Текст книги "Капитан Брамы (СИ)"

Автор книги: Вадим Булычев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)

Снежинки

– Да, брат, все в жизни взаимосвязано, – сказал мне отец Иван на следующий день. – Я вчера так это ясно, возле Брамы увидел. Я всю свою жизнь, как бы со стороны, на ладони, увидел! И все это, в несколько секунд! Говорят, так бывает перед смертью. Я и подумал, что умираю… Да, дружище, мне и сейчас кажется, будто я умер. И заново родился. Точнее, переродился.

Отец Иван сделал небольшую паузу и продолжил, с трудом роняя слова:

– Понимаю, немного отдает мистицизмом, причем дешевым – умер-переродился – но, друг мой, я, просто, по-другому, не знаю как все это объяснить.

Батюшка мучительно напряг свой загорелый «турецкий» лоб и быстро, скороговоркой закончил:

– Только не подумай, что я стал там каким-то просветленным, или прочее. Нет, конечно. Думаю, духовности во мне немного прибавилось, но, вот что-то, так вот, почти неощутимо, внутри изменилось. Что, пока и сам не пойму.

– Впрочем, Дима, это так сказать, личное. Самое же интересное, для нашего дела, вот что… Даже не знаю, как подать… я видел отца Василия! Да, именно его, в какой-то пещере. Странно, конечно, откуда здесь пещеры, но, тем не менее, это был он!

– Возможно, пещера – символ, образ. Но это не все. Он стоял в окружение каких-то бородатых карликов. Знаешь, как лилипуты в цирке: все в старинных таких кафтанах. Все с длиннющими, пышными, прямо архиерейскими бородами и с… топорами. Огромные такие топоры, странно изогнутые. В жизни таких не видел. Да и лилипутов, кажется, таких не бывает.

– А это точно иеромонах Василий был? Ты же говорил, что незнаком с ним.

– Да, незнаком, – вздохнул отец Иван, – но в этом видение, у Брамы, я точно знал, что это отец Василий.

– Тогда интересный образный ряд получается, если символически толковать. Смотри: пещера может означать, что отец Василий ушел из Православной церкви в какую-нибудь катакомбную секту. Лилипуты с архиерейскими бородами, это их лжеучителя. Ну а топоры у них в руках, могут означать их отношения ко всем кто не с ними. То есть, неприятие, если ни ненависть.

– Может быть, может быть. Только, Дима, не думаю, что ларчик открывается так просто.

Отец Иван уставился невидящими глазами в серое и мутное пространство за окном, где сеялся унылый, ледяной дождь, периодически переходящий в мокрый снег. Еще вчера сияло весеннее солнышко, зеленела травка и паслись овечки… и вот, на тебе. И, кажется, во всем этом виновата эта аномальная зона.

Поначалу, со стороны моря, появилась зловещая черная туча, в ней даже что-то сверкало и клубилось. Мы как раз возвращались обратно в Черноморку, только что миновали неприятный курган, случайно обернулись и тут ее увидели.

Туча только еще вставала над горизонтом, но на фоне зловещего кургана, выглядела жутко. Туча двигалась прямо на нас! Ничего не оставалось делать, как со всех ног кинуться в наше убежище. В Черноморку.

Несмотря на то, что до села было еще не менее десяти километров, мы все же успели достичь нашего дома раньше тучи. Когда входили в Черноморку, я уже был почти на «автопилоте».

Смутно помню глубокие сумерки, переходящие в ночь. На улице ни единой души, даже собаки не лают – гробовая, выжидающая тишина. На небе уже вовсю горят равнодушные звезды, а сзади, за нами, буквально по пятам движется стена мрака.

Едва мы ввалились в нашу «нору», как на мир обрушился сильный ветер вместе с тоннами песка. Поднялась самая настоящая песчаная буря. Буря, правда, довольно быстро стихла, но после нее сразу же похолодало. Пошел мелкий и частый дождь со снегом.

Сегодня с утра та же погода. Еще я ухитрился натереть огромную водянистую мозоль на пятке. Так что это, просто счастье, что мы не сегодня переезжаем. Вот и сидим на кухне, попиваем чаек, и обсуждаем наши вчерашние приключения.

– Ты знаешь, – нарушил долгое молчание отец Иван, – а мне нравится даже, что все так получается. Эта Брама, для нас, может быть, Милость Божья! Ведь не сами же мы все это придумали, или выбрали! Более того, я именно и хотел подать за штат, когда узнал, что меня в аномальную дыру посылают, такую, что здесь попы пропадают.

– Нет, теперь я вижу, что все не просто так. Правда, пока совсем не ясно куда дело повернет, но то, что перемены будут, это точно… И это все изменит.

Отец Иван улыбнулся.

– Ну а что ты, все-таки, про мои видения возле Брамы думаешь? – спросил я. – Бесовщина?

– Свет на холме точно не бесовщина. Да и сам холм образ очень хороший, библейский такой. Деревья, как мне кажется, что-то личное, твое. Ну а вот тьма и лиловая луна… сдается мне, что местная нечисть очень недовольна нашим вчерашним появлением. Тучу помнишь?

– Еще бы!

– У меня такое чувство, – продолжил батюшка, – что нам поможет разобраться во всем Николай.

– Да, Николай! – воскликнул я, – этот человек из Брамы – интереснейший тип! До сих пор понять не могу, как он через кусты прошел?!

– Вот тебя зациклило на кустах, – рассмеялся отец Иван. – Как прошел, как прошел…. Ладно, придет время, лично у него поинтересуешься насчет кустов. – Отец Иван перестал смеяться и снова впал в задумчивость:

– На самом деле, друг мой, мне интереснее другое. Что Николай вообще там делал?! В аномальной зоне! Я не думаю, что местные там особо любят гулять. Обратил внимание, рядом с этой Брамой нет ни колхозных полей, ни пасущихся овечек – ни-че-го! Мертвая зона.

– Да, – подхватил я, – а тут человек не просто возле Брамы гуляет, а выходит из самой что ни на есть Брамы. И ведь как смутился, когда я его спросил насчет того, что он там делал. Ключик, говорит, искал.

– Ключик искал, – эхом повторил отец Иван. – Знаем, брат, мы эти ключики. Есть у меня некоторое предположение… Он не местный, хотя и живет в селе. Это видно по нему. Для стандартного городского жителя так же странноват. Зачем-то лазит в этой Браме, что-то ищет. Внешность неординарная. Кто он тогда? Уфолог?

– Как там еще называются исследователи аномальных зон и паранормальных явлений? Вот. Скорее всего, когда-то приехал в Красный Кут, исследовать Браму. Да здесь по неведомым нам причинам и остался.

– Странно, уфолог и верующий, – возразил я. – Ведь это у него не поза была, когда он к тебе под благословление подошел. Ему требовалось, это было видно, требовалось благословление священника.

– Верно. Я это почувствовал. Кажется, он, довольно верующий человек.

– Дык уфолог, – снова возразил я.

– Ах, тебя смущает уфолог и верующий в одном лице?.. Кстати, почему же, обязательно уфолог? Уфологи, это, по-моему, те, кто за тарелочками бегает. А Николай, может, просто исследователь аномальных зон. Понятно дело, что не монах, но и мы не без греха.

– Да, возможно, во мне говорят прежние привычки, борьба с сектами и прочее… Хорошо. Но почему тогда он так смутился, когда я его спросил конкретно, что он там делает, в Браме?

– Наверное, и смутился, – ответил отец Иван, – что ты его конкретно спросил. Может это его тайна. Может, его тот же отец Василий зашугал. Например – пока шастать на Браму не бросишь, к Причастию не допущу. Или, что-то в этом роде. А он не в силах увлечение всей своей жизни бросить, или что там еще.

– Увидим. Только я не Василий. Я с ходу рубить не буду. Мне самому интересно будет послушать Николая.

***

На следующее утро меня разбудил бодрый, слегка гнусавый мужской голос на фоне космического свиста. Я открыл глаза. Отец Иван задумчиво сидел в кресле, он слушал радио.

– Неужели, – сказал я, зевая, – у отца Михаила ничего нет, кроме радио?

– Чем тебя радио не устраивает? – спросил отец Иван.

– Не знаю, не могу, хоть убей, информацию по радио воспринимать. Не привык. Вот если б, хотя бы телевизорик какой.

Отец Иван выключил радио и подошел к окну:

– У меня такое чувство, – сказал он, – что, что-то такое в мире происходит. Во всем мире! Что-то сдвигается с незыблемой многовековой оси… Тут, друг мой, или конец долготерпению Божьему, или, действительно, все изменится.

– Хочется верить во второе. Я оптимист. Не все еще так плохо. Хотя, порой и кажется, что конец. Но это от малодушия и маловерия. Это от страха. Нет, не все еще потеряно… Вот, хочешь посмотреть? Это вселяет надежду.

Я встал и подошел к отцу Ивану. Мы, как зачарованные, смотрели. За окном была удивительная, для этих мест, погода: тихое безмолвие и безветрие и огромные, огромные снежинки медленно опускались на землю и таяли.

Снежинки появлялись как маленькие чуть-чуть синеватые точки на фоне светло-серого неба. Плавно и даже величаво они опускались вниз, становились белыми, увеличиваясь в размерах. Вот уже можно было легко разглядеть узор, на каждой из проплывающих мимо окна снежинок. А спустя какие-то секунды эти чудные Божии творения опускались в серо-коричневую грязь дороги и исчезали.

Не знаю, сколько мы простояли возле окна. Кажется я «выпал из времени и пространства». Я погрузился в мир бесконечно летящих и танцующих от радости снежинок. Снежинки искренне радовались мне, стоящему рядом со мной отцу Ивану и всему этому унылому серому миру.

И тут сквозь светло-серые тучи внезапно блеснул луч солнца. Мы очнулись.

– Надо потихоньку собираться, – сказал отец Иван. – Надеюсь, председатель сельсовета свое слово сдержит.

Краснокутовский голова свое слово сдержал. Во второй половине дня за нами пришла машина. Это была старенькая заляпанная грязью «Нива» темно-синего цвета. За рулем сидел немного угрюмый, мордатый бугай, где-то тех же лет, что и председатель. Он и назвался «кумом головы».

Погрузив в багажник машины наши нехитрые пожитки, тронулись в путь. Вся дорога заняла от силы минут двадцать! У меня было такое ощущение, что машина словно сожрала время и пространство.

Все чудесное, все, что нам казалось значительным, все эти тропки, пастухи и курганы – все исчезло, будто и не существовало вовсе! Будто это и не мы два дня назад совершали наш пеший путь. И не с нами случилось столько происшествий. Даже Брама из окна машины выглядела унылым мокрым холмиком. Было удивительно вспоминать наши видения в этом месте, встречу с «чудным» Николаем.

Вдруг мне подумалось, что окружающая Браму степь удивительно похожа на плоскость канцелярского стола, стоящего в кабинете у головы сельсовета. Она так же безжизненна и безобразна. И так же не оставляет след в памяти.

Пожалуй, все, что запомнилось из этого путешествия, так это лужи. В Черноморке они были небольшие, но частые. По мере же приближения к Красному Куту лужи становились все больше и больше, но реже. Наконец, на повороте к Браме нам попалась просто огромная лужища. Объезжая ее водитель тихо выругался. Потом была еще парочка «океанических» луж.

Машина подъехала к общежитию.

«Ангел»

Он переливался всеми цветами радуги, словно новогодняя елочка. Однако на этом сходство с праздником заканчивалось. Он был огромен и грозен, как и подобает безжалостному «ангелу-истребителю» последних времен. Его бледное, жесткое лицо с легким пепельным оттенком взирало на иеромонаха Василия сурово и холодно.

Ангел явился в ночь после того долгожданного дня, когда, наконец-то, удалось запустить старый генератор и частично восстановить проводку. Осталось только зажечь свет, хотя бы в тех кельях, где проживали люди.

Ангел явился после довольно длительного перерыва.

– Кольцо врагов вокруг вас сужается, – сказал он. – Количество слуг антихристовых неуклонно растет. Вы окружены. Даже птички певчие и те на стороне антихриста.

– Что же нам делать, посланник небес? – вопросил, ужасаясь, отец Василий.

Несколько мучительных, долгих минут ангел молчал. Только радужно переливался. Наконец, вымолвил:

– Чаша гнева Господня переполнена. Через один месяц и одну неделю грядут великие бедствия. Они будут короткими, но сильными.

Ангел посмотрел на запад и воскликнул:

– Горе живущим в больших городах, в этих гнойниках растления и разврата!

– Новые невиданные ранее болезни придут на землю, – продолжил «ангел» уже спокойным голосом. – У людей будет внезапно рассыпаться на осколки позвоночник. Они будут падать, и умирать в страшных муках, чернея прямо на глазах.

– Грядет целая серия войн – Израиль, Турция, Иран, Пакистан, Индия, гражданская война в Америке и в самой России. И подвинется тогда сама земная твердь. Пол-Европы уйдет под воду. Вместо Санкт-Петербурга разольется море. Москва провалится в преисподнюю. Под землю уйдет половина Екатеринбурга.

Ангел посмотрел на север и воскликнул громовым голосом:

– Горе, горе живущим в больших городах! Все, живущие в мегаполисах: да оставят все, что имеют, и да бегут в тайные укрытия, в горы, в леса, скиты!

– Эти земли природные бедствия и войны частично минуют, – продолжил ангел. – Но здесь у власти окончательно утвердятся антихристовы слуги. Волна лютых гонений на православных христиан прокатится по городам, монастырям и храмам.

– Антихристовыми слугами уже разработаны два типа сатанинских таблеток, они должны подготовить население к принятию трех шестерок и без шума убрать всех кто против антихриста – МДТ и СКТ.

– МДТ – медленно действующая таблетка смерти. Ее будут массово внедрять в население, под видом борьбы с надуманной эпидемией гриппа. Или незаметно подмешивать в продукты. Сама таблетка – пустышка. Но под оболочкой у нее будет микроскопический нано-чип МДТ. Под его воздействием и в течение полугода люди будут терять ум и волю, постепенно деградировать и духовно полностью угасать.

– СКТ – таблетка скоропостижной смерти. Это изощренный яд. С помощью этого яда дьявол попытается убить не только тело, но и душу. Бесплодна будет эта затея, хотя и вызовет немалое смятение и ужас среди верных.

– СКТ будет применяться в специальных концлагерях, в которых будут томиться исповедники и мученики. Она будет применяться в особых случаях и против тех, кто укрепляем свыше.

Ангел помолчал и вновь продолжил тихим, немного вибрирующим голосом.

– По милости Божией, все это продлится недолго. Так что те, кто будет в скрытых местах, уцелеют. И тебе недолжно волноваться. Ты в надежном месте. Но должно тебе знать, что замышляют силы зла на этой скрытой от человеческих глаз земле.

Ангел сделал театральную паузу и громовым голосом воскликнул:

– А замышляют они союз с сынами из антихристовой церкви! Что бы потом проникнуть в ваш мир, через такие капища, как Брама. Не дайте им это сделать! Сокрушите их!

– Кого, их? – вопросил, трепеща, отец Василий.

– Я говорю о лесных демонах, – ответил ангел, – о тех, кто живет на холме у больших деревьев, на том холме, через который вы пришли сюда.

– Но там не было никаких деревьев, – робко возразил отец Василий, – только ржавые остовы каких-то башен и брошенные сгнившие бочки.

– Правильно, – спокойно сказал ангел, – деревьев вы не видели. Но это потому, что я вел вас тайной тропой, дабы спрятать от лесных демонов. Вас было только двое, и лесные демоны разорвали бы вас на клочки. Но теперь вас много. Сокрушите их!

– Сокрушите лесных демонов! Пока они не привели сюда антихристовых слуг из захваченной сыном погибели церкви.

– Новый краснокутовский поп, – почти прошептал Василий. Ангел одобрительно мигнул и продолжил:

– Пусть земляные духи на деле покажут, как они приняли спасительную веру. Пусть докажут свою преданность. Когда-то они были неплохими воинами. Кто из демонов лесных покается, того оставь на оглашение. Остальных изгоните, или убейте.

– После того как сокрушите врагов Божьих – затворяйтесь. Ждите в затворе ровно полгода. Гроза Божьего гнева пройдет, и государь не замедлит явиться. Государь придет с моря. Как, пока тебе знать не надо.

Сказав это, ангел неслышно взмахнул крылами и растаял, как дым. Оставив после себя легкий, кисловатый запах. Отец Василий опять не успел расспросить ангела о том, как им быть с алексеевскими иеговистами. Виктор все рвался обращать их в истинную православную веру последних дней…

Иеромонах Василий медленно поднялся с пола в своей келье и сел на топчан. Призрачные, пустые, смутные мысли ни о чем роились в голове. Как всегда он испытывал душевную опустошенность после посещений ангела; онемение, оцепенение, полную прострацию.

Он тупо смотрел на горящую свечу. Пожалуй, только одна осознанная мысль шевельнулось в этот момент в голове: не забыть напомнить Виктору, насчет установки в его келье патрона.

Мысль бесследно истаяла. С ленивым рыбьим безразличием он смотрел на колеблющееся от подземных сквозняков пламя свечи.

Он знал, состояние опустошенности пройдет через пятнадцать, двадцать минут. И не просто пройдет, а сменится на нечто противоположное; на неестественную бодрость, на кипение мысли и бешеную работоспособность.

Слова ангела будут заново переосмыслены и приняты, как руководство к действию. И сегодня, в царской палате, а может и в самом катакомбном храме во имя апостола Иоанна Богослова, он соберет всех земляных духов и торжественно провозгласит – час священной войны настал.

«Боже, храни полярников»

Нас поселили на втором этаже. Комендант общежития – невысокая пожилая женщина, немного медлительная и малоразговорчивая – сообщила нам, что мы пока единственные его обитатели. Она же выдала нам матрасы и одеяла и показала крохотную комнатку, в которой нам предстояло жить.

Комнатка была прямоугольной формы. По длине комнатки, вдоль стен, стояли две кровати, между ними был узкий проход, настолько узкий, что мы с отцом Иваном едва в нем развернулись.

Комната оканчивалась самым обычным окном с давно нестиранными мутно-серыми занавесками. Под окном стояла небольшая тумбочка с полуоткрытой покосившейся дверцей. Возле тумбочки сиротливо скучал пустой банный таз. В тазу лежала дохлая муха.

На прощание малоразговорчивая комендантша вручила отцу Ивану ключи от обычных входных дверей и ключи от больших решетчатых ворот, что заграждали единственную лестницу на второй этаж. Об этих железных воротах комендантша почему-то беспокоилась более всего:

– Хлопцы, коли уходите, зачиняйте[8]8
  зачиняйте (укр.) – закрывайте


[Закрыть] браму. – Сказала она и несколько раз повторила, – зачиняйте браму, коли уходите не забывайте, зачиняйте браму.

При слове «Брама» я зябко повел плечами. Но тут же, вспомнил, что Брамой называют не только проходы в холмах, но и обычные ворота.

Комендантша ушла. А меня еще раз передернуло. На этот раз от холода. Внутри общежития было неправдоподобно холодно, как в ледяном доме.

– Я в сельсовет, за обогревателем, – сказал отец Иван, и я увидел, как со рта у него вышла струйка пара.

– Помочь?

– Не надо, я сам.

Отец Иван ушел, а я решил осмотреться. Первым делом поглядел в окно. Оно выходило на северную сторону здания (меня снова передернуло от холода); на безлюдный пустырь, плотно заросший могучими старыми деревьями и молодыми деревцами, хилыми, искривленными от нехватки солнца. За деревьями не было видно ничего, но я уже знал, что за пустырем находится небольшой одноэтажный клуб, где иногда устраиваются дискотеки и еще реже торжественные сельские собрания.

Сразу за нашим окном рос огромный и корявый от старости каштан. На его голых ветвях я заметил очень странные и большие серые наросты. Я даже не знал, что подумать; форма наростов казалась мне смутно знакомой.

Один из наростов пошевелился. На мгновение мигнул большой круглый глаз. До меня, наконец, дошло – да это же огромные ночные птицы, совы или филины. Я их не очень различаю. И сколько их, целая стая! Надо будет отцу Ивану показать, страшная глушь, – подумал я и вышел в коридор.

Несмотря на небольшие размеры здания коридор казался длинным и таинственным. Восточная его часть утопала в мягком и пыльном полумраке, а в западную часть (в эту сторону коридор оканчивался окном) били первые косые лучи клонящегося к закату солнца.

Я подошел к коридорному окну и заглянул в него. С этой стороны деревьев не было. За окном так же простирался пустырь, но только не такой большой. На пустыре пучками росли колючие кусты, наподобие тех, что попадались нам в степи по бокам дороги и возле Брамы.

Вернулся отец Иван с дорогим финским камином под мышкой.

– Ну и холодина здесь, – сказал он. – На улице намного теплее. Опять пришла весна. Небо ясное, солнышко даже пригревает. Я уже первые листочки видел.

– Так, может, пойдем на улицу греться?

– Пойдем на улицу греться, – задумчиво повторил отец Иван. – Парадоксально звучит. Нелепо – пойдем на улицу греться. А то замерзнем дома.

Я вспомнил про сов.

– Это еще не все парадоксы. Соседей наших хочешь посмотреть?

– Соседей?!

Я подошел к окну и подозвал отца Ивана.

– Смотри, – сказал я и показал рукой на сидящих сов, чем-то, действительно, напоминавших огромные серые наросты выцветшего мха, или лишая.

– Что за очередная напасть, – батюшка сощурился. – Похоже живые существа… совы?

– Угадал.

– Ничего себе, никогда их в таком количестве не видел… Ладно, будем жить с совами… Если не замерзнем.

Камин был включен «на полную» и поставлен в проходе между кроватями. Мы сели, каждый на свою постель и в нетерпении вытянули над финским чудом техники озябшие руки.

– На улицу не пойдем, – сказал отец Иван, когда первое живительное тепло побежало по рукам. – Надо нам, брат, комнату хоть маленько прогреть. Нам здесь спать. А вообще… странные тут дела творятся. Все хуже, чем я думал… Ключей от церкви нет. Приход, если он был, непонятно где. Странно, чем же здесь Василий занимался? Или голова абсолютно не в курсе.

Отец Иван помолчал, потом снова тихо заговорил, обращаясь уже не столько ко мне, сколько вслух отвечая на свои собственные мысли:

– Конечно, голова не в курсе… Конечно. Но в том случае, если они тайно, как ранние христиане, собираются… Кино и немцы. Никогда б не поверил. Однако тут же Брама, как же я забыл, аномальная зона, у всех, наверное, вывих сознания…

– И феноменальная глушь, добавил я. – Совы под окном.

– Что? – Отец Иван очнулся. – Ах да, глушь… Так вот, староста здешней церкви исчез. То ли вместе с отцом Василием, то ли после него. Правда, с месяц назад он появлялся. Рассказывал, что переехал жить в Алексеевку. Однако ходят упорные слухи, что его нет в этой самой Алексеевке. Верней, был, да сплыл. А вместе с ним и ключи от церкви.

– Вот так вот, Дима. И замок на дверях церкви, как назло, амбарный. А дверь, как специально, новая, вся в лаке и прочее. Очень не хочется ее портить. Да и вообще, представь, начать миссию со взлома церковной двери. А? Какой подарок иеговистам для антицерковной пропаганды! Короче, брат, надо, во что бы то ни стало, ключи отыскать. Вот… А ты говоришь совы под окном.

С минуту мы молча грели руки. Отец Иван заговорил снова:

– Да, еще те немногие, что церковь посещали, чем-то сильно напуганы. Все, как воды в рот набрали. Никто ничего не бачив; яка церква, нема у нас ни якой церкви… Бред.

– Почему бред, – спокойно возразил я. – А иеговисты. Неужели ты думаешь, что они тут спокойно будут смотреть на то, как в их законной глухомани православная церковь появилась. Или будут тут интеллектуальные диспуты вести. Нет. Достаточно было посмотреть на перекошенное от злости лицо того корейца, что меня подвозил. Тут, батюшка, иллюзий никаких.

– Да нет здесь у меня иллюзий, – вздохнул отец Иван. – Неужели ты думаешь, что я прямо такой уж либерал. Просто я с крестом и анафемами не собираюсь тут бегать. Но то, что они, иеговисты, сектанты, тут, брат, сомнений быть не может.

– Более того, – продолжил я с видом знатока сектологии, – здесь, в глухомани, они могут быть и опасной сектой. Зачем им здесь городская дипломатия. К тому же смотри, возьмем корейцев иеговистов. Они имеют поля. А для местных тут вряд ли какая работа есть. Все ж наверняка развалено.

– Получаются, работодатели кто? Корейцы-иеговисты. Так что, думаю, им было не сложно зашугать людей церковных. Вдобавок, церковных без пяти минут.

– Соображаешь, – воскликнул отец Иван и рассмеялся, хлопнув меня по плечу. – Молодец, Дима, мозги есть. Я тоже об этом подумывал. А теперь, самое интересное! Староста у отца Василия так же был корейцем!

– Что ж, – пожал я плечами, – корейцы тоже спасаться хотят.

– Истинно так, но не здесь ли собака зарыта… Хорошо. Завтра сходим до одной певчей. Голова дал адрес. Она вроде как в небольшом конфликте с отцом Василием была. Может, что выясним… Ладно. Холодно… И кушать хочется.

Отец Иван порылся в своем дипломате и извлек на свет Божий пачку чая, луковицу и два засохших пряника.

– И это все?

– Все – сказал отец Иван. – Будем поститься. Как раз Великий Пост.

Мы выпили по чашке крепкого чая и съели по прянику. Однако вместо того, что б хоть немного насытиться, я, напротив, почувствовал острое чувство голода. Крепкий чай согрел и взбодрил организм. И вслед за оживлением телесной жизни пришло здоровое ощущение голода.

Но больше всего доканывал холод. Казалось, что он проникает в самую душу и там леденит чувства и мысли. Делает их вялыми и тупыми. А вместе с голодом еще и мучительно тупыми, животными.

Камин работал на полную весь вечер, но температура в нашей крохотной комнате не повысилась ни на один градус.

Весь вечер мы просидели над камином, не раздеваясь, в куртках. Однако чудо финской техники могло согреть лишь наши озябшие руки, а уже в спины нам дышал ледяной холод. Видимо стены общежития за короткую, но ветреную и холодную зиму успели промерзнуть до основания. Теперь прогреть их не так-то просто.

Спать также легли в куртках. Мало того, пришлось еще достать шапку и ее напялить. Мерзла даже голова. В замерзшей голове навязчиво крутилось строка из песни Гребенщикова: «Боже, храни полярников с их бесконечной зимой…»

– Хорошее начало для нашей миссии, – сказал в ледяной сумрак отец Иван. – Осталось нам замерзнуть здесь, и будем мучениками. Представляешь? Какой шум поднимется. Епископу сообщат. Епископ соберет епархию и скажет: поп Иван и его псаломщик, так старались задание выполнить, что замерзли насмерть. Представляешь?

Я живо себе представил, как утром находят наши замерзшие тела, как собирается епархиальная комиссия, дабы почтить двух великих мучеников, что умудрились в конце марта замерзнуть насмерть. И ни где-то там, в степи, а в обычном общежитии.

Картина получалась столь нелепая, что я улыбнулся и тут же рассмеялся. Батюшка, впрочем, то же хихикал. Не знаю, но от смеха стало как-то теплей. Я даже и не заметил, как задремал.

Снился мне Николай, что выходил, улыбаясь из Брамы. А в руках нес полный казанок горячей вареной картошки.

Спустя какое-то время Николай приснился вновь. Он опять выходил из Брамы. На этот раз в руках у него был большой горшок с землей, а в горшке росло то самое белое дерево, что было в моем видении возле Брамы.

Николай аккуратно поставил горшок на землю, наклонился и стал что-то искать в сухой прошлогодней траве. Я двинулся к нему, но он (как это бывает обычно во сне), вдруг куда-то исчез.

Передо мной вновь возник Холм, из моего видения. Вершина Холма была озарена мягким звездным светом – в небе горели необычайно крупные жемчужные россыпи звезд.

И опять я увидел те три дерева, из видения. Они вновь хотели мне что-то сказать. И, кажется, я их почти понимал.

А потом белое дерево сдвинулось с места и как бы пошло. Дерево не то что бы шагало, как человек, а как бы тихо плыло, прямо по земле. Но при этом слегка покачивалось и размахивало ветвями – точь-в-точь как это делаем мы, при ходьбе. Все это смотрелось крайне необычно.

Белое дерево повернулось в мою сторону, и уже совсем человеческим жестом попросило следовать за собой. Два других дерева куда-то пропали.

Я почувствовал нарастающую тревогу. И вспомнил, что сейчас должен налететь черный смерч. Но вместо смерча вспыхнуло невыносимое для глаз желтое пламя.

Пламя стремительно приближалось, убивая все живое на своем пути. Белое дерево в ужасе присело (чем окончательно напомнило мне человека), а я пробудился.

Гулко стучало сердце. Где-то, очень далеко, играла монотонная, пульсирующая рейв-музыка.

Интересно, кто может в этой глухомани слушать подобное? Скорее, шумит в ушах. Да, просто шумит в ушах… И все-таки, как все странно. Эти деревья из видения… этот Николай… Очень загадочный тип…

Я заснул снова. На этот раз спал без сновидений.