Текст книги "Черная сотня. Происхождение русского фашизма"

Автор книги: Уолтер Лакер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 24 страниц)

Лишь одну группу не шокировали разоблачения священников, сотрудничавших с КГБ, – крайних правых. Напротив, полагали они, осуждать следовало «эдельштейнов» с их нападками на «чекистов в рясах». До революции церковь решительно не допускала в свои ряды «эдельштейнов». Да и КГБ был очищен от евреев стараниями Сталина и генерала Рюмина, которому за это причитаются посмертные почести (Рюмин был главным организатором «дела врачей»; после смерти Сталина казнен). Нападки на агентов и коллаборационистов – «явная антихристианская пропаганда»[383]383
  См.: Русское воскресение. 1991. № 4 (12). Среди священников-диссидентов после 1953 года можно найти немало людей с нерусскими фамилиями. Большинство из них (например, Эшлиман) не были евреями. Между прочим, фамилия нового патриарха – Ридигер, а одного из митрополитов – Вендланд. Еще один пример выступления в защиту сотрудничества между церковью и КГБ – см.: Русский вестник. 1992. № 9, 10. 2 См.: Мегаполис-экспресс. 1992. 3 января.


[Закрыть]. Но и среди демократов не было единодушного мнения, как относиться к агентам и коллаборационистам. Некоторые, вроде священника-реформиста В. Полосина (депутата Верховного Совета), считали, что сама по себе служба в качестве информатора властей не является нарушением канонического закона per se[384]384
  См.: Шушарин Д.//Независимая газета. 1992. 31 января;


[Закрыть]. Либерал Шушарин писал, что система засылки агентов в церковь отвратительна и бессмысленна одновременно, ибо есть другие способы регулировать церковную жизнь, если церковь это позволяет. Подобные выступления подверглись яростной атаке со стороны Зои Крахмальниковой, которая протестовала против преуменьшения масштабов «индустрии предательства», – ибо «худые сообщества развращают добрые нравы» (1 Кор. 15, ЗУ)[385]385
  Крахмальникова/Новое русское слово. 1992. 3 марта.


[Закрыть]. Патриарх заявил, что грешно обвинять невинных, а самиздатский журнал сообщил, что кличка патриарха в КГБ была Дроздов. Возможно, засылка агентов КГБ в церковные круги и была бессмысленным делом, но в Восточной Германии и других странах она, несомненно, подрывала мораль и порождала взаимную подозрительность, которая сохранялась долгое время после крушения самой системы.

Правда, тирания секретной полиции смягчалась ее коррумпированностью. С одной стороны, КГБ глубоко проник в церковные институты, но, с другой стороны, церковные сановники научились искусству завоевывать расположение КГБ с помощью небольших (а иногда и больших) подношений, пирушек и тому подобного[386]386
  Эделъштейн описывает, как новый монах получил прописку в Свято-Духовом монастыре в Вильнюсе. Милиция прописки не давала, но через КГБ все устроилось – после пьянки и получения надлежащих «даров». См.: Аргументы и факты. 1991. № 36.


[Закрыть].

Высшие церковные иерархи, которые не были прямыми агентами, сами вызывались помогать и вели себя в полном соответствии с пожеланиями партии и правительства. Их не нужно было инструктировать: опыт и инстинкт подсказывали им, чего от них ждут. Менее чем за год до августовского путча патриарх Алексий II заявил в интервью «Правде»: он молится за то, чтобы разногласия внутри партии не углубились и не привели к катастрофе, – молитва, на которую Бог, очевидно, не обратил внимания. В 1989 году митрополит Питирим посетил Высшую партийную школу и на вопрос, как он себя чувствует в этом странном месте, ответил: «Естественно и легко»[387]387
  См.: Московские новости. 1989. № 11.


[Закрыть]. У церкви и у партии, заметил митрополит, одни и те же проблемы: мир во всем мире, культура, моральное состояние общества – так что есть широкое поле для сотрудничества.

Примерно в то же время в издательстве «Прогресс» вышла пропагандистская брошюра Питирима. По мнению «министра иностранных дел» Русской православной церкви, между церковью и государством существуют и всегда существовали отличные отношения. Если советская власть и наказывала некоторых священников, то лишь из-за политической враждебности к режиму.

Однако духовенство постепенно поняло, что оно потеряет паству, если будет настаивать на своей оппозиции правительству, которое пользуется поддержкой большинства народа. В настоящее время в церкви нет диссидентов. Якунин, например, в 1966 году был лишен сана и осужден вовсе не за христианскую деятельность, а за спекуляцию иконами на черном рынке. Очень жаль, что введенные в заблуждение зарубежные священнослужители поддерживают таких недостойных людей.

Подобные выступления были правилом, а не исключением, и церковные издания были переполнены ими. И хотя эти изъявления лояльности были, мягко говоря, несколько преувеличенными, во всяком случае, они повторялись так долго, что, вероятно, стали второй натурой.

В июне 1990 года Алексий, митрополит Ленинградский и Новгородский, был избран пятнадцатым патриархом Русской православной церкви. В то время многие интересовались, станет ли он пятым советским патриархом или пятнадцатым русским. Его политические заявления после избрания звучали умиротворяюще, от них веяло новым духом независимости. Он нашел добрые слова для патриарха Тихона, который был противником советской власти в начале 20-х годов. Алексий II постепенно отмежевался от «сергианства» – политики подчинения партии. Позднее он сказал, что трагедия Сергия была в том, что он пытался честно договориться с преступниками, узурпировавшими власть[388]388
  См.: Известия. 1991. 7 августа.


[Закрыть]. На вопрос о том, удручали ли его гонения коммунистов на церковь, патриарх ответил словами Максимилиана Волошина: «В пытках мы выучились верить и молиться за палачей»[389]389
  См.: Литературная газета. 1990. 28 ноября.


[Закрыть].

Хотя либералы считают, что часть патриархата стремится к новому политическому альянсу – между фундаменталистами, патриотами и коммунистами, сам Алексий II не поддерживает такие устремления. Он говорит, что у него нет никакой политической программы кроме Евангелия. Когда видный правый парламентарий Блохин заявил, что пытался добиться поддержки патриарха в создании режима по типу франкистской Испании, Алексий II опубликовал заявление, что он никогда не обсуждал подобных тем[390]390
  См.: Известия. 1991. 26 апреля.


[Закрыть]. Когда правые предложили патриарху вторично лишить Якунина сана, так как его парламентская деятельность носит «антихристианский» характер, Алексий II ответил, что не в обычае Русской православной церкви предпринимать такие шаги по политическим соображениям[391]391
  См.: Курасв А. Патриарх и политиках/Московский церковный вестник. 1991. № 10. С. 24–79.


[Закрыть]. Когда «Литературная Россия» опубликовала воззвание национал-коммунистических писателей и общественных деятелей, подпись патриарха, оказавшаяся среди их подписей, была тут же снята.

Патриарх никогда не претендовал на непогрешимость, он не раз просил свою паству простить его и молиться за него[392]392
  См.: Великолепное слово Патриарха Московского и всея Руси Алексия П//Российская газета. 1991. 19 февраля.


[Закрыть]. Наиболее откровенным и трогательным свидетельством личного покаяния было его интервью в «Известиях». Здесь он говорил о навязанной пассивности, о лояльности властям, об умолчаниях – своих собственных и других руководителей церкви, – которые причинили страдания Богу и людям; он просил о прощении, понимании и молитве. Интеллигенция не слишком доверяет патриарху: в дни августовского путча 1991 года он медлил с осуждением путчистов; правда, это все-таки было сделано, – но с опозданием. Вместе с Ельциным в Белом доме были священники-диссиденты вроде Якунина. Поведение церкви в эти критические дни стало объектом тщательного расследования, которое выходит за рамки настоящей книги. Здесь достаточно сказать, что патриархат явно не торопился с выражением своей позиции. Одно из обвинений, выдвигаемых против патриарха, – «культ» Алексия II: окружение превозносит его как «орудие Святого духа». Такой культ, «идеологизированный и пропагандистский», отмечают одни критики, – в духе прежней советской, а не православной традиции. Другие, например Сергей Аверинцев, чья принадлежность к либеральным кругам несомненна, защищают патриарха: ведь именно он осудил кровопролитие в Вильнюсе. Один православный интеллигент заявил, что предполагаемый флирт между патриархом и «патриотическими силами» носит односторонний характер и что интеллигенция, усиленно критикуя церковь, повторяет свою классическую ошибку: она огульно осуждает религию и церковь, что было типично для эпохи до 1917 года и порицалось еще авторами сборника «Вехи»[393]393
  Об этой дискуссии см., напр.: Демократическая Россия. 1991. 22 марта. № 1(7). См. также: Патриарх и политика//Московский церковный вестник. 1991; Крахмальникова 3. Подпись патриарха// Русская мысль. 1991. 20 декабря.


[Закрыть].

Однако доброжелатели патриарха в демократическом лагере отмечают, что он – единственный иерарх, который «публично и безоговорочно» покаялся в прежних компромиссах с партийной идеологией. Намекали, что во время путча произошел раскол: патриарх хотел выступить на стороне демократов, но двенадцать членов Святейшего Синода не согласились (в Синоде патриарх имеет два голоса, шесть членов Синода – постоянные и шесть – временные). Некоторые сравнивают положение Алексия II в Синоде с положением Горбачева в Политбюро в начале перестройки, когда у нового Генерального секретаря не было нужного большинства для проведения его политики[394]394
  См.: Франков М. Загадки Святейшего Синода//Московские новости. 1992. № б.


[Закрыть].

Святейший правительствующий Синод был учрежден в 1721 году Петром I после ликвидации патриаршества. Нынешний состав Синода подвергается суровой критике. Отмечают присутствие в нем митрополита Киевского, бывшего агентом КГБ. Отмечают и то, что Ювеналий не может быть членом Синода: церковный закон запрещает членство в нем епископов, не имеющих своей епархии. Кирилл, глава Отдела внешних сношений, тоже привлекает всеобщее внимание: он – выученик митрополита Никодима, одного из теоретиков «богоблагословенности» коммунизма. Из архивов КГБ стало известно, что на выборах патриарха в 1970 году Алексий поддерживал кандидатуру Никодима (выбран был Пимен). Но, учитывая «византийский» характер отношений между церковью и КГБ, можно рассудить и так: в то время Алексий считал, что его поддержка сделает Никодима нежелательным для секретных служб.

Отмечались и другие аномалии. Чем можно объяснить, что Отдел внешних сношений патриархии имеет сто сотрудников – в основном агентов КГБ, тогда как в других отделах, включая личный штат патриарха, служат по десять человек? Главный составитель речей патриарха Кураев доказывал в своей обширной статье, что православие и либерализм несовместимы, что христианские ценности нельзя отождествлять с демократической идеологией и потому, заявил он, «я – не демократ»[395]395
  См.: Кураев А. Права человека и православие: Более всего покушается на свободу сынов божиих невидимая ЧК//Независимая газета. 1992. 5 марта.


[Закрыть]. Все это указывает на разногласия в руководстве церкви по многим вопросам и серьезную ограниченность власти патриарха. Подобно славянофилам, Алексий II верит в особую судьбу России, отличную от судьбы других народов. Он стоит за возрождение Святой Руси и лучших российских традиций. Но в то же время он говорит, что было бы утопией мечтать о восстановлении того, что было семьдесят или триста лет назад. Русское православие – не просто национальная идеология, это стремление к жизни в Боге, и с этой точки зрения все политические и национальные факторы отходят на второй план.

Крайней правой импонирует, что патриарх настаивает на уникальности духовной традиции России, но ей не может нравиться его заявление, что православие никогда не было шовинистическим и не занимало антисемитских позиций[396]396
  Интервью на Би-би-си см.: Нестеров О. Легко критиковать из-за рубежа. (Святейший Патриарх Московский и всея Руси Алексий II считает, что четыре условия РЗЦ неприемлемы//Панорама. 1990. № 14. Декабрь. Эти заявления вызвали


[Закрыть].

К монархии патриарх относится нейтрально. Великий князь Владимир Кириллович посетил патриарха в его резиденции и сказал, что готов служить России на любом посту. Однако патриарх заявил, что вопрос о восстановлении монархии в России весьма сложен[397]397
  См.: Отчет о пресс-конференции в Москве//Новое русское слово. 1991. 17 ноября.


[Закрыть]. Пока патриарх разъяснял свои позиции по различным вопросам, некоторые священники активно участвовали в политической жизни. Они посещали «патриотические» митинги – кроме, конечно, тех, которые созывались антихристианскими группировками. Некоторые отказывались принимать слова патриарха о нешовинистическом и неантисемитском характере Русской православной церкви и в своих писаниях энергично продолжали черносотенные традиции[398]398
  См., например, статью Георгия Федотова и Александра Нестеровича из Псково-Печорского монастыря: Веруем: Россия не погибнет//Молодая гвардия. 1991. № 8.


[Закрыть]. Другие отстаивали более либеральную линию.

Русская православная церковь старалась не втягиваться в политику, в особенности на уровне злобы дня, – позиция, понятная в свете горького опыта недавнего прошлого. У православных мирян таких сомнений и угрызений совести было меньше. Так, в апреле 1990 года в Москве состоялся учредительный Собор Российского христианского демократического движения. Согласно его первой программе, движение поставило своей целью перейти от политики разрушения и острую реакцию не только крайней правой, но и фундаменталистов внутри церкви вроде «Союза православных братств» и его журнала «Вестник». Эти круги доказывали, что даже война между сербами и хорватами была развязана тайным «талмудистским руководством». В своих публичных выступлениях они были несколько осторожнее, заявляя, что выступают не против евреев как нации, а против «талмудического иудаизма» ненависти к идеалам созидания и солидарности. Новая партия желала создать общество, в котором царили бы идеалы духовной свободы, милосердия и соборности и которое отвергло бы применение насилия во внутренней и внешней политике.

Такая программа помещала партию в лагерь демократии – она должна была стать христианским демократическим движением западноевропейского образца, поддерживающим гласность и перестройку. Его духовным отцом был священник Дмитрий Дудко, сопредседателями стали Виктор Аксючиц и Глеб Анищенко, а число членов (по данным самого движения) составило 15 тысяч человек. Оно состояло в блоке «Демократическая Россия», поддерживавшем Ельцина, и в дни августовского путча Аксючиц находился среди защитников Белого дома. Новая партия имела тесные связи с НТС в Германии, который, как говорили, помог ей технически создать свой центр в Москве.

Однако через несколько месяцев после основания РХДД начало смещаться вправо. Его лидеры по-прежнему считали национал-большевизм главной опасностью, но все чаще и чаще стали выступать против «космополитизма» христианской левой, которая, по их словам, заявляла, что христианин не имеет права быть патриотом[399]399
  См.: Лёзов С. Национальная идея и христианство: Опыт в 2-х частях//Окгябрь. 1990. № 10. См. также ответ М. Антонова: Горе от многоумия, или Крестовый поход около христиан против православия// День. 1991. № 21.


[Закрыть]. Это было не совсем точным изложением аргументации левых христиан. Но они действительно утверждали, что, если христианские политики будут слишком упирать на национальный фактор, интерес к духовным ценностям, столь ярко проявлявшийся у них вначале, спадет, а то и вовсе исчезнет.

Предсказания оправдались быстрее, чем этого можно было ожидать. Перед путчем 1991 года РХДЦ по своим внешним признакам не отличалось от других умеренных партий, и его взгляды на будущее Советского Союза напоминали солженицынские. Движение не одобряло выхода республик из СССР, но и не считало нужным чинить им препятствия[400]400
  См. интервью с Анищенко: Столица. 1991. № 13.


[Закрыть]. Однако вопрос о российской государственности занимал их все больше и больше, ибо совершенно ясно, что Россия вовсе не тождественна прежней РСФСР – то было искусственное формирование, вне которого жили миллионы русских.

Была ли на самом деле подлинная нужда в христианской партии в России? 6 конце концов, до 1917 года такой партии не существовало. По мнению лидеров РХДД, именно ее отсутствие было одной из причин катастрофы 1917 года. Лишь христианство может стать противовесом атеистическому коммунизму, одурманивающему головы людей. И в нынешней ситуации оно может больше сделать для морального и духовного возрождения, чем любая другая сила. Идеологической основой РХДЦ было философское наследие религиозных мыслителей начала века[401]401
  См.: Аксючиц В.//Московский церковный вестник. 1991. Январь. См. также дискуссию «Религия и политика» в журнале «Вопросы философии» (1992. № 7).


[Закрыть].

После августовского путча и последовавшего за ним распада Советского Союза РХДД резко сместилось вправо. Движение стало одним из инициаторов съезда гражданских и патриотических организаций, состоявшегося в Москве в феврале 1992 года. Аксючицу, председательствовавшему на съезде, пришлось слушать речи лидера «Памяти» Васильева (в июне 1992 года Аксючица на посту председателя «Русского собрания» сменил Илья Константинов). На съезде возобладали шовинистические силы, и организаторы его оказались в роли ученика чародея, бессильного перед вызванными им бесами. Когда Анищенко заявил, что национал-большевизм по-прежнему остается главным врагом и не следует искать негодяев лишь в рядах «темных сил» (то есть среди евреев или масонов), он был согнан с трибуны под крики «Иуда!» и «Иди повесься!» (это еще самые сдержанные возгласы). В фойе продавались «Протоколы», а делегаты бахвалились, что вскоре начнутся «военные действия»[402]402
  См.: Перевозкина М.//Русская мысль. 1992. 14 февраля.


[Закрыть].

Лидеры РХДД искали союза с «патриотическими» силами, не только потому что искренне беспокоились о судьбе России, но еще и потому, что они испытывали страх – оставлять патриотизм в руках фашиствующих экстремистов было опасно. Однако они недооценили другую опасность – того, что, не выдержав конкуренции с «черной сотней» и теми, кто кричит громче всех, умеренные группировки будут вытеснены со сцены. Это предсказывал и Лезов: духовные ценности христианства могут быть отвергнуты «патриотами» как чуждый, полуеврейский элемент, ибо образ христианства для «патриотов» – «черная сотня», а не Бердяев с Булгаковым и не Лихачев с Аверинцевым.

Русская православная церковь традиционно считала католицизм опасным врагом и соперником. Эпоха реформ мало что изменила, и на этом фронте борьбы православная церковь и «патриотические силы» нашли много общего. Для русской правой католицизм всегда был враждебной силой, почти столь же опасной, как масоны и «сионисты»[403]403
  См.: Диакон Герман Иванов-Тринадцатый. Осторожно – Ватикан//Москва. 1991. № 6.


[Закрыть]. Причины враждебности отчасти носят исторический характер: они восходят ко временам церковных расколов, Византии и польского нашествия в XVII веке. Для русских националистов католицизм – синоним проникновения западных идей. Некоторые русские обращались в католицизм, но вряд ли был хоть один случай обращения католика в православие. Яблоком раздора всегда была униатская церковь Западной Украины, и в эпоху реформ соперники с новой силой стали сражаться за храмы и церковное имущество. Подозрительность Русской православной церкви усилило то, что Ватикан в последние годы развернул знамя экуменизма и приложил немало усилий к сближению различных вероисповеданий. Назначение двух католических епископов в Россию (в Москву и Новосибирск) было истолковано как еще один знак католической агрессии; отсюда лозунг: агентам Ватикана – ни одной церкви, не позволять католикам открыть духовную семинарию.

Католики действовали в России предельно осторожно. Так, они предложили создать в Москве, в сотрудничестве с православной церковью, Христианский университет[404]404
  См.: Шевелев И.//Новое русское слово. 1992. 6 февраля.


[Закрыть], но идея оказалась неприемлемой для РПЦ.

Чем можно объяснить этот чуть ли не патологический страх перед католиками? В какой-то степени он коренится в комплексе неполноценности. Русская православная церковь полагает, что ее священники вполне могут сравниться с католическими, хотя те получают гораздо более длительную и глубокую богословскую подготовку. Кроме того, в распоряжении Ватикана намного больше финансов. Патриарх Алексий II более примирительно настроен в отношении католиков, чем другие руководители церкви: в начале 1992 года он пригласил к себе архиепископа Кондруцевича, представителя Ватикана в Москве, и вел с ним продолжительные беседы о возможном будущем сотрудничестве. Однако и среди православных фундаменталистов, и среди католических консерваторов сохраняется глубокая взаимная подозрительность, и похоже, что отношения между двумя вероисповеданиями останутся прохладными, хотя в реальности им не из-за чего особенно опасаться друг друга.

Православная церковь в новое время

Мы уже говорили немного о том, почему Русская православная церковь не слишком преуспела в новых условиях. Каковы ее перспективы и возможен ли единый религиозно-националистический фронт? Большинство священников чувствуют себя уютнее среди националистов, чем среди либералов. Националисты не будут постоянно напоминать им о былом сотрудничестве с коммунистическим режимом и не потребуют чистки в руководстве церкви. Либеральная интеллигенция весьма интересуется религией, однако руководители церкви полагают (и тут они, вероятно, правы), что им не удастся держать в узде эти беспокойные умы: они не будут подчиняться церковным правилам и дисциплине, а потребуют – и это в лучшем случае – сомнительных модернистских перемен внутри церкви. Как уже отмечалось, большинство правых вновь открыло для себя религию лишь недавно, и подлинность их веры в христианские догматы сомнительна. Подобно «немецким христианам» в нацистской Германии, они не видят надобности в Ветхом завете, ибо он «слишком еврейский». Им не нужны такие «богословы», как Бердяев, Булгаков и даже Павел Флоренский, погибший в советских лагерях. В конечном счете интересы нации и государства для правых всегда будут куда важнее, чем духовное возрождение. Но в отличие от демократов правые всегда будут прославлять и почитать церковь хотя бы напоказ; они не потребуют нововведений и не причинят никакого беспокойства.

Бывшие коммунисты также флиртуют с православной церковью, обещая ей в будущем статус государственной религии[405]405
  Речь в этом духе произнес в феврале 1991 года на патриотическом митинге Иван Полозков. См.: Смирнов М.//Россия. 1991. 15 марта.


[Закрыть]. Для церковных иерархов искушение сотрудничать с правой может быть сильным, даже непреодолимым. Большинство из них принадлежит к до-реформистской эпохе, и они не испытывают симпатии к демократическим идеям. Другие, правда, могут вспомнить слова св. Павла из Второго Послания к Коринфянам: «Не преклоняйтесь под чужое ярмо с неверными. Ибо какое общение праведности с беззаконием? Что общего у света со тьмою?» (2 Кор. 6, 14), «Какая совместность храма Божия с идолами?» (2 Кор. 6, 16). Оставляя в стороне чисто религиозные соображения, руководители церкви могут вполне естественно руководствоваться здравым смыслом. Русское православие тяжело пострадало из-за своего тесного сотрудничества сначала с царизмом, а потом с коммунизмом. Элементарное благоразумие подсказывает, что церкви лучше держаться вне активной политики, во всяком случае, пока ситуация в России не станет устойчивей. Но это, скорее всего, дело отдаленного будущего. Квиетизм – не героическая позиция, и некоторые могут обвинить церковь в недостатке патриотизма. Но это та форма поведения, которая, скорее всего, поможет церкви возродиться и выстоять. В XX веке Русская православная церковь потеряла грузинскую церковь, русские церкви в республиках Балтии, а совсем недавно – и украинскую церковь, ставшую автокефальной. Дальнейшие отпадения низведут Русскую православную церковь со статуса мировой религии на уровень провинциальной конфессии. Хотя церковь не стремится – или, во всяком случае, не должна стремиться – к власти, дальнейшее падение авторитета русской церкви, несомненно, повлияет на ее положение и на ее способность выполнять свою миссию.

И все же, если у религии в России и есть будущее, оно завоевывается не силой и не блеском светской политики. У церкви вновь возникает искушение – добиться власти и влияния, идеологически и политически объединившись с государством. Именно это имеют в виду лидеры русской правой, призывая церковь занять ведущую роль в патриотическом возрождении. Такая традиция в русской истории существовала, но она же и была, по-видимому, одной из причин катастрофы 1917 года. Была и иная традиция, ведущая к иным целям – христианской любви, построению христианской общины, свободной от ненависти и страха, – традиция «нестяжательства» в богословском смысле. Православная церковь должна сделать выбор между этими двумя традициями. Она не может и не должна полностью отрешиться от общественных дел, но церковь – не политическая партия, и она должна прежде всего блюсти свое религиозное предназначение. Эта дилемма свойственна всем другим религиям, но нигде она не достигает такой остроты, как в случае Русской православной церкви.