Текст книги "Пересмешники (СИ)"

Автор книги: Уитни Дейзи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)

– Ты видела книгу?

Она кивнула.

– Я проверяю ее каждую неделю, чтобы знать, кого остерегаться.

– Да? – меня поражало, как далеко разошлось влияние Пересмешников.

– Это страх. Но да. А потом я увидела листовку, поняла, что добавили еще имя, побежала в библиотеку и увидела его. И я ждала, когда все станет официальным.

– Ты быстро поняла, что это была я.

– Слова разносятся быстро, – сказала Мэл. – Ты первая. Заявила про изнасилование.

– Знаю.

– Я говорила с ними больше двух лет назад.

– Да? Мне не хватило бы смелости даже подойти к ним на первом курсе.

Она покачала головой.

– У меня не было смелости. Я не пошла дальше.

– Даже для разговора нужна смелость, Мэл.

– Он был старшекурсником, – сказала она, слова, что застревали в ее горле несколько недель, полились в моей комнате. – Я была первокурсницей. У меня не было и шанса. И я ничего не сделала. Ждала, пока он окончит школу. Я перестала ходить в кафетерий, выбирала долгую дорогу в классы, оставалась все время в своей комнате.

– Это мне знакомо, – сказала я. – Я боялась выходить. Вряд ли я боялась, что он сделает это снова. Я боялась, что не знала, как отреагирую на него. В этом есть смысл?

– Так было и у меня. А теперь иначе? – пылко спросила она.

– Да. Пересмешники помогают мне. Некоторые провожают меня на уроки, порой я обедаю с ними. И он ничего не говорит, даже не смотрит на меня, когда я с ними.

Она одобрительно тряхнула головой.

– Это дико, да? Как они могут быть такими… – я сделала паузу, подбирая верное слово. – Эффективными, – сказала я, хоть не была уверена, что искала это слово.

– Ага, – согласилась она. – Хотела бы я твою смелость.

– Не говори так, Мэл. Ты смелая, или не говорила бы со мной сейчас.

– Я рада, что говорю сейчас с тобой, – сказала она.

– И я, – сказала я. – И не кори себя. Ты сделала, что могла.

– Я думаю насчет твоего суда. Сообщишь, когда он?

– Меньше, чем через месяц. Я скажу, как только будут знать дату.

Она сделала глоток чая и добавила:

– Не подумай, что это безумно, но ты делаешь это для всех нас. Так я это вижу. Ты делаешь это за всех, кто не смог заговорить, кто боялся. И ты сделаешь это место лучше для всех девушек, что придут после нас. Будет безопаснее. Парни будут думать дважды.

– Надеюсь, – сказала я, думая о том, что будет через месяц, и как девушка, которая просто хотела играть на пианино, стала молниеотводом.

Но я такой стала.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

Игра

Я дала Майе новое прозвище.

Чудо–адвокат.

Начался март, подготовка к суду вдохновляла ее, ночами она готовила речи, стратегии, и это чудесным образом заставляло ее хотеть большего.

Впервые за время учебы в старшей школе домашка была облегчением. Описав в очередной раз Круг Смерти, я обрадовалась, когда Майя ушла на репетицию дебатов, и занялась последними штрихами своей адаптации «Бури».

Я сдала свою работу на следующий день. Мисс Пек кивнула и сказала «спасибо». И когда все сели, она постучала по стопке бумаг длинным красным ногтем указательного пальца и сказала:

– Сегодня мы будем исполнять сцены из ваших адаптаций.

Я хотела сказать, что мы не были театральным кружком.

– Мэм, – раздался голос с задних парт, – мне интересно, почему вы хотите, чтобы мы сыграли свои адаптации.

Мисс Пек посмотрела на заднюю часть комнаты.

– Генри, – медленно сказал она, ее техасский акцент зазвучал сильнее, – это отличный вопрос, – она снова постучала пальцем по бумагам, а потом подняла его в воздух. – Я узнала, что пьесы, поскольку они создаются для сцены, нужно читать вслух. Иногда диалог звучит странно или неудачно, а без игры и не заметишь. Так вы сможете отточить диалоги и слова.

Я повернулась и посмотрела на Генри, того Генри, который в начале семестра шептал Майе во время дебатов мое имя. Он был крупным, со светлыми растрепанными волосами, сильным носом и румяными щеками.

– Мисс Пек, – продолжил Генри. – Я понимаю, и в этом есть смысл. Но наше выступление будут оценивать? Это не урок актерского мастерства.

По классу пронесся смех.

Мисс Пек улыбнулась, показывая трещины губ, куда не попала утром ее розовая помада.

– Ты прав, Генри. Это не урок актерского мастерства. И вас не будут оценивать за это. Так что прошу вас, – она чуть не сорвалась на техасские словечки, – рассматривать это как упражнение. Это упражнение, чтобы написать лучшую пьесу, определить лучшую адаптацию Барда. Этот навык пригодится вам в жизни. Не удивлюсь, если кто–то из вас станет журналистом, писателем, даже спичрайтером. Или, – сказала она, в этот раз встав и обойдя стол, приблизившись к нам, – вы можете стать ораторами. Чтение ваших сочинений вслух улучит ваш стиль письма и креативность. Потому каждый получит шанс прочесть свою работу. Начнем. Я случайно назначу напарников и сцены из ваших пьес.

Случайно. Почему учителя всегда так говорили? Они думали, что мы не понимали, что все это не случайно?

– Эмили и Брент. Возьмете пятую сцену из «Ромео и Джульетты» в версии Эмили и седьмую сцену «Гамлета» Брента.

Ох, как случайно.

– Джулия и Джонс. Вторая сцена из «Отелло», третья из «Антония и Клеопатры».

Больше случайностей. Пусть нас накроет ими!

– Алекс и Генри, – начала она, – давайте сделаем восьмую сцену из «Троила и Крессиды» и первую из «Бури».

Я смотрела на нее, широко раскрыв глаза, ожидая кульминации. Она ведь должна была наступить, да? Это же мисс Пек. Она считала себя очень смешной. Так она шутила.

А она дальше произносила имена учеников, названия пьес, номера сцен, но я не слышала, было лишь «бла–бла–бла» на фоне.

Когда она закончила, она разделила нас на группы. Я не двигалась. Генри большой мальчик, может меня найти. Он прошел в переднюю часть кабинета, опустился за соседнюю парту и произнес мое имя:

– Алекс Патрик, – сказал он как персонаж в фильме, который следовал за кем–то по горам, рекам и полям и нашел добычу.

Мне не нравился его тон, и я парировала:

– Генри Роулэнд, – едко сказала я.

Он опустил большие ладони на край парты и склонился ко мне, задние ножки его парты приподнялись.

– Я знаю, кто ты, – прошептал он. – Картер все о тебе рассказал. Я уже хочу увидеть. Как ты получишь по заслугам на суде.

В комнате появился холод, все замерло. Небо было черным, комната – темной, никто не мог пошевелиться. Я не могла шелохнуться.

– Но твоих друзей–птичек нет в классе, да? – добавил он.

Он отклонился, все ножки парты вернулись на пол. Он развалился на стуле, выглядя круто и спокойно, взял бумаги на парте – мои бумаги, мою сцену, мои слова. Я хотела вырвать их из его больших ладоней. Я хотела забрать их, порвать и бросить кусочками в урну, чтобы никто не увидел, что я написала, тем более, Генри.

Я прочла его сцену, стало хуже. Потому что у него была сцена любви, а в моей «Буре» – попытка изнасилования Миранды Калибаном. Я бы сделала все, лишь бы выбрать другую сцену. Но тут не было Пересмешников, чтобы спасти меня от грядущего. Мисс Пек хлопнула в ладоши.

– Ладно, приступим. Поднимаетесь и читаете сцены.

Она посмотрела на меня и махнула рукой.

– Алекс, Генри, начнем с вас.

Боже, прошу, ударь по классу молнией. Кто–нибудь, включите пожарную сигнализацию. Землетрясение, потом – что угодно. Только бы я ушла отсюда.

Генри встал со стула, сжимая страницы. Он невинно сказал мисс Пек:

– Начнем с пьесы Алекс, да?

Она кивнула и радостно пожала плечами.

– Конечно.

Я встала, сделала пару шагов и повернулась к классу.

– «Я так долго ждал этого», – начал Генри.

Слова, которые я написала, звучали гадко на его языке. Так гадко, что меня могло стошнить. И стошнить на него, фонтаном, как в фильме ужасов.

– «И я не вижу причин ждать еще дольше», – продолжил он.

– «Тебе придется ждать вечно, потому что этого не произойдет», – сказала я без эмоций.

Он пошел ко мне, отыгрывая мою сцену, отчасти напоминая Калибана.

Я знала, что будет дальше. Я написала эту проклятую сцену. Мы перебросились еще парой фраз, и наступила часть, которую так хотел он, где он хватал Миранду за волосы и тянул, сжимая другой рукой ее талию.

Я стояла спиной к нему, Генри возомнил себя Лоренсом Оливье или кем–то еще. Он крепко сжал мои волосы своей потной ладонью, прижал силой руку к моему животу, грозя раздавить желудок, который тут же сжался. Он отклонил мою голову, чуть не сломав мне шею. Эти движения были только для меня, никто другой не знал, с какой силой он играл роль.

Но, когда он сжал мои волосы, я представила Картера. Нависшего надо мной. Сдавившего меня ногами. Надевающего презерватив – купол, от таких словечек я ненавидела его еще сильнее. Генри выдохнул в мое ухо, обжигая и добавляя запах горького кофе, его кожа была как хлорка. Он прошептал, но не как на сцене, а только для меня:

– Сучка.

Этого не было в сценарии. Не было в сцене. Я такое не писала.

Хоть я знала, что Миранда должна была ударить пяткой – у не были кожаные сапоги с шипами в четыре дюйма в моей версии – по его голени, отправляя Калибана страдать на пол, я так не сделала.

Я повела себя как примитивное существо, животное, ведомое только инстинктом. Я развернулась, подняла колено и вонзила его в его яйца.

Генри схватился за пах и упал на пол. Он застонал, класс охнул, а мисс Пек застыла.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

Евнухи

Вообще–то, отходить от сценария не всегда хорошо.

Но было так приятно.

Было приятно, даже когда я сидела в кабинете директрисы, и директриса Вартан говорила, как расстроена моим поведением. Она не понимала, что произошло. Мистер Кристи был там как мой наставник, и он тоже был в смятении. Ведь ученики Фемиды не били других учеников Фемиды.

– Алекс... – начала мисс Вартан. Она скрестила ноги. Она была элегантной, как и ожидалось от директрисы. Она была в бежевых слаксах, синих туфлях и белой блузке. Но когда–то она была другой, была мятежницей. Я знала это, потому что правая мочка ее уха была красной и в шрамах. Когда–то у нее был плаг в ухе. Она могла быть готкой, красить свои рыжие волосы в черный, носить толстые кожаные браслеты и слушать норвежский дэт–метал весь день. А потом она связалась с образованием, дырка в ухе затянулась, цвет волос стал естественным, и она стала носить нормальные блузки.

Она поджала губы, нахмурилась и снова произнесла мое имя:

– Алекс, похоже, у нас был необычный урок английского, да?

Она спрашивала это? Будьте настоящей директрисой. Отчитайте меня. Давайте. Скажите, что я напала на ученика.

Но она не могла. Потому что она не могла принять, что такое случилось.

– И у вас с генри возникло недоразумение, – добавила она.

Я хотела сказать «нет». Недоразумения не было.

Мисс Вартан сделала паузу, вдохнула, а в это время часы тикали на стене за ее спиной, часы в старом стиле, с кукушкой в деревянном домике с острой крышей.

– Алекс, мне показалось, – сказала она и закатила глаза, выражая осознание, что ее следующие слова прозвучат кошмарно, – что ты ударила другого ученика на уроке?

Она спрашивала, хотя было ясно, что я ударила другого ученика. Но мысль, что ученик может ударить другого была невозможной для нее, она не могла этого понять.

– Уверен, ты знаешь, Алекс, что мы не должны вредить другим ученикам, – сказал мистер Кристи.

– Я так поняла, ты ударила его коленом между ног? – мягко добавила мисс Вартан. – Такого ведь не могло произойти*

Я посмотрела на потолок, на часы, на плакат Совершенства на другой стене. Гольфист взмахнул клюшкой и смотрел на свой бросок, солнце величаво опускалось на горизонте. Может, мисс Вартан еще и играла в гольф. Она могла так спасаться от стресса академии Фемида.

– Это было в сценарии. Это было в сцене. Мисс Пек сказала нам сыграть сцену, и там был удар, – сказала я.

Они рассмеялись, широко улыбаясь, и с облегчением отклонились на спинки кресел.

– Теперь–то все понятно! – сказала мисс Вартан, радуясь, что ее Сахарная школа останется без пятен.

– Нам нужно было привести и Генри, – сказал мистер Кристи, потирая ладонью рыжеватую бороду. Я отчасти ожидала, что он вытряхнет оттуда крошки от маффина после завтрака. Он явно снова их ел. – И убедиться, что он… в порядке.

– В порядке?

– Да, – сказала мисс Вартан. – Против правил бить другого ученика…

Я прервала ее:

– Это было в сцене. Я же говорила.

– Понимаю, – сказала мисс Вартан. – Так что вряд ли тебя ждет отстранение.

– Отстранение? Тут такое бывает?

– Как я и сказала, нормы поведения запрещают бить учеников, – сказала мисс Вартан.

Я фыркнула.

– Нормы поведения? – спросила я и прикусила язык. Я не дала себе сказать то, что хотела – что их нормы поведения ничего не значили. Только одни нормы были важными в Фемиде.

– Уверена, все будет хорошо, – сказала мисс Вартан, а я не верила, потому что Генри был свиньей, и он будет обвинять меня, потому что ненавидит.

«Не будет хорошо, – хотела сказать я. – Меня изнасиловал ученик в вашем общежитии, а это не хорошо. И вы ничего не можете с этим сделать, потому что думаете, что мы в порядке, что все это – и мой удар коленом по яйцам – тоже хорошо. Но ничего хорошего, ведь рядом не было Пересмешников. Я не могу быть уверенной в своей безопасности. Потому что вы не можете меня защитить, а их тут нет».

Я ждала, пока они прилетят, пока Эми или Мартин, или Илана спасут меня. Я знала, что они спасут меня. От самой себя, от моих эмоций, что раскачивались как маятник – хорошо в одну минуту, плохо в другую. Я нервно взглянула на дверь, ожидая Пересмешников. Мистер Кристи склонился и спросил мягко, как у шестилетней:

– О чем была сцена?

– О насилии, – холодно сказала я. Когда я увидела, как побелела мисс Вартан, словно в ее лицо вкололи белую краску, я продолжила. Мистер Кристи снял очки и прижал пальцы к переносице. – Мисс Пек выбрала сцены, которые хотела увидеть в нашем исполнении. Она читала ранние наброски. Она знала, что первая сцена у меня о насилии. И она заставила меня играть ее. И она знала, что произойдет в сценарии. Генри схватил меня за волосы, дернул, ударил кулаком меня по животу. Так было в сценарии. Я это написала. Сцену попытки изнасилования. Калибан пытается изнасиловать Миранду, но она ударяет его. С силой и дважды. И я промазала. Ударила его по яйцам, хотя должна была попасть по коленям. Я хотела придерживаться сценария, но поскользнулась. Но она останавливает его. Понимаете? Она. Останавливает. Его.

Мисс Вартан все еще была бледной, она открыла рот, но тут вошел Генри. Он не выглядел как большой блондин Генри. Казалось, его лишили остроты, словно его отмыли. Мисс Пек прошла следом, и я поняла, что она была его наставницей. Он низко опустил голову, как собака, которую поймали за жеванием тапочек хозяина.

– Здравствуй, Генри, – тепло сказала мисс Вартан. – У вас двоих был интересный урок английского, да?

Эвфемизм.

Генри кивнул.

– И вы с Алекс играете лучше, чем мы думали, – она звучала слишком радостно, как по мне.

Он снова кивнул.

– Вы серьезно восприняли указания в сценарии, – отметила она.

Он кивнул еще раз.

– Но нам нужно наказать вас. Потому что против норм поведения бить другого ученика по… – она умолкла.

– Гениталиям, – подсказал мистер Кристи.

– Да. Туда.

– Эм, да, но Алекс не виновата, – сказал Генри. – Мы пытались сыграть как можно лучше. Мы договорились заранее, что нужно выложиться на полную. Это в стиле Фемиды.

Я не смела смотреть на него. Не осмелилась, ведь не могла поверить, что он врал, прикрывая меня.

Мисс Вартан обрадовалась.

– Да, это в стиле школы. Отличники, даже когда задание их запутало, – сказала она и хмуро посмотрела на мисс Пек. – Мы не должны просить учеников играть сцены насилия, мисс Пек, – твердо сказала мисс Вартан. – Мы не хотим создать климат, в котором мы навязываем насилие.

Но вы так и делали. Я хотела кричать на них. Вы создали это, создали это место, эту окружающую среду.

Мисс Вартан повернулся ко мне и Генри.

– Надеюсь, вы можете простить нас за то, что поставили вас в такое положение.

Мы напали друг на друга не из–за желания сыграть отлично, а из ненависти друг к другу. И они просили их простить. Это была Сумеречная зона, Плезантвилль, перевернутый мир.

– Эм, все хорошо, – сказала я.

– Да, хорошо, – повторил Генри.

И нас отпустили.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

Мятежник

– Спасибо, что спасла меня сегодня, – сказала я Эми за обедом.

Она с вопросом посмотрела на меня.

– Я про урок английского, – сказала я.

– О чем ты? – спросила Эми.

Я объяснила, что произошло, и как Генри сменил пластинку.

– Полагаю, вы с ним поговорили.

Эми покачала головой.

– Я не знала, что такое произошло, – сказала она.

– Тогда почему Генри сказал, что все было хорошо? – спросила я.

Я получила ответ после обеда, когда Джонс догнал меня во дворе.

– Я же говорил, что буду помогать, – сказал Джонс.

– Ты о чем?

– Генри – дебил.

– Да, но о чем ты?

– Он же отступил?

Я застыла и коснулась его руки.

– Что ты сделал, Джонс? – спросила я, сердце полетело к земле, а потом отскочило и взмыло, как на американских горках. Если Джонс нарушил нормы – наши нормы поведения – то я не хотела думать о том, как он разозлит Пересмешников. – Ты ударил его? – прохрипела я.

Он рассмеялся.

– Нет, это примитивно, и я мог повредить руки. И я куда изобретательнее.

– Что ты сделал?

– Когда они увели тебя из класса, я подошел к нему и сказал, что поведаю всех школе, что он приходил ко мне прошлой ночью в общей комнате и приставал, а я отбился.

– Он так сделал? – я была потрясена.

Джонс покачал головой.

– Нет, но я легко могу пустить слух, если это тебе поможет.

– Но это могло плохо кончиться, Джонс. Он мог пустить слухи о тебе.

– Мне плевать. Мне нравятся девушки, и никакие слухи это не изменят. И я не хотел, чтобы с тобой произошло что–то еще плохое.

Я не знала, что еще сказать, так что просто сказала:

– Спасибо Джон.

– Никому не говори.

* * *

Тем же днем Т.С. ворвалась в нашу комнату после тренировки, потная и грязная от игры под дождем. Ее волосы были спутаны, на ногах была грязь.

– Ты не поверишь, что произошло с мисс Пек после сегодня! Она на испытательном сроке на месяц!

Она танцевала по комнате, взмахивала кулаками, пока кружилась. Танец был одновременно шаманским и хип–хопом. Я вскочила из–за стола, где делала домашку.

– Отойди оттуда! Ты серьезно?

– Серьезнее некуда. Такой серьезной я еще не была, – Т.С. ударила по воздуху кулаком. – Ис–пы–та–тель–ный срок! – пропела она, растягивая гласные. – Еще лучше. Ей запретили смотреть «Виндзорских насмешниц». Это ее наказание! Представляешь? Она раздавлена.

Я рассмеялась.

Т.С. закивала, схватила меня за локоть, и мы уже танцевали вместе.

– Разве не круто, что наказывают учителей и дисциплиной, и глупостями?

– Испытательный срок и лишение возможности увидеть глупую пьесу.

– Да. А она очень хотела ее увидеть. В том и дело. Она так сильно хотела увидеть ту репродукцию, потому что она, – Т.С. сделала паузу и нарисовала пальцами кавычки, – эксперт по Шекспиру. Мисс Вартан отругала ее. Сказала: «Как вам не стыдно, мисс Пек!», только назвала не мисс Пек, а Сьюзен. Так и сказала: «Как тебе не стыдно, Сьюзен!». Это ранит еще сильнее, ведь они любят правильное обращение. Но сказать взрослому «как тебе не стыдно»? Учителю? Красота! Она спросила, чем та думала, заставив учеников играть сцену насилия, еще и жестокую, и как это скажется на нас и нашем взгляде на мир.

– Но это ведь откуда–то взялось.

Т.С. перестала смеяться.

– Все же это неправильно. Учитель не должен заставлять делать такое. У тебя было право защититься. Ты сказала, что не потерпишь и – бам! По больному месту.

– Жаль, я не сделала так с Картером, – мрачно сказала я.

– Алекс, ты не могла. Ты помнишь произошедшее.

– Т.С., – прошептала я. – Я теперь помню больше.

Она уставилась на меня.

– Да?

Я кивнула и опустилась на кровать.

– Да, порой, когда я играю на пианино или вижу тех, кто был на концерте, или что–то слышу, воспоминания возвращаются. Я помню обрывки.

– Например?

– Просто мелочи тут и там.

– Например?

– Как я не хотела идти в его комнату. Как на пути в его комнату я сказала, что хочу вернуться. Как там я едва могла стоять, не ощущала тело. Я просто рухнула на пол. Как, когда он начал… – я сделала пауку, закрыла глаза и продолжила, – когда он начал со мной, я пыталась оттолкнуть его. Я толкала руками его грудь, качала головой, говорила «нет».

– Мне так жаль, Алекс. Мне так жаль, что это произошло, – Т.С. подошла ко мне и обвила меня рукой. – Но я рада, что ты вспомнила больше. Это поможет твоему делу. Это поможет на суде. И я знаю, что ты победишь.

Победа – странное слово. Что я выиграю? Я даже думать об этом не могла, так что поменяла тему.

– Кстати, откуда ты узнала, что мисс Вартан сказала мисс Пек?

Она понизила голос до заговорщического шепота:

– Секретарь мисс Вартан без ума от меня. Я принесла ей трюфели, и она все мне рассказала.

– Ты ее подкупила.

– Зато не зря, – Т.С. вскочила на ноги. – Думаю, на меня влияют Пересмешники, да? – она порылась в шкафу, нашла полотенце и сумочку с принадлежностями для душа, сняла кроссовки и пошла к двери. Возле двери она обернулась. – О, я чуть не забыла. Эми звонила до этого. Сказала, они выбрали дату. День твоего концерта. Суббота твоего Листа, изменившего Бетховена, через две недели. Странно, да?

Вот так совпадение.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

Тайный парень

Начался обратный отсчет до суда.

Майя разогналась не на шутку. Она проводила каждую свободную секунду, готовясь, расспрашивая свидетелей, обсуждая стратегии с Т.С. и мной шепотом в кафетерии, нашей комнате и между уроками.

Неделя до суда, она прошла в комнату, открыла свой черно–белый блокнот и стала похожей на прокурора.

– Пройдемся по потенциальным свидетелям.

– Опять? Тебе не кажется, что мы перегибаем?

Она пронзила меня взглядом.

– Это невозможно, – сказала она и стала перечислять имена, их показания, и как команда Картера попробует опровергнуть это. После часа я поверила, что Майя может делать так всю ночь, не уставая. Но мне нужен был перерыв.

– Я кое–что забыла в актовом зале, – сказала я. Она кивнула, что–то чиркая в блокноте.

Я пошла по коридору и позвонила Мартину.

– Вечер пятницы, – сказала я. – Знаешь, что это значит?

– Что мы можем выйти с территории академии, и ты хочешь увести меня на тайное свидание?

– Как–то так, – сказала я.

– Куда ты хочешь?

– В «Заморозку мозга», – сказала я про магазин мороженого на улице Кентфилд. – Встретимся у Макгрегор–холл через, – я взглянула на часы, – две минуты.

– Хорошо, – сказал он и завершил звонок.

Я открыла дверь своего общежития, посмотрела по сторонам. Но я не выглядывала Картера, и осознание испугало мня. Я проверяла, чист ли путь. Я побежала по двору к Макгрегор–холлу, где ждал Мартин. Я была обычной девушкой, убегающей с территории школы с парнем, хоть мы убегали от Пересмешников, а не от учителей или охранников. Такой была Фемида – Пересмешники были нашей полицией.

– Тебе так сильно захотелось мятного мороженого с шоколадной стружкой? – спросил Мартин, пока мы уходили в ночь.

– Лучший вкус, – сказала я.

Он придвинулся ближе.

– Ты не знаешь, как сильно я хочу просто держать тебя за руку, – прошептал он.

Мое сердце забилось в десять тысяч раз быстрее.

– Насколько сильно? – спросила я.

– Все силы уходят на то, чтобы сдержаться, – сказал он.

– Ты сильный.

– Как только мы отойдем подальше, я возьму тебя за руку.

– Буду знать, – сказала я. – Разве у вас нет везде шпионов?

– Шпионов? – спросил он.

– Да, Эми или Илана не будут прятаться в кустах на улице, ожидая тебя?

Он рассмеялся.

– Снова ты со своими теориями заговора.

– И?

– Нет, – с нажимом сказал он. – Они доверяют мне. Потому я в группе.

– Они знают твой любимый вкус мороженого?

Он покачал головой.

– Но я скажу тебе, – он взял меня за руку, когда мы отошли от Фемиды. Его кожа была теплой, покалывала мою ладонь. Он склонился, чтобы прошептать, и задел губами мое ухо. – Мне тоже нравится мятное с шоколадной стружкой.

– О, хватит!

– И с Орео, – игриво сказал он.

– Близко. Хорошо, что мы отправились туда, – пошутила я, мы повернули на улицу с «Заморозкой мозга». – Хотя мы скорее прячемся.

– Кстати, – сказал он, и я напряглась. Так говорили взрослые, это звучало обреченно, как слова «это не сработает». Но он коснулся ладонью моей щеки, нежно и тепло. – Я хочу, чтобы ты была моей девушкой.

– О, – сказала я. – Это можно? Тебе можно?

– Можно, – он рассмеялся. – Ты всегда хочешь знать, что можно.

– Ты сам сказал, что нам нельзя быть вместе, – отметила я. – Ты даже не можешь держать меня за руку на территории академии.

Он вздохнул.

– Знаю. Я не должен так делать.

– Как тогда мне быть твоей девушкой?

– Это будет между нами, ладно? И когда суд закончится, и все уляжется, нам уже не нужно будет притворяться.

– Так я твоя тайная девушка? – спросила я.

– Да.

– А ты – мой тайный парень?

Он кивнул.

– Ладно, я скажу да.

И страх сорвался с неба, за ним развевался черный плащ, как у темного супергероя с темным прошлым. Я говорила себе заткнуться, молчать, ничего не говорить. Но страх был сильнее меня.

– Ты же делаешь это не из жалости? – спросила я.

– Ладно тебе, я думал, мы прошли это.

– Знаю. Знаю, ты считаешь меня безумной. Но просто скажи. Ты не делаешь это из–за того, что ощущаешь, что это твоя вина?

Он провел ладонью по своим каштановым волосам, качая головой.

– Но ты сказал в ту ночь, когда принес мне бутерброд, что это меньшее, что ты можешь сделать, – сказала я.

– Это все не из жалости, Алекс. Я хочу, чтобы ты это понимала.

– Я знаю. Но я хочу знать, что у всего этого нет других причин. Ты знаешь, что я не могу изменить произошедшее.

– Я не пытаюсь изменить прошлое. Будущее – можно попробовать. Как завтрашнюю ночь. Может, и тогда погуляем?

Я кивнула. Мы заказывали мороженое, а часть меня переживала, что мы обманывали себя, думая, что это настоящее – его вина утихала, пока он был со мной, а я с ним могла исцеляться. Но пока что я ела мороженое со своим тайным парнем. Кто знает, сколько продержится этот тайный парень…

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

Любая девушка

Т.С. и Майя посмотрели на меня, вскинув брови, когда я вернулась через два часа.

– Задержалась в актовом зале? – спросила Майя, ее карие глаза разглядывали меня как рентген, искали следы моего похода за мороженым – спутанные волосы, красные губы, недавно заправленная блузка.

– Да, – сказала я и переоделась в пижаму.

– Ты уже все отрепетировала? – спросила Т.С., словно тоже хотела меня допросить.

– Да, – буркнула я и пошла в ванную почистить зубы. Когда я открыла зубную пасту, я вспомнила колпачок на полу в комнате Картера в то утро, и я вдруг оказалась в другом месте.

– Ох.

Шум, звук, что–то среднее между лаем и шепотом, как «ух». Казалось, что–то сел на мою грудь. Было темно, во рту словно побывал носок. И там был Картер. На мне. Надо мной. Во мне. Он двигался во мне, я ощущала его. Я ощущала его пенис в себе, хоть я едва осознавала это, все еще отчасти спала, отчасти дремала, отчасти бодрствовала, была отчасти мертвой. Но я ощущала его и его дыхание. Он дышал тяжело, ритмично…

Я поняла, что звук издала я. Это «ух» было моим, из–за чьего–то веса на мне, чьего–то тела на мне. И я пришла в себя с этим «ух», попала в миг между сном и реальностью. И теперь я была тут, в его кровати, голая, под ним. Но он прижимался ко мне, двигался все быстрее, и я хотела что–то сделать, что–то сказать, но ощущала, как все замедляется, и я могла лишь дышать, дышать, дышать…

Я стояла там с тюбиком пасты в одной руке, щеткой в другой руке, воспоминание о втором пробуждение было ярким, живым, ужасным. Я яростно почистила зубы, словно могла стереть память.

Но не могла. Теперь она была частью меня.

Я не выходила из общежития до конца выходных. Не видела Мартина, не звонила ему, не писала ему. Кого я обманывала? Я была не той девушкой, которая убегала со своим тайным парнем с кампуса. Я была девушкой, которую изнасиловали.

* * *

– Я хотела сказать тебе, – сказала мисс Дамата, когда я еще раз отрепетировала Девятую симфонию в свободное время между уроками в понедельник утром. – Один из моих коллег из Джуллиарда будет в гостях у меня и моей семьи. На выходных, когда ты выступаешь. И он в приемной комиссии университета.

– Он, – начала я, ощущая дрожь от возможности, которую она показывала мне, – хочет посмотреть мое выступление?

Она кивнула, широко улыбаясь.

Я подпрыгнула.

– Это невероятно. Не верится. Вы серьезно? Не шутите?

– Думаю, ты меня хорошо знаешь. Я не из тех, кто любит шутить.

– Это… – я замолчала, потому что крутость выступления перед настоящим работником Джуллиарда из приемной комиссии не удавалось описать словами.

Она добавила:

– Ты знаешь, что это не добавит баллов при поступлении. Но это не помешает.

– Это точно не помешает, – сказала я, ощущая себя как бутылка колы, готовая извергнуть в стороны шипящие пузыри. – Я так рада.

Я склонилась и обняла ее, она обняла меня, и я ушла на французский, рано попала в класс – за десять минут до звонка. Я была первой, так что спокойно заняла свое место сзади. Мисс Думас писала на доске.

– Бонжур, Алекс.

– Бонжур, мадам Думас.

Я вытащила учебник, Мартин прошел мимо, постучал по моей парте по пути. Я должна была ощущать вину за то, что не позвонила ему, не встретилась с ним в субботу, хоть обещала. Но мне надоело ощущать, что я должна что–то сделать.

Через пару минут мисс Думас попросила нас сдать сочинения, описывающие учебный день с конструкцией «on fait». А потом она сказала, что остаток урока мы будем использовать «ça fait».

После урока я сунула тетради и книги в сумку. Я ощущала Мартина рядом, за собой, может, ждущего у двери. Я застегнула сумку и встала.

– Эй, – сказал он.

– Привет, – вяло сказала я.

– Ты хорошо держишься? Суд меньше, чем через неделю.

– Я не хочу говорить о суде, – холодно сказала я.

Мартин напрягся, начал спрашивать другое, но я не хотела говорить о себе, суде или Пересмешниках. И я парировала вопросом:

– Что делал на выходных?

– Написал половину проекта про сипух, смотрел хоккей. Мои «Баффало Сейбрз» проиграли. Знаю, это и тебя расстраивает. И я поспал три часа днем, словно умер для всего мира.

– О, я бы хотела так.

– Так иди.

– Пропустить урок и поспать?

– Да. Что лучше этого?

– Кто бы мог подумать, что в тебе скрывается разбойник, – сказала я.

– Порой мне нравится нарушать правила, – сказал он.

Мы притихли, пока шли дальше.

– Я надеялся увидеть тебя в субботу, как мы договаривались, но, может, ты не хотела, – тихо сказал он.

Я не хотела его видеть. Я не хотела никого видеть. Я не хотела ничего делать. А потом я посмотрела на него, в его карие глаза с зелеными вкраплениями. И я увидела в них немного боли. Он хотел увидеть меня, надеялся увидеть меня. Он что–то испытывал ко мне. Он был не просто Мартин Пересмешник, Мартин–ботан, Мартин, что отлично целовался. Он был Мартином, парнем, которому нравилась девушка.