Текст книги "Пещера Лейхтвейса. Том второй"

Автор книги: В. Редер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 40 страниц)

Течение быстро несло Лейхтвейса и Лору все дальше и дальше. Еще несколько мгновений – и они пошли бы ко дну, но в Лейхтвейсе проснулась жажда жизни. Он напрягал все свои силы, чтобы спасти себя и Лору; теперь им овладела безумная злоба и пламенное желание отомстить. Работая одними только руками, он пытался удержаться на поверхности воды. Непроницаемая тьма окутала несчастных, они не видели берегов и не знали, куда несет их течение.

Через несколько минут силы Лейхтвейса начали иссякать. Лора, крепко привязанная к нему веревками, тяжестью своего тела тянула его в пучину. Отчаянно боровшийся со смертью Лейхтвейс тяжело дышал; он задыхался, чувствуя, что не в силах будет удержаться и что гибель его и Лоры неминуема. Он понимал, что надеяться на спасение можно лишь в том случае, если удастся развязать веревки, связывавшие его с Лорой. Он крикнул Лоре, что необходимо развязать веревку, и попытался распутать узел. Но сделать это оказалось не так-то легко, так как у Лейхтвейса только одна рука была свободна, другою он держался на поверхности воды. Прошло несколько ужасных минут. Несчастные за это короткое время много раз погружались в воду. Лейхтвейс уже терял всякую надежду, когда вдруг веревка стала свободнее и мало-помалу совершенно освободила плывущих.

– Садись мне на спину! – крикнул Лейхтвейс. – Держись руками не за шею, а за плечи. Вот так. Теперь мне намного легче. Смотри, не соскользни. Хорошо ли ты держишься?

– Не беспокойся обо мне, – отозвалась Лора, – заклинаю тебя, думай только о своем собственном спасении. Я безропотно расстанусь с жизнью, чтобы спасти тебя.

– Лора! – в ужасе воскликнул Лейхтвейс. – Как ты можешь думать, что я допущу, чтобы ты утонула? Нет, милая, я буду бороться со смертью только до тех пор, пока ты жива. Иначе я на все махну рукой. С тобою – все, без тебя – ничего!

Лора провела рукой по голове Лейхтвейса; это придало ему новые силы и вселило новую отвагу. Медленно продвигаясь вперед, он пытался как-нибудь добраться до правого берега реки. Он знал, что Прага расположена на левом берегу, и потому стремился уйти как можно дальше от крепости.

Но вблизи берега он попал в стремнину. Ему казалось невозможным устоять против течения. Едва он приближался к берегу, как его снова относило на середину реки. Силы Лейхтвейса подходили к концу. Он надеялся, что течение в более отдаленном месте слабее, и потому поплыл по течению, стараясь не удаляться от берега. Но повсюду было одно и то же. Волны разбивались о высокие и крутые берега, так что получалось сильное обратное течение, против которого Лейхтвейс не мог бороться.

Он решил проплыть еще дальше по течению. По его расчету, он с Лорой находился в воде уже около часа; он чувствовал, что ему не скоро удастся выбраться на берег, он должен будет погибнуть вместе с Лорой. К счастью, гроза, благодаря которой Лейхтвейс и Лора скрылись с глаз пражской черни, лишившейся возможности преследовать их, начала стихать. Луна снова засияла. Изредка легкие облака заслоняли ее, но все же при ее свете Лейхтвейс мог разглядеть окружающую местность. Он находился вблизи берега и, несомненно, быстро добрался бы до него, если бы не сильное обратное течение.

Шагах в трехстах Лейхтвейс увидел небольшой залив между прибрежными скалами. Густые ивовые кусты покрывали весь берег. Старые ивы печально склонили свои ветви к воде. Лейхтвейс даже вскрикнул от радости. Там, где росли ивы, течения почти не было; была видна почти гладкая поверхность воды.

– Мы спасены, Лора! – воскликнул Лейхтвейс. – Мы выйдем на берег там, где виднеются ивовые кусты. Господи, дай мне силы еще на несколько минут, и я спасу мою дорогую жену!

Снова Лейхтвейс напряг все свои силы, чтобы добраться до берега. Лора пыталась облегчить ему его труд, насколько могла. Она лишь руками держалась за его плечи, а всем телом была погружена в воду. И, действительно, Лейхтвейс подвигался все ближе и ближе к берегу, течение уже не относило его на середину реки. Он почти доплыл до ивовых ветвей и уже протянул руку, чтобы схватить их. Но вдруг почувствовал, что запутался в чем-то ногами, и никак не мог освободиться.

– Что это? – произнес он дрогнувшим голосом. – Что удерживает меня? Я не могу двинуть ногами. Господи, неужели Ты оставишь нас в последнюю минуту? Я не могу, сил моих больше нет! Лора… жена моя… поцелуй меня в последний раз… умрем… мы погибли… вода доходит уже до моего лица… обними меня, Лора! Смерть не разлучит нас… мы умрем… вместе!

Лейхтвейс не мог устоять против какой-то таинственно силы, которая влекла его вниз на дно. Все глубже и глубже погружался он в воду. Лора крепко обхватила его шею руками, и вода сомкнулась над их головами. Река с шумом неслась вперед, и волны глухо рокотали и плескались.

Глава 63
ТОРГОВЕЦ ЧЕЛОВЕЧЕСКИМ МЯСОМ

– Вставай, Пьетро! Колокол звонит!

Так кричала высокого роста толстая брюнетка, крайне неряшливая и грязная итальянка, стоя на пороге убогой избушки на правом берегу реки Влтавы.

Избушка была расположена неподалеку от той ивовой рощи, вблизи которой погибли Лейхтвейс и Лора. Женщина эта, одетая в рваную, грязную красную юбку и серую кофту, с сильными обнаженными руками и мускулистым затылком с короткими нечесаными волосами, вероятно, в свое время отличалось красотой; но итальянки, как вообще все южанки, быстро вянут, и хотя женщине этой было всего лет тридцать, но она уже казалось довольно старой. Она нагнулась к огромного роста мужчине, спавшему на куче соломы в комнате. Мужчина этот, тоже итальянец, был не менее грязен. Неприятное лицо его окаймляла коротко остриженная, густая черная борода.

– Черт возьми! – крикнула женщина. – Долго ли ты еще будешь валяться? Колокол зазвонил, вероятно, в сетях что-нибудь запуталось, что нам может пригодиться.

Мужчина громко зевнул, протер глаза и встал. Он схватил длинный багор, а женщина взяла большой мешок, и супруги вышли из хижины.

– Гроза миновала, – сказал Пьетро Ласкаре оглядываясь, – а я уже опасался, что буря разорвет шнурок, который соединяет нас с сетями. Но, оказывается, он цел.

Ласкаре указал на веревку, тянувшуюся от хижины к реке.

– Смотри, как она натянулась! – воскликнула жена. – Должно быть, тут запуталось что-то очень тяжелое, рыба не могла бы так сильно натянуть веревку. Пойдем скорей! Видишь, я была права, когда советовала закинуть сеть именно в эту бурную ночь. Черт возьми, в сетях что-то барахтается живое! Скорей иди, Пьетро! Посмотрим, в чем дело.

Но Пьетро удержал жену за руку.

– Погоди, – сказал он, – если в сетях завязло что-нибудь живое, то нам оно не годится. Сама знаешь, нам нужно только мертвое, но свежее.

Но Лусиелла схватила мужа за руку и потащила за собой к ивовой роще. Наконец они добрались до берега. Вода у берега волновалась, и на поверхности выступили большие пузыри. Несмотря на беседу, Пьетро и Лусиелла добежали от хижины до берега в одну минуту. Пьетро взял шест, опустил его в воду и начал вытаскивать его обратно. Багор, по-видимому, зацепился за что-то.

– Помоги мне тащить! – крикнул Пьетро жене. – Тут завязло что-то очень тяжелое. Ты, кажется, права. Судя по весу, это не один труп, а больше.

После больших усилий им удалось вытащить на берег сети, в которых запутались два тела, плотно прижавшихся друг к другу, – мужчины и женщины. Они не подавали никаких признаков жизни, когда супруги Ласкаре перенесли их на сухое место. Торопливо распутав сети и освободив безжизненные тела, Ласкаре воскликнул:

– Это австрийский офицер!

– И очень красивая женщина, – добавила Лусиелла. – Должно быть, жена его или любовница. Похоже на то, что они сами утопились.

– Возможно, – проворчал Пьетро, – но нас это не касается. Важно то, что мы поймали два свежих трупа, которые нам пригодятся. В Праге голод, и нам золотом заплатят за этот товар. Да, надо понимать дело и уметь браться за него. А если осада продлится еще несколько недель, то мы заработаем столько, что будем иметь возможность вернуться в Италию, купить там усадьбу и зажить припеваючи.

Лусиелла уже не слушала мужа. Она опустилась на колени рядом с безжизненным телом незнакомца и внимательно рассматривала его.

– Послушай, Пьетро, – вдруг произнесла она, – иди сюда. Этот офицер, кажется, жив. Да, да, я не могла ошибиться! Я отлично видела, как губы его зашевелились.

– Неужели жив? – отозвался Пьетро.

Он вынул из-за пояса большой нож, подошел к незнакомцу и сказал:

– Если так, то я живо покончу с ним. Живых нам не нужно, нам годятся только мертвые.

Он уже хотел броситься на несчастного, но Лусиелла оттолкнула его.

– Не трогай, Пьетро! – крикнула она. – Мы занимаемся преступным промыслом, торгуя мясом покойников, но я не дам тебе убить живого человека. Женщина эта мертва, она не воскреснет, ее телом мы можем воспользоваться, его ты можешь разрезать в своей подземной мастерской. Но офицер жив и останется жить. У меня нет ни малейшей охоты терпеть из-за тебя пытки в аду и лишиться вечного блаженства.

Лусиелла при этих словах набожно перекрестилась и поднесла к губам образок, висевший у нее на груди. Пьетро пробормотал какое-то проклятие и спрятал нож. Лусиелла начала растирать руки утопленника, а затем с поразительной силой схватила его за ноги и поставила на голову. Изо рта утопленника полилась вода.

Пьетро не принимал участия в этом деле, а молча разглядывал красивую молодую женщину, найденную в сетях вместе с незнакомцем. Он наклонился к ней, ощупал ее и пробормотал:

– Завтра приедет жид. Я обещал сдать ему триста штук колбас, и если бы не эта находка, то не сдержал бы своего обещания. Но теперь я всю ночь поработаю, а когда Илиас Финкель приедет, товар будет к его услугам, и он выложит мне денежки на стол. Этот коварный жид притворяется, что не знает, из чего я делаю колбасы, которые он за большие деньги продает голодному люду. Между тем он отлично это знает. Да и какое дело тем, кто ест эти колбасы. Ослиное мясо или человеческое, не все ли равно?

Необходимо сделать маленькое отступление, чтобы не заслужить упрека в преувеличении фактов. Описываемое преступление кажется настолько чудовищным, что трудно понять, как оно могло совершиться. Приходится, однако, установить факт, что неоднократно бессовестные изверги пользовались человеческим мясом для изготовления колбас. В Париже и в Лондоне в свое время были обнаружены подземные помещения, куда заманивали людей, убивали их, а затем из их трупов приготовлялась начинка для колбас. Всего несколько лет назад вся Америка была возмущена ужасным злодеянием, документально доказанным и не подвергающимся сомнению.

В Чикаго жил зажиточный немец Литгерт, пользовавшийся уважением лиц, знавших его. Он основал в Чикаго большую колбасную фабрику, оборудованную всеми новейшими машинами и приспособлениями. Дела шли прекрасно, и в течение нескольких лет Литгерт страшно разбогател. Жители Чикаго с удовольствием ели отличный товар, и фирма его славилась повсюду. Литгерт был вхож во многие дома и посватался за красивую молодую девушку. Вскоре он женился на ней, возбудив этим зависть многих молодых людей. Года через два молодая супруга его внезапно исчезла. Литгерт заявил друзьям и знакомым, что жена его захворала и уехала на юг лечиться.

Но Эмилия Литгерт почему-то долго не возвращалась. Друзья и знакомые ее встревожились, и так как Литгерт, отвечая на расспросы о ее судьбе, путался в своих показаниях, то в один прекрасный день на него поступил анонимный донос в полицейское управление, в котором было заявлено, что Литгерт убил свою жену. Подобное обвинение, возводимое на пользовавшегося всеобщим уважением гражданина, сначала показалось властям нелепостью.

Но какой-то молодой сыщик, некогда влюбленный в Эмилию, взялся за негласное расследование дела. Прежде всего ему удалось установить, что у Литгерта была дама сердца, служившая до его женитьбы у него в доме экономкой. Женившись на Эмилии, Литгерт не порвал связи со своей любовницей, а купил ей маленький домик и часто бывал у нее. Эмилия знала об этой связи, судя по тому, что между нею и мужем, как удалось узнать сыщику, неоднократно происходили крупные ссоры, причем Литгерт даже бил свою молодую жену. Эмилия, стыдясь своего неудачного брака, не говорила об этом никому. Все эти факты молодой сыщик сообщил главному полицейскому управлению. За Литгертом установили бдительный и негласный надзор. Были собраны сведения о его прошлом, причем особое внимание обратили на время, предшествовавшее исчезновению его жены.

Удалось установить, что в тот вечер, когда Эмилию в последний раз видели в Чикаго, Литгерт отпустил всех своих служащих, обыкновенно работавших в ночной смене, под предлогом, что большая машина испортилась. На другое утро, однако, в машине оказался готовый материал для начинки колбас. Литгерт заявил изумленным рабочим, что он лично ночью починил машину и лично же проработал всю ночь, чтобы не было перерыва в продаже товара. Рабочие, ничего не подозревая, приступили к работе, а товар пустили в продажу.

Вдруг по городу распространилась весть, что Литгерт арестован. На фабрике произвели тщательный обыск. В одном из котлов нашли кольцо жены Литгерта. Далее обнаружили обгоревшие куски материи ее платья.

Следствие установило следующее. В ту ночь Литгерт, заманив свою жену из квартиры в помещение фабрики, напал на нее, задушил, раздел и разрубил ее труп на куски. Кости и платье он сжег, а мясо бросил в большую мясорубку. Все население Чикаго пришло в ужас от этого неслыханного злодеяния. Толпа чуть не взяла приступом тюрьму, желая расправиться по-своему с преступником. Полиции с большим трудом удалось отстоять его.

Литгерта отдали под суд. Он пустил в ход все доступные ему средства, чтобы доказать свою невиновность. Так как он был богат, то заинтересовал лучших адвокатов и, казалось, защите удастся спасти его от петли. Литгерт утверждал, что жена покинула его и нарочно скрывается. Появились даже свидетели, принявшие присягу, что видели Эмилию после роковой ночи; одни утверждали, что видели ее в Сан-Франциско, другие – в Нью-Йорке, но при более тщательном расследовании все эти показания оказались ложью. По прошествии года и четырех месяцев, после отчаянных усилий Литгерта затянуть дело, суд приговорил его к смертной казни, и в 1897 году он был повешен.

Попытки Лусиеллы «откачать» утопленника увенчались успехом. Незнакомец начал дышать, грудь его поднималась и опускалась, и в конце концов он открыл глаза.

– Где я? – еле слышно, дрожащим голосом проговорил он. – Где моя Лора? Жива ли она?

Казалось, забота о жене удесятерила жизненные силы Лейхтвейса. К огромному изумлению Лусиеллы и Пьетро, он приподнялся и оглянулся. Лусиелла молча указала на лежавшую на песке красивую женщину, лицо которой было покрыто мертвенной бледностью. Белокурые волосы утонувшей широкими прядями окружали ее прелестное личико, а капли воды на ее волосах казались жемчужинами. Едва только Лейхтвейс увидел Лору, как бросился на колени перед ней. Он схватил ее руки, прижал свое лицо к ее лицу и прикоснулся губами к ее лбу.

– Лора! Жена моя! – в безумном отчаянии воскликнул он. – Открой глаза, заговори со мной. Ведь с тобой говорит твой муж. Опасность миновала. Нас приютили добрые люди. Лора, скажи хоть одно слово! Умоляю тебя, дай мне знак, что ты жива!

Но Лора лежала неподвижно. Лейхтвейс вскочил на ноги. Он широко взмахнул руками.

– Ты умерла? – крикнул он. – Моя Лора умерла? Нет, этого быть не может! Боже, ты не мог допустить этого! Если Ты хочешь, чтобы я верил Тебе, если Ты не хочешь сделать из меня самого отъявленного злодея, то соверши чудо и оживи мою Лору.

Лусиелла подошла к Лейхтвейсу и прикоснулась рукой к его плечу.

– Все мы смертны, – проговорила она, – будьте довольны, что хоть вы-то остались живы. Надежды на спасение у вас было чертовски мало после того, как вы запутались в наших сетях.

Лейхтвейс горько засмеялся.

– Я жив! – крикнул он. – Да, я жив! Солнце на небе померкло, а червь, гревшийся в лучах этого солнца, продолжает прозябать. Он жив, он еще ползет. Она была цветком, благоухающим на моем жизненном пути, источником, в котором я освежался, она была моим божеством, целью всего моего существования… Все погибло! Цветок завял, источник иссяк, солнце померкло, и впереди – один безнадежный мрак отчаяния. Я перестал жить и существовать, увидя труп моего ангела-хранителя. Дьяволы в аду ликуют, зная, что теперь я уж не уйду от них. Я слышу ваш зов, духи преисподней. Клянусь, я буду принадлежать вам, если вы поможете мне добиться цели всей моей будущей жизни – мщения моему врагу!

Лейхтвейс выпрямился, встав во весь рост. Глаза его сверкали, он весь как-то преобразился и походил на разъяренного зверя. Он подбежал к ивовой роще на берегу реки. С места, где утонула его возлюбленная Лора, смотрел он вдаль, по направлению Праги, где в таинственном мраке виднелись ее стены. Лейхтвейс грозно поднял руку и громовым голосом произнес:

– Будь проклят, город страданий, город печали! Клянусь отомстить тебе, Прага, гордо именующая себя златоглавой! А ты, презренный негодяй, присвоивший себе титул графа Батьяни, ты, ублюдок цыгана, разбойник в знатном наряде, изверг, из-за угла нападающий на свою добычу, – ты не уйдешь от меня. Я вижу над собою Небо, а в нем царит Господь. Он не может допустить торжества зла и погибели невинности. Ты похитил у меня жену, Батьяни, ты добился своей цели. Моя Лора безжизненным трупом лежит теперь на земле. Но я клянусь, что вырву из груди твоей трепещущее сердце, швырну его в грязь и растопчу ногами! Клянусь в этом в горестный час разлуки с любимой женой и, поверь Батьяни, исполню свою клятву!

Слова Лейхтвейса грозным эхом пронеслись по реке. Разбойник медленно вернулся к безжизненному телу жены, бросился на колени, взял ее голову в свои руки и полным отчаяния взглядом смотрел на умершую. Пьетро Ласкаре все это время шептался со своей женой. Затем они подошли к Лейхтвейсу.

– Мы, сударь, – сказал Пьетро, – переживаем тяжелые времена, и мне думается, нам придется плохо, если в Праге узнают, что мы приютили вас у себя. Мы слышали все то, что вы говорили по адресу графа Батьяни, стоя на берегу реки, и поняли, что комендант Праги ваш смертельный враг. Против вас лично мы ничего не имеем и готовы накормить и напоить вас, приютить же вас надолго у себя не можем. Сами понимаете, если в Праге узнают, что мы приютили врага графа Батьяни, то мы погибли. Вам даже небезопасно оставаться у нас.

– Что же вам нужно от меня? – спросил Лейхтвейс.

– Пожалуйте в нашу хижину, подкрепитесь ужином, а потом уходите как можно скорее.

– Есть и пить я не могу. Мне ничего не нужно, но для нее мне нужен гроб и могила.

Лейхтвейс горько зарыдал. Снова Пьетро и Лусиелла начали перешептываться.

– Откуда нам достать гроб? – шепнул Пьетро своей жене.

Но, по-видимому, супруги все-таки приняли какое-то определенное решение, так как Лусиелла обратилась к Лейхтвейсу:

– Так как вы хотите похоронить вашу жену, то мы постараемся вам помочь. Вон смотрите, там, на холме, расположено маленькое кладбище, а где стоит наша хижина, еще недавно стояла целая деревня. Но пруссаки сожгли все постройки, кроме нашей. Жители бежали в Прагу, мы же рассудили, что здесь нам будет не хуже, чем в осажденном городе, и остались. Кроме того, мы рыбаки и отойти далеко от реки не можем. Живые люди ушли, остались только мы да мертвецы. Они покоятся на кладбище, и я думаю, там может быть похоронена и ваша жена. Царство ей небесное!

Лейхтвейс ничего не ответил. Он окаменел от горя. Он точно во сне видел вблизи себя какую-то черноволосую женщину, которая говорила ему, что Лору надо похоронить. Пьетро отвел жену в сторону.

– Значит, ты думаешь помочь ему закопать ее на кладбище? – шепнул он.

– Ты дурак! – ответила Лусиелла. – Он ее закопает, а мы выкопаем. Надо прежде всего убедить его, что жена его похоронена, а когда он покинет нас, мы достанем товар из могилы.

Пьетро кивнул головой. Он понял свою жену. Супруги ушли к себе. Через некоторое время они вернулись и принесли длинный ящик, который и поставили на земле возле тела Лоры.

– Гроба у нас нет, – заявил Пьетро. – Придется похоронить вашу жену в этом ящике. Для вечного сна не нужна ведь золотая постель.

Лейхтвейс не шевелился. Казалось, он даже не замечал, что делается вокруг него. Но когда Пьетро и Лусиелла попытались оторвать его от Лоры, чтобы уложить ее в гроб, он дико вскрикнул.

– Вы хотите отнять ее у меня, вы торопитесь разлучить нас! Отойдите прочь! Я задушу вас, если вы прикоснетесь к ней.

– Вот и делай добро людям, – ворчал Пьетро. – Вы нас погубите. Если сюда явятся шпионы графа Батьяни, то и вы, и мы погибли.

– А если вы не думаете ни о себе, ни о нас, – вмешалась Лусиелла, – то подумайте хоть о трупе вашей жены. Что с ним будет, если он попадется на глаза графу Батьяни или его приспешникам? Они, наверное, уж не похоронят ее как следует, и если вы действительно во вражде с графом, то будьте уверены, он отдаст труп вашей жены на растерзание зверям в городском зоологическом саду.

Лейхтвейс вздрогнул. Слова Лусиеллы сильно подействовали на него. Он встал, взял тело жены своей на руки и медленно подошел к ящику. Ящик был довольно глубок, и Лусиелла выложила его внутри простыней, так что вид его не казался уж таким ужасным. Лейхтвейс медленно уложил тело Лоры в ящик.

– Но крышки у нас нет, – заметил Пьетро.

– И не надо, – сказала Лусиелла, – мы засыплем ее ветками и цветами, это лучше для покойной, чем деревянные доски.

В неописуемом горе Лейхтвейс опустился на колени рядом с гробом своей Лоры.

– Пойдем, – шепнул Пьетро своей жене, – пусть поплачет у гроба, а мы тем временем выкопаем на кладбище яму, так как он, вероятно, захочет лично убедиться, что тело его возлюбленной предано земле.

Лусиелла кивнула головой. Они ушли, оставив Лейхтвейса одного у тела Лоры. В безмолвном горе смотрел он на ее бледное лицо. Он уже не роптал, не проклинал судьбу и тех, кто разрушил счастье всей его жизни. На него нашло грустное, горестное настроение, когда нет возможности говорить, когда нет ни слез, ни рыданий.

Есть люди, душа которых как бы умерла, хотя тело и продолжает жить. В сердце таких людей погасло пламя жизни, но они блуждают, словно тени, не едят и не пьют, – это живые мертвецы. Страшное горе убило в них жизнь, душа в них умерла и зачахла. Лейхтвейсу казалось, будто у него за эту ночь сердце завяло. Он смотрел, не сводя глаз, на ту, которая до сих пор составляла для него счастье всей жизни. Как она была хороша, даже теперь! Золотистые кудри окаймляли ее бледное лицо, и капли воды, точно бриллианты, сверкали в ее волосах. Она была в белом платье, данном ей еще Аделиной в Праге взамен мужского костюма, в котором ее похитил Батьяни. Платье плотно облегало ее стройный стан, обрисовывая ее дивные формы. Лейхтвейс не мог отвести взгляда от той, которую любил больше жизни.

– Выслушай мое последнее слово, Лора, – прошептал Лейхтвейс, как будто она могла его слышать. – Прощаясь с тобой, я хочу еще раз поблагодарить тебя за ту любовь, которой ты меня осчастливила. Я вынужден продолжать существование, я должен бродить по белу свету без тебя, моего доброго ангела. Отныне мною завладеют духи ада. Пусть будет так. Пусть они заставляют меня совершать злодеяние за злодеянием, для того, чтобы злой рок мой исполнился скорей. Да, я буду ликовать, когда меня поведут к плахе или к виселице. Глупые люди будут воображать, что смерть для меня – мучение. Но она будет моей избавительницей, так как соединит меня с тобою, Лора. Когда я избавлюсь от всего, что есть во мне земного, тогда ты придешь ко мне на встречу в белом платье, с золотыми кудрями, ты примешь меня в свои объятия, и я в восторге припаду к твоей груди.

Но вдруг лицо Лейхтвейса омрачилось.

– А если этого не будет? – пробормотал он. – Если все это бредни, которыми тешат нас святые отцы, чтобы обуздать наши земные страсти? Если не будет новой жизни? Если чудное тело твое в могиле, куда я собираюсь опустить тебя, превратится в прах и пыль? Нет, это немыслимо. Такая красота не может исчезнуть бесследно. Ведь тело твое – творение рук Божьих, а творения Господа Бога пребывают вечно.

В безумном отчаянии Лейхтвейс опустил голову на грудь Лоры. И вдруг, когда он в последний раз обнимал свою жену, в кустах залился томными трелями соловей. Он пел такую грустную песню, что слезы брызнули из глаз несчастного Лейхтвейса. Дивная песнь соловья облегчила его страдания. Легкий, теплый ветерок подул со стороны реки, волны которой уныло плескались. На востоке алела заря, и восходящее солнце возвещало новую надежду.

Супруги Ласкаре вернулись. Пьетро сообщил, что могила готова, а Лусиелла начала осыпать покойную цветами и зелеными ветвями.

– Теперь все готово, – сказал Пьетро. – Я думаю, надо торопиться. Когда я стоял на холме, где находится кладбище, я видел на дороге, ведущей к Праге, огромное облако пыли. Боюсь, что это не к добру. Это либо австрийцы, либо пруссаки, и, вероятно, снова произойдет сражение.

– Отойдите, – обратилась Лусиелла к Лейхтвейсу, – мы с мужем понесем гроб.

Но Лейхтвейс покачал головой.

– Никто не коснется ее. На своих руках я отнесу ее к месту последнего упокоения. Своими руками опущу ее в сырую землю. Часто я носил тебя, моя Лора, когда ты с улыбкой обнимала руками мою шею, и золотые кудри твои рассыпались по моим плечам. Как были мы тогда счастливы! А теперь…

Лейхтвейс не договорил. Он нагнулся и поднял гроб с телом Лоры. Супруги Ласкаре пошли вперед, Лейхтвейс последовал за ними. Вскоре они дошли до кладбища. Пьетро и Лусиелла указали на свежую могилу, вырытую среди других, заросших травой и цветами. Волна разрушения, причиненная войной, почему-то не коснулась этого маленького кладбища на берегу реки. Лишь несколько надгробных памятников было разбито шальными ядрами, могилы же все остались нетронутыми. Лейхтвейс остановился, точно во сне, и широко открытыми глазами смотрел куда-то в пространство.

– Пора кончать, – наконец сказала Лусиелла.

– Да, надо торопиться, – прибавил Пьетро. – Взгляните туда, сударь, на большую дорогу. Никак, целая армия двигается там.

Лейхтвейс вздрогнул и очнулся от своего забытья. Действительно, на шоссе, которое вело к Праге, сквозь густые облака пыли видны были длинные колонны войск, направлявшиеся к крепости. Долго не было возможности разобрать, чьи это войска. Но Лейхтвейс понял, что, так или иначе, времени терять нельзя и что надо предать земле тело Лоры еще до приближения войск. Бледное лицо ее сплошь закрывали фиалки, подобно голубому покрывалу. Лейхтвейс нежно отстранил цветы и запечатлел поцелуй на лице своей дорогой жены. Это был последний поцелуй.

– Скорей! Торопитесь! – напомнил Пьетро. – Что-то там творится неладное. Смотрите, вон солдаты остановились. Боже праведный! Пришла беда!

На расстоянии приблизительно ста шагов от ограды маленького кладбища в землю зарылось пушечное ядро и с грохотом взорвалось. Дождь осколков залетел на кладбище. Но ни Лейхтвейс, ни супруги Ласкаре не пострадали.

– Прощай, Лора! – воскликнул Лейхтвейс. – Под градом пуль предаю твое тело земле. Вскоре, быть может, здесь, вокруг твоей могилы, будет царить разрушение, разгорится бой. Ты же будешь покоиться в мире, тело твое будет охранять земля, а душа твоя давно уже парит в вечности.

Лейхтвейс опустил ящик с телом Лоры в могилу.

– Помолимся, – сказал он.

Но едва он успел произнести эти слова, как со всех сторон начали свистеть пули. В воздухе поднялся рев, точно сама смерть неслась на крыльях разрушения. В Прагу направлялась огромная австрийская армия. Пруссаки пушечной пальбой пытались воспрепятствовать подошедшей армии соединиться с осажденными.

Пьетро и Лусиелла с громкими криками побежали к своей хижине. Они не хотели подвергать себя опасности из-за покойницы, до которой им, в сущности, не было никакого дела.

Лейхтвейс опустился на колени у могилы Лоры и произнес молитву. Почти каждое слово этой молитвы заглушалось ревом и свистом пушечных ядер и ружейных пуль.

Лейхтвейс понял, что нельзя больше оставаться на кладбище, так как его неминуемо сразит пуля. Он всей душой стремился к смерти и не боялся расстаться с жизнью, но помнил, что его ожидает еще одна крупная задача, до исполнения которой он не хотел умирать. Он помнил, что должен отомстить. Он даже не успел зарыть могилу, а ограничился тем, что бросил на тело своей Лоры три горсти земли и быстро ушел с кладбища.

Тем временем пруссаки, по-видимому, достигли своей цели и воспрепятствовали соединению неприятельских армий. Лейхтвейс видел, как огромные колонны войск отступают и мало-помалу скрываются в лесу. Не заходя в хижину итальянцев, он побежал к шоссе, уже сплошь покрытому убитыми и ранеными. От одного из раненых он без труда узнал, в чем было дело.

Оказалось, что к Праге приближается фельдмаршал Даун с огромной армией и что отступившие отряды представляют собою лишь авангард его войск. Так как Лейхтвейс был в форме австрийского офицера, то раненый не задумался сообщить ему все подробности, касающиеся армии, приближавшейся на выручку осажденной крепости. Сам раненый был офицер из штаба фельдмаршала Дауна и попал в авангард лишь потому, что собирался снять карту местности для своего начальника.

– Товарищ, – обратился он к Лейхтвейсу, – я чувствую, что тяжело ранен и вряд ли врачам удастся меня спасти. Я ношу при себе важные документы, предназначенные для фельдмаршала. Не будете ли вы добры взять на хранение эти документы? Вон там стоит моя лошадь. Она не отходит от меня с тех пор, как я ранен. Садитесь на нее и поезжайте как можно скорее туда, вдоль опушки леса. Я думаю, после часа езды вы прибудете в нашу главную квартиру, а там найдете возможность передать документы лично фельдмаршалу.

Раненый правой рукой указал на свою грудь. Лейхтвейс расстегнул ему мундир и достал из бокового кармана бумажник с документами. Он сразу увидел, что эти документы содержат данные, представляющие большой интерес не только для фельдмаршала Дауна, но еще и для кое-кого другого. Лейхтвейс вспомнил обещание, данное прусскому королю; согласно этому обещанию он должен был доставить подробные сведения из осажденного города. Правда, ему не удалось исполнить это обещание, но зато представлялась возможность сообщить королю сведения о приближающейся армии Дауна. Лейхтвейс быстро спрятал документы, вскочил на коня, твердой рукой взял поводья, еще раз оглянулся на маленькое кладбище и ускакал.

Раненый австрийский офицер, с трудом приподняв голову, смотрел ему вслед. И вдруг он увидел, что мнимый товарищ, которому он доверил документы для передачи фельдмаршалу, ускакал по дороге не к австрийской армии, а к прусскому лагерю.