть на вещи.

Катер с шипением летел над песчаной косой, действительно сокращая путь на крутом и длинном повороте реки. Позади на песке оставались лишь неглубокие полосы, похожие на след огромного пустынного насекомого. А вот и вода – из-под корпуса судна по сторонам брызнуло облако мелкой холодной пыли.

Лапин пожал плечами, с Сержантом всегда тяжело спорить. Поэтому сказал о другом:

– Они нас гонят, Серый… Неизвестный противник нас сначала выживал, а теперь торопит, ждет, когда выйдем на конечную точку…

Предстоящие к посещению интернациональной группой искателей приключений места ни в коей степени не напоминали чарующие предгорья Путоран, которые так любит восторженный обыватель. Там вас встречает ледяная, но ласковая и чистейшая вода, обжигающая и недоступная для тела, как и все красавицы; скалистые горы с вершинами, сглаженными древним ледником и яркое малиновое солнце над ущельем, дающее шикарный шлейф на зеркальной вечерней глади. Здесь же вниманию визитёра предстаёт другая красота – красота бескрайнего открытого простора. Здесь царит настоящая таймырская тундра, голая, как степь, холмистая и озерная, изрезанная причудливыми змейками речек и ручьев, бескрайняя и зовущая, в которой ты сразу же начинаешь чувствовать себя либо отшельником, либо кочевником; наверное, это зависит от внутренних установок, воспитания и каких-то генетических предрасположенностей.

Народу тут живет мало, но люди есть везде.

А сколько их, не знает никто. Как и вообще по всему Таймыру – нет точных данных о численности живущих. Нет… переписи изредка проводились… но они лишь мало-мальски сканировали относительно небольшие населённые пункты, где местечковая власть держит руку на пульсе и где от опросного листа отлынивать затруднительно. В крупных городах многие просто прятались, а многочисленные отшельники чистого поля не учитывались вовсе. С переписями вечная беда. Люди их побаиваются генетически. Еще приснопамятный Царь Давид попытался провести перепись евреев, но тут случилась эпидемия чумы, и с тех пор люди стали ассоциировать перепись с проявлениями Божьего гнева, что до сих пор старательно делают ортодоксальные христиане (из-за этого верующие считают перепись святотатством), а США вообще долгое время отказывались ее вводить… В двадцать первом веке наибольшую проблему в людской "неучтёнке" представляли поселения, официально не существующие (а таковых с каждым годом становилось всё больше и больше), и отшельники всех мастей.

Один из них сейчас был занят важным делом – выцеливал скоростной объект, катер на воздушной подушке, через кусты наводя спаренные стволы на быстро приближающееся белое пятно. На удачу стрелку, упрямый Сержант так и не послушал Игоря и повёл машину не по середине реки, а прижимом к берегам – там, где ему было удобней. Двигайся "Марс" посередине, и шансов на успех у стрелка практически не было бы, гладкий ствол не позволяет выстрелить прицельно дальше пятидесяти метров. Сидящий в засаде зарядил оба ствола самой мелкой дробью, помня категорический наказ о нежелательности смертоубийства. Хотя самому ему было на то наплевать. Но раз попросили (читай, приказали) хорошие люди, почти родня, сделать для них доброе дело, значит, он это сделает.

Иногда складывается так, что с годами жизненные тропки становятся не только всё более тесными, но и избыточно извилистыми. А дорога жизни приводит отнюдь не в светлое далёко, напротив – жизненный путь превращается в дорогу разочарований. Человек даёт мёртвую петлю. В тридцать три года или в сорок два этот широко известный кризис страшней всего – это уже вопрос к специалистам по психологии взрослых мужчин. Они, пожалуй, смогут высчитать процент успешно прошедших печальный порог, и процент неудачников, что не нашли сил для прыжка к счастью. Кризис среднего возраста разные мужики решают по-разному: кто-то грузится по обрез полулысины обрыдлой работой, кто-то ударяется в сомнительное, но спасительное творчество, а кто-то разводится, женится и заводит новых детей. Увы, немало и тех, кто начинает банально бухать, выбивая нейроны памяти, люто сжигая мозги и печень. Это, увы, всё еще привычно для России, где на вскипевшие от всегда тягостных раздумий славянские мозги легко накладывается лживая, но страшная, хотя и привычная сентенция: "А на Руси всегда бухали".

Недалеко от мыса, где река Половинка впадает в Пясину, почти напротив места проведения археологических раскопок палеологического села Усть-Половинка, на глинистом берегу в густом кустарнике сидел неприметный мужчина среднего возраста, принадлежащий именно к "неудачному проценту". Можно не сомневаться, что если уж какой человек попал на место долгожительства в забытый всеми богами уголок, то у него имеются для этого самые веские основания. Случайно в такой дыре не оказываются.

Звали его Константин Зырянин, и в пясинских краях он оказался настолько неожиданно для себя, что до сих пор не мог поверить в это. Как и в свое спасение.

Когда-то он был самодеятельным исследователем, увлечённым "отшельником с ясной целью". Снежного человека искал. Вот и все тут. Всю жизнь он его искал, а нашел или нет… Сам Костя был уверен, знал, что "давно и часто". Но шокирующих результатов его уникальных экспедиций, фотографий и отчетов никто не смотрел и не читал. И не увидит теперь уже никогда. После бурных памятных событий на берегах Карского моря что-то перемкнуло в отшельничьей голове. Сначала родилась зависть ко всем, кто умудрился завести семью, друзей и любимую работу, но находил время и силы для интересной, и, в то же время, открытой жизни в тундровых просторах.

Потом настала критическая оценка трудов собственных, переоценка важности самого объекта поиска. Вскоре Костя убедил себя, что некогда совершил фатальную ошибку, уйдя от людей. Жены и детей нет. Ощущения нужности людям – тоже. И он запил. Начал процесс в стремительно дичающем Диксоне, продолжил в Хатанге. Продав и пропив всё свое оборудование и снаряжение, он сумел на самом дешёвом пойле (если его можно назвать дешёвым в наценках Крайнего Севера) продержаться достаточно долго. Но закономерно подошло время агонии, и Костя Зырянин свернулся в трубочку. Он так и умер бы в барачных развалинах, их хватает по окраинам всех северных посёлков и городков, если бы не эмиссар "гиперборейцев", подобравший его по воле слепого случая. Человек Пантелеймона Ягельника, кочующий Прогрессор, что-то усмотрел в грязном и немытом биче… Почему Прогрессор изменил негласным правилам и решил заняться столь неблагодарным точечным миссионерством, в данном случае осталось загадкой. Но именно он откачал уже сине-жёлтого Константина Зырянина в местной клинике, прилично издержавшись на гемодезе и капельницах, и через две недели принялся за немудрёную идеологическую обработку. Больше всего Косте, смертельно уставшему от очевидной лжи и мерзости того дна, на котором он очутился, запомнилось вот это утверждение мудрого Прогрессора:

– В свое время, Костя, некий журналист и писатель Умберто Эко выдвинул тезис о скором наступлении на всей нашей планете Нового Средневековья. Частные армии и боевые дружины, удельные князья, противостояние религиозных систем, обширные пространства, населенные варварами, редкие очаги культуры в виде отдельных городов и университетов. Может быть, это и странно в первом прочтении, но это весьма точная и красивая концепция, которая дает нам всем удивительно позитивный посыл и повод к действию. Мы всей общиной идем именно таким путём, подготавливаясь и предвосхищая грядущую стихийность событий… Зарываться в землю, как делают некоторые группы умственно отсталых на материке, мы не будем, мы целенаправленно готовимся к новым временам…

Уже через день после первых задушевных бесед Зырянин с изумлением понял, что он еще может быть кому-то нужен, а уж в этой секте просто незаменим – Прогрессор внимательно и с пониманием выслушивал короткие Костины отчеты о последних годах неудавшейся жизни и как заправский психотерапевт что-то помечал в блокноте.

Вскоре его переправили вертолётом в базовый лагерь общины, где он удивлялся тамошней налаженности быта, обилию людей и дел, слаженности и собранности. Один раз встретился с самим Пантелеймоном, и два раза с шефом службы безопасности. Он уже не удивлялся разговорам о силе "мемополевого гиперразума" и рассуждениям об идеях превосходства этой новой религии над старыми традиционными верованиями.

В этом был какой-то великий смысл, посчитал он.

Если все прошлые религиозные идеологи так и не смогли заполнить северные районы страны если даже не своими ярыми адептами, то хотя бы просто живыми людьми, под призывами ипотечных кампаний с каждым годом всё более послушно бежавших к столицам, то пантелеймоновцы собирались сделать именно это – вернуть русское население на Север. Насколько методы и способы такого возврата необычны и насколько они допустимы, Костя не знал и знать не собирался. Ему понравилась сама цель, дальше он не вникал. Властям он не верил. Там хватает как образованных идиотов, так и просто сумасшедших, – их столько, что если они взлетят, то затмят солнце. Таким образом, некая эманация стукнула его в восточную сторону затылка, и воссиял Косте истинный образ Спасения Всеобщего.

Всё лето он жил на далёкой реке, находясь на ритуальном «последнем испытании», точной цели которого не представлял. Да и не хотелось, как не хотелось ему и пить. Как отшибло! Хотелось побыстрей отмотать положенный срок на точке, вернуться в общину, влиться, освоиться среди единомышленников и получить первое настоящее задание. Там он и отметится, там и покажет себя. Там и семью заведет, Костя видел в секте много счастливых семей, а еще больше слышал о них.

Этот чудом не спившийся человек-странник, самозабвенно работающий на свое и чужое жизнеобеспечение и одиноко живущий в "казённой" избенке секты, полностью соответствовал представляемому собирательному образу исследователя Севера. Все такие же, как и в молодости, крепкие руки работящего человека. Тонкая, но уже не раз перебитая в боях переносица. Поджатые губы. Короткая стрижка ежиком, а в чуть поблекших зеленых глазах космическое спокойствие и прежняя уверенность в себе. Только морщины вокруг усталых, не по возрасту старческих глаз. Линялая зелёная штормовка. Средней величины охотничий нож – копия того памятного, повидавшего не одну тысячу километров ножа работы кузнеца из народа кето, с резной ручкой из оленьего рога в составных деревянных ножнах – плотно прилип к широкому кожаному ремню.

Вот как вышло…

Костя сидел, и в полном соответствии с инструкцией от старшего ждал у кромки воды катер своих старых друзей-знакомых, что бы произвести по ним бортовой залп из обоих стволов обшарпанной "горизонталки".

Когда из пролетающих мимо кустов по катеру грохнул дуплет 12-го калибра, Сержант среагировал совершенно инстинктивно – пригнулся как можно ниже к рулю и круто завернул машину вправо, стараясь выйти из зоны обстрела, выскочив на стремнину. От резкого поворота машина крутанулась на воздушной подушке, но обвально снизившееся давление опустило катер вниз и он резко, ударно цапанул корпусом воду, внезапно ставшей твёрдой, как асфальт… Эффект от такого торможения был бешеный: всех бросило вперед, раздались крики и проклятия. Но Майер не выпустил штурвал, дал газ, нагнетая воздух под днище и на воздушные рули, – на малых оборотах подобная техника плохо слушается рулей, им не хватает плотности воздушного потока.

Стрелок целился в открытую левую дверь салона. Большая часть дробин срикошетировала от корпуса и стекол, покрыв одно из них паутиной мелких трещин.

Игорь Лапин сначала услышал треск выстрела, потом клёкот дробин по корпусу. И тут же ощутил сильный, но какой-то обжигающе мягкий удар по шее. Стреляя под углом через дверь, нападавший не мог задеть Майера. Потенциальными мишенями для него мог быть немец, сидевший позади у самой двери и Лапин, занимавший переднее правое сиденье. За минуту до выстрела Юрген, устав смотреть на однообразный пейзаж, откинулся на кожаную спинку и вышел из зоны поражения.

А вот Игорю досталось. Прижав руку к шее, он, медленно приходя в себя, молча смотрел, как Сержант, набирая скорость, разворачивает "Марс" по большой дуге, чуть не выскакивая на противоположный берег. Крауф уже расчехлил винтовку и высунул ствол в проём, Софи достала револьвер. Финн выпучил глаза, а Рита, стараясь перекрыть грохот двигателя, что-то громко говорила, убеждая мужчин. Сержант, с тревогой поглядывал на Лапина и матерился ей в ответ. Наконец Лапин разобрал, что она говорит.

– Не нужно больше ни в кого стрелять! Давайте просто уйдём отсюда!

Майер сделал вид, что сплюнул на пол и посмотрел на Юргена. Немец пожал плечами:

– Пожалуй, Рита права, Серж! Спешиваться не будем, вступать в лесной бой тоже. Надо смотреть, что с мистером Игорем. Но… я готов к выстрелу! Решайте.

– Едем, – произнёс Майер с самым непреклонным видом, – остановка через километр, за поворотом на Пясину, вдруг у них и нарезной ствол есть. Софи, осмотрите его. Игорь, ты как там?

– Да ерунда… Говорю же, не везёт мне в этом выходе. Дай оптику.

Не обращая внимание на лёгкие прикосновения холодных пальцев канадки, Лапин взял бинокль, и повернулся к немцу, не спускавшему глаз и ствол с вражеского берега. Игорь полез назад, к двери. Никого… Катер уходил, экипаж немного успокоился, а Лапин, не обращая внимание на грозные призывы Софи и Майера, продолжал стоять в правом проёме и внимательно смотреть назад. И дождался. Увидев, что катер бежит восвояси, стрелок встал во весь рост, поднимая оптику к лицу. Секунду они смотрели друг на друга, после чего Лапин отпрянул и молча сел на сиденье.

– У вас металл в спине! – заявила канадка, пытаясь выцепить ногтями комочек свинца, застрявший в толстой и твердой пластине из полиуретана, её Игорь вставил в жилет для защиты спины от холода. В таком и на землю ложиться можно.

– Достала!

Юрген внимательно посмотрел, усмехнулся, зачем-то передал серый шарик Юхе. Тот боязливо помял искорёженный металл в руках, потом понюхал, после чего удивлённо и возмущённо заявил:

– У вас до сих пор применяют "грязную" свинцовую дробь? Ваши охотники до сих пор засоряют природу ядовитым свинцом?

– Охереть, как сказанул… Софи, что там у него? – нетерпеливо спросил Майер, оставив вопрос финна без ответа.

– Порвало кожу, немного мышцу, неглубоко, по-моему. Как это называется? Снаряд? Он прошёл дальше.

– Берите аптечку, обрабатывайте, только сильно йодом не жгите, старайтесь по краям. Немного осталось, за тем поворотом будем искать место для остановки.

Игорь посмотрел внимательно, увидел слабую вмятину на стойке лобового стекла и тут же поморщился – канадка старательно обжигала ранку тампоном, щедро политым йодом.

Причалив к дальнему берегу доктор Майер уже сам осмотрел друга, по доброй традиции всадил тому укол антишока – любил Сержант подколоть ближнего. Совещание было коротким, и, как говорится, все проголосовали единогласно. Срочно едем в город.

Подозревая, что такое решение принимается не без учёта его ранения, Лапин сразу и категорично заявил, что чувствует себя не хуже, чем после ожога крапивой. Но его заверили, что причиной для возврата, на самом деле, был не он и даже не барахливший и уже починенный двигатель. Иностранцы предположили, что далее разумней будет следовать вертолётом, а на "Марсе" долго, да и далеко, несмотря на заранее оговоренную возможность дозаправки в посёлках.

Сергей и Игорю было о чем подумать после такой интриги! Выходило, что загадочная точка Х относительно доступна и для такого катера…

– Может, быть, пора раскрыть карты, господа? – осторожно предложил Игорь.

– Точно. Больше будем знать, лучше подготовимся, – решительно поддержал товарища второй сталкер.

Рита с Крауфом переглянулись. Софи чуть качнула головой. Отрицательно.

– Мы искренне приносим вам извинения за все возможные неудобства, – по-западному дипломатично начала канадка, – но вынуждены действовать сообразно первоначальному плану. Конечную задачу вы узнаете только на борту вертолёта, а, может быть, по прибытии на место. Так будет лучше для всех нас. А насчёт подготовки… Хотелось что бы она была самая экстремальная, так?

Спорить было бесполезно.

Отходя от пустынного берега реки Пясины, Сержант развернул катер через середину реки. За дальностью отсюда никак не возможно было увидеть те места, где наших странников предательски обстреляли.

– Игорь, кто там был? – тихо спросил внимательный немец.

– Да чёрт его знает, – спокойно пожал одним плечом Лапин.

Но на самом деле Игорю было тревожно. И непонятно. Глядя на устье Половинки, Лапин в третий раз вызвал из памяти увиденный образ и подумал, что этого просто не может быть.

Но как похож!

Еще ночью Костя, сплавившись в полной тишине, миновал стоянку гостей и встал ниже, у самого устья. Спрятал лодку в зарослях, поднялся на взгорье. Куда было зачуханным горожанам заметить передвижение тихого, как индеец, тундровика-следопыта с колоссальным опытом скрадывания. Им просто повезло, шефы почему-то назначили для выполнения атаки у Муксунаха не его, а идиотов-соседей. Теперь нужно было лишь убедиться в результативности содеянного. Сидя у остатков варварски уничтоженного створного знака и спокойно глядя с высотки на удаляющийся в сторону города катер пришельцев, Константин Зырянин с удовлетворением отметил, что с заданием он справился на все сто. Теперь можно докладывать об успехах. Наставники будут довольны.

Скорее всего, он тоже опознал некогда боевого приятеля Игоря Лапина, в тесной связке с которым Костя так успешно воевал на побережье у островов Гейберга. Однако осознания этого узнавания не произошло, стрелок подсознательно не позволил себе зафиксировать факт.

Но не будем предаваться иллюзиям. Даже если бы он был твёрдо уверен в точной идентификации образа человека, которого после выстрелов он видел всего лишь пару секунд, это ничего бы не изменило. Пальнул бы и второй раз, был бы приказ. Представители лицемерного "общества предателей первооснов" отныне Костю совершенно не интересовали. Их мелкие жизни и не стоили и копейки, как и собственные рефлексии.

Это секта, господа, секта.

Авиаудар по Таймыру

"…Как следует из выводов комиссии, кроме нарушения множества пунктов наставления по производству полетов, что послужило причиной катастрофы, экипаж нарушил правила ведения осмотрительности. Эти правила важны настолько, что выведены в особую инструкцию, устанавливающую четкий порядок действия каждого члена экипажа в отведенном ему секторе на различных этапах полета. Осмотрительность и ориентировка занимают центральное место в визуальном полете. Экипаж должен знать, какие препятствия расположены на пути, должен прослушивать эфир и анализировать радиообмен, чтобы определить намерения близлетящих самолетов и принимать своевременные меры, предотвращающие столкновение.

Основным условием применения визуальной ориентировки (а экипаж Ананьина выполнял полет по правилам визуальных полетов) является наличие видимости земной поверхности, а вот этого как раз и не было в тот день – приземный туман. Безусловно, экипаж Ананьина, работая в таких сложных условиях, принимал все меры по осмотрительности, вел непрерывное счисление и прокладку (в уме) пройденного самолетом пути, но где-то произошел сбой, вернее, накладка одних негативных обстоятельств на другие. В тот день все негативы сошлись. В аэродромно-диспетчерском пункте и в штурманской было нервно, сказалась роль внезапно появившихся проверяющих, известно, что наличие проверяющего на борту равнозначно аварийной ситуации. Стоял сентябрь, завершение навигации для гидросамолетов. На Вальке уже ледостав, все гидросамолеты вытаскивают на сушу, летчики скучая, ждут зимы. Работа остается только на железной дороге, притом работы здесь много, заказчик торопится завезти стройматериалы, и сделать работу нужно именно в сентябре, а потом для экипажей самолетов Ан-3 наступит межсезонье – ни на лыжи, ни колеса. Поэтому летать в тот день лётчики были заинтересованы. Нужна была работа, а у экипажей работа связана с налетом часов, который влияет не только на заработок, нопорой определяет всю последующую судьбу летчика.

Уже потом на все это наложились предполагаемая неопытность штурмана, самоуверенность пилотов (мы здесь всё знаем), плохая погода.Аза несколько минут до катастрофы вполне могло случиться следующее: бортидёт на Фокина, а в это время с озера взлетает другой самолет. Как в этом случае должен был поступить экипаж Ананьина? Продолжать полет на точку, не зная точно своего места, но точно зная, что навстречу тебе в наборе высоты где-то в облаках идет другойсамолет?Ананьин и Гринько были опытными пилотами, они анализировали обстановку, вели радиообмен, поэтому не могли допустить подобного. Кому-то надо было уходить в сторону. Возможно, тот, кто шел встречным курсом, имел еще меньше возможности для маневра. Ведь где-то в это время находились третий и четвертый самолеты? Не исключено, что хотя бы один из них подходил со стороны озера Запас и уже заходил на посадку. Если бы полеты выполнялись визуально, то все было бы проще: самолеты, следующие встречными курсами, как того требует Наставление по производству полетов, отворачивают вправо, чтобы разойтись левыми бортами. Вправо самолет Ананьина уйти не мог – там, возможно, кто-то подходил к озеру. Вправо не мог уйти и тот самолет, который взлетел с озера – ему мешали горы. Да и не применимо в данном случае это правило расхождения самолетов левыми бортами, так как фактических условий для визуального полета не было.

Экипаж Ананьина, скорее всего, оказался в некой ловушке, он отвернул влево, к горам, может быть, даже сделал вираж, а потом опять, после расхождения со встречным бортом по высоте, взял курс на озеро. Но лётчики не были самоубийцами, они просто не знали, что их самолет к тому моменту оказался левее линии заданного пути на восемь километров".

– Что за допуски? К чему все эти «может быть», «скорее всего»… – проворчал Донцов, откидывая голову назад. В кои веки он забыл дома очки для чтения, а колхозного вида «кабинетные» при молодой подчинённой доставать не хотел.

«Им не хватило всего 15 метров, чтобы проскочить над этой высотой с отметкой 410…»

– Всё, так не пойдёт. Это долго, а времени у меня нет. Слушай, Екатерина, я уже устал, давай дальше своими словами, – бережно массируя левой рукой глаза, Донцов отложил просмотренную бумагу в левую стопку. Посмотрел на собранную и готовую к любым вопросам сотрудницу, точнее, на её короткую юбку и, наконец, решился:

– И вот что, родная… Давай я опять тебе скажу, когда работы невпроворот, может, хоть так поймешь. Хоть в такой обстановке. Катя… Ну перестань ты носить гиперсексуальные юбки! Глаза личному составу отвлекаешь. Ладно, я уже старый. А вот у нашего Астапова, например, при взгляде на твои ноги каждый раз нос бледнеет.

Олега в управлении не было, он срочно вылетел на очередной сигнал в район Левинских Песков. Если тенденция сохранится, то уже через пару месяцев им точно надо будет создавать отдельную оперативную группу "пожарников". А ведь это штаты, зарплата, это пояснения и обоснования. Что там академик говорил? Какая такая группа, спросят власти полуострова? Что это за нечисть вы развели под носом у электората?

Донцов нервно заворочался в скрипучем кресле. Вчера вечером они с Астаповым даже не успели перекинуться свежими новостями, единственное, что Донцов услышал от лейтенанта: группа иностранцев в живом и невредимом составе добралась на Муксунах, что и проверил экипаж геологического "Робинсона", пролетавшего рядом.

– Во что мне переодеться, не подскажете? Мы же не в банке работаем, товарищ полковник, это нормальная летняя женская одежда, весь город так ходит! – с озорным наслаждением возразила ему неробкая подчинённая, стройная русская девушка с замечательно приятной улыбкой. – Вы, наверное, хотите из меня мисс Марпл сделать.