Текст книги "Приговоренные к приключениям (СИ)"

Автор книги: Вадим Шарапов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

– Теперь я вижу, что вы оба – истинные посланники богов. Вар Квинтилий, я прошел много боев, но еще никогда не видел, чтобы обычный человек, пусть даже такой крепкий, как ты, мог одним ударом отрубить врагу обе руки. Даже гладиаторы такого не могут!

– Да я это… – скромно пробормотал повар. – На коровьих тушах практиковался.

– А ты, Авл Мурий? – Сулла, не слушая его, обратился к валлийцу. – Если бы у тебя в руках был пилум, я понял бы. Но ты всего лишь поднял руку, и этих двоих говнюков точно молния Юпитера пристукнула! Вы посланы мне самим провидением, друзья. Ха, кажется, я уже это говорил? Сегодня я часто повторяюсь.

Варфоломей молча смотрел на Суллу. Его поразило, что римлянин не проявил никакого интереса к револьверу – будто счел это чем-то, что в порядке вещей для «посланников богов». Только сейчас он заметил, что бывший диктатор изрядно забрызган чужой кровью. На лице Луция Корнелия безумно сверкали голубые глаза, похожие на два ярких драгоценных камня.

– Луций Корнелий… – начал было Вар, но бывший диктатор отмахнулся и швырнул окровавленный гладий на стол.

– Не моя кровь. Евтерпий! Где ты, трусливый ты негодяй?!

Кусты поодаль зашевелились, и оттуда выполз трясущийся от страха вольноотпущенник.

– Я… я здесь, о Счастливый…

– «Счастливый»! – передразнил его Сулла. – Похоже, и тебе сегодня перепало немного этого счастья. Знаешь кого-нибудь из этих тварей? Иди, погляди, и не вздумай сблевать! Мне и так придется звать опытного садовника, чтобы привести здесь все в порядок! На этого треклятого раба-кустореза, которого подсунул мне прохиндей Апостемий, нельзя положиться.

– Д-да… – проблеял Евтерпий и опасливо стал обходить трупы.

– Кто-то колотит в ворота, – Вар, завязывающий калигу, резко выпрямился и прислушался.

– Да? – Луций Корнелий Сулла оскалился. – Ну пойдем, посмотрим.

Они все втроем прошагали по дорожке – Варфоломей и Фараон прихватили факел – и подошли к воротам, в которые и правда колотила чья-то тяжелая рука.

– Кого там лярвы принесли? – заорал Сулла.

– Это префект Рима Марк Сульпиций Цезонин! Кто говорит со мной?

– Сам префект, ну надо же? Где ты был, префект, когда нас пришли убивать, а? С тобой говорит Луций Корнелий Сулла Феликс из рода Корнелиев!

Вар предостерегающе поднял руку, но Сулла фыркнул, покачал головой и со скрежетом вытянул из петель железный засов, открывающий калитку в воротах. Без всякой опаски бывший диктатор вышел за ворота – навстречу группе вооруженных людей, возглавляемых рослым мужчиной в блестящем панцире «лорика мускулата», надетом поверх красной кожаной безрукавки. Увидев Суллу, залитого кровью, солдаты ошарашенно переглянулись.

– Вижу, мы опоздали, – префект Цезонин покачал головой. – Мы торопились предупредить тебя, Луций Корнелий о том, что некие люди наняли убийц, чтобы расправиться с тобой, но…

– Вот как? – Сулла, прищурившись, оглядел всю группу. – Торопились, а? А может быть, наоборот – не очень-то и спешили?

Цезонин возмущенно вздернул голову, но тут вперед выступил еще один мужчина – с грубоватым, но честным и открытым лицом, покрытым шрамами. Он стукнул себя сжатым кулаком по груди и выкинул руку вперед, в солдатском приветствии, которое явно было для него привычным.

– Луций Корнелий, помнишь меня?

Бывший диктатор сдвинул брови, напряженно всматриваясь. Потом скупо улыбнулся.

– Как же… Ты ведь центурион-примипил Марк Скарон, верно? Я лично вручал тебе крепостной венок… постой-ка, за Нолы, верно?

– Да, – кивнул Марк Скарон.

– Дело было десять лет назад, а перед глазами у меня до сих пор, будто вчера… – протянул Сулла.

– Поверь, Луций Корнелий, мы спешили, как могли, – заверил центурион. Сулла задумчиво кивнул.

– Я верю тебе, Марк Скарон. Так кто же подослал убийц? – уже мягче спросил он префекта Цезонина. Тот скривился.

– О заговоре разболтал один раб, но его чересчур ретиво допрашивали, и…

– Ваши костоломы перестарались, – издевательски хмыкнул Сулла. Цезонин покраснел.

– Ты несправедлив… – начал он, но тут послышались торопливые шаги, и в ворота выскочил Евтерпий.

– Господин! Господин! – вопил он. Все уставились на потного и бледного вольноотпущенника, который подбежал к Сулле. – Господин! Я узнал одного из них!

– Не ори ты так, – поморщился бывший диктатор. – Все тебя прекрасно слышат. Говори ясно: кого ты узнал?

– Это человек Мария Гратидиана… – запыхавшийся Евтерпий еле ворочал языком. Принюхавшись, Вар почувствовал отчетливый запах алкоголя. Похоже, пока их не было у стола, вольноотпущенник для храбрости приложился к оставленному без присмотра виски. «Точно. Вино-то я так до сада и не донес. Ах ты, скотина! Если выпил мой «Лафройг», я из тебя евнуха вольноотпущенного сделаю!» – мстительно подумал повар из «Дубового Листа». Потом он перевел взгляд на Суллу и увидел, как в зрачках квирита разгораются нехорошие красноватые огоньки.

– Гратидиа-ан… – протянул Луций Корнелий почти с нежностью. – Надо же… Какая мертвая змея выползла из-под колоды. И всюду эти поганые Марии. Ну и дела. Башку-то этому племяшу Гая Мария, любителю погреть руки в городс кой казне – оттяпал Катилина, а потом принес мне. Чего же они не пошли убивать Катилину?

– Луций Сергий в отъезде, – кашлянул префект Цезонин.

– Ну, тогда все ясно. Отъехал дружочек Катилина, да как вовремя… Надо было выкорчевать с корнями всю эту семейку, невзирая на пол и возраст! – неожиданно рявкнул Сулла так, что все вздрогнули. Тяжело дыша, бывший диктатор несколько раз взмахнул руками, точно опуская лезвие меча на шею кому-то воображаемому. И так же мгновенно римлянин успокоился.

– Теперь все проясняется, – Марк Сульпиций Цезонин что-то старательно черкнул стилом на восковой табличке, извлеченной из-под плаща. – Ясно, кто будет задержан и обвинен в покушении на убийство.

Он поднял на нас глаза.

– Луций Корнелий! Позволь оставить моих людей на твоей вилле. Сегодня вы справились сами, и это доказывает, что боги к тебе благосклонны. Но сам знаешь – они же и переменчивы.

– Это верно. Пусть остаются, – рассудительно кивнул Сулла. Кинул взгляд на центуриона Скарона.

– Марк, ты будешь за старшего.

Цезонин, хотя приказ отдавали его служащему, промолчал. Потом поспешно попрощался и вместе с единственным кольчужным солдатом – похоже, личным охранником – рванул в Рим так, будто за ним гнались фурии, лемуры и подземные боги, вместе взятые, которые угрожали его съесть живьем.

– И не поленился жопу об седло бить, – равнодушно глядя ему вслед, заметил бывший диктатор. Потом повернулся и пошел на виллу, бросив через плечо:

– Марк, заводи своих. Разместитесь в летней пристройке, там чисто. Евтерпий, проводи! А потом, – он ткнул пальцем в грудь вольноотпущеннику, – сделай так, чтоб здесь уже появился кто-нибудь из рабов и прибрал весь этот бардак. И побыстрее, ясно? Не вилла, а скотобойня…

– Будет сделано, мой господин, – Евтерпий кивнул и поманил за собой Скарона с его подчиненными. Снова скрипнул засов калитки, вползая в свои пазы, и мы пошли обратно к столу.

– Странно, – вдруг пробормотал Сулла еле слышно, будто самому себе, – такая долгая ночь…

Фараон и Вар

Вокруг стола в саду все выглядело и впрямь так, будто здесь потрошили скот. Пять трупов валялись по всему саду в самых неприглядных позах, под ногами хрустели осколки стеклянных бокалов. Я вспомнил о чернявой рабыне и заозирался, пытаясь понять: в какой куст я ее так лихо зашвырнул-то? Ага, похоже, вон в тот – от бедных цветов мало что осталось. Но в кусте уже никого не было. Похоже, девчонка пришла в себя и забилась в какой-нибудь угол от греха подальше. Я ее понимаю.

– Вот же черт! – Фараон, до этого спокойный, как танк, вдруг изрыгнул длинное латинское ругательство, поминающее сношения с онаграми, верблюдами и свиньями в разных сочетаниях, и досадливо плюнул. Сулла, которого мы уже не стеснялись совершенно, ухмыльнулся, слушая эту словесную конструкцию.

– Что такое, Авл Мурий? – спросил он. Потом встревожился:

– Только не говори, что у тебя больше не осталось этого чудесного жидкого огня! «Вис-ки», – проговорил он, тщательно выделяя слоги. – нет-нет, я не переживу такой утраты!

– Этого виск-ки, – подражая римлянину, ответил Фараон, – у меня еще добрых полмешка! Нет, тут другое.

Он поколебался, глядя на повара, потом вздохнул:

– Нет, твои ножики для этого поганого дела я просить не стану… Обойдусь кинжалом – о, вот этот подойдет, – он подобрал пугио, валяющийся рядом с трупом бандита, которого заколол Сулла. – Так, где там этот жмурик, которому я попал в грудь?

– Ты что собрался делать? – оторопело спросил Варфоломей, глядя, как валлиец со зверским выражением лица примеряется кинжалом к трупу с дыркой в груди.

– Корректирую историю обратно! – хмуро отозвался его товарищ. – Представляешь, вот приедут сейчас из Рима какие-нибудь дознаватели, заберут эту тушку и начнут ее вскрывать, чтобы понять, от чего отбросил копыта бедолага? А там – здоровенная никелированная пуля! И вся история насмарку!

Вар не смог удержаться и громко заржал.

– Не смешно, – обиженно сказал Фараон.

– А по-моему – очень смешно, – всхлипывая от смеха, ответил повар. – Вот смотри: во-первых, на свою виллу Луций Корнелий Сулла Феликс вообще может никого не пускать, если ему заблагорассудится. Это так, Луций Корнелий?

– Так, – спокойно, даже как-то безмятежно подтвердил Сулла, который успел крепко приложиться к кубку и с непонятным выражением лица разглядывал двоих пришельцев из будущего.

– Так, – подытожил Вар. – Теперь дальше. Про вторую пулю ты и не вспоминаешь. А она, между прочим, разворотила жбан вон тому блондинчику и преспокойно улетела дальше, приземлившись черт знает, где. Нати ее будет ой как непросто. И, наконец, в-третьих, – он понизил голос и заговорщически наклонился к Фараону, чувствуя, как в ноздри шибает почти забытый со времен армии, медный и густой запах человеческой крови.

– Что – в-третьих? – насупившись, спросил Фараон.

– Здесь не вскрывают трупы, чтобы установить настолько очевидную причину смерти! – снова жизнерадостно заржал совершенно бездушный повар, которого никак не смущали свеженарубленные трупы.

Отсмеявшись, он выставил вперед ладони:

– Нет, но если ты хочешь, например, провести сеанс гадания на потрохах, то без проблем!

– Так ты что, еще и гаруспик, Авл Мурий? – заинтересовавшись, вклинился в разговор Сулла. – Ты гадаешь на печени? Или тебе нужны какие-то другие внутренности? Я думал, для этого используют печень овцы…

Для Варфоломея это стало последней каплей: взвыв от смеха, он сложился пополам и стал хохотать – до икоты, вытирая кулаками слезы, выступившие на глазах.

– Нет, что ты, Луций Корнелий! – с ужасом отозвался валлиец. – Я так, просто…

– Не стесняйся, друг! – благодушно успокоил его римлянин. – Если нужен особый инструмент, ты только скажи. У меня в коллекции есть одна редкость: говорят, этрусские гаруспики в стародавние времена пользовались такими, чтобы извлекать печень одним движением. Где-то тут он валялся… я, помню, спьяну хвастался им перед актеришками…

Кряхтя, Сулла полез под стол, загремел там чем-то, и, наконец, выпрямился, держа в руках…

Вар с изумлением уставился на этот предмет и еще раз протер глаза: теперь уже чтобы убедиться, что его не подводит зрение. В руках у хозяина виллы была… да нет, не может такого быть… была малая пехотная лопата, в точности похожая на ту, которую в 1870 году запатентовал, или еще запатентует, датчанин Линнеманн. Только этот инструмент был целиком отлит из позеленевшей бронзы и сплошь украшен каким-то замысловатым орнаментом.

Вар сел на плитку дорожки, махнул на все рукой и снова принялся хохотать, глядя на вытянувшееся лицо Фараона.

– Вы… меня… убьете… друзья! – проикал он. – не… могу… больше!

– Да тьфу на вас! – в сердцах выразился валлиец, отшвырнул пугио и широкими шагами, решительно, подошел к столу. Взял валявшийся опустевший кубок, выдернул пробку из бутылки «Буннахевена», налил кубок чуть ли не до половины. Выдохнул и неколькими глотками осушил до дна. Закусил остывшим ломтиком пиццы.

– Силен, мужик, – по-русски прокомментировал это священнодействие Варфоломей.

– С кем поведешься, – так же, по-русски ответил Фараон и содрогнулся: – Ой, как хорошо пошло-то…

Вилла как-то незаметно заполнялась людьми. А точнее – рабами, и Вар приметил как минимум одно знакомое лицо – вилика-управляющего Батия. Правда, сначала вокруг сада обошел центурион Марк Скарон, который очень внимательно изучил каждого покойника, и потом задумчиво и с явным уважением покосился на гостей Суллы. Поймав его взгляд, Вар вдруг хлопнул себя ладонью по лбу.

– Вот же я тормоз! – он вскочил и решительно направился в сторону винного погреба. Вернулся, таща на плече здоровенную цветастую амфору.

– Ага! – обрадовался Сулла. – Ты все-таки до него добрался, Вар Квинтилий!

– И не только до него, – пропыхтел повар, – но и еще до одного, страстно желавшего твоей смерти. Он там, у входа в погреб отдыхает…

– Стало быть, шестеро, – Луций Корнелий медленно загнул пальцы на левой руке и прибавил к ним указательный на правой. – Похоже, мой счет к семейству Мариев только что еще вырос.

Молчаливые рабы унесли трупы. Лужи крови кто-то быстро и незаметно засыпал песком там, где они впитались в землю. На плитке дорожек никаких следов уже не осталось – пожалуй, только стыки между плитками в нескольких местах чернели, отличаясь от всех прочих.

– Наконец-то, – проворчал хозяин виллы. – Уже давно день на дворе…

«День?» – изумился Варфоломей и впервые посмотрел на небо. Солнце давно уже встало, но нет, это все-таки был еще не совсем день. Скорее, позднее утро, и роса на цветах еще не успела высохнуть. Он пригляделся пристальнее: капли были слишком темными. Чья-то кровь брызнула и сюда тоже. Повар поморщился и потянулся к амфоре, гадая, как налить оттуда вина. Но амфора уже опустела. Вышколенные услужливые рабы, скользившие вокруг стола, точно тени, споро перелили вино в кувшины, и кто-то из них с поклоном указал Вару на полный до краев серебряный кантарус – здоровенную чашу с двумя ручками, на которой были отчеканены какие-то античные мужики, голые, но с копьями. Критически прикинув свои возможности, Варфоломей предпочел взять кубок и зачерпнуть прямо из чаши.

– Господин… – прошепелявил старый раб-виночерпий, который вырос прямо за плечом у повара, торжественно помахивая чем-то вроде поварешки на длинной ручке. – Как разбавить вино господину?

– А не надо разбавлять, – устало махнул рукой Вар, и в глазах раба мелькнул панический ужас. – Я парень простой, выпью так.

– По-скифски предпочитаешь, Вар Квинтилий? – подняв белесую бровь, осведомился Сулла, уже переодетый в чистое и умытый. – Не разбавляя, будто варвар?

И тут же, убрав из голоса нарочитую аристократическую гнусавость, ухмыльнулся.

– Как же, помню, пивал и я неразбавленное, особенно после боя, когда кровь еще кипит, а руки так и ходят ходуном, хватаясь то за рукоять меча, то за пугио. Пей, как твоей душе угодно, друг! Здесь никто не посмеет тебя осуждать.

Вар благодарно кивнул, и с головой погрузился в омут бытового пьянства. Он с наслаждением осушил кубок густого, терпкого и удивительно вкусного вина, крякнул и восторженно помотал головой.

– Ты только что выпил изумруд, – спокойно сказал Луций Корнелий, не переставая ухмыляться и присматриваясь к очередной бутылке виски. Вар поперхнулся.

– В смысле?

– В смысле, такая порция этого вина стоит столько же, сколько хороший изумруд чистой воды вот в этом перстне – квирит, не чинясь, сунул под нос собеседнику жилистую кисть руки. На среднем пальце красовался большой золотой перстень искусной работы, изумруд в оправе кольца сыпанул в глаза Вару зелеными искрами.

– Ух ты! – не сдержался тот. Вообще-то, к ювелирным побрякушкам мужчина был равнодушен, и редко надевал даже единственное серебряное кольцо с изображением будды Амиды – японский подарок Томико. Он любил, чтобы во время возни у плиты руки были свободными от всего – даже от часов. Но перстень Суллы поневоле внушал уважение: тяжелый и массивный, он выглядел древним.

– Мне преподнесли его ребята из второй когорты, после взятия Афин, – охотно поделился историей перстня его владелец. – Сказали: нашли, мол, в одной шкатулке, когда потрошили дом богатея. Так тот волочился за ними на коленях и вопил на ломаном нашем, что, мол, это перстень самого Агамемнона, который тому достался при дележе добычи под стенами горящей Трои… Берите, мол, все, но перстень оставьте. Ребята так и поступили. Взяли все, а богачу раскололи башку. Кто его знает, Вар Квинтилий, владел ли этой штукой сам вождь ахейцев – Гомер-то к перстню не прилагался, чтобы как следует воспеть или хотя бы придумать хорошую историю в духе «Илиады», – Сулла фыркнул и крутанул перстень на пальце, – но я не стал отказываться. Парни-то ко мне со всей душой, а могли бы кинуть цацку в общий котел. Надел я его на палец, и сразу понял – точно, как для меня сделан! Пусть им хоть дикарь Аякс Теламонид владел, да хоть сам ветхий Приам – неважно.

С минуту Сулла сидел молча, глядя на изумруд. Глаза его будто заволокла тень.

– Верий Тибулий, центурион, который от всех парней преподнес мне этот перстень, давно мертв – убит на войне с Митридатом, и сгорел на костре под Орхоменом. Наших мертвых мы тогда сожгли всех, а дохлый сброд Архелая, Митридатовой шавки, побросали в болота Копаиса…

Он встрепенулся.

– А знаешь, что, Вар Квинтилий! – Сулла неуловимым движением сдернул перстень с пальца и на открытой ладони протянул его Варфоломею. – Прими его в подарок! Сегодня вы спасли мне жизнь, и если бы не твое великолепное владение этими… как ты их называешь… сан-то…ку – я бы наверняка валялся в саду собственной виллы с перерезанной глоткой. Это малая плата за тот дар, который ты сделал мне!

– Э… ы… – изумленный Вар сидел с отвисшей челюстью. Сулла по-своему истолковал его замешательство и вложил перстень в ладонь своего гостя.

– Будь уверен, для Авла Мурия у меня найдется подарок не хуже! – успокоил он.

– Но…

– Возражений я не приемлю, друг, – в обманчиво мягком голосе Суллы Счастливого лязгнула сталь.

– Это поистине царский подарок, Луций Корнелий, – решительно ответил повар, и надел перстень на безымянный палец.

– Руки-то у тебя побольше моих будут, – одобрительно глянул бывший диктатор. – Но сидит, как влитой. Так выпьем же! И это… Авл Мурий! Может хоть ты девку себе заберешь, а?

Фараон, до этого молча с улыбкой наблюдающий за процессом, поперхнулся и обдал раба-виночерпия фонтаном брызг. Сулла заржал, как гиена.

А дальше они снова пили, и был вечер, и снова было утро, потом Вар и Фараон отмокали в бассейне местных терм, в очередной раз выгоняя из себя алкоголь в раскаленном зале терпидария.

Воспоминания смешались в бесконечный яркий калейдоскоп.

Вот Вар зачем-то бьется на кулачках с одним из легионеров Марка Скарона, а потом объясняет ему хитрый прием, которым отправил его валяться на песке гимнастической площадки. Вот Фараон с видом великого кладоискателя роется в почти пустом мешке и, торжествуя, извлекает оттуда бутылку «Скапы», сквозь которую просвечивают янтарные лучи солнца; а вот снова валлиец – взгромоздившись прямо на стол, с чувством декламирует стихи Катулла.

Ну-ка, мальчик-слуга, налей полнее

Чаши горького старого фалерна,

Так велела Постумия – она же

Пьяных ягод пьянее виноградных.

Ты ж, погибель вина – вода, отсюда

Прочь ступай! Уходи к суровым, трезвым

Людям: чистым да будет сын Тионы!

– Это кто? – спрашивает Сулла.

– Гай Валерий Катулл! – отвечает Вар, и тут же ловит на себе убийственный взгляд Фараона. «Ох, черт! Ему же сейчас лет семь, не больше!»

– Катулл? – морщит лоб Сулла. – не слыхал о таком. Но складный виршеплет, сразу видно, знает толк в вине и бабах! Не то что этот… как его… которого я гнать с виллы велел… Да к Эребу его!

И снова льется вино пополам с виски, одни лица сменяют другие. Улучив момент, Вар тихо шепчет, поглаживая татуировку Катрины:

– Мы уже выпили столько, что можно наполнить небольшой бассейн для омовений. Это ты, что ли, помогаешь держаться на ногах?

Нет ответа.

Одно из самых ярких воспоминаний той череды дней осталось в памяти Вара намертво, точно вырубленное в граните.

– Марк Скарон! – спросил он зачем-то, когда центурион оказался рядом после очередного доклада Сулле о том, что все благополучно. – А как в легионе кормят?

– Кормят? Да как… – растерянно отозвался тот, переминаясь с ноги на ногу. – Кормят сытно, особых разносолов не дают. Испокон веков так кормили. В походе и вовсе готовим себе сами. Сыпанул в котел пшена, нарезал солонины или сала, пару луковиц бросил, и хорошо, если вяленая баранина есть. А потом знай, помешивай ложкой в котелке, пробуй, да подсаливай, пока не сварится. Ешь, да радуйся, поской запивай.

– Не возражаешь, досточтимый Скарон, если я приготовлю тебе и твоим людям кое-что сытное и не такое приевшееся?

– Кто ж откажется? Солдат любому разносолу рад, – Скарон неловко пожал плечами. – Ежели, конечно, Луций Корнелий Сулла позволит…

– На моей вилле, Марк, ты можешь хоть всех девок трахнуть, – проскрипел Сулла, потягиваясь до хруста костей, – и не только девок. Евтерпия не трогай, он обидчивый, а остальных можно… А уж на кухне и в винном погребе дозволяю тебе быть, как дома. Зря ты, что ли, меч того засранца от меня отвел? Я помню, Скарон, все помню.

Центурион вытянулся во фрунт, но по глазам было видно – рад и доволен, как старый, верный боевой пес, которому только что перепал сочный кровавый шмат свежего мяса.

Вар поманил его за собой, и через минуту они завалились на кухню в сопровождении любопытствующих солдат, отпускающих соленые шуточки, распугавшие всех местных кухарок и поваров. Потом Вар быстро замесил тесто и раскатал тонкие лепешки, не забывая живо описывать каждый свой шаг и запивать все вином, то и дело чокаясь кубками с центурионом. Бросить лепешку на смазанный салом железный лист, под которым потрескивает пламя очага. Перевернуть. Сдернуть с огня. Положить на лепешку хорошую порцию мелко порубленного и обжаренного мяса, вареные бобы, крупно нарезанный лук-порей, порвать руками листья салата. Плеснуть немного соуса на основе оливкового масла, колечки черных оливок. Ловко завернуть, добавить еще густого мясного соуса – это уже от себя лично.

Марк Скарон откусил сразу половину древнеримской шаурмы и принялся жевать так, будто неделю питался только солдатскими сухарями.

– Пафнет! Фкуфно! – объяснил он с набитым ртом. Лапищи легионеров умоляюще потянулись к Вару. «Вот так, одним махом, кулинарная история мира пошла немного по другой колее! – подумал он, раскатывая лепешки. – Хотя где-нибудь в Африке наверняка такое давным-давно придумали».

Фараон лучше всего запомнил другое.

Подробнейшие рецепты перегонки ячменного солода, старательно записанные Евтерпием. И, как вишенку на тортике – рисунок куба, который во всей красе выполнил на дорогущем пергаменте вызванный из Рима сонный и перепуганный художник, долго не соображавший, что от него потребовалось страшному Сулле Счастливому. Зато потом, когда за свой труд грек получил в награду даже не денарии – целый мешочек полновесных золотых ауреусов, и глаза его стали похожи на две плошки, счастье художника было не передать словами. Прижимая к груди награду, он пятился к воротам виллы, мелко кланяясь и улыбаясь так, что валлиец побоялся, как бы уголки рта не сошлись на затылке, точно у Шалтая-Болтая.

– Эй, Евтерпий! Отряди-ка с этим мазилкой пару рабов покрепче, пусть проводят до дома. А то его мигом разденут догола, уж больно счастливый, только что не светится... А по пути пусть намекнут, чтобы держал язык за зубами, – лениво приказал Сулла, с любопытством разглядывая чертеж.

Вилла Суллы Счастливого. Шестью днями позже

Когда вихрь воспоминаний стал замедляться, оказалось, что прошла почти неделя. Но вот что интересно – усталости у собеседников не было ни в одном глазу. Сам Сулла, глаза которого немного покраснели от недосыпа, выглядел удивительно бодро, и даже будто помолодел: волосы стали гуще, разгладилась пара морщин.

Варфоломею это почему-то не казалось удивительным. Изумляло его другое. В тощем, и с виду совсем опустевшем мешке валлийца снова и снова, точно силой неведомой магии, обнаруживалась бутылка отменного виски. И беседа вспыхивала с новой силой, а темы для разговора не кончались. Время будто замкнулось в кольцо над этой виллой, бесконечно вращалось вокруг сада и триклиния. Сулла рассказывал о своей молодости, делился ехидными замечаниями о политике Сената, вспоминал Югуртинскую войну, описывал людей, с которыми довелось встречаться.

«Диктофон бы! Полцарства за диктофон!» – мысленно взвыл Вар не один десяток раз, слушая эти рассказы. Он понимал, что изменчивая человеческая память постепенно сотрет мелкие детали, затянет туманом подробности. И поклялся себе, что непременно запишет все, как только вернется в «Дубовый Лист».

А потом все закончилось – так же неожиданно, как и началось.

– Уважаемый Авл Мурий, – Евтерпий, как всегда неслышно возникший рядом, виновато поклонился, извиняясь, что прервал беседу. – Тебя у ворот просит какой-то… – он пренебрежительно двинул бровями, ухитрившись вложить в этот короткий жест истинно патрицианское высокомерие, удивительное для вольноотпущенника, – какой-то плебей, по виду – вылитый бандит-субуранец. Внутрь его, конечно, не пустили, так он просил передать, что, мол, «все вернулось, и он ждет обещанного». Не знаю, о чем болтает.

– Зато я знаю! – Фараон, широко улыбаясь, подпрыгнул, точно на пружине. – Прошу прощения, Луций Корнелий, я сейчас. Должен тому парню денарий.

Он поспешно ушел и спустя короткое время вернулся. Кивнул Вару, и тот понял – время пришло, теперь точно. Он встал, поглядел на перстень с изумрудом и перевел взгляд на Суллу, молча и серьезно смотревшего на компаньонов.

– Ничего не объясняй, Вар Квинтилий. И ты тоже, Авл Мурий, – сказал бывший диктатор. – Это совершенно ни к чему. Сейчас вы уйдете, и я точно знаю, что на этот раз боги благоприятствуют вам, а не мне. Меня они лишили лучших собеседников за всю мою жизнь, и вот-вот отнимут замечательнейших собутыльников. Вы не вернетесь, и, скорее всего, исчезнете не только с моей виллы, но из Рима тоже. Это были славные дни, будто целая жизнь уместилась в них.

Он встал и протянул гостям обе руки. Вар и Фараон стиснули крепкие ладони квирита. Потом Сулла отпустил их руки и коротко кивнул.

– Идите, друзья, – сказал он. – И вот что, Авл Мурий. Я обещал тебе не менее достойный подарок, чем твоему товарищу. Возьми эту шкатулку.

Он подтолкнул по столу небольшую изящную шкатулку слоновой кости.

– В ней лежит флакон с противоядием самого Митридата Евпатора. Он носил этот флакон на груди. Не спрашивай, как он достался мне, поскольку этот старый понтийский пройдоха все еще жив, Рим пока не отрубил этой змее голову. Ни один яд не в силах одолеть это снадобье. Надеюсь, что тебе никогда не придется на себе испробовать силу «митридатиума». Но вот что интересно – я обнаружил, что эту смесь можно использовать в качестве хорошего мужского аромата, который невероятно нравится женщинам всех возрастов. Так что расходуй его бережно, друг мой. Приятно пахнуть – это ведь тоже важно!

Луций Корнелий Сулла подмигнул и расхохотался.

Так они и оставили римлянина – уходя по дорожке виллы, не оглядываясь и слыша за спиной раскаты смеха.

Рим. Район Субура. Каупона «Дубовый Лист»

– Как же я рад, – сказал Фараон.

– И я, – отозвался Варфоломей.

Они стояли и смотрели на дверь, пробитую заклепками, на два светильника над входом и нарисованный чуть выше дубовый лист рядом с винным кувшином. Скамейка, на которой обычно сидел охранник, на этот раз была пуста.

– Похоже, это недвусмысленный намек, – посмотрев на пустующую скамью, заметил валлиец.

– Согласен.

Вар толкнул дверь, и оба вошли внутрь. В каупоне опять было пусто, ни души.

Хотя нет.

Одна душа сидела прямо на стойке и злобно таращилась на них.

Мануанус Инферналис выглядел неважно. Щетина на его тощем теле торчала какими-то особенно неопрятными клочьями, хобот выглядел так, будто его жевали. Выпучив глаза, монстр смотрел на приятелей. Потом он издал жалобный стон и повалился на стойку, раскинув лапы.

– Ой, ну вот только не надо тут обморок изображать, – сказал бессердечный Варфоломей.

– Неть! – обвиняюще скрежетнул Мануанус. – Мясь неть! Корьмь неть! Коть съель! Коть сыть! Голодать!

Он втянул живот до самого позвоночника, окончательно превратившись в памятник жертвам Великого ирландского голода. Всем своим видом домашний монстр показывал, какие муки он перенес.

– Кстати, а кот-то где? – озадаченно спросил Фараон. В ответ Мануанус разразился невнятными ругательствами, замахал костистыми конечностями и принялся подпрыгивать на стойке.

– А тряпки свои ты зачем на очаге разложил? – осведомился Вар неласково. Потом принюхался и протянул: – А-а-а. Ясно…

– Коть! – взвизгнул Мануанус Инферналис. – Коть мокрь! Гадь коть!

Черный котенок обнаружился на полке у двери. Точнее, это был уже вполне себе крупный кот взрослых размеров. Он приоткрыл один глаз, когда Фараон почесал его заухом, громко затарахтел и подставил теплое брюхо.

– За неделю вымахал, а? – озадаченно сказал валлиец. – Это как так?

– Неть! – рявкнул Мануанус. – Годь! Годь рось!

– Год?

Оба приятеля застыли с открытыми ртами. Первым пришел в себя Вар. Повар обвел взглядом зал «Дубового Листа» и укоризненно спросил:

– Ну и где тебя носило?

Что-то звякнуло и выкатилось из-под лапы у кота. Блестящий кругляшок, подскакивая, покатился по полке. Валлиец подставил ладонь и поднес ее к глазам.

Крупная золотая монета лежала портретом вверх.

– Victoria Dei Gratia, – медленно прочитал хозяин «Дубового Листа». – Соверен. Тысяча восемьсот сорок второй год.

Вар подошел и тоже посмотрел на профиль молодой королевы Виктории.

Хмыкнул.

– Что думаешь?

– Пойду-ка я, пожалуй, почитаю.

– Что почитаешь?

– Про викторианскую кухню, – вздохнул повар.

– Вот как, – пробормотал валлиец. – Ну что ж. Интересный намечается поворот.

Глава 14. Тени в переулках

Дьявол молча глядел на Варфоломея, и в глазах его клубился страх, ярость от того, что его лишили добычи, застигнув врасплох на месте, где он меньше всего хотел бы сейчас находиться, и… что-то еще. Варфоломей не понял, что.

Неудивительно. Было темно, как в бочке – в этом грязном переулке не горел ни один фонарь, ближайший сейчас освещал Коммершиал Стрит, там же прохаживались и местные «бобби», постукивая своими дубинками по стенам и кованым оградам. В переулки полиция совалась редко, здесь было царство крыс, нищих, дешевых шлюх. И Дьявола.