Текст книги "Отавало идет по экватору"

Автор книги: Вадим Листов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 22 страниц)

Глава четвертая. О Гуаякиле, нефти и креветках

Гуаякиль – зеркало страны

 Гуаякильцы называют свой город зеркалом всей страны. В этом есть свой резон. Гуаякиль – торгово-промышленное и финансовое сердце страны, ее главные морские ворота. Гуаякиль – не просто центр всей деловой жизни Эквадора, это своеобразный символ эквадорского капитализма, и в частности того слоя национальной буржуазии, который называют буржуазией Косты, ее важной и всевозрастающей роли в определении политических судеб страны. Именно в Гуаякиле взяло старт капиталистическое развитие Эквадора. Здесь промышленный прогресс достиг наиболее высокого уровня. Здесь в ноябре 1922 года вышел на национальную арену рабочий класс, заявив о себе первой всеобщей стачкой, здесь же он и сейчас ведет свои главные бои.

Гуаякиль. Старая часть города

Гуаякиль служит главным портом Эквадора с давних пор, со времен конкисты. Основан он был Себастьяном де Белалькасаром в 1535 году, затем сожжен дотла мятежными индейцами и переоснован в 1537 году Франсиско де Орельяной. Здесь раньше, чем в других районах, развилась торговля, здесь всегда сильна была компрадорская буржуазия. Из горных районов по дорогам и рекам сюда стекаются полезные ископаемые, продукция сельского хозяйства. Отсюда уходят за границу экспортные товары – кофе, какао, сахар. В недалеком прошлом через гуаякильский порт вывозили рис, а в годы второй мировой войны в США отправляли большие партии бальсы, которая требовалась для авиастроения. Через Гуаякиль проходит и большая часть эквадорского импорта: океанские суда под флагами разных государств доставляют сюда промышленное оборудование, потребительские товары.

От жителей Гуаякиля можно услышать такое выражение: "Один из великих путешественников прошлого назвал Гуаякиль "тихоокеанской жемчужиной"". Не Эсмеральдас, не Манта и не Мачала, стоящие на океанском берегу, а именно речной Гуаякиль считается колыбелью эквадорских мореходов. Если верить местным источникам, то именно здесь был построен первый во всей (!) Латинской Америке пароход. Нельзя ни согласиться с мнением "одного из великих путешественников прошлого", ни поставить его под сомнение: тот приближался к Гуаякилю на корабле, со стороны моря, а теперь к нему подлетают на самолете и первое знакомство с ним – с воздуха. С высоты же птичьего полета самый большой город Эквадора предстает не "голубой жемчужиной", а огромным серым пятном, рассеченным вдоль и поперек четкими пунктирами улиц и едва ли не со всех сторон окруженным водой: река Гуаяс и ее бесчисленные рукава и заводи накрыли город такой густой сетью, что вырваться из нее он не в состоянии.

Гуаякиль – 'морские ворота' Эквадора

Главный морской порт Эквадора и одновременно его главный речной порт расположен в двух десятках километров от побережья океана и совсем близко от того места, где, собственно говоря, и рождается река Гуаяс при слиянии рек Бабаойо и Дауле. Длина моста, перекинутого с одного берега на другой, – четыре километра. Длина всей реки – около 30 километров. И мост, и берега напоминают о том, что Гуаяс – река, хотя в сущности она представляет собой скорее морской залив, глубоко врезавшийся в сушу и «совпадающий» с руслом реки. Дважды в сутки жители Гуаякиля становятся свидетелями приливов и отливов. Когда начинается прилив, река набухает и катит свои воды вверх по течению. С отливом она приносит массу растительного мусора, обнажает поржавевшие бока судов, стоящих на якоре в ожидании места у причала или принимающих груз с небольших шаланд. И во всякое время суток по водной глади снуют катера, лодки с навесными моторами, речные трамваи, порой можно увидеть и индейскую пирогу под примитивным парусом, которая плывет, робко прижимаясь к самому берегу.

Проспект в центре города

Местом рождения, колыбелью Гуаякиля считается холм Санта-Ана. Возвышавшийся среди низких, болотистых мест, он служил надежным «фундаментом» для сооружения здесь первых домов. Отсюда город стал разрастаться в разные стороны. Квартал Лас-Пеньяс, расположенный на склоне холма, круто обрывающемся к воде, пожалуй, единственная часть колониального Гуаякиля, сохранившаяся до наших дней. На вершине Санта-Аны до сих пор стоят немые свидетели истории города-порта – руины старинных фортов Планчада и Сан-Карлос. Да и стены домов, обращенные к реке, больше напоминают крепостные стены, готовые в любой момент к встрече с пиратами. О тех неспокойных временах туристам напоминают и старинные пушки, навечно застывшие на постаментах на вершине холма и у его подножия – у входа в тесные и кривые улочки «гуаякильского Монмартра»: столь лестным эпитетом квартал Лас-Пеньяс обязан выставкам, которые местные художники устраивают там ежегодно в последнюю неделю июля.

Гуаякиль. Памятник Сукре – герою борьбы за национальную независимость Эквадора

В Лас-Пеньясе все сохраняется в неизменном виде с колониальной поры: булыжные мостовые и фасады домов, вычурные решетки балконов и старомодные уличные фонари. На стенах нет мемориальных досок, которые напоминали бы об исторических событиях или выдающихся людях. Но возле одного дома мы замедлили шаг. С виду он был неказист и непривлекателен: один-единственный этаж, казалось, врос в землю, почти глухая стена, выкрашенная в блеклый розовый цвет, если и привлекала внимание, то разве что несоразмерно маленьким окном да массивной дверью из тех толстых, «средневековых» досок, которые не поддаются воздействию ни тропического климата, ни беспощадного времени. Мой неизменный спутник Хосе Солис Кастро, журналист и один из руководителей Компартии Эквадора, кивнул на дверь и многозначительно промолвил:

– А здесь некоторое время жил – кто бы ты думал? – Эрнесто Че Гевара. Да-да, Че Гевара. Он останавливался в Гуаякиле проездом в Мексику. Когда-нибудь на этом доме установят мемориальную доску в память о выдающемся латиноамериканском революционере. Пока же здание напоминает только о колониальной старине.

Памятник Элою Альфаро в Гуаякиле

Гуаякиль не был столь богатым городом, как лежащая к югу Лима, бывшая столицей вице-королевства Перу. Однако пираты часто наведывались сюда, штурмом захватывали город и грабили его. Существует версия, что по гуаякильским улицам вместе с другими пиратами бегал и Александр Селкирк, прототип Робинзона Крузо. Боцман с пиратской галеры «Сэнк пор», он был в феврале 1704 года высажен на необитаемом острове чилийского архипелага Хуан Фернандес. Через четыре года и четыре месяца его снял с острова и доставил в Лондон капитан Вудс Роджерс, один из английских флибустьеров, скитавшихся по морям в конце XVII-начале XVIII века. Роджерс, кстати и сам высаживавшийся в Гуаякиле, выпустил книгу под названием «Путешествие вокруг света от 1708 до 1711 года», в которой рассказал и историю боцмана Селкирка. Позже Селкирком заинтересовался Даниэль Дефо, воссоздавший его жизнь на необитаемом острове в своем романе; что же касается его похождений в Гуаякиле, то упоминание о них можно встретить лишь на страницах туристических путеводителей.

Гуаякиль растет вширь за счет окраин

Экономическая история Гуаякиля всегда была связана с судьбой того сельскохозяйственного продукта, который в тот или иной период играл главенствующую роль в экспорте страны. Сначала это было какао. Уже через десять лет после провозглашения Эквадора независимой республикой четко обозначился процесс зарождения торговой буржуазии Гуаякиля. Местные торговцы скупали у индейских сборщиков каучук и жареную скорлупу какао-бобов и продавали их оптовикам, занимавшимся «международной торговлей». Очень скоро именно оптовики стали наиболее влиятельной прослойкой местного общества. Шло время. Жареную скорлупу какао сменили какао-бобы. За чисто внешней сменой декораций скрывались важные социально-экономические изменения: владельцы плантаций какао начали платить пеонам твердую заработную плату, и, таким образом, на эквадорскую социальную сцену впервые вышел наемный труд.

Минуло сто лет. О какао, которое на протяжении целого века было властителем эквадорской экономики, вывело страну на первое место в мире по производству какао-бобов, теперь даже не вспоминают. В стране царит банановая эйфория. На авансцену выходят транснациональные фруктовые компании, привлеченные в Эквадор дешевой рабочей силой и льготами, которые предоставляли им правящие круги. Особенно щедрыми они были в конце 40-х – начале 50-х годов, когда судьбы страны вершил крупнейший латифундист, поставленный во главе республики, Гало Пласа, большой друг семейства Рокфеллеров (этой дружбе, как утверждают эквадорцы, Гало Пласа позже был обязан постом генерального секретаря Организации американских государств). Центром деятельности "транснационалов" был, разумеется, Гуаякиль.

Олигархия Косты, получая баснословные прибыли от своих плантаций и эксплуатации дешевого труда сельскохозяйственных рабочих и не вкладывая их в развитие национальной промышленности, тем самым создавала объективные предпосылки для усиления экономической, а, следовательно, и политической зависимости страны от иностранного капитала. Эта пагубная политика дала себя знать еще в начале нынешнего века. Вот красноречивый пример. В 1916 году, когда в Европе в разгаре была первая мировая война, Эквадор экспортировал один миллион кинталей какао-бобов (1 кинталь – 46 килограммов). Но кончилась война, и период "жирных коров" сменился периодом "тощих коров", то есть на смену процветанию пришел экономический спад. В 1923 году экспорт какао-бобов сократился на одну треть. Одновременно упали и цены на них на мировом рынке.

Разразившийся кризис ударил по жизненным интересам народных масс, которые поднялись на защиту своих прав. 15 ноября 1922 года всеобщая стачка трудящихся Гуаякиля, руководимая Рабочей федерацией провинции Гуаяс, переросла в широкое народное выступление. Власти ввели войска, и солдаты учинили на городской набережной кровавую бойню. В муках, борьбе и крови выходил на политическую арену новый класс – рабочий класс Эквадора, и именно в Гуаякиле он во всеуслышание заявил о своем праве на лучшую жизнь.

Сегодня знаменитая на всю страну набережная Малекон – излюбленное место отдыха горожан. К самому парапету подступают стройные акации с пышными кронами. А на реке, словно чайки, сбились в стаю белоснежные яхты и парусные боты. Они покачиваются на якорях возле отслужившего свой век колесного парохода, который поставлен на вечную стоянку и переоборудован под плавучий ресторан с названием "Пират".

Днем на Малеконе пустынно. Зато по вечерам все скамьи заняты людьми, отдыхающими после трудового дня. Таинственный плеск речной воды и мягкий свет фонарей, пробивающийся сквозь зелень листвы, придают набережной в вечерние часы романтический, загадочный вид.

В той части Малекона, что ближе к речному порту и где находятся оптовый и розничный рынки, жизнь начинается спозаранку. Тут торгуют все, торгуют всем, торгуют в любом месте. Особой пестротой отличаются рыбные ряды. Блестит чешуей морская и речная рыба, тут же всевозможные дары моря – светло-розовые нежные креветки, крабы с бурыми панцирями, эластичные, как желе, и прозрачные, как желатин, кальмары, фиолетовые в пупырышках осьминоги, ракушки различных форм и оттенков. И над всем этим стоит едкий запах рыбы, водорослей и гниющих фруктов, от которого спирает дыхание и начинает кружиться голова. Фрукты, овощи, зелень не только на прилавках – ими завалены проходы между торговыми рядами. И, тем не менее, и фрукты, и овощи с каждым годом дорожают, становясь не по карману простым труженикам, как, впрочем, и рыба, выловленная тут же, в реке Гуаяс.

В утренние часы, когда солнце еще не успело "разогреться" и не палит так беспощадно, как в полдень, приятно пройтись по Малекону, полюбоваться его достопримечательностями. Главная из них – Ротонда – полукруглая белая колоннада, служащая фоном бронзовым фигурам Боливара и Сан-Мартина. Два героя национально-освободительной борьбы латиноамериканских народов встретились здесь в июле 1822 года, и Ротонда, как утверждают, сооружена на том самом месте, где произошло это событие.

Утверждают, что на этом месте встретились Боливар и Сан-Мартин

Нелишне напомнить об этом событии и его значении. Ведь именно после «гуаякильской встречи» Сан-Мартин передал Боливару бразды верховного командования патриотическими силами, а затем возвратился в Аргентину и сошел с политической сцены. Такова одна сторона медали. А оборотная? Имела ли встреча двух лидеров какой-либо особый – эквадорский аспект? Судя по последующему развитию событий, имела, и притом весьма важный. С этого времени началось ослабление власти традиционной олигархии – происпанской, феодальной, консервативно-клерикальной, господствовавшей в Сьерре, и усиление роли новой олигархии, воцарившейся на побережье. Отныне Кито надлежало оставаться центром политической и государственной власти, тогда как средоточием экономической жизни должен был стать Гуаякиль.

На улочках, берущих начало от Малекона, ранним утром тихо. Со стороны реки долетает прохладный ветерок, пахнущий йодом. Вот из ближайшего переулка выкатил тележку торговец апельсинами – время от времени он издает протяжные звонкие возгласы, оповещая о своем появлении. На другом углу устроился торговец кокосовыми орехами. Медленно и величаво выплыло из-за крыш солнце и залило светом дома, набережную, реку. Большой город проснулся и ожил. На Малеконе загремели металлическими ставнями – начали открываться оптовые склады, магазины москательных товаров. Вот из одного из них выкатили на тротуар бухты толстых канатов, пожилой усатый эквадорец уселся на них и закурил в ожидании первых покупателей.

В таких лачугах живет гуаякильская беднота

Основная масса покупателей спешит на Малекон, в ту его часть, которую все называют «Бухтой». «Бухта» – это узаконенный рынок контрабанды, где торгуют не только ширпотребом – от носков до мотоциклов, но и продовольственными товарами. «Бухта» – это беспрерывное бурление и гвалт, шарканье об асфальт тысяч подошв, оглушительные выкрики торговцев, рекламирующих свой товар, пронзительные сигналы автомобилей, продирающихся сквозь толпы покупателей или праздношатающихся, и все это дополняется шумами большого портового города. «Бухта», наконец, – это место, где наглядно проявляется «гуаякильский характер». В отличие от сдержанных и малоразговорчивых жителей Кито гуаякильцы веселы, открыты и шумливы.

Контрабандный рынок в "Бухте", как и подобные ему базары в Кито или Ибарре, – трудно объяснимый феномен. Нельзя с уверенностью сказать, какой именно аспект экономической политики правящих кругов отражает это явление. Страна нуждается в машинах, станках, промышленном оборудовании, а "транснационалы", хозяйничающие на эквадорском внутреннем рынке, при попустительстве властей наводняют его сигаретами и парфюмерией, зубной пастой и виски, радиоприемниками, магнитофонами, пленками с записями модных мелодий, дешевой обувью и "тряпьем", вышедшим из моды. И все это невысокого качества. Национальные предприятия не в силах конкурировать с массовым наплывом иностранного ширпотреба. Несмотря на протесты местных промышленников, "Бухта" растет и как явление, и как базар. Полиция же если и появляется там, то вовсе не для того, чтобы бороться с контрабандой, – "облавы" проводятся с целью конфисковать какие-то товары в пользу... самих полицейских.

Но вот день на исходе. Со стороны реки потянуло прохладой. В быстро темнеющем небе вспыхивают неоновые огни рекламы, а на Малеконе появляются первые парочки влюбленных. Постепенно городской шум стихает. Полная и чистая луна льет мягкий зеленоватый свет на реку, на стоящие на ней суда, на готовящийся ко сну Гуаякиль.

Заботы муниципальных властей

...Хосе Солис взглянул на часы: «Сейчас начнется»...

Мы сидели в плетеных креслах на балконе его квартиры и любовались величавой Гуаяс. Река текла неторопливо, словно хотела этим сказать, что вовсе не спешит на встречу с Великим океаном.

Вдали, в той стороне, где при слиянии полноводной Бабаойо и бурливой Дауле Гуаяс брала свое начало, возникала и вновь таяла в зеленоватом мареве дуга моста. Переброситься на одном дыхании с одного берега на другой мосту было не под силу, и он делал передышку на косе Пунтилья, которую природа будто специально для этой цели оставила на середине реки.

Гуаяс набухала на глазах. И вот, повинуясь законам Мирового океана, она повернула свои воды вспять и потекла против собственного течения. Пароходы, стоявшие на середине реки, начали разворачиваться. Вот повернулся танкер "Чимборасо" с оранжевыми бортами. Следом за ним – корабль, на борту которого белыми буквами было выведено "Диагара", в этот момент он принимал на борт с шаланд мешки с сахаром. Через несколько минут и "Чимборасо", и "Диагара", и другие корабли вытянулись параллельно набережной. А мимо них, мимо набережной с ее отелями, потоком разномастных машин и пестрым, говорливым базаром "Бухтой", мимо худенького мальчонки, удившего рыбу с плотика из трех бревнышек, который чудом удерживался на одном месте, поплыли вверх по реке полузатонувшие бревна-топляки, островки травы, речной мусор. Впечатление от этого создавалось такое, как будто земной шар неожиданно начал вращаться в обратном направлении.

Наконец прилив достиг своего пика. Желтая масса воды подступила к самому парапету набережной. В тот же момент, словно укрощенная властной рукой, река остановила свой бег и замерла, спокойная и неподвижная. На какое-то время застыло и все, что было на ее сверкающей глади. Потом, стряхнув оцепенение, она ожила, повернула в обратную сторону и опять потекла на встречу с Великим океаном.

Дважды в сутки с точностью хронометра океанский прилив вспучивает реку Гуаяс. Дважды в сутки стоящий на ее правом берегу Гуаякиль чувствует себя настоящим приморским городом. Когда же сила прилива больше обычного, как это часто случается в сезон дождей, тогда вода затопляет не только районы, расположенные в нижней части города, но и набережную, подступает к стенам городского муниципалитета.

– Река – наша кормилица и наша мучительница, – говорил алькальд Гуаякиля Боливар Кали. – В полуметре под ногами уже вода. Мы в буквальном смысле слова живем на воде – всего пять метров над уровнем моря! Да и тропики о себе постоянно напоминают. Не приведи господь, во время прилива пройдет сильный ливень – хлопот не оберешься. Поэтому осушать болота, на которых стоит город, обеспечивать население питьевой водой, прокладывать канализацию – первейшие задачи муниципалитета.

Наша беседа проходила в служебном кабинете алькальда. За широким столом, обтянутым шоколадного цвета кожей, в таких же шоколадных креслах сидели советники муниципалитета и шумно обсуждали какие-то финансовые дела. С высоких стен из золоченых рам на "отцов города" скептически взирали "отцы отечества" – Симон Боливар, первый президент Эквадора Хуан Хосе Флорес и первый алькальд Гуаякиля Хосе Хоакин де Ольмедо.

Откинувшись в кресле, алькальд обвел взглядом развешанные на стенах фотографии старого Гуаякиля, панорамную фотографию города наших дней, карту городских кварталов.

– С тех далеких времен, когда здесь обитали индейцы племени уанкавилька, много воды утекло, – сказал он. – Население сегодняшнего Гуаякиля достигло одного миллиона двухсот тысяч человек и продолжает ежегодно увеличиваться на пять-шесть процентов, то есть на шестьдесят – семьдесят тысяч человек, в основном за счет притока сельских жителей. Еще быстрее растут городские проблемы.

Многочисленные рукава и протоки, лиманы и заводи на окраинах Гуаякиля никогда не высыхают – океан и тут полновластный хозяин. Его приливы вместе с тропическими ливнями наполняют водоемы до краев, заставляя хижины бедноты подниматься над водой на высоких сваях, рассказывал алькальд. Почва в черте города лишь в последние десятилетия стала твердеть – раньше она была совсем болотистой, и жители не решались возводить на плавунах каменные дома из опасения, что они "утонут". Поэтому дома, как правило, строились на сваях, деревянные, и, естественно, когда случались пожары, огонь пожирал целые кварталы.

Своеобразие почвенных условий породило своеобразные методы строительства. Сваи делались из гуаякана – дерева амазонской сельвы, по своим свойствам схожего с железным деревом. Со временем на смену сваям пришел фундамент, но и он был необычным: из стволов гуаякана укладывался настил, и уже на нем строились кирпичные, поначалу небольшие, здания. Позже такой метод стали применять и при строительстве высоких зданий с использованием железобетона. В наши дни многоэтажные дома возводятся даже в непосредственной близости от Малекона. Старых же, деревянных домов особенно много в более возвышенных, удаленных от реки районах.

Боливар Кали произнес немало добрых слов о своем городе.

Но еще больше алькальд сетовал по поводу нерешенных городских проблем. Муниципалитет, говорил он, совместно с министерством общественных работ подготовил программу развития городского хозяйства. Она предусматривает строительство семикилометровой набережной, новых путепроводов и транспортных развязок, мясохладобойни, других необходимых городу объектов. "Трудностей прибавляется, а бюджет не увеличивается", – несколько раз повторил он.

Мой собеседник хорошо знал городские проблемы, хотя занимал пост алькальда всего несколько месяцев. Его предшественника уличили в финансовых махинациях и отправили за решетку.

Перед тем как пойти на встречу с алькальдом, я долго разглядывал из окна отеля "Италия", где остановился, находившееся на другой стороне улицы серое здание муниципалитета. Увы, впечатление оно производило не самое лучшее. Многие стекла второго и третьего этажей были выбиты, вместо них желтели квадратики фанеры. Такие же квадратики виднелись и в круглом куполе, венчавшем здание. Не избежали разрушительных ударов времени и непогоды п многие t скульптурные детали, некогда украшавшие муниципальный дворец. У кондора, что стоял, распластав крылья, на крыше, в одном крыле светилась большая дыра, "простреленная" временем, а от другого осталась только половина. Три вазона, составлявшие единый ансамбль с кондором, завалились набок и висели на железных прутьях, грозя в любой момент сорваться и полететь вниз, а один и вовсе "выветрился" – от него осталась лишь верхняя часть, торчавшая на железном o пруте, словно фригийский колпак.

Поделившись с алькальдом своими наблюдениями, я вопросительно взглянул на него.

– Что поделаешь... – развел он руками. – Денег нет даже на ремонт здания...

Гуаякиль во многих отношениях оставил позади некоторые крупные города и даже иные латиноамериканские столицы. Центральная часть города выглядит вполне современно. Уличное движение организовано четко, хотя транспортные потоки и велики, особенно в часы пик. Круглый год бойко идет торговля, и прежде всего оптовая. Но сложностей много.

Жители Гуаякиля на каждом шагу сталкиваются, например, с нерешенными социальными проблемами. Трудно с общественным транспортом, который целиком находится в частных руках. Не хватает больниц, поликлиник, врачей. Почти полностью отсутствуют детские учреждения – на весь город всего восемь муниципальных детских садов.

Мало в городе и культурных учреждений. Если не считать кинотеатров, на экранах которых бушуют насилие и секс, то гуаякильцам и отдохнуть-то в сущности негде: ведь парки и скверы в городе тоже наперечет. Впрочем... В Гуаякиле, по данным местной печати, 88 дискотек, 165 бильярдных, 7 тысяч баров п питейных заведений...

Остро стоит такая важная социальная проблема, как народное образование. "Молодежь, особенно пришедшая из села, – свидетельствовала однажды газета "Универсо", – не учится: на частную школу нет средств, а государственных и муниципальных школ очень и очень мало".

А город растет, из года в год раздвигает свои границы. Происходит это главным образом за счет пригородов, занимающих болотистые зоны, где полностью отсутствуют водопровод и канализация, где нет ни электричества, пи телефонной связи. Особенно быстро растут кварталы бедноты в пойме реки, в низких местах, затопляемых во время прилива. За последнее десятилетие один из таких пригородов – Гуасмо превратился по сути дела в город-спутник: в нем обитает ныне около 150 тысяч человек. А на берегах речных рукавов и смрадных заливов с зеленой застоявшейся водой вырастают новые районы трущоб – Салинеро, Салитраль...

Из всех социальных недугов, подтачивающих организм Гуаякиля, самый болезненный, против которого у городского муниципалитета нет никаких противоядий, – массовая безработица. В городе более 250 тысяч полностью безработных. Перспективы же создания новых рабочих мест весьма туманны.

Гуаякиль – главный промышленный центр страны. Важное значение здесь имеют цементная, текстильная, пищевая промышленность, а также строительство. Среди промышленной продукции, отправляемой в разные районы страны, – ткани и обувь, мебель и цемент, красители и изделия из резины, сигареты и косметика, фармацевтические и продовольственные товары. В Гуаякиле сосредоточено 60% национальной промышленности. Однако гуаякильские предприятия не в состоянии поглотить всю ту рабочую силу, которая стекается в город со всех концов страны, и выходцы из деревни пополняют ряды городского люмпен-пролетариата.

Немало в Гуаякиле и кустарных мастерских. Я заходил в некоторые из них, любовался искусными творениями рук местных умельцев – скорняков и резчиков, гончаров и ювелиров, ткачих и вышивальщиц. Поражали убогая обстановка мастерских и примитивные орудия труда, какими работали мастера. Однако сильнее, чем обстановка, врезались в память их натруженные руки и неподвижные лица, на которых лежала печать апатии. "Нет сбыта – нет работы, а значит, нарушена суть жизни", – философски выразил глубину переживаемых трудностей скорняк в мастерской, где были выставлены на продажу седла из тисненой кожи, удивлявшие тонким художественным вкусом.

Безработица тянет за собой длинную цепь других социальных проблем: 52% населения Гуаякиля практически находятся вне пределов того, что именуется "минимальным уровнем жизни". Отсюда – быстрый рост преступности, проституции, наркомании. Муниципалитет пытается вести борьбу с этими социальными язвами. Но силы явно неравны, и властям приходится прибегать порой к крайним мерам. Так, в декабре 1981 года, "учитывая, что Гуаякиль является экономической столицей Эквадора", Национальный совет безопасности принял решение о его... милитаризации: целью такой необычной меры, как указывалось в официальном сообщении, было "положить конец росту господствующей в городе преступности".

Да, социальные контрасты в Гуаякиле более выпуклы, чем в столице и других крупных городах. Именно они накладывают глубокие морщины на чело Гуаякиля. Это беспокоит не только официальные власти. Левые политические партии, профсоюзы, массовые демократические организации, все прогрессивные силы добиваются осуществления широких программ социально-экономического развития и решения таким путем, прежде всего проблемы занятости. Мои собеседники не раз подчеркивали, что "косметическими" мерами тут не обойтись – нужны радикальные решения.

– Атмосфера социальной агрессивности, в которой живет Гуаякиль, является результатом обострения социальных противоречий и усиления классовой борьбы, – сказал в беседе со мной Генеральный секретарь ЦК Компартии Эквадора Рене Може Москера. – В свою очередь нерешенность социальных проблем отражает слаборазвитость национальной экономики, ее зависимый характер.