Текст книги "Демельза (ЛП)"
Автор книги: Уинстон Грэхем (Грэм)
Жанры:
Исторические любовные романы
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]
Глава четырнадцатая
Джуду и Пруди пришлось уйти, в этом Росс оказался непреклонен. Он был человеком во многих отношениях добродушным и во имя преданности мог со многим мириться. Он давно уже привык к пьянству Джуда, но его неверность и злословие Росс не мог переварить ни под каким предлогом. А кроме того, следовало подумать и о ребенке. Им нельзя было доверить Джулию.
Росс встретился с ними на следующее утро и дал неделю на сборы. Пруди была в слезах, а Джуд выглядел подавленным. Он думал, что если раньше уже улаживал дела с Россом, то сможет и через неделю. Но в этом он ошибся. Лишь сообразив, что угроза реальна, он переполошился. За два дня до назначенного срока Демельза сжалилась над Пруди и предположила, что сможет уговорить Росса ее оставить, если та согласится жить без Джуда, но в конце концов Пруди сохранила верность мужу и решила уйти с ним.
И вот в назначенный день они ушли, нагруженные всяким хламом и пожитками. Они нашли хижину-развалюху – не то коттедж, не то сарай, первый дом по эту сторону разбросанных жилищ Грамблера. Он был унылым и заброшенным, но арендная плата совсем пустячной, а дом располагался прямо у винной лавки, что было весьма удобно.
С их уходом всё в Нампаре словно перевернулось, она стала странным домом. Приходилось постоянно напрягать слух в надежде услышать шлепанье башмаков Пруди или тенорок жалоб Джуда. Они были неряшливыми и ленивыми слугами, но вросли в самую суть существования Нампары, и все ощущали потерю. Демельза радовалась, что они уехали недалеко, потому что она так давно дружила с Пруди и не могла вдруг с ней порвать.
Вместо них Росс взял на службу супругов Джона и Джейн Гимлетт – толстяков слегка за сорок. Пять или шесть лет назад они приехали в Грамблер с севера Корнуолла в поисках работы на еще процветающем западе, и Джон занялся починкой обуви. Но дела шли неважно, и уже больше года оба работали на оловянном прессе. Они всегда были полны рвения, знали свое дело, были опрятными, добродушными и почтительными – полная противоположность Джуду и Пруди. Лишь время могло показать, надолго ли это.
Через два дня после пьяной ссоры Росс обнаружил еще одну проблему с немногочисленной прислугой.
– Где нынче утром Джинни?
– Ушла, – задумчиво ответила Демельза.
– Ушла?
– Вчера вечером. Я собиралась тебе сказать, но ты так поздно вернулся. Я и сама толком не поняла.
– И что она сказала?
– Сказала, что будет счастливее, присматривая за своими тремя детьми. Наверное, неправильно с моей стороны было говорить, что скоро вся семья ее матери окажется без работы, потому что она просто поджала губы и ответила, что хочет уйти.
– О, – произнес Росс, помешивая кофе.
– Всё из-за того переполоха в четверг, – сказала Демельза. – Может, если бы я знала, в чем дело, то смогла бы что-то исправить. В смысле, она не была пьяна. Почему же она ушла?
– У меня есть предположение на этот счет, – ответил Росс.
– Не понимаю, почему я одна должна оставаться в неведении, Росс. Если ты знаешь, то должен мне сказать.
– Помнишь, когда я отвозил Джинни в Бодмин, я сказал, что пойдут разговоры?
– Да.
– Так вот, они пошли, и Джуд начал повторять эти сплетни, когда я вернулся домой. А к ним добавил и всякую отвратительную мешанину из прошлого. Это еще одна причина, по которой Джуд должен уйти – чтобы он был подальше от Джулии.
– Ах вот как, понимаю, – протянула Демельза.
Через мгновение Росс добавил:
– Может, Джинни не знает, что Джуд уходит. Когда...
– Она знает. Вчера ей сказала Пруди.
– Что ж, я навещу Заки, если ты хочешь, чтобы она вернулась.
– Конечно, я хочу, чтобы она вернулась. Мне она нравится.
– Я в любом случае собирался зайти к Заки. У меня есть для него предложение.
– Что ж, это взбодрит миссис Заки. Я никогда прежде не видела ее такой подавленной. И что за предложение?
– Нашей медной компании нужен агент, человек, неизвестный в деловых кругах, кто станет действовать от нашего имени и будет находиться в центре внимания. Думаю, я могу предложить это место Заки. Как ты знаешь, он не просто обычный шахтер.
– А что насчет Марка Дэниэла?
– А что такое?
– Помнишь, я говорила, что Карен спрашивала, нет ли у тебя для него хорошего места?
– Ах, да. Но он не подойдет, Демельза. Нам нужен человек, который умеет читать и писать, и грамотно обращаться с большими деньгами. И тот, у кого есть определенные знания о мире. Заки – это минимально приемлемый уровень. А кроме того, нам нужен человек, которому можно полностью доверять. Всё должно храниться в строжайшем секрете. Иначе может произойти катастрофа. Конечно, я бы доверил Марку и собственную жизнь... но из него не выйдет тот агент, что нам нужен. Я это чувствую. Как бы ни был надежен человек, если на его жену, которой он всецело предан, нельзя положиться, то и в работе он может дать маху.
– Карен никогда не приходило в голову, что она может тянуть Марка вниз.
– Что ж, она этого не услышит, так что не беспокойся.
В это время Карен устанавливала приставную лестницу. Уже два дня лил дождь, и влага просочилась через соломенную крышу, которую соорудил Марк. Потекло сначала на кухне, а потом и в спальне, и в прошлую ночь капало прямо им в ноги.
Карен была в ярости. Конечно, Марк провел большую часть свободного времени на лестнице под дождем, но, на ее взгляд, за два месяца супружеской жизни ему следовало больше времени посвятить тому, чтобы дом не протекал. А вместо этого в дождь он работал внутри, а в хорошую погоду возился в саду.
Там он просто сотворил чудо – вынес многие тонны камней и построил из них стену вокруг участка. Теперь стена полностью его окружала, как монумент безустанной энергии, а внутри стены земля была вспахана, прополота и готова к следующему сезону. В углу Марк построил примыкающий к дому сарай, а за ним огородил пространство, где собирался держать свиней.
Брак оказался сплошным разочарованием. Марк занимался любовью хотя и с искренним чувством, но грубо и неромантично, ему не хватало утонченности, а во всё остальное время он почти не разговаривал. Потом тянулись долгие часы, которые он проводил на шахте, еженедельно меняя смены, так что в одну неделю приходилось готовить ему завтрак в пять, а в другую он приходил домой и заваливался спать в половине седьмого утра, разбудив Карен, но отказываясь пробуждаться, когда вставала она. Даже во время той смены, когда он спускался в шахту в два часа дня, он оставлял жену на целый день в одиночестве. Самыми радостными оказались первые дни, когда он приходил домой незадолго до одиннадцати, раздевался, мылся, брился, и они вместе ложились в постель. Но новизна быстро выдохлась, и обычно Карен находила предлог, чтобы избежать этих неуклюжих ласк. Это так отличалось от той роли, что она играла в "Невесте шахтера".
Только что он убежал, торопясь, чтобы не опоздать, а ее ждали девять часов, которые чем-то надо было занять. Марк не успел передвинуть лестницу, так что она подумала, что сама попытается починить крышу. Карен считала, что легко ко всему приспосабливается и вполне может в одиночку решить все проблемы. Она выяснила, где Марк закончил чинить в прошлый раз, и пошла по влажной соломе. Стояло прекрасное утро, но все указывало на то, что вновь пойдет дождь. Ей бы хотелось увидеть лицо мужа, когда он ночью вернется домой под проливным дождем и увидит, что внутри дом совершенно сух.
С того места, где она сидела, хорошо была видна сторожка с башенкой доктора Эниса. Ей стало тоскливо от того, что деревья вокруг сторожки не теряли листья зимой. Уже в третий раз с той встречи в Нампаре она мимоходом виделась с доктором, но он не произнес ни слова. Иногда ей казалось, что скоро она разучится разговаривать. Лишь немногие соседи из Меллина заглядывали сюда, да и тех не особо воодушевлял оказываемый прием. Единственным человеком, с кем Карен сумела подружиться, оказался малыш Чарли Барагванат, которого она обычно приглашала в дом, когда тот возвращался с работы.
Уже какое-то время Карен мучили сомнения: мудро ли она поступила, оставив труппу ради этого существования, где её как будто погребли заживо. Она пыталась иногда вспомнить тяготы и разочарования той жизни, только чтобы успокоить себя, но, по прошествии времени всё плохое забылось. Даже деньги, что она надеялась здесь найти, оказались лишь миражом. У Марка водились деньжата, и он был по-своему щедр, но давние привычки не могут измениться за неделю. Он давал ей определенную сумму денег, но не желал видеть, как их транжирят и выбрасывают на ветер. Он четко объяснил Карен, что его кошелек не бездонен, и как только он опустеет, только суровая экономия поможет снова его наполнить.
И тем более теперь, когда закрывался Грамблер... Карен наклонилась, чтобы поднять пучок соломы и привязать его, и потеряла равновесие. Очень медленно девушка начала соскальзывать с крыши.
– Ну, – сказал Заки, потирая щетину, – вы весьма любезны. Не буду притворствовать, я бы хотел попробовать. Матушка будет искренне рада, узнав, что теперь у нас всегда будут водиться деньги. Но мне не нужно большое жалование, не сразу же. Платите мне столько, сколько я бы зарабатывал на своей выработке, так будет справедливо и правильно.
– Как работник компании, – сказал Росс, – ты будешь получать столько, сколько тебе готовы платить. Я прослежу, чтобы к тебе обращались, когда понадобишься. Правда придется оставить свою выработку на пару дней в неделю или около того.
– Это не имеет значения. Основная жила всё равно закончилась. Не знаю, что половина шахтеров будет делать зимой.
– А сейчас, – сказал Росс, – мне нужно перекинуться парой слов с Джинни.
– Она в доме, с матерью, – Заки выглядел немного смущенным. – Я не знаю, что на неё нашло, но она, похоже, решила, что сама справится. После того, как она стала прислуживать вам, мы уже не так близки, как раньше. Джинни! Джинни! Выходи подышать. Тебя хочет видеть джентльмен.
Пауза затянулась. Наконец дверь коттеджа открылась, и Джинни вышла на порог. Но не дальше.
Росс подошел к ней. Заки следом не пошел, но поскреб подбородок большим пальцем и наблюдал за ними.
– Капитан Полдарк, – произнесла Джинни, сделав небольшое реверанс, но не поднимая глаз.
– Я знаю, почему ты ушла, Джинни, – Росс не стал ходить вокруг да около, – и сочувствую тебе. Но сдаться – означает следовать правилам, установленным злопыхателями. Через Джуда Пэйнтера и его пьянство они оставили отвратительное пятно на моем доме и твоей репутации. За это я от него избавился. С твоей стороны было бы ошибкой опустить руки перед этой историей, уделяя ей внимание. Я хотел бы, чтобы завтра ты пришла, как обычно.
Джинни подняла глаза и встретила его взгляд.
– Лучше не надо, сэр. Если начались такие россказни, только Господу ведомо, на чем они закончатся.
– Они закончатся там же, где и начались – в сточных канавах.
Джинни настолько смутилась, что Россу стало её жаль. Он оставил её и вернулся к Заки, к которому присоединилась жена.
– Оставьте её на время, сэр, – произнесла миссис Мартин. – Она придет в себя. Я ненадолго, Заки, собираюсь навестить коттедж в Рисе. Прибежал Бобби и сказал, что с Карен, женой Марка Дэниэла, произошел несчастный случай.
– Что с ней?
– Свалилась с крыши. Сломала руку, а, может, и еще чего. Схожу, может, чем смогу помочь. Не скажу, что она мне нравится, но это долг добрых соседей, раз уж Марк в шахте.
– Так она одна? – спросил Росс. – Я тоже пройдусь, вдруг ей что-нибудь нужно.
– Нет, сэр, Бобби сказал, там уже доктор Энис.
Энис находился там уже двадцать минут. Весьма удачно он услышал её крик и прибыл первым.
После падения Карен в течение нескольких минут находилась в полубессознательном состоянии, а когда пришла в себя, едва не теряла сознание всякий раз, когда шевелила рукой.
Так она просидела целую вечность, голова раскалывалась, во рту пересохло, ее подташнивало. А потом Энис услышал ее крики, перебрался через канаву и пришел к ней.
После всего произошедшего сквозь боль и страдания она чувствовала спокойствие и радость. Энис отнес ее в дом и положил на постель, а его ловкие руки врача, исследующие тело, воспринимались как руки любовника, желанного и искушенного.
– Вы сломали кость. С лодыжками все хорошо, но нужен покой. Теперь я должен вправить руку. Это будет больно, но я постараюсь сделать как можно быстрее.
– Приступайте, – произнесла Карен, глядя на него.
Энис достал из кармана рулон бинта и нашел два лубка среди остатков от столярных работ Марка. Затем дал Карен выпить бренди и вправил руку. Карен стиснула зубы и не издала ни звука. На глаза навернулись слезы, а, когда Энис закончил, они покатились по щекам, и девушка смахнула их.
– Вы вели себя очень мужественно, вот, глотните еще.
Карен глотнула еще – ведь это была его фляжка – и почувствовала себя лучше.
Заслышав шаги, Энис открыл дверь и наказал Бобби Мартину бежать к своей матери. Энису потребовалось меньше месяца, чтобы понять, что, если кому-то в округе требовался хороший уход, они посылали за миссис Заки, чьи двенадцать детей не служили помехой её инстинкту материнской заботы об окружающих.
Затем доктор сел на постель, обмыл другой локоть Карен, потом лодыжку и перевязал её. Карен все это доставляло явное блаженство, и он бы заметил это в её глазах, если бы не был так поглощен работой. Закончив, он заговорил с ней тоном, который в последние десять минут становился все официальные и профессиональнее, и предложил вызвать мужа из шахты.
Но Карен возразила, и когда в дверях показалось плоское очкастое лицо миссис Заки, поприветствовала ее так душевно, что та подумала, будто местные жители слишком быстро и резко составили мнение о жене Марка.
Симпатичный и рассудительный, хотя и молодой Дуайт Энис ненадолго задержался, объяснив миссис Мартин, что делать. Затем взял Карен за руку и сказал, что зайдет утром.
– Спасибо, доктор Энис, – поблагодарила Карен мягким контральто, – я не знаю никого столь же доброго.
– Я слишком жесток, чтобы называть себя добрым, – Энис слегка покраснел, – но вы все замечательно перенесли. Сегодня ночью рука будет болеть. Прошу, оставайтесь в постели. Если вы встанете, может подняться температура, и тогда, возможно, выздоровление затянется.
– Я уверена, все будет хорошо, – произнесла Карен. – Я сделаю все, как вы сказали.
– Очень хорошо. Доброго вам дня. До свидания, миссис Мартин.
Глава пятнадцатая
Грамблер закрылся двенадцатого ноября, в безветренный и туманный день с влажным воздухом и надвигающимся дождем. Нездоровая погода, когда поднимаются все гнилостные испарения, как сказал доктор Чоук. Подъемный механизм работал, пока не закончился уголь на складе.
В шахте стояло три насоса. Два подъемных механизма – модернизированные, но брошенные и безнадежно устаревшие с изобретением Уаттом отдельного конденсатора – и огромное водяное колесо тридцати футов диаметром, работающее от ручья Меллингей.
В полдень небольшая группа мужчин собралась в большом здании главного подъемника. Присутствовали Фрэнсис Полдарк, капитан Хеншоу, капитан поверхностных работ Дунстан, доктор Чоук, два главных механика – Браун и Тревиннард, казначей и еще парочка должностных лиц. Они стояли, кашляли и избегали смотреть друг другу в глаза. Фрэнсис вынул часы.
Огромный балансир двигался туда-сюда, раздавался грохот цепей, рев печи и плеск и журчание воды, монотонно просачивающейся через кожаные клапаны.
Из здания шахта казалась огромным зверем – неприглядным, всклокоченным: деревянные навесы, каменные хижины, прикрытые соломой воздуховоды, водяные колеса, конные вороты, отвалы пустой породы, камня и угольного шлака – накопления, пристройки и отходы многих лет. Там и сям, как притоки шахты вниз убегали маленькие долины, в которых стояли коттеджи деревни Грамблер.
Фрэнсис взглянул на часы.
– Ну, господа, – сказал он, повысив голос, – настало время закрытия нашего рудника. Мы работали вместе много лет, но время нас победило. Когда-нибудь, возможно, эту шахту снова запустят, и все мы встретимся здесь снова. А если мы не преуспеем, то, может, нашим сыновьям удастся. Сейчас двенадцать пополудни.
Фрэнсис протянул руку к рычагу, который контролировал давление пара в гигантском котле двигателя, и потянул его вниз. Огромный балансир остановился, дернулся и неуклюже остановился. Между тем, механик повернулся и открыл клапан, послышался вздох вырывающегося в виде белой розы пара, который, поднявшись в удушливый туманный воздух, повис там и не хотел рассеиваться.
Все притихли. Не то чтобы двигатель подъемника никогда прежде не останавливался: это происходило ежемесячно, чтобы почистили котлы, случались и поломки. Но наступившее молчание отягощало осознание того, что несла за собой эта остановка окружающим.
Во внезапном даже для самого себя порыве Фрэнсис взял кусок мела и на боку котла мелом написал: "Resurgam" [8]8
Resurgam – Я воскресну (лат.)
[Закрыть].
Потом все вышли из здания.
За тем ответвлением шахты, что уходило к Солу, еще пыхтел и стучал малый механизм подъемника "Китти". Капитан Хеншоу поднял руку. Сигнал заметили, и "Китти" издал финальный скрежет и тоже погрузился в тишину.
Теперь остался лишь водяной насос, но он не потреблял угля и почти не требовал ухода, так что его оставили работать и дальше.
Последней партии сдельщиков приказали подниматься на поверхность в двенадцать, и, пока группа во главе с Фрэнсисом медленно шла к конторе, шахтеры по двое и по трое подходили ко входу подъемника, в последний раз неся свои кирки, лопаты и буры.
Разношерстная компания образовала длинную гусеницу, медленно ползущую мимо казначея и получающую своё последнее жалование. Бородатые и чисто выбритые, молодые и пожилые, в основном, невысокие и бледные, жилистые и грубоватые, мокрые от пота, перепачканные породой, молчаливые, с могильной тоской в глазах, они брали свои шиллинги и ставили кресты в бухгалтерской книге.
Фрэнсис стоял позади казначея, обмениваясь словом-другим с работниками, пока тем выплачивали жалование. Затем пожал руку капитану Хеншоу и в одиночестве побрел домой, в Тренвит.
Механики вернулись к механизмам, чтобы осмотреть их и решить, что можно демонтировать и продать на слом, казначей подводил баланс в своих книгах, а управляющий с капитаном поверхностных работ начали продолжительный обход зданий, чтобы описать оставшееся имущество. Хеншоу переоделся в старую одежду, взял шахтерскую шляпу и спустился в шахту, чтобы совершить последний осмотр.
Со знакомой легкостью он спустился в шахту на уровень в сорок саженей и вошел в туннель в направлении наиболее богатой из двух основных жил на шестидесятый уровень.
Пройдя с четверть мили, он начал спускаться по туннелю, пробираясь мимо курганов пустой породы, вниз по лестницам и скользким склонам через лабиринты бревен, используемых для укрепления потолка и стен. Он брел по воде и наконец услышал мерный стук: удар, удар, еще удар – кто-то еще работал.
Здесь оставалось около двадцати вольных рудокопов. Если они смогут добыть еще пару шиллингов, это все добавится на их счета и поможет бороться с грядущей нищетой.
Здесь были и Заки Мартин, и Пол Дэниэл, и Джек Картер, младший брат Джима, и Пэлли Роджерс. Все раздетые до пояса и в поту, поскольку здесь было жарче, чем самым жарким летним днем.
– Что ж, парни, – сказал Хеншоу, – я пришел сообщить, что "Биг-Билл" и "Китти" остановлены.
Пэлли Роджерс посмотрел вверх и вытер руку о свою большую черную бороду.
– Мы предвидели подобное.
– Решил вам сказать, – ответил Хеншоу, – просто чтоб вы знали.
– У нас есть несколько дней. Дождей нет, – сказал Заки.
– Я бы не слишком на это полагался. Грамблер всегда был мокрым. И как вы вытащите породу наверх?
– Через восточный штрек. Братья Керноу еще вертят конный ворот. Мы должны оттащить породу как можно дальше.
Хеншоу оставил их и пошел дальше, насколько смог, пока не достиг затопленного восьмидесятого уровня. Затем развернулся и пошел назад, пройдя через полузатопленную более бедную западную жилу и убедился, что ничего ценного не забыли: пара ржавых инструментов, глиняная трубка, разбитая тачка.
Было уже два часа, когда он поднялся на поверхность. Со всех сторон его окружала неестественная тишина. "Китти" еще безмолвно выпускала пар. Несколько человек возились у сараев, а около двадцати женщин стирали в горячей после двигателя воде.
Хеншоу прошел в сарай, чтобы переодеться, и увидел с полдюжины мужчин, собравшихся около здания подъемника. Он хотел было окликнуть их, а потом понял, что это шахтеры спускаются вниз, чтобы сменить своих партнеров. Хеншоу пожал плечами и отвернулся. Вольные рудокопы из породы выносливых.
К восьми часам вечера вода сильно поднялась, но жила по-прежнему осталась незатопленной. Марк Дэниэл послал одного из шахтеров сообщить это тем, кто придет вниз на смену.
А наверху наступила призрачная ночь, темная и промозглая, накрывшая тишину и пустоту шахтных строений. Обычно люди десятками толпились в раздевалках, светились огни в зданиях подъемных механизмов, доверительно переговаривались механики. Теперь не осталось ни тепла, ни разговоров, только тихое бормотание между собой, и никакого света, за исключением двух фонарей.
Фонари они задули, после того как зажгли свечи на шляпах и флегматично направились к лестницам: Ник Вайгас, Фред Мартин, Джон и Джо Нэнфан, Эд Бартл и еще шестнадцать человек.
К четырем утра часть жилы уже затопило. Они работали в воде, а позади, в провалах, уже скопились глубокие озера. Однако здесь оставался круглый выступ, и они могли выйти через восточный штрек. Ник Вайгас поднялся наверх, чтобы описать сменщикам ситуацию. Посовещавшись, Заки Мартин и другие решили спуститься, ибо еще оставалась возможность поработать несколько часов.
В семь часов камнепад в одно из озер вынудил их прекратить работу. Еще час они провели, перетаскивая последние несколько корзин руды в сторону туннеля, пока не смогли прикрепить их к веревке и вытащить вдоль выработанной жилы в восточный штрек. Затем они поднялись на несколько футов, сидели и смотрели, как вода подступает к длинной черной пещере, которая была их домом в течение нескольких последних месяцев.
Один за другим они выбрались по старым выработкам из шахты. Заки Мартин уходил последним. Он сел на край "слепой" шахты, закурил трубку и смотрел вниз на воду, которая прибывала так медленно, что уровень, казалось, почти не поднялся. Он сидел так почти час, покуривал и потирал подбородок, и в свете свечи его глаза выглядели спокойными и задумчивыми.
Могут пройти еще недели, прежде чем шахта наполнится водой, но шестидесятый уровень уже потерян. И к лучшему.
Заки поднялся на ноги, вздохнул и пошел по следам остальных, мимо заброшенных лебедок, сломанных лестниц, деревянных балок и груд щебня. Верхняя часть шахты представляла собой хаотичное хитросплетение расходящихся во всех направлениях туннелей, пробитых прежними поколениями шахтеров в поисках новой жилы, и большинство из них оканчивалось тупиками.
Здесь встречались и слепые шахты, настоящие ловушки для неосторожных, и огромные полые пещеры с протекающим потолком. Наконец, он вышел на главный штрек тридцатого уровня. С киркой и лопатой на плече Заки начал карабкаться по нему вверх в последний раз, медленно, от платформы к платформе, как настоящий старожил. И вновь его окутала кромешная тьма.
Он поднялся на поверхность и обнаружил, что ноябрьский день, едва начавшийся, когда он спускался, полностью заволокло туманом. Белесая пелена скрывала всю округу, и лишь вблизи можно было хоть что-то разглядеть.
Все разошлись по домам. Братья Керноу остановили водяной насос, а руда, которую они подняли за эти два дня, лежала в куче около восточной шахты. Всё подсчитают позже, но сейчас ни у кого не хватало духу этим заняться. Даже знакомой толстой фигуры казначея нигде не было видно.
Передохнув пару минут, Заки вновь подобрал лопату и кирку и повернул к дому. Тут он увидел Пола Дэниэла, ожидающего у подъемника.
– Я подумал, что должен дождаться, когда ты выйдешь, – сказал Пол, словно оправдываясь, когда Заки подошел к нему. – Ты сильно отстал от всех нас.
– Да, – сказал Заки. – Просто оглянулся в последний раз.
Они вместе пошли в сторону Меллина.
Шахта осталась в тумане, заброшенная и одинокая. Непривычное молчание в ее недрах и тишина безветренного туманного дня словно накрыли местность. Больше не было слышно ни скрипа грубых сапог о мощеную дорогу между конторой и раздевалками, ни окриков с подъемника, ни шуток в штреках.
Сегодня не толпились у двигателя женщины ради горячей воды для стирки. Не болтали за промывкой руды девушки-шахтерки и дробильщики. Все осталось на месте, но без движения. Грамблер продолжал существовать, но жизнь покинула его. Вода постепенно заполняла все щели и отверстия, возникшие за последние двести лет.
Шахту накрыло безмолвие, как и день стоял безмолвный. Никого. И только где-то в тумане чайка все кричала, кричала, кричала...