Текст книги "Забытая история (ЛП)"
Автор книги: Уинстон Грэхем (Грэм)
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)
Энтони с полминуты постоял, размышляя, не повернуть ли назад. Потом здравый смысл взял верх, ослабил цепкую хватку страха, и Энтони, неуверенно улыбнувшись, продолжил путь.
Как странно – знакомое озерцо, окаймлённое тростником, которое он столько раз видел днём, могло в ночи стать диким, туманным, зловещим. Весь путь по берегу Энтони сопровождал звук волн, бьющихся о крутой галечный берег. Как будто высыпали мешки с мелким углём – сперва тяжёлый удар подошедшей волны, за ним шелест гальки, словно опорожняют мешок. Напоминание об одинокой жизни, о его одиночестве.
Он начал подниматься на холм, к кладбищу, горестно размышляя о своих обидах и ошибках, изо всех сил стараясь вернуть броню озабоченности, так долго его защищавшую. Том был по-своему прав, считая дело о завещании уже проигранным, но Энтони следовало подождать, пока Пэт не вернётся на Рождество. Тогда… и тогда…
Внезапно он увидел на кладбище свет. Белое сияние как от стоящей низко над горизонтом луны.
Энтони остановился и сказал себе, что, должно быть, свет исходит из какого-то дома за кладбищем. Он прошёл ещё несколько шагов и снова остановился. Свет горел на кладбище, недалеко от ворот. Не огонь фонаря, факела или свечи – просто белый блеск, пробивавшийся сквозь мрак. Смутное свечение в клубах тумана.
Он не мог понять, что это. Прошагал чуть дальше, снова остановился, прикусил кончик пальца. Ничего не сделаешь, остаётся бежать, постараться не смотреть в эту сторону. Может, это нечто, не имеющее права там быть, только не его это дело – выяснять.
Ясной ночью он мог бы верить глазам. Но расползшийся по земле туман даже обычные предметы превращал в чудовищные и пугающие.
Он уже подошёл к стене кладбища, обогнул её, приближаясь к углу наверху, где бок о бок похоронены дядя Джо и тётя Кристина. Здесь туман был гуще, чем где-либо. Но теперь Энтони оказался так близко к источнику света, что ничто уже не могло скрыть его расположение. Свет был рядом с воротами, шагах в двенадцати внутрь кладбища, и шёл из-за деревянной или холщовой ширмы, которая, по-видимому, стояла прямо там, на дорожке.
Мальчику вдруг пришло в голову возможное объяснение, и вздох облегчения смешался с густым туманом. Кто-то, видимо, умер, и, поскольку времени мало, сторож стал рыть могилу после наступления темноты. В подтверждение этой догадки Энтони, приблизившись, услышал стук лопаты и тяжёлые шлепки падающей земли.
Потом он услышал бормотание голосов.
Совершенно незачем было выяснять, что там происходит. Никто не мешал подняться по склону холма, отведя в сторону взгляд и думая о чём-нибудь другом. Но нечто более сильное, чем страх, заставило мальчика остановиться у ворот. Энтони оказался во власти какого-то непреодолимого влечения. Обойти неизвестных копателей оказалось невозможно.
Мальчик шёл вперёд и, когда кто-то показался в темноте, с колотящимся сердцем пригнулся в тень первого могильного камня. Тёмная и высокая фигура была в шляпе странной конструкции. Энтони увидел и холщовую ширму, а за ней ещё несколько человек, и, как он решил, по меньшей мере шесть фонарей. Человек, прошедший мимо, занял место возле входных ворот, отрезав путь к отступлению. Энтони безрассудно перелезал через камни, об один споткнулся, но за ширмой было шумно, и он смог подкрасться незамеченным.
Как в кошмаре, теперь он испытывал острую потребность узнать самое худшее. Промедление было так тяжело, что хотелось взять нож и разрезать холст, чтобы видеть, что там, за ним. Но в холсте уже имелась прореха длиною в дюйм, сквозь которую удалось заглянуть.
Энтони увидел там пять фонарей, семерых мужчин и несколько могильных камней. Фонари светили так ярко, что он разобрал надписи на двух и прочёл слова, которые знал наизусть. Один камень был положен совсем недавно. Двое мужчин в рубашках с закатанными рукавами почти по плечи скрылись в могильной яме, кроме того, их заслоняла куча вырытой жёлтой земли. Другая могила тоже была открыта. Рядом с ней, у ещё большей горы земли, находилось то, что Энтони уже видел прежде, и над ним склонились двое в масках и фартуках. В стороне от них стоял третий, в шёлковой шляпе. Дополняли эту компанию два полисмена.
Энтони развернулся и бросился прочь, к воротам. Он бежал, не заботясь о шуме и топоте, словно за ним гнались все черти ада. Его несли крылья страха, и на лице и руках выступил холодный пот. Он достиг ворот, прорвался сквозь них прежде, чем охранник успел обернуться и задержать, в безумном порыве слепо пронёсся вдоль стены кладбища, свернул у других ворот и помчался вверх по холму. Не кошмары теперь пугали его, не какие-то страшные сны. Он бежал от реальности. Из-за впечатлений той ночи ему приходилось делать то же самое всю жизнь.
Он поднялся на холм, пробежал через главную дорогу и спустился, а за ним клубился густой туман, и рука судьбы давила ему на плечи. Дважды он едва не упал, а на дикой обширной Пустоши, где ориентиры были едва различимы, чуть не сбился с пути.
Если бы он там и остановился, инстинктивные страхи и слёзы могли бы тоже притихнуть. Даже краткая пауза заставила бы задуматься. Но он как раз вовремя наткнулся на ведущую к дому узкую улочку и свернул туда. Вскоре он, хотя и едва дыша, уже стоял перед задней дверью заведения Вилов. Задыхаясь, он встал на коврик и тронул дверную ручку. Дверь открылась, и Энтони увидел на кухне свет. Прежде чем Энтони успел отступить, он попался на глаза тёте Мэдж. Правда, он и не был уверен, что хотел этого избежать. Он уже зашёл слишком далеко и не мог уклоняться и выжидать.
Шла уборка остатков вечернего пиршества.
– Энтони! – произнесла тётя Мэдж. – Я… В постели ты, мне казалось. Как ты…
Опустившись на ближайший стул, он перевёл дух. Здесь, в тепле, было мало воздуха. Пот под кепкой ещё оставался холодным, словно туман, а не часть его тела. Энтони опустил голову.
– Непослушание.
Голос тёти Мэдж просочился сквозь стены страха и тошноты. Она принялась говорить, возмущаться, пережёвывать своё недовольство. Какое-то время её речь не доходила до Энтони, прорывались только одно-два слова, как немногие выжившие в атакующей армии. Но они удерживали его в этом мире, лишь они да крепкий стул. А здоровый мальчишеский ум изо всех сил старался вернуться к своим заботам – прочным и привычным, домашним. Запах свежего хлеба, игра в мяч на узенькой улице, прикосновение пальцев к мячу, и лимонный пудинг, и сон. Гребля в гавани, смех Пэт, голос матери – мысли, бывшие для него теплом и убежищем. Но пока он не мог в них укрыться, нет. Слишком близко он видел тот ужас, и он заслонял все остальное. Жизнь, казалось, прежней уже не будет – как могли исчезнуть то уродство и ужас? Безотрадное существование последних недель выглядело золотым временем по сравнению с возможным будущим.
Он услышал, как тётя кого-то зовёт, на пороге буфетной появился Перри, ещё с фартуком вокруг пояса.
Перри тронул кепку Энтони, убрал её, повернул его голову к свету.
– Адские гончие! Где ты был, парень? Плавал? У тебя волосы мокрые, как…
Энтони поднял взгляд, и голос к нему вернулся.
– Они их забирают! Я сам видел. Там полиция! Не понимаю!
– Кто «они»? Кого забирают? – изменившимся тоном спросил Перри.
– Дядю Джо. И тётю… Кристину. Я шёл мимо. Они копали. Оградили всё ширмой. Это… его достали. И сняли крышку… они…
Остальное потонуло в слезах. Около минуты слёзы рекой лились по щекам. Наконец, Перри убрал руку с его головы, отошел в сторону и сел на стул.
Долго сдерживаемые слезы дали выход накопившемуся ужасу. Энтони без конца утирал лицо рукавом и тыльной стороной ладоней. Когда слёзы почти иссякли, он нащупал платок и промокнул лицо. Тут он увидел пару капель рядом со стулом Перри и подумал, что дядя, должно быть, тоже расплакался. А потом заметил, что жидкость стекает с дядиного подбородка: тетя Мэдж только что подносила стакан к его губам, пытаясь вставить между крепко сжатыми зубами.
– Твой дядя, – проговорила миссис Вил. – Ему поплохело. Выпил… слишком много. Это волнение. Я никогда. Энтони, чем ты занимался? Хочу знать правду.
Даже в такой критический момент он понимал, что не в силах рассказать всей правды.
– Я… я тайком выбрался из дома, тётя Мэдж. Хотел… я хотел посмотреть, где ночуют лебеди. Джек рассказал… Джек сказал, что они не вьют гнёзд, как другие птицы…
– Да-да, ясно.
Тут он понял, что её не волнует конец истории. Пенсне подрагивало, как, бывает, колышется газета, когда где-то внизу стучит какой-то механизм. Маленькие глазки словно исчезли за пенсне, скрылись в отёчном лице. Энтони продолжил рассказ об увиденном. Пока он говорил, дядя Перри рыгнул, и по его подбородку потекла тонкая струйка слюны вкупе с толикой виски.
Внезапно тетя Мэдж поставила стакан и достала свой носовой платок.
– Зависть, злоба, ненависть, кругом жестокость, – визгливо выдавила она. – Моя жизнь… Всю свою жизнь. Меня преследуют. Сказал Господь, Савл, что ты гонишь меня? Всю жизнь. Люди. Злые языки. Мою дорогую мать. Мою дорогую сестру. Всегда одно и то же. – Дрожащей рукой она поднесла откуда-то взявшийся платок к курносому носу. – Люди, злобные люди, всё шепчутся. Сеют сомнения. Сколько же в мире творится зла. Моя мать – достойнейшая женщина. Я любила только своего дорогого супруга, его одного. А меня донимали злые языки. Всегда одно и то же. Одиночество – мой крест. А теперь вот. Оскверняют освящённую могилу. Грешные злобные языки. Знают прекрасно, что я совершенно одна. Несчастная вдова. Думают, им всё можно. Но они ошибаются. Я отдам их под суд. Заставлю их… ответить по закону. Бедный мой муж. Наветы…
Перри приподнял голову со спинки стула. Лицо его сейчас было такого же цвета, как и пирог тёти Мэдж, который вот-вот отправят в печку. Даже кожа такая же – толстая и дряблая, чуть рябоватая; лицо постоянно подёргивалось.
– Господи! Избавь душу мою от уст лживых, – сказала тетя Мэдж хрипло и быстро, – от языка лукавого… Изощренные стрелы сильного, с горящими углями дроковыми. Горе мне, что я пребываю у Мосоха, живу у шатров Кидарских. Помни, Энтони, когда вырастешь. Урок зла мира. Вспомни свою тетю. – Она махнула рукой. – Клевета – ее удел. Она держалась с христианской стойкостью. Когда твой враг ударит тебя по щеке… Вспомни хрупкую женщину, сломленную на колесе. Никогда не жалей, Энтони, ибо филистимляне выколют тебе глаза. Они не остановятся ни перед чем, раскапывая даже обратившиеся в прах кости. – Ее голос задрожал еще больше. – Вытаскивая их, говорю я, из… Змея держит их в своей власти. Они нечестивцы! Не дают даже мертвым, благословенным мертвым, покоиться с миром. Вмешиваются, вытаскивая их из сна. Гнусно, подло на твоих глазах! Свет нечестивых будет потушен!
Рука Перри сомкнулась вокруг стакана и медленно переместила его ко рту. Перри щелкнул зубами, и жидкость исчезла как в водостоке. Он попытался встать со стула, но безуспешно.
– Зачем они это сделали, тетя Мэдж? – спросил Энтони. – Зачем им это делать? И вообще, кто это?
Со следующей попытки Перри встал на ноги и подошел к шкафу в углу, где хранилась бутылка виски. Тетя Мэдж опустилась на стул, сняла пенсне и вытерла его. Когда она заговорила в следующий раз, ее голос стал тише. А глаза снова ожили.
– Плохое самочувствие не дает тебе права… Перри, не спиртное. Мы должны действовать. Нужно предпринять шаги… по восстановлению наших прав. Нужно увидеться с мистером Коудри. Нужно…
– Я говорил, что это произойдет! – Перри осушил стакан и искоса взглянул на мальчика. – Боже! Я говорил, что это произойдет. Все это время.
– Тебе нужно лечь в постель, Энтони, – сказала тетя Мэдж. – Ты должен… Да, расстроился, конечно. Иди спать. Лучше утром.
– Но что они делают? – потребовал он ответа.
Тетя Мэдж надела пенсне.
– Спор. Относительно… твоего дорогого дяди. У семьи Вил есть склеп в старом дворе… приходской церкви. Эта женщина, твоя тетя Луиза, хотела, чтобы он был похоронен там. Мы нет. Они подали в суд. Они действовали, пока мы… Мы должны что-то сделать. Утром нужно что-то сделать.
– Теперь мы ничего не можем сделать, – сказал Перри.
Пенсне тети Мэдж продолжало колыхаться, но она не согласилась с этим.
На следующее утро Энтони проснулся очень поздно. Он лег спать, почти ничего не сказав, но бесконечными часами вертелся и метался в темноте от бессонницы и одиночества. Он чувствовал себя потерянным и знал, что помочь некому.
Инстинктивно он почувствовал себя в положении, которое озадачило бы многих взрослых. Он был беспомощен перед ходом событий. Если бы он вдруг стал фаталистом, то мог бы хоть немного избавиться от ночных страхов; но ни фатализм, ни смирение не могли предотвратить лихорадочные переживания из-за того, что произошло.
Один раз, проворочавшись несколько часов, он выбрался из комнаты и спустился, чтобы посмотреть, который час; но свет под дверью гостиной и еще один огонек, отражающийся с первого этажа, показали, что никто, кроме него, спать не ложился.
Рассвет тем туманным декабрьским утром был поздним, и Энтони успел только осознать, что слышит крики чаек и видит, как серый свет вторгся в полосу ночи между занавесками; он собирался встать и задернуть шторы, но провалился в сон.
Его разбудил Перри.
– Вставай, парень. Скоро пробьет семь склянок на утренней вахте. Вставай; у нас для тебя хорошие новости.
Он отдернул шторы, и окно впустило луч зимнего солнца. Стало заметно, как недавно выбритое лицо Перри изо всех сил старается выглядеть дерзким и нахальным. Попытка не увенчалась успехом. С красными глазами и без воротника, Перри неубедительно улыбнулся. Уголки губ пытались приподняться, но морщины утянули их вниз.
Энтони быстро выскользнул из постели.
– Есть новости? Хорошие новости? О чем?
– Неважно, парень. Сначала спустись, тетя тебе расскажет.
Перри неуверенно вышел, оставив после себя резкий запах рома.
Энтони почти без задержки последовал за ним. Он обнаружил их обоих на кухне. Тетя Мэдж читала Книгу пророка Малахии. Ее маленькие губки складывали слова, пока она переходила от строчки к строчке. На ней было то же платье, что и вчера вечером, и Энтони подозревал, что она его не снимала; жесткий кружевной воротник и тяжелая парча спереди с клапанами и оборками выглядели сегодня утром неуместно. Она даже не сняла серьги и четыре нитки жемчуга.
– «Ибо вот, придет день, пылающий как печь», – произнесла она. – Новости. От твоего отца. Письмо пришло сегодня утром.
Дневной свет разрушил некоторые ужасы ночи. Эта новость внезапно отогнала остальные на расстояние, на котором их можно было терпеть.
– Что он пишет? Он…
– Ты уезжаешь. Утренним пароходом. Он прислал деньги. Оплатил проезд. И ты отправишься в путь и выйдешь и взыграешь, как тельцы упитанные.
Энтони восторженно вскрикнул.
– Письмо пришло утром? Когда я должен отправиться?
Тетя Мэдж перевернула страницу.
– Вот осталось… Я подумала. Проезд заказан из Бристоля. Отсюда нет регулярных рейсов. «Серый кот». Отходит сегодня в прилив. Зайдет в Бристоль. И он обратит сердца отцов к детям. Мы подумали… Твой дядя и я. Сэкономим на поезде. Бристоль послезавтра. Капитан Стивенс тебя знает. Он о тебе позаботится.
– Да, – согласился Энтони. – То есть, добираться в Бристоль морем. Мне нравится. Это будет здорово. На паруснике. Да, спасибо, тетя Мэдж. Это сегодня вечером?
– Сегодня вечером.
– Я должен упаковать вещи. Не могу поверить… Уже почти двенадцать. В какое время они уходят? Капитан Стивенс знает?
Охваченный волнением, он снова поспешил наверх. Но за этим волнением, как за декоративным фасадом, скрывалось облегчение. Облегчение, что он покидает этот дом с его убогостью и истерией. Облегчение от мысли, что ужасная сцена прошлой ночи останется за три тысячи миль позади. Она так и осталась загадкой. Всё было необъяснимо. Внутреннее чутье подсказывало, что может наступить время, когда эти загадки и невыясненные отношения начнут его злить, когда он будет винить себя за то, что оставил все без оглядки. Этот побег был слабостью, которая оставит внутри червоточину самоуничижения, заросшую, но не побежденную, и однажды она отзовется болью. Но в этот момент он не стал долго раздумывать, а только ощутил нахлынувшее счастье от возможности все отбросить. Пусть о полисменах на кладбище беспокоится кто-то другой. Кто-то другой пусть оспаривает завещание. Кто-то другой пусть рассказывает Тому Харрису. Не он. Не он.
Единственное, что ему хотелось бы, так это попрощаться с Патрицией. Поскольку это было невозможно, он отправил ей короткую записку; у него был ее адрес, и он купил марку в ближайшем почтовом отделении.
День был ясным и мягким, свежий южный ветер унес остатки тумана. Солнце соответствовало его радостному настроению, и гавань выглядела такой же яркой и веселой, как летом. Времени оставалось мало, поскольку «Серый кот» снимался с якоря в семь. За несколько месяцев Энтони собрал всевозможные памятные предметы, которые очень хотел взять с собой, и их нужно было как-то уместить в единственную плетеную дорожную сумку.
Весь день тетя Мэдж и дядя Перри провели в молчании. Без сомнения, их беспокоили новости, которые он принес вчера вечером. Но никому из них, похоже, не хотелось идти советоваться с мистером Коудри, если только они не сходили до того, как Энтони проснулся. Странно, что они сидели в ожидании и ничего не делали. Тетя Мэдж сняла на кухне несколько липких лент от мух и кинула в печь. Перри снова вернулся к своему рому. Его тяжелый, задумчивый взгляд словно рассказывал собственную историю. Он всегда выглядел так, как будто собирался выдать какую-то великую мысль, но никогда этого не делал.
В эту ночь солнце село за городом, багровея среди сгустившихся черных туч. Еще полчаса после заката старая часть Фалмута оставалась хорошо видна в наступавших сумерках, словно навеки отпечаталась в мозгу мальчика: церковные шпили, серые здания, узкие пристани и взбирающиеся наверх домики, что смотрели на розовую воду гавани под ними.
Он все подготовил и на мгновение опустился на колени у окна своей спальни. Пара взмахов весла, и он уже окажется на трехмачтовой баркентине, на которой ему предстояло проделать первую часть своего долгого путешествия. Его не волновало, что дорога может оказаться утомительной и трудной. Он лишь хотел убраться отсюда.
Возможно, только в последние несколько часов Энтони начал понимать, насколько события в этом доме на него давили.
Словно человек, несущий за спиной груз, он не чувствовал сводящей плечи судороги и не обращал внимания на одышку, пока с него не сняли часть бремени и он остановился в ожидании полного освобождения. Самым обременительным для него, пожалуй, была необходимость самостоятельно судить о происходящем. Его тяготила не обязанность принимать решения, а то, что приходилось оценивать людей. Его выдернули из мира друзей и знакомых, где он невольно перенимал мнение матери, в новую жизнь, в которой уже ему самому приходится судить о совершенно незнакомых людях.
Поначалу на многое он смотрел глазами Пэт, но последние пару месяцев стал всё больше и больше полагаться на привычные детские представления о добре и зле, и эти устои трепало ветром в разные стороны подобно листочку. Порвать бы связи со здешними людьми, стереть все свои прошлые ошибки и начать с чистого листа – каким бы огромным облегчением это стало.
По мере того как сияние на небе блекло, его понемногу охватывал страх, что даже сейчас проблемы всё равно не исчезнут. В той или иной степени эти проблемы стали и его проблемами, придется их решить. Он бы с превеликой радостью забыл о том ужасном происшествии прошлой ночью. Но не выйдет. Это происшествие лишь временно вытеснили потрясающие новости сегодняшнего дня. А потом оно снова всплывёт в памяти. После такого зрелища уже никакие отговорки тёти Мэдж и дяди Перри не помогут. И это далеко не финал, предстоит ещё очень многое выяснить. Да, он юн, но не глуп. Да, он часто ошибается в оценке событий, но ведь не всегда. Маловразумительное объяснение тётушки Мэдж его не убедило. В этом участвовала полиция. Вот что его испугало. Что в этом участвовала полиция.
Как только на небе показался тонкий серп месяца, Энтони увидел маленькую лодку, черной стрелой рассекающую серебристую поверхность воды. За ним плыл капитан Стивенс.
Давно пора. Уже пробило пять. Вдали от этого дома он станет счастливее. Как только он окажется на судне, уверенность и хорошее настроение сегодняшнего дня вернутся. Ступив на палубу, он и вправду поверит, что путешествие началось. Но не раньше.
Настало время прощаться. Не забыть бы поблагодарить их за доброту. Отец бы непременно велел так поступить. Мама так уж точно велела бы. Он вдруг осознал, что едва знает отца. В любом случае, они заслужили услышать от него спасибо, тетя Мэдж и дядя Перри, они дали ему кров и пищу, а ответной привязанности с его стороны почти не увидели.
Он взял свою сумку, кепку, пальто, два свертка, оглянулся на уже знакомую комнату, покатый потолок со стропилами, дешевую мебель. За проведенные здесь пять месяцев все это стало родным. Затем, спустившись на два лестничных пролета, Энтони зашел на кухню, где обнаружил готовых его сопровождать тетю Мэдж и дядю Перри уже в шляпах и пальто, и с чемоданами в руках.
