Текст книги "Родная старина"

Автор книги: В. Сиповский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 95 страниц) [доступный отрывок для чтения: 34 страниц]

Новгородская община

Благодаря обширной торговле Новгород раньше других русских городов достиг цветущего состояния и даже независимости. Во всех городах в древности был обычай у жителей для решения наиболее важных дел собираться на вече, но нигде оно не имело такой силы, как в Новгороде. Ярослав I в благодарность за помощь новгородцев во время борьбы со Святополком дал им льготы: вероятно, уменьшил дань, какую они должны были платить великому князю, и дал больше прав вечу. С этого времени Новгород все больше и больше богатеет, и вече его становится все сильнее и сильнее; дело доходит наконец до того, что вече само приглашает князя и указывает ему путь из Новгорода, если князь чем-либо неугоден народу. Вече иной раз судит даже князя и иных властных людей, избирает всех должностных лиц, посадника, тысяцких и других, издает законы, отменяет их, объявляет войну, заключает мир, устанавливает подати и повинности.

Население Новгорода состояло из бояр, владевших большими владениями, житьих (т. е. богатых) людей, купцов и черных людей. На вече могли участвовать все члены новгородских общин, то есть все домовладельцы, хозяева, как богатые, таки бедные, как бояре, купцы, так и черные люди. Но не весь народ собирался поголовно. На правильное вече не могли приходить, например, сыновья домохозяев, хотя бы и совершеннолетние, не могли приходить и так называемые вольные люди, не принадлежащие ни к одной новгородской общине.

Собиралось вече, по старому обычаю, на Ярославовом дворе или на площади у Софийской церкви. Правильное вече созывал или князь, или посадник, посылая обыкновенно бирючей по улицам скликать людей. На такое вече новгородцы собирались каждой улицей, составлявшей отдельные общины, со своими старостами. Когда все сходились на Ярославов двор и рассаживались в известном порядке на приготовленных для них ступенях, тогда звоном колокола на вечевой башне возвещалось открытие веча. Водворялась тишина. Сам посадник или вечевой дьяк громогласно заявлял собравшимся те вопросы, которые надлежало решить. Собранные на вече новгородцы свое согласие и несогласие выражали криками. Когда дело было решено, то писалась грамота обыкновенно таким образом: «От посадника Великого Новгорода (имя посадника), и от всех старых посадников, и от тысяцкого Великого Новгорода, от всех пяти концов. На вече на Ярославовом дворе положили сделать то-то» (излагалось самое решение). К грамоте прикладывалась вечевая печать с надписью: «печать Великого Новгорода». Новгород в грамотах обыкновенно величался «Господином Великим Новгородом».

На беду для новгородцев, не всегда веча у них бывали правильные. Случалось, что народ, недовольный распоряжениями посадника, собирался на сходку, не соблюдая никаких правил. Тут уж сходились все, кто хотел, даже и «вольные» люди… Порою разом в нескольких церквях начинали звонить и народ сходился в разных концах города. Иногда эти беспорядочные сходки имели такую силу, что невозможно было созвать правильного веча, и посадник и тысяцкий должны были пристать к какой-либо стороне. Нередко между противными сторонами происходили драки. Впоследствии нередко бывали случаи, что разом собиралось два враждебных друг другу веча: одно у Св. Софии, а другое на Ярославовом дворе. Враждебные стороны сходились на Волховском мосту, и завязывалась свалка… В таких случаях, бывало, новгородский владыка являлся с причтом в полном облачении с крестом в руках и старался умиротворить враждующих.

Владыко новгородский избирался так же, как и посадник, то есть на вече. Выбирали обыкновенно трех лиц из новгородского духовенства, достойных, по мнению народа, быть владыками. Затем три жеребья с именами этих лиц клали в алтарь Софийского собора на престол, приводили в алтарь слепца или ребенка; он брал два жеребья; оставшийся на престоле третий жеребий указывал на избранника Божия. Он должен был съездить в Киев, где митрополит и посвящал его в архиепископы.

Главным выборным лицом в Новгороде был посадник. Он был посредником между народом и князем, созывал веча, вел переговоры с соседними областями. Без посадника не могла быть выдана ни одна важная грамота от имени Новгородской общины; у него была печать с надписью: «Новгородская печать посадника». В случае войны полки новгородские были обыкновенно под его начальством, так что князь мог вполне свободно распоряжаться только своею дружиной. Посадник, исправлявший свою должность, именовался «степенным посадником», в отличие от посадников смененных, которые назывались «старыми посадниками» и пользовались часто тоже большим уважением со стороны народа. Иные посадники, умевшие угождать народу, бывали «степенными» часто по нескольку лет подряд.

Ближайшим помощником посадника был тысяцкий, избираемый подобно посадникам на вече из боярских фамилий. Посадник был земским начальником всего Новгорода, а тысяцкий – начальником черных людей. При помощи черни, составлявшей большинство, тысяцкие могли многое сделать на вече. Сверх того, они помогали посадникам во всех делах, имели свой отдельный суд, независимый от князя и посадника. Тысяцкий с пятью старостами заведовал преимущественно судом между черными людьми. На вече избирались и другие менее важные должностные лица: сотские, старосты, бирючи и другие.

А. П. Рябушкин. «Новгородское вече». Конец XIX в.

Народовластие в Новгороде было так сильно, что здесь издавна завелся обычай избирать себе князей и удалять их «по всей воле Новгородской»; но все же князь считался лицом необходимым: в нем видели верховного судью, а главное – предводителя войска, защитника земли от врагов. Княжеская дружина составляла главную военную силу, около которой собиралась земская рать; только князь, по взгляду народа, был настоящим вождем, которому подчинялись и дружина и войско, а бояр, если их ставили во главе военных сил, по словам летописца, не все слушались. Понятно, что князь получал большую силу в военное время, когда Новгороду грозило вражеское нападение: в мирное же время, напротив, значение князя уменьшалось, а орудовали всеми делами в городе свои избранные и излюбленные люди, посадские и тысяцкие.

Вече уже в XIII в. вошло в такую силу, что, призывая князей, вступало с ними в «ряды», то есть в договоры. Князь обязывался «держать Новгород по старине и по пошлине» (по обычаю), без посадника людей новгородских не судить, земель новгородских своим людям не раздавать, без вины не лишать власти никого из выборных должностных лиц.

Был раз в Новгороде такой случай (1218). Княжил здесь Святослав (один из смоленских князей). Не поладил он с посадником Твердиславом и стал требовать от веча, чтобы последнего сменили.

– В чем его вина? – спросили новгородцы.

Святослав объявил, что он за посадником вины никакой не знает, но что тот ему «нелюб». Тогда новгородцы сказали:

– Ты, князь, целовал нам крест, чтобы без вины не лишать мужа власти. Если тебе посадник нелюб, то мы тебе кланяемся (прощаемся, то есть ты можешь уйти от нас).

Волей или неволей Святославу пришлось примириться с посадником.

Понятно, что при таких порядках князьям не жилось в Новгороде: бывали случаи, что ему несколько лет подряд приходилось оставаться без князя. Князья, имевшие свою волость, не шли княжить сюда, а посылали обыкновенно своих сыновей. И те большей частью недолго сидели тут: как только выходила им очередь наследовать какую-нибудь другую область, они спешили покинуть беспокойный вечевой город.

Частая смена князей в Новгороде началась еще в конце XI в., а в XII в. дело дошло уже до того, что в одно это столетие князей сменилось здесь до тридцати, и редкий из них оставался более трех лет сряду.

За пределами Новгорода начиналась Новгородская земля. Она занимала большое пространство на востоке до Торжка, на западе до Финского залива, реки Наровы и Чудского озера, на юге до Великих Лук и на севере до Ладожского озера. На этой земле было до 30 городов, подчиненных Новгороду, или, как говорилось в древности, «пригородов» его. Важнейшие из них были: Псков, Ладога, Руса, Изборск, Великие Луки, Торжок и другие. Пригороды имели свои веча, но в общих делах они должны были подчиняться приговору новгородского веча. «На чем старшие сдумают, на том и пригороды станут» – говорили тогда, и этого правила должны были держаться все пригороды на Руси.

Кроме Новгородской земли, Новгороду, как сказано уже, принадлежала огромная волость, занимавшая почти весь север нынешней Европейской России. Из этой волости добывались меха – самый ценный товар вывозной торговли.

Бойко шла новгородская торговля. Предприимчивые и ловкие купцы наживали себе огромные состояния; немало было и богатых, именитых бояр; но не жилось никому спокойно в Новгороде. Много было тут и честолюбцев, и недовольных; многочисленная новгородская чернь нередко волновалась. Случались голодные годы, повальные болезни, губительные пожары – все это причиняло волнения. Бывали случаи, что новгородская чернь поднималась против нелюбимого посадника или против бояр, творивших какое-нибудь насилие. Случалось, что и сами бояре, враждуя между собою, возбуждали народ к волнению, подкупали новгородскую чернь. Являлись на вечах подкупленные крикуны-вечники. Трудно бывало при этом удержать порядок, поднимался шум и гам со всех сторон; пускались в дело кулаки да дубины, и начиналась свалка… Немало гибло народу иной раз во время таких побоищ. Случалось, что дравшиеся входили в такой задор, что нельзя было и унять их. Ненавистных людей народ обыкновенно топил – бросал с моста в Волхов. Недовольных в Новгороде и между чернью, и между боярами было много. Сохранилось здесь языческое предание, будто низвергнутый Перун, плывя по Волхову, кинул палку на мост и заповедал Новгороду вековечные распри и драки.

Бывали случаи, что недовольные люди или удальцы, которым не по вкусу приходились разные стеснения в Новгороде, уходили отсюда искать удачи да счастья на чужой стороне. Иногда составлялись целые шайки таких «повольников»; пускались они на ладьях (ушкуях) по рекам, разбойничали, грабили купцов, плавали и по морю, нападали на жителей. Основывали они и новые поселки.

Всякий «вольный человек» (то есть не входящий в общину), богатый или бедный, боярин или простолюдин, мог пойти в повольники – была бы только охота, сила да удаль. В дружины повольников шла обыкновенно буйная и разгульная молодежь, искавшая простора, где бы развернуться и себя показать. Вождями по большей части становились сыновья богатых новгородских бояр или купцов; они могли вооружить и на первых порах содержать ватагу бездомных удальцов. Старики новгородские, сами в молодости видавшие всякие виды, не только не мешали своим сыновьям, но даже охотно отпускали их повольничать: на грабежи и буйство на чужой стороне смотрели равнодушно, пусть-де молодежь и погуляет, умнее будет, – недаром пословица говорит: «Чужая сторона прибавит ума!»

Повольников и нельзя назвать разбойниками в полном смысле этого слова: каждый из них должен был горячо любить родину, радеть о славе «Господина Великого Новгорода», обязан был уважать старость, оборонять слабых и несчастных от обид и в то же время считал позволительным для себя поубавить богатства у какого-нибудь чужого купца, обоз с товаром отбить у него, напасть на какой-нибудь чужой город, наделать переполоху, поочистить богатые дома…

Конечно, от этой буйной удали, не знавшей удержу, приходилось порою плохо и самому Господину Великому Новгороду.

Былины новгородские

До сих пор еще народ в своих песнях вспоминает и новгородскую необузданную вольницу, и народные драки, а также прежнюю славу и богатство Новгорода.

В одной новгородской былине (Василий Буслаевич) изображен буйный удалец-повольник.

«В славном Великом Новгороде, говорится в былине, жил старый Буслай девяносто лет, жил он со всеми в мире-согласии, ладил с чернью новгородской, поперек ей слова не говаривал. Умер он и остались по нем имение великое, вдова его да чадо малое, Васенька. Отдавала мать сына своего учить грамоте, письму да пению церковному. Ученье ему впрок пошло, и нет во всем Новгороде такого певца, как Васенька; да на беду повадился он пир пировать с веселыми удалыми молодцами. Пьет он, – допьяна напивается, по улицам похаживает да шуточки недобрые пошучивает: кого за руку возьмет – руку вывихнет, кого за ногу хватит – ногу вывернет… Идут мужики новгородские жаловаться Васиной матушке. «Честная вдова, – говорят ей, – уйми ты свое чадо милое! Нехорошие шутки стал он пошучивать! А то ведь с такой удачей молодецкой быть ему в реке Волхове!» Стала мать журить сына. Не по душе это пришлось Васеньке: обозлился он на мужиков, что жаловались на него да грозили потопить его на Волхове. Задумал он собрать себе дружину храбрую. Пишет он «ярлыки (записки) скорописчаты»: «Кто хочет пить и есть из готового, валися к Ваське на широкий двор, – тот пей и ешь готовое и носи платье разноцветное». Рассылает он эти ярлыки по улицам и проулочкам новгородским. Собираются к нему удальцы со всех концов: пришел Костя Новоторженин, пришли Потанюшка Хроменький, Хомушка Горбатый и другие. Пробует их силу Васенька Баслаевич, – заставляет выпить чару зелена вина на полтора ведра, бьет каждого из них палицей в двенадцать пуд. Коли молодец стоит при этом, не шелохнется, братается Васенька с ним и принимает его в «свою дружину храбрую». Набрал себе он тридцать удальцов.

Вызывает тогда он всех мужиков новгородских на бой. Те принимают вызов. Начинается свалка на Волховском мосту. Плохо мужикам новгородским, – много их избито, изранено; дружина Васильева одолевает их. Видят они – дело плохо, – на хитрости пускаются. Побежали к матери Василия, принесли подарки и просят: «Прими у нас дорогие подарочки и уйми свое чадо милое!» Мать унимает сына, сажает в глубокий погреб; покоряется ей Васенька, – не смеет он ослушаться родимой матушки. Плохо пришлось и дружине без него; стали одолевать ее мужики новгородские. Выпускают тогда Василия из погреба.

Разгорелось его сердце богатырское, схватил он ось тележную и бросается своим на помощь, – мужиков так валом и валит. Стали снова они просить матушку вступиться за них. Посылает она Васильева крестового батюшку унять сынка. Одевает старчище-пилигримище колпак на голову в двадцать пуд, берет клюку в руки в десять пуд, приходит на мост к Василию, глядит ему прямо в ясны очи и говорит ему: «Ай же ты, мое чадо крестное! Укроти свое сердце богатырское, оставь мужичков хоть малую часть».

Расходилось сердце у Васеньки: нет на него ни уйму ни удержу. «Ай же ты, крестный мой батюшка! – говорит он в ответ. – Не дал я тебе яичко во Христов день, дам я тебе яичко в Петров день!» Щелкнул он крестного батюшку осью железною, – тут крестовому батюшке и славу поют. Сама мать приходит унимать расходившегося Васеньку; догадалась старушка, зашла сзади и пала на плечи его могучие. «Ай же ты, чадо мое милое, – говорит она, – укроти свое сердце богатырское, оставь мужичков хоть малую часть!»

Тут Васильюшка Буслаевич опускает руки свои могучие к сырой земле, выпадает ось железная из белых рук. «Ай ты, свет-государыня-матушка, – говорит он, – умела ты унять мою силу великую, догадалась зайти позади меня, и если бы зашла ты спереди, то не спустил бы тебе государыне-матушке, убил бы тебя заместо мужика новгородского». Оставляет тогда Васенька смертное побоище. Оставил он мужиков малую часть, а набил их, что пройти нельзя.

Много беды да грехов натворил Василий Буслаевич. «Смолоду бито много, граблено, под старость надо душу спасти», – говорит он и просит у своей государыни-матушки благословенья великого «итти в Иерусалим-град со своей дружиною храброю, Господу Богу помолитися, ко святой святыне приложитися, в Ердане-реке искупатися». – «Чадо мое милое, – отвечает ему мать, – коли ты пойдешь на добрые дела, дам тебе благословение великое, а коли ты, дитя, на разбой пойдешь, и не дам тебе благословения, а и не носи Василья сыра земля!..» Пускается Василий со своей дружиной в путь далекий по рекам и морям. Приезжает он наконец в Иерусалим, служит обедню за матушку, за себя, служит панихиду по батюшке, купается в Иордане. На возвратном пути Василий гибнет. Увидел он большой камень на горе; написано на нем: «Кто перескочит через камень поперек – тому ничего не будет, а кто станет вдоль скакать – сломать тому буйну голову». Загорелось у Василия сердце неразумное, заговорила удаль буйная, – стал он вдоль скакать и убился до смерти».

Прорись новгородской берестяной грамоты

Другая былина о Садке-Богатом госте показывает, что у народа сохранилась память о богатстве старого Новгорода. Сказываются в этой былине и языческие верования – вера в «водяного бога».

Жил-был в Новгороде Садко. Был он гусляр, ходил по веселым пирам, тешил богатых людей своей игрой искусной, – тем он и жил. Часты бывали пиры в богатом Новгороде. Но вот случилось раз – день приходит, другой, третий, – не зовут Садка на почестей пир. Соскучился Садко, пошел он к Ильмень-озеру, сел на камень прибрежный и стал наигрывать на своих гуселках. Как вдруг вода в озере всколыбалася; вышел из воды царь морской и говорит: «Ай же ты, Садко Новгородский, не знаю, чем тебя пожаловать за твои утехи великия, за твою игру нежную. Ступай ты в Новгород и бейся об заклад, заложи свою буйну голову, а с купцов выряжай лавки товара красного и спорь, что в Ильмень-озере есть рыба-золоты перья. Как побьешься об заклад, поди свяжи шелковый невод и приезжай рыбу ловить в Ильмень-озере. Дам я тебе три рыбины-золоты перья; тогда ты, Садко, счастлив будешь». Он сделал так, как велел ему царь морской. Позвали Садко на почестей пир. Тешил гостей он игрой своей искусной, тешились гости и вином хмельным. Стал тут он хвастать, что знает чудо чудное в Ильмень-озере, что есть в озере рыба-золоты перья. Заспорили купцы, что не может быть в озере такой диковинной рыбы. Предлагает тогда Садко биться об заклад. «Заложу я свою буйну голову, – говорит он купцам, – а вы закладывайте лавки товара красного». Нашлись три купца – ударились об заклад. Связали невод шелковый и поехали ловить рыбу на Ильмень-озеро. Закинули тоньку – и добыли рыбку-золоты перья, во второй раз закинули – добыли вторую рыбку-золоты перья, третью тоньку закинули – третью золотоперую рыбку добыли. Делать нечего – отдали купцы Садку свои лавки товара красного. Стал с той поры он поторговывать, стал получать барыши хорошие; нажил он имение великое, построил себе палаты белокаменные, сам стал задавать пиры на славу.

Зазвал он раз к себе на пир гостей – настоятелей новгородских. Все на пиру наедалися, все на пиру напивалися, похвальбами все похвалялися: кто хвастает бессчетной золотой казной, кто похваляется силой молодецкой, кто – конем добрым, кто – славным отечеством, кто – молодым молодечеством. А Садко все помалчивает. Стали тут говорить гости: «Что же наш Садко ничем не похвастает?» Говорит он в ответ: «Чем мне хвастаться? У меня ли золота казна не тощится, цветно платьице не носится, дружина храбрая не изменяется. А похвастать – не похвастать бессчетной золотой казной: на свою золоту казну повыкуплю все товары новгородские, худые товары и добрые!» Не успел он и слова вымолвить, как настоятели новгородские ударились с ним о великий заклад – в тридцать тысяч, что не выкупить ему всех товаров новгородских.

Вставал на другой день Садко рано утром, будил своих молодцов, без счета давал им золотой казны, рассылал их по всем улицам торговым, а сам шел в гостиный ряд – вдвойне товаров принавезено, вдвойне товаров принапасено на славу Новгорода Великого. Садко опять скупил все товары. На третий день снова выходит он с дружиной своей покупать товары – втройне товаров принавезено, втройне принапасено; подоспели товары московские. Призадумался тут богатый Садко – не в меру, видно, похвастался. «Не выкупить товара со всего бела света, – говорит он, – выкуплю товары московские – подоспеют товары заморские. Не я, видно, богат купец новгородский – побогаче меня славный Новгород!» Пришлось Садку уплатить заклад.

Построил он тридцать кораблей, нагрузил на них товары новгородские; продавал их за морем, получал барыши великие, насыпал бочки красна золота, чиста серебра. Едет Садко назад в Новгород. Приключилось вдруг диво дивное на море. Поднялась страшная буря, «волною бьет, паруса рвет, ломает корабли червленые, а корабли нейдут с места». «Век мы по морю ездили, – говорит Садко, – а морскому царю дани не оплачивали: видно, царь морской от нас дани требует. Приказывает Садко бросить в море бочку чиста серебра, а буря не унимается, а корабли все с места нейдут. Бросают бочку красна золота – не помогает и это. «Видно, царь морской требует живой головы во синее море!» – говорит Садко. Два раза мечут жеребей, кому идти во синее море. Оба раза жеребей указывает на Садко. Покоряется он своей участи. Пишет духовное завещание: часть имения отписывает Божьим церквям, часть – нищей братии, часть – молодой жене, а остаток – дружине своей храброй. Берет с собою он свои гуселки. «Бросьте, – говорит, – на воду доску дубовую – не так страшна будет мне смерть». Остался Садко на синем море, а корабли полетели, как черные вороны, – полетели в Новгород Великий. Заснул Садко на доске дубовой, а проснулся во синем море, на самом дне. Увидел он на дне палату белокаменную, зашел в палату, видит – сидит там царь морской. «Ай же ты, Садко купец, богатый гость! – говорит морской царь. – Век ты по морю езживал, мне, царю, дани не плачивал, а теперь сам пришел мне в подарочек. Поиграй мне в свои гуселки яровчаты». Стал Садко играть. Как расплясался тут царь морской! Играл Садко сутки, играл другие, играл и третьи, а все пляшет царь морской! В синем море вода всколыбалася, с песком желтым смутилася, стало разбивать много кораблей на синем море, стало много гибнуть добра, много тонуть людей праведных. Стал в Новгороде народ молиться Николе Можайскому. Вдруг слышит Садко – тронул кто-то его за плечо правое, и слышит он голос: «Полно тебе, Садко, играть в гуселки яровчаты!» Обернулся он, видит: стоит старик седой. Говорит ему Садко: «У меня воля не своя во синем море – приказано мне играть». Отвечает ему старик: «А ты струночки повырывай, шпенечки повыломай, скажи: у меня струночек не случилось, а шпенечков не пригодилося, сломалися гуселки яровчаты – не во что больше играть. Станет тебе царь предлагать жениться, выбирай девицу Чернавушку. Будешь в Новгороде, на свою бессчетну золоту казну построй церковь Николе Можайскому».

Послушался Садко, исполнил все, как приказал старец. (Женился на девице Чернавушке). Было на дне морском столование – почестей пир. Заснул Садко на синем море, а проснулся в Новгороде, на крутом берегу реки Чернавы. Смотрит он – бегут его корабли по Волхову. Встречает он свою дружину. Дивуется дружина: «Остался Садко в синем море, очутился он впереди нас в Новгороде!» Как повыгрузил Садко с кораблей свою бессчетну золоту казну, построил он церковь соборную Николе Можайскому. Не стал больше ездить Садко на синее море, стал себе поживать в Новгороде.

Так в песнях народа сказывается о Великом Новгороде старая быль пополам с вымыслом. Вспоминает народ о торговле и богатстве старого Новгорода, вспоминает об удальцах-повольниках, буйства и грабежи которых немало бед причинили Русской земле, вспоминает и о внутренних смутах в Новгороде, которые и сгубили его…