Текст книги "Пересмешники (СИ)"

Автор книги: Уитни Дейзи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)

– Прости. Мне так жаль, – мой голос срывался, горло пылало. Я опустилась на колени и коснулась поврежденной клавиши, едва задевая. Я дотронулась ее нежно, не хотела больше ей вредить.

Я надела куртку, заметив тупую боль в задней части шеи. Голова вот–вот заболит. Я не знала, было это из–за Картера, или я сама доводила себя. Но я заслужила это за то, что сделала. Я не буду принимать аспирин. Я не буду принимать тайленол. Я позволю головной боли мучить меня.

Я покинула актовый зал, Мартин ждал, как и обещал. Он закрыл учебник французского, убрал листок и встал. Я молчала. Он – тоже. Он слышал меня, я была уверена. Но не упоминал это.

– Что случилось с первокурсниками в прошлом семестре? – спросила я, пока мы шли.

– Что случилось? – повторил он.

– Да. Ты слышал об их деле, да?

– До суда не дошло, – сказал он.

– Так что случилось?

– Они признались. И приняли наказание.

– Значит, я не увижу их в «Виндзорских насмешницах» в этом семестре.

– Тут ты угадала. Ни там, ни где–то еще.

– Хорошо, – сказала я. – Они этого заслужили.

Но я не знала, говорила о них, о Картере или о себе. Все во мне было спутанной массой машин на шоссе, и я ждала, пока медики прибудут и распутают все.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Несправедливость с пианино

– Нам нужно больше ученых, – сообщил мистер Кристи всему классу.

Он стоял, но его нога стояла на сидении стула. Он опирался на стул, опустив правую ладонь на правое колено, будто подчеркивая, словно от этого он выглядел пылким лектором. Это означало, что он собирался дать новое задание, особенно в начале новой недели – второй недели обучения.

Он погладил рыжеватую бороду, поправил очки в проволочной оправе на носу. Он был в вельветовых брюках, рубашке, мешковатом пиджаке. Может, хотел быть в Уильямсоне, а не тут, хотя мог как остальные считать Фемиду раем. Здесь награждали после пары лет работы, можно было выдумывать дикие задания, а армия студентов была готова петь и плясать для тебя.

– Томас Фридман говорит, нам нужно больше ученых, – уточнил мистер Кристи своим низким баритоном. Он сделал паузу. Он часто делал паузы в лекциях. Наверное, там он делал паузы, когда записывал свои лекции. – Нужны ли они нам? – спросил он. – В этом нуждается наш мир? Мир становится все более плоским, и мы бежим на месте все быстрее, чтобы везде успеть, так, – он сделал паузу, оглядывая комнату, – ведь?

Мы не знали. Мы не читали книгу. Но он нам это явно хотел задать.

Покачиваясь над правой ногой, он сказал:

– Я хочу, чтобы этой ночью вы начали читать «Мир плоский: краткая история XXI века». И я хочу, чтобы вы подумали, что нам нужно больше всего. Можете не соглашаться с мистером Фридманом.

Конечно. Это поощрялось. Мы могли не соглашаться с учителями или учебниками, но нужно было доказать аргументами и фактами свою точку зрения. Мистер Кристи учил истории, но не в стиле чаепития. Он учил мировой истории. Он говорил, что его тревожило то, что происходило нынче в США и мире, и куда все вело. Потому он не собирался давать нам учебники в этом семестре. Мы будем читать современные работы современных писателей о современном мире и делать современные выводы.

– Прошу, прочтите первые пять глав к следующему уроку, – сказал мистер Кристин. – Для каждой главы напишите вывод в десять слов о том, что важнее всего в этой главе, но не больше и не меньше десяти слов. Нам нужно уметь выделять основное в мыслях и впечатлениях, чтобы потом представить их в оживленно обсуждении.

Он замолчал и выдавил улыбку. Он гордился собой, словно верил, что обсуждение будет оживленным. Надейтесь, мистер Кристи, надейтесь.

– Свободны.

Я взяла сумку, закинула ее на плечо и была готова уйти с Т.С., но мистер Кристи подозревал меня. Он был моим наставником. Я прошла к передней части кабинета, пока другие ученики уходили.

– Алекс, на минутку, – сказал мистер Кристи.

Он так и не убрал ногу со стула. Он уперся ладонью в колено, словно был статуей. Может, его нога приклеилась. Может, он понял это, когда опустил ногу на стул, а теперь гордость мешала признаться. Может, он попросит у меня канцелярский нож, чтобы освободиться. Но он убрал ногу со стула и встал как нормальный человек. Насколько мог быть нормальным учитель в Фемиде.

– Поговорим о твоем весеннем проекте, – еще пауза. – Что хочешь делать? Как оставишь свой след в академии?

Я представила шаловливого щенка бигля по имени Амелия, оставляющего след на ковре.

– Это всех удивит, но я думала сделать что–то, связанное с музыкой.

Он не уловил сарказм, а просиял. Его глаза стали как блюдца, словно я сказала самые изобретательные слова из тех, что произносили ученики.

– Связанное с музыкой! Гениально!

«Кто бы подумал, что пианистка сделает проект музыкальным? Это невероятно!».

– Расскажи больше, Алекс.

Я хотела назвать свою любимую симфонию, но не смогла. Бетховен предал меня на прошлой неделе. А потом я предала его своей игрой. Как мне делать весенний проект по Бетховену после того, как мы поступили друг с другом? Он даже не написал часть для пианино в Девятой симфонии. Он написал миллион концертов для пианино, но лишил мой инструмент роли в великом произведении. Разве это справедливо?

И я поняла, что это идеально. Несправедливость. Эта тема идеально мне подходила.

– Я хочу сделать весенний проект о несправедливости того, что Бетховен не написал часть для пианино в Девятой симфонии. Понимаете, мистер Кристи? Он оставил пианино в стороне. В этой симфонии больше всего инструментов, но лучший в мире он не включил, – сухо сказала я. – Он включил трубы, рожки, гобои, скрипки и даже фагот. Там и вокал есть. Можно петь «Оду к Радости» в Девятой симфонии. А пианино? А его нет.

Мистер Кристи кивнул пару раз. Он прищурил свои скучные карие глаза учителя с задумчивым видом.

– Думаю, это гениальная идея, Алекс.

Он поднял указательный палец и прижал к своим губам.

– Можешь проверить ученых, музыкальных экспертов, интервью великих пианистов–классиков…

Бла–бла–бла. Словно я не знала, как искать информацию.

– Но как ты будешь исполнять ее, если пианино там нет? – растерялся мистер Кристи.

Мое сердце замерло. Мистер Кристи это сказал?

– Исполнять? Я могу ее исполнить? Перед всей школой?

Я говорила себе не проявлять эмоций при нем, но мой мозг чуть не взорвался от радости.

– В идеале – да. Выступление для всех учеников и учителей. Но как сделать это, если там нет пианино?

Мои глаза расширились, только я в классе знала ответ.

– Лист, – сказала я, желая поцеловать венгерского композитора. – Франц Лист перевел ее для пианино. Это было сложно, на это у него ушли годы. Он чуть не бросил это. Но собрался и сделал. Потому он – мой музыкальный герой. Это сердце моего весеннего проекта.

На миг я ощутила дрожь, думая о Листе, о его решимости, гениальности и задаче превратить все симфонии Бетховена в соло для пианино, которое Лист любил как я.

– Я за. Но нужно, чтобы это одобрила мисс Дамата, – сказал он.

– Что за мисс Дамата? – спросила я.

– Она – новый учитель музыки.

– Я не знала, что у нас новый учитель музыки, – сказала я. Занятия по выбору, как музыка, начинались на второй неделе семестра.

– Мистер Грасер получил предложение поработать в Калифорнии во время каникул, – сказал мистер Кристи, упоминая прошлого учителя музыки в Фемиде. – Он согласился, но не бойся. Все происходит не просто так, и мы смогли быстро отыскать Викторию Дамату. Она преподавала в Джуллиарде.

– Джуллиард? – я чуть не пустила слюну. Она знала людей. Правильных людей. Она могла помочь мне. Я буду делать все, что она захочет. В Джуллиард принимали с оценками выше восьмидесяти процентов. И если бывший преподаватель из Джуллиарда оказался в моей школе, я сделаю все, чтобы заслужить ее расположение, а она потом напишет мне потрясающие рекомендации, позвонит своим знакомым, расскажет хорошее обо мне. Меньше, чем через два года я буду учиться в Нью–Йорке у лучших учителей в мире.

– Да, Джуллиард. Я знаю, как сильно ты туда хочешь.

Я кивнула, не могла говорить. Я покажу реверанс при встрече с мисс Даматой. Я подмету в ее кабинете, выброшу мусор, буду помогать ей в любое время дня и ночи.

– Я тебя представлю. Идем со мной.

Мистер Кристи указал на дверь своего класса, я пошла за ним. Мы миновали двор, и я впервые была рада его присутствию. Сегодня он защищал меня от Картера. Он открыл дверь в актовый зал с глупым галантным жестом. Мисс Дамата была за пианино. Ее светлые волосы были собраны на макушке, она была в бежевой блузке с высоким воротником, зеленой юбке–карандаше. Я вздрогнула, думая, что она знала, что я сделала с пианино в ту ночь на прошлой неделе.

Но потом она тепло улыбнулась, и я поняла, что она не злилась бы на меня за это. Она поняла бы.

Она мне сразу понравилась.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Подмигивание и кивок

Мисс Дамата – рок–звезда.

Она играла соло с симфоническим оркестром Чикаго, Лондона и в филармонии Нью–Йорка. Она победила на конкурсе пианистов Рахманинова. Она играла на фестивалях Моцарта летом. О, и у нее была степень бакалавра по музыке из Джуллиарда.

Я знала это, потому что не переставала задавать ей вопросы. Она была вежливой и теплой, отвечала на все. Я добавляла вопросы:

– Кто ваш любимый композитор? – спросила я.

– Шуман, – ответила она. – Все от Шуман.

– И мне нравится Шуман, – сказала я. – Стойте. Вы про Клару или Роберта? – спросила я. Роберт Шуман был более известным из пары пианистов, но его жена, Клара, писала красивые произведения, концерты и даже трио для пианино.

– Клара, – сказала мисс Дамата.

– И мне! – сказала я, мой желудок заурчал. Я прижала ладонь к животу, надеясь, что она не услышала. Я не ходила в кафетерий с того столкновения с Картером и Кевином. Я выживала на батончиках и том, что Т.С. или Майя приносили мне. – Многие не знают о ее работах, – добавила я. – Но вы – не многие. Вы – звезда. Из Джуллиарда!

Она просто улыбнулась, сказала «спасибо» и продолжила:

– Ее работа была очень романтичной. Но она перестала сочинять после тридцати шести, – сказала мисс Дамата. Ее голос был как снег. – Она даже сказала: «Я думала, что обладала талантом, но я оставила эту идею, женщина не должна желать сочинять, еще никто не мог это сделать. Разве я могу быть первой?».

– Я всегда думала, что ужасно, что она так думала. Не справедливо, что она перестала сочинять, – добавила я, используя новое любимое слово, пока мы сближались на теме Клары. – Мы от этого обеднели.

– И она была талантлива. Она не просто была талантливой женщиной. Она была талантливой, и точка. Она могла превзойти мужчин, а в нашей области мужчины доминируют. Учителя, ученики, композиторы, звезды.

Я ощутила укол вины, ведь никогда не давала Кларе места в своем списке великих. Я не просила ее о совете, когда нуждалась в музыкальной помощи. Я обращалась только к мужчинам, и они подвели меня в ту ночь. Клара не подвела бы. Клара что–нибудь сказала бы. Я посмотрела на пианино, на клавишу, которую я повредила. Она выглядела неплохо, играла всю неделю, но я должна была что–то сказать.

– Мисс Дамата, – начала я, – вам не кажется, что ми звучит не так, будто ее кто–то… – я замолчала, не став заканчивать вопрос.

Она сыграла пару нот из третьего Утешения Листа, ноты звучали как пение птиц утром.

– Звучит так же, как всегда.

Я закрыла глаза и слушала ее игру, мелодия успокаивала меня. Я представила, как она гладит клавиши, восстанавливает их нежным прикосновением.

– Знаешь Марш Шуман? – спросила мисс Дамата.

Я открыла глаза.

– Да.

– Хочешь сыграть со мной? – сказала она.

Мы заиграли вместе дуэт Клары Шуман, и я впервые ощутила чистую радость с той ночи. Когда мы закончили, мисс Дамата сказала, что будет рада учить меня в этом году.

– Ты такая, как и описывал мистер Грасер. Год будет отличным, – сказала она.

Я бы покраснела, если бы была к этому склонна. Но я спросила:

– Зачем вы пришли из Джуллиарда в Фемиду? Еще и после мировых сцен? Те места больше, чем мы.

– Джуллиард – отличное место, Алекс, – сказала она. Прядь волос выбилась из ее пучка, и она убрала светлые пряди за ухо. Она продолжила. – Но я не отличаюсь от Клары Шуман. Манхэттен – не лучшее место для семьи. Я хотела тихую жизнь.

Может, у нее были дети, но я не понимала взрослых, даже таких крутых, как мисс Дамата.

Мы закончили, и я пошла по долгому пути на урок физики, хрустя сапогами по замерзшей земле. Хоть мне придется видеть Картера на уроке, я не хотела столкнуться с ним по дороге в класс. Я не могла позволить ему заговорить со мной, прикоснуться ко мне. И я продумала путь к классам. Майя разведала обстановку для меня – мне казалось, что на той неделе ей часто помогали Эми, Илана и Мартин – и мы продумали действия, исходя из расписания Картера. Она опустила план на мой стол одной из ночей, взмахнув рукой.

– Та–да, – сказала она. – Тут он не сможет с тобой столкнуться.

Мы продумали, как мне не увидеть его, вплоть до секунд, чтобы я успевала на уроки вовремя. Теперь я везде шла долгим путем, хоть было холодно, шел снег, и каждый день был мокрым.

Сегодня лед был участками за актовым залом. Я обошла один островок, но левый сапог задел другой, и мои ноги улетели из–под меня, я шлепнулась на холодную твердую землю.

– Блин, – буркнула я, поднимаясь, сжимая сумку. Я встала, правая щека уже болела, и я знала, что там будет большой синяк к концу дня. Я пошла на физику, желая быть такой, кто мог прогулять занятия. Но я так не умела. Я ни разу не прогуливала. И не собиралась пропускать урок сейчас, хоть на попе был синяк размером с Аляску, а Картер в любой момент мог зайти в кабинет.

Я села на место, Мартин быстро окинул меня взглядом. Если честно, мне было немного неловко рядом с ним, но только с ним я могла пережить физику.

– Мне еще нужно показать тебе те фотографии левитации, – сказал он, и мне уже не было неловко.

– А я переживала, что ты скрывал это от меня, – пошутила я.

– Ни за что, – сказал он.

Я не успела ничего сказать и застыла. Картер прошел, расстегнул куртку, замер на миг, посмотрел на меня и подмигнул. Он почти высунул кончик языка изо рта, думая, видимо, что это выглядит как сексуальное приглашение. Мой желудок сжался как пружина. Он отвернулся и пошел, устроился за партой в первом ряду.

Мистер Уалдман вошел решительно, не взглянул на нас. Он добрался до своего места, посмотрел на класс, быстро кивнул лысой головой, окинул каждый ряд взглядом, отмечая присутствующих. Он написал что–то на листке. Через две секунды вошел ученик и поспешил к мистеру Уалдману, который протянул листок с посещаемостью. Ученик забрал записку и ушел, но успел взглянуть на Мартина. Мартин решительно кивнул, получил быстрый кивок в ответ. Ученик убежал.

Я посмотрела с любопытством на Мартина. Он знал всех, кто так бегал, потому что сам так делал раньше? Но он тянулся к карандашу, смотрел в другую сторону. Когда урок кончился, Мартин коснулся ладонью моей спины и вывел меня из класса. Он защищал меня, закрывал от Картера. Мы прошли по двору, добрались до доски объявлений перед Макгрегор–холлом, где ветер трепал листовки. Мартин кивнул на доску, где было красное объявление с птицей.

Заглавные жирные буквы образовывали слова Аттикуса Финча его дочери.

«Ты никогда по–настоящему не поймёшь человека прежде, чем посмотришь на вещи с его точки зрения».

Важнее была справедливость.

Потому Пересмешники рассмотрят все мнения, все голоса, за время первого концерта.

Там были время и дата – через неделю. Но Пересмешники не будут выступать. Они будут считать голоса, смотреть, сколько учеников Фемиды считали, что изнасилование на свидании могло зваться преступлением.

Мартин склонился и прошептал:

– Ученики могут голосовать всю неделю. Мы думаем, что времени хватит. Бюллетень будет завтра утром под твоей дверью после первого урока.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Начало чего–то

На следующий день я не могла дождаться конца урока английского. Я смотрела на часы, желая, чтобы уже наступило десять часов, и я могла пойти и забрать листок, который точно будет под моей дверью.

Еще пять минут.

Еще четыре минуты.

Три, две, одна…

– И не забудьте, я хочу увидеть первые сцены ваших адаптаций Шекспира к концу недели, – сказала мисс Пек.

Прозвенел звонок, и я повернулась к Джонсу, своему напарнику. Я хотела, чтобы он бежал, летел со мной. Но я не говорила ему причину, по которой хотела добраться до своей двери.

– Как там наша соната Моцарта? – спросила я, когда мы покинули класс.

– Мне нужно больше тренироваться. Сама знаешь, это сложное произведение.

– Конечно.

– Уверен, ты меня превзойдешь, – сказал он.

– Все возможно.

– Почему они не могут позволить мне сыграть Клэптон? – почти простонал он.

– Почему тогда ты не делаешь весенний проект по Клэптону? – предложила я, пока мы шли по двору. Шел небольшой снег, смешанный с дождем. Но пара смелых парней играла в фрисби в одних джинсах и футболках, показывая, какие они крепкие. Я быстро оглядела двор, проверяя, нет ли Картера, Кевина, ватерполистов. Их не было видно. И все же я была ряда Джонсу рядом с собой.

– Эй, – сказал он. – Сегодня важный день, да?

Мои щеки вспыхнули, я ощутила себя открытой.

– Как ты узнал? – тихо спросила я.

– Как? – ответил спокойно. – Все знают. Ты же голосуешь?

– А, ты про голосование, – я снова могла дышать.

– А о чем еще?

– За пересмотр кодекса поведения? – бодро спросила я, чтобы проверить, что он говорит о голосовании в общем, а не обо мне.

– Ясное дело.

– И как ты проголосуешь? – спросила я.

Джонс замер и посмотрел на меня. Волосы упали ему на лицо, и он убрал их длинными пальцами.

– Как проголосую? А ты как думаешь? Считаешь меня троглодитом?

– Очко за использование слова из словаря!

– Я знаю много таких слов, пригодится через два месяца, – радостно сказал он. Мы добрались до моего общежития. – И все же… – он утих.

– Что?

– Я думаю, что странно, что ученики судят других учеников.

– Ты так думаешь?

– Но это странно. Это должна делать школа или ученики, работающие со школой.

Я взглянула на него.

– Джонс, ты знаешь, какие они.

– Знаю. Я говорю, что так должно быть.

– Но этого нет, – я старалась подавить эмоции, – и другого выбора нет.

– А хотелось бы.

– Это лучший вариант, – настаивала я.

Джонс криво улыбнулся мне.

– Ты пьешь «Kool–Aid», да?

Стоило рассказать ему о произошедшем.

– Почему ты так переживаешь из–за этого, Алекс? – спросил он. – Я думал, тебя волнует только музыка.

Он – мой друг, я должна была рассказать ему. Но для этого будет время позже.

– Я лучше проголосую, – сказала я и побежала на третий этаж и к своей комнате. Я плотно закрыла за собой дверь. Листок был там.

Белая бумага, но со знакомой птицей. Я подняла ее, отнесла на стол и села за него.

Сексуальное насилие против стандартов, которых придерживаются ученики Фемиды. Сексуальное насилие – сексуальный контакт (не только сношение), когда одна сторона не давала или не может дать вербальное согласие, т.е. произнести четкое «да». Если человек не сказал «нет», это не значит, что он или она произнесли «да». Молчание не равно согласию. Молчание может означать страх, смятение, опьянение. Только да – это согласие. Если «да» не было, это нет.

Где–то в школе, в другой комнате общежития Картер мог тоже это читать. Понимал ли он при этом, что он сделал это? Что он сделал то, о чем читал? Он боялся, что я знала, что он это сделал? Он боялся, что его голос даст мне силу что–то сделать с этим, быть не просто девушкой, которая не обедала и не ужинала?

Я прищурилась, прожигая взглядом листок перед собой. Там была почерневшая дыра, прямо посреди слов «не сказал «нет», я помнила, как его язык толкался в мой рот, его сухие губы следующим утром и лень, с которой он бросал банки от колы.

Как так можно? Серьезно. Кто не выбрасывает банки от содовой?

Тот, кто сделал это.

Я взяла карандаш и поставила с силой отметину рядом с ДА.

Пока я писала, я так давила на карандаш, что он сломался, стерся. А потом я опустила взгляд, увидела целый грифель, так что, видимо, мне просто показалось, что он сломался, или я хотела этого. Я опустила карандаш, сложила листок и выглянула в окно. Снег стал еще более мокрым.

Я сложила лист вчетверо, потом еще пополам и еще, принесла к почтовому ящику Пересмешников в кабинете студсовета, где они значились как «Пересмешники/пение а капелла». Дальше у меня не было урока, и я пошла в библиотеку, чтобы начать сбор информации о несправедливости Девятой симфонии. Снег уже напоминал дождь, и я забыла зонт, так что шагала быстрее. Я добралась туда, убрала волосы с лица и пошла к компьютерному каталогу, заметила свободный компьютер в конце ряда. Ученик, сидевший за другим компьютером, встал и чуть не сбил меня.

Это был Картер, и я застыла. Этого я пыталась избежать, потому и не ела в кафетерии, потому ходила долгим путем в классы, потому ходила не одна.

– Эй, – сказал он тихим голосом из–за библиотеки. – Что делаешь?

Я думала юркнуть в соседний ряд стеллажей, спрятаться в толстом справочнике с темно–синей обложкой. Я открою самый толстый, сожмусь в комок внутри, затеряюсь среди страниц и закроюсь от него и от себя с ним.

– Так… – он сделал паузу на минуту. Я старалась не смотреть на него. Я старалась выглядеть не заинтересованно, скучающе, занято. Но я видела его, даже когда старалась не делать этого. Его белые волосы не были мокрыми. Почти. Значит, он был с зонтом. Я посчитала это странным. Парень, изнасиловавший девушку, носил зонт. Парень, насилующий спящих девушек, брал с собой зонт из–за вероятного дождя или снега. – Почему каждый раз, когда я тебя вижу, ты отводишь взгляд? – спросил он, шагнув ближе. Он протянул ко мне руку, словно хотел коснуться пряди волос.

– Не надо, – едва слышно сказала я. Он не услышал меня, но я сама убрала волосы с лица, стянула их в хвост, чтобы он не мог их коснуться. Я представила невидимую стену между нами, и он не мог дотянуться со своей стороны до моей. А я со своей стороны заметила его острый нос, высокие скулы, голубые глаза. Я не помнила его глаза. Мои глаза были закрытыми. Он был высоким, под два метра. У него были широкие плечи.

– Я не знал твою фамилию, так что не смог тебя найти в школьном указателе. И не смог позвонить, – добавил он мягким тоном.

«Лжец», – хотела сказать я. Ты не хотел звонить, ты хотел хвалиться. И ты делал это перед своими тупыми друзьями, лжец. Ты мог легко меня найти. Это не сложно. Как и со всеми.

– Я хочу просто еще раз тебя увидеть. Ты не хочешь меня видеть?

Как он мог так себя вести, нормально говорить со мной? Я с любопытством смотрела на него, как в научном эксперименте, на его голубые глаза – как голубой шифер – и странной формы нос. Я словно парила над ним. Я отделилась от тела и нависла над собой, бесстрастно смотрела на сцену подо мной. Я смотрела, как говорили те, кто не должен был, но не могла повлиять, лишь смотрела.

«Ты проголосовал? Проголосовал ли ты, чтобы секс без согласия, как был у тебя со мной, стал наказуемым? А, Картер? Да?».

– Зачем? – спросила я.

– Зачем? – он опешил.

– Да, зачем?

«Ты скалился мне на физике, врал обо мне друзьям. Зачем просишь увидеться?».

И я вспомнила, почему он говорил со мной. Он считал, что я доступная. Он хотел еще один легкий секс. Грудь горела, чесалась, сердце хотело выскочить как камикадзе с приемами карате и мачете и бить его, превращая в пыль и черное облако дыма, чтобы он с пшиком пропал.

Но он был тут, улыбался мне, пытался выглядеть мило. Но меня не обмануть. Он – волк.

– Так ты дашь мне номер в этот раз? – спросил он. – И в следующем месяце мой день рождения, было бы весело отпраздновать его.

Еще чего.

– Мне нужно идти, – я повернулась и ушла. Забыла о компьютере, поиске информации и снеге, становящемся дождем. Я промокну. Я побегу под дождем, лишь бы быть подальше. Я толкнула дверь библиотеки, помчалась по ступенькам, вода била меня по щекам. Небо было хмурым, полным темных туч. Я неслась по двору, миновала Макгрегор–холл, поднялась по ступеням своего общежития, желая знать, что произошло, пока я не отключилась. Я хотела знать, почему говорила с Картером, почему заигрывала с ним, почему поцеловала такого. Я толкнула дубовую дверь и врезалась в кого–то плечом. – Простите, – буркнула я.

– Эй, Алекс!

Джулия.

– Я хотела тебя поймать, – сказала она и заговорила привычно о том, как хорошо, когда помогаешь несчастным детям. Ее светлый хвост подпрыгивал, пока она говорила, и я возвращалась в прошлое.

– Почему Т.С. всегда заставляет нас делать то, что мы не хотим? – спросила я у Мартина, Джулия танцевала неподалеку, ее светлый хвост подпрыгивал от движений.

Мартин пожал плечами. Т.С. сообщила, что нам нужно было хорошо обращаться с ватерполистами, чтобы разрушить стереотипы.

– Думаю, так и должна делать девушка лучшего друга. Это правильное определение.

Я рассмеялась.

– Это я увижу в словаре?

Мартин задумчиво кивнул, но он играл.

– Скорее всего. Я смотрел недавно, – было громко, так что он прикрывал ладонью мое ухо, пока говорил со мной. Его волосы щекотали мою щеку. Мягкие. Его волосы – светло–каштановые, чуть растрепанные, но привлекательные. Мне хотелось коснуться его волос из–за их ощущения на моей коже.

Группа заиграла громче. Звуки со сцены, ударные, гитары и вокалист с его воркующим голосом гремели в моей груди.

– Не знаю, совпадет ли со словарем мое понимание лучшего друга, – сказала я почти в его ухо.

– Как прошли зимние каникулы? – Мартин резко сменил тему.

– Без событий, – сказала я. – А у тебя?

– Выдались насыщенными. Меня бросила девушка, – сообщил он. – Она была из моего родного города. Хотела перевестись в Фемиду посреди года, но не удалось. И она отправилась в школу в Вирджинии и сказала сайонара.

– Ты расстроился? Хотел, чтобы она приехала сюда?

– Я думал, что расстроюсь сильнее, но я даже боялся того, что она приедет в Фемиду.

– Тогда хорошо, что она не тут.

– Точно.

– Почему ты боялся?

– Думаю, мы потеряли связь. Сложно сохранить ее, когда вы в разных школах. Лучше быть с тем, кто из твоей школы, да?

– Точно. Я встречалась со старшекурсником в конце прошлого года. Он уехал в Дартсмут, и мы даже не притворялись, что будем видеться по выходным.

– Сложно быть с тем, кто в милях от тебя, особенно когда… – он утих.

Пауза. Музыка заполнила ее, но тишина казалась неловкой. Я была немного навеселе – это состояние было для меня необычным – и я прижала ладони к уху Мартина. Правая ладонь была сверху, задевала его волосы, а левая ладонь под ней касалась его щеки.

– Когда что? – спросила я, шепча, но он слышал меня.

Он ответил не сразу. Он словно думал, как закончить свое предложение, а потом сказал, смеясь:

– Когда она назвала меня сдвинутым на науке, когда порвала со мной.

Я рассмеялась. Не знаю, что было смешного, но он был крутым сам по себе. И я сказала:

– А мне кажется, что круто, что ты сдвинут на науке.

– Ага, я не боюсь признать, что сдвинут, – сказал он и посмотрел на меня. Я поняла, что его глаза были карими, как мои, но с вкраплениями зеленого, которые делали их ярче и мягче одновременно.

– Может, нам стоит встречаться с людьми из своей школы, – сказал Мартин.

Он не напился, в отличие от меня. Он звучал трезво. Вряд ли он вообще пил. И мне нравилось это в нем. Но я не успела это сказать, как поняла, что мне нужно пописать.

– Мне нужно пописать, – сказала я и пошла в туалет.

Когда я вернулась к нашей группе, Мартин меня не ждал. Он говорил с Клио. Я злилась, потому что мне нравилось с ним говорить. Я отвернулась от них, шагнула к сцене и чуть не врезалась в человека рядом с собой.

– Прости, – сказала я.

Юноша выглядел хитро и игриво. Он сказал:

– Меня зовут Картер, и я играю в водное поло.

Он сказал это так, словно был на встрече анонимных алкоголиков, словно признавался. Отчасти так и было. Мы должны были преодолеть стереотипы, и я послушно пожала его руку. Он склонился ко мне.

– Мне нравится эта группа.

– И мне, – сказала я, это прозвучало как флирт.

И я услышала первые ноты своей любимой песни «Artful Rage».

– Обожаю эту песню! – закричала я, схватила Картера за руку и поспешила к сцене с ним.

– Ты хотела бы таким заняться? – спросила Джулия.

– Что?

– Ты хочешь помочь?

– Мне нужно идти, Джулия, – сказала я и побежала, минуя по две ступеньки за раз. Я добралась до своего этажа, пробежала по коридору, открыла дверь и захлопнула ее за собой, а потом прижалась к ней.

Казалось, снег опустился в снежном шаре, открывая сцену. Мартин и я, он сказал, что одинок, а я – что мне нравятся сдвинутые на науке, и он на это намекал на физике. А потом он сказал, что стоило встречаться с людьми из своей школы. Появился Картер, Мартин уже не был рядом, и музыка заиграла, сделав Картера милее.

Я тряхнула снежный шар. Снежинки закрыли сцену. Но сквозь них я видела четко одно: я пошла не с тем парнем.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Поврежденный товар

Мартин Саммерс.

Мартин, сдвинутый на науке.

Мартин с мягкими каштановыми волосами.

Мартин, которого я знала с тех пор, как наши лучшие друзья стали встречаться, с которым я говорила в кафетерии, рядом с которым сидела на физике, который верил в справедливость Аттикуса Финча и Бу Рэдли.

Мартин Пересмешник.

Мы с Мартином флиртовали в ту ночь. Мы болтали, флиртовали, касались друг друга, но осторожно, только начиная познавать друг друга.

Я встала, посмотрела в зеркало на двери, увидела девушку с мокрыми волосами, в мокрой одежде и обуви. Девушку, у которой были два варианта в ту ночь, и она выбрала неправильно. Если бы я не поговорила с Картером, если бы мне хватило смелости дальше говорить с Мартином, я бы обедала в кафетерии сегодня, завтра и дальше, тратила бы очки на фраппучино с Мартином вне академии. И я училась бы дальше, так и не узнав о Пересмешниках больше, чем в день, когда Кейси рассказала о них.

Я схватила полотенце, опустила голову и вытерла волосы. А потом я сделала то, что никогда не делала в Фемиде. Пропустила урок. Это был французский, на нем был Мартин, и я не знала, как говорить с ним. Я потеряю очки за пропуск урока, но мне было плевать. Мне было некуда идти, да и не с кем. Так что я забралась под свое оранжево–лиловое одеяло и два часа дочитывала «Убить пересмешника».

* * *

Мое отсутствие на французском заметили. Днем Т.С. наказывала мячи, а Майя разминала язык в клубе дебатов, но в дверь постучали.

– Кто там? – спросила я.

– Мартин.

– Минутку, – крикнула я, быстро причесалась, нашла на столе блеск для губ. Но, крася губы, я ощутила себя глупо. Я точно не нравилась Мартину, ведь он знал, что я напилась, пошла к Картеру. Я была поврежденным товаром, и искра между нами в ту ночь точно погасла. Я бросила блеск для губ на стол и открыла дверь.