Текст книги "Пещера Лейхтвейса. Том второй"

Автор книги: В. Редер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 40 страниц)

Разбойники чуть не вскрикнули от изумления. Но Лейхтвейс сделал им знак молчать и сказал:

– Король не назвал себя, а потому мы сделаем вид, будто не узнали его. Однако, друзья мои, пора! Слышите крики кроатов, которые ломятся в дверь? Скорей, товарищи! Покажем врагам великого короля, что на его защиту встал Лейхтвейс со своими друзьями!

Лейхтвейс с присущим ему в минуту опасности спокойствием отдал необходимые приказания и расставил своих товарищей по местам.

Дом был одноэтажным с мезонином. Лейхтвейс послал в мезонин Зигриста, Рорбека и Отто, приказав им открыть огонь из верхнего окна. Туда же отправилась и Елизавета, чтобы заряжать ружья. Сам Лейхтвейс, Лора и Бруно остались в нижнем этаже и заняли место у окон. У одного окна стояли Бруно и Арман де Роже, у другого – Лейхтвейс с Лорой. Сидевший у печи незнакомец в сером плаще одобрительно кивал головой, глядя на распоряжения Лейхтвейса. Сам он обнажил шпагу и положил ее рядом с собой на скамье, по-видимому, готовясь защищаться до последнего в случае необходимости.

Кроаты соскочили с лошадей. Двое из них остались позади, чтобы присматривать за лошадьми, а остальные двадцать восемь человек под командой графа Батьяни готовились к нападению на дом. Батьяни шел во главе всех, подбадривая кроатов криками, а нерешительных угрозами. Кроаты пытались разгромить ворота своими саблями, а так как ворота были отнюдь не крепки, то усилия нападающих вскоре должны были увенчаться успехом.

Но вдруг из мезонина прогремели три выстрела. Три кроата свалились. Вместе с тем выстрелили Лейхтвейс, Лора, Бруно и Арман де Роже. Почти все пули попали в цель. Лейхтвейс целился в голову Батьяни, но венгр в момент выстрела отскочил в сторону и остался невредим.

Тем не менее страшный урон, нанесенный кроатам в первые же минуты, заставил Батьяни дать приказ об отступлении. Кроаты, отходя назад, выстрелили из своих ружей в дом и медленно направились по шоссе к полю. Там они собрались вместе. Видно было, что Батьяни советуется с ними.

– Кажется, что негодяи затевают какую-то новую пакость, – сказал Лейхтвейс, обращаясь к Арману де Роже, выглянув наружу через наскоро просверленные отверстия в ставнях. – Посмотрите, они уходят в лес. Неужели они окончательно отступают?

– Кроаты отступают! – крикнул сверху Зигрист. – Должно быть, с них довольно полученного урока. Ура, друзья мои! Победа за нами!

Но Лейхтвейс не верил в успех: он достаточно хорошо знал коварство кроатов и не допускал мысли, что неприятель отступил, тем более, что Батьяни видел его и Лору. И действительно, Лейхтвейс оказался прав, не разрешив никому выходить из дома. Вскоре кроаты снова выехали из леса, причем каждый из них держал в руках по пучку горящего хвороста. Страшно было смотреть на этих дьяволов в красных мундирах, быстро мчавшихся на своих маленьких лошадках по полю, размахивая пылающими факелами.

– Мерзавец Батьяни собирается поджечь дом! – крикнул Лейхтвейс. – Я знал, что он не успокоится раньше, чем не погубит нас под развалинами его. Но клянусь, это ему не так-то легко удастся сделать! Прежде чем мы погибнем в горящем доме, он сам будет убит.

Вдруг поднялся страшный, дикий рев. Кроаты окружили дом со всех сторон, но держались на довольно почтительном расстоянии и постоянно скакали во все стороны, так что в них было трудно стрелять. Как только раздавались выстрелы и пули пролетали мимо, кроаты подъезжали как можно ближе к дому и очень ловко бросали горящий хворост на крышу его. Крыша эта, как почти у всех деревенских построек того времени, была соломенная, так что она неминуемо должна была загореться. И действительно, спустя насколько минут крыша ярко запылала и облако черного дыма заволокло все здание. А кроаты сновали взад и вперед, как злые духи. Батьяни метался из стороны в сторону, подзадоривая их ускорить гибель осажденных.

Незнакомец в сером плаще, все время сидевший на скамье и, по-видимому, занятый своими думами, несмотря на серьезную опасность, вдруг встал и вышел на середину комнаты. Казалось, он вырос на целую голову; он гордо выпрямился, и на лице его появилось выражение железной энергии и непреклонной воли. Он откинул плащ. На синем мундире с красными обшлагами была видна усыпанная бриллиантами звезда.

Лейхтвейс не мог больше совладать с собою: он преклонил колено перед королем, и все разбойники последовали его примеру. Затем он поднял правую руку и твердым голосом воскликнул, не смущаясь раздававшимися снаружи криками и треском горевшей крыши.

– Да здравствует великий король Фридрих Прусский, герой и победитель! Мы клянемся, что готовы умереть за него!

– Победа или смерть! Да здравствует король Фридрих! – восторженно крикнули все разбойники, в том числе Лора с Елизаветой.

Король пытливо посмотрел на окружающих его разбойников и произнес:

– Странная случайность свела нас здесь, друзья мои. Быть может, нам будет суждено умереть вместе. Но лучше умереть героями, чем жить трусами. Я не спрашиваю у вас, кто вы – довольно того, что вы хорошие люди, а это вы уже успели доказать. Попытаемся же так или иначе избегнуть гибели. Вставайте!

Лейхтвейс и друзья его встали на ноги. В благоговении они стояли перед королем, ожидая его приказания.

– Имеется ли в доме вода? – спросил король.

– Во дворе есть колодец, – ответил Лейхтвейс, – но нет никакой возможности поднять на крышу достаточно воды, чтобы потушить пожар.

– Верно. Стало быть, остается только сделать вылазку. Надежды на успех мало, так как мы имеем дело с двумя десятками кроатов, а нас всего девять человек, в том числе две женщины. Но смелым Бог помогает, приходится положиться на счастье.

– С какого места прикажете совершить вылазку, ваше величество? – спросил Арман де Роже.

Король в сопровождении Лейхтвейса вышел из комнаты и осмотрел горящий дом. По всем помещениям уже распространился удушливый дым, и крыша вот-вот должна была рухнуть, похоронив под собою всех, кто находился в доме. Лейхтвейс отлично понимал, что в доме нельзя было оставаться и пяти минут, так как иначе все неминуемо погибли бы в дыму или сгорели. Король, окончив осмотр, решил предпринять вылазку со стороны ворот, которые были достаточно широки, чтобы пропустить всех сразу.

Спустя минуту осажденные выстроились во дворе по приказанию короля, который поставил во главе Лейхтвейса с Зигристом и Рорбеком; сам он следовал за ними верхом, за ним ехали на лошади его адъютанта Лора и Елизавета, а Арман де Роже, Бруно и Отто замыкали шествие. Все взяли ружья на прицел, не исключая и женщин. Таким образом для кроатов было приготовлено девять пуль, так как король тоже вынул свой пистолет.

Лейхтвейс медленно, стараясь избежать шума, открыл ворота возможно шире.

– Вперед! – скомандовал король. – Нас может спасти только натиск и быстрота.

Отряд разом вырвался из ворот наружу.

Почти в то же мгновение сзади раздался глухой треск и грохот: крыша дома рухнула, и пламя тысячами языков, пересыпанных искрами, поднялось к небу. Но вместе с тем пламя озарило также всю окружающую местность. Кроаты тотчас же увидели беглецов. Яростными криками Батьяни направил кроатов туда, где король со своим отрядом вырвался наружу. Но прежде чем кроаты успели собраться, раздалось девять выстрелов и четыре кроата свалились с коней.

– Вперед сомкнутым строем! – резким голосом скомандовал король. – Не расходиться! Заряжайте! Готово? Стреляйте!

Снова прогремел залп, и еще два кроата упали на землю. Ужасные стоны раненых огласили окрестность.

Вдруг Лейхтвейс громко крикнул «ура», и все разбойники дружно поддержали его. Они уже не знали удержи. Повернув ружья, они кинулись на кроатов и начали громить их прикладами. Лейхтвейс бросился к Батьяни. Венгр выстрелил, но, к счастью, пуля сорвала у Лейхтвейса только шляпу. Лейхтвейс изо всей силы замахнулся на своего смертельного врага, и если бы тот не успел вовремя отдернуть своего коня в сторону, то неминуемо был бы убит на месте. Удар пришелся по шее лошади. Та от страшной боли поднялась на дыбы и умчалась в поле.

Правда, Батьяни бросился в бегство не по своей воле, но все же он бежал. Когда кроаты увидели, что их начальник покинул поле сражения, они тоже повернули лошадей и понеслись к лесу. Лейхтвейс со своими товарищами хотел броситься за ними в погоню, но король в нескольких словах объяснил им бесцельность преследования. Кроаты были на лошадях, и разбойники не могли нагнать их, а только рисковали попасть в западню.

Опасность миновала, и король сошел с коня. Он дал Лейхтвейсу знак подойти, пытливо посмотрел на него и спросил:

– Как вас зовут?

Лейхтвейс, нисколько не стесняясь, назвал себя, причем заметил, что Арман де Роже, услыхав его имя, слегка вздрогнул.

Король задумчиво склонил голову на грудь, начал чертить на земле своей тростью какие-то круги и сказал:

– Я слышал это имя, но не помню, где именно. Кто вы такой и как попали вы сюда? Полагаю, вы не австриец?

– Нет, ваше величество, я подданный герцога Нассауского.

– А чем вы занимаетесь?

Воцарилось молчание.

Лора медленно подошла к своему мужу, положила ему руку на плечо, как бы защищая его, и нежно прижалась к нему.

– Ваше величество, – глухо произнес Лейхтвейс, – мне было бы не трудно солгать вам и сказать что-нибудь такое, что в данную минуту не подлежало бы проверке. Но я презираю ложь и потому, рискуя, что обожаемый и уважаемый мною король отвернется от меня с презрением, я все-таки открыто заявляю: я разбойник Генрих Антон Лейхтвейс, вот моя жена Лора, а эти люди мои товарищи.

Король от изумления широко раскрыл свои большие голубые глаза. Помолчав немного, он произнес:

– Вы разбойники? Преступники, которые не хотят работать, а отнимают добро у других? В моей стране таких людей вешают. Но вы вели себя очень храбро, подобно истинному герою. Вы спасли меня. Я не поверил бы, что вы разбойники, если бы вы сами не заявили мне об этом.

– Не разрешите ли вы мне, ваше величество, присовокупить несколько слов к моему откровенному признанию?

– Говорите, я слушаю вас.

– Ваше величество, – твердым и громким голосом произнес Лейхтвейс, – да, я разбойник, и все же я не дурной человек. Это звучит странно, но поверьте, это так. Я ни разу не присваивал себе собственности тружеников и бедняков и никогда не обогащал себя за счет неимущих и обездоленных. Я был бичом для богачей, растрачивающих бесполезно свои сокровища, я был бичом для скряг, жадно хоронящих свое золото от людских взоров и не пускающих нажитого ростовщичеством и мошенничеством капитала в оборот на благо народа. Я крал, грабил, даже убивал, но я делал это только потому, что люди совершили по отношению ко мне тяжкий грех, они выбросили из своего общества меня и мою любимую жену только потому, что мой герцог поступил по отношению ко мне несправедливо и гадко. Я стал тем, кем сделали меня люди. В свое время я был порядочный и честный человек, и все мои теперешние преступления представляют собою лишь одну месть. Я перестану совершать это дело мести лишь тогда, когда отомщу вдоволь за себя и за свою жену. А теперь, ваше величество, можете расстаться с опальными изгнанниками. Ваше величество, можете спокойно вернуться к армии, а я на прощание выскажу лишь горячие пожелания всего хорошего в жизни и успеха, подобно тому, как я ежедневно молю Бога даровать вам победу. Вместе с тем я благодарю Бога за то, что удостоился оказать услугу обожаемому монарху. Если когда-либо вам нужен будет человек, который с радостью готов пожертвовать для вас жизнью, если появится надобность в человеке, бесстрашно смотрящем в глаза смерти, то вспомните о том, который случайно встретился сегодня с вами – о разбойнике Лейхтвейсе.

Король долго молча смотрел на Лейхтвейса, который стоял перед ним, гордо выпрямившись, не как разбойник, а как герой. Затем король медленно вынул из кармана большие золотые часы с тяжелой золотой цепочкой и медленно же произнес:

– Стало быть, вы во всякое время готовы отдать за меня жизнь? Благодарю вас за это, Лейхтвейс. Для того, чтобы вы знали, когда именно пробьет нужный час, я дарю вам эти часы. Носите их на память об этой ночи, когда вы спасли прусского короля. Но вместе с тем я желал бы, чтобы на этих часах когда-нибудь пробил час избавления вашего от презренной жизни, которую вы ведете теперь, чтобы вы когда-нибудь совершенно изменили свой образ жизни и посвятили бы себя честному делу. Когда настанет это время, вспомните обо мне, и если я буду нужен вам, то пришлите мне эти часы. Вы спасли мне жизнь, и мне хотелось бы отплатить вам тем же. Боюсь, рано или поздно вам придется воспользоваться моим предложением. Тогда вспомните о том, что вы имеете право высказать мне вашу просьбу. Не забывайте этой ночи и помните о Фридрихе Прусском.

Король передал часы Лейхтвейсу, который взял их дрожащими руками. Затем король сел на коня и быстро ускакал.

Прежде чем последовать за королем, Арман де Роже подошел к Лейхтвейсу, и сказал:

– Я не король и не могу отблагодарить вас по-королевски, как это сделал мой державный повелитель, который изъявил готовность спасти вашу жизнь, если это окажется нужным. Но все же я хотел бы засвидетельствовать вам мою горячую благодарность за ваш подвиг, спасший жизнь и мне. Я майор Арман де Роже, адъютант прусского короля, но в данную минуту при мне имеется одна ценная вещь – вот этот кинжал. Он невзрачен, но дорог мне, так как с ним меня связывает память об ужаснейшем событии. Этим кинжалом какой-то злодей убил мою невесту накануне моего выступления в поход. Она скончалась у меня на руках, а убийце удалось скрыться. После него остался лишь этот кинжал. Я клялся обагрившей его кровью, что буду носить его при себе до тех пор, пока мне не удастся разыскать убийцу и вонзить ему в сердце этот кинжал, которым он злодейски отнял у меня ту, которая была мне дороже всего на свете. До сих пор мои розыски не увенчались успехом и я не нашел владельца кинжала. В эту торжественную минуту я передаю этот кинжал вам, Генрих Антон Лейхтвейс, и тем самым избираю вас своим товарищем по делу мщения. Если вам удастся во время ваших скитаний по белому свету найти убийцу, владельца этого кинжала, то клянусь всем для меня святым, что я поделюсь с вами всем моим состоянием, и что я признаю вас, разбойника Лейхтвейса, всенародно моим другом, и что нас после этого будет связывать неразрывная дружба до конца нашей жизни.

С этими словами Арман де Роже передал Лейхтвейсу кинжал. Кинжал этот был не особенно ценен, так как рукоятка его не была украшена драгоценными камнями, но все же сразу было видно, что он сделан очень хорошим оружейным мастером. Рукоятка была сделана из серебра и заканчивалась серебряным же черепом.

Едва Лейхтвейс взглянул на кинжал, как вздрогнул и спросил:

– Как вы сказали? Этим кинжалом недавно была убита беззащитная девушка? Ведь так вы говорили?

– Да, именно так, – ответил Арман де Роже. – Этим кинжалом неизвестный мне убийца во время бала в здании театра в Берлине заколол мою невесту. Имеются, однако, данные, на основании которых можно предположить, что удар кинжалом предназначался не ей, а самому королю. Благодаря лишь тому обстоятельству, что моя невеста накинула на себя домино, подобное домино короля, она пала жертвой убийцы.

– Но убийце удалось скрыться?

– Да, он скрылся, прежде чем успели его задержать. Но я клянусь, он не уйдет от кары. Я сумею найти его, этого негодяя, а вас, Лейхтвейс, я попрошу помочь мне в этом деле.

Вдруг Лейхтвейс обернулся к Лоре. Он был мертвенно бледен, так что Лора даже испугалась, взглянув на него.

– Лора, – проговорил он, – помнишь ли ты ту ночь, когда мы с тобой встретились в парке герцога, чтобы проститься навсегда, так как ты должна была сделаться женой нелюбимого человека, навязанного тебе в женихи волею герцога и твоего отца?

– Еще бы не помнить! Мы сидели с тобой под тем самым деревом, у которого встречались уже не раз. Вдруг ты увидел в кустах графа Батьяни, злобно смотревшего на нас. Ты прицелился и выстрелил в него, но попал не в него, а в случайно пробегавшего мимо оленя. За это тебя схватил Рорбек со своими помощниками и арестовал как браконьера.

– Да, да! Все это так. Слушайте внимательно, господин майор. Вы сейчас узнаете, почему я вспоминаю про эту старую историю.

Молодой майор в изумлении слушал Лейхтвейса, недоумевая, какая может быть связь между рассказом Лейхтвейса и убийцей несчастной Гретхен.

– Тот лесничий, который в ту ночь арестовал меня, находится здесь, – сказал Лейхтвейс, указывая на Рорбека. – Подойди сюда, Рорбек.

Тот подошел.

– Помнишь ли ты, – спросил его Лейхтвейс, – что в ту ночь ты нашел на земле, рядом с убитым оленем, какой-то предмет и предположил, что этот предмет принадлежит мне?

– Конечно, помню, – ответил Рорбек. – Это был своеобразного вида кинжал, с серебряной рукояткой, заканчивающейся серебряным черепом. Я думал тогда, что это твой кинжал, но ты отказался признать его. И, действительно, спустя несколько дней явился граф Батьяни и заявил, что он потерял кинжал в парке во время прогулки.

– Был ли ему возвращен кинжал?

– Да, был.

– Узнаешь ли ты этот кинжал? – воскликнул Лейхтвейс и показал Рорбеку кинжал, переданный ему Арманом де Роже.

– Конечно, узнаю! Это и есть тот самый кинжал, о котором я только что говорил! – воскликнул озадаченный Рорбек, взглянув на череп. – Его-то и требовал граф Батьяни.

– Довольно! – воскликнул Лейхтвейс. – Теперь все ясно, господин майор. Тот, кто злодейски заколол вашу невесту, приняв ее за короля, тот, кто собирался совершить убийство короля, но убил невинную девушку – граф Сандор Батьяни.

Воцарилось молчание. Разбойники и Арман де Роже были глубоко взволнованы. Они чувствовали перст Божий во всем этом таинственном деле.

– Граф Сандор Батьяни, – медленно и с расстановкой повторил Арман де Роже, как бы стараясь запомнить это имя. – Да будет проклято это имя и тот, кто его носит!

– Вы в эту ночь сражались с ним, – произнес Лейхтвейс, – он именно и предводительствовал кроатами, которые собирались перерезать нас и сжечь дом. Теперь вы знаете, что ваш смертельный враг близ вас. Он сражается в рядах австрийской армии, и, я думаю, вы сумеете найти его. А если вам это не удастся, то, клянусь, это удастся мне. Знайте, что граф Батьяни также и мой смертельный враг. Тот, кто отнял у вас самое дорогое, кто злодейски убил вашу невесту, хуже ядовитой змеи, и я ненавижу его не меньше вашего. Дайте мне этот кинжал. Клянусь вам, что я обагрю его кровью нашего общего врага!

– Бери кинжал, товарищ в деле моего мщения, – торжественно произнес Арман де Роже, – дай мне руку, Лейхтвейс. Эта ночь сделала нас друзьями и братьями. Я твердо уповаю на то, что настанет день, когда мы снова протянем друг другу руки над трупом негодяя Батьяни и возобновим нашу дружбу.

– День этот настанет, я не сомневаюсь в этом, – ответил Лейхтвейс.

Спрятав кинжал, он крепко пожал руку молодого майора, который не побрезговал дружбой с опасным разбойником.

Затем Арман де Роже распростился с Лорой и Елизаветой и остальными разбойниками, вскочил на коня и быстро помчался вслед за своим королем.

Снова Лейхтвейс и друзья его остались без всякого пристанища. Движимый каким-то безотчетным предчувствием, Лейхтвейс избрал путь, ведущий к Праге. В лучах восходящего солнца разбойники вскоре увидели вдали златоглавые колокольни чешской столицы. Над всеми колокольнями возвышался купол собора св. Вита на Градшине с озаренным солнечными лучами большим золотым крестом.

Вдруг разбойники услышали быстро приближающийся страшный шум и грохот. Прежде чем они успели сообразить, в чем дело, и отдать себе отчет в причине, вызвавшей этот ужасный грохот, мимо них начали быстро проходить прусские полки, а немного дальше, по берегам реки Влтавы, вовсю неслась прусская кавалерия, стремясь к Праге. Издали раздавался гром орудий, а когда разбойники вышли на опушку леса, то увидели, что местность вблизи берегов реки уже покрыта убитыми и ранеными.

Под грозный рокот пушек и свист пуль Лейхтвейс медленно произнес:

– Началось большое сражение. Да помилует Господь Бог жителей и побежденных!

Глава 54
В РАЗГАР БИТВЫ

Сражение было в полном разгаре; это было одно из величайших и кровопролитнейших сражений за время всей Семилетней войны. Фридрих Великий задался целью разбить австрийцев под самыми стенами Праги и занять крепость еще до прибытия австрийского генерала Дауна, который приближался с юга с огромной армией. Сражение началось на берегах Влтавы и развернулось огромным кольцом кругом Праги. Земля пропиталась кровью многих тысяч людей. Повсюду стояли стон, рев, крик и шум. Орудийная пальба заглушала стоны раненых, и только время от времени был слышен лязг и звон оружия.

Лейхтвейс и друзья его, сами того не ожидая, очутились чуть ли не в самом центре, именно там, где должен был решиться исход сражения, где столкнулись главные силы противников.

– Надо на что-нибудь решиться, – произнес Лейхтвейс, – бездействовать нельзя, а потому мы должны биться за короля. Зарядите ружья и подчиняйтесь моим приказаниям. Быть может, мы сумеем немного помочь великому королю. Ты, Лора, не отходи от меня, а Елизавета пусть идет рядом с Зигристом, для того чтобы случайно не потерять друг друга в суматохе.

Взяв ружья на прицел, разбойники покинули берега реки и отправились дальше, причем им предстояло пройти через лес. Очутившись в густой чаще, они встретились там с одним из прусских гвардейских полков. Один из офицеров, увидя разбойников, в ужасе крикнул им:

– Что вы делаете здесь в лесу? Неужели вы не знаете, что вам угрожает смерть? Если из крепости заметят, что в лесу есть войска, то сюда полетят ядра.

Едва офицер успел крикнуть это, как у ног его лошади упала граната. Со страшным треском взорвалась она, и один из осколков попал офицеру прямо в грудь. Смертельно раненный, он свалился с коня.

По-видимому, австрийцы увидели, что в лесу скрываются прусские войска: на лес посыпался целый дождь ядер и пуль. Неприятель, очевидно, собирался похоронить пруссаков под обломками деревьев; и, действительно, ядра вырывали толстые деревья, которые, падая, убивали всех, кто не успевал спастись.

– Вперед! – крикнул Лейхтвейс своим товарищам. – Надо поскорее выбраться из леса, иначе мы все здесь погибнем.

Он поднял на руки Лору, Зигрист схватил Елизавету, и все бросились бежать. Это было бегство от смерти среди града ядер и пуль, под падающими деревьями, по ухабам и рытвинам, через ямы и камни. Наконец разбойники благополучно добрались до широкой поляны.

Их взорам представилось ужасное зрелище. Повсюду сверкало оружие, клубился пороховой дым, пестрели мундиры, валялись орудия и убитые лошади – и все это вместе было похоже на клокочущий вулкан, извергающий море огня и дыма. Как раз здесь свирепствовал самый ожесточенный бой, и здесь же должен был решиться исход сражения.

На другой стороне поляны видны были крепостные стены Праги, с которых сотни орудий громили наступающего неприятеля. Но пруссаки не дрогнули. Несмотря на то, что австрийцы боролись с отчаянным геройством, войска великого короля в этот день отличались такой отвагой, которая редко встречается в летописях войны. Даже раненые продолжали участвовать в бою. Лейхтвейс, между прочим, видел знаменосца, который с разбитой ядром правой рукой нес знамя в левой руке и шел впереди своего полка. Ужасный вид представлял какой-то прусский солдат: обе ноги у него были оторваны ядром, и он лежал на земле, истекая кровью. Умирая, он продолжал курить свою трубку.

– Несчастный! – воскликнул Лейхтвейс. – Ты еще способен курить?

– Ничего, – ответил солдат, – я умираю за своего короля и знаю, что победа останется за нами. Поэтому я и спокоен.[1]1
  Исторический факт.


[Закрыть]

Попав в самую середину боя, Лейхтвейс и товарищи его почувствовали непреодолимое желание принять деятельное участие в сражении. Они забыли о том, что они только разбойники и бездомные скитальцы, что они явились сюда не для того, чтобы сражаться. Ими овладело воодушевление, им хотелось оказать по мере сил помощь великому королю, и они бросились в ряды сражающихся. Вдруг они услышали позади себя топот копыт, ржание и фырканье коней и громкие крики.

– Это гусары Цитена! – крикнул кто-то вблизи.

Оглянувшись, разбойники увидели гусар знаменитого генерала Цитена, мчавшихся вперед без удержу, с саблями наголо. Впереди всех скакал высокий красавец офицер с длинными черными кудрями, выбивавшимися из-под кивера. По-видимому, этот офицер решил либо совершить геройский подвиг, либо умереть. Он мчался не оглядываясь.

Рядом с ним, не отставая, мчался другой красивый гусар – еще совсем безусый мальчик. Офицер иногда оборачивался к своему спутнику, подбадривая его и стараясь не разлучаться с ним. Гусары уже успели смять два батальона австрийской пехоты, заступивших дорогу с целью остановить их смертельный натиск. Крыло отряда, на которое напали гусары, дрогнуло.

– Гусары решают победу! – крикнул Лейхтвейс. – За ними, друзья!

Но вдруг ворота крепости открылись и оттуда вырвались тысячи всадников, устремившихся навстречу гусарам. В крепости заметили, что прусская кавалерийская атака заставила дрогнуть австрийские полки. Главнокомандующий немедленно приказал пандурам и кроатам – «всадникам-дьяволам», как их называли в австрийской армии, отбить нападение гусар. Как только гусары увидели, что с фланга на них надвигается неприятельская кавалерия, то сейчас же прозвучал трубный сигнал и они, повернув коней, быстро помчались навстречу кроатам.

Оба отряда всадников столкнулись. На минуту они остановились как вкопанные, как бы собираясь передохнуть и набраться новых сил для решительной схватки. Но вдруг, точно по команде, раздался резкий звенящий звук. Это заработали сабли, от лезвий которых посыпались искры. Началась резня, беспощадная, немилосердная резня. Кровь лилась ручьями, в воздухе мелькали отрубленные руки и ноги. Земля покрылась убитыми и ранеными. Кони становились на дыбы, враги смешались в одной общей куче.

Лейхтвейс со своими товарищами ринулся в самую свалку. Своими пулями они уже уложили много кроатов и спасли жизнь уже не одного гусара. Почему-то разбойники все время старались не терять из виду чернокудрого офицера. Вдруг у Лейхтвейса кровь застыла в жилах. В нескольких шагах от себя он увидел графа Батьяни. Батьяни сидел на вороном коне и совсем близко подскакал к чернокудрому офицеру, крича ему еще издалека:

– Готовься к смерти, пруссак! Я, граф Сандор Батьяни, с удовольствием отправлю тебя на тот свет.

– Хвастун презренный, – ответил прусский офицер, приподнявшись на стременах и замахнувшись саблей. – Я Курт фон Редвиц, и сам черт мне не страшен!

Он пришпорил коня и устремился на своего противника. Но Батьяни отдернул своего коня в сторону, так что Редвиц промчался мимо и удар его пришелся по воздуху, тогда как Батьяни быстро сделал выпад саблей и направил ее в грудь офицера. Редвиц несомненно был бы сражен этим ударом, если бы его не спасло вмешательство его товарищей по оружию. Молодой гусар, постоянно не отстававший от чернокудрого офицера, вовремя увидел опасность, и в тот самый момент, когда сверкнула сабля Батьяни, бросился вперед. Сабля Батьяни пронзила ему грудь.

– Прощай, Курт фон Редвиц! – крикнул молодой гусар, тщетно пытаясь удержаться в седле. – Я смертельно ранен. Передай мой последний привет отцу. Скажи Андреасу Зонненкампу, что дочь его погибла на поле битвы.

Изо рта молодого гусара вырвалась струя крови, и он свалился с лошади.

Вдруг рядом с Лейхтвейсом раздался пронзительный, душераздирающий крик. Оглянувшись, Лейхтвейс увидел, что товарищ его, Бруно, как помешанный кинулся вперед к смертельно раненному молодому гусару.

– Гунда! Моя Гунда! – кричал он, снимая тяжелый кивер с головы молодого гусара. – Нет, это не ошибка. Это ты – ты, моя Гунда, из-за которой я сделался разбойником. Гунда! Ты не должна умереть!

– Это дочь Зонненкампа, – шепнул Лейхтвейс Лоре, – займись ею. Надо попытаться вынести ее отсюда из боя, быть может, ее можно еще спасти.

Лора поспешила к раненой и хотела наклониться к ней. Вдруг кто-то сзади подхватил ее с неудержимой силой и поднял на воздух. Прежде чем успела крикнуть, она уже очутилась в седле, а когда оглянулась, то в ужасе увидела перед собой искаженное злобой лицо Батьяни, который сумел воспользоваться удачным моментом и похитил теперь самое дорогое сокровище Лейхтвейса.

– Гейнц! Спаси меня! Я попала во власть дьявола! – закричала Лора, но торжествующий хохот венгра заглушил ее крик.

Едва только Батьяни успел схватить свою добычу, как поспешил покинуть поле битвы. Он повернул своего взмыленного коня и думал только о том, как бы скорее увезти подальше красавицу Лору, за которой он так давно охотился. Он помчался во весь опор к крепостным воротам. Лейхтвейс несколько секунд простоял как вкопанный. Он не сразу заметил исчезновение Лоры, так как все его внимание было обращено на Гунду. Лишь крик любимой женщины заставил его оглянуться. Взорам его представилась ужасная картина. Негодяй Батьяни увозил его жену.

Лейхтвейс сразу опомнился. Перескакивая через убитых и раненых, преодолевая все препятствия, не обращая внимания на град пуль и на звон сабель, Лейхтвейс бросился вперед, крича от злобы и ярости и размахивая ружьем.

Вслед за ним побежали Зигрист и Рорбек, но он бежал так быстро, что они скоро отстали от него и ограничились только тем, что старались не терять его из виду. Оба они выстрелили в Батьяни, но промахнулись, так как все поле битвы заволокло густыми клубами порохового дыма.

Вдруг снова послышались трубные сигналы, барабанный бой и торжествующие крики, как будто бой принял новый оборот.

Так оно и было на самом деле. В решительную минуту на подмогу явился прусский генерал Шверин со свежим корпусом. Его солдаты, еще не утомленные борьбой, с яростью бросились на обессилевших австрийцев. Те, несмотря на свою храбрость и стойкость, должны были отступить. Под прикрытием орудийного огня с крепостных стен австрийцы отошли назад, к крепостным воротам.

Но раньше всех через крепостной мост переехал Батьяни со своей добычей. Лейхтвейс слышал топот копыт коня Батьяни, он слышал последний отчаянный вопль Лоры и даже видел, как она тщетно пыталась вырваться. Лейхтвейс все время бежал вперед и потому не обращал внимания на то, что делается за его спиной. Вдруг он заметил, что позади него к крепостным воротам несется австрийская артиллерия с пушками и зарядными ящиками.

Уйти было некуда. Со всех сторон мчались всадники, беспощадно подгонявшие лошадей, чтобы успеть вовремя спасти орудия, которым уже угрожал победоносный неприятель. Лейхтвейс не мог свернуть никуда с моста. Быть может, он и не хотел сделать этого: им овладело такое ужасное горе, он был так потрясен случившимся, что сам теперь искал смерти. Он остановился и спокойно ждал гибели.