Текст книги "Погнутая сабля (ЛП)"
Автор книги: Уинстон Грэм
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 32 страниц)
Глава семнадцатая
I
Посмотрев на прибытие Наполеона в Тюильри, Росс направился обратно в квартиру. Он провел последнюю ночь то в полудреме, то вновь просыпаясь, беспокоясь о наступающей на пятки армии и размышляя, как бы скорее добраться до Парижа. Он скорее передохнул, чем выспался. Несмотря на, он очень устал, чувствуя досаду и недоумение.
Не похоже, что Демельза уехала в карете Жоди, иначе Виктуар бы что-нибудь знала. Но если она уехала с кем-то другим, то почему не оставила еще одной записки в квартире? Их нет, они уехали – вот и все, что он точно знает. Но через какие ворота, какой дорогой, в чьем экипаже – все это оставалось неизвестным.
И спросить не у кого. Двери британского посольства оказались закрыты и перегорожены решеткой, точно в ожидании осады. Да и стоило ли возвращаться, врываться туда и будить всех, чтобы еще раз услышать: «Мы уверены, они уехали и сейчас в безопасности. Последуйте их примеру».
Анри де ла Блаш тоже исчез. Бессмысленно идти во дворец, даже если Россу и разрешат войти, в поисках одного из самых ревностных сторонников Бурбонов. Возможно, он уже мертв, потому что напоследок позволил себе какой-нибудь дерзкий жест. Сражений практически не было. Революция свершилась с легкостью переменившегося ветра, словно вовсе не зависела от воли людей. Анри мог оказаться под арестом или просто незаметно смешаться с толпой. Как найти нужного человека, когда половина Парижа хлынула на улицы?
А вот через несколько дней, когда все успокоится, когда новый режим возьмет бразды правления в свои руки, возмездие может и наступить.
И уж конечно, сейчас никого не интересовало местонахождение сэра Росса Полдарка, владельца и капитана шахт из Корнуолла, вознесенного так высоко вопреки его воле.
Если не считать супа в посольстве, он ничего не ел с самого утра, и к усталости прибавлялся голод.
В квартире оказалось не так-то много еды, но он нашел хлеб, немного масла и кусок бри и жадно набросился на них. Вчерашний хлеб потерял всю свою хрустящую легкость: в свежем виде это был лучший хлеб в мире, но сыр как раз созрел. Росс обнаружил непочатую бутылку красного вина, и выпил его жадными глотками.
Он снова подумал о незаслуженных почестях, которые пытались ему навязать. Еще много лет назад его убеждали стать судьей. К примеру, Ральф-Аллен Дэниэлл в Трелисике, еще в девяносто четвертом. Росс отказался (одно из немногих здравых решений в его жизни): сказал, что не готов судить соседей. И тогда это поручили Джорджу Уорлеггану, который получал от этого удовольствие, да и сейчас наверняка наслаждается. Отправлять мальчишек в ссылку за кражу кролика. Ему это вполне подходит.
И не успел Росс отказаться, как его начали уговаривать выдвинуться в парламент. Сэр Фрэнсис Бассет, затем лорд Фалмут. А уж Фалмут-то точно выбрал его не за выдающиеся способности и широту души. Росс подходил для его плана: благодаря мелкой революции в карманном округе Труро Джорджу Уорлеггану удалось свергнуть кандидата Фалмута, и тот, желая поскорее нанести ответный удар, рассудил, что Росс единственный человек, обладающий достаточной популярностью среди двадцати выборщиков и способный вернуть это место.
Это с одной стороны. Росс допил последний глоток и потянулся за наполовину полной бутылкой на другом столе. А с другой, почему, отказавшись стать судьей, он решил избираться в парламент? В основном из-за измены Демельзы, ее увлечения молодым моряком и поэтом Хью Армитаджем, ее неверности в мыслях (а как подозревал Росс, и в поступках), ее отказа в сочувствии и понимании, сострадании и любви. Боже, как больно ему было в то время! Это сжигало, словно кислота, разъедая желудок и сердце. Последствия всего этого, даже после смерти Хью, чувствовались многие годы.
Возможно, в какой-то мере это его спасло: он понял, что его счастье зависит от одной из тысяч женщин этого мира. Той, которую он подобрал голодной, босоногой, оборванной и вшивой и взял на работу в дом, на кухню. Но долгое время над их жизнью нависала тень его первой любви, Элизабет, к которой он когда-то испытывал глубокую, безнадежную привязанность. Давно ушедшая, давно умершая, сейчас она стала для него такой же тенью, как Хью Армитадж. И хотя мысли о них обоих по-прежнему оставались болезненными, они напоминали тусклый отблеск догоревшего костра.
Росс доел сыр и огляделся. Больше еды не нашлось. Он зевнул. На него нахлынула ужасная апатия. Если он и уедет сейчас, то куда? Он чувствовал, что не готов к еще одной ночи в коттедже, со спрятанным под мышкой кошельком. По крайней мере, Демельза и дети уже выехали из Парижа, а значит, им не грозят ни гражданская война, ни преступные намерения Наполеона. Он ничем не поможет им, поехав вслед, потому что может лишь гадать об их маршруте.
Солнце встает в шесть. Светать начинает после пяти. Если сейчас он ляжет спать и встанет в четыре, то даст отдых ноге и отдохнет сам. Неизвестно, как тяжело будет достать лошадей по пути в Кале, но если обращаться с лошадью бережно и осторожно, то вполне можно проехать весь путь и на одной. Теперь, когда Наполеон занял Париж, он первым делом начнет формировать новый кабинет, и потребуется несколько дней, чтобы написать обещанную новую конституцию. С провинциями тоже возникнет много проблем. Бордо всегда оставался роялистским, как и другие города поменьше. К северу от Парижа, если не считать Лилля на западе, нет важных городов, которые могли бы в ближайшее время привлечь внимание Бонапарта.
Росс прошел в спальню, впервые за два дня разделся. Одежда успела намокнуть и просохнуть, и не единожды. Он накинул старый халат и лег в постель.
На несколько минут его мысли вернулись к тому, о чем он размышлял за ужином. Став членом парламента, он побывал в ряде зарубежных миссий. Некоторые имели второстепенное значение, а некоторые, как он сейчас понимал – вообще никакого. Тогда же он забросил усадьбу и шахты, а в какой-то мере жену и друзей. Если бы он проводил все время в Корнуолле, занимаясь банковским делом и шахтами, то, вероятно, уже разбогател бы. И наконец, его уговорили принять титул, которого он не хотел и не заслуживал.
Что бы сказал на это отец? «Зачем тебе титул, мальчик мой? Полдаркам не нужны титулы. Мы хороши такими, какие есть».
А мать? Его любимая, темноволосая мать, которая умерла такой молодой, что даже ее лицо стерлось из памяти. Она могла бы и не согласиться. Как и Демельзе, ей могло понравится, что Росс принял титул. Как сказала Кэролайн, таковы женщины.
Но теперь его миссию, проходившую так хорошо, прервали обстоятельства. К чему теперь докладывать о настроениях и симпатиях французской армии, когда за три прошедших недели она недвусмысленно и блестяще о них объявила?
А что, если он пойдет к принцу-регенту и скажет: «Ваше высочество, цель, с которой я принял этот титул, провалилась. Как насчет того, чтобы забрать его назад?»
С этой мыслью он провалился в сон.
II
Обычно Росс спал хорошо, но чутко. Если он решал, что нужно проспать пять-шесть часов, то с легкостью просыпался к назначенному времени. Но он не взял в расчет накопившуюся усталость последних дней и эффект от полутора бутылок вина.
Когда он проснулся, почти рассвело. Кто-то стучал в дверь.
Он встал, натянул штаны, накинул халат и пошел открывать.
В дверях стояли два жандарма, а позади них мужчина в гражданском платье.
– Сэр Росс Полдарк?– спросил мужчина.
– Да?
– Мы можем войти? – спросил он уже по-английски.
Росс молча посторонился. Он испугался, что с Демельзой что-то случилось. Они вошли.
Человек в штатском протянул ему документ.
– Вот ордер на ваш арест.
Еще один мужчина стоял на лестнице, но входить не спешил.
Росс выглянул в окно. День выдался погожий, даже выглянуло холодное солнце.
– На каком основании?
– За шпионаж в пользу Бурбонов.
– Это нелепость. Я английский военный, приписанный к посольству.
– Мы знаем, за кого вы себя выдаете, месье. Если мы ошиблись, то, несомненно, полностью загладим нашу вину. Судебный следователь во всем разберется.
Росс провел рукой по подбородку, не бритому уже два дня.
– Я прикомандирован к посольству. У меня дипломатический иммунитет.
– Месье, находись вы в посольстве, то могли бы на это сослаться. Но сейчас вы на французской земле.
Росс проклинал собственную слабость: не стоило вчера ночью поддаваться усталости. Но едва ли это станет серьезной проблемой. Какое-нибудь судебное заседание, и все разрешится.
– Разрешите мне одеться.
– Разумеется.
У двери снова послышались шаги. На пороге стоял четвертый человек, Жан-Ламберт Тальен. В утреннем свете его лицо, казалось, имело оттенок потертой гинеи. Он снял глазную повязку и уставился в пол поврежденным глазом.
– Доброе утро, сэр Росс.
– Месье Тальен.
– Сожалею, что вы оказались в подобном положении.
– Сожалею, что позабыл о вас, – отозвался Росс.
– Да уж, – кивнул Тальен. – Именно. Неразумно обо мне забывать.
Часть вторая
Глава первая
I
Апрель – месяц своенравный; очень часто всю зарождающуюся и расцветающую растительность уничтожают холодные и сильные ветра, но апрель 1815 года в Корнуолле выдался мягким и приятным, с дуновением легкого ветерка и редкими теплыми ливнями. Повсюду установилась благоприятная погода. Деревья в большинстве своем стояли голыми, не желая показывать листву, пока опасность не минует окончательно, но кустарники буйствовали. Корнуольская живая изгородь окружала новый дом Каррингтонов множеством разноцветных крохотных цветочков, а поля желтели чистотелом и одуванчиками.
Дом предполагалось построить из гранита, с крышей из сланца. Необычной формы, разработанной усилиями Клоуэнс, Стивена и мистера Джаго. Вход с торца, через крыльцо с гранитными столбами и сланцевой крышей, в длинный коридор с лестницами, ведущими в спальни. По левую сторону – дверь в гостиную, другая – в столовую; обе комнаты квадратные, с высокими потолками и эркерными окнами, обеспечивающими лучший вид на крутые склоны и вязы вокруг бухты Фалмута. Когда они смогут себе позволить, то построят террасу с балюстрадой, чтобы гулять чудесными вечерами и наблюдать за парящими чайками и маневрирующими парусниками.
В хорошую погоду Клоуэнс занималась попеременно то домом, который стал теперь высотой по пояс, то кораблями. Все три судна в эксплуатации, одно практически всегда стоит у причала, и приходилось заниматься погрузкой, разгрузкой, получать заказы, чинить мелкие поломки. В апреле Клоуэнс дважды вместе со Стивеном плавала на «Адольфусе» с грузом сланца в Дьеп, а с приближением лета с нетерпением ждала новых захватывающих путешествий. Как и мать, она никогда прежде не бывала во Франции, и тоже начала брать уроки французского. Куда веселей светской жизни в Пенрине и Флашинге за шитьем и рукоделием, с вечерами за картами или чтением позаимствованного экземпляра «Обозревателя».
Но события внезапно приняли дурной оборот. В середине марта Харриет показала ей передовицу «Таймс»:
«Вчера рано утром мы получили из Дувра важные, но прискорбные известия о гражданской войне, разожженной во Франции негодяем Бонапартом, чью жизнь неразумно пощадили союзные державы. Теперь же складывается впечатление, что этот лицемерный злодей, который в ходе трусливого отречения стремился избежать кровопролития в гражданской войне, отсиживался на Эльбе и плел тайные и изменнические интриги, чтобы организовать побег и вернуть когда-то принадлежавшую ему империю».
Местные газеты вскоре стали печатать подробности, и Клоуэнс начала волноваться за семью. Она знала, что Энисы тоже уехали. И лишь в середине апреля наконец получила от матери письмо.
Дорогая Клоуэнс!
Увы, у меня печальные новости. Ты знаешь, что с 20 по 21 марта Наполеон занял Париж и большую часть Франции. Твой отец посещал военный лагерь в Осере и, по-видимому, французы взяли его в плен, хотя по какой причине, нам неизвестно. С огромной неохотой я покинула Париж из-за Беллы и Гарри. Меня подвезли на одном из последних экипажей. Все дамы покинули посольство неделю назад, лошадей почти невозможно было найти. Я уехала в карете мадемуазель де ла Блаш – помнишь, как мы говорили о Шарле де Сомбрее, так вот, когда-то они с ней были помолвлены. Я полагала, что она собирается в Кале, и решила дождаться твоего отца в Лондоне. Вместо этого, пережив многочисленные страхи и испытания, мы добрались до Брюсселя, откуда я тебе и пишу.
Джереми и Кьюби живут прекрасно, и первую ночь мы все впятером провели в их маленькой квартирке. Сейчас мы остановились в гостинице «Дез Англе». Я написала в банк Корнуолла, и мне вышлют вексель.
О твоем отце мне совсем ничего не известно – где он или как живет. Можешь себе представить, как я страшно беспокоюсь. Джереми и Кьюби уговаривают пойти с ними на прогулку и влиться в местное общество, где, кстати, много англичан, но я просто не в силах. Белла иногда ходит с ними.
Скоро ожидается прибытие герцога Веллингтона – наверное, во вторник или в среду. Последние три дня мы не видели Джереми, потому что он уехал в местечко под названием Нинове, где расквартирована часть армии. Говорят, герцог Веллингтон не считает, что начнется война, достигнут некоего компромисса (я правильно выражаюсь?), поскольку Бонапарт вернулся с заявлениями о мире и либерализме. Молю Бога, чтобы его либерализм помог освободить твоего отца.
О Дуайте с Кэролайн и их детях я ничего не слышала, не знаю точно, когда они приехали во Францию, до смены правительства или позже. В этом году печальная Пасха, а ведь должно быть наоборот. По крайней мере, я повидалась с Джереми и узнала Кьюби получше. Хотя бы это радует. Оба живут друг ради друга, и это того стоит.
В Бельгии Бурбоны не особо в почете, как и их новый правитель, принц Оранский. Джереми говорит, многие предпочли бы остаться под гнетом французов!
Через неделю мы уезжаем в Лондон. Мне кажется, туда новости доходят быстрее, а также я схожу к лорду Ливерпулю и попрошу освободить пленного!
Шлю вам сердечный привет от Джереми, Кьюби, Изабеллы-Роуз, Генри и твоей любящей матери Демельзы. Также шлет привет миссис Кемп. Она стойкая и непоколебимая во всем.
P.S. Понедельник. Только что получила весточку от лорда Фицроя Сомерсета, которому до 26 марта не позволили покинуть Париж. Он написал из Остенде 30 марта, что получил новости о твоем отце через герцога Отрантского, который сообщил, что «тот временно задержан и его допрашивают», но он не в тюрьме, а «лишь под стражей». Я надеюсь на лучшее, но герцог – опасный человек, а твой отец не скрывал к нему неприязни, теперь же герцог во главе полиции. Но твой отец ничего не совершил, и я не вижу оснований для его задержания.
P.P.S. Перешли это письмо в Нампару, чтобы Гимлетты тоже прочитали. Или сама туда поезжай, если сможешь. Я им напишу отдельно, через день, поскольку чернила быстро иссякают
Когда Клоуэнс рассказала Стивену, тот ответил:
– Поезжай, если настроена. Почему бы и нет?
– Тогда завтра? Перед отъездом я позабочусь, чтобы хватило еды.
– Не имеет значения Я поем на постоялом дворе.
Стивен пребывал в хорошем настроении, потому что заключил договор на доставку глины на «Шасс-Маре» из деревни Пар в Осло. Сделка на редкость удачная к неудовольствию конкурентов; он сократил прибыль до минимума, чтобы проникнуть на рынок. Кроме того, надеялся и на обратный груз, в основном древесину, откуда возьмут высококачественную сосну для полов в новом доме. Но даже хорошее настроение не удержало его от фразы:
– Ты ведь не станешь встречаться с Беном Картером?
– Стивен, – заметила Клоуэнс, – я вышла за тебя. Но если ты мне не доверяешь, я не поеду. Письмо может отнести твой сын.
Стивен поморщился.
– Знаю, дорогая. Прости. Я в шутку. Скоро мы только посмеемся над всем этим. – Помолчав, он добавил: – Мне не очень нравится, что ты одна поедешь по пустошам и через оловянные шахты Гвеннап и Сент-Дей. Энисы в феврале не позволили тебе возвращаться в одиночку.
– Так это из-за снега. И пусть там пустоши, зато в Корнуолле всегда есть дома в поле зрения. Так что пока светло, опасности нет. Но если ты так беспокоишься, почему не поедешь со мной?
– Мне надо съездить в Труро. В банк. Они хотят со мной встретиться. – Стивен накинул пальто. – В любом случае, мне не по себе в Нампаре. Напоминает о том, о чем лучше забыть. Прежде всего, о драке с Беном. Но и о другом тоже. Понимаешь...
– Так тому и быть, – решила Клоуэнс. – Я поеду завтра утром и вернусь в пятницу.
По пути она сделала крюк через деревню Грамблер, навестив Джуда и Пруди. Джуд в любой момент может в последний раз грохнуться с табуретки, призывая на кого-нибудь по привычке гнев Божий. Но пока этого еще не случилось, он словно законсервировался, из года в год его состояние и не улучшалось, и не ухудшалось. Он постоянно курил трубку и пил джин, но проспиртованные органы продолжали функционировать даже сквозь черную пелену никотина и алкоголя.
Зычные жалобы все также слышались далеко за пределами их дома. Пессимизм не ослабевал. Неприязнь к жене не пошатнулась. Ноги, говаривал он, как студень (если найдется терпеливый слушатель его тирад о состоянии ног). Кости, продолжал он, разлагаются. Коленные чашечки болят и мокнут, все время горят, как яблочно-имбирный джем. Следом шли его ступни – ей-богу, его ступни распухли, как пудинг, и закаменели, так что лучше всего разом их отрубить, и дело с концом. Лучше всего полоснуть топориком и поставить на их место деревянные ноги, чтобы спокойно и мирно дожить последние дни.
В напряженных соревнованиях с Джудом в пьянстве, стакан за стаканом, Пруди заметно постарела, длинные черные волосы неплохо выглядели лет до шестидесяти, но теперь напоминали белый лошадиный хвост, вымазанный смолой. Красная физиономия, с носа вечно капало. Но по сравнению с жалобами трубно вещающего Джуда, она меньше говорила о ступнях, чем при службе в Нампаре. Вероятно, ей редко приходилось стоять на ногах. Теперь она занимала удобное кресло в доме и, за исключением хлопот с приготовлением скудной пищи или походом за очередным кувшином джина, просиживала в нем весь день.
Пруди нередко приходило в голову, что сетования по поводу мнимой смерти Джуда двадцать пять лет назад оказались слишком преувеличенными, и когда приходила подобная мысль, она говорила об этом Джуду. Но однажды самостоятельно выбравшись из гроба, Джуд не торопился ложиться в другой.
Несмотря на жалобы, грязь и вонь, Клоуэнс унаследовала от Демельзы некое чувство ответственности за них, и когда она снова двинулась своей дорогой, то глубоко вдохнула свежий воздух с чувством выполненного долга.
Нампара удручающе пустовала. Гимлетты обрадовались ее приходу, но расстроились от новостей. Она пообедала в одиночестве в столовой, ощутив себя пожилой дамой. Затем Клоуэнс отправилась на Уил-Лежер и встретила Бена. Его мрачное лицо просияло при встрече, взгляд незамедлительно скользнул ей за спину и, не заметив там Стивена, благодарно остановился на ее лице в ожидании разговора. Как и Гимлеттам, Бену тоже жаль было слышать о заключении Росса под стражу, но вера Бена в способность капитана Полдарка выбираться из затруднительных положений оказалась так сильна, что Клоуэнс приободрилась от его слов. В конторе, представляющей собой покосившуюся хибару с парой стульев и столом, он развернул и расстелил план шахты, объясняя, где ведутся разработки и что приносят жилы.
– Сейчас это превосходная шахта, – заявил он, – не такая, как Грейс, деньги не текут рекой, но она приносит стабильный доход, и если цена на медь продолжит увеличиваться, то наши дела неплохи.
– Дела идут прекрасно, – сказала Клоуэнс.
– Идут прекрасно, – повторил Бен и резко выпрямился.
Их головы почти соприкасались, а ее близость волновала. Впервые Клоуэнс ощутила влечение. Той ночью, лежа в собственной постели и прислушиваясь к раздражающему отдаленному лязгу паровых насосов, она задумалась об этом. В девичестве ее интимные чувства дремали. Можно даже сказать, пребывали в спячке. Она проказничала с Беном и с Мэтью-Марком Мартином и никогда не думала о них, как о мужчинах. Пока Стивена не выбросило на берег, она почти не понимала, что значит желать близости. А потом быстро поняла.
Только теперь, став замужней женщиной, она нашла Бена привлекательным, чего раньше не замечала. Клоуэнс понимала местных девушек, которые думали о нем. Почему он не женится? Ее отнюдь не радовало, что раз она занята, Бен не нашел себе другую. Время ведь уходит. Она удивлялась, что ее мать, умудренная в подобных делах, никого ему не подыскала.
Тем вечером пришлось еще кое над чем поразмыслить. В Плейс-хаусе случилась беда.
– Да это все Сол Гривс, – начал Бен. – Подружился с Кэти, вроде думал о свадьбе, как мне показалось. Кэти привела его домой, познакомить с матерью и остальными. Этот Сол Гривс много о себе возомнил. Раньше работал в «Голове короля» в Редрате. Считает себя важной персоной. Никогда его не жаловал. А теперь вот смылся.
– Куда же?
– Да кто его знает? Мистер Валентин Уорлегган и его миссис уехали в январе в Кембридж и оставили Сола Гривса за главного. А когда вернулись в марте, то обнаружили, что он подворовывает. Ему еще повезло, что не отправили в тюрьму.
– Ворует? Крадет? Из дома?
– О да. Еще как. Похоже, он игрок, ездил на выходные в Редрат играть, набрал долгов, стал продавать вещи из дома, всякую мелочь, думал, никто не заметит. Но самое худшее, что втянул и Кэти.
– Кэти? Но она бы не...
– Нет, она ни о чем не подозревала. Но этот Сол Гривс подарил ей оранжевый шарф, мол, купил на ярмарке в Редрате. Как же. Он принадлежит миссис Уорлегган, украден из шкафа.
– Они поверили ее объяснению?
– Вроде да. Но Кэти никак не может себе простить. Мол, ей следовало знать. И еще ей кажется, что миссис Уорлегган затаила на нее обиду.
– Как жаль, Бен.
– Ага. И дело не только в этом, видишь ли. Кэти серьезно увлеклась Солом Гривсом. Думает, ее бросили и предали. Никогда я не видел ее такой! На прошлой неделе вернулась домой вне себя от горя и слез.
Он окинул хмурым взглядом море, в этот день тусклое и серое. Только волна прибоя наспех рисовала неразборчивые узоры, как первые детские каракули на доске.
– Ты ничем тут не поможешь, Бен. Но я могу сходить к мистеру Уорлеггану и заверить, что Кэти ни в чем не виновата.
Бен отвел взгляд.
– Это на редкость добрый поступок. Ты сходишь прямо сегодня?
– Я могу их навестить завтра утром по дороге домой. Мне почти по пути, и он мне кузен.
– Вот бы ты, – начал Бен, – повидалась и с Кэти, тоже был бы добрый поступок с твоей стороны, перекинулась бы с ней словечком. Похоже, она терзается от напрасных сожалений.
II
Поскольку Энисы отсутствовали, Клоуэнс все равно намеревалась навестить Валентина и Селину.
Вчерашняя пасмурная, унылая и теплая погода сменилась свежим западным ветерком, разогнавшим облака, выглянуло солнце, и накрапывал дождик. В точно такую же погоду мать Клоуэнс ехала по этой дороге за несколько лет до ее рождения, чтобы познакомиться с сэром Джоном Тревонансом – ради Росса, который вскоре должен был предстать перед судом.
С тех пор в доме мало что изменилось, за исключением шрамов заброшенных медеплавилен, которые почти уже зарубцевались, а совсем недавно начались работы рядом с домом, о чем свидетельствовали кучи сырой земли, кирпичи, камни и с десяток людей за тяжелой работой.
Приблизившись к крыльцу с колоннами, Клоуэнс собралась слезть с лошади, когда дверь распахнулась, подбежал Валентин и помог спешиться.
– Вот это да, Клоуэнс собственной персоной! Мы видели, как ты проезжаешь по долине. Я спросил у Тома, неужто это правда, одна и без сопровождения, моя собственная кузина? И посмотри-ка, кто тебя приветствует!
В дверном проходе стоял Том Гилдфорд. Он шагнул вперед с обаятельной улыбкой, свободно и непринужденно поцеловал Клоуэнс в губы. Она покраснела.
– Клоуэнс! Как здорово! И вдвойне приятней, что это сюрприз. Ты навещала отчий дом?
Они вошли внутрь. Селина пока не показывалась. Том, который познакомился с Клоуэнс через Валентина, уже несколько дней гостил у четы Уорлегганов, и все обменялись новостями. Молодые люди ничего не знали о страхах Демельзы, о ее приключениях по пути к Брюсселю, как и о задержании Росса. Печальное дело, посочувствовал Валентин, но в Англии многие выступают за мир.
– Мне сообщили, что на прошлой неделе офицеры 51-го полка в Портсмуте подняли тост за старину Наполеона, а Сэмюэль Уитбред в Палате общин сказал, что Бонапарта приветствуют во Франции как освободителя и чудовищно объявлять войну простому народу, чтобы навязать ему нежеланное правительство. Знаешь, а мне кажется, они правы. Говорят, во Франции примут новую конституцию, которая притормозит излишнюю воинственность старины Наполеона. Желаю им удачи и рассчитываю, что войны не случится.
– Все европейские государства, – прибавил Том, – торжественно поклялись его свергнуть. Не представляю, как они нарушат обязательства.
– Не представляешь? – рассмеялся Валентин. – А ты забыл, что каких-то пару лет назад они нарушили все предыдущие соглашения с Бонапартом! Раз обманули однажды, обманут и дважды. Все переметнутся на другую сторону и завтра же побросают оружие, если им это выгодно!
Селина наконец спустилась вниз, грациозная, как всегда, пепельная блондинка с сонными глазами сиамской кошки и сдержанными манерами. Она уговорила Клоуэнс остаться на ранний обед. Они беседовали и смеялись, пока не подали на стол. Клоуэнс показалось, что между супругами возникла холодность. Это неудивительно, как ей представлялось, поскольку Валентин любил подзадоривать людей, а Селине заметно не хватало чувства юмора.
Они затеяли новое горнодобывающее предприятие рядом с домом – наверняка она уже заметила? – на основании старых карт и новых проб. Первыми все это придумали Анвин Тревонанс и человек по имени Ченхоллс, но их отправили восвояси. Теперь это их собственное первое предприятие, на которые они возлагают большие надежды. Цена на медь пока высока. На Уил-Лежер, что в паре миль вдоль берега, дела идут отлично. Шахту назовут Уил-Элизабет.
После обеда, когда слуги вышли из гостиной, Клоуэнс сказала, что слышала о Соле Гривсе. Об этом было проще упоминать в присутствии Тома Гилдфорда, нежели наедине с Селиной. Валентин признался, мол, жалеет, что не отправил ленивого жулика под суд; он заслуживает виселицы или тюрьмы; но Селина, благоволившая мужчинам приятной наружности, объявила, что они почти ничего не потеряли, просто вышвырнули его вон.
Выслушав обычное по сему поводу негодование Селины, Клоуэнс спросила:
– А Кэти?
Селина покосилась на нее.
– Ах, шарф. Это и впрямь вышло скверно. Ей следовало догадаться.
– А может, она и так догадалась, – вставил Валентин, – она находилась под его влиянием и, вероятно, могла выполнять его просьбы!
– Бен Картер, ее брат, очень за нее беспокоится, – сказала Клоуэнс.
– И не зря, – ответил Валентин. – Ей тоже надо уйти.
– А я так не считаю, – ответила Селина, как будто ей доставляло удовольствие перечить. – Кэти с нами с 1808 года – с тех самых пор, как мы сюда приехали. Она неуклюжая, простушка, но очень верная. Я не считаю, что она сознательно потворствовала воровству.
– Так значит, она все еще здесь? – наивно удивилась Клоуэнс. – Я не видела ее сегодня.
– Она на кухне. Я оправила ее туда в наказание. Но если все пойдет хорошо, то летом я верну ей место горничной.
– Вы не против, – попросила Клоуэнс, – чтобы я поговорила с ней перед отъездом? – В ответ на удивленный взгляд Селины она добавила: – Бен попросил с ней повидаться. Сказал, что она приняла все близко к сердцу.
Селина бросила взгляд на Валентина, который задрал длинный узкий нос и произнес:
– Малышка кузина, делай, как пожелаешь. Но умоляю, не освобождай ее от чувства вины.
– Когда двинешься в путь, Клоуэнс, – заговорил Том, – я поеду с тобой.
– Ох, Том, не утруждай себя! Одной ехать совсем не опасно.
– Опасности нет, но как насчет удовольствия? По крайней мере, доставь мне эту радость. Я доеду с тобой до предместий Пенрина, а потом покину, чтобы твой муж меня не увидел... Он дома или ходит по морям?
– Дома.
– Мне все равно надо навестить дядюшку, и как раз лучше всего отправиться сегодня, пока я не загостился окончательно. Если не желаешь со мной разговаривать, обещаю, я поеду позади.
– Ой, Том, – рассмеялась Клоуэнс, – ну разумеется, можешь со мной поехать, если желаешь. Раз уж тебе по пути.
– Уверяю тебя, мне очень даже по пути.
