Текст книги "Капитан Брамы (СИ)"

Автор книги: Вадим Булычев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)

Нелюдь

Иеромонах Василий стоял в большом пятне света. Холодный мрак просторной пещеры сгущался вокруг пятна. Свет падал откуда-то сверху, но вот откуда именно, он так и не мог понять. Сколько не пытался.

Свет падал не только на отца Василия, но и на большое каменное возвышение, перед которым тот стоял. Каменное возвышение, ровной четырехугольной формы, казалось большой могильной плитой. Но это была не могила, это был самый настоящий церковный алтарь. И на нем, как и положено, лежал свернутый Антиминс[4]4
  Антими́нс (греч. άντι – вместо и лат. mensa – стол) – в Православии плат с зашитыми частицами мощей христианских святых и надписанием епископа.
  Антиминс – необходимая принадлежность для совершения полной Литургии. Освящается по особому чину только епископом.
  Обычно четырёхугольный, из шёлковой или льняной материи. На современных Антиминсах изображаются положение во гроб Иисуса Христа после снятия с Креста и четыре евангелиста.
  Находится на Престоле сложенным (когда не совершается Литургия) и завёрнутым в шёлковый плат, называемый Илитоном. Илитон напоминает суда́рь – плат, которым была обвита голова Спасителя во гробе. На Антиминс сверху кладётся напрестольное Евангелие, а к самому Антиминсу прилагается круглая губка для отирания Дискоса, чтобы на нём не оставалось ни крошки Тела Христова. (Материал из Википедии).


[Закрыть]. Рядом стояла Причастная Чаша[5]5
  Причастная Чаша (Поти́р, от др. – греч. ποτήρ, «чаша, кубок») – сосуд для христианского богослужения, применяемый при освящении вина и принятии причастия.
  Потир – образ чаши, переданной Христом на Тайной вечере своим ученикам: «Пейте от неё все, ибо сие есть Кровь Моя Нового Завета, за многих изливаемая во оставление грехов» (Мф.26:27–28). (Материал из Википедии).


[Закрыть]. Лежало Евангелие.

На торцевой части плиты-алтаря были выдолблены загадочные фигурки рыбок. Символ начала и конца земной церкви. Так отцу Василию сказал ангел последних времен.

Иеромонах Василий смотрел на каменный алтарь и размышлял о современных коммуникациях:

Да, современные коммуникации ему нужны. А их не будет без этого бесовского электричества. Как он вначале обрадовался: будем, словно древние отцы церкви, при свечах и лучине. А теперь что?

Теперь он чувствует себя довольно беспомощно, без электричества и Интернета. Компьютер имеется, Виктор приволок, но что от него толку, без света. А будет свет, заработает ли Интернет, пусть даже самый беспроводной, в этой дикой аномальной зоне – это очень большой вопрос.

Знать бы более точное время наступления мировых бедствий и время прихода царя. Возможно, мысли бы тогда совсем не о свете и Интернете были бы. А о другом: как бедствия в пещерах пересидеть, а потом достойно встретить грозного царя.

Увы. Никаких откровений от ангела пока не было. Но мало ли, как повернется. Ток нужен…

Мысли отца Василия переключились на нового краснокутовского попа, из антихристовой церкви, что уже прибыл и почти две недели живет в Черноморке. Более того, он знал, от Пастуха, что зовут нового батюшку отец Иван и что он не на очень хорошем счету у епископа. И это было очень хорошо…

Дух антихристов не до конца поглотил душу нового священника, раз не на хорошем счету, – решил иеромонах. – Есть шанс открыть глаза на истинное положение вещей в церкви. Если поп до него доберется… Да, поп будет не один…

От того же Пастуха он знал, что со дня на день к отцу Ивану должен приехать человек с города, его старый друг. По приезду они должны выдвинуться в Красный Кут. И вот за этим надо проследить особо…

Так, Пастуху на этот счет, послушание дано. Неплохо бы конечно узнать их духовное состояние. Воины ли они Христовы, или так, сопли либеральные. Впрочем, какие могут быть воины в нынешней церкви, да еще и в этой епархии?!

Отец Василий едва не расхохотался, но сдержал себя:

Смеяться грешно. Я сам еще вчера был в этой же церкви, пока Господь молитвами царя мне глаза не открыл… Пастух, Пастух, – попытался переключиться отец Василий, – хороший мужик, сделает все как надо. Еще и поиспытывает их, какую-нибудь напасть нашлет. Молитвами грозного царя, конечно.

Да, Пастух может. В прошлом он крепкий колдун был. Семь колов в него бесы забили. Пять я вытащил, еще два остались. Но мне они пока не по силам…

Его размышления прервали шаги. Возле дальней стены смутно возникла массивная фигура. Быстро приблизилась. Вступила в круг света:

– Молитвами святых отец наших, молитвами грозного царя, – сказала возникшая фигура низким, густым басом.

– Аминь, – отозвался отец Василий тихим, как бы умирающим голоском и добавил, – царь грядет, брат!

– Воистину грядет, отче – радостно прогремело в ответ. Фигура склонилась перед Василием, держа руки лодочкой, – благословите.

– Бог благословит всех нас, святым грозным царем, – тихо ответил Василий и добавил, – да погибнут нечестивые еретики вместе со своим лже-патриархом и антихристом.

– Аминь, – ответил вошедший и распрямился. Он был высокого роста и довольно могучего телосложения. Его широкоскулое монголоидное лицо чем-то неуловимо напоминало лицо водителя-корейца из Алексеевки. Только было разве что добродушнее на вид и гораздо моложе. Звали вошедшего Виктор: «правая рука» иеромонаха Василия.

– Гришка чего-то запаздывает, – не то вопросительно, не то утвердительно сказал отец Василий.

– Кирюшку убило, током, когда генератор пытались запустить, – ответил Виктор и вздохнул, – хоронят по своему бесовскому обряду. Сокращенный вариант. В барабаны я им бить запретил. А без барабанов у них быстро, как у иеговистов. Так что сейчас Гришка подойдет, – он вздохнул, – а Кирюшку все ж жалко, хороший мужик был.

– Мужик? – отец Василий строго посмотрел на корейца, – Виктор, о чем ты? Он же нелюдь. Без Образа Божьего внутри. А ты говоришь: мужик, жалко. Этак мы всю нечисть жалеть начнем. Так и до геенны недолго… Мужик… Обычные земляные бесы. Может для него напротив благо умереть, на дело Божие работая. Может Господь его там и примет. И от личины бесовской избавит.

– Понимаешь, Виктор, в наших делах мирская жалость неуместна. Вот яркий пример: вспомни, как грозный царь багром жидовствующих топил[6]6
  Имеется ввиду массовое утопление новгородцев в реке Волхов, царем Иоанном Грозным.


[Закрыть]. Лично, понимаешь, лично! – отец Василий воодушевлялся с каждым словом. – Лично топил еретиков! Спасал их от вечного ада, через земные временные муки. Но кто поймет деяния помазанника Божьего, грозного царя. Они?! Вся эта либеральная масонская свора, начиная от Карамзина[7]7
  Карамзин, Николай Михайлович. (12 декабря 1766 – 3 июня 1826).
  Русский историк, публицист, писатель, поэт и статский советник. Создатель «Истории государства российского», одного из первых обобщающих трудов по истории России.


[Закрыть]?! – Отец Василий внезапно осекся, вздохнул, – а ты говоришь, Кирюшка, мужик.

– Да, простите, отче, – сказал кореец, – слаб я, грешен. Постоянно забываю, что они не люди.

– Бог простит, брат Виктор, – благодушно ответил Василий. – Я вот о чем думаю… это до чего ж мы дошли, православные, что Господь из земляных бесов, как из камней, новых детей Авраама воздвигает. Если мы, гордо именующие себя христианами, не боремся с жидовским игом, то тогда это за нас гномы сделают. Нам в посрамление! – отец Василий вновь воодушевился, – да, да, да, нам в посрамление!

Они, гномы, и будут этими камнями, об которые, даст Бог, жиды все свои ядовитые зубы обломают! Но нам-то срам какой! До чего дошли, в церкви на святом престоле – антихрист! Епископы, игумены; все его слуги. С утра до вечера только о деньгах и карьере думают; о чем угодно думают, только не о Христе! И как хищные волки стригут христово стадо. И плач, по земле русской, плач! – отец Василий быстрым движением закрыл ладонями лицо, как бы намереваясь рыдать, но передумал. – Ничего, Господь не оставит Святую Русь, царь уже в пути, – торжественно закончил он.

– Аминь, – тихо сказал Виктор.

– Аминь, – отозвался иеромонах и сказал с укором, – а земляных жалеть не надо. Жалостью, брат мой, вымощена ныне дорога в геенну огненную.

– Отец Василий, – Виктор преданными глазами смотрел на иеромонаха. – А мне сегодня жид под утро явился, в образе моего бывшего сектантского надзирателя… Был у нас один такой.

– Ну и чего? – голос у отца Василия вновь стал тихим и умирающим, казалось, он потерял интерес ко всему.

– Сделал, как Вы учили. Написал имя жида на листке бумаги, положил под святой крест и сотворил молитву Господу, дабы Господь, по молитвам грозного царя, всю злобу жида обратил на его голову и отправил жида в геенну. И представляете, помогло! Жид вначале раздулся от злобы, потом взял, да лопнул. Только в келье завоняло.

– Слава Богу, брат Виктор, – устало отозвался отец Василий. – Да, что там у нас с генератором?

– С генератором у нас следующее…

Кореец не договорил. Раздалось частое сухое покашливание. Это появился Гришка. Его можно было принять за карлика, лилипута – ростом с ребенка, но необычайно широкий в плечах. С непропорционально большой головой и лицом от глаз заросшим густым волосом, переходящим в окладистую бороду.

На голове у Гришки была красная вязаная шапочка. Если не считать ее, вся остальная одежда на нем имела подчеркнуто фольклорный вид. Он был в красной рубахе навыпуск, поверх рубахи темно-коричневый кафтан, штаны-шаровары такого же цвета и начищенные хромовые сапоги.

Подойдя вплотную к отцу Василию, он протянул свою широкую кряжистую руку ладонью вверх. На ладони лежал небольшой и блестящий металлический диск. С одной стороны, сбоку, в диск была вставлена трубочка и такая же трубочка выходила с противоположной стороны. Протянув диск иеромонаху, Гришка заговорил, странно выворачивая слова:

– Дырки-мочилки, отче Ва-а-силие, бла-а-агословите рыбку.

– Молитвами грозного царя, который грядет, – серьезным голосом произнес Василий и даже перекрестил «рыбку», – да благословиться сей святой образ против ига жидовского…

Отец Василий замер. Издалека долетела приглушенная барабанная дробь. Ей ответила еще одна. И еще.

– Что?! – взвизгнул отец Василий неожиданно тонким голосом. – Я же запретил!

– И я им запретил! – воскликнул Виктор.

Иеромонах и его «правая рука» кинулись к выходу из пещеры.

– Булки-бублики, – громко сказал Гришка и поднес к губам диск, словно бы намереваясь подуть в трубочку. Постояв так несколько секунд, он с неожиданной скоростью кинулся вслед за людьми, проворно перебирая короткими ножками.

Брама

Никогда не встречал такого ледяного взгляда. Даже у всемирно-известного мага, против которого мы когда-то устраивали пикеты, и то, взгляд потеплее был. Но этот…

Я его ощутил физически, буквально, спиной. Мы как раз обогнули холм, на котором располагалась село. Наша тропинка раздваивалась. Одна ветка продолжала свой бег в прежнем направлении и терялась между холмами. Другая, повернув налево, выводила к дороге на Кут. По ней мы и пошли.

Не прошло и пяти минут, как мы поравнялись с отарой овец. Животные паслись возле самой тропы. Я еще подумал, что это, наверное, те же овечки, что я видел вчера, въезжая в село. И тут ощутил на себе этот взгляд.

Нас в упор разглядывал невзрачный невысокий мужичонка, лет шестидесяти на вид. По-видимому, пастух. На голове у него была мятая широкополая, ковбойская шляпа – шляпа сразу бросилась в глаза. Довольно непривычный головной убор, для села.

Пастух стоял немного в стороне от тропы, шагах, может в двадцати, стоял совершенно неподвижно, застывший, как статуя и только смотрел. Но что это был за взгляд! Сколько в нем было необъяснимой потусторонней ненависти.

Мы невольно прибавили шаг. Метров через сто, не сговариваясь, одновременно оглянулись. Загадочный мужичонка все так же неподвижно стоял на все том же месте и по-прежнему неотрывно смотрел нам вслед.

– Чего это он так на нас вылупился?

– Кто его знает, брат, – почти шепотом ответил мне отец Иван. – Ты только не оборачивайся и не смотри на него. Идем спокойно, как шли…

Минут через десять мы наконец-то вышли на долгожданную трассу и бодро зашагали в юго-западном направлении. В сторону Красного Кута.

До Кута по трассе около двенадцати километров. Мы намеревались посетить село, познакомиться с краснокутовским председателем сельсовета. Но и сообщить, что в ближайшее время мы прибываем на постоянное место жительства. Обратно, в Черноморку, планировали вернуться до темноты.

Мы бодро шагали по гладко утоптанной грунтовой дороге. Светило весеннее солнышко, чирикали птички, кричали пронзительными кошачьими голосами чайки. Жуткий взгляд постепенно забывался. Загадочный пастух овец теперь больше вспоминался философски – этакая странная демоническая личность в ковбойской шляпе.

– Да, странный тип, – говорил мне отец Иван. – Но я его не знаю. Первый раз вижу. Впрочем, я две недели в Черноморке, много кого не знаю… А вообще, не дай Бог с таким дядечкой связаться. Не поймешь, то ли больной, то ли бесноватый. Но если такие гипнотизеры нам в Куту начнут воду мутить, то, брат, будет весело.

Отец Иван едва успел закончить фразу, как в лицо нам внезапно ударил резкий порыв ветра, да такой, что чуть было не сбил нас с ног; а я еще в придачу едва не задохнулся.

Я как раз открыл рот, хотел что-то умное про демонические силы сказать, и вдруг резкий, невероятно упругий и тугой, словно резина, порыв ветра во мгновение ока забил песком рот, заполнил легкие, закупорил все дыхательные каналы.

Отчаянно борясь с удушьем (а задыхаться я стал в самом прямом смысле слова), я еще и пытался устоять на ногах. И это было так же не просто. Казалось, еще немного и ноги потеряют опору, и ветер поволочет меня волоком по степи.

От моих умных мыслей остался голый, первобытный инстинкт – дышать, заслониться от секущего лицо песка, устоять на ногах и дышать, дышать, дышать…

Ветер стих так же внезапно, как и налетел. Только горькая степная пыль вперемежку с песком скрипела на зубах. Отец Иван, видимо, испытывал то же. С минуту мы ошеломленно стояли, выплевывая пыль, прочищая глаза.

– Боже мой, что это было? – сказал я сиплым не своим голосом и тут же закашлялся.

– Что это было, – хрипло выдохнул отец Иван, сплевывая желто-коричневую степную пыль. – Сильный порыв ветра это был, вот что. Для этих степных мест ветра естественны, особенно, кстати, в марте. Этот порыв, конечно, выглядит несколько странновато. Обратил внимание, сбоку от нас, буквально в метрах в двадцати не пылинки не поднялось.

– Вот-вот, – подтвердил я прокашлявшись, – зря что ли на нас так этот стремный дядечка смотрел. Этот пастух овец. Нет, батюшка, что-то не совсем чисто в этой глухомани. То кореец-иеговист, теперь этот зловещий тип в ковбойской шляпе. Думаю, связь между этим аномальным порывом ветра и бесноватым пастухом овец – несомненна.

– Ну, я бы так категорично не утверждал, – задумчиво сказал отец Иван, – пока не утверждал. Мы же еще ничего не знаем, а уже такие выводы… Пошли, ладно. По пути все обсудим.

Какое-то время молча шагали по совершено пустынной грунтовой дороге. Лишь один местный велосипедист попался нам навстречу. Вежливо кивнул нам головой. А уже через минуту скрылся из глаз, нырнув в ложбину между холмами.

– Начало моего служения помнишь, Новогорьевку? – спросил меня отец Иван, как только велосипедист пропал с поля зрения.

– Да, помню, – ответил я.

– А наши разговоры на тему околоцерковных суеверий, помнишь?

– Что-то припоминаю.

– А бабу Нюру, помнишь? Как она своих недругов обзывала – колдун, бесноватый, порченный ведьмой… Помнишь?

– Да, теперь вспомнил.

– И мужичек там был один, больной на голову. Чем-то похожий на этого пастуха. Тоже так глядел. Помнишь, любимая тема бабы Нюры. Он колдун, колдун, по ночам ворожит… И так напористо. Я даже повелся одно время. Помнишь?

– Что-то припоминаю. А ты к чему?

– Так вот, брат, сколько все эти околоцерковные суеверия, все эти байки о нечистой силе с меня тогда крови душевной попили! Там бабка колдует, там мужик бесноватый. Как же все эти разговоры, выражаясь умным языком, черный эгрегор подпитывают. А, говоря проще, льют воду на мельницу бесов. Сколько я с этим боролся. И тут опять, чувствую, что-то похожее нам предстоит.

Байки о нечистой силе, – подумал я. – Увы, отец Иван все тех же взглядов на темные силы. Хотя сейчас меньше всего хочется спорить. В одном он прав, слишком заостренное внимание на силах тьмы не способствует душевному здоровью.

И все же, взгляды отца Ивана чересчур либеральны, слишком либеральны! Как можно недооценивать силы тьмы, особенно в наши апокалипсические бездуховные времена.

Конечно, все и во всем Бог, но и диавол не дремлет. А по отцу Ивану получается какая-то игра случайностей, прямо как у материалистов и атеистов.

Чего мне в машине корейца плохо стало? А, не бери в голову, устал просто. А чего он там бубнил? Да так, характер у него такой, любит он бубнить… И так по любому поводу: не бери в голову, не медитируй на силы тьмы…

Вот и сейчас. Ну, очевидно, очевидно же, что не бывает в природе таких целенаправленных смерчей. Вокруг тишь да благодать, почти безветренно и тут, бац, едва не сдувает нас. Ясно же, как белый день, чьих рук дело!

А батюшка опять – не бери в голову, это еще надо проверить. Еще и издевается надо мной: «Радикал Радикалыч», «великий борец с антихристом»…

– Но ведь за всей этой чернухой деревенской стоит реальная темная сила! – не выдержал я и вновь сел на прежнюю волну. – А не просто байки о ней!

– Дима, разве я отрицаю реальность темных сил? – отец Иван укоризненно посмотрел на меня, мол, снова «старая песня». – Речь же у меня совсем о другом; не надо все это смаковать. Не надо подпитывать всеми этими разговорами демонов… неужели ты, Дима, и сам не устал носиться с идеей скорого прихода антихриста?

– Ну вот, опять начинается, – обиделся я. – Когда я с подобными идеями носился?! Причем здесь антихрист, если меня, в общем, мировой расклад сил интересовал, цветные революции там, Ирак, Ближний Восток… Да и то, в последнее время как-то все поднадоело. Все одно и то же. Скукотища.

– Ладно, ладно оправдываться, – засмеялся отец Иван. – Скажи мне лучше, как бывший специалист по мировым заговорам, похож я на жида, или нет?

– Чего?

– На жида, говорю, похож? А то мне тут доложили, что епископ меня от того не жалует, что, мол, сильно на еврея смахиваю. А епископ наш их не очень-то любит. Он же у нас родом оттуда, с западной, – отец Иван махнул рукой в сторону захода солнца.

– Не переживай, не похож, – успокоил я его. – На болгарина похож. В худшем случае, на турка.

…А что, смуглый, почти как тот кореец, что меня вез. Борода вороная. Нос прямой с небольшой горбинкой, глаза черные, взгляд острый и слегка бегающий…

– На турка?! Ну, спасибо, брат Дима, обнадежил ты меня, – и отец Иван снова захохотал…

Прошел час нашей настойчивой ходьбы по безлюдной грунтовке, два. Наконец я потерял счет времени. Мне даже стало казаться, что что-то произошло с самим временем, и что конца нашему путешествию не будет.

Отупевший от ходьбы я не сразу и заметил, что пейзаж вокруг нас немного изменился. Верней, заметил только после реплики отца Ивана: «О, кажется, подходим к Куту!».

Я огляделся.

Тут только обнаружил, что казавшиеся бесконечными гряды плавных, как волны, холмов исчезли. И по ту и по другую сторону от трассы расстилалась совершенно плоская степь.

Однообразный плоский пейзаж портил разве что одиноко торчащий холм, по левую от нас сторону. Холм был темно-серого, выжженного, цвета и имел подозрительно правильную форму – пирамида с усеченным, словно срезанным верхом, и пологими, очень длинными склонами.

– Неприятная возвышенность, – сказал я. – Знаешь, на что похож этот холм?… На мавзолей. Слушай, это, наверное, курган?

– Он самый, – подтвердил отец Иван щурясь, и закрываясь ладонью от солнца. – Местные считают его скифским захоронением. Пробовали даже копать, но ничего не нашли.

– Сейчас, по описаниям, должны справа корейские поля начаться. Потом будет поворот уже на сам Кут. Ну а там должна быть Брама. За Брамой уже само село.

Корейские угодья не заставили долго себя ждать. По правую сторону от нас показались свежевспаханные поля. Самые обычные поля, на краю которых стояло несколько жилых вагончиков с ободранными фанерными боками мутно-зеленого, лилового и какого-то совсем грязного, неопределенного цвета.

Из-под ближайшего вагончика на нас с тявканьем бросилась небольшая собачка. Она бежала за нами чуть ли не до конца корейских полей, не решаясь, впрочем, приблизиться к нам слишком близко.

Кроме собачки не было ни души. Какая-то труднообъяснимая зловещая тишина стояла над корейскими угодьями. Наконец, дорога окончательно повернула на юг.

Минут через пять мы увидели Браму – один из ее боковых склонов. Еще через пару минут мы увидели Браму во всей красе. Зрелище было впечатляющее.

Два пологих склона издалека бежали на встречу друг другу. Параллельно дороге на Кут (чуть более ста метров от нее). Вздымались на высоту двух-трех этажного дома. И не добежав друг до друга, буквально метров пять, десять, внезапно обрывались почти отвесными стенами. Голыми, мрачными и черными.

Между ними, действительно, получалось нечто вроде прохода, проема, но, выхода на ту сторону не было видно. Это почему-то заинтересовало меня необычайно.

Присмотревшись внимательно, я заметил, что стены обрываются не совсем ровно, наискосок. В итоге проход между ними уходит в бок, как в некий таинственный лабиринт.

И вдруг мне очень захотелось сойти с дороги и заглянуть в этот самый лабиринт. Если бы подобное желание пришло ко мне до того, как я увидел Браму, я счел бы все это самыми обычными «помыслами от лукавого».

А тут вот озадачил вопрос – если там выход на ту сторону степи? Или нет?

Тут же возникло «предположение»: а может Брама – это и не проход вовсе, может там что-то совершенно иное?

В голову полезли мысли о пространственно-временных дырах, всяких там разломах в земной коре, воротах в иной мир. В общем, все то, что мне приходилось краешком уха слышать по «ящику», или мельком читать в Интернете.

Все эти заумные рассуждения о неизученных силах природы и таинственных зонах Земли, все, над чем я снисходительно посмеивался, как над очевидной бесовщиной и ересью; все это теперь лезло в мою голову. И лезло с тем прицелом, что, мол, я, скептик, сам теперь, собственной своей персоной присутствую перед аномальным явлением, по имени Брама.

Вспомнилось как один «умник» доказывал отцу Ивану, что Брама – это пробуждающаяся аномалия. И вообще, «лицо Земли» меняется, вот и пробуждаются по всей планете всевозможные аномальные зоны.

Мне вдруг ярко представилась картинка «пробуждающихся аномальных зон»; в виде бесконечной цепочки «просыпающихся» друг за другом вулканов.

А потом произошло нечто необычное – пространство вокруг меня сместилось, поплыло. Детали пейзажа стали полупрозрачными и невесомыми. Исчезла Брама. Вместо Брамы появился огромный, как бы воздушный холм, похожий на застывшую полупрозрачную морскую волну с белоснежной заоблачной вершиной.

Вершина искрилась и сверкала на солнце, сияла как полуденное солнце. Ее лучи распространялись по всему виденному мной миру, падали на меня, отца Ивана.

Чуть ниже вершины, по бокам величественного холма, я увидел множество цветущих деревьев. Еще подумал: странно, только конец марта, а уже во всю цветут деревья.

Между деревьями были большие полупрозрачные шатры серебристого цвета. Над крышами шатров что-то двигалось, искрилось, порхало… Из этого непонятного мне движения мой взгляд выделил несколько деревьев. Они тут же приблизились ко мне, и встали перед холмом.

Деревья были странные: одно полностью белое, очень похожее на березу, но не береза, какая-то другая неясная мне порода. Второе дерево похоже на клен, но опять же, нельзя сказать, что это клен. Только подобие, приблизительная внешняя форма клена. Третье дерево самое причудливое. С необычно длинной, пучками, хвоей (или очень узкой листвой). С диковинными разноцветными ветвями. Отчего все дерево казалось пестрым, словно веселая детская картинка.

Впрочем, самым удивительным был не внешний облик деревьев, а четкое внутреннее ощущение, что они разумны. И не просто разумны, а видят меня и что-то пытаются мне сказать, или передать. Что мне хотят сказать деревья, я понять не успел.

На прекрасный холм надвинулась тьма. Ударил резкий порыв ветра, очень похожий на тот, что настиг нас в степи, возле Черноморки. Ветер был черный: я не видел это, но почему-то знал, что ветер – сама тьма.

Белое дерево сломалось. Падая, оно жалобно закричало, совсем как человек. Тут же погасли все краски. Все заволокло густой, чернильной тьмой.

Зловещее, мутно-лиловое светило тускло сочилось багровым светом во тьме… Ни звезда, ни планета, ни Луна; скорее дыра – лиловая дыра с грязным серым оттенком. Размерами чуть больше полной луны.

Я почувствовал головокружение и тошноту. Как перед потерей сознания.

Откуда-то издалека прилетел голос отца Ивана:

– Дима, ау, очнись!

Не хватало только хлопнуться в обморок – подумал я. Тряхнул головой. Наваждение прошло. Я как будто бы проснулся. Передо мной была все та же Брама. Но теперь, как самый обычный холм с аккуратно вырезанной серединой.

…Что это было?! Что?! Никогда ничего подобного! А тут…что это?!.

Прислушался к внутренним ощущением. Ничего. Только перед «очами ума» все еще стоит жалобно кричащее белое дерево и мерзкая дыра. А так – ничего. А ведь должно быть некое тонкое смущение, тревога, если видение бесовское.

Отец Иван пристально смотрел на меня. Взгляд у него был совсем мне непривычный. Это был взгляд человека пробудившегося от какого-то долгого оцепенения и теперь с удивлением (и даже некоторым испугом) смотрящего на мир вокруг.

– У тебя тоже что-то необычное было?

– Ага, – кивнул я головой, – очень странные видения, или галлюцинации… даже не знаю, что подумать…

– Потом, – перебил меня отец Иван. – Все потом обсудим. Не обижайся, но я отчего-то чувствую, что сейчас не место и не время эту Браму обсуждать. К тому же, скоро село. Надо быть полностью в форме. Так что, потом.

– Хорошо, – согласился я, – потом так потом.

Дальше шагали молча. Я пытался понять, что со мной произошло возле этой Брамы. По традиции, первое, о чем подумал, так это о бесовском внушении и обольщении. Это самое стандартное и от того самое легкое объяснение. Да, вот беда, оно ничего не объясняет.

Против этого «понятного и ясного» объяснения восставала вся моя внутренняя природа. Все мое внутреннее существо кричало о том, что такой чистейший свет, что я видел на вершине, не может быть бесовской природы…

Хорошо. Пусть холм, разумные деревья – бесовские картинки, игры ума, коварный план сил тьмы против нас. Но свет?! Если и свет от бесов, то, что тогда не от бесов?! Тогда всюду козни сатаны!

Да. Козни сатаны. Разве я сам еще недавно так не считал? Всюду обольщения и бесы. Сердце человеческое – ложь. Ни верь, ни сердцу, ни уму.

А уж если что-то такое, запредельное, мистическое видишь, то пиши пропало. Прямо в сети сатаны угодил.

Разве может обычный мирской человек видеть что-то иное, кроме демонов? Однозначно нет! Только монахи преуспевшие в духовном делание способны видеть ангелов и сияние божества… Да, невеселая картина. Увы.

Вот второе мое видение вполне бесовской природы.

Мутная лиловая планета, или дыра. Б-р-р. Сразу затошнило, как вспомнил.

Только тут как раз и не было обольщения! Обольщение, это обман. А здесь все прямо: тьма надвинулась на светлый холм, черный смерч повалил белое дерево. Дерево закричало, точь-в-точь как человек. А потом появилось это демоническое светило…

Стоп. Тут какое-то послание!.. Ладно, с Божьей помощью разберемся. А пока не будем забивать голову… Интересно, а что наш батюшка возле Брамы пережил, или почувствовал?..

Что почувствовал отец Иван, пока было для меня загадкой. Только вот шаг он так ускорил, что я едва не бежал за ним.