Текст книги "Отавало идет по экватору"

Автор книги: Вадим Листов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 22 страниц)

«Золотые зернышки» Манаби

В «Табели о рангах» среди 20 провинций Эквадора Манаби занимает почетное третье место – после Гуаяса и Пичинчи – по населению и шестое место по территории. Если обычно про эквадорцев говорят, что их главное занятие – сельское хозяйство, то это вдвойне относится к манабитам. Только административный центр провинции город Портовьехо да город-порт Манта насчитывают по 85-90 тысяч жителей каждый, остальные городки маленькие, и потому можно смело сказать, что большинство населения провинции живет в деревне.

Немало славных страниц в истории страны связано с провинцией Манаби. Тут в бухте Каракес высаживались первые отряды испанских конкистадоров. Недалеко от тех мест, в прибрежном городке Моптекристи, начали в 1895 году гражданскую войну, закончившуюся их победой, эквадорские либералы во главе со своим лидером – выдающимся политическим деятелем Элоем Альфаро. Один из городов провинции – Рокафуэрте – носит имя Висенте Рокафуэрте, второго президента республики, который прослыл горячим поборником просвещения и экономического прогресса. Да и в истории эквадорского рабочего движения Манаби тоже занимает видное место: там 23 мая 1926 года возникла одна из первых ячеек эквадорских социалистов – зародыш будущей компартии Эквадора, создал эту ячейку основатель компартии Рнкардо Паредес. А чуть раньше, в 1924 году, в Манаби существовала "Группа пропаганды и действия", носившая имя В. И. Ленина.

'В розницу не продаем только оптом'

Но особый интерес Манаби представляет с точки зрения своего экономического потенциала и своей роли в национальной экономике. В провинции выращиваются такие важные экспортные культуры, как кофе, какао, хлопок, а также многие культуры, прежде всего кукуруза и рис, овощи и фрукты, идущие на внутренний рынок. Почвы здесь чрезвычайно плодородные.

Каждый раз, когда машина достигает очередного перевала в отрогах прибрежной Кордильеры, взору открываются неповторимые виды гор, подернутых голубоватой дымкой. На дорогу то и дело выкатываются клубы тумана, и в зависимости от того, идет ли дорога на подъем или на спуск, туман то становится гуще, то рассеивается. Соответственно происходит и смена растительности. Сначала там, где повыше, к шоссе подступают мрачные, черные квадраты картофельных полей. Они перемежаются с грязно-желтыми плантациями кукурузы. Видно, как на полях работают целые семьи – и млад, и стар. Не раз и не два наблюдал я, как пахали на быках деревянной сохой, как сеяли из лукошка и обрабатывали посевы примитивной мотыгой, как в доколумбовы времена. Черные и желтые квадраты картофеля и кукурузы смыкаются с золотистыми пятнами пшеничных полей, которые сменяются плантациями кофе и какао.

Возле крохотных поселков на обочине шоссе бросаются в глаза густые коричневые пятна. Это сушатся кофейные зерна очередного урожая. Чем дальше вниз, тем больше кофейных плантаций. Вот в десятке метров от шоссе возникает рощица деревьев какао. Несколько рабочих заняты сбором плодов. Специальными ножами, прикрепленными к длинным шестам, они срезают плоды, висящие слишком высоко...

В экономике страны, особенно в ее экспорте, какао продолжает играть важную роль. Однако в наше время какао-бобы имеют несравненно меньшую ценность, нежели в старину, в доколумбову эпоху. Когда испанские конкистадоры появились в Эквадоре, индейцы, населявшие прибрежные зоны, широко культивировали какао, зерна которого использовались ими при взаимных расчетах, иными словами, служили своего рода разменной монетой. Испанцы тоже какое-то время пользовались этой "монетой": хроники свидетельствуют, что 300 зерен какао приравнивались к одному реалу. С тех пор в течение долгого времени какао-бобы называли "золотыми зернышками".

"Эпоха какао", бывшего главным экспортным продуктом страны, длилась до начала XX века. Затем разыгрались непредвиденные события. "Эскоба де ла бруха" в переводе с испанского означает "метла ведьмы". Именно так называли эквадорцы маленького жучка-вредителя, из-за которого какао было почти начисто выметено из эквадорской экономики. Этот жучок портил листву, "прилипал" к плоду и пожирал его, а главное – проникал в ствол дерева какао, от чего ствол загнивал и дерево погибало.

Бобы какао тоже сначала просушивают на солнце

Старожилы считают, что «все началось с англичан». И вот почему. В начале 20-х годов в связи с так называемым первым внешним долгом Эквадора, который страна оказалась не в состоянии выплатить, кредиторам, в частности англичанам, были предоставлены в виде особых льгот важные территориальные концессии, а попросту говоря, отданы на откуп крупные плантации какао. Но вскоре цены на какао-бобы на мировом рынке резко упали, ознаменовав начало кризиса в этой сфере сельскохозяйственного производства. Англичане забросили плантации какао. Остальное доделала «метла ведьмы»...

Только после второй мировой войны плантации какао начали по-настоящему возрождаться, и эта культура снова стала занимать важное место в эквадорском сельском хозяйстве. В начале 80-х годов общая площадь плантаций какао (240 тысяч гектаров) даже несколько превышала площадь кофейных плантаций, а ежегодное производство какао-бобов достигало 64 тысяч тонн. И все же восстановить былое господство не удалось: из сельскохозяйственных культур в национальном масштабе на первом месте прочно утвердился банан, а второе занял кофе. Теперь слава "золотых" перешла к зеленым кофейным зернышкам.

Чем дальше мы спускаемся к океану, тем больше встречается бананов, машущих на ветру изумрудными листьями-рукавами. Плантаций бананов много, но Манаби – это еще далеко не "банановое царство" – оно лежит дальше к югу, в провинциях Гуаяс и Эль-Оро. Здесь же, в Манаби, банан хотя и выступает конкурентом кофе и какао, но конкурентом не опасным, поскольку в первую очередь идет на внутренний рынок. Основой экономической жизни провинции Манаби по-прежнему остаются две традиционные культуры – кофе и какао, к которым в последние два десятилетия прибавились также хлопок и рыба.

За городом Рокафуэрте, который славится своей выстроенной целиком из теса церковью с двумя высоченными остроконечными звонницами, перед путешественниками открывается сейбовый лес, какого наверняка не увидишь в другой части страны. Гигантские деревья с морщинистыми зеленоватыми стволами беспорядочно разбросаны по холмистой местности. Их жидкие, спаленные тропическим солнцем кроны почти не дают тени, и потому "нижний этаж" сейбового леса занимают такие же безлистные колючие кустарники. Столь же неприветливо выглядит и "пол", накрытый жестким ковром пожухшей травы. Сейбовый лес – не лучшее место для отдыха после долгой дороги. Зато это настоящий рай для цикад: их беспрерывный стрекот настолько громок и пронзителен, что перекрывает даже шум моторов проезжающих по шоссе грузовиков.

Из-за многочисленных остановок в пути в Портовьехо мы добрались только к вечеру. Журналистская судьба и тут улыбнулась мне. В доме известного общественного деятеля Акиле-са Валенсии я познакомился с Фредди Ромеро, руководителем Федерации сельскохозяйственных рабочих побережья. Беседа наша о провинции Манаби и ее проблемах затянулась далеко за полночь.

Главная проблема провинции, рассказывали мои собеседники, – господство архаичной системы землевладения. Крупных латифундий, как в соседней провинции Гуаяс, размером по 10-15 тысяч гектаров, в Манаби нет. В южных районах есть животноводческие асьенды, имеющие по 4-5 тысяч гектаров, да в некоторых северных кантонах, например в Чоне и Сукре, есть животноводческие хозяйства, располагающие значительными земельными угодьями. По сравнению с латифундиями Сьерры это хозяйства небольшие. Зато они выглядят настоящими гигантами, если сравнивать их с минифундиями – непроизводительными или "полупроизводительными" хозяйствами, которые еле-еле обеспечивают существование одной крестьянской семьи. Вокруг этих двух полюсов – крупных хозяйств и минифундий – концентрируется все сельскохозяйственное производство.

В последние годы проблемы, порожденные отжившей системой землевладения и землепользования, непрерывно обострялись в связи с усилением борьбы сельскохозяйственного пролетариата за свои жизненные интересы. В провинции Манаби сельскохозяйственные рабочие – а их немало занято и в латифундиях, и в крупных хозяйствах капиталистического типа, и в мелких фермерских хозяйствах – составляют значительный по численности слой населения. Однако они не пользуются многими социальными благами, у них крайне низкая заработная плата, их уровень жизни ниже, чем у беднейших "минифундистов". Все это накаляет социальную атмосферу и не может не сказываться на экономическом развитии.

– Главное богатство Манаби – кофе. Видимо, вокруг кофейного зерна и возникают основные экономические и социальные перипетии?

– Кофе, бесспорно, главная сельскохозяйственная культура Манаби, – подтверждает Ромеро. – Однако в отличие от бананов выращивание кофе характеризуется в первую очередь господством кофейных минифундий, владельцы которых живут урожаем, как говорится, только раз в году. Они не гнут спину на латифундиста. Они – жертвы другой, более изощренной формы эксплуатации, поскольку находятся в абсолютной зависимости от оптовиков-перекупщиков, которым вынуждены продавать урожай на корню и по мизерным ценам. Если в Сьерре на обоих полюсах находятся землевладельцы, крупные и мелкие, то в Манаби в сфере производства кофе на одном полюсе – масса мелких и мельчайших производителей, а на другом – горстка торговцев-экспортеров. Разумеется, есть и крупные хозяйства, где дело поставлено на широкую ногу. Например, в середине 70-х годов одно из крупнейших кофейных поместий – "Коффеа робуста" – принадлежало амери-канскому миллиардеру Нельсону Рокфеллеру, бывшему тогда вице-президентом США; в этом поместье применялись самые современные методы растениеводства. Но таких хозяйств было немного. Для Манаби гораздо типичнее минифундия.

– В печати часто пишут о том, что колебания цен на мировом рынке бьют в первую очередь по крестьянам, которые выращивают кофе. Как это выглядит на практике? – спрашиваю я Фредди.

Фредди задумывается. После продолжительной паузы беседа возобновляется.

– Колебания цен на мировом рынке имеют значение для оптовиков, – говорит Фредди. – Крестьянина они мало волнуют: мировой рынок далеко, а ему важно, сколько заплатит оптовик, покупающий у него урожай. Поэтому собака зарыта не в ценах мирового рынка, а в спекулятивных махинациях на рынке внутреннем.

Вернемся назад, в 1977 год, и заглянем вовнутрь одного из механизмов ограбления крестьян. Весной того года военное правительство специальным декретом изменило налоговую систему: до этого налог в пользу государства составлял 26% стоимости экспортируемого кофе, теперь он был повышен до 35%. В результате цены на кофе сразу упали с 6 тысяч до 2,5 тысяч сукре за кинталь. Оптовики перестали покупать кофе у крестьян, ссылаясь на "чрезмерно высокий налог". Что было делать производителям кофе? Сроки погашения кредитов и уплаты долгов поджимали, и крестьяне в конце концов были вынуждены сдаться на милость победителя, то есть все тех же перекупщиков-спекулянтов.

Утром следующего дня мы уезжали из Портовьехо. Он остался в памяти тихим и спокойным городом, где жизнь течет мирно и размеренно, как, впрочем, во всех эквадорских городах, за исключением Кито и Гуаякиля. И еще Портовьехо запомнился памятником испанскому конкистадору Франсиско Пачеко, который основал город в 1535 году, вскоре после того, как Франсиско Писарро основал Лиму. Собственно говоря, как и некоторые другие города, Портовьехо основывали дважды. Сначала – на побережье. Но частые набеги пиратов, с одной стороны, и поиск более плодородных земель – с другой, вынудили первых обитателей города искать для него другое место. В пойме реки, которая носит то же название, что и город, они нашли плодородную долину, защищенную горами, и там обосновались окончательно. В память об этом событии на главной улице Портовьехо установлена статуя Франсиско Пачеко. Правда, одет бравый конкистадор несколько необычно, так как с металлической кирасой никак не вяжутся короткие панталоны, для которых больше подходит слово "шорты". Местные жители иронически замечают по этому поводу, что скульптор одел Пачеко в "форму конкистадоров в тропическом варианте"...

С кофейной проблемой я столкнулся еще раз, теперь уже в Манте и к тому же на предприятии с ничего не говорящим на первый взгляд названием "Интеркамбио и кредите". Именно так называется фабрика, где сушат и сортируют кофе, который покупается у мелких фермеров. Производственная технология здесь предельно простая. С ней меня познакомил управляющий фабрикой сеньор Авила.

Главная технологическая операция – сушка кофе – производится на открытом воздухе, на солнце, на большом фабричном дворе, сплошь залитом асфальтом. В дальнем углу двора по светло-коричневому кофейному "ковру" бегал миниатюрный садовый трактор с навесными граблями, которыми и ворошились кофейные зерна. На другом участке двора сушка уже была закончена, и бульдозером, таким же миниатюрным, как трактор, зерна сгребали в кучу. Теперь их предстояло сортировать. Зерна насыпали в мешки, и грузчики на лоснившихся от пота спинах бегом переносили мешки в складское помещение.

Так в Манте сушат кофе

К складу примыкал цех, в котором мерно стучала сортировочная машина. Просторное помещение выглядело странно оттого, что в четырех высоких стенах, накрытых гофрированной металлической крышей, стояла одна-единственная машина.

– Не удивляйтесь, – сказал Авила. – Раньше в этом цехе сортировщицы кофе работали в тесноте, сидели, что называется, спина к спине и перебирали зерна вручную. Когда установили машину, большое число работниц пришлось уволить. Что поделаешь... Таков нынешний век – машина рано или поздно вытесняет ручной труд. И в этом цехе, и в соседнем скоро будут установлены новые сортировочные автоматы. Кстати, пойдемте, я покажу вам вчерашний день фабрики...

Он повел меня в соседнее помещение, такое же высокое и просторное и такое же пустынное. Посреди цеха на полу сидели две пожилые женщины и не спеша перебирали насыпанную перед ними кучку кофейных зерен.

– Этих двух сортировщиц компания решила пока оставить, – сказал Авила. – Они проработали на фабрике, выполняя эту операцию, почти всю свою жизнь – 30 лет! До пенсии им осталось совсем немного, несколько месяцев. Вот компания и решила: пока машины не пришли, пусть дотягивают до пенсии.

Женщины дружелюбно улыбнулись и закивали головами, дескать, управляющий говорит правду.

– А что стало с остальными работницами? С теми, кто не успел "дотянуть до пенсии"?

Авила пожал плечами.

– Большинству пришлось покинуть фабрику, – ответил он. – Компания не может упустить возможности, которые открывает очередной кофейный бум. А для этого, как вы сами понимаете, нужно спешить расширить и модернизировать производство. Безработица? Конечно, выросла. Но ведь производства без издержек не бывает...

Мы снова вышли на фабричный двор. Шустрый трактор продолжал описывать квадраты по асфальту, засыпанному кофейными зернами. Грузчики все еще перетаскивали мешки с кофе с сушильных площадок на склад. Не завтра, так послезавтра их тоже заменят машинами, и они, как и сортировщицы кофе, превратятся из людей, имеющих работу, в "издержки производства"...

Хотя на фабрику "Интеркамбио и кредите" кофейное зерно попадает уже после первичной обработки (мойки, сушки), тем не менее и это предприятие тоже выполняет лишь функцию первичной обработки сырья. Знакомство с ней подтвердило тот общеизвестный факт, что латиноамериканские страны – производители кофе сильно зависят от иностранных компаний, в первую очередь американских, которые занимаются обжариванием кофейных зерен. Именно эти монополии и диктуют цены мирового рынка. К слову сказать, 85% мирового экспорта кофе и его сбыт в капиталистических странах контролируют 14 крупнейших транснациональных компаний. Эквадорские производители кофе мечтают о том, чтобы ослабить степень зависимости от монополий США, создавая у себя в стране предприятия по обжариванию кофе, активизируя поиск новых рынков сбыта и т. д. Но это пока дело будущего.

Фабрика "Интеркамбио и кредито" – одно из немногих промышленных предприятий города-порта Манты. Есть там еще несколько небольших маслодельных заводов, на которых занято в общей сложности около тысячи человек. В последние годы в городе начала налаживаться переработка хлопка, рыбы, плодов масличной пальмы. По сути дела Манта – единственный город провинции Манаби, где есть какая-то промышленность и более или менее значительные сгустки рабочего класса. Вполне возможно, что в недалеком будущем там на базе местного рыболовства разовьется и рыбная промышленность – ведь одних только рыбаков в Манте больше семи тысяч! Пока же рыболовство играет в жизни города второстепенную роль, а главная принадлежит морскому порту. И в этой связи хочу отметить один важный, на мой взгляд, аспект послевоенного развития Эквадора, и в частности провинции Манаби, а именно прямое влияние рабочего движения на экономическое развитие страны и защиту ее природных богатств, причем влияние это прямо пропорционально зрелости, активности и боевитости рабочего движения.

Манта провинциальна только внешне. Под покровом провинциальности бушуют политические страсти, скрываются славные традиции борьбы трудящихся за свои социально-экономические интересы, а также новые веяния антиимпериалистического движения. Еще в 1945 году под влиянием разгрома гитлеровского фашизма в Манте возникло Объединение профсоюзов. Оно-то и организовало борьбу рыбаков, трудящихся других отраслей, всего населения города против пиратства американских рыболовных судов в эквадорских территориальных водах. Под руководством компартии и других демократических организаций население Манты вместе со всем народом выступало за ликвидацию американской военно-воздушной базы, созданной в годы второй мировой войны на Галапагосских островах, за объявление их национальным заповедником. Успешная борьба в защиту морских богатств и национального суверенитета побудила молодое рабочее движение Манты активно выступить и за более полное и эффективное использование местных ресурсов в целях экономического развития. В 1958-1959 годах в Манте проходили боевые, вплоть до забастовок, выступления трудящихся, требовавших строительства портовых сооружений. Эта их борьба увенчалась победой, и ныне Манта располагает не только необходимыми портовыми сооружениями, по и учебно-производственным комплексом по подготовке национальных кадров для рыболовного флота.

Бесспорно, что, добиваясь сооружения морского порта в Манте, или крупного водохранилища Поса-Онда около Портовьехо, или строительства тех или иных промышленных предприятий, компартия, прогрессивные профсоюзы, организованное рабочее движение в целом заботились в первую очередь о насущных интересах трудящихся масс, таких, как обеспечение занятости, повышение уровня жизни, удовлетворение конкретных требований экономического и социального характера. Но это только одна сторона дела. Другая состоит в том, что такая активная позиция рабочего движения объективно способствует ускорению процессов промышленного развития и диверсификации национальной" экономики, изменению экономической структуры страны на основе более полного использования имеющихся природных ресурсов.

Урок на плантации

На банановых плантациях мне доводилось бывать много раз и в разных районах Эквадора. Познать все, что связано с банановой индустрией, сразу, в одночасье, не представлялось возможным. Поэтому приходилось идти по дороге познания постепенно, открывая для себя все новые аспекты и грани этой отрасли – ботанические, агрономические, коммерческие, социальные и т. д.

Припоминается одна из первых поездок – на промышленные плантации компании УБЕСА. Тогда, е середине 70-х годов, УБЕСА – ее полное название было "Союз эквадорских производителей бананов" – представляла собой акционерное общество. Эквадорским оно было лишь по названию: возглавлял УБЕСУ некто Вилли Брунс, немец, основные капиталы были западногерманскими, а главные рынки сбыта находились в Европе. На долю компании приходилось 12% эквадорского бананового экспорта. Позже в ходе ожесточенной конкурентной борьбы УБЕСУ поглотила "Стандард фрут". Именно там, на плантациях УБЕСЫ, я и получил первый урок по теме "Банан".

Урок проходил прямо на плантации, в банановом "лесу", а учителем был начальник участка агроном Альфредо Эррера, которого мне представили как опытного и знающего специалиста своего дела.

– Давайте танцевать от печки, – предложил я. – С чего начинается банан, а точнее, банановая плантация?

– Раньше все начиналось с сельвы, с расчистки зарослей, – ответил Эррера. – Считалось, что для молодых растений необходима тень, и поэтому вырубали подлесок и лианы, рыли дренажные канавы, выравнивали землю. Большие деревья оставляли и между ними на расстоянии пяти-шести метров одна от другой копали ямки глубиной тридцать – сорок сантиметров. В ямки помещали посадочный материал. Когда молодые растения, пробившись на поверхность, достигали в высоту примерно одного метра, деревья, как правило, сводили. Ветви сгнивали быстро. Толстые же стволы распиливали и либо вывозили на быках, либо оставляли тут же, на плантации, где они со временем тоже полностью сгнивали. Бананы продолжали расти, а рабочие продолжали следить за участком, очищая его от молодой поросли, ухаживая за дренажными канавами. Так плантации создавались в начале века, такой метод сохранялся вплоть до 50-х годов, а в некоторых странах Центральной Америки его применяют и поныне. Что же касается нашей страны, то с появлением индустриальных методов выращивания бананов, иными словами, с укрупнением плантаций, применением механизации и химизации, банановые хозяйства стали создаваться и на равнинной местности по всему побережью.

– Вы сказали "не семена" и "не саженцы", а "посадочный материал"...

Эррера протянул мне банан:

– Попробуйте найти в нем семена. Их нет! Банан размножается только вегетативно. Потому-то и посадки производятся не семенами, а кусками корневища. В каждом куске должен быть "глазок". Точно так же, как иногда сажают картофель, разрезая большую картофелину на несколько частей.

– Отсутствие семян в плодах культурных сортов банана – одна из удивительных черт этого растения, – продолжал он. – А вообще-то оно удивительное по всем статьям. Где мы сейчас находимся? Всякий скажет: "В лесу". Действительно, чем не лес? В зависимости от зимы и лета, то есть от сезонов дождей и безводья, этот "лес" может быть душным и влажным или прохладным и сухим. А ведь это вовсе не лес, ибо банан – не дерево, а гигантская тропическая многолетняя трава. Банан – это целый мир, и, чем больше мы будем познавать его свойства, тем удивительнее будет казаться нам этот мир.

Эррера провел рукой по стволу банана, который напоминал многослойную трубку, свернутую из коричневой оберточной бумаги.

– Вы наверняка скажете: "Это ствол", – продолжал он. – А это вовсе и не ствол, какой мы привыкли видеть у деревьев. Или взять плоды банана, все это огромное количество "лап", как бы привязанных к одному стеблю, нанизанных на одну ось. Вы даже и слова-то подходящего для него не подберете и будете мучиться между "гроздью", "связкой" и т. п. А кончите тем, что махнете рукой и скажете просто: банан. А ведь этот плод... ягода! Впрочем, арбуз ведь тоже не просто плод, а именно ягода, хотя он в родстве с бананом и не состоит, – шутливо заключил Эррера.

– Погодите-погодите. Давайте разбираться по частям, – попросил я. – Если это не ствол, то, во-первых, где у этого растения ствол или хотя бы на худой конец стебель и, во-вторых, что же тогда "это"? – И я тоже провел рукой по "стволу" банана.

– То, что вы видите перед собой, – это ложный ствол. Настоящий – клубневидный – лежит в земле. Мы называем его корневищем, – продолжил урок Альфредо Эррера. – У него множество длинных гибких корешков толщиной с палец. Корневище делят на куски и получают посадочный материал. Он отличается удивительной жизнеспособностью: даже если кусок корневища и подсохнет, его достаточно положить в ямку и присыпать землей, чтобы он дал новый молодой побег.

– С корневищем ясно. А "это" что? Если не ствол, то что же?

– А вы сами как думаете? – лукаво улыбнулся Эррера.

– Если вспомнить, что банан – не дерево и не куст, а трава, то выходит, что это стебель, – ответил я. – Так?

– Нет, не так. За ответ "двойка". – Начальник участка с явным удовольствием играл в "школу". – Это не стебель, а листья, точнее, плотно свернутые в трубку основания листьев, – произнес он с торжествующим видом и пояснил: – После посадки корневища первый лист вылезает на поверхность земли через три-четыре недели. Он свернут в плотную трубку. Постепенно трубка эта расширяется, из нее один за другим вылезают следующие листья. Растение стремительно идет в рост. Через трубку первого листа, все время раздвигая ее, вылезают следующие листья. Их трубчатые основания так плотно прижаты друг к другу, что производят впечатление толстой палки. Они-то и образуют то, что все принимают за "ствол" бананового "дерева". Действительно, полное впечатление, что перед вами деревья: ведь растения достигают в высоту восьми, десяти и больше метров.

Эррера сделал паузу, закурил.

– Но это только часть проблемы, – продолжал он, и на его лице опять появилась лукавая улыбка. – Лист банана красив сам по себе. Где в Европе на природе вы найдете такую красоту? Какой чистый изумрудный цвет! А размер-то каков! Хотите, измерим хотя бы вот этот?..

Он подозвал оказавшегося поблизости рабочего, и тот коротким взмахом мачете отсек один из листьев. Вдвоем они растянули его на земле. Эррера достал из кармана рулетку и измерил зеленое полотнище.

– Три метра десять сантиметров – длина и семьдесят сантиметров – ширина, – торжественно произнес он, распрямляясь. – Бывают и больше. Иные экземпляры достигают четырех метров в длину и почти метра в ширину. Кстати, вы не находите, что банан похож на некоторые виды пальм? Если вы помните, у некоторых пальм листья с одной стороны вроде бы матовые, а с другой – глянцевые, будто покрытые лаком. Некоторые ученые считают, что лакированная поверхность пальмовых листьев служит своего рода отражателем солнечных лучей, позволяющим избежать чрезмерного испарения влаги с их поверхности. В этом отношении между листьями пальм и листьями банана можно провести прямую аналогию. Верхняя, наружная часть бананового листа кажется лакированной, потому что покрыта блестящей глянцевитой оболочкой, которая также выполняет функцию отражателя солнечных лучей и защищает растение от "обезвоживания". Нижняя, внутренняя часть листа усеяна порами, через которые банан "дышит".

Вместе с тем в сравнении с пальмами банан можно назвать растением "сознательным". Обратите при случае внимание, как ведет себя банан в жаркую и в прохладную погоду. В жаркий день листья его обвисают, края их загибаются вовнутрь, поры на внутренней стороне сокращаются, и степень испарения влаги с поверхности листьев минимальная. Если же день прохладный, дождливый, если вообще погода влажная, листья ведут себя совсем иначе: они как бы распрямляются, края их загибаются, но теперь уже кверху, нижняя сторона растягивается, и, следовательно, поры расширяются – таким образом обеспечивается большая степень испарения. Так растение избегает перенасыщенности влагой. Видите, – какой замечательной, способностью природа наградила банановый лист?! Он не только прикрывает своей тенью дочерние побеги, вырастающие из того же корневища, но и служит регулятором влаги, обеспечивающим нормальную жизнедеятельность растения. Я уж не говорю о том, что листья так называемого текстильного банана имеют промышленное применение, в частности при производстве растительных волокон, – заключил Эррера.

– Ну а плод, то есть ягода банана? Какими особенностями обладает она?

– Каждое растение дает одно, только одно, соцветие, которое потом превращается в одно, только одно, соплодие, его-то мы и называем связкой. Такая связка созревает в течение девяти месяцев. Обычно она содержит от двух до трех сотен бананов и весит пятьдесят – шестьдесят килограммов.

– И через какое время после посадки можно рассчитывать на первый урожай?

– Через тринадцать – пятнадцать месяцев. После того как плод созрел, наземная часть, или то, что мы обычно называем "стволом", постепенно отмирает. К этому времени корневище уже дало несколько дочерних побегов. Каждый из них может вырасти в зрелое растение. Поэтому оставляют только один побег. Основной "ствол" банана срезают несколько раз таким образом, чтобы поднимающаяся по нему из почвы вода питала дочерний побег. Через девять месяцев на молодом растении созреет свое соплодие.

В самом начале нашего знакомства управляющий компании представил мне Альфредо Эрреру как человека, "неисправимо влюбленного в банан". Урок на плантации полностью подтвердил эту характеристику.

– Вообще-то банан – культура чрезвычайно удобная, – продолжал "учитель". – Плантация, посаженная один раз, может существовать в течение многих лет, и все эти годы она будет плодоносить, нужно только правильно выбирать, какой дочерний побег оставить, а какие удалить. Взрослое растение погибает только тогда, когда погибает корневище. Банан – одно из немногих растений, которые сами себя поят и сами себя защищают от избытка влаги. Это, если хотите, природный водопровод, своего рода водокачка.

На банановой плантации

Эррера подвел меня к растению, связка которого уже была срезана, а обрезанный «ствол» возвышался над землей всего лишь метра на полтора. Свежий изумрудный лист молодого побега, обогнав «родителя», тянулся ввысь.

– Я говорил про "водопровод". Вот он в наличии – полюбуйтесь.

И Эррера указал на срез, сделанный под углом в 45-50°. Косая поверхность его напоминала срез обычного дерева – так много было на нем цилиндрических кругов, но всю ее усеивали крупные капли влаги. Они непрерывно скатывались по срезу, образовывали тонкую струйку, и струйка эта бежала вниз по "стволу", на землю.

– Когда поверхность среза загниет, "ствол" опять срежут, но уже в другую сторону. И так – пока не дойдут до подножия. А до тех пор "водопровод" будет продолжать действовать исправно.

На банановой плантации

– А эти синие и белые пластиковые мешки, которые надеты на связки, – какую функцию выполняют они?