Текст книги "Хождение к морям студёным"

Автор книги: Вадим Бурлак

Издавна селились в Беломорье не только мореходы, судостроители, крестьяне, купцы, служивые люди, основатели монастырей и церквей. Тянулись сюда и отшельники, собиратели и хранители древних знаний и тайн. О них мало упоминалось в исторических документах и научных трудах, зато рассказывали об этих людях предания поморов.

Мне приходилось встречаться с хранителями древних тайн Севера. От них слышал, что порой в Белом море, как в Бермудском треугольнике, при загадочных обстоятельствах пропадают лодки с людьми и даже корабли.

Поиски ни к чему не приводили: не оставалось после подобного исчезновения ни обломков судов, ни даже пятен моторного или дизельного топлива.

Один из хранителей древних тайн по имени Никита уверял, что такие исчезновения связаны с «заборейцами». Он даже обещал мне показать «знаки заборейские», то есть еще не открытые наукой памятники, оставленные ушедшей цивилизацией.

С ним я познакомился в самом начале своей первой экспедиции в Беломорье. Потом неоднократно встречался с этим странным человеком.

Никто не знал его фамилии и отчества, сколько ему лет, где живет зимой, когда появится вновь и куда уйдет.

Странник Беломорья – блаженный Никита… Летом его можно было увидеть на Соловецких островах и в селе Гридино, в устье Северной Двины и в Кандалакше, на мысе Крестовом и среди заброшенных изб на реке Варгуза. По слухам, зимовать Никита уходил куда-то в леса Кольского полуострова. Там, то ли в заброшенном скиту, то ли еще в каком-то укрытии, жил он до весны. А потом снова отправлялся бродить по Беломорью.

Находились свидетели, что встречали зимой блаженного в лесах на западе от озера Имандра. Там, где, по слухам, имеется тайный скит и где обитают колдуны загадочного и, как считается, исчезнувшего народа чуди. Сам Никита не любил распространяться о месте своей зимовки. Отвечал уклончиво: «Где полярну ночь проводил, там уж солнце все осветило, да растопило, да память мою перегрело…»

Говорят, много людей спас этот блаженный. Бывало, заблудятся в лесу туристы и останутся без еды, без надежды на спасение. Одолеет их отчаяние, а тут вдруг откуда ни возьмись Никита появляется.

А в котомке у него всегда сухари, крупа да разные консервы припасены. Накормит бедолаг, приободрит и на дорогу выведет. Да еще истории всякие расскажет о Белом море, о седой старине, о таинственных явлениях, что происходят на этих землях, об исчезнувших загадочных северных людях, которых древние греки называли гипербореями.

Верить ему, может, и не очень верили, но слушали с интересом и относились к Никите с уважением.

Однажды шторм перевернул лодку с рыбаками. Людям вплавь удалось добраться до каменистого острова. От морской пучины спаслись, а что делать дальше – не знали. Ни воды пресной на том острове не было, ни дров, чтобы разжечь костер и согреться.

От жажды, холода и голода больше трех суток мучились рыбаки. Готовились уже смерть принять, да вдруг утихло море, и к островку причалил Никита на своей лодочке.

– Живите, сироты! Возрадуйтесь, понурые! Да не меня, а своего заступника Николу Мерликийского благодарите!

Потом блаженный рассказал рыбакам, будто во сне услышал голос самого Николая Чудотворца: «Проснись, Никита!.. Поднимай парус и иди к Синему камню! Спасай людей!»

Лучше переждать. Между Умбой и мысом Святой Нос негде укрыться от шторма, нет на Терском берегу спасительных бухт, – советовали мне опытные поморы. Снова штормовое предупреждение. Еще один день ожидания в уютном заливе.

Умба – старый поселок. Издавна здесь живут рыбаки, лесозаготовители, строители. Сойдешь впервые на деревянный тротуар поселка, оглядишься и сразу становится ясно: главное богатство здесь – лес и море.

Корабли и лодки у причалов. Машины, груженные бревнами и досками. Запах копченой рыбы. Неторопливые разговоры жителей о штормовой погоде, о будущем лове трески, о лесных пожарах.

В поселке гостей принимают душевно и просто. Охотно рассказывали жители Умбы о родном Терском береге, что тянется от устья реки Варзуги до мыса Святой Нос – на границе Белого и Баренцева морей. Реальные события прошлого переплетались с легендами, но совсем не хотелось разбираться, где правда в рассказах поморов, а где – вымысел.

Непременно кто-то из старожилов сообщал приезжим, что в Умбе побывал Сергей Есенин.

Вроде бы документальных подтверждений этому нет. Но в 1917 году, после путешествия поэта по Беломорью, появились строки:

 
Не встревожен ласкою угрюмою
Загорелый взмах твоей руки.
Все равно – Архангельском иль Умбою
Проплывать тебе на Соловки.

Все равно под стоптанною палубой
Видишь ты погорбившийся скит.
Подпевает тебе жалоба
Об изгибах тамошних ракит.

Так и хочется под песню свеситься
Над водою, спихивая день…
Но спокойно светит вместо месяца
Отразившийся на облаке олень.
 

Может, и в самом деле они написаны после остановки Есенина в Умбе? Поэта интересовали предания, сказки, былины, песни поморов. А разве можно при этом обойтись без Терского берега?

В автобиографии Есенин отмечал, что был на Мурманском побережье, в Архангельске, на Соловецких островах. А в те годы суда, курсирующие между этими пунктами, обычно заходили в Умбу.

Я бродил по деревянным улицам поселка, поднимался на каменистый холм, оглядывал окрестность с высоты и так же, как жители Умбы, верил, что по этим тротуарам много лет назад ходил Есенин. Останавливался, разглядывал морские и лесные дали, корабли в бухте, суету чаек и видел в белой северной ночи нечто свое – заветное, никому еще не открытое…

И в старые времена, и в наши дни Терский берег манил к себе любителей народных песен и преданий. Но откуда здесь такое самобытное песнопение и легенды? Наверное, оттого, что на Терском побережье творчество произрастало и развивалось в особой, неповторимой среде. Способствовали этому отдаленность от городов и магистральных дорог, постоянный состав населения, устоявшиеся поморские традиции.

Зимними вечерами собирались женщины в одной избе, пряли, шили, вязали. И при этом обязательно пели и рассказывали предания…

Так и было в давние времена, и в семидесятых годах прошлого века. Сохранится ли эта добрая традиция и дальше?

Солнечные лучи. Дар великого светила земле. Они летят через космос и превращаются в траву, светлое море, теплую землю, улыбку человека. Птицы, звери, люди радость от прикосновения солнечных лучей выражают звуком, танцем, игрой. Человек издавна пытался закрепить свой восторг в камне.

Кто знает, час или день высекал он на скале солнечный круг. Наверное, зачарованный своим творением человек прикасался ладонью к высеченному кругу и ощущал тепло.

Каменные загадки Белого моря. Они встречаются здесь на каждом шагу. Рукотворные лабиринты на Соловецких островах, сейды на островах Русский Кузов и Немецкий Кузов, дорога из каменных плит на Кондострове.

Считается, что первые люди поселились на берегах Белого моря более пяти тысяч лет назад. Об этом свидетельствуют многочисленные археологические находки. Орудия труда времен неолита: каменные сосуды, рыболовные крючки, иглы, топоры. Украшения из бронзы и раковин. И наконец, петроглифы – рисунки на скалах.

Неподалеку от Беломорска у реки Выг – целая картинная галерея. На скалах высечены звери, птицы, рыбы. Люди в лодках, на лыжах, сцены охоты на лесных и морских зверей…

Встречаются и таинственные знаки: звезды, кресты, круги, овалы, треугольники, четырехугольники, изображения человеческих следов. Особенно запоминается фигура беса на красноватой скале и семь отпечатков его ступни. От этого в народе и пошло название «бесовы следки».

Беломорские петроглифы создавались много тысяч лет назад и не одним мастером, поэтому они помогают проследить и понять, как развивалось искусство древнего человека, а значит, и его мышление.

Возле наскальных рисунков древние жители Беломорья совершали культовые обряды, жертвоприношения, ритуальные танцы, обращались к божествам.

Время разрушает даже камни. Беломорские петроглифы тоже нуждаются в защите: от ветра, воды, перепада температур. И увы… прежде всего от человека.

Прямо на скалах, на которых творили неведомые мастера, современные дикари устраивают привалы – оставляют мусор, жгут костры, а иногда берут острый камень и пытаются рядом с древними рисунками нацарапать свои.

– Не ведают, что творят, – вспомнил я слова блаженного Никиты. – И быть каждому за эти грехи наказанным великими мучениями…

Что и говорить, добрым был человеком Никита, лишь однажды я видел, как он лютовал.

Разожгли туристы костер неподалеку от камней с древними рисунками. А когда огонь погас, налетел с моря ветер и разметал золу. Попали остатки пепелища и на древнее творение.

Накинулся Никита с кулаками на туристов и прогнал их прочь. А сам долго потом отмывал наскальные изображения, поливая водой из котелка, очищая ладонями. При этом посылал проклятия на головы варваров-туристов.

– Да нахлебаться вам, ироды, водицы морской!.. Да охватит вас меряченье!.. Да придут к вам люди, что на скалах высечены!.. Да увидеть вам битвы старинные, огневне шаманские танцы-проклятия, приворожки и заманья, что беду вызывают и уносят в белые сны уставших богов!..

Рассказал мне тогда Никита, будто каждого, кто потревожит могилы или творения древних, неминуемо ждет наказание.

«Услышат они в какой-то день и час голоса забореев» – людей, живших в Арктике тысячи лет назад, тех самых, которых древние греки называли гипербореями. Вначале голоса будут неразборчивы, потом станут все ясней и ясней.

И прозвучит в тех словах назначение кары за содеянное. Приговором может стать болезнь меряченье. От нее человек впадал в безумство: влезал на скалу и кидался вниз, резал себя всевозможными острыми предметами, бросался головой в костер, плясал до смертельного изнеможения, перегрызал себе жилы, тянулся к Полярной звезде и шел к ней, не разбирая дороги, пока не оказывался в морской пучине или на дне реки.

О загадочной психической болезни, прозванной в народе меряченьем, я слышал давно. Как толковали старики, приходит она из «проклятых» мест Кольского полуострова. Заболевают якобы чаще те, кто уничтожал древних идолов, наскальные изображения, разрывал захоронения, долго находился в «проклятых» местах, покушался на чужое добро и на заговоренные клады или пытался докопаться до каких-то древних тайн бесчестными способами. Эта болезнь возникала также под воздействием недобрых шаманских ритуалов, злых чар или после принятия специального отвара из ядовитой «печаль-травы». Выяснить, что это за трава, мне так и не удалось. А вот пораженных меряченьем или какой-то схожей болезнью, встречал на севере Скандинавии, в Сибири и Америке.

Люди превращались в зомби и лишались воли. Движения их становились то слишком резкими, сверхбыстрыми, то необычно плавными, заторможенными. Отрешенный взгляд устремлялся в одну точку и ни на что не реагировал. А потом вдруг глаза больного наливались жутковатым красным огнем. Казалось, этот огонь вот-вот испепелит всех. Охваченный меряченьем переставал ощущать боль и порой на короткое время становился ясновидцем. Он мог каким-то образом, мысленно, побывать в прошлом и будущем, а затем довольно точно предсказывать судьбу любому человеку. Загадочная болезнь изучалась медиками разных стран. И не только ими. В двадцатых годах из Москвы на Кольский полуостров была направлена секретная экспедиция для изучения этого заболевания. Удалось собрать какие-то материалы, но потом они таинственным образом затерялись в московских кабинетах ОГПУ, НКВД.

Интересовалась меряченьем и гитлеровская военная разведка абвер. Во время Второй мировой войны для изучения этой болезни и обрядов, связанных с каменными рукотворными лабиринтами, на Кольский полуостров была заброшена специальная группа агентов. Но никто их них назад не вернулся и даже не отправил донесение в Берлин. Все бесследно исчезли в северных лесах.

Существует версия, что гитлеровское руководство каким-то образом увязывало загадочную северную болезнь с работой над созданием оружия массового психологического воздействия.

Говорили в народе, будто много лет назад заболел меряченьем и блаженный Никита. Спас его от смерти шаман. Заставил плясать в каменном лабиринте «танец очищения» и неотрывно смотреть на костер.

Всю ночь продолжалась эта странная пляска. Помогло. Вылечил шаман Никиту и передал ему якобы веление древних забореев: стать хранителем загадочных мест Беломорья и Кольского полуострова.

Кто на Белом море бывал – Соловки не миновал» – так говорят и потомственные поморы, и те, кто впервые побывал в этих краях.

В конце XIX века известный русский историк Василий Ключевский писал о Соловецком монастыре: «Пустынный монастырь воспитывал в своем братстве особое настроение… особый взгляд на задачи иночества.

Основатель его некогда ушел в лес, чтобы спастись в безмолвном уединении… к нему собирались такие же искатели безмолвия и устрояли пустыньку. Строгая жизнь, слава подвигов привлекали не только богомольцев и вкладчиков, но и крестьян, которые селились вокруг богатейшей обители как религиозной и хозяйственной опоры, рубили лес, ставили починки и деревни, расчищали нивы…»

Основанный в XV веке на Большом Соловецком острове монастырь стал не только духовным центром русских людей в Беломорье, но и опорой в дальнейшем освоении северных земель и морей. Вслед за монастырем здесь создавались скиты, промыслы, строились гавани, причалы, всевозможные мастерские, дороги, каналы, дамбы, разводились сады и огороды.

Не раз эта святая обитель становилась крепостью для завоевателей и местом спасения от разных бед многих русских людей. Но Соловецкий монастырь превращали и в тюрьму. Святым местом его сделали верующие подвижники, неприступной для врагов твердыней – герои, а острогом – большие грешники.

Как отмечал исследователь Севера журналист Генрих Гунн: «Ссылали на Соловки за «воровство», «измену», «дурость», «предерзостное житье», «богохульные и непристойные речи». Никаких списков заключенных не велось, а имен некоторых и не знал никто…

Сюда был сослан поп Сильвестр при Иване Грозном, Симеон Бекбулатович – за обличение Лжедмитрия, при Петре – самозванец Салтыков, сообщники Кочубея. В XIX веке ссылались студенты Московского университета, декабристы, два графа Толстых «за некоторую вину». Прислан был особый колодник, называемый «бывший Пушкин». Что это был за человек, никто не знал».

Все, кто бывал на Соловках в XVIII и XIX веках, отмечали необычно суровые условия содержания каторжников и невозможность совершить побег.

В 1923 году монастырь упразднен. На острове был создан Соловецкий лагерь особого назначения. За несколько лет существования «СЛОНа» в нем побывало больше заключенных, чем за XVIII и XIX века.

Знамениты Соловки и загадочными древними сооружениями.

В книге «Магия пирамид и лабиринтов» я уже писал о беломорских лабиринтах и с каким священным трепетом относился к ним блаженный Никита.

Сложены они из камней и представляют собою спираль диаметром от пяти до тридцати метров. В наше время камни возвышаются всего лишь на 10–40 сантиметров.

Когда созданы эти лабиринты – точно не установлено. Одни ученые считают – в первом тысячелетии до новой эры, другие называют более давние времена.

Для чего понадобились они древнему человеку?

Мне доводилось слышать разные версии. И что спирали, выложенные из камня, имели культовое назначение, и что это древние календари, и даже что они являлись ловушками для рыбной ловли. Хотя в море ни одного подобного лабиринта не обнаружено.

Очевидно, древние люди строили их для чего-то жизненно важного. Иначе трудно объяснить столь широкое распространение лабиринтов не только в Беломорье, но и в скандинавских странах. Некоторые исследователи утверждают, что есть они на Крайнем Севере Европейской России и за полярным Уралом.

Давний знакомый Никиты ученый Николай Виноградов, много лет изучавший загадочные строения Бе-ломорья, в двадцатых годах прошлого века писал: «Относительно лабиринтов Дании в литературе имеется всего лишь одно упоминание, что они там встречаются.

В Норвегии Нордстрем насчитывал несколько лабиринтов… В Швеции имеется более двенадцати лабиринтов… Пятьдесят (или около пятидесяти) расположены в тридцати приходах Финляндии.

Гораздо более (чем в Финляндии) этих сложений по северным берегам России… Соловецкие лабиринты представляют собою один длинный целостный ряд почти тождественных загадочных сооружений… охватывающих весь северо-запад Европы, начиная от Дании и до Северного Ледовитого океана».

В первые Никита показал мне загадочные каменные сооружения в ненастный день. Дождь кропил мелко и холодно – совсем по-осеннему. Его капли блестели на травах и сосновых иглах, сверкающим бисером играли на потемневших от влаги камнях лабиринта. А потом налетел ветер и несколькими порывистыми взмахами невидимой кисти осветлил небо над маленькой бухтой.

Он звал за собой старые сосны. А деревья лишь покорно кивали макушками, но корнями крепко держались за камни и землю. Ветер злился, пуще задувал, однако так и не смог одолеть упрямые сосны.

Никита, казалось, не замечал ни дождя, ни ветра. Лицо его было сосредоточенным, губы слегка шевелились. Может, он шептал молитву, а может – какие-то старинные заговоры. При этом Никита медленно ступал по спирали лабиринта, иногда останавливался, наклонялся и прижимал ладонь к одному из камней, будто хотел почувствовать в нем что-то живое.

Блаженный имел свое объяснение происхождения лабиринта, отличавшееся от того, что мне удалось прочитать. Он называл их «мировыми узелками», связывающими землю с небом, огонь с водой, свет с темнотой, живых с мертвыми. По словам Никиты, построено их было «великое множество» и не кем-нибудь, а именно «потомками заборейцев». И якобы каждый род, каждая семья этого исчезнувшего народа создавала свой лабиринт.

– А ныне большинство «узелков» заросло травами, ушло в землю, и только «хранители» могут отыскать их, – пояснил Никита.

В записках Николая Виноградова говорится: «То небольшое число легенд о лабиринтах, что доводилось мне слышать, весьма отрывочны и не имеют реальной почвы.

Таковой является легенда о так называемых «сжимающихся» и «блуждающих» лабиринтах, а также о лабиринтах, под которыми на большой глубине якобы находятся непонятные пирамиды «вниз вершинкой», и о лабиринтах и с вовсе сказочными возможностями – воспроизводства невидимого грозного оружия…»

О фантастических «сжимающихся» и «блуждающих» лабиринтах Никита почему-то не захотел рассказывать. Наотрез, решительно отказался, как я ни упрашивал его. Мне даже показалось, что он опасается говорить на эту тему.

А когда я поинтересовался упомянутыми в рукописях подземными пирамидами, которые «вниз вершинками», и что означает «невидимое грозное оружие», старик и вовсе сделал страшные глаза и замахал руками:

– Ничего не знаю. Да и тебе не советую расспросами заниматься. Молчи! Молчи о том и не думай… Коли понадобится кому надо – весть сама дойдет к тебе.

Как ни подмывало поинтересоваться, кому может понадобиться, чтобы до меня дошла весть о перевернутых пирамидах под рукотворными лабиринтами, о таинственном оружии, я все же сдержался и промолчал.

Утром северный ветер усилился. Прошел короткий дождь. Все быстрее разбегались по заливу желтые пенистые гребешки. У горизонта клубились фиолетовые и синие туманы. Мачты судов, что спрятались от шторма в Кривозерской бухте, нехотя кланялись морю.

Волей-неволей в эти ненастные часы мне вспомнились слова старой песни:

 
Если ветер не бьет в паруса,
То они превращаются в тряпки…
 

День и ночь не утихал штормовой ветер. Зло и весело трепал он на берегу верхушки деревьев, гнал к югу мелкие тучки и, быть может, рыскал над волнами, отыскивая хоть один парусник.

Лишь через сутки выглянуло солнце и ветер сник. Я продолжил свой путь по Белому морю на небольшом рыболовецком суденышке. После выхода из Кривозерской бухты легли курсом на Кандалакшу.

Вскоре показался остров Великий – самый большой в Кандалакшском заливе. Это заповедная земля. Здесь живут лоси, медведи, куницы, лисы, в ручьях и озерах нерестятся кунжа и форель.

Кандалакшский – самый северный заповедник в нашей стране – был основан в 1932 году. Расположен он на многих островах, разбросанных вокруг Кольского полуострова в Белом и Баренцевом морях. На них гнездятся и отдыхают при перелетах гаги и тупики, полярные крачки и турухтаны, кайры и поморники.

Один из островов Кандалакшского заповедника – Харлов – стал в XVII веке царской «заповедью», где оберегали кречетов – ловких и стремительных птиц – для царской охоты.

Остались позади заповедные острова. Справа по борту в сизой пасмурной дымке – леса Кольского полуострова. Они тянутся до порта Кандалакша.

К причалу подошли, когда море, чайки и город погрузились в светлое ночное молчание.