Текст книги "Искатель. 1988. Выпуск №3"

Автор книги: Уильям Тенн

Соавторы: Татьяна Пленникова,Клаус Мекель,Эрик Симон,Герт Прокоп,Вениамин Кожаринов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)

Тут дверь храма с шумом распахнулась. Два дюжих француза ввели под руки здоровенного мужика в разорванном зипуне, без шапки. Ординарец императора взбежал на хоры:

– Ваше величество, гусары поймали крестьянина, помогавшего партизанам стрелять по церкви. Он легко ранен, говорит, что из местных – семлевских…

– Почему он не удрал вместе с остальными? – Брови императора сошлись на переносице.

– Он хотел посмотреть на вас…

– Барон, каково мне это слышать? – посетовал Наполеон, обращаясь к генералу Гранье, и горько усмехнулся. – В то время как Александр всячески избегает говорить со мной о мире, этот мужик добровольно является в ставку… Впрочем, в России нас ждут еще и не такие сюрпризы. Отпустите его, Потье, ко всем чертям: сегодня я великодушен!

– Ваше величество!.. – Гранье осенила идея. – Нельзя ли использовать этого мужика для известного вам дела? Наверняка он знает каждый куст в здешнем лесу.

– В таком случае, барон, вы подписываете ему смертный приговор!

– О, ваше величество, он заслужил его троекратно, и если бы не ваша милость…

– Хорошо, я согласен… И вот еще что… – Император присел на край кресла, взял чистый лист бумаги и поставил внизу свою подпись. – Это карт-бланш, барон. Распорядитесь им по своему усмотрению, если потребуется.

Часом позже карета императора в сопровождении голландских гусар понеслась в направлении Славкова. Наполеон словно спешил опередить судьбу, доставившую ему в последние дни так много неприятностей. Однако эта капризная “дама” прочно обосновалась на запятках императорского экипажа.

23 октября 1812 г., окрестности Семлева

Усадьба была оцеплена плотным кольцом гренадеров, внутрь не пускали даже высших офицеров. Здесь стояли повозки, груженные московскими трофеями. К полудню Куперен завершил отбор груза, назначенного к захоронению. Документы на него полковник вручил генералу Гранье, сам же не мешкая, покинул Семлево вместе с другим обозом, состоявшим из нескольких десятков фур. Всем, кто имел к ним какое-то отношение, было объявлено, что фуры идут со съестными припасами. Куда и кому они предназначались, оставалось тайной.

Растянувшийся на четверть версты обоз генерала свернул со Смоленского тракта на Ельнинскую дорогу, Рядом с бароном ехал крестьянин, взятый Гранье в качестве проводника. Когда французы подъехали к Семлевскому озеру, обозначенному на их картах тремя верстами южнее одноименного села, Гранье возмутился:

– Да тут совершенно невозможно подойти к воде: кругом трясина! – он гневно посмотрел на мужика.

– Не извольте гневаться, господин француз… Вы сами указали на Семлевское болото.

– Ну хорошо! – отрезал Гранье. – А есть ли тут поблизости другое озеро, где бы имелся твердый спуск к воде?

– Извольте, господин… – Мужик тронул поводья лошаденки, на которую его посадили французы.

Гранье с недоверием посмотрел в немигающие глаза мужика…

Обогнув болото с западной стороны, обоз двинулся вдоль кромки леса. Версты через три проводник слез с коня и повел его в узде, раздвигая широкой грудью засохший кустарник. Впереди показался березняк… Миновав его, колонна вышла к озерку… Подождав, пока подтянутся остальные фуры, Гранье пошел следом за мужиком к старому деревянному помосту, по которому, минуя заиленный берег, можно было подойти к чистой воде.

Не мешкая Гранье отдал приказ промерить в этом месте глубину. Она оказалась достаточной, и барон отдал соответствующее распоряжение, но тут к нему подскочил командир конвойного отряда:

– Господин генерал, велено передать вам в последнюю минуту! – Он вынул из-за отворота мундира голубой пакет с печатью. Гранье отошел в сторону, и вскоре до офицера донеслось его восклицание:

– Не может быть! Нет, я не верю своим глазам…

Письмо, которое читал Гранье, было написано рукой императора. Генерал понял, что император заготовил его заранее. Тем более странным показалось барону содержание этого письма: “Гаспар, вы должны понять и простить меня, ибо даже сейчас – в роковых для меня обстоятельствах – я не могу пойти на поводу у случая, посягающего на мою честь. Не удивляйтесь, коли случайно узнаете, что в обозе, который надлежит вам утопить, не будет трофеев. Я надеюсь на Куперена и думаю, что богатства Кремля не постигнет участь тех скромных подарков, что отправлены были мной в Валевицы. Думаю также, что другая часть моей московской добычи вместе с казной и найденными в Арсенале Кремля знаменами благополучно доедет со мной до Парижа. Сегодня победу решает не сытость солдат, а пушки… Именно поэтому я распорядился подменить ценности вверенного вам обоза провиантом. Я вполне доверяю вашей преданности ко мне и тому обязательству, которое вы приняли на себя для исполнения моего приказа.

Наполеон”.

23 октября, 7 пополудни

Французы бежали из Вязьмы, потеряв убитыми и ранеными более четырех тысяч человек. Поздно вечером из ставки Главнокомандующего русской армией в Вязьму с оказией прибыл капитан Хмельницкий. Он доставил Милорадовичу поздравление фельдмаршала с победой и вручил приказ о дальнейшем преследовании французов. Генерал расположился на отдых в доме, где за сутки до того жил Наполеон.

– Как думаете, капитан, почему командующий не ответил на мое письмо, в котором я сообщал ему о планах нападения на неприятеля?

Хмельницкий ждал этого вопроса.

– Фельдмаршал просил меня, ваше превосходительство, возвратить вам его в том виде, в каком оно было передано вашим курьером дежурному генералу Коновницыну…

Разорвав пакет, Милорадович разразился громоподобным хохотом: в пакете ничего не было. Продолжая смеяться, он встал со стула и обнял Хмельницкого за плечи;

– Вот ведь как везет Бонапарту! Кабы не моя рассеянность – быть ему битым основательно еще сегодня. Жаль, не пришлось принимать мне шпагу вице-короля, а мог бы! Вас, капитан, я запомню: не всякий офицер приносит такие известия. Кстати, почему до сих пор в малом чине?

– На военной службе я недавно, ваше превосходительство…

– Уж не потомок ли вы, сударь, знаменитого Богдана?

– Да, ваше превосходительство, хотя не унаследовал от него и десятой доли его ратного духа. Более склоняюсь к сочинительству…

В это время, прервав Хмельницкого, в комнату вошел штаб-офицер и доложил:

– Весьма срочно, ваше превосходительство… Сегодня ввечеру нами пойман бродяга… Уверяет, что поутру виделся с самим Бонапартом.

– Давай его сюда, голубчик. Капитан, останьтесь! Ваше присутствие, по-видимому, приносит мне сюрприз за сюрпризом.

Едва мужика ввели в комнату, как он грохнулся генералу в ноги. Шапки и зипуна на нем не было, кровь запеклась на щеках и бороде. Рубаха и порты держались бог знает на чем.

Милорадович сидел, опираясь рукой на эфес шпаги.

– Ну, дружок, говори кратко: кто ты и что хочешь?

Мужик ударил лбом об пол:

– Как перед богом… верь слову, барин! Знаю, где француз золото припрятал, числом несметно… Сам место указывал. Думал, туды и меня… на дно, как есть, да, вишь, матерь божья спасла. Палили в спину отчаянно… Добро спасать надо! Слыхали мы, что дюже пограбил Москву супостат. Может, то и есть трофеи басурманские? В Лужковском озере они… в пяти верстах от Семлева…

Когда мужика увели, Милорадович подошел к печи и прислонил к ней руки. Обращаясь к Хмельницкому, он начал вслух размышлять:

– Признаюсь вам, капитан, речь этого разбойника сгодится скорее литератору, нежели нашему брату, военному. Не тот нынче Бонапарт, чтобы оставить награбленное без баталии. Немало повозок отбили мы у него… даже и с трофеями, но ни одна из них не была еще из обоза самого императора, а все – офицеров да генералов, кои тщатся довезти свое добро до дому. Видно, правду говорят у нас: ворованное сено – коню не в корм. Прощайте, капитан!

26 октября 1812 г.

На третий день после своего отъезда из Семлева Куперен миновал Смоленск и возле деревни Ляды догнал карету, сопровождаемую небольшим конвоем. Начальник конвоя узнал Куперена.

– Господин полковник? Позвольте поздравить вас с блестящей карьерой… Простите за откровенность, но с какой стати император так щедр на чины при столь плачевном положении нашей армии?

Куперен ответил холодно, едва сдерживая норовистую лошадь:

– Вы недобро судите, капитан…

– Господин полковник, поверьте, я не хотел обидеть вас! Но обстоятельства…

– Вот именно, капитан! Обстоятельства сейчас таковы, что мне не до шуток. Скажите лучше, не слышали ли вы что-нибудь об отряде, следующем из Москвы вдоль коммуникационной линии с кое-каким грузом?

– Смотря с каким грузом, господин полковник… Я знаю, что из Парижа следует обоз с кофемолками. Подумать только! Они скорее сгодятся на то, чтобы перемолоть наши кости.

– Вы забываетесь, капитан! В иное время я арестовал бы вас за измену…

– Вы правы, господин полковник: всему свое время. В начале кампании я мечтал о собственном имении под Москвой и чудесных русских рысаках. Теперь же, полуголодный, я везу в Париж пленного русского генерала…

Кончиком шпаги Куперен приподнял штору, закрывавшую окошко кареты. Внутри на обшитом красным бархатом сиденье он увидел генерала Винценгероде. Генерал был взят в плен при весьма интересных обстоятельствах. Узнав о намерении маршала Мортье взорвать Кремль, он явился к нему парламентером и заявил, что если хотя бы одно из кремлевских строений будет разрушено, все французы, находящиеся в плену у русских, будут расстреляны.

– Узнаете ли вы меня? – спросил Куперен пленного не без злорадства, ибо был знаком с ним еще в ту пору, когда работал секретарем московской городской управы, выполняя в России секретную миссию по личному заданию Бонапарта.

Увидев полковника, Винценгероде опустил голову и зло ответил:

– У меня нет и не может быть знакомых среди вашего воинства!

С нескрываемым раздражением Куперен опустил штору.

– Так как же, капитан… Вы что-нибудь слышали об этом обозе?

– Вряд ли смогу чем-то помочь вам, господин полковник. Впрочем, сегодня поутру я оставил в Смоленском госпитале одного из моих людей… Рядом с ним лежал унтер-офицер, кажется, курьер. Он бредил и говорил о фураже, который нужно доставить какой-то польской пани…

– Упоминал при этом город или деревню? – Куперен схватил капитана за руку.

– Кажется, Несвиж…

Куперен вздыбил лошадь.

– Спасибо, капитан! И впредь поменьше говорите о чужих костях, если вам дороги свои…

Предостережение Куперена оказалось ненапрасным. Через несколько дней карета с пленным Винценгероде оказалась в руках флигель-адъютанта Чернышева. Обрадованный таким исходом дела, Винценгероде поделился своей озабоченностью в связи с появлением в глубоком тылу французов поручика Жерома – под этой фамилией ему был известен Куперен, – настоящая роль которого в Москве стала для него более чем ясной. Чернышев велел доложить Чичагову, командовавшему Дунайской армией, о новоявленном полковнике и возглавляемом им секретном обозе.

Несвиж, 1 ноября 1812 г.

Наполеон продолжал отступать из Смоленска в сторону Красного, где его ожидало новое кровопролитное сражение…

В это время Куперен прибыл с обозом в древний Несвиж. Первым делом он учинил разнос старику коменданту за царившее в этом городе благодушие. Затем, сбросив с ног отяжелевшие от сырости сапоги, полковник устало опустился прямо на пол возле затопленной печи и сбавил тон:

– Если бы вы знали, господин комендант, как я рад нашей встрече! Вы немец?

– Нет, господин полковник. Австриец, из Миттервилля. Мой сын… мой мальчик в Шеннбруне, в дворцовой охране, а я… – комендант едва не плакал.

– Вы еще увидите своего сына! На войне выживают те, кого ждут, – добродушно сказал Куперен. Он с удовольствием ощутил, как по его телу разливается приятное тепло.

Но вот с городской площади донесся тревожный голос трубы. В ту же минуту в комнату влетел сержант из дозора:

– Господин комендант, у города русские!..

…Лошади, яростно понукаемые конвоирами, выбивались из сил под тяжестью груженых подвод. Обогнав обоз, растянувшийся на четверть мили, Куперен проскакал по ветхому деревянному мосту, перекинутому через глубокий оборонительный ров, и соскочил с лошади у ворот Несвижской крепости. Внутри возвышался великолепный по красоте дворец, выстроенный более трехсот лет тому назад польскими магнатами Радзивиллами, выбравшими местом своей резиденции город Несвиж.

– Именем императора!.. – рявкнул Куперен, и после некоторого молчания кованая калитка отворилась…

– Какого черта!.. – только и успел произнести тщедушный поручик, у которого при одном взгляде на свирепое лицо Куперена пропал дар речи.

– Где ваш командир? – грозно спросил Куперен, переступая порог калитки.

– Месье, мне приказано… господин полковник в казарме…

Минуту спустя навстречу Куперену выскочил заспанный полковник Шеридан, командир того самого обоза, что был отправлен Наполеоном в Валевицы.

Куперен словно бы не замечал, что разговаривает с офицером, равным ему по чину:

– Теперь, полковник, ваши солдаты будут подчиняться мне! Вот-вот в городе появятся русские. Его величество надеялся на вас, а вы не спешите исполнить его приказ, безмятежно отдыхая в крепости. Вы, верно, полагаете, что наш император остался зимовать в Москве? Спешу огорчить вас: он, по-видимому, уже в Смоленске!

Обескураженный неожиданным известием, Шеридан начал лихорадочно застегивать мундир.

– Что делать? Это так невероятно…

Тем временем до слуха офицеров донеслись орудийные залпы. Лицо Куперена стало мрачным.

– Они уже в городе! Прикажите разобрать мост и выставьте как можно больше солдат на башнях. Если силы русских велики – бежать бессмысленно. Где ваши повозки?

– Господин полковник, они в смежном дворике, а лошади в подземной конюшне.

– Хорошо! Все тридцать фур, что прибыли со мной, поставьте на площади перед дворцом. Есть ли здесь кто-либо из хозяев крепости?

– В данный момент, господин полковник, за хозяина – комендант…

– Пусть явится ко мне тотчас!

В отсутствие владельцев Несвижского дворца Радзивиллов всю власть в нем осуществлял комендант крепости Бургельский. Слушая теперь свалившегося на его голову, как с небес, Куперена, он еле сдерживал возмущение – француз вел себя в высшей степени надменно:

– В данных обстоятельствах, господин комендант, мои приказания для вас – закон! Возможно, скоро здесь будут русские. Но – клянусь честью! – они ворвутся в крепость лишь в том случае, если в живых не останется ни одного из моих солдат!

Быстро обойдя территорию крепости, Куперен нашел фуры с подарками императора, предназначавшимися пани Валевской. Затем приказал коменданту проводить его во дворец, еще надеясь на какое-то чудо, которое может спасти от русских злополучные трофеи Наполеона…

Ружейная пальба, разрывы гранат, крики “ура!” – все это внезапно нарушило тишину дворцового парадного зала. Куперен подбежал к окну…

Положение осажденных в крепости французов было безвыходным. Подступившая к ней русская кавалерия в ожидании саперов обстреливала дворец из легкого стрелкового оружия. Между тем Бургельский понял, что прибывший вместе с грозным французом груз имеет исключительную ценность. Иначе зачем весь этот переполох?

Несмотря на опасность, Куперен был внешне спокоен.

– Господин Бургельский, я могу лишь сожалеть, что пути наши пересеклись так неожиданно. Я не имел намерения стать причиной ваших несчастий. Но я солдат и не могу не выполнить возложенного на меня приказа. Русские ворвутся сюда не раньше, чем я буду мертв!

– Прекрасно понимаю вас, господин полковник… Но чем я могу вам помочь? Наш дворец… добро… Оно нажито веками. Что скажет пан Доминик?! Он ушел на Москву вместе с вашим императором. Боже благословенный, каково ему там сейчас! – Бургельский заломил в отчаянии руки. – Пан полковник, я решился… у меня нет иного выхода… – Комендант перешел на шепот. – Да, пан полковник, этот час настал. Я открою вам тайну, которую знали только двое: мой старый хозяин и я. Умирая, старый пан завещал мне ее как святыню. О, это жуткая история! Когда-то Несвиж был сущей Меккой для иезуитов…

Похоже, комендант испугался, что сказал лишнее, и поспешил увести разговор в сторону.

– Какой беспечностью с моей стороны было впустить в крепость пана Шеридана! Кто мог знать, что враг рядом? Пан полковник, ваш обоз…

– Этот обоз, Бургельский, принадлежит императору Франции!

– Тем более, пан полковник, тем более… Нам надо спешить! Если русские взломают ворота, будет поздно…

Бургельский сбросил с плеч кашемировый халат и решительно направился к стоявшему в парадном зале камину. Под его карнизом в зверином оскале застыли две бронзовые львиные морды. В зубах у них были бронзовые же кольца. На глазах у удивленного полковника Бургельский повернул одно за другим оба кольца… Верхняя часть камина стала отделяться от стены, в то время как нижняя медленно уходила под пол. Из отверстия на Куперена повеяло сыростью и холодом. Сняв со стены факел, Бургельский зажег его и пригласил полковника следовать за собой в подземелье…

Оно заканчивалось просторным помещением. Справа Куперен заметил окованную свинцовыми полосами задвижку.

– Это старый люк, пан полковник, – пояснил комендант. – В прежние времена подвал сообщался с улицей… Туннель выходил на поверхность в том месте, где сейчас находится каскад прудов.

– Значит, хода отсюда наружу нет?

– Нет, пан полковник.

– Зачем тогда было устраивать этот лаз?

– В прошлом он не раз выручал жителей крепости… Позже кому-то пришла мысль соорудить за крепостным валом пруды, как это стало модным в русских усадьбах. Пришлось сделать плотину на Уше, а здесь поставить заслонку, чтобы вода не затопила подвал. Но заслонку можно поднять…

– Где же лебедка?

– Мы прошли мимо нее. Это двумя маршами выше…

– Прекрасно, Бургельский! Будьте уверены: император не оставит вас без милости, когда узнает, каким чудом нам удалось спасти его груз. А где хозяйка дворца? Разве ее тоже нет?

– Пани с паненкой в Берлине… Они гостят у пана Антония – брата моего хозяина. О, он очень талантливый человек! Вы, может быть, слышали, что сам великий Гёте поручил ему писать музыку к “Фаусту”?

– Я рад, Бургельский, что вы служите таким достойным господам. Однако время не терпит! Надо перенести в подземелье все вещи с повозок, которые стоят на площади. Я думаю, ваша прислуга справится с этой задачей не хуже моих солдат?

– Ни в коем случае, пан полковник! Никто, кроме нас с вами, не должен знать тайну подземелья.

Куперен резко схватил коменданта за плечо.

– Вы, верно, забыли, что солдаты великой Франции предпочитают умирать в честном бою… Я не хуже вас понимаю, что живых свидетелей нашей тайны быть не может. И все же мои люди умрут за императора на крепостных стенах! Пан Бургельские, ваши слуги – истые католики, не так ли? Чем скорее они свидятся с богом, тем быстрее исполнится для них желанная благодать. Я уверен, всевышний воздаст им по заслугам!

Вскоре челядь пана Доминика начала перетаскивать в подземелье ящики с награбленными в Москве трофеями. По приказу Куперена щели в ящиках и бочках заливали воском. Для эта цели расплавили и пустили в дело стоявшие в зале восковые фигуры польских вельмож и королей. Бургельский распорядился также перенести в подземелье наиболее ценное имущество пана Доминика. В том числе серебряные фигуры апостолов…

Сильнейший взрыв потряс стены крепости. В окнах дворца лопались стекла, на ореховый паркет сыпалась с потолка лепнина. Выстрелы звучали совсем рядом: русские солдаты проникли во внутренние покои дворца. В воздухе висели пыль и дым. Один за другим падали сраженные пулями французы…

Эхо взрыва донеслось до слуха коменданта.

– Пан полковник, они уже здесь…

– Спокойно, Бургельский! Велите вашим слугам спуститься в подземелье. Я буду у решетки… Как только они окажутся по другую ее сторону, я закрою дверь.

Несчастные слуги исполнили приказ коменданта, полагая, что тем самым обретают в подземелье спасительное укрытие от русских солдат. Тем временем с помощью лебедки Куперен поднял задвижку… Вода хлынула в подвал, одну за другой накрывая ступени каменной лестницы. Все еще слышны были крики тонущих, когда в подземелье стало вдруг темно.

– Бургельский, где вы? – Куперен кинулся вверх – туда, где только что стоял комендант. Перед ним была глухая стена.

– Проклятый поляк! Он решил похоронить меня вместе со своей челядью и сохранить тайну дьявольского подземелья!

Командир казачьего отряда въехал на территорию крепости, когда сражение между русскими и оборонявшими ее французами подходило к концу. Казачий полковник продиктовал срочную депешу в штаб армии, но ни словом не обмолвился о канувшем как в воду обозе. Он сомневался, что обоз вообще существовал, хотя на площади перед дворцом стояли пустые повозки. Его не разубедило даже то, что молодой ротмистр обнаружил на одной из фур, что стояла в смежном с дворцовой площадью дворике, кованый сундучок, который впопыхах слуги пана Доминика не успели перетащить во дворец. В том сундучке вперемежку с нитями жемчуга и золотом лежали серебряные табакерки, медальоны и даже обломок архиерейского посоха, усыпанный бриллиантами, а также много другой золотой и серебряной мелочи.

Однако больше ничего обнаружено не было, и полковник сказал ротмистру:

– Не кажется ли тебе, что бедняга Винценгероде сделал из мухи слона? Три недели плена вполне могли помутить его разум. Опиши, дружок, все, что есть в сундуке, да представь мне! А что говорит по этому случаю комендант?

– Он утверждает, что обоз точно существовал, но что в нем везли фураж. Куда и откуда, толком объяснить не может. Советует обратиться за разъяснениями к полковнику Шеридану.

– Хм! Но ведь он убит вами в перестрелке…

– Так точно.

– А ну, ротмистр, давай сюда эту бестию!

Ничего вразумительного хитрый комендант, однако, не сообщил.

Три дня спустя адмирал Чичагов лично осмотрел захваченные в Несвиже драгоценности, предназначавшиеся любовнице Наполеона Марии Валевской. Корпусной казначей оценил их в миллион рублей серебром. Между тем Чичагову донесли, что возле Муровщины русскими войсками отбит обоз Доминика Радзивилла с награбленными в Москве ценностями, которые пан Доминик спешил доставить в свое имение в Несвиже. Узнав об этом, адмирал страшно разгневался:

– Черт возьми! Екатерина совершила роковую ошибку, милостиво простив его отца… У нее было слишком пристрастное отношение к полякам!

Вскоре в Петербург ушло письмо, в котором Чичагов информировал Александра I о реквизированном обозе пана Доминика. Адмирал сообщал императору, что он учредил особую комиссию для того, чтобы определить, какая часть имущества несвижского имения. Радзивилла может быть изъята в Российскую казну для возмещения ущерба, нанесенного ей пребыванием пана Доминика в Москве. Сундук с драгоценностями был отправлен в Бобруйск до особого указа из Петербурга.

На пятый день после описанных выше событий жена Бургельского разбудила его среди ночи:

– Вставайте же! – сказала она громко, после чего прошептала ему что-то на ухо.

– Ты с ума сошла! Бургельский вскочил с постели. – Где он?

– На кухне. Три дня ничего не ел…

В полуподвале, где располагалась дворцовая кухня, какой-то человек жадно поглощал холодный ужин. Это был телохранитель пана Доминика – Скабневич, чудом спасшийся вместе с хозяином после боя у Муровщины.

– Боже, на кого вы похожи, Людвиг! Где князь? – спросил Бургельский.

– Лучше не спрашивайте… Мы попали в такой жернов… Положение Бонапарта аховое. Или он переправится через Березину, или… Хозяин послал меня сюда, чтобы узнать, каково положение в крепости и цело ли имущество, оставленное им на ваше попечение? Боже, какая кара… Мы везли сюда кучу добра… Все отбито русскими…

Бургельский перебил Скабневича:

– Послушайте, Людвиг! Вам нельзя оставаться здесь долго, Пейте и ешьте, покуда я пишу князю записку… Передайте ему на словах, что я денно и нощно молюсь о его здоровье.

Утром в окрестностях Несвижа конный дозор русских остановил подозрительного всадника. У него нашли записку Бургельского к Доминику Радзивиллу, содержание которой было тотчас передано начальнику Несвижского гарнизона. В записке говорилось, что созванная Чичаговым комиссия реквизировала имущество Несвижской крепости, однако: “…многое, дорогой князь, я успел припрятать так, что вряд ли кто и сыщет. Я имею в виду шестьдесят пудов столового серебра, то серебряное чудо, что всегда было вашей гордостью, и еще много такого, о чем сам не имею пока ясного представления, но знаю с очевидностью, что цены немалой.

Ваш навсегда, Бургельский”.

Самонадеянный комендант гарнизона не посчитал нужным уведомить Чичагова о записке Бургельского и употребил все усилия на поиски указанного в этой записке имущества Радзивиллов, но безуспешно. Комендант Несвижской крепости стойко перенес пристрастные допросы, но тайны подземелья не выдал. Разъяренный командир драгунов приказал расстрелять его вметете с пойманным телохранителем пана Доминика у крепостной стены.

Бобр, 12 ноября 1812 г.

Приказ Бонапарта уничтожать частные обозы, а высвобождавшихся из-под них лошадей отдавать артиллеристам под пушки выполнялся из рук вон плохо. Отряды военной жандармерии первыми нарушали этот приказ, поддаваясь искушению заработать несколько золотых с каждой частной повозки, и намеренно исключали их из числа тех, что подлежали уничтожению. Тем самым они выносили алчным держателям сокровищ смертный приговор: несчастные лишались главного своего преимущества – скорости…

Бессонница снова мучила Наполеона, но на этот раз она была кстати: он ждал ночного посетителя. Император вышагивал по комнате. Он дал выход охватившему его раздражению:

– Проклятая страна! Кажется, Коленкур был прав, отговаривая меня идти на Москву. Что ж, история отведет ему роль пророка…

– Ваше величество, прибыл генерал Гранье! – Плечи дежурного офицера были белы от снега.

– Пусть войдет. Ко мне никого не пускать – даже особых курьеров!

Едва Гранье переступил порог комнаты, Наполеон шагнул ему навстречу, держа на вытянутых руках свою шпагу.

– Возьмите, генерал, вы заслужили ее! Время показало, что я сделал верный выбор, доверив вам важное поручение. Эта шпага будет залогом нашей будущей дружбы. К сожалению, дорогой Гаспар, от Куперена нет никаких известий. Если он погиб, то вы и я остаемся единственными, кто знает семлевскую тайну. Я не хочу расширять круг людей, знакомых с ней. Надеюсь все же, что посланные с Купереном трофеи избегнут плачевной участи. Иначе это стало бы настоящей трагедией для Франции! Думаю, вы понимаете, что как только русские завладеют трофеями, у них будет предлог потребовать от Парижа контрибуцию, грозящую опустошением подвалов Тюильри, где хранится триста восемьдесят миллионов моих франков. Я знаю, как это делается! Я сам разорял музеи Венеции и Рима, вытурив оттуда австрийцев.

Наполеон подошел к карте. Взгляд его упал на местность, отмеченную синим флажком:

– Кажется, барон, я был прав, приказав вам спрятать тут некоторые из моих бумаг. Таким образом, семлевская легенда отчасти все-таки справедлива. Сегодня эти документы лишь бумаги, а завтра – сама история. Вряд ли я доживу до того дня, когда смогу воспользоваться ими. Поэтому заклинаю вас, дорогой друг, достать и сохранить их для потомков! Я знаю, вы переживете меня. К сожалению, все оставшиеся документы канцелярии я буду вынужден приказать сжечь.

– Ваше величество, но у вас есть еще достаточно войск, чтобы защитить канцелярию…

– Дорогой друг, на их долю хватит имущества Главной квартиры и казны. Говоря откровенно, вряд ли мы найдем брешь в кольце окружения. Советую вам надеть кирасу и не снимать ее, покуда мы не оставим пределов России.

Худшие опасения императора могли оправдаться, не помоги ему случай. Удачно переправившись через Березину у деревни Студенки, Наполеон пожалел, что поспешил уничтожить оставшиеся документы канцелярии, но последующие события показали, что у него не было выбора. Близ Вильно французы потеряли последние пушки и те повозки с награбленным добром, что благополучно пережили все тяготы пути по Смоленской дороге.

Вильно, 12 декабря 1812 г.

Время для появления в армии было выбрано Александром I весьма удачно; накануне дня его рождения. В разгар торжественного обеда, устроенного в честь тридцатипятилетия императора, окна домов дребезжали от праздничной канонады. Прервав поздравительные славословия, Александр сказал:

– Господа! Вот оказия… Пока добирался к армии, не выходила у меня из головы басня нашего знаменитого пиита Крылова, в коей все мы узнали нашего досточтимого князя: “…с волками иначе не делать мировой…” Именно, господа: до полного снятия шкуры. Европа ждет от нас этого, и наш долг вызволить ее из лап варвара! Что скажете на сей счет, Михайла Ларионович?

Кутузов не спеша дожевал кусок жареного мяса и только после этого ответил:

– Не надорваться бы, ваше величество… Столь быстрый марш от Москвы до Вильно и весьма плохо устроенное снабжение армии магазинами, которое обещалось, однако, быть отменным, сделало наше воинство мало отличимым от неприятельского. Кроме, разумеется, духа. На чем единственно и держимся. Из дальних губерний вряд ли скоро устроится пополнение, а необученных резервистов пускать в Европу опасно, да и противно нашей славе. Отдых, ваше величество, нужен одинаково маршалам и рядовым. Что до врага, то с ним будет покончено, я не сомневаюсь!

Александр решил уйти от болезненной для его самолюбия темы:

– А что, князь, истинны ли слухи, будто француз увез в Париж награбленное в Москве и ее уездах добро?

– Думаю, ваше величество, что церквам и монастырям многое будет возвращено. Порукой тому сообщения, доставляемые мне командирами частей… Однако ничто не восполнит пепла пожарищ, в коих сгорели богатства, нажитые нами в прежние времена. Здесь, в Вильно, брошено Бонапартом много повозок. Найденные в них вещи прекрасны мастерством и велики ценой. Сдается мне, однако, что это не полная мера того, что хотели бы мы видеть и что составляло обоз самого Бонапарта. Знаю наверняка одно: ни сам он, ни его маршалы не сумели вывезти из России главную свою добычу! Может быть, время прояснит сей предмет, остающийся загадкой по горячности событий и скоротечности прошедших дней?

– Ростопчин уверяет меня, что спас все сокровища Кремля… Но, кажется, его более тревожили настроения московской черни, нежели Бонапартова рать. Все идет к тому, что Ростопчину придется пожизненно носить на себе “крест” поджигателя…

Вечером того же дня, на балу, устроенном в честь императора, капитан Хмельницкий напомнил Милорадовичу о сокрытых в Семлевском болоте трофеях Бонапарта. Он надеялся, что прославленный генерал доложит об этом самому царю. Выслушав Хмельницкого, Милорадович дружески похлопал его по плечу и сказал: