Текст книги "Отавало идет по экватору"

Автор книги: Вадим Листов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 22 страниц)

И тут все взоры снова обратились к побережью – к полуострову Санта-Элена и Гуаякильскому заливу. Вспомнили мнение некоторых экспертов, считающих, что три четверти нефтяных богатств страны находятся на прибрежном шельфе, припомнили и то, что в течение многих лет в Гуаякильском заливе с плавучих "самоподымающихся" платформ ведется разведка на нефть и что в 1981-1982 годах на глубине четырех– пяти тысяч метров были обнаружены нефтеносные пески и выходы газа...

В моих записных книжках сохранилась запись беседы с Хосе Солисом. Кастро, секретарем ЦК Эквадорской компартии по международным связям. В свое время, работая в газете "Пуэбло", он глубоко изучал вопросы, связанные с деятельностью в Эквадоре нефтяных "транснационалов".

– Месторождения газа в Гуаякильском заливе обнаружены давно. Однако все упорно стремятся найти нефть. Может, она и есть, но залегает на больших глубинах. Так или иначе, добыча нефти в заливе – дело будущего. А газ уже сегодня мог бы быть использован в интересах экономического развития страны, – рассказывал Хосе Солис.

Еще в 1970 году компания "Ада ойл дель Экуадор", бурившая скважины в районе Мачалы, обнаружила крупное месторождение природного газа. Его назвали "Амистад" – "Дружба". Позднее там же были найдены дополнительные резервы газа.

– И какова же судьба этих месторождений? – поинтересовался я.

– Да никакая, – горько усмехнулся Хосе Солис. – Ждут, когда их начнут разрабатывать. ЭГНК необходимой технологией не располагает. А иностранные компании умышленно тормозят, саботируют добычу природного газа: их на данном этапе интересует только нефть. Как вела себя американская "Нортуэст дель Экуадор"? Подписала в 1975 году контракт с ЭГНК на разведку и эксплуатацию газовых месторождений в Гуаякильском заливе – хотя чего, собственно, разведывать, когда и без того все разведано?! – и за пятьдесят месяцев палец о палец не ударила. В 1979 году контракт аннулировали. Но время-то было потеряно! Пострадала в первую очередь эквадорская экономика. Может быть, "транснационалы" рассчитывают приняться за газовые месторождения потом, в будущем, когда вычерпают до конца залежи нефти? Время покажет. Пока же все участники "пляски миллионов" делают ставку на нефть. А ее запасы, как известно, не неисчерпаемы...

Да, запасы "черного золота" не бесконечны, и Эквадор в этом отношении не исключение. В 1984 году разведанные запасы нефти в стране составляли 1350 миллионов баррелей. При сохранении существующего уровня ее добычи этих резервов хватит всего на 17-18 лет. Разумеется, "черное золото" рано списывать с корабля эквадорской экономики – в перспективе поиск новых месторождений, разработка залежей тяжелой нефти (асфальта) и т. п. Но все это – дело будущего. Пока же на экономическую сцену Эквадора вышел и уже завоевал на ней прочное место новый "персонаж". О нем и пойдет речь ниже.

Новый соперник банана

Однажды, когда выдалось несколько часов вынужденного безделья, Хосе Солис повез меня на окраину Гуаякиля.

– Посмотришь шлюз, соединяющий реку с одним из ее рукавов. Заодно порыбалим, – сказал он.

...К нижнему бьефу небольшого шлюза со стороны реки подошли две лодки с навесными моторами. Лодки были длинные, метров по восемь – десять, формой напоминали индейские пироги и были сплошь уставлены ведрами из белого и желтого пенопласта. Вскоре к ним прибавилось еще несколько таких же моторок.

– Креветочники. Ждут прилива, – кратко пояснил Хосе. – С началом прилива пройдут шлюз и направятся к устью, покрытому мангровыми зарослями. Отсюда километров десять. Им нужно застать отлив: прилив приносит мальков креветки, которые с отливом остаются в манграх, и их легко ловить.

Начался прилив. Уровень воды повышался с каждой минутой. Вот наконец ворота шлюза растворились, и лодки втянулись в бетонный мешок. Еще через несколько минут они освободились из его плена и, взревев моторами, наперегонки устремились вверх по широкой протоке...

За последнее десятилетие в стране возникла и быстро развилась новая отрасль экономики – искусственное выращивание креветок. Она уже занимает одно из первых мест в эквадорском экспорте. Что касается хозяйственной жизни прибрежных провинций, прежде всего провинции Эль-Оро, то там креветочные хозяйства уже играют важную роль. Достаточно сказать, что наряду с мелкими фермами, имеющими всего по 10-15 гектаров плантаций, есть и крупные – по 800 и даже тысяче гектаров. И это, как считают специалисты, только начало.

Креветочные фермы, как сфера хозяйственной деятельности, начали возникать в Эль-Оро еще в 1973 году. Финансировали их создание американцы и японцы, они-то и привнесли свою технологию. К 1978 году площадь креветочных плантаций в провинции достигала уже 10-11 тысяч гектаров. В то время рентабельность подобных плантаций определялась общей суммой капиталовложений, составлявших примерно 2,8 миллиона долларов на гектар. Специалисты, с которыми доводилось беседовать в Гуаякиле и Мачале, убеждали меня, что креветочные плантации имеют важное преимущество по сравнению, например, с горнодобывающей промышленностью, в частности с добычей медной руды. Если на рудниках, говорили они, где разработки ведутся открытым способом, вложенные капиталы начинают окупаться лишь через шесть лет после начала эксплуатации месторождения, то в искусственных водоемах уже через шесть месяцев после "посева" креветок можно собирать "урожай". Кстати, об "урожайности". К 1978 году технология искусственного выращивания креветок достигла такого уровня, что общий "урожай" стал составлять 86-88 тысяч кинталей (1 кинталь равен 46 килограммам) за год.

...Маленький двухмоторный самолет, похожий на стрекозу, легко оторвался от бетонной полосы и взмыл в воздух, готовый преодолеть 200 километров, отделяющих Гуаякиль от Мачалы, за положенные 20 минут. Внизу катила свои воды широкая Гуаяс. Большая высота "стрекозам" противопоказана, и самолетик летел, если верить стрелке альтиметра, вмонтированного в перегородку, на высоте тысяча; метров. Можно было хорошо разглядеть все, что проплывало внизу: грязные от принесенного рекой ила воды Гуаякильского залива, изрезанную линию берега, белые коробки кораблей на водной глади. Потом, уже на подлете к Мачале, внизу стали появляться креветочные хозяйства. С высоты они выглядели квадратами "вспаханной" воды, разделенными между собой прямыми линиями насыпей и каналов.

– В каналах добывают головастика будущей креветки, малька значит, и запускают его на "поле", – сказал мой сосед, который тоже, не отрываясь, смотрел в иллюминатор.

– В Гуаякиле мне говорили, что здесь работают больше с икрой креветки, чем с головастиками...

– Икрой стали заниматься в последнее время, – отозвался сосед. – А начинали с головастиков. Многие до сих пор придерживаются испытанного метода.

Прямо с аэродрома мы направились в одно из креветочных хозяйств, расположенное неподалеку от Мачалы. Мне повезло: администратор оказался на месте и любезно согласился рассказать о хозяйстве и показать его.

– Креветочные "поля", или питомники, – это самые обычные искусственные пруды, – говорил мой собеседник. – Сначала их заполняют пресной водой из окрестных ручьев. Делается это, как правило, во время отлива. Потом, когда начинается прилив и морская вода заходит в устья ручьев, ее по каналам впускают в пруды, тщательно следя за тем, чтобы уровень солености смешанной воды не превышал 24 промилле. Это наиболее благоприятная среда для естественного размножения и роста креветки.

– Вы работаете с мальками или с икрой? – спросил я.

– Раньше ловили мальков. Теперь большую часть "полей" мы "засеваем" икрой, которую собираем в мангровых зарослях, – ответил он и с этими словами кивнул на высокую дамбу, отделявшую пруды от океана: за дамбой виднелись темно-зеленые верхушки мангровых деревьев. – Метод "посевов" креветочной икры был разработан японцами и оказался довольно эффективным, – продолжал администратор. – Сложность – в сборе икры. Креветки по-прежнему, как сотни и тысячи лет назад, заходят в мангровые заросли и мечут икру только там. Получать икринки в питомниках до сих пор не удавалось.

– Через какое время после "посева" икринок вы собираете "урожай"? – спросил я.

– Примерно через восемь-девять месяцев, – ответил он.

– А мне-то говорили, что через полгода можно "косить" креветочное "поле"... – разочарованно протянул я.

– Можно и через полгода, – улыбнулся администратор. – Но мы специализируемся на крупных креветках: три-четыре штуки – и уже фунт.

– И каков дальнейший путь ваших "гигантов"?

– Мы отправляем их в грузовиках-рефрижераторах в Гуаякиль. Там креветки проходят первичную обработку: отрываются головы, "хвосты" сортируются, замораживаются и упаковываются в предназначенные для экспорта коробки по пять фунтов в каждую. Экспорт осуществляется большей частью воздушным путем.

За короткий срок на поприще экспорта креветка сначала догнала какао и кофе, а потом и обошла их по количеству выручаемой за нее иностранной валюты. Доля креветки в экспортной торговле страны быстро возрастала, и в 1982 году она вышла на третье место после нефти и бананов. Тремя годами позже тихое сражение закончилось победой новой отрасли: в 1985 году креветки по своему значению в экспорте заняли второе место после нефти. Такой авторитет в вопросах экономики, как "Уолл-стрит джорнэл", назвал в июне 1985 года Эквадор "ведущей страной в области выращивания креветок".

Быстрый рост креветочных хозяйств породил определенные трудности для банановых компаний. Прежде из-за нехватки рабочих рук на банановых плантациях (низкая оплата труда была одной из причин миграции сельского населения в город) сельскохозяйственные рабочие трудились по девять часов в день. Теперь же, чтобы удержать рабочих на плантациях, банановым компаниям пришлось согласиться на повышение заработной платы и установление шестичасового рабочего дня. И все равно "перекачка" рабочей силы в креветочные хозяйства продолжалась, ибо заработная плата там была на 60-80% выше, чем на банановых плантациях.

– Я много лет работал на банановых плантациях. А когда стали создаваться креветочные фермы, подался сюда. Заработки тут выше. А в остальном – то же самое, даже, может быть, хуже.

Пятидесятичетырехлетний рабочий Луис Песанте, с которым я беседовал на насыпи, разделявшей два креветочных "поля", возился с самодельными ракетами. Он брал длинные и тонкие бамбуковые палочки и прикручивал к ним патроны с пороховыми зарядами и кусочками бикфордова шнура.

– Уток отпугивать, – посвящал он меня в "секреты технологии" искусственного выращивания креветок. – Видите, вон там, в центре пруда, чернеют две шеи? Это морские утки. Мы зовем их "воронами". Случается, налетят тучей, сядут на воду и все разом принимаются нырять и пожирать креветок. Ничего не боятся. Из ружья не достанешь – далековато. На выстрел не подпускают, на пальбу в воздух не реагируют.

Пальнешь – под воду уходят, но не улетают, снова пальнешь – снова ныряют. Только ракет и боятся. Прикинешь угол, установишь ракету, подожжешь: бабах! Падает она горящей свечой в гущу утиной стаи, и они тотчас снимаются с воды и улетают. Одно от них спасение – ракеты.

Худой, босой, в рваной майке, но неунывающий и охочий до шутки Луис Песанте показал, как устанавливать ракету, и для наглядности запустил ее в ту сторону, где плавали утки. "Вороны" и вправду сразу взлетели и скрылись из виду.

– Теперь долго не прилетят, – засмеялся Песанте. Бурное развитие искусственного выращивания креветок неожиданно породило одну новую проблему. Дело в том, что при сборе икры креветок мангровые заросли беспощадно вырубаются. Ученые считают, что это может привести к нарушению экологического равновесия, ибо мантры испокон века служат своего рода питомником, где размножаются не только ракообразные, но и моллюски, где мечут икру многие виды рыб. Получается заколдованный круг: для развития креветочных хозяйств нужны мальки и икра креветок; их ловят и собирают в одном-единственном месте – в манграх, сами же мангровые заросли при этом подвергаются хищническому уничтожению... Однако в погоне за наживой никто из дельцов к предостережениям ученых не прислушивается, никто всерьез не задумывается над будущим этой отрасли, тесно связанным с судьбой мангров, своеобразных гарантов экологического равновесия. В народе же "креветочный бум" нашел отражение в поговорке: "Больше креветок на экспорт – меньше рыбы на столе".

Развитие креветочной отрасли, и особенно появление креветочных "латифундий", вызывает в последние годы серьезное беспокойство и в среде прогрессивной общественности, левых партий, демократических организаций Эквадора. Правда, эти круги волнуют не столько различные аспекты охраны окружающей среды, сколько вопросы социально-экономического и политического характера.

– Если нынешний процесс концентрации креветочного производства будет продолжаться, то может случиться то же, что в свое время произошло с бананами: вся отрасль будет зависеть от воли нескольких крупных экспортеров, которые будут диктовать цены, – говорил в беседе со мной Генеральный секретарь ЦК Компартии Эквадора Рене Може Москера. – Крупные креветочные хозяйства уже сегодня привязаны к "своим" рынкам, в основном японским и американским. Но главный потребитель эквадорской креветки – Соединенные Штаты. Неограниченное развитие "креветочных связей" с американским рынком приведет не к ослаблению финансово-экономической зависимости нашей страны от империализма США, как того требуют демократические силы, а, наоборот, к усилению этой зависимости и, следовательно, к замедлению движения Эквадора по пути самостоятельного экономического и социального прогресса.

В последнее время перед эквадорскими учеными, общественностью, властями все острее встает проблема охраны окружающей среды, причем относится это не только к сельве, где добывается нефть и активно ведется разведка новых ее месторождений, не только к побережью, где в жертву золотому тельцу приносятся сотни километров незаменимых мангровых зарослей, но и к такому удаленному от материка району, как Галапагосские острова.

Глава пятая. След игуаны

Ад или рай?

 В Кито в первой же туристической компании, куда я обратился с вопросом, можно ли за четыре-пять дней слетать на Галапагосские острова и вернуться в столицу, я услышал в ответ сухое «нет». В другой компании мне дали такой же категоричный ответ и еще удостоили при этом столь выразительным взглядом, будто я свалился с другой планеты.

"Бог троицу любит", – сказал я себе и решил попытать счастья еще раз. В третьей конторе я был предельно осторожен в выборе не только выражений, но даже интонации.

– Можно ли попасть на Галапагосы и не смогли ли бы вы помочь мне в этом? – обратился я со всей любезностью, на какую только был способен, к настороженно смотревшему на меня клерку.

– Попасть на острова вы, конечно, можете, – ответил тот, превратившись в олицетворение казенной вежливости. – Вот только когда...

Он достал из стола черную папку, раскрыл ее и углубился в пространную таблицу.

– Посмотрим, посмотрим... – зашелестели его губы, а короткий толстый палец пополз по таблице сначала влево, потом вниз. – Сейчас у нас май. Так, так... Третья декада октября вас устроит? Или лучше начало ноября?

Клерк поднял на меня глаза и неожиданно расплылся в улыбке. Надо думать, на лице у меня было написано такое недоумение, что он счел нужным извиняющимся тоном пояснить:

– Видите ли, туры на Галапагосы забиты как минимум на полгода вперед. Но вам повезло: в двух группах образовались "дырки". Как раз то, что вам надо, – тур на пять дней.

– Я подумаю, – сказал я, делая отчаянные усилия, чтобы "спасти лицо".

– Мой вам совет: не затягивайте с решением, – сказал клерк, делая вид, что поверил мне. – Иначе можно будет вести речь только о январе. Да, должен предупредить еще об одном: часть суммы вносится вперед... – И он назвал цифру, от которой у меня застучало в висках.

– А если попытаться самому, без тура, так сказать, "дикарем"? – несмело спросил я.

– Сильно сомневаюсь. – Клерк отрицательно покачал головой. – TAME ("Эквадорский военно-воздушный транспорт") обслуживает почти исключительно туристические группы. Впрочем, чем черт не шутит...

На улицу я вышел с почти твердым намерением отказаться раз и навсегда от мысли о поездке на Галапагосы. Я говорю "почти", потому что в подсознании, словно на электрическом табло, вспыхивало: "А мечта? От поездки можно отказаться. Но расстаться с мечтой? Никогда. Похоронить мечту– последнее дело. Ну, не поеду сегодня. А завтра? Вот и клерк сказал: чем черт не шутит... Нет, мечта должна остаться со мной".

В последующие дни в круговерти журналистских хлопот Галапагосские острова сами собой отошли на задний план. Но когда я приехал в Гуаякиль, желание совершить путешествие на архипелаг вспыхнуло во мне с новой силой. Теперь оно почему-то казалось вполне осуществимым. Может быть, потому, что я находился на побережье, а манившие меня острова лежали в океане, вон там, за горизонтом, и было до них, что называется, рукой подать – всего-то тысяча километров?..

Собрав материалы для очерка о самом Гуаякиле, я предпринял еще одну попытку "прорваться" на архипелаг. Не буду раскрывать журналистских секретов. Скажу лишь, что повезло мне необычайно: начав в полдень операцию "Галапагосы", я в шесть вечера был счастливым обладателем авиабилета "туда и обратно".

– Проблему гостиницы вы решите в Пуэрто-Айора, – напутствовало меня авторитетное лицо из числа тех, кого наша журналистская братия часто прячет за выражением "местные власти". – Там же, на месте, решите и проблему знакомства с разными островами. Желаю удачи.

Утром следующего дня самолетом авиакомпании TAME я летел на встречу со своей мечтой.

Не скрою, в самолете я погрузился в размышления отнюдь не веселого свойства. Мечта – мечтой, а все остальное? Сплошная неизвестность! Я знал лишь, что мне нужно попасть в Пуэрто-Айора и найти Джимми Переса, владельца небольшой гостиницы, о которой мой коллега, корреспондент

"Комсомолки" Владимир Весенский, побывавший на островах несколькими годами раньше, рассказывал как о человеке знающем и доброжелательном. Но как добраться до Пуэрто-Айора? И где искать Джимми Переса? А если его там в это время не будет? И на чем совершать поездки по огромному архипелагу, где острова разбросаны на площади 60 тысяч квадратных километров?

Тревожных мыслей было немало. Но в какой-то момент внутренний голос шепнул: "Все образуется". Успокаивающе подействовал и равномерный гул турбин современного пассажирского лайнера, одного из тех, какими TAME заменила старенькие "дугласы", совершавшие репсы на архипелаг чуть ли не до конца 70-х годов. С тех пор время в полете сократилось вдвое, с трех часов до полутора, а число перевозимых туристов заметно увеличилось.

В иллюминаторе, один раз возникнув, застыла однообразная картина – белесое экваториальное небо и синее безбрежье Тихого океана. Я достал записную книжку и принялся перечитывать записи, которые делал на протяжении нескольких лет, пытаясь по книгам, журналам, путеводителям составить себе хотя бы приблизительное представление о знаменитом архипелаге.

О Галапагосских островах написано немало. И то, что написано, подтверждает ходячее выражение: сколько авторов – столько точек зрения. Даже в серьезных исследованиях, в том числе принадлежащих перу эквадорских авторов, встречается немало противоречивых сведений по одному и тому же вопросу.

Галапагосы – это группа островов, расположенных в Тихом океане прямо напротив Эквадора между 89 и 92° западной долготы, а в широтном плане как бы повисших на нитке экватора (основная масса островов находится меньше чем на один градус ниже линии экватора). В политическом отношении архипелаг составляет неотъемлемую часть национальной территории Эквадора, а в административном считается одной из его провинций.

Что касается географических координат архипелага, то тут споров не возникает. А вот на каком расстоянии находится он от Южноамериканского материка? Тут начинаются разночтения. Одни авторы утверждают: до островов – 600 морских миль, но при этом оговариваются: "по прямой". Другие обходятся обтекаемым понятием "около тысячи километров". Иные считают, что и тысячи-то не наберется, и называют разные цифры – 965, 950 километров. Находятся и такие, кто называет "абсолютно точное" расстояние – 1130 километров.

Прилетев через несколько дней обратно в Гуаякиль, я, прежде чем покинуть самолет, обратился к пилоту с вопросом:

– Каково истинное расстояние между Гуаякилем и архипелагом?

– Тысяча сто двадцать километров, – не раздумывая, ответил тот и, словно прочитав мои мысли, повторил: – Да-да, можете не сомневаться.

А я и не думал сомневаться в его словах. Просто-напросто вспомнил старинную поговорку о том, что домой и лошадь бежит быстрее, и дорога кажется короче...

Еще больше расхождений существует в вопросе о том, сколько их, больших и малых кусков земной тверди, образующих Галапагосский архипелаг?

Известно, что общая площадь архипелага – 7844 квадратных километра. Но каково число его островов? И опять разные источники – разные сведения. "15 крупных островов и 40 островков и скал..." "13 крупных островов и множество мелких..." "17 крупных и более 100 мелких..." "19 островов, – утверждал однажды гамбургский журнал "Гео", – 42 островка и 26 скал..." Забегая вперед, скажу, что в Пуэрто-Айора в Управлении Национального парка мне назвали такие данные: "Пять больших островов, 14 средних, 40 маленьких и бесчисленное множество скал и рифов". Но и эти данные отнюдь не истина в последней инстанции. Там же, в Пуэрто-Айора, на научной станции имени Чарлза Дарвина, собеседники, которым я рассказал о своих изысканиях, понимающе улыбнулись и дали, пожалуй, самый верный ответ:

– Никто толком не знает подлинного числа островов в архипелаге. Точных карт до сих пор нет. Да и сам архипелаг находится в процессе образования. Того и гляди начнется очередное извержение, и из морской бездны вырастет новый остров. Впрочем, есть одна истина, которую никто не оспаривает: острова – вулканического происхождения.

...Открываю записную книжку на страничке, на которой вверху написано "Климат", и читаю выписку из эквадорского путеводителя: "Теплые юго-восточные ветры делают климат архипелага мягким, схожим со средиземноморским. Среднегодовая температура около 20° по Цельсию". Следом другая запись: "Климат Галапагосских островов умеренный и, как ни странно, сухой. Специалисты всегда считали его "лучшим климатом в мире". Среднегодовая температура 22°, а на высоких точках островов не превышает 18°". В свою очередь советский энциклопедический справочник "Латинская Америка" утверждает: "Климат тропический пассатный, сухой в прибрежной полосе, среднегодовая температура 23° по Цельсию".

– Какой же все-таки там климат? – думал я, перечитывая записи. – Мягкий средиземноморский? Тропический? Сухой? А в Гуаякиле мне говорили, что на островах и дожди сильные идут, и холода случаются. Вот поди ж ты, разберись...

Вспомнился разговор в Гуаякиле с одним из профессоров государственного университета.

– Острова расположены напротив Гуаякиля, на самом экваторе, – говорил мой собеседник. – Большинство иностранных туристов, которые никогда не бывали в экваториальной зоне, приехав в Гуаякиль, попадают в нашу "турецкую баню" и делают вывод, что такую же "баню" они встретят и на островах. Но там их ждет первый сюрприз.

– Кстати, – продолжал он, – путеводители не врут – климат там действительно приятный. Но не круглый год. С декабря по июнь в воды архипелага вторгается теплое течение Эль-Ниньо, и тогда дожди и влажная жара штурмом берут острова в свой вязкий плен. А с июля по ноябрь там дуют пронзительные ветры, бывает сравнительно холодно, и нужно одеваться потеплее. Да и море часто штормит.

Климат Галапагосских островов был бы чрезвычайно жарким, поистине тропическим, если бы идущее из Антарктиды Перуанское течение, или течение Гумбольдта, не охлаждало их берегов. Вместе с тем влияние холодного Перуанского течения нейтрализуется теплым течением Эль-Ниньо, которое спускается с севера. Словно природа хотела угодить всем купальщикам одновременно: и любителям теплых морских ванн, и "моржам". В одном исследовании я встретил перечисление шести различных течений, воды которых смешиваются в зоне архипелага. Но обычно говорят лишь о двух главных – Перуанском и Эль-Ниньо. Столкновение и противоборство этих двух могучих океанских потоков и создает на Галапагосах климат неповторимый, уникальный.

Не будет преувеличением сказать, что климат играет в жизни островов определяющую роль. Колебания температуры, подчас весьма резкие, регулируют тепловой обмен между океаном и атмосферой. Этот теплообмен в свою очередь порождает туманы, густые, как сметана, довольно часто окутывающие острова. Туманы, а еще больше дожди дают островам жизнь. Без этой влаги они были бы всего-навсего сгустками застывшей вулканической лавы посреди Тихого океана.

Климат оказывает решающее влияние на флору и особенно на фауну архипелага. Причем влияние это столь же противоречиво, как сам климат, как противоборствующие здесь морские течения. Тут преспокойно сосуществуют обитатели тропиков и полярных южных морей: игуаны и гигантские черепахи соседствуют с морскими львами и тюленями, а альбатросы, каких наблюдают участники антарктических экспедиций, – с розовыми фламинго, само название которых ассоциируется с цветущими островами Карибского моря. Здесь, всего в полутора километрах от экватора, наряду с представителями экваториальной фауны можно встретить также животных и птиц, типичных совсем для других широт, например пингвинов. И что любопытно: на архипелаге обитает – так утверждает современная наука – всего четыре вида сухопутных млекопитающих: два – летучих мышей и два – небольших грызунов.

Галапагосские острова – в старину их называли также Черепашьими – получили свое название от гигантских черепах-"галапаго". Испанские словари дают слову "галапаго" несколько толкований, в том числе "легкое седло", "форма для черепицы". Панцирь гигантских черепах действительно напоминает и то и другое. Как свидетельствуют летописи, три века назад на архипелаге их было видимо-невидимо. Память об этом увековечена в названиях бухт, заливов, пляжей. Черепашьи бухты есть на Исабеле, Санта-Крусе, других островах. Но справедливости ради наряду с Черепашьими их следовало бы называть также островами Вулканов. Смотришь на карту архипелага и видишь в центре каждого острова желтое пятно. Вулкан! У каждого острова – свой вулкан. А на Исабеле только крупных – целых шесть.

Возможно, эти черепахи видели Дарвина...

Кстати, больших островов в архипелаге пять. Это Санта-Крус, Фернандина, Сан-Кристобаль, Сан-Сальвадор и самый крупный – Исабела, который своим контуром на карте напоминает морского конька, поставленного на пьедестал из куска вулканической лавы.

Крупные острова имеют по два названия: одно – английское, другое – испанское. Это обстоятельство отражает определенные этапы истории архипелага. Хотя острова были открыты испанцами в XVI веке, первыми стали давать им названия – уже в XVII веке – английские корсары. Позже острова обрели также испанские названия. И те и другие действительны поныне, но испанским сегодня отдается предпочтение. Скажем, Исабела одновременно зовется Албемарл, а Сан-та-Крус-Индефатигабл. Фернандина на карте может оказаться Нарборо, Сан-Кристобаль – Чатемом, а Сан-Сальвадор – островом Джеймса. Санта-Фе – это в то же время н Баррингтон. У острова Флореана целых три названия: собственно Флореана, Санта-Мария и Чарльз.

А уж какими только эпитетами не награждали острова архипелага: Прибежище пирата Моргана, Стоянка китобоев, Почтовый ящик посреди Тихого океана, Тюрьма для ссыльных, Магнит, притягивающий авантюристов со всего мира, Гигантская лаборатория жизни на земле! И так далее, и тому подобное.

Для ученых это и в самом деле один из лучших наблюдательных пунктов, равных которому, пожалуй, нет на всей планете. Ведь полная изоляция островов с течением времени превратила их в уникальную лабораторию для изучения эволюции растительного и животного мира.

...Продолжаю листать записную книжку. "Галапагосские острова, – читаю на одной из страниц, – природный музей естественной истории". Тут же и подтверждение лестной характеристики– данные о количестве эндемичных видов, то есть встречающихся только на архипелаге, а подчас и вовсе лишь на одном из островов. Половина птиц, гнездящихся на Галапагосах, 86% пресмыкающихся, которые тут обитают, и 27% морской прибрежной фауны эндемичны. Точно так же эндемичны 72% муравьиного и 57% паукообразного "населения" архипелага. Что касается флоры, то треть (чтобы быть точным – 32%) галапагосских растений нельзя встретить больше нигде в мире, а это ни много ни мало 228 видов.

Вместе с тем природа проявила чрезвычайную мудрость, распределив фауну и флору не равномерно по всему архипелагу, а выборочно, так сказать, "специализировав" острова на отдельных видах. Так, Фернандина славится колониями игуан и бакланов. Хеновесой, представляющей собой гигантский кратер с голубым озером на дне, владеют морские птицы, а Флореана – царство фламинго. Остров Пинта известен как "рай орхидей". Сан-Кристобаль считается самым засушливым, но верхняя его часть занята рощей акаций. А остров Санта-Крус природа украсила густыми лесами и обширными зарослями молочая и папоротников, поселила там знаменитых гигантских черепах.

Но в первой половине прошлого века безраздельному господству игуан и морских львов, бакланов и пингвинов пришел конец – на архипелаг начали приезжать люди на постоянное жительство. Однако вплоть до настоящего времени из множества островов обитаемы лишь пять. Жителей на них около пяти тысяч, и почти все горды тем – в этом я очень быстро убедился, – что они не просто эквадорцы, а эквадорцы-островитяне.

– Пассажиров просят застегнуть ремни безопасности. Через несколько минут наш самолет...

Голос стюардессы раздался в динамиках в тот момент, когда я дошел до одной из самых интригующих записей:"Галапагосские острова – это рай и ад, затерянные в океане. И не так уж много мест на нашей планете, где бы рай и ад соседствовали столь тесно. Одни люди искали и находили здесь рай. Другие описывали острова как "сущий ад", как нечто, только что свалившееся с другой планеты".

– Ислас!.. Острова!.. – Сосед-мексиканец повернулся ко мне и возбужденно ткнул пальцем в стекло иллюминатора. Внизу проплывал большой остров. Это был Сан-Кристобаль. С высоты две тысячи метров он выглядел голым и безжизненным куском застывшей вулканической лавы, плававшей на поверхности океана.