Текст книги "Хождение к морям студёным"

Автор книги: Вадим Бурлак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 24 страниц)

Ожидания. Поиски

После сообщения от 13 июля, принесенного голубем, связь с Андрэ и его экспедицией прервалась… Навсегда. Шведская академия наук и многочисленные сторонники и почитатели северного воздухоплавателя предпринимали попытки отыскать хоть какие-то следы пропавшей экспедиции… Безрезультатно.

В 1899 году на исландском побережье местные жители нашли поплавок, сброшенный с аэростата «Орел». При нем оказалась записка Андрэ, сделанная в первый день полета. Конечно, она не пролила свет на тайну исчезновения полярных исследователей.

Спустя год рыбакам попался второй поплавок с аэростата. Но опять никаких новых сведений.

Экспедицию искали на севере Шпицбергена, в восточной Гренландии, на материковом побережье Баренцева и Карского морей.

Лет через десять после исчезновения Андрэ и его товарищей архангелогородское начальство стал донимать один бродяга. Уверял он, будто видел, как в устье Печоры опустился на лед громадный шар. А потом показались три человека. Все они были в «непрозрачных очках и одеты не ио-здешнему». И витала над пришельцами большая стая голубей. Вначале бродяга принял их за чаек. Но потом сообразил: и полет не тот, и крылья у птиц другие, и крика не слышно чаячьего. Но откуда в таких студеных землях голуби?

Смекнул бродяга: дело нечисто. Хоть и любопытство разбирало, а страх победил. Кинулся он прочь. Но, когда отбежал на приличное расстояние, все же оглянулся. Ни голубей, ни людей уже не увидел: только далеко-далеко в высоте мотался по воле ветров темный шар.

Бродяге начальство не поверило и даже не записало его рассказ. Но спустя какое-то время подобная история с появлением аэростата, незнакомцев и голубей произошла на острове Колгуеве, потом – на Ямале и на архипелаге Северная Земля.

Установить не удалось, произошло это на самом деле или свидетелям попросту померещилось. В Арктике случаются и не такие чудные видения.

Активные поиски экспедиции Андрэ продолжались вплоть до Первой мировой войны, с началом которой у человечества начались новые беды и иные проблемы.

Печальная находка

Летом 1930 года к острову Белый, расположенному к востоку от Шпицбергена, причалило норвежское судно «Братваг». 6 августа в дневнике начальника экспедиции Хорна появилась запись: «Шкипер Элиассен на моторной лодке принимал деятельное участие в охоте и занимался отбуксировкой зверя к берегу.

Среди дня он вернулся на судно. Тихо и спокойно подойдя к нам, он сообщил, что ими сделана важная находка, – они нашли Андрэ…найдена брезентовая лодка экспедиции, полная всевозможного снаряжения. Шкипер привез какую-то книгу…

Книга была мокрая, тяжелая, листы в ней склеились, и мы увидели, что это обсервационный журнал экспедиции с подробными записями астрономических наблюдений.

…На первой странице мы смогли прочесть несколько слов заглавия: «Санное путешествие 1897 года». Не оставалось ни малейшего сомнения, что это был обсервационный журнал экспедиции с того времени, как участники ее оставили шар, вероятно, далеко к северу во льдах.

…Итак, значит, это произошло на Белом острове; здесь, где мы сейчас находились, трагически закончилось дерзновеннейшее из всех полярных путешествий…»

Вскоре экипажу норвежского корабля удалось обнаружить останки Андрэ, физика Стриндберга и техника Френкеля. Были также найдены их дневники.

Согласно записям путешественников, через двое суток после вылета со Шпицбергена аэростат «Орел» стал терять высоту. На 82 градусе 56 минуте северной широты и 29 градусе и 52 минуте восточной долготы он опустился на лед. Путешественники вынуждены были оставить аэростат и двигаться пешком к Земле Франца-Иосифа.

И только лёд…

Преодолевать приходилось и глубокие трещины, и широкие полыньи. Торосы, безжалостный ветер Арктики и тяжесть экспедиционного груза… Все это затрудняло движение.

Через несколько дней путешественники поняли, что не смогут добраться до Земли Франца-Иосифа, и повернули к Шпицбергену.

В сентябре, когда ударили настоящие арктические морозы, они решили продолжать путь на дрейфующей льдине. Снаряжение и съестные припасы позволяли это сделать. К тому же Френкель вывихнул ногу и не мог совершать длительные переходы.

Всех голубей путешественники выпустили еще в первый день, когда покинули свой аэростат. Лишь один голубь не захотел улетать. Андрэ согревал его на своей груди. Зачем? Может, надеялся, что птица еще понадобится для самой важной весточки людям? Или, вспомнив неясное предсказание насчет голубя, розы и льда, он видел в этой птице свой талисман?..

Для жилья путешественники выдолбили углубление в торосе. Свое пропитание они пополняли охотой на тюленей. Судя по дневникам, все трое не поддавались унынию и отчаянию.

В те дни Андрэ писал: «Настроение у нас довольно хорошее, хотя шутки и улыбки не стоят в порядке дня. Мои молодые товарищи справляются лучше, чем я смел надеяться. Поддержанию нашего мужества помогает еще то обстоятельство, что мы за последние дни так быстро снесены к югу…»

Но опасность подстерегала отважную троицу каждый день. После раскола их льдины им пришлось перебраться на другую, гораздо меньших размеров, а значит, и менее надежную.

Наконец путешественникам удалось высадиться на остров Белый. Здесь они прожили до середины октября, пока не наступила трагедия. Многие исследователи истории освоения Арктики так до конца и не могут понять, в чем ее истинная причина.

У путешественников оставался достаточный запас продуктов, спичек, керосина, теплой одежды, медикаментов. На острове, неподалеку от их стоянки, накопилось множество плавника, так что с дровами не было проблем.

Перенапряжение, болезни, обморожение? Какие-то неведомые простым смертным причины?

Еще одна не раскрытая до конца арктическая трагедия. Еще одна ее роковая тайна… Еще одна дань Арктике за дерзновенную попытку человека нарушить ее покой…

Но голубь не садится на лед,

Но розы не растут во льдах…

Сохранилось предание, что рядом с останками Андрэ обнаружен мертвый голубь. А среди страниц дневника чудом сохранились два засохших розовых лепестка. А вокруг места гибели полярного исследователя, как всегда, от горизонта до горизонта был только лед, лед, лед…

В холодных серо-стальных водах неподвижно стоит на якоре «Заря», солнечный диск медленно исчезает за пламенеющим на горизонте огненным морем – там, где далеко-далеко находится моя родина!

Сквозь «дым Млечного Пути»

Что должно свершиться – то сбудется! Даже в простейших

случаях многое зависит от выбора и воли…

Эдуард Толль

Полет Белой совы

Даже в сумерках молодой полярной весны она отчетливо виднелась на фоне высоких лиловых облаков. Странные, необычные для совы движения. Она то взмывала вверх, то почти припадала к заснеженной тундре. Описывала ровные круги и металась зигзагами. При этом не издавала ни единого звука. Бесшумный полет над бесшумной тундрой.

Птица несколько раз устремлялась в сторону моря, но какая-то невидимая преграда не позволяла продолжить этот полет. Словно прозрачная стена отбрасывала назад полярную сову. И она снова беспорядочно махала крыльями, теряя перья, поднимаясь и почти припадая к земле, бросаясь то в одну, то в другую сторону. Белая птица напоминала бабочку, бьющуюся в оконное стекло.

– Никогда не видел, чтобы сова так вела себя, – произнес я и вопросительно взглянул на Николая.

Старик напряженно всматривался в ее полет, но потом все же обернулся ко мне:

– Хаар эбэ биллэ буруо халлаансиигэ…

Тут же, сообразив, что я ничего не понял, перевел с якутского:

– Полярная сова почуяла «дым Млечного Пути»…

Но смысл произнесеного все равно остался мне неясным.

Старик вдруг поднял вверх руку и сделал круговое движение.

– Буруо халлаансиигэ – «дым Млечного Пути» – это такая невидимая завеса. Как исчезает она, как появляется – знают немногие, – пояснил Николай. – Простой человек может увидеть лишь маленькую частицу этой завесы высоко в небе. И зовется она полярным сиянием. Но птицы и звери ощущают ее появление…

О «дыме Млечного Пути» мне уже приходилось слышать на Новосибирских островах. Говорили, что эта завеса незримо отделяет прошлое от настоящего и будущего. Угадай, где находится эта завеса, сумей проникнуть сквозь нее – и окажешься то ли в минувших временах, то ли в не наступивших…

Старику не понравилась моя недоверчивая улыбка, и он опять произнес нечто загадочное. – Лишь эхо наших желаний проходит сквозь «дым Млечного Пути», – Николай снова взглянул на полярную сову. – Быть сегодня сильному небесному свечению. Так всегда происходит, когда зверь или птица учуют «невидимую завесу». А эта, – старик показал на полярную сову, – видно, почуяла свою старость и скорую смерть и теперь хочет улететь в прошлое, где была сильной и молодой. Туда – в другие времена, другие земли…

– Какие земли ты имеешь в виду? Уж не Арктиду ли? Гинерборею? Землю Санникова? – все так же с усмешкой спросил я.

– Может быть, может быть… – недовольно пробормотал в ответ Николай.

Остерегайся шестипалого шамана

Еще на первом курсе студент Дерптского университета Эдуард Васильевич Толль услышал о таинственной Земле Санникова. Услышал и тут же был очарован мечтой о ней.

В университетской библиотеке он отыскивал материалы, связанные с экспедициями в Северном Ледовитом океане, расспрашивал преподавателей, переписывался с Географическим обществом, несколько раз приезжал в Санкт-Петербург покопаться в архивах и встретиться с мореходами, поморами и путешественниками.

В 1881 году, за год до окончания университета, Эдуард Толль познакомился в столице с одним странным человеком, назвавшим себя Егорием, который уверял, что ему удалось добраться до Земли Санникова.

Бывший моряк и охотник, Егорий в 40 —60-х годах добывал моржей в районе Новосибирских островов. Однажды вместе с двумя товарищами он отправился на промысел с острова Котельный. Места эти были для них незнакомые.

Один якутский охотник посоветовал Егорию двигаться строго на север, где в четырех-пяти сутках перехода образовалась огромная полынья.

– Опасайся только шестипалого шамана, – предупредил якут. – Где удачная охота – там и кружит шестипалый. А чего кружит, чего добивается – никто не ведает. Морочит он людям головы, сбивает с пути, заводит туда, откуда нет возврата… Какой ему прок от этого – не знаю…

Богатую морским зверем полынью Егорий и его товарищи отыскали. Но в первый же день приключилась беда: все оказались в воде. Егорию удалось выбраться на лед, а вот его напарники утонули. Помочь им он не смог.

Но и Егорию досталось от «купания» в ледяной воде.

На другой день он уже не мог двигаться. Начался жар, кашель, руки и ноги не слушались, потом – потеря сознания, бред, видения.

Вот тогда и явился к нему шаман с шестью пальцами на каждой руке. Дословно не помнил Егорий, что нашептывал и чем заманивал его тот шаман. Лишь смутно помнил, будто убеждал шестипалый уйти в землю блаженных людей. Где та земля, зачем она Егорию и какая корысть шаману от заманивания – так и осталось неизвестно.

Поднялась вдруг метель, скрылось солнце, и Егорий почувствовал, как часть льдины, где он лежал, откололась. Ветер тут же погнал обломок льдины куда-то дальше на север. А впереди, над водой, в белой метельной круговерти плясал, кувыркался и орал что-то неразборчивое проклятый шаман.

Изредка он замирал и подолгу смотрел с разинутым ртом и выпученными немигающими глазами: не отстал ли Егорий на своей льдине?

Потом шестипалый вдруг исчез, будто провалился то ли в небесную, то ли в океанскую бездну.

Вслед за этим угомонился ветер. Солнце зажгло розовым светом льды, а вокруг Егория появились какие-то странные лики. Вроде бы люди, но созданные из разноцветных туманов. Двигались они медленно и плавно, словно боялись развеяться.

А говорили с больным охотником тихо и по-доброму.

– Кто вы? – испуганно прошептал Егорий.

– Мы – те, кто жил здесь тысячи лет назад. Для нынешних народов нас уже нет, но мы есть… Ты попал к нам случайно, пройдя сквозь завесу «дыма Млечного Пути».

Хоть и не зло отвечали ему, да все же не на шутку оробел Егорий. Стал ссылаться на болезнь и жаловаться на козни шестипалого шамана.

– Знаем, – ответили охотнику. – Не по своей воле, не сам ты выбирал путь. А шестипалый шаман – враг опыта прошлого. Он хочет внести сумятицу, спутать разные времена, прошлое, настоящее, будущее… Мы вернем тебя в твой мир…

Как Егорий снова оказался на острове Котельный, он не помнил. Но сразу почувствовал себя здоровым. Только усталость еще несколько дней давала себя знать, да по ночам, то ли во сне, то ли на самом деле, являлся шестипалый шаман, снова кривлялся, плясал и упрекал: «Зря вернулся, Егорий… Надо было оставаться в том мире…»

В память об учителе

Конечно, рассудительный студент Эдуард Толль не очень-то поверил бывшему охотнику из Заполярья. Но все же подумал, что крупица правды в его истории есть, и эта крупица правды – существование земли за Новосибирскими островами. Тем более что предположение о загадочной земле высказывал известный русский ученый и путешественник Александр Федорович Миддендорф.

Он сыграл большую роль в жизни Толля. Хоть и в разные годы, они заканчивали один и тот же Дерптский университет. Будучи студентом, Эдуард Васильевич внимательно изучал отчеты экспедиций Миддендорфа. А впоследствии маршруты их северных путешествий не раз пересекались, пусть не во времени, но в пространстве.

«Скала представляла собой огромную глыбу кварца, – записывал в 1901 году Толль. – Не подлежит никакому сомнению, что это тот самый глинт, который Миддендорф видел на острове Бэра, что это и есть описанная им глыба…

Пройдя несколько шагов на восток, я увидел в бинокль нечто похожее на остатки избушки. Я поспешил туда и действительно увидел перед собой полуразрушенный домишко… От него остались лишь нижние венцы…

Я сел отдохнуть на бревна, чувствуя себя счастливым оттого, что нашел самые северные следы пребывания Миддендорфа и что, заполнив пробелы, оставшиеся на географической карте, я получил возможность хоть в какой-то мере выразить этим благодарность своему учителю…»

Во время своей последней северной экспедиции Эдуард Толль открыл залив, который в память об учителе назвал фьордом Миддендорфа. Он не только нанес залив на карту, но и красочно описал это событие в своем дневнике:

«С южной стороны на горизонте, на фоне розово-красного неба, резко выделялись волнистые темно-синие контуры гор материка, над их вершинами плыли красноватые и золотистые перистые облака, похожие на колеблемые ветром столбы пламени. На переднем плане сверкали, освещенные пробивающимся сквозь тучи солнцем, узкие бурые полоски тундры, окрашенные местами в светло-фиолетовые тона.

У подножия скалистого мыса, представляющего собой хаотическую груду нагроможденных одна на другую глыб серовато-бурого выветренного гнейса, неподвижным покровом лежал пригнанный ветром лед, а но другую сторону мыса принесенные течением льдины, сталкиваясь, издавали певуче-жалобный звук. Слегка волнующееся огромное море отражало на своей поверхности низко нависшие свинцово-серые облака, которые по мере приближения к бухте становились фиолетовыми. В холодных серо-стальных водах неподвижно стоит на якоре «Заря», солнечный диск медленно исчезает за пламенеющим на горизонте огненным морем – там, где далеко-далеко находится моя родина!»

Снова возвращаясь мыслями к своему учителю, к его подвигу и научным заслугам, Эдуард Толль отмечал в своих записях: «Фьорд, который мы открыли и в котором стоим уже одиннадцать дней, я назвал именем Миддендорфа.

Полагаю, что я имел право это сделать: во-первых, потому что мы определили координаты этого места; во-вторых, потому что изучение окрестностей и фауны фьорда проходит успешно и, следовательно, наименование фьорда вполне обоснованно. Чье же имя более других заслуживает того, чтобы быть увековеченным здесь, если не имя Миддендорфа – первого ученого-исследователя Таймырской земли, авторитетного исследователя Сибири?»

Предостережение Угрю

После окончания университета начались северные странствия Эдуарда Толля. В 1885 году он стал помощником известного ученого и путешественника Александра Андреевича Бунге, который возглавил экспедицию по исследованию Новосибирских островов.

Достигнув северной стороны острова Котельный, в один из ясных дней Толль увидел очертания далеких гор и сразу сделал вывод: это она – легендарная Земля Санникова.

Он хотел немедленно отправиться к своей мечте, даже без помощников, в одиночку. Но в тот год у молодого ученого не было возможности достичь заветного острова. Шло время, а мечта о таинственной земле снова и снова манила его на Север.

В 1893 году Толль опять прибыл на Новосибирские острова. Он подробно расспрашивал бывалых полярников – рыбаков, оленеводов, охотников на медведей, песцов и моржей – о загадочной северной земле.

У него не было сомнений, что Земля Санникова существует. И даже фантастические рассказы Егория, а потом и бывалого «добывальщика мамонтовой кости» Угрю о странных северных людях из прошлого и о шестипалом шамане считал косвенным подтверждением своих убеждений.

Но, когда Эдуард Толль заговорил с охотниками за мамонтовыми бивнями о своем желании организовать экспедицию к Земле Санникова, Угрю туманно и не совсем понятно принялся остерегать его:

– Поздно искать то, что ушло. Поздно искать невозвратное. Поздно искать то, что не сможет стать уроком ныне живущим… Ну, а если не победишь в себе желание «побывать там», можешь никогда не вернуться в свой мир…

Но разве могли остановить одержимого ученого подобные неясные предостережения? Толль выслушал их и поступил по-своему.

Любовь и вдохновение

В «Кронштадтском вестнике» 25 марта 1900 года появилась публикация: «В зале Кронштадтского морского собрания известным исследователем полярных стран Э.В. Толлем была прочитана лекция «О целях Русской полярной экспедиции, снаряженной Академией наук», вызвавшая оживленную дискуссию.

Э.В. Толлем был определен план экспедиции. Продовольственные запасы делались из расчетов на три с половиной года. Предстояло изучить Новосибирские острова и исследовать часть полярной области, где еще не приходилось бывать человеку, а возможно, и открыть не только Землю Санникова, но и другие острова.

В навигацию 1903 г. экспедиция должна пройти Беринговым проливом к Владивостоку в бухту Золотой Рог.

В обсуждении доклада принял участие СО. Макаров, который высоко оценил инициативу и мужество Э.В. Толля. Адмирал сказал, что великие русские моряки прошлого руководствовались девизом «сила не в силе – сила в любви», а любовь и вдохновение были присущи таким отважным мореплавателям, как Прончищев, Челюскин, Ласинус, Харитон и Дмитрий Лаптевы. С их именами связаны великие открытия в труднодоступных районах Русского Севера.

В заключение Макаров отметил: «Направляясь в поиски неведомой Земли Санникова, пусть смелый исследователь Э.В. Толль знает, что моряки ему вполне сочувствуют, глубоко ценят его труды и от души желают полного успеха и благополучия в предстоящей экспедиции».

Раз наступить и умереть!

В 1893 году Толль отмечал в дневнике: «Мой проводник Джегерли, семь раз проводивший лето на о-вах и видевший несколько раз подряд загадочную землю, на вопрос мой «Хочешь ли достигнуть этой далекой цели?» дал мне следующий ответ: «Раз наступить – и умереть!..»

А 21 июня 1900 года Эдуард Толль сделал в своем дневнике восторженную запись: «Экспедиция, которую я так долго готовил, началась!»

Петербургская академия наук поставила перед ним обширную задачу: исследовать все Новосибирские острова, найти и описать Землю Санникова, пройти Северным морским путем в Тихий океан.

На борту экспедиционного судна «Заря» находилось снаряжение, рассчитанное на дальние ледовые переходы, и продовольственные запасы для участников экспедиции примерно на три года.

И все же Толль до конца еще не мог поверить в такую удачу. На страницах дневника он размышлял о том, что явилось счастливым началом его экспедиции к заветной Земле Санникова.

«Было ли оно в 1886 году, когда я видел З.С., или в 1893 г., когда я на Новосибирском о-ве Котельном мечтал о З.С., собирался отдаться своему желанию и достичь этой земли на собачьих упряжках?

Было ли начало после опубликования моего плана в 1896 г. или когда я с судна «Ермак» подал рапорт Великому кн. Константину?..»

Толль понимал, что без поддержки таких корифеев русской науки, как Федор Шмидт, Александр Карпинский, Федор Чернышев, Дмитрий Менделеев, адмирал Степан Макаров и, конечно же, великий князь Константин Константинович, его экспедиция не состоялась бы.

Константин Константинович Романов был единственным из царской фамилии президентом Российской академии наук. Драматург, поэт, переводчик, музыкант, любитель истории, он, по отзывам современников, оказался как нельзя кстати на высоком посту науки.

Благодаря его влиянию в Петербурге был открыт Зоологический музей и новые лаборатории и обсерватории академии наук. Он активно содействовал организации русских научно-исследовательских экспедиций на Шпицберген и в район Новосибирских островов. Сам мечтал о путешествиях к морям и землям студеным. Но эту мечту осуществить не смог.

Пожалуй, жизненное кредо великого князя Константина отражалось в строках его стихотворения:

Но пусть не тем, что знатного я рода, Что царская во мне струится кровь, Родного православного народа Я заслужу доверье и любовь, Но тем, что песни русские, родные Я буду петь немолчно до конца И что во славу матушки России Священный подвиг совершу певца.

Для того, кто не знаком с жизнью великого князя Константина, эти строки могут показаться всего лишь напыщенными фразами. Но он верил в то, что говорил, и всегда выполнял свои обещания.

Не случайно Эдуард Толль, как и многие другие ученые, относились к нему с почтением не только из-за его знатного происхождения. «Меценат, не требующий ничего взамен: ни славы, ни почестей» – так говорили о нем современники.

С великим князем, президентом академии наук у Тол-ля установились доверительные отношения в первые же дни знакомства.

По слухам, Константин даже рекомендовал ученому-путешественнику перед выходом «Зари» в дальний путь побывать у петербургской ясновидящей Марфы, которая считалась лучшей предсказательницей морских бед и катастроф.

Может быть, это был шутливый совет.

Великий князь с улыбкой на грустном лице сказал Толлю:

– Я тоже стыжусь разных суеверий, но все же сходите на Мойку, где за зеленым домом без двора и ворот – флигелек морской предсказательницы Марфы.

За несколько дней до выхода «Зари» в плавание старуха-прорицательница предупредила Толля: «Остерегайся шестипалого шамана и перечитай свои записи, сделанные семь лет назад».

Эдуард Васильевич сразу понял, о каком конкретном случае в его записках идет речь, и очень удивился: откуда старуха знает об этом? Но расспрашивать ее не стал.