Текст книги "Игра со смертью (СИ)"
Автор книги: Ульяна Соболева
Соавторы: Вероника Орлова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)
* * *
Мне не хотелось открывать глаза. Я так и лежала с закрытыми веками, чувствуя его присутствие. Его запах, его дыхание. Зачем он здесь? Смотреть, как мое тело борется со смертью? Наслаждаться моей болью? Или добивать меня словами, резать ими на части снова и снова.
Нет…физическая боль, причиняемая кем – то, не так ранит, как слова. Именно словом можно вывернуть наизнанку, выпотрошить все внутренности, искромсать сердце, измельчить в порошок, сжечь душу. Умертвить. И при этом не прикоснуться и пальцем. Если он думает, что причинил мне боль, разрезая мою плоть, то он ошибается. Он резал меня словами, ненавистью, презрением и равнодушием, цинизмом. Они вонзались в сердце как иголки, они протыкали его насквозь, и оно кровоточило, пульсировало, сжималось, пытаясь остановиться и билось…проклятое. Иногда вынесение приговора страшнее его исполнения. Он провел у моей постели много часов, все то время, пока я звала Смерть…она сидела рядом в его обличии и не забирала меня.
Я выныривала из беспамятства, чувствовала его рядом и снова проваливалась в небытие.
Когда – то, когда я была маленькая, и умирала от пневмонии, в нашем старом доме меня держало на этом свете только одно – мой Рино, который там, внизу, гремел цепями и ждал меня, я физически чувствовала, что ждал. И сейчас, спустя столько лет, он снова держит, не дает уйти, но теперь только для того, чтобы оттянуть мою агонию и насладится ею сполна самому.
Он говорил мне о клятвах и обещаниях…о тех самых клятвах, которые мы произносили вместе, смешивая нашу кровь по самому древнему ритуалу, который я нашла в книгах отца.
Если это действительно был настоящий ритуал, и он знал об этом, то почему он бросил меня? Почему он оставил меня там умирать от тоски, выдирать клочьями волосы, ломать ногти и резать вены. Почему он бросил меня тогда…меня и нашего нерождённого ребенка? Моего малыша, которого я любила только потому, что любила его отца, которого желала даже несмотря на то, что он убивал меня, как и его отец сейчас. Ребенка, которого я вижу в кошмарах наяву уже столько десятков лет. Которого вижу в чужих детях, слышу его плач изо дня в день, истязаю себя, представляя, каким бы он мог вырасти, какое имя я бы выбрала для него, каким бы было его личико, его волосы…он называл бы меня «мама»? От этих мыслей я сходила с ума. И каждый день в ушах голос моего отца, что, если бы Рино вернулся, наш малыш бы выжил.
Из – под опущенных ресниц потекли слезы…Он ушел, а я свернулась калачиком на постели и беззвучно, в который раз, оплакивала наше несостоявшееся счастье, и он смеет упрекать меня, он смеет меня ненавидеть после всего, что сделал со мной? Ему недостаточно шрамов на моем теле, в каждом из них его вина, его след. И он не мог не знать об этом. Не мог!!!
Неужели жажда мести отцу так сильна, что он готов убивать меня снова….Идиотка. Как я могу сомневаться? Конечно, сильна. Он использовал меня с самого начала для того, чтобы получить свободу, и я не винила его в этом. Каждый крутится, как умеет. Никто не в праве осудить Рино после стольких лет мучений и невыносимых страданий за то, что он использовал единственный возможный способ вырваться на волю – это разбить мне сердце.
Он знал, в какой Ад отправил меня даже тогда. Дочь профессора, которая трахалась и понесла от подопытного Носферату. На меня смотрели с брезгливыми усмешками, шептались у меня за спиной, и я терпела. Я гордо поднимала голову и носила это клеймо с честью, как и его ребенка в себе, как символ нашей любви. Я могла его понять и простить. Могла простить ему все, кроме смерти ребенка. Пусть он был не нужен ему, но он был нужен мне…Но МЫ не были нужны Рино, который почувствовал дурманящий аромат свободы. Он забыл обо мне, как только вышел за порог. Вычеркнул на долгие годы, чтобы окрепнуть и нанести сокрушительный удар по всем нам. Равнодушно вынашивая планы мести год за годом, пока я скатывалась на дно в наркотический дурман и не могла его забыть, пока мне мерещились детские голоса, босые маленькие ступни по полу во всех комнатах, заливистый смех не рождённого ребенка, он строил свою империю на моих костях и теперь он увенчает свою корону моей головой и заживет спокойно, уничтожив меня полностью, растоптав, испепелив и раздробив меня в порошок, в тлен.
Так зачем он меня упрекает? В замужестве? В том, что Арман спас мою честь, женившись на долбанной наркоманке с шрамами по всему телу, сумасшедшей и одержимой другим мужчиной, чокнутой с голосами в голове, изрезанными запястьями и мертвой душой? На женщине, которая ни разу не застонала под ним и даже не закрыла глаза от наслаждения, а смотрела в потолок застывшим обдолбаным взглядом, пока ее муж искренне пытался отогреть своей нежностью? За это? Я стала женой Армана спустя несколько лет…настоящей женой. Если я принадлежала Рино, почему он не пришел за мной, ведь я ждала его до последнего. Я ждала его даже тогда, когда уже не ждет никто. Ждала, пока не нашла и не увидела, что он счастлив без меня…и не поняла, что отец сказал правду – Рино забыл обо мне, после того, как использовал, чтобы получить свободу.
* * *
Прошло несколько дней. Я оправилась, меня откормили для новых развлечений господина Смерть, которому было мало того, что он вырезал на моем теле свое имя, на то, что избил, не оставив живого места.
Я расчесывала волосы до блеска и снова, как красивая, вернувшаяся с ремонта игрушка ждала новых указаний моего палача.
И они поступили спустя пять дней – новый прием, новый банкет, премьера…Новые шлюхи в его объятиях, в его постели и я…неизменный свидетель и приманка. Я знала, что Рино использует меня снова… я уже это поняла. Ловля на живца. Вот почему я всё еще жива. Я ему нужна.
В этот раз я смотрела застывшим взглядом, как он смеется с очередными партнерами, девками, как играет с ними в свои игры на выживание, политические интриги, заманивая в свои сети, иногда бросая на меня презрительные взгляды. Наверное, сожалея, что не может убить и должен таскать за собой. Вот так бесполезно.
А мне уже все равно. У меня нет шанса сбежать отсюда, отец, если и ищет меня, не попадется на приманку. Я слишком хорошо его знала. Если поймет, что шансы равны нулю, он не станет рисковать. Да, собственный отец тоже готов пожертвовать мной ради своих амбиций и мне не удивительно, что он так поступает. Меня он потерял много лет назад, когда вырезал из меня жизнь и превратил в живой труп. Единственный, кто меня любил по – настоящему, это Арман. И пока Рино не найдет отца, я буду жить. Если, конечно, я не надоем ему раньше. Потому что подыгрывать я не намерена, я буду бороться с ним до последнего, до крови, до смерти, но не стану безропотной игрушкой. Он не сломает меня – я уже сломана. Он не убьёт меня – потому что я уже убита, он не причинит мне боль – потому что я сама и есть сгусток боли.
Я даже не помню, когда последний раз искренне улыбалась, смеялась…Нет, помню…много лет назад. Ему. Для него. Из – за него. А потом я играла. Вся моя жизнь – это шедевр актерского мастерства, где все верили в успешную звезду и видели сверкающую оболочку уже разложившегося мертвеца. Только мне казалось, что зритель – это я. Я на сцене, где спектакль – это моя жизнь, и в ней играют актеры. Паршиво, уродливо, фальшиво… и только Смерть откровенна со мной. Она смотрит на меня и ухмыляется костлявым оскалом, она меня не зовет к себе…даже она меня не хочет. И никто не чувствовал запаха тлена, а мне воняло смертью, каждый раз, когда я смотрела на себя в зеркало.
* * *
Теперь меня сторожили даже в туалете и пока я рассматривала в зеркале незаживающие латинские буквы имени, придуманного мною же, охрана стояла под дверью, и я слышала, как они переговариваются по рации. Меня не впустили сюда, пока предварительно не проверили, что здесь пусто. И сейчас я стояла у зеркала, приподняв волосы, и смотрела, как выделяется сукровица из под затянувшихся царапин….Интересно, на моем сердце они такие же…там тоже выведено его имя и оно кровоточит беспрестанно, гноится, пульсирует, болит?
Мне даже кажется, оно горит, и я чувствую запах дыма…дым.
Повернула голову и увидела его под дверью – клубящийся, серый, вязкий. Подошла к двери, не решаясь открыть. Только сейчас я слышала голоса, крики о помощи и панические истерические стоны смертных. Толкнула дверь, и застыла…огонь.
Нет ничего страшнее паники, когда все бегут, сломя головы, готовые затоптать друг друга. В мире смертных это нормально. Дикое чувство страха…и у меня оно осталось. С тех самых пор, когда я сама чуть не сгорела в пожаре, который устроила в поместье отца.
Я так и не понимала, почему загорелся огромный выставочный зал, откуда валит дым? А огонь уже пожирал стены и портьеры, слизывал картины, полз по полу. Задыхаясь от ужаса, я смотрела сквозь толпу сошедших с ума смертных, которые метались по зале в поисках выхода, как слепые котята. Попятилась к лестнице, ведущей наверх, чувствуя, как цепенеет тело, как мне самой нечем дышать. Побежала, падая на ступенях, спотыкаясь о подол длинного платья. Толкнула дверь какой – то подсобки и заперла за собой, пятясь к стене. Мною самой овладевала паника. Никто не станет меня искать. Все разбежались в ужасе, даже моя охрана, и в воздухе витает приторный запах вербы. Помещение облили не только бензином, но и настоем смертельного для вампира яда, чтобы он вместе с дымом проникал в наши легкие. И мне уже нечем дышать, я прислонилась к стене, глядя расширенными глазами, как из – под этой двери тоже клубится дым.
Я сгорю здесь заживо или задохнусь. Сквозь шум и треск, крики людей я отчетливо слышала плач ребенка, и у меня шевелились волосы на затылке…Он зовет меня. Возможно, это мой час, мое искупление всех грехов, что я совершила? Или я схожу ума? Обняла себя руками и сползла на пол, продолжая смотреть на дым и раскачиваться из стороны в сторону, чувствуя, как постепенно печет все внутренности от этой вони…Если я закрою глаза и отдамся этому чувству, то, может, уже никогда не открою их снова…может, тогда и закончится моя боль.
Едва сомкнула веки, как раздался треск разлетевшейся в щепки двери и чьи – то руки крепко обняли меня за плечи.
– Девочка. Твою мать!
Я увидела его глаза и вздрогнула, всхлипнула от неожиданности…нет, не те глаза, что видела последнее время…а другие…те самые, которые когда – то смотрели на меня в горящей усадьбе. В них не было презрения и ненависти. В них был страх. Страх потерять…как тогда…как много лет назад…тогда, когда он был моим, а я его…девочкой. Словно с прошлого протянулась невидимая нить из его взгляда в мой, проникая под кожу и связывая намертво.
– Рино, – вырвалось само, как рыдание, – мой Рино!
Несколько секунд смотрел мне в лицо, обхватив его ладонями, и я слышала, как гулко стучит его сердце, а потом прижал к себе с такой силой, что хрустнул кости, и я в ответ сцепила руки на его затылке мертвой хваткой. Нашел. Сердце забилось быстрее, глаза обожгло слезами.
– Закрой глаза. Не дыши!
Не дышу. Закрыла. Слышу, как тяжело он дышит сам, чувствую жар его тела и руки, горячие ладони, сжимающие меня крепко, так крепко, что мне больно от этого.
Звон разбитого стекла, обжигает пламенем, но я защищена. Я в коконе его рук и огонь до меня не доберется…и мне кажется, что и сам Дьявол не доберется и смерть не возьмет, пока он ТАК меня прижимает к себе….И хочется снова жить.
Перед глазами проносятся картинки, и я слышу свой смех и его голос…он тоже смеется.
Там далеко…в прошлом….
Воздух перестал обжигать, доносился шум улицы, вой сирен пожарных машин и мы удаляемся от этого звука.
А потом резкий хлопок. Я распахнула глаза и встретилась с ним взглядом…ни сразу почувствовала, что он оседает на землю вместе со мной. Очень медленно, сначала на колени, удерживая меня на вытянутых руках, а потом заваливается на спину, а я падаю на него, еще ничего не понимая, кроме того, что Рино пришел за мной и вынес из горящего пекла на руках.
Внутри зарождается вопль отчаяния при взгляде на ожоги на его лице. Я смотрю в глаза Рино…он что – то говорит мне. А я не слышу его…точнее, я слышу, но не хочу понимать, потому что мне кажется, он говорит, чтобы я уходила. Медленно опускаю взгляд, у него на груди расползается алое пятно и мне кажется, что и внутри меня разгорается невыносимая боль…оглушающая по своей силе. Я зажимаю рану пальцами, лихорадочно оглядываясь по сторонам.
Мы в каком – то темном проклятом районе и ни одного фонаря. Никого. Пусто. Я снова смотрю ему в лицо и вижу, как закатываются его глаза.
– Рино. Смотри на меня. Смотри на меня, пожалуйста!
Он снова открывает веки, а по моим щекам катятся слезы.
– Да. Смотри на меня!
Погружаю пальцы в его плоть, в рану на груди, удерживая его за голову… я точно знаю, там пуля недалеко от сердца, и я должна ее достать. Вижу муку на его лице, но он не закрывает глаза, и я не могу понять их выражение. Удивление…отчаяние. Что в них, Рино? Что ты чувствуешь? Тебе жаль нас? Тебе жаль, что ты меня так ненавидишь?
Пальцы нащупывают капсулу. Выдергиваю ее из его груди и рывком прижимаю его к себе, окровавленными руками. Где все? Где же все, черт их раздери? Где его люди? Где они?
– Рино!
Но он уже не слышит меня, и его глаза снова закрываются. Надкусываю вену и прикладываю к его рту, захлёбываясь слезами.
– Не смей. Смотри на меня. Смотри, Рино. Пожалуйста. Пей!
Мне кажется, если потеряю его взгляд…то и его потеряю. Только эту потерю я уже не переживу. И я не думаю сейчас о том, что нельзя потерять того, кто тебе не принадлежит…ведь мое сердце принадлежит ему, а, значит, в какой – то мере он сам принадлежит мне…вместе со всей ненавистью, которая сжирает нас обоих.
– Смотри на меня, любимый, пожалуйста. Рино. Мой Рино!
И он смотрит, то снова прикрывает веки, а я давлю на вену, чтобы моя кровь капала ему в рот…Пока не слышу визг тормозов и перекошенное лицо Арно склоняется к нам. Он спрашивает, кричит что – то своим, и я словно оглохла, не понимаю ни слова.
Они приподнимают Рино, несут в машину и меня заталкивают на заднее сидение вместе с ним. Вижу странный взгляд Арно, нахмуренные брови, когда я снова подношу вену ко рту Рино, перекладывая его голову к себе на колени, на платье, залитое его кровью.
Я слышу, как Арно что – то кричит по телефону и могу разобрать? лишь обрывочные фразы «поджог, нападение, неизвестно…да, живой…», потому что мой слух улавливает только биение сердца Рино, которое наконец – то выравнивается, и я в изнеможении закрываю глаза, откинув голову на спинку сидения, чувствуя, как по щекам все еще катятся слезы. Ненавидеть его я продолжу потом…потом. Не сейчас. И я не понимаю, что мои окровавленные ладони гладят его щеки, губы, скулы, глаза, наслаждаясь прикосновениями, которые обжигают подушечки пальцев…Вот так, с закрытыми глазами. Мне не нужно смотреть – я помню каждую черточку на его лице…Сетку вен, шрамы, линию бровей, его густые волосы под моими пальцами, которыми я перебираю их сейчас, прижимая его к себе.
Глава 17
И снова банкет в очередной попытке выйти на Эйбеля или позволить ему выйти на связь со мной или с дочерью. Роскошный выставочный зал. Изысканный фуршетный стол. Шикарные женщины в дорогих нарядах. Богатые мужчины в фирменных костюмах. Пустая болтовня одних и утончённый флирт других сплетаются с деловыми переговорами третьих, проходящими тут же. Цивилизованно, красиво и, как принято на таких вечерах, довольно скучно. Было бы скучно, если бы не давило, не взрывало мозг ощущение опасности, витавшей в воздухе. Интуиция вопила, указывая чуть ли не на каждого присутствующего в зале, требуя покинуть к чертям собачьим это сборище сильных мира сего. А я, мать вашу, игнорировал её, старательно заглушая бокалами виски и разговорами ни о чём с присутствующими красотками, не забывая следить за Викторией.
Словно самая яркая звезда на небосклоне ясной ночью, она выделялась на фоне других женщин, красивых, соблазнительных с заинтересованным блеском в глазах. Одетая куда скромнее остальных, практически без макияжа, в длинном, до самого пола, голубом платье, Викки притягивала больше внимания, из – за чего хотелось свернуть шею каждому мужчине, посмевшему посмотреть на неё. На мою женщину. Шёлковый шарфик обвивал изящную шею, и только мы вдвоём знали, что он скрывал. Мой свадебный подарок ей. Тогда, в день нашего ритуала, закованный в цепи, презренный заключённый её отца, я не мог преподнести ей подарок. Но этот мой дар останется с ней на всю жизнь. Ошейник, такой же, как и у меня на шее, подобно обручальным кольцам семейных пар, и моё имя, выгравированное на её затылке. Вспоминал, как вырезал его, и по телу снова и снова пробегают искры возбуждения. По кончикам пальцев, словно электрическим разрядом, желание сорвать эту ткань, провести рукой по рисунку, демонстрируя, кому она принадлежит. И пусть все видят, и пусть осуждают. Мне плевать. Она моя, и я готов вырезать это не только на её коже, но и на телах всех, кто посмеет утверждать обратное.
Пытался поймать её взгляд и сатанел всё больше, понимая, что наталкиваюсь на непробиваемую стену отчуждения. Она не выглядела сломленной, разбитой, но из серых глаз исчезла жизнь, до того едва теплившаяся в них. И я чувствовал эхо волн опустошения и безысходности, накатывавших на неё, крепко сжимавших моё сердце тисками и не желавших отпускать.
Викки направилась к выходу из зал, и двое охранников проследовали за ней. Те крохи доверия, а, вернее, моей беспечности в отношении неё, Виктория Эйбель растоптала, согласившись отдаться первому встречному за дозу порошка. И теперь, если понадобится, она даже в туалет будет ходить в компании сторожевых псов.
Дьявол. Как же мне не нравился настойчивый запах опасности, проникавший в ноздри, заставлявший постоянно присматриваться к окружающим в поисках угрозы, улавливать, от кого она исходит. При такой толпе народа это становится просто нереальным. Голову прошибло чёткое осознание: как минимум трое из бывших союзников Эйбеля неожиданно покинули мероприятие. Вместе с семьями. Несмотря на то, что банкет был в самом разгаре. Вскочил с места, напрягая все свои чувства, пытаясь уловить местонахождение Викки. Скорее всего, она пошла в дамскую комнату, но телефоны её охраны не отвечали, а потом я уловил едкий запах дыма, услышал первые крики людей и вампиров, и по спине поползли холодные мурашки страха. Не за себя, нет. За неё. Долбаное дежа вю. Мой самый страшный сон, пережитый наяву, вернулся снова, сковывая всё тело ужасом, отправляя меня на столетие назад, в тот день, когда я чуть не потерял её в пламени.
Долгое время у меня был секретарь, смертный. Он рассказывал, что люди могут видеть один и тот же сон несколько раз, в разные времена. Как правило, кошмары, питающиеся людским страхом. Не насытившись с первого раза, они возвращаются, чтобы сполна получить самые сильные человеческие эмоции. Да, сильнейшая и самая правдивая эмоция у любого существа – это страх. Его можно скрывать, но он не поддаётся контролю, его можно внушать другим, и, в то же время, трястись от боязни перед собственными демонами. Не существует абсолютно бесстрашных. Каждый из нас боится чего – нибудь. Как испугался я, почувствовав настойчивый запах вербы, вплетавшийся в дым. Испугался не успеть. Не найти вовремя Викки.
Толпа вокруг сходила с ума, она бежала к выходу, затаптывая несчастных, не успевших уйти с её дороги. Словно обезумевшее стадо животных, спасающееся от хищника. А я бежал наперерез, распахивая двери, врываясь в альковы, пытаясь ощутить Викторию через нашу связь. Но единственное, что я чувствовал – это её панику, ужас, забиравшийся под её кожу и передававшийся мне.
Кожа на лице и руках нещадно обугливалась, верба обжигала ноздри и ротовую полость, проникая с каждым вздохом, с каждым криком. Да, я кричал, звал её по имени, я рычал, разгоняя, распихивая и безжалостно растаптывая всех, кто вставал на пути. Зал был охвачен огнём, а я лихорадочно считал про себя секунды, чувствуя, как шевелятся от ужаса волосы на затылке. Так долго я не мог найти её. Так долго. С каждой новой секундой шанс отыскать её живой становился всё призрачнее, истлевал на моих глазах.
Я не знаю, как понял, что Викки находится именно за этой дверью. Я просто понял это и всё. Ощутил всем телом. Почувствовал на уровне инстинктов. Ещё до того, как выбил дверь ногой. До того, как сознание взорвалось от радости, что она жива. До того, как сжалось сердце при взгляде на хрупкую фигуру, сидящую на полу и раскачивающуюся из стороны в сторону.
Моя девочка. Дождалась меня. Не оставила. Дикий восторг, смешанный с щемящей душу нежностью, просто от удовольствия держать её на руках, чувствовать облегчение, охватившее её тело, прижимать к себе, проталкиваясь через толпу, закрывая её лицо от отравленного дыма. Не отдам никому. Даже Смерти. Только моя. Только со мной. Надо будет – сам убью, но не отдам!
Это случилось мгновенно. Мы едва успели выйти из ресторана через чёрный ход, который вёл в какой – то тёмный переулок, как грудь разорвало острой болью. Перед глазами потемнело, и резко подкосились ноги.
«Нашли, суки, всё – таки нашли!». А кто именно нашёл, не имело значения. У меня всегда было слишком много врагов, слишком много тех, кто готов продать душу Дьяволу, но расправиться с таким ублюдком, как я. И мне плевать, что рядом нет Арно, уже плевать, что я так и не увижу остекленевший взгляд Доктора. Важно только не уронить Викки, важно, чтобы она убежала, спряталась. Но она не уходит. Она что – то кричит, я чувствую её горячие руки на своей груди, снова ощущаю, как её охватывает паника… Или это уже меня? И я не могу разделить, чьё сожаление и страх сейчас окутывает моё тело вместе с холодом, проникающим в каждую клетку. Она боится, что я умру? Или это я сожалею, что не могу говорить? Только просить, требовать, чтобы ушла, убежала, спаслась. Я хочу сказать больше, намного больше, но слова застревают в горле, а губы повторяют только «Беги!». Она должна спастись. А иначе…Иначе я вернусь даже с того света, и достану всех, кто посмеет причинить ей зло.
Но она не уходит. В который раз эта упрямая девчонка поступает по– своему. Почему остаётся рядом? Почему на моё лицо капают обжигающие слёзы? Почему она просит смотреть на неё? Что она видит в моём взгляде? И почему её собственный пронизан страхом? И мне важно, мне жизненно необходимо выполнить её просьбу. Не отрывать от неё глаз, впитывать в себя её образ. Я хочу поднять руку, провести пальцами по мокрым щекам с тёмными разводами сажи, дотронуться до дрожащих губ…Такая красивая. Даже сейчас.
И тут же меня выгибает от дикой боли, когда Викки погружает в мою грудь пальцы, не отрывая от меня взгляда, удерживая ладонью моё лицо. Лучшая анестезия – тонуть в её глазах, продолжая чувствовать боль, но не придавая ей значения, когда она так близко, когда её дыхание ласкает моё лицо. Резким движением выдернула из меня пальцы вместе с пулей, и я проваливаюсь на мгновение в пропасть, чтобы снова вернуться, когда в очередной раз слышу, как она шепчет моё имя. Только удержаться на краю этой пропасти слишком сложно. Она тянет меня вниз, она зовёт хриплым голосом, обещая избавление от всех страданий. И я не хочу туда. Впервые я не хочу провалиться в забытье. Я не могу оставить свою девочку здесь одну. На расправу своим врагам. Но бездна сильнее, и вот я уже лечу вниз, падая, ощущая, как бьёт в лицо ледяной ветер, как стремительно замерзает тело, и холод проникает в вены, замораживая кровь, добирается до мяса, до костей, охватывает сердце, и ему всё труднее биться. Оно и не сопротивляется, медленно затихает…
Пока рот не наполняется какой – то жидкостью. Я не могу глотать, кажется, я в ней захлебнусь, но снова сквозь туман пробивается отчаянный шёпот, тихая мольба, переходящая в крик:
– Смотри на меня, любимый, пожалуйста. Рино. Мой Рино!
От удивления делаю глоток, распахивая глаза, я хочу, чтобы она повторила. Я хочу вскочить и встряхнуть её за плечи, требуя, чтобы она снова их произнесла. Потому что я не верю. Потому что мне нельзя верить в это. Не сейчас. Но я могу лишь глотать жидкость со вкусом её крови, ощущая, как медленно, очень медленно, но холод начинает отступать.
И пусть мне всё ещё трудно держать открытыми глаза, пусть веки кажутся неподъёмно тяжёлыми, пусть тело разрывается от боли, когда меня кто – то куда – то понёс, лёд продолжает таять, пока в голове громким набатом бьётся «любимый…любимый…любимый», пока я чувствую запах жасмина, будто окутывающий тончайшим покрывалом. Она всё ещё рядом. Всё ещё рядом.
* * *
Давно забытое ощущение – приходить в себя после того, как едва не умер. Я и забыл, каково это. Как ломает всё тело, как окружающий мир воспринимается словно за завесой густого тумана, глаза открыть не просто сложно, это невозможно. Я уступаю минутной слабости, оставляя безуспешные попытки поднять веки, и пытаюсь пошевелить хотя бы пальцами руки. С трудом, но всё же это удаётся, и вот уже неприятное, но такое необходимое покалывание проходит от кончиков пальцев вверх по руке, по груди, устремляясь вниз, к ногам. Да, Рино, ты самый живучий сукин сын на свете. Одному Дьяволу известно, что же всё – таки способно убить тебя, но, если ты до сих пор не сдох, то это что – то да значит. Как минимум, то, что кое – кому не повезло перейти мне дорогу. Тем более, таким недальновидным образом. И, я надеюсь, грёбаные твари позаботились о том, чтобы собрать свои манатки и уехать из страны, с континента, потому что охота на них начнётся с того момента, как я смогу произнести слово, чтобы вынести приговор. А охота, как хорошая игра, интересна только с умным соперником. Тем же, кто лишён мозгов, я предпочитаю давать достаточную фору.
Сосредоточился на ощущениях, прислушиваясь к шуму в комнате и за её пределами, пытаясь уловить…жасмин… и понимая, что не чувствую этого запаха. Зато в нос пробивается другой. Однозначно женские духи, приятные, неназойливые. Но не жасмин, мать вашу. Не жасмин. Резко распахнул глаза, упираясь взглядом в белоснежный потолок, и стиснул зубы от резкой боли. Тут же кто – то подскочил со стула, и надо мной наклонилось миловидное личико, обеспокоенно всматривающееся в меня.
– Как Вы себя чувствуете? – пытаюсь повернуть голову в её сторону, и после нескольких попыток это получается.
– Кто ты? – пересохшими губами, чувствуя, как дерёт горло от жажды. Девушка понимающе кивает и исчезает из поля зрения, чтобы через мгновение появится с бокалом крови в руках. Осторожно поддерживая голову, помогает сделать несколько глотков. – Кто ты?
– Медсестра…Господин Арно приставил меня к Вам…
– Позови его… – она кивнула и тут же выбежала из комнаты, оставив приоткрытой дверь. Какого хрена? Почему она? Где Викки? Почему её нет? Всё – таки ушла? Спасла меня и оставила? Да нет. Арно никогда бы не отпустил её без моего позволения. Даже если бы сбежала тогда, он бы всё равно нашёл её и привёл в ожидании моего решения.
Закусил щеку, приподнимая туловище, стараясь принять хотя бы полу – сидячее положение. Ненавижу, когда кто – то видит меня слабым. Особенно кто – то из моих подчинённых. Быть лидером, правителем и вести за собой толпу, народ – не просто почести, которыми обладают немногие, не просто тяжкий регулярный труд. Это необходимость быть лучшим всегда, не показывать свою слабость. Только позволь появиться хотя бы намёку на неё, и тебя тут же сожрут самые приближённые к трону, то есть те, кто стоит непосредственно за твоей спиной. Именно поэтому для каждого из них за пазухой стоит держать особое оружие. Одному будет достаточно и острого ножа, а вот на второго придётся собирать внушительный компромат.
Арно зашёл твёрдой походкой в комнату и тут же закрыл дверь, его взгляд блуждал по моему лицу, внимательно исследуя. И, судя по всему, помощник остался доволен осмотром, так как облегченно улыбнулся и подошёл к моей кровати.
– Как самочувствие? – пододвинул кресло и сел в него, откидываясь на спинку.
– Отлично! – стиснул зубы, когда ублюдок довольно сильно сжал кисть руки и выразительно вздёрнул бровь. – Да, мать твою, я ещё не оправился полностью. Но я за свою жизнь видел и перенёс столько дерьма, что уже через несколько часов смогу положить тебя на лопатки, Арно. Так что не строй из себя заботливого дядюшку, а скажи мне, где она?
– Тебя едва не убили, а ты, вместо того, чтобы поинтересоваться у меня о результатах расследования, интересуешься какой – то бабой?
Зарычал, чувствуя непреодолимое желание разбить челюсть этому придурку:
– ГДЕ. ОНА?
– У себя в комнате. Всё с ней нормально. Уже. Я только что проверял её.
Одно коротенькое слово, и картина начинается выстраиваться в логическом ключе. УЖЕ. Он сказал «уже». Ну, конечно, на ней не могло не отразиться это нападение. Долбанная связь!
Моя девочка. Закрыл глаза, представляя, какую боль пришлось перенести ей. Сжал ладонь в кулак, понимая, что даже играть с этими уродами, причинившими страдания Викки, не буду. Но все трое сдохнут достаточно мучительной смертью, каждая её слезинка окупится их кровью!
Открыл глаза, вскидывая голову и встречаясь с чёрными, как ночь, глазами Арно.
– Расследование!
– Разрывная пуля, капсула с вербой. Она… – отводит глаза, и уже тише, – если бы она не вытащила пулю, ты бы не продержался до нашего прихода.
Я понимаю это. Я знаю, что обязан Викки своей жизнью. Не могу понять только, зачем ей это. Какого хрена она не убежала, оставив меня подыхать в той подворотне? Почему рисковала собственной жизнью, спасая мою? Ради чего? В висках запульсировало, и я сжал их пальцами, массируя и стараясь собрать мысли воедино. Арно тем временем продолжал.
– Первый подозреваемый – Мартин. Сам понимаешь, доступ к такого вида боеприпасам был у немногих, он в их числе.
– Пули мог купить кто угодно. Доступ – это не аргумент.
– Эту версию мы уже отработали. В шести кварталах от ресторана наши перелопатили всю вонючую свалку города и всё же достали ружьё, из которого стреляли. Саморез. Ни номера, ни серии, как ты понимаешь. – Арно склонился ко мне и оскалился. – Но, будь я проклят, если не учуял на нём Мартина. Эту вонь не перебьёт даже запах дерьма. И, если тебе интересно, этот ублюдок сейчас сидит в твоём подвале.
Он снова откинулся на спинку кресла, прикрыв глаза, но наблюдая за мной из – под ресниц. И я чётко знал, что он видит. Видит, как ещё больше искажаются черты моего лица, как заливаются яростью глаза. Той самой яростью, что текла сейчас по венам, разбавляя кровь, что вырывалась из груди рваным дыханием, что окрасила комнату в алые кровавые тона.
