Текст книги "Отавало идет по экватору"

Автор книги: Вадим Листов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 22 страниц)

Поучительные эпизоды истории

Если свернуть с Малекона и пройти небольшим пассажем, в котором местные художники часто выставляют свои картины, то окажешься «внутри» монументального здания, выстроенного в классическом стиле. Это «Гобернасьон» – Дворец правительства провинции Гуаяс. Помимо больших аркад и пассажей оно славится еще тем, что в его стенах хранится одна из интереснейших археологических реликвий, относящаяся к древним индейским культурам доколумбовых времен – вырезанный из дерева тотем, именуемый «деревом ведьмы». Рядом с Дворцом правительства – другое монументальное и тоже с классическими чертами «лица» здание – в нем размещается городской муниципалитет. А между ними в небольшом зеленом скверике установлен памятник главному герою освободительной борьбы эквадорского народа – маршалу Антонио Хосе де Сукре. Это он выиграл решающее сражение при Пичинче, это его имя носит основная денежная единица Эквадора.

Отсюда, от политического центра Гуаякиля, берет свое начало его главная артерия, протянувшаяся через всю деловую часть города, – авенида 9 октября. Она названа так в честь того октябрьского дня 1820 года, когда Гуаякиль был освобожден от испанцев.

Авенида 9 октября, проложенная перпендикулярно Малекону, рассекает город надвое с запада на восток. На ней расположены деловые конторы фирм и представительства авиакомпаний, отели и кинотеатры, магазины, кафе, рестораны. А в соседних, более тихих улочках обосновались банки, правительственные и частные учреждения. Авенида заканчивается просторной квадратной площадью с колонной Свободы в центре.

В деловой столице Эквадора немало других широких проспектов, парковых аллей, бульваров. На уютных площадях, утопающих в зелени, красуются жемчужины гуаякильской архитектуры – католические церкви. Главная жемчужина – белокаменный кафедральный собор в готическом стиле. Перед собором в сквере, в окружении пальм и вековых деревьев-гигантов – конная статуя Боливара. В Гуаякиле вообще много памятников политическим деятелям, причем не забывают и тех, кто ныне мало известен, но в свое время отличался прогрессивными взглядами или прославился выступлениями против абсолютизма, как, скажем, просветитель Педро Карбо или писатель Хуан Монтальво.

Особо чтут гуаякильцы память Элоя Альфаро – героя гражданской войны, начавшейся после народного восстания, вспыхнувшего в Гуаякиле в 1895 году, и положившей конец длительной вооруженной междоусобице либералов и консерваторов. Монумент в честь лидера либералов Э. Альфаро, созданный известным гуаякильским художником и скульптором Альфредо Паласио, прост и величествен: на гребне гигантской волны во весь рост со шпагой в руке стоит Элой Альфаро, за ним – восставшие эквадорцы всех рас и сословий; и Альфаро, и те, кого он ведет за собой, устремлены вперед, в будущее.

Сам Альфредо Паласио, с которым я встречался неоднократно, так сказал в одной из бесед:

– Я старался выразить главное, на мой взгляд, в Альфаро– его веру в светлое будущее Эквадора и эквадорцев, его самоотверженную борьбу за патриотические идеалы, его устремленность в будущее.

По общему признанию, художнику удалось воплотить свой замысел в жизнь.

Политические взгляды Э. Альфаро действительно были устремлены в будущее. Его внутренняя политика была направлена на то, чтобы устранить пережитки феодализма и расчистить дорогу развитию капитализма, а во внешней политике его правительство защищало национальный суверенитет, противодействовало экспансии англо-американского капитала. В годы президентства Э. Альфаро (1897-1901 и 1906-1911) в Эквадоре происходило становление и упрочение буржуазной демократии, в частности церковь была отделена от государства (что в католической стране имело крайне важное значение) и принята конституция, закрепившая основные буржуазно-демократические свободы.

Альфаристская революция была не просто мятежом Косты против Сьерры – это было восстание новой, капиталистической идеологии против клерикального феодализма Сьерры. В результате альфаристской революции 1895 года политическая власть перешла в руки господствующих классов Косты. В сущности повторилось то же, что произошло в начале XIX века, во время войны за независимость: политическая власть оказалась в руках не восставшего народа, а новой олигархии, воспользовавшейся плодами народного восстания и гражданской войны.

После этого для буржуазии Косты не составило труда осуществить свой главный замысел: достичь соглашения со своим "извечным противником" – олигархией Сьерры. Так сложился общий фронт эквадорской олигархии против подлинного борца за социально-экономический прогресс страны – эквадорского народа.

А затем пришел "великий кризис" – разрушительный, всепоглощающий. Безработица выбросила на улицу тысячи промышленных и сельскохозяйственных тружеников. Новый, притом обширный, социальный слой – люмпен-пролетариат стал угрозой для хрупкого социального равновесия. Вновь перед господствующими классами встали вопросы: куда идти, что делать дальше? И тут параллельно с экономическим процессом, который выразился в выдвижении на авансцену новой экспортной культуры – банана, в политической жизни произошел феномен, под влиянием которого страна потом жила почти полвека: появившийся (а может быть, созданный буржуазией?) "мессия" Веласко Ибарра принялся заигрывать с самым обездоленным слоем общества – городским люмпен-пролетариатом.

Когда разговор заходил на эту тему, собеседники чаще всего высказывали мнение, что Веласко Ибарра раньше других буржуазных политиканов увидел в городском люмпене меньшее, по сравнению с другими – трудовыми! – слоями народа, зло для эквадорской буржуазии. Социологи считают, что именно эта категория людей в высшей степени чувствительна к разного рода "мессиям", которые будто бы способны облегчить их жизнь. На этих настроениях и играл Веласко Ибарра. Однажды мне даже привели такое его высказывание: "Моя идеология четко определенная: я – либерал-индивидуалист. Но если социализм имеет положительные, приемлемые моменты, нужно их использовать. Если консерватизм имеет нечто, что может оказаться подходящим, не надо этого отвергать. Не следует также полностью – отгораживаться от приемлемых постулатов коммунизма..." Автор этих слов не сказал главного: его заимствования из всех идеологий имели одну цель – сохранить в неприкосновенности устои капиталистического, эксплуататорского строя.

Веласко Ибарра был непревзойденным "чемпионом" политической демагогии – он продемонстрировал необычайную способность увлекать за собой массы, прежде всего неорганизованные слои трудящихся. Но каждый раз, когда на сцену выступали передовые отряды рабочего класса Эквадора и в стране возникала ситуация, угрожающая власти господствующих классов, тогда они приводили в действие аппарат классового насилия – полицию, армию. Пять раз Веласко садился в президентское кресло при поддержке "толпы", четыре раза его собственный класс – буржуазия руками военных свергала его с "трона". Тоже своеобразный рекорд! Последний переворот произошел в 1972 году. На сей раз образ "народного" президента был похоронен окончательно. Националистически настроенные круги армии во главе с генералом Родригесом Ларой осуществили ряд реформ, модернизировавших эквадорское общество.

Особое значение имело одно обстоятельство: реформы проводились в то время, когда Эквадор вступал в качественно новый этап своего экономического развития – в "эпоху нефти".

...На одной из площадей Гуаякиля установлен скромный, но выразительный памятник индейскому вождю Гуаясу и его жене Киль, которые правили в этих местах до прихода испанских конкистадоров (их имена и дали название городу). Голова вождя высоко поднята, мужественный взор устремлен вперед, в одной руке он держит копье, другую положил на голову Киль, стоящей рядом на коленях в скорбной позе. Гуаяс и Киль предпочли смерть плену и неволе. Этот памятник – символ национального достоинства эквадорского народа. И как знать, может, именно от гордых индейцев, сражавшихся насмерть с чужеземными захватчиками много веков назад, и пошел известный ныне на весь мир девиз: "Лучше умереть стоя!"

В наши дни каменное изваяние Гуаяса обретает особую значимость: подобно индейскому вождю, народ Эквадора не согнулся под ударами исторической судьбы, не сдался на милость неоколонизаторов – иностранного капитала, транснациональных компаний. У него еще недостаточно сил, чтобы победить врагов, тормозящих прогресс родины. Но он верит в лучшее будущее и борется за то, чтобы приблизить это время.

Эсмеральдас: от изумрудов – к нефти

– Съездить в Эсмеральдас тебе просто необходимо, – сказал Хосе Солис. – Интереснейший там народ – самобытный, мятежный, независимый. В «Изумрудной провинции» нога испанского конкистадора впервые ступила на эквадорскую землю, – это сделал Бартоломе Руис 21 сентября 1526 года в месте, названном им Сан-Матео. Эсмеральдас одной из первых провинций освободилась от испанского колониального гнета. В наше время провинция отождествляется с Большой нефтью: около города находится главный нефтеперегонный завод, а через новый порт эквадорская нефть вывозится за границу. Там предельно обнажены социальные противоречия, в тисках которых задыхаются все наши провинциальные города. Да и по дороге увидишь много интересного.

...Машина резво бежит по шоссе, которое порой кажется белым – так ослепительно светит солнце. К слову сказать, в Эквадоре не только хорошие дороги. В отличие от многих других латиноамериканских стран там достаточно высока водительская дисциплина. Можно проехать полторы сотни километров – и никаких тебе постов ГАИ, никаких полицейских патрулей. Дорожные знаки на шоссе Гуаякиль – Эсмеральдас – не просто носители информации – это жизненная необходимость: и движение интенсивное, и на многих участках не дорога, а, что называется, поворот на повороте. Но даже крутые виражи не мешают сидящему за рулем Эухенио Хихону комментировать все, что проносится, пробегает или проплывает за окнами машины.

Первый город на нашем пути – Ягуачи. Обычно про него говорят: самый старый город в провинции Гуаяс. Я бы, пожалуй, еще добавил: и, наверное, один из самых бедных. В памяти он остается прежде всего убогими домиками на сваях, со стенами из бамбуковых жердей – избушки на курьих ножках в тропическом исполнении, да и только. И еще долго вспоминаешь густой липкий аромат патоки, которым насквозь пропитан и сам городок, и его окрестности.

Основная сельскохозяйственная культура в кантоне Ягуачи, как и в соседнем кантоне Милагро, – сахарный тростник. Зона по праву считается главной "сахарницей" страны. Неподалеку от Ягуачи находится сахарный завод "Вальдес", принадлежащий олигархическому семейству Вальдес Дилой. В кантоне Милагро другой сахарный завод – "Сан-Карлос". Третий крупный сахарный комплекс – "Астра". Три сахарных "инхенио" ("Инхенио" (исп.) – агропромышленный комплекс, включающий плантации сахарного тростника и завод по его переработке) взяли как бы в кольцо город Милагро. Они имеют в общей сложности более 100 тысяч гектаров плантаций сахарного тростника, в них занято свыше 15 тысяч трудящихся. Это район наибольшей концентрации сельскохозяйственных рабочих во всем Эквадоре.

Поверхность в этих краях равнинная, и необозримые плантации тростника простираются до горизонта. Неожиданно сравнительно узкое шоссе превратилось в многорядную автостраду с бетонированным покрытием. Ну прямо настоящая аэродромная полоса! В некоторых местах от нее ответвлялись и скрывались в зарослях сахарного тростника асфальтированные дорожки.

– А это и есть взлетно-посадочная полоса, – усмехнулся Эухенио. – Израильтяне постарались. В стране "трудились" две тысячи израильских "советников". Это они придумали расширить шоссе, превратив его во взлетную полосу для "кфиров". Сначала строят такие полосы, потом продают сами "кфиры". Американские торговцы оружием к нам не очень лезут со своим "товаром". Предпочитают действовать через Израиль. Но мы-то знаем, что это одна мафия...

Вскоре аграрный пейзаж изменился. За окнами машины поплыли поля пожелтевшей, пожухшей на солнце кукурузы. Потом зелень полей опять стала ярче, сочнее, и вот уже по обе стороны дороги раскинулся сплошной изумрудный ковер.

– Подъезжаем к городу Хухан, центру рисоводческой зоны, – прокомментировал Эухенио.

Сахарный тростник, кукуруза, рис... Однако тропическое побережье Эквадора немыслимо без бананов и какао. И действительно, тут и там видны банановые рощицы, и кое-где в изумрудный ковер рисовых полей вкраплены высокие деревья и в тени бананов, и под сенью деревьев прячутся от солнца деревца какао. А обочину шоссе местные крестьяне используют для просушки початков кукурузы и какао-бобов – и сухо, и продувает...

Бабаойо, административный центр провинции Лос-Риос, местные жители называют "бедной столицей богатой провинции". Помнится, я поразился тому, что на улицах города через каждые два-три квартала стояли полицейские патрули во всеоружии. Выяснилось, что незадолго до этого население окраинного района Баррейро разгромило здание провинциального правительства в знак протеста против того, что их "забыли", что в их районе все еще нет электричества. Волнения подавили силой, а проблемы остались...

Километров через сорок новая остановка – городок Кеве-до. Тому, что города на нашем пути мелькали, как в калейдоскопе, удивляться не приходилось – центры соседних кантонов и даже провинций находятся в общем-то неподалеку один от другого. Скажем, от Гуаякиля до Бабаойо всего 65 километров, а от Бабаойо до Кеведо и того меньше – около 40. Кстати, весь путь от Гуаякиля до Эсмеральдаса, если верить путеводителям, – 450 километров, если же считать по километровым столбам – 497. После этого и верь календарям...

За Кеведо погода испортилась. Посыпал мелкий дождь, впрочем, даже и не дождь вовсе, а так, водяная труха. Дальше – больше. Сначала труху сменил крупный дождь, потом все окрест затянула сплошная молочная пелена. С каждым километром сетка дождя становилась все более плотной. Участки черной, распаханной под посадки земли, ненасытно впитывавшей в себя дождевую влагу, сменились обширными плантациями африканской пальмы. Величественные растения стояли рядами, как на параде, горделиво выставив пышные гроздья семян (они используются для производства пальмового масла). Изредка мимо проносились небольшие поселки. Даже сквозь сетку дождя можно было разглядеть одну характерную особенность: на наружных стенах домов были развешаны керамические горшки и разноцветные жестяные банки с цветами. Эквадорцы вообще неравнодушны к цветам, а крестьяне побережья – в особенности. Возле каждой хижины, какой бы убогой она ни была, всегда увидишь немного цветов. Но в данном случае горшки с цветами не были данью красоте. В здешних местах цветоводство – широко распространенный промысел. Вот и вывешивают цветы в горшках прямо на стену, чтобы с дороги было видно: в доме есть цветы на продажу. И чем зажиточнее дом, тем наряднее вывешенные горшки.

– В этой зоне большое число хозяйств принадлежит отставным военным, – рассказывал Эухенио. – В 60-х годах правительство многим из них выделило земельные участки. Одним дали "за службу", другим продали по сходной цене. Высшие офицеры обзавелись настоящими поместьями, а те, кто чином не вышел, – усадьбами небольших размеров. Высшие влились в слой латифундистов, низшие, то есть те, кому пришлось самим осваивать и обрабатывать землю, скажем сержанты, объединились в кооперативы. В сущности, произошло своего рода сращивание части командного, хотя и отставного, состава армии с местными помещиками.

Эухенио усмехнулся и закончил шуткой:

– До создания военно-аграрного комплекса, правда, дело не дошло. Да в этом и нет нужды – страной и без того заправляют генералы да латифундисты...

Проскочив речку Кининде по старинному железному мосту, под которым безумствовал коричневый поток, мы углубились в крутобокие зеленые холмы. Пейзаж, несмотря на многочисленные повороты, был довольно однообразным, и оживляли его разве что бригады дорожных рабочих, которые "штопали" асфальтовое покрытие. И только когда мы очутились на противоположной стороне невысокой горной гряды и за одним из поворотов открылась излучина реки, выглянуло солнце, и сразу стало по-тропически жарко.

Широкая река с каждым своим изгибом становилась все более могучей и раздольной. Это была знаменитая Эсмеральдас (Изумрудная река), самая протяженная и вторая после Гуаяс по полноводности на всем эквадорском побережье. Ее питает большое число притоков, среди которых есть и крупные – Гуайльябамба, Тоачи, Бланко, Кининде. Бассейн Изумрудной реки – 20 тысяч квадратных километров. А о возможностях для судоходства сам за себя говорит тот факт, что торговый порт Эсмеральдаса, административного центра провинции, стоит не на океанском берегу, а на левом берегу реки, в двух километрах от ее впадения в океан.

Когда-то воды Эсмеральдас, может быть, и в самом деле выносили на берег драгоценные зеленые камни, от которых река и получила свое название. А может, местные индейцы просто выменивали изумруды у своих соседей – индейских племен, Населявших нынешнюю Колумбию. Но в любом случае можно понять испанских конкистадоров, назвавших реку Изумрудной: вечнозеленая растительность имеет тут столь густой зеленый цвет и так сверкает на солнце, что сравнение ее с изумрудами вполне оправдано.

Друзья Эухенио Хихона первым делом повезли нас на берег океана отведать даров моря. Мы устроились под высоким навесом из пальмовых листьев, и мое внимание тотчас привлекло висевшее на стене изображение герба провинции Эсмеральдас. Оно было необычайно выразительным и красочным, а по манере исполнения напоминало живопись художников-примитивистов. Представьте себе, читатель, зеленый берег и на нем растущий банан, с которого свисает связка плодов. Рядом с бананом – груда фруктов, похожих на манго. Тут же – рыбы, моллюски и один из типичных цветков провинции. Над всеми этими дарами земли и омывающих ее речных и океанских вод нависает рог изобилия, из которого вытекают золотые монеты. На переднем плане на фоне Тихого океана и восходящего солнца – фигура рвущегося вперед негра с факелом Свободы в руке. Венчают герб кокосовая пальма и золотая лента с девизом: "Свободный – потому что мятежный, и потому что мятежный – великий". Словом, в гербе нашло отражение буквально все: и природные богатства края, и этнические особенности населения, и борьба негров за свободу, и символика светлого будущего.

Из раскрытых настежь дверей ресторана далеко разносились гулкие звуки маримбы. Меня познакомили с музыкантами, и они показали инструменты, на которых играли. Главным инструментом в оркестре была маримба – ксилофон с брусочками из пальмы чонта, древесина которой отличается твердостью и особым звучанием, снизу к клавишам был приделан резонатор из трубок толстого бамбука – гуадуа. Ксилофон как две капли воды был похож на тот, что я видел у "крашеных" индейцев.

– Этот инструмент мы называем гуаса, – объяснял руководитель оркестра, вертя в руках короткий кусок бамбука. – Внутри у него семена ачиры. Эти деревянные палочки – кунуно, а обтянутый кожей оленя барабан – бомбо...

Были среди инструментов и еще более экзотические, скажем высушенные полые тыквы, листья апельсинового дерева, лошадиная челюсть. И звуки из них извлекались тоже самые неожиданные. Зато в целом создаваемый музыкантами ритм так и звал пуститься в пляс. Шелест листьев кокосовых пальм, легкий морской ветерок, гулкие, застывавшие в воздухе звуки маримбы – все это создавало атмосферу безмятежности, настраивало на лирический лад.

– Жизнь без маримбы – не жизнь, – улыбнулся один из наших гостеприимных хозяев, школьный учитель Хосе Гомес. – Ее звуки бодрят, зажигают, обволакивают, они придают нашей жизни неповторимый привкус Африки.

Да, "привкус Африки" ощущается в Эсмеральдасе на каждом шагу. Он – в музыке и танцах, в цвете кожи местных жителей, среди которых преобладают негры и мулаты, в нравах и обычаях населения, в хранимых легендах и традициях. Жители Эсмеральдаса с гордостью напоминают о том, что в свое время там существовала "негритянская республика", что 5 августа 1820 года население провинции провозгласило в приморском поселке Рио-Верде независимость от Испании, что один из кантонов носит имя легендарного Элоя Альфаро...

Если полистать справочник для туристов, составленный Провинциальной комиссией по туризму, то может показаться, будто речь идет о самостоятельном, независимом от Эквадора государстве. Касаясь географического положения провинции, авторы пишут: "Эсмеральдас находится на крайнем северо-западе Республики Эквадор. Граничит: на севере – с Колумбией, на юге – с провинциями Манаби, Пичинча и Имбабура, на востоке – с провинциями Карчи и Имбабура, а на западе – с Тихим океаном. Площадь – 15029 квадратных километров, население (1982) – 236 150 жителей". Из того же источника узнаешь, что у провинции, оказывается, есть собственные, официально утвержденные местными властями флаг, герб и, разумеется, гимн.

В далеком прошлом коренное население провинции – индейцы племен кара, теаона, атакама, тола и каяпа – занималось подсечным земледелием и рыболовством. А в северных районах, в бассейне реки Сантьяго, существовала довольно развитая культура Толита; ее мастера славились искусством обработки самородковых металлов – меди, золота. Ценные образцы их мастерства в области обработки золота, а также изделия из керамики были не так давно найдены на острове Толита, в дельте реки Сантьяго, после чего остров был объявлен национальным заповедником. И сегодня небольшие группы индейцев каяпа обитают по берегам рек Рио-Верде, Муисне, Канаде, Кохимиес. Но основные их поселения разбросаны вдоль реки Каяпас. Ее воды и воды ее притоков золотоносны, потому-то на их берегах испокон века находили и мыли золото – сначала индейцы, потом старатели, а в 30-40-х годах там действовала английская компания "Плайя де оро майнинг", имевшая концессию на добычу золота во всем бассейне реки Сантьяго.

Еще в стародавние времена обитатели провинции Эсмеральдас вели широкий товарообмен с другими индейскими племенами. Этому благоприятствовали природные условия: сравнительно ровная поверхность, отсутствие высоких горных хребтов, разветвленная речная сеть, а особенно то обстоятельство, что крупные реки, например Сантьяго, Эсмеральдас, Матахе и Мира, зарождаясь на западных склонах Анд, несли свои воды к Тихому океану. Их долины и служили основными торговыми путями. Индейские племена поддерживали торговые связи и с империей Чиму, существовавшей в районе нынешнего перуанского города Трухильо. Жители Чиму были хорошими мореходами и на своих бальсовых плотах приплывали в Эсмеральдас за хлопком и драгоценными камнями.

В отличие от населения горных районов основу питания индейцев побережья составляли рыба и различные дары моря, отчасти мясо домашних животных, продукты охоты. Там не было недостатка в сельскохозяйственных продуктах, поскольку на побережье выращивались маниок, земляной орех, камоте, кабачки, кукуруза, а также в изобилии росли тропические фрукты – авокадо, ананасы, чиримойя, гуанабо, папайя, гуанабана и др. Как и в Сьерре, индейцы побережья в больших количествах потребляли алкогольную бражку с той разницей, что в Сьерре она изготовлялась из кукурузы и называлась "чичей", а на побережье ее приготовляли из пережеванного и забродившего маниока и называли "масато".

'Купите, сеньор, парочку ананасов!..'

За жителями Эсмеральдаса – уже нашими современниками – укрепилась слава людей мятежных, независимых. Сами они с гордостью подчеркивают, что именно в Эсмеральдасе, как ни в одном другом районе Эквадора, силен унаследованный от предков дух свободолюбия и автономизма, эдакого, по словам одного из моих собеседников, «противостояния центральным властям». Впрочем, для подобного «противостояния» у местного населения есть серьезные основания.

Вплоть до середины нынешнего века провинция была одним из главных производителей-бананов, а порт Сан-Лоренсо, находящийся в устье реки Сантьяго, неподалеку от границы с Колумбией, считался "первым банановым портом" страны. Он отвечал всем требованиям "экспортного" порта: выгодным по сравнению со всеми остальными портами побережья географическим положением, относительной близостью к Панамскому каналу, железнодорожной связью с внутренними районами (с Ибаррой и Кито). Однако постепенное экономическое возвышение города Эсмеральдаса помогло его деловым кругам, и прежде всего экспортерам бананов, под предлогом необходимости создания "полюса развития" добиться объявления их города "свободным банановым портом". Тем самым экспортеры Эсмеральдаса получили важные финансовые преимущества: они освобождались от экспортных пошлин при вывозе бананов высококачественного сорта "гросс мишель" и платили в казну налог только с экспорта бананов сорта "кавеидиш".

Очень скоро у Эсмеральдаса появился куда более опасный соперник, чем Сан-Лоренсо. В ожесточенную борьбу за "банановое первенство" вступили могущественные финансовые группы Гуаякиля. Победу в этой схватке олигархий Севера и Юга одержала последняя, и в 1964 году правительство приняло специальный закон, запретивший создавать во всей провинции Эсмеральдас промышленные плантации бананов в целях экспорта.

В результате создалось парадоксальное, противоречащее здравому смыслу положение: в провинции, природные условия которой максимально благоприятствуют выращиванию бананов, их не только не выращивают – их "импортируют" из других провинций – Пичинчи, Манаби, Лос-Риос. Бананы для внутреннего (!) потребления привозят и в Эсмеральдас, везут и дальше, до самого Сан-Лоренсо.

Ну а пока Эсмеральдас и Гуаякиль "выясняли отношения", Сан-Лоренсо захирел окончательно. Правда, ныне и там, в бухте Пайлон, появился современный причал, но вывозится через него главным образом деловая древесина. В последнее время у жителей Сан-Лоренсо родились новые надежды. Они связаны с планами создания "межокеанского пути", который позволил бы соединить Тихий и Атлантический океаны: начавшись в Сан-Лоренсо, путешествие продолжалось бы сначала по железной дороге, затем по шоссе, а потом по рекам Путумайо и Амазонке...

В 1971 году началось и углубление бухты Эсмеральдаса, и создание внутренней гавани. Годом позже на окраине города рабочие приступили к строительству крупного нефтеперегонного завода. Это вызвало волну миграции сельского населения в город. В надежде получить работу сюда потянулись люди не только из других кантонов провинции, но практически из всех районов страны. А когда в сентябре 1978 года Эквадорский институт электрификации при содействии итальянской компании "Чи-джи-э" начал строительство теплоэлектростанции мощностью 125 тысяч кВт, приток вчерашних крестьян и сельскохозяйственных рабочих усилился еще больше. В конечном счете это привело к ранее не наблюдавшемуся социальному явлению, а именно к размыванию сложившегося в городе хотя и небольшого, но сплоченного отряда промышленных рабочих: в середине 70-х годов в Эсмеральдасе процент трудящихся, организованных в профсоюзы, по отношению к общему их числу был самым высоким в провинции, к началу 80-х годов положение в корне изменилось.

После превращения Эсмеральдаса в нефтяной порт в провинции ускоренными темпами стала создаваться инфраструктура – прокладывались дороги, в прибрежных зонах появились хозяйства по выращиванию креветок, а в более отдаленных – оживилось сельское хозяйство, в частности животноводство. Кое-где возникли новые небольшие предприятия по первичной обработке древесины. Пользуясь тем, что они нуждались в сырье, "транснационалы", обосновавшиеся в районе Сан-Лоренсо, принялись еще безжалостнее, чем раньше, сводить леса в погоне за ценной древесиной; хищническое уничтожение лесов продолжается и поныне.

"Полюс развития" в Эсмеральдасе был создан. Основу его составили нефтеперегонный завод и новый морской порт. Для экспорта нефти, поступающей по трансандинскому нефтепроводу с месторождения Лаго-Агрио в эквадорской сельве на востоке страны, в нескольких километрах от города, в зоне Балао, были сооружены шесть нефтехранилищ общей емкостью около двух миллионов баррелей. Оттуда по подводным нефтепроводам "черное золото" поступает в танкеры. Первая партия нефти была вывезена через Балао в 1972 году. Завод же, построенный государственной нефтяной корпорацией при содействии японской фирмы "Киодо кемикл инджиниринг констракшн", дал первую продукцию пятью годами позже. И хотя он считается одним из самых современных в мире и может перерабатывать 55 600 баррелей нефти в сутки, уже через несколько лет стали разрабатываться планы его расширения. Поскольку же в продукции завода – бензине, дизельном топливе, керосине, мазуте, жидком газе – особенно нуждаются центральные районы страны, то был сооружен многоканальный нефтепровод Эсмеральдас – Кито.

Что касается морского порта, то по завершении первой очереди строительства он располагал двумя причалами, специальным причалом для контейнерных перевозок, складскими помещениями, административными зданиями. Кстати, территория порта площадью 78 гектаров была намыта, то есть отвоевана у моря. Когда я был в Эсмеральдасе, там уже велись работы по второй очереди проекта. Она предусматривала создание "зоны свободной торговли", гавани для мелких рыболовецких судов, дорожной инфраструктуры, а также строительство моста через реку Эемеральдас.

Но с созданием "полюса развития" жизнь коренного населения Эсмеральдаса, а тем более тысяч "пришлых" эквадорцев отнюдь не улучшилась. Вот как описывал положение, сложившееся в главном городе "Изумрудной провинции", автор "Письма из Эсмеральдаса", которое гуаякильская газета "Пуэбло", орган эквадорских коммунистов, опубликовала в конце 1982 года:

"В Эсмеральдасе в числе других важных объектов значатся государственный нефтеперегонный завод, лучший порт побережья, теплоэлектростанция, включенная в общую энергосистему страны. Однако город "славится" не этим. В Эсмеральдасе – самый высокий показатель детской смертности, а уровень безработицы составляет 50%. Есть больница на 40 коек для 200-тысячного населения. Есть станция водоснабжения, спроектированная на 30 тысяч жителей. Есть порт, через который ничего не экспортируется, так как нам запретили сажать бананы. Есть электростанция, энергией которой пользуются другие провинции. Через нас вывозится нефть, но ни одна организация не получает ни сентаво от ее экспорта...