Текст книги "Капитан Брамы (СИ)"

Автор книги: Вадим Булычев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)

Часть II
По ту сторону Брамы

Переход

К Браме выдвигались в предрассветных сумерках. Бледно-синяя луна тускло святила нам с северо-западной части неба. Из ночной тьмы медленно возникали тополя по обочинам дороги. В лунном свете они казались неимоверными исполинами, скалами, могучими костями земли.

Перед самыми тополями, свернули в сторону с трассы. Дальше гуськом по «секретной» тропинке Николая. Тропинка вела прямиком к Браме. Вскоре впереди показался ее темный силуэт, тускло освященный луной и начинающим понемногу светлеть восточным горизонтом.

При виде Брамы опять учащенно забилось сердце, застучала, запульсировала в висках кровь. Но на душе было спокойно, даже как-то пусто; ни страха, ни любопытства – что будет, то будет. Может это оттого, что много на эту тему говорили с Николаем, в последнее время. Впрочем, насчет увеличения кровяного давления он предупреждал.

Темный контур Брамы вплотную надвинулся на нас. Обходя его, тропинка немного отклонилась влево. Мелькнул едва различимый во тьме двухметровый сухостой, и мы внезапно уперлись в проход в холме, в саму Браму.

Остановились, собираясь с духом, словно перед прыжком в воду. Перед нами (и над нами) зиял глубокий черный провал, уходящий бесконечно вглубь и так же бесконечно ввысь – так нам казалось в предрассветном полумраке. Ощущение будто стоишь перед трещиной между мирами. Космическое ощущение.

Николай повернул к нам свое бледное худощавое лицо:

– Батюшка, благословите, – тихо попросил он.

– Бог благословит, – так же тихо ответил отец Иван, как из полусна.

Николай первым шагнул в проем. Следом отец Иван и я.

– Держитесь вытянутой рукой левой стены, – откуда-то издалека донесся голос Николая. – Помните, что я говорил: сперва небольшой лабиринт, потом пустое пространство, смежная зона. Главное, не бояться, не теряться и идти упорно вперед. Только вперед!

– Ничего, прорвемся, – бодро отозвался отец Иван.

Я коснулся рукой стены. Это была скальная порода, как и говорил Николай. Холодный, гладкий камень. Я провел по нему рукой и вдруг с изумлением почувствовал, как у меня на голове шевелятся волосы.

Ощущение было даже немного приятное. К шевелению волос добавилось легкое покалывание в затылочной части головы.

Осторожно двинулся вдоль стены. Через несколько шагов рука соскользнула в пустоту. Стена оборвалась, уходя в левую сторону. Затем вновь повернула, на этот раз вправо. Потом опять влево. Вправо. Влево. Вправо…

Углы лабиринта становились все более частыми, повороты резкими. Очень скоро я начал теряться во времени и пространстве. А спустя какое-то время потерял и саму стену.

Я оказался совершенно один в полном мраке. Но продолжал упорно, мелкими и осторожными шагами продвигаться вперед, водя, как сомнамбула, вокруг себя руками, в поисках хоть какой-то опоры. Страха не было. Я был уверен, что Николай и отец Иван рядом. Просто я временно их не воспринимаю. А они, по-видимому, меня.

Да, Николай предупреждал, что так всегда бывает, особенно в первый раз, при проходе сквозь «смежную зону» Браму.

Прошло не меньше часа, а может быть и больше, а я все пробирался сквозь кромешный мрак Брамы. Я был уверен, что сам холм давным-давно остался позади, и я нахожусь в каком-то подземном переходе.

Послышался отдаленный шум моря и крики чаек. Я совсем не удивился, только обрадовался тому, что переход ведет ни куда-нибудь, а к морю. Словно подтверждая это, в воздухе тут же запахло морем.

Раздался смех – это смеялся отец Иван, долго и заразительно. Перед глазами вновь возникла его фигура. Теперь на фоне яркого светового пятна. Пятно все увеличивалось.

Я увидел, что окружен темными морскими волнами, они вздымались по бокам от меня; мы шли как бы по коридору между стенами морской воды. Почему-то я совсем не удивился.

По мере приближения к световому пятну волны по бокам становились все светлее, чище. Наконец я «вынырнул» на поверхность. А точнее вышел с той стороны Брамы, вслед за Николаем и отцом Иваном.

– Вышли, – радостно сказал Николай, – слава Богу!

– А где море, – спросил я его. И обернулся. Сзади меня была все та же Брама, все тот же холм с проходом посередине. Мы вышли с его обратной стороны.

Николай с пониманием посмотрел на меня:

– Море, это хорошо, – загадочно сказал он. – Только оно не здесь, дальше. Мы всего лишь вышли на ту сторону Брамы. И вышли, кажется, очень удачно… Посмотрите, как красиво! Какой рассвет!

Первое, что я увидел – это огромное чуть ли не в треть неба облако над восточным горизонтом. Облако показалось мне удивительным и странным. Несмотря на огромность, оно выглядело необычайно легким, полупрозрачным и как бы многослойным.

Вот-вот должно было взойти солнце, нижний слой облака ярко пылал, переливаясь то золотом, то перламутром, то серебристо-белым. Ничего такого в этом не было, если б не эти переливы; как будто еще не взошедшее светило попеременно меняло свою окраску.

Следующий слой был голубовато-лунным, а самая верхняя часть облака была еще по ночному серой, похожей больше на призрачный и туманный контур. Прямо сквозь «контур» горела желтовато-белая звезда. Она была похожа на маяк в предрассветной и зыбкой дымке.

Я перевел взгляд с небес на землю.

Пейзаж вокруг такой вроде бы знакомый, и в тоже время совсем новый. Если бы не предельное чувство реалистичности происходящего, можно вполне принять все за сон.

Детали пейзажа казались полупрозрачными, невесомыми и при этом очень и очень настоящими. Реалистичность в пейзаж, как ни странно, добавляло как раз то, что некоторые черты местности были неузнаваемо изменившимися.

Да, мне не приходилось бывать за Брамой, но я прекрасно помнил, что, двигаясь к Браме по трассе, со стороны Черноморки (а это не так уж и далеко отсюда), степь совершенно плоская. Плоская, как канцелярский стол в кабинете у головы.

Здесь же, вся местность, на которой мы стояли, плавно понижалась в сторону восхода. Где-то в полутора, двух километрах от нас начиналась просторная низина. В низине густыми слоями плавал молочно-голубоватый туман. Сквозь него, если глядеть на восток и юго-восток, проглядывали верхушки деревьев, одетые в нежную весеннюю зелень.

На севере и северо-востоке все сливалось в мистической белой пелене тумана. По ту сторону не было видно ничего.

За низиной, в восточном и юго-восточном направлении местность плавно и ровно поднималась и уходила на довольно высокую возвышенность. Вершина возвышенности, похожая на гигантский скошенный гребень волны, так же поднималась с севера на юг.

Самая верхняя точка «волны», или хребта, была от нас в юго-восточном направлении. Далее, возвышенность, немного закругляясь к югу, резко, но полого, снижалась и терялась в таком же голубовато-белом тумане.

В южном направление, как раз там, где должно быть село, стоял сплошной туман.

Я снова посмотрел на вершину.

Да, именно ее я видел в своем видение, возле Брамы! Невероятно! Только куда делось ослепительное сияние? Впрочем, сияние, скорее всего, символ. А так и холм похож и вершина… Да, она, она! Но тогда действительно, все не просто так…

Я присмотрелся внимательней.

Возникло странное ощущение, будто все точки открывшегося нам пейзажа смыкаются там, на этой вершине, на которой еще вдобавок, что-то блестит – серебристые микроскопические капельки, едва уловимые взглядом. Казалось, они парят в воздухе, не касаясь земли. Точнее разглядеть не получалось – слишком огромное расстояние.

– Что это? – спросил отец Иван Николая, показывая в сторону серебристых капелек.

– Серебряные Деревья.

– Серебряные Деревья! Это как?!

– Описывать пока не буду, – сказал Николай, – мимо них все равно пойдем.

Отец Иван хмыкнул, но больше не сказал ничего.

– Невероятно! – воскликнул я, – даже не знаю, что подумать?.. Если б это был сон. Но это не сон?!. Николай, это не коллективный сон? Не изощренная галлюцинация?

– Да, – поддержал меня отец Иван, – здесь я с Димой соглашусь, где гарантии, что это не галлюцинации? Конечно, столь реалистичная и коллективная галлюцинация кажется почти невозможной… Но, кто знает? Аномальная зона ведь!

– Мы вошли в Браму с добрыми намерениями и заранее предрасположенные к иному восприятию мира, – спокойно ответил Николай. – Так что не переживайте, это не глюк перед нашими глазами. Глаза нас не обманывают. Сердце тоже.

– Что ж, выбора у нас нет, – подытожил отец Иван. – Раз мы здесь, придется принимать все, как есть. С Божьей помощью разберемся. Хотя, сказать честно, мне здесь нравится. Очень красиво, если не Рай, то его преддверие, благодать. Кстати, я тоже шум моря слышал.

– И Вы, батюшка, очень хорошо! Море, это хорошо! Слава Богу! – Воскликнул Николай и вздохнул, – а я ничего уже не чувствую при переходе; так, нырнул-вынырнул… Ну, да ладно. Не будем терять время, идем.

– И куда нам теперь? – спросил я.

– Прямо, – махнул рукой Николай. – В сторону Серебряных Деревьев. Но в начале, спустимся в низину. Там небольшая речушка. Как я и рассказывал.

Поправив лямки рюкзаков, мы тронулись в путь.

Несмотря на бездорожье идти было легко. К тому же мы двигались с горки в низину. Земля под ногами была совершенно сухой и ровной. Молодая весенняя трава едва-едва прикрывала наши ботинки – мягкая и приветливая, как вся эта земля.

Удивительно чистый, прозрачный воздух. Только сейчас, когда мы тронулись в путь, я почувствовал насколько девственный здесь воздух. Дышалось им в самом прямом смысле с наслаждением.

Я поймал себя на мысли, что отношусь ко всему происходящему со мной с довольно спокойным чувством. Нет ни тревоги, ни ощущения растерянности. Словно каждое воскресенье совершаю здесь прогулки.

Из-за гребня холма показалось здешнее солнце. Оно мало чем отличалось от солнца по ту сторону Брамы. Разве что было, может быть, немного мягче, приветливей.

Яркая звезда горела прямо в солнечной короне… Нет, не звезда, планета. Был виден белый ободок диска, окруженный солнечным пламенем. Удивительным же было то, что планета не затмевалась лучами дневного светила.

Через полчаса мы достигли низины и приблизились к лесу. У подножий деревьев еще клубились остатки бело-голубого тумана.

Николай отыскал едва заметную тропинку, по ней мы и вошли в лес. Немного поплутав, тропинка превратилась в небольшую песчаную дорожку. Очень сухую и удобную.

Захотелось разуться. Николай словно прочитал мои мысли. Быстро положив рюкзак на траву, он скинул обувь. Недолго думая я сделал тоже.

Песок оказался прохладным и влажным. Стоять на нем было не забываемым удовольствием, хотя я предполагал, что будет холодней. Все-таки ночи в апреле еще довольно свежие, с очень густыми туманами, а иногда и с заморозками.

Дальше мы двинулись босиком, только отец Иван отказался скинуть обувь. Приветливое мелколесье, чем-то похожее на разросшуюся и облагороженную лесопосадку, кончилось. Стройные тополя и буки уступили место величественным соснам.

Верхушки сосен горели пронзенные солнечными стрелами. Казалось, от деревьев исходит мягкое теплое зеленое пламя. А у подножий сосен еще клубился, свиваясь кольцами, голубовато-лунный туман.

– Откуда здесь такая удобная дорожка, Николай? – голос отца Ивана мягко пропел среди леса, взмыл к верхушкам сосен и замер долгим эхом.

– Можно сказать ее создали стражи этого леса, – задумчиво проговорил Николай и его голос мелодичными колокольчиками отскочил от древесных стволов и умчался куда-то ввысь.

– А можно сказать, эта тропинка появилась сама собой. Опять же, смотря с какой стороны к этому вопросу подойти. Здесь все реагирует на внутреннее состояние. При одном, видишь одно, при другом – совершенно иное… Кстати, тут прошли люди, с мыслями тревожными. Сильно напуганные чем-то люди. Это видно по тропинке. Как она сместилась! Я еле ее отыскал.

– И конечно, это были отец Василий и староста? – спросил отец Иван.

– Скорее всего, – согласился Николай и добавил, – если они прошли сквозь Браму, то пошли только этой дорогой. Другой дороги здесь нет.

– А кто такие стражи? – спросил я Николая. – Можешь говорить все, я уже ничему не удивляюсь.

– Я же рассказывал? – удивился Николай.

– Прости, дорогой, – ответил за меня отец Иван. – Мы не до конца тебе верили. Ну, то есть, верили, но думали, что это твои как бы индивидуальные видения. Дима вообще думал, что половина того, что ты рассказываешь, от духа прелести[11]11
  Духовная прелесть (от «прельщение», «лесть») – высшая и очень тонкая форма лести т. е. обмана прельщаемого. Церковью понимается как «повреждение естества человеческого ложью» [1]. Состояние духовной прелести характеризуется тем, что человеку кажется, что он достиг определённых духовных высот вплоть до личной святости. Такое состояние может сопровождаться уверенностью человека в том, что он общается с ангелами или святыми, удостоился видений или даже способен творить чудеса. Впавшему в духовную прелесть человеку на самом деле могут являться «ангелы» или «святые», на самом деле являющиеся демонами, выдающими себя прельщаемому за ангелов или святых. Также впавшему в духовную прелесть действительно могут быть видения, на самом деле наведенные демонами или являющиеся обыкновенными галлюцинациями. В состоянии прелести человек очень легко принимает ложь, являющуюся следствием демонического (бесовского) внушения, за истину.


[Закрыть].

– В общем, не просто нам было все это понять, с ходу. У нас устоявшееся, худо-бедно, мировоззрение. Поэтому определенные фильтры в голове. Что-то позволяют видеть, что-то нет. Вот.

– И слова, слова, Николай, – встрял я, – они порой все значат. Вот ты говоришь, стражи леса, а у меня сразу нездоровая ассоциация из мира оккультизма. Почему бы просто не сказать – ангелы. К тому же ты говорил, что эти стражи даже Христа знают.

– Ангелы, не ангелы, – вздохнул Николай, – нельзя же всех подряд ангелами называть. А это стражи. Они сами так назвали себя, впрочем, я тоже мог их неверно понять. Ведь я же также субъективен.

– Кстати, помните, как меня здесь сами стражи называют? Я говорил… Не помните?.. Капитаном.

– Ах, да, помним, – ответил я. – Очень красивое прозвище. Только почему Капитан?

– Сам не знаю, – Николай пожал плечами. – Но вы, как хотите; можете звать меня Николаем, можете Капитаном.

– А что, Капитан, мне нравится, – сказал отец Иван. – В некотором роде ты для нас сейчас, действительно, Капитан. Так что и будь им.

– Спасибо, – Николай смущенно кивнул головой, – тогда, на правах Капитана, еще раз, вкратце, поведаю вам о стражах…

Пока Николай описывал стражей, сосны кончились. Местность вновь стала понижаться. Мы пересекли небольшой луг, весь заросший большими и дивными цветами. Подошли к огромным плакучим ивам. Шедший впереди Николай нагнулся, приподнял мягкие струящиеся ветви, украшенные дымчатой апрельской листвой, и вошел внутрь. Следом за ним вошли мы.

Пройдя по нерукотворному зеленому коридору метров двадцать, мы оказались на просторной большой поляне овальной формы. Над поляной нависал высокий, полусферический купол из склоненных друг к другу величественных деревьев, этакий естественный потолок. А сама поляна оканчивалась небольшим возвышением. На возвышение вели вырезанные, прямо в земле, ступеньки. Мы поднялись по ним.

За деревьями блеснула полоса лесной реки. Послышалось ее журчание. Я внезапно понял, что нахожусь в самом настоящем лесном храме! А возвышение, на котором мы теперь стоим – оно так похоже на Алтарь!

– Друзья, сделаем небольшой привал, – обратился к нам Капитан.

Стражи

– Что за фарисейство! Что за монополия на Истину?! – воскликнул я, удивляясь самому себе, и понюхал какой-то неведомый мне цветочек, растущий прямо на дереве. Цветок пах ладаном. Точь-в-точь как в церкви. – И о каком здравомыслии речь, раз мы уже здесь.

– Дима, – всплеснул руками отец Иван, – я тебя не узнаю!.. И ты за то, что бы молебен деревьям служить?! Ничего себе борец за чистоту веры!.. Ладно. Раз даже Дима настаивает, тогда служим. А потом пойдем птичкам проповедовать. И мышам. Как католические святые.

– Не деревьям, стражам, – поправил Капитан. – Простите, не моя прихоть, они просили, им интересно.

– Но и спел бы им что-нибудь, там, Иже херувимы, или что-то в этом роде, – недовольно пробурчал отец Иван. – Ладно. Служим…

Молебен прошел на одном дыхании – полный контраст с тем, что было в общежитии. Девственная Природа не противоречила, а только дополняла слова молитвы. В какой-то момент я даже ощутил полное соборное единение со всем этим миром и Творцом.

Ближе к концу молебна почувствовал спиной чье-то присутствие. Обернулся и чуть не вскликнул от изумления. Только что сзади нас ничего не было и вот, словно из-неоткуда, выросли три величественных дерева. Но в изумление, даже в испуг, меня привело ни это – деревья были из моего видения и сна! Один в один!

Одно дерево похоже на березу, но светлее березы. Другое, почти как клен. Впрочем, второе дерево может быть как раз кленом. И третье, самое причудливое. Теперь я разглядел его лучше.

Дерево было хвойным, но породы мне совершенно неизвестной. Хвоя на ветках дерева росла небольшими аккуратными пучками, хвоя была длинной с серебристым оттенком, а ветви (то красных, то коричневых, то желтых цветов), казались пестрыми и причудливыми.

Мой взгляд невольно задержался на последнем дереве. Пока я его разглядывал, на него упал луч солнца. Что-то ярко блеснуло, на мгновение я зажмурил глаза, а когда открыл, то вместо дерева увидел высокого, стройного юношу в нелепом, пестром балахоне.

Лицо у юноши было вполне, как у человека, и в тоже время выражение лица совершенно нечеловеческое. Я сразу подумал – передо мной Ангел. На лице сияло такое искреннее дружелюбие и внимание, какое не встретишь в человеческом мире.

Юноша улыбнулся и даже успел помахать мне рукой, прежде чем вновь стал деревом.

Страж!

Я толкнул Капитана.

– Стражи, в образе деревьев из моего видения! Невероятно!

– Да, это стражи, – коротко подтвердил Николай.

Молебен закончился. Отец Иван повернулся, увидел деревья и, видимо понял все. Он произнес короткую, но пламенную проповедь о том, что в доме Отца Небесного обителей много. А значит и много у Бога других детей, кроме человека. И они также нуждаются в мире духовном, в благодати и в Спасительной Божьей любви.

А потом опять что-то ярко сверкнуло, на месте белого дерева появилась очень высокая человеческая фигура, с ног до головы укутанная в длинное белое одеяние, словно в саван. Фигура двинулась, поплыла в нашу сторону. Остановилась в нескольких метрах от нас, вежливо склонив голову.

Первые мгновения, больше от неожиданности, меня и отца Ивана охватил страх. И странное оцепенение. Но вот страж в белом приблизился к нам, и от всей его фигуры дохнуло такой добротой и мудростью, что все страхи тут же развеялись.

Я подумал, что это, наверное, старший, среди делегации стражей.

Лицо старшего стража было скрыто за опущенным капюшоном. Виднелась только небольшая, совершенно белоснежная и немного кучерявая бородка.

– Мы благодарны вам, – сказал он немного глухим и в то же время напевным голосом, и низко нам поклонился.

В ответ Капитан смешно приложил руку к сердцу и сказал (как мне показалось вычурно театрально, как в плохом фильме про индейцев):

– Я и мои друзья приветствуем тебя, страж с холма Серебряных Деревьев.

Внезапно страж обратился к отцу Ивану:

– Почему вы не хотите поделится Истиной с деревьями. Разве Истина принадлежит только вам?

Отец Иван промолчал, видимо на время, лишившись дара речи.

– Понимаю, вы не воспринимаете деревья всерьез, – продолжил белый страж, – как и многое другое… Да будет вам известно, уважаемый служитель Кон-Аз-у… – Страж произнес очень длинное и красивое слово, которое, впрочем, словом можно назвать условно; причем уже «у» звучало как птичье «фью», а далее шла просто непередаваемая игра звуков, отдаленно напоминающая и птичье щебетание и шелест леса.

– … Тот, которому Вы служите и поклоняетесь, – сказал страж, – мы и деревья знаем Его. Знаем дольше вас. Но не как Воскресшего, по-другому.

– Мы, конечно же, помним, что Кон-Аз-у… – (опять «птичье щебетание и шелест») – принял ваш облик и ходил по земле. Зачем он воплотился среди вас – нам непонятно. Но не наше дело судить дела Кон-Аз-у…

– Он Воскрес, и пути многих существ распрямились. Мы ждали, что вы споете нам, о том, как это было. Ибо с момента его Воскрешения Ось Мира прошла через ваш народ. Но вы, вы объявили нас бесовской нечестью и уничтожили священные рощи! Вы назвали нас бесами, а это неправда. Те, кого ваш народ называет бесами, они нам так же враги!

– А потом вы изобрели машины и убили много, очень много деревьев! Очень много! – Страж задохнулся, вся его фигура дрогнула, словно от сильной боли, или гнева. Спустя несколько секунд страж взял себя в руки.

– Не будем об этом. Может, мы что-то не понимаем. Сам Кон-Аз-у… ходил среди вас. А вы не изменились! Вот почему нам было важно услышать вашу песню Ему.

Большой белый страж помолчал. Потом вдруг коротко всплеснул своими руками-ветвями (мне на мгновение почудилось, что это ветви, на которые налетел ветер):

– Прошу меня простить! Я совсем не представился… Мое имя… нет, по-вашему, оно вряд ли произносимо. Зовите меня просто, Белодрев. Капитан меня так зовет. Я не против. Ваши имена мне известны. Теперь познакомьтесь с моими друзьями.

Оставшиеся два стража приняли человеческий облик. Тот, что был в длинном пестром балахоне, подошел первым. Тут только я заметил, что у него пышная копна волос медного цвета, безбородое лицо с разными глазами. Один глаз был зеленый, второй небесно-голубой.

– Зовите меня… Пестрый, – сказал страж.

Третий страж своим видом был ближе к Белодреву, только ростом чуть ниже. В темно-коричневом одеянии-саване, без капюшона. У третьего стража было вытянутое узкое лицо, обрамленное длинными каштановыми волосами, без бороды. Представился он совсем просто – Клен.

– От нашего друга Капитана, – с достоинством сказал Пестрый, – нам известна цель вашего похода. Мы поможем вам.

– Но обсудим это не здесь, – подхватил слова Пестрого Клен. – Здесь наше временное служилище. Мы наблюдаем за дорогой от Брамы. Поговорим лучше на Холме. Под Серебряными Деревьями. Там спокойней.

– Я и Клен покинем вас… до вечера, – сказал Белодрев.

– А я проведу вас на Холм, – сказал Пестрый.

Белодрев и Клен стремительно растворились среди деревьев. Пестрый спустился к реке и там, ожидая нас, что-то напевал и взбалтывал воду голыми ногами.

– Да уж, нет слов, – сказал отец Иван, словно очнувшись, – прости, Николай, за маловерие.

– Отец Иван, о чем речь, – воскликнул Николай. – Думаете, я сразу поверил.

– Кто б мог знать, – сказал я, – в доме Отца Моего обителей много. А мы все за инопланетянами гоняемся. А друзья, вот они, рядом… Кстати, это их удивительное щебетание, или слово… как там – Кон-Аз-фью и что-то такое далее – это они так Христа называют?

– Да, где-то так, – ответил Капитан, – с одной поправкой, того Христа, что ходил некогда по дорогам Палестины, они знают плохо. Если конечно я сам все это правильно понимаю.

– Ладно, – сказал отец Иван, – не будем показывать наше маловерие Пестрому, идем.

Закинув на плечи свои дорожные пожитки, спустились к реке. Увидев нас, Пестрый прекратил петь и весело прокричал:

– Смотрите, смотрите, вы привлекли своими молитвами даже реку. Обычно она у нас еще сонная в это время.

Река была неширокая, мелководная, чистая и прозрачная. Прямо над рекой струилось мягкое, женственное, голубоватое сияние. Я подумал, что это остатки тумана. Но это был не туман, это, именно, сияла сама вода!

Еще я почувствовал нечто необычное; казалось, река смотрит на меня и знает обо мне. Возникло непреодолимое чувство зайти в воду, омыть ноги, омыть лицо. Что мы тут же и сделали, снова сбросив с плеч рюкзаки. Пестрый не возражал, а был наоборот рад.

Вода в реке оказалась не ледяной, как я предполагал (все же еще апрель), а довольно приятной и прохладной. Вода как будто проходила сквозь ноги, вымывая всю застоявшуюся муть изнутри. Волны чистоты поднимались от ступней ног выше и выше, пока не охватили все тело.

Я спросил об ощущениях отца Ивана и Капитана. Они примерно испытывали то же. Мы умылись и вышли из реки совершенно бодрыми. Тут же тронулись в путь.

Пестрый повел нас вдоль берега реки в сторону севера. По направлению к дороге на Черноморку и корейским угодьям. Теперь эти ориентиры условны. Но тем не менее. Мы быстро шагали под сенью нескончаемого ряда плакучих ив. На том берегу реки так же шли ивы.

– Эта река когда-то текла и в нашем обыденном мире, – нарушил благоговейное молчание Капитан. – Потом, в послевоенное время, начали строить всякие оросительные системы и загубили речушку. Наконец, военные, у них там в той стороне, куда мы, может быть, пойдем, была небольшая станция ПВО; так вот, военные вообще ее засыпали, что б дорогу быстрей провести. И река полностью умерла. Осталась безжизненная канава с одной стороны, и пересыхающее летом небольшое болотце с другой. И все.

– А здесь, как видите, – продолжил рассказ о реке Пестрый, – она еще жива. Но постепенно тоже умирает. Становится все мельче и мельче. Плоть реки истощается. Хотя мы, стражи и стараемся сделать все возможное, чтобы поддерживать в реке жизнь. И вы своей песней Кон-Аз-у… реке немного помогли. Она так же, как и мы, вам благодарна.

Пройдя не менее километра по берегу реки, мы подошли к маленькому пешеходному мостику. Перейдя по нему речку, повернули на восток. Какое-то время двигались по дну небольшого оврага. Дорога ощутимо шла в гору.

Овраг кончился, и мы оказались на открытом пространстве, у подножия большого холма. Дальше дорога делала большой изгиб и постепенно заворачивала на юго-восток, к вершине холма, к Серебряным Деревьям.

Впрочем, отсюда ни вершины, ни Деревьев видно не было. В ту сторону, куда нам надо было идти, не было видно ничего, кроме исполинского склона и синего неба над ним.

В противоположную сторону (на север и северо-восток) местность от нас плавно продолжала понижаться. Виднелись отдельные кусты, деревца, какие-то камни в отдалении, ямы. Затем все тонуло в непроглядном белесом тумане.

– Смотрите, что там? – отец Иван показывал пальцем на северо-восток. Там, из тумана, смутно проглядывала какая-то возвышенность, непроницаемо-черная, с усеченным верхом. Чем-то неуловимо напоминающая и пирамиду и курган.

– Гиблое место, – сказал Пестрый, – курган тьмы.

– Курган? – переспросил я, – послушай, батюшка, а не тот ли это скифский курган, что мы видели, когда шли из Черноморки в Кут. Только кажется, он ближе к Браме был, чем теперь.

– Тот, тот, – подтвердил Пестрый, – именно, скифский. И именно со времен скифских человеков туда и вторглись полчища из преисподней земли. Сделали курган неприступным бастионом. А все оттого, что много там жадности скифские человеки захоронили.

– Гиблое место, – повторил Пестрый и тут же радостно добавил, – но наш путь в противоположный край, в хорошее место. Хоть и в гору. Идемте…