Текст книги "Очаги сопротивления"

Автор книги: Уильям Сандерс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

Снова старик

«Вот он, – подумал 318-й, – комичный удар судьбы, последний по счету. В конце концов есть Бог, и есть ад, а я, как-то сам того не ведая, умер и плачу теперь за свои грехи. Видно, грешил при жизни крепко».

Через стол напротив сидел доктор Чарлз Андервуд Фарлей, некогда замзавкафедрой патологии в заведении, о котором 318-й благополучно утратил память вот уж сколько лет назад. Доктор пригладил напрочь отсутствующие на рябой от возраста лысине волосы и печально произнес:

– Бог ты мой, как летит время. Казалось, совсем еще недавно все мы работали в одной институтской команде… В каком, кстати, это было году? Когда вы, гм… Уволились?

318-й смерил собеседника тяжелым взором. Это уж в самом деле слишком.

– А вы ничуть не изменились, правда, Фарлей? Никогда не говорите напрямик, все экивоками да эвфемизмами. К черту такое увольнение, – заявил он односложно. – И вас к черту!

– Я, безусловно, имею представление, – натянуто произнес Фарлей, – только что…

– Господи, да изъясняйтесь вы точнее! Что я был арестован, а еще точнее похищен, тайно и без всякого ордера на арест, еще задолго до того, как так называемая Администрация придала таким процедурам хотя бы намек на легальность. Вы и тогда обо всем догадывались, и знали, за что. Думаете, я не вычислил, кто меня подсидел?

– У вас нет основания намекать, что это был я!

– «Я – головка от…» Обнажим лысину у фактов, да простится это выражение нам обоим. О вас я наслышан с самой аспирантуры, когда вы стальным жалом ловко искореняли крамолу, но умудрились-таки отвертеться, когда пошла обратная волна и охота на ведьм была предана анафеме. Помнится мне также и то время, когда вы украли у своих сокурсников исследовательскую работу и опубликовали ее как собственную. Знаете как мы вас меж собой называли? Чак…

Фарлей сухо поджал губы.

– Не вижу, с какой стати нам обмениваться личными оскорблениями.

– Вы знаете, что в завкафедрой вас продвинули, образно говоря, только через мой труп? Кстати, как вас наградили за то, что вы меня предали – назначили в конце концов на мою должность?

– Знаете ли, – даже с поспешностью сказал Фарлей, – должность эту занял доктор Батлер, протеже Джонса Хопкинса.

318-й позволил себе паскудный смешок.

– Ой, да неужто? И так оно у нас всегда? Цепочечка помощников «таких-то» и ассистентов «сяких-то». Просто прирожденный лакей… Я это скажу вашим новым владельцам и хозяевам, чтоб знали, на кого купились.

Однако Фарлей полностью овладел собой, и 318-й знал, что забаве конец. Непроницаемое «я» Фарлея опустилось подобно железному занавесу; ох, как великолепно известен был 318-му этот вид превосходства и гуттаперчевой терпимости. «Да и в конце концов, кто такой сейчас он, и кто такой я? – подумал 318-й. – Безусловно, ему суждено смеяться последним».

Шел третий день пребывания 318-го в Лагере 351. Из Блэктэйл Спрингс его доставили на скоростном авто с двумя вооруженными охранниками и с эскортом мотоциклистов. Единственным пассажиром еще был Гловер.

Самого лагеря он толком пока и не видел. Его прогнали коридорами большого здания без окон, составлявшего, похоже, основной компонент «лагеря», и заперли в небольшой, но очень даже комфортной камере. Объяснять что-либо или отвечать на вопросы Гловер отказался.

Следующий день прошел в череде кабинетов и смотровых, где всякого рода застольные чинуши заполняли бланки, а взвод одетых в белое врачей и санитаров устроил ему самый что ни на есть скрупулезный в жизни медосмотр. И у всех были ничего не выражавшие, однотипные лица, словно вырезанные из бумаги по государственному трафарету. Гловер куда-то исчез вообще.

Не было никакого, в сущности, контакта с другими заключенными. Один раз, переходя из кабинета в кабинет, он увидел в коридоре на некотором расстоянии нескольких человек, как оказалось, под охраной; все они были добросовестно обриты наголо и носили длинные оранжевые мантии, как какие-то буддистские монахи. Но приглядеться 318-му не дали, и стало ясно, что отделяют его намеренно, с какой то целью. Ел он один, у себя в камере, причем пища была на удивление доброкачественной и сытной.

А нынче вот, поутру, его забрали из камеры и привели в этот кабинет с табличкой «ЗАМЕСТИТЕЛЬ ДИРЕКТОРА» на двери, за которой навстречу осклабилась образина Фарлея во всей своей обезьяньей постылости.

В общем-то, он и сам смотрелся не краше Фарлея; оба были одного примерно возраста, и двум сопровождающим 318-го молодым охранникам казались на одно лицо. Пара реликтов, оставшихся от прошлого… Фарлея, не исключено, выбросили б на свалку еще много лет назад, если бы не его талант к интриге. Хотя, поразмыслил 318-й, нельзя отрицать, что старый дуралей был в свое время прекрасным ученым, и до сих пор таким, видимо, остался; Гловер безусловно не из тех, кто терпел бы некомпетентность. 318-й лениво изучал висящую на стене за спиной у Фарлея схему первого этажа и прилегающих площадей, где различные детали были методично выделены цветом и помечены. Старпер – такой же бюрократ, как был, куда ни ткни.

– И как же вы дослужились до замначальника лагеря смерти, интересно?

– Ну уж, – Фарлей нарочито поморщился, блеклые глазки за стеклышками очков водянисто блеснули. – Такой, как вы, интеллектуал, а повторяет сплетни и чужую пропаганду, просто удивительно.

Фарлей снял свои очки без оправы и неуклюже вытер их о полу длинного лабораторного халата. Жест чисто машинальный, от нервозности; 318-й припомнил: коллега так по нескольку пар очков ломал в году. – Какие бы россказни вы не слышали, это не исправительное учреждение, или какая-нибудь в этом духе ерунда. Это центр исследований.

Слово это он произнес так истово, что 318-й подумал: сейчас перекрестится.

– Мы ученые, а не каратели, – продолжал он. – Что бы эти люди ни содеяли, виновны они или нет, осудило их общество или нет, все это не наша забота. В отличие от вас, – подчеркнуто сказал он, – я – извечно лояльный подданный официально назначенного правительства своего государства. Но вы безусловно согласитесь, что для этих людей лучше, по крайней мере, выполнить свой последний долг перед обществом, послужить человеческому знанию…

– Ага, – кивнул 318-й, не меняясь в лице. – Зубы тоже как-то используете? А насчет мыла как?

– Что? – В глазах у Фарлея мелькнула секундная растерянность.

– Да мыла, знаете ли. После того, как дело уже сделано. Что-то наподобие переработки, позволяет сократить накладные расходы. Потом еще, в свое время, выгодно было изготавливать эдакие оригинальные абажуры…

Теперь до Фарлея дошло.

– Я не считаю это хорошим вкусом, 318-й. – Он впервые упомянул номер. – Знаете, я специально воспользовался отсутствием директора, чтобы организовать эту встречу; директор сегодня, кстати, находится на совещании у президента Соединенных Штатов, если это вам о чем-то говорит…

Перед мысленным взором 318-го возник Гловер, беседующий с президентом. Господи, вот что значит быть мухой на стене! Да уж, эти двое крылышки пооборвут.

– Мне хотелось с вами переговорить, – сказал Фарлей, – ведь мы в конце концов бывшие коллеги, и вам здесь с нами работать на постоянной основе. Однако, если вы находите эту беседу скучной или неэтичной… – Он завел ладонь над пупырышками кнопок на столе.

– Нет, что вы. – 318-му вовсе не хотелось торопить события, если еще можно было протянуть время. – Прошу, продолжайте. Вводите дальше в курс дела.

– Да, так вот, как я сказал, использование добровольцев в медицинских экспериментах вещь едва ли новая, не так ли? Как вы помните, многие из старшекурсников участвовали в них как подопытные, чтобы заработать деньжат. И, разумеется, общественность всегда рукоплескала программам, в которых бывали задействованы заключенные и дементные, редко задаваясь вопросом, понимают ли подопытные, на что идут, и насколько добровольно они это делают. – Фарлей подался вперед. – Так вот это просто продолжение аналогичной концепции.

Самое худшее, подумал 318-й, это что он даже не сумасшедший, а просто холуй-карьерист с одной стороны и прилежный робот с другой, совершенно без человеческого естества где-либо посредине. Кучка таких, как он, на скамье подсудимых в Нюрнберге совершенно не представляла, что же они такого сделали плохого; и, несомненно, любая кровавая свистопляска в истории крутилась на колесах, где подшипниками – все эти Фарлеи в совокупности. Еще одна личина чудовища, да еще и нос рябой…

Фарлей к этому времени вылез из кресла, возбужденно жестикулируя веснушчатыми руками.

– Да, скажу вам, дружище, это большой размах – то, чем мы здесь занимаемся; вам и представить сложно, какой. Если б я только мог вам сказать – но директор на этот счет оставил строгие указания; по определенной причине он хочет инструктировать вас сам, когда вернется. Тем не менее, я могу говорить, что мы в стенах этого здания уже смоделировали научную историю, множество раз. Хотя, разумеется, – добавил он с коротким смешком, – вряд ли можно называть словом «история» то, что еще не опубликовано. Секретность здесь беспрецедентна.

– Думается, мне придется постигать все заново (разыграй из себя покорного к[>етина, посмотри, развяжет ли собственное тщеславие Фарлею рот, с приказами или без). Вся моя прежняя работа, несомненно, безнадежно устарела. Уж и не знаю, как мне удастся нагнать.

– В какой-то степени, пожалуй, да, – морщины Фарлея изогнулись, вероятно, в выражение тихой гордости. – Но вы, я уверен, освоитесь достаточно быстро. Вы вливаетесь к нам на небывало важном этапе программы. Нам бы еще улучшить поставку подопытного материала… Представляете, по всей стране в центрах заключения сосредоточен потенциальный материал, сидящий без пользы и без дела…

– Потрясающе, – выдавил 318-й. Где-то в животе у него начинал взрастать тяжелый, черный гнев.

Фарлей издал некое подобие смущенного смешка.

– Конечно, можно понять ваши ощущения. Я понимаю, вы можете испытывать некоторое недовольство, тем не менее, ошибка теперь устранена, и об этом можно позабыть.

Фарлей поднялся, сутулый старичок в не по размеру большом лабораторном халате.

– Пойдемте-ка. Я покажу вам кое-что из оборудования.

Двое молодых андроидов с пистолетами в кобурах и до блеска надраенных ботинках резко застыли навытяжку, завидев выходящих из кабинета Фарлея и 318-го.

– Господа, – кивнул Фарлей с довольным видом, – я так понимаю, вам вменяется сопровождать этого человека по всему пути следования, даже когда он со мной?

– Так точно, сэр. Личное указание мистера Гловера, – откликнулся детина с лычками старшего охранника. Напарник ограничился кивком.

– Так что приказ есть приказ? – Фарлей пошел впереди.

Оставив позади добрую дюжину коридоров, он остановился возле двери, на которой красной эмалью значилось «Д-4».

– Ну вот, пришли.

– Сэр, мы будем снаружи, – сообщил старший.

– Безусловно. Красный сектор, – объяснил Фарлей 318-му, открывая дверь. – Службе безопасности вход воспрещен, если только нет прямого указания. Здесь у нас хранится лабораторное оборудование во избежание загрязнения.

Когда дверь за ними закрылась, он добавил:

– Кроме того, говоря откровенно, не всем нам по нраву выполнять филигранную работу, когда в шею дышит громила в форме.

Они теперь находились в большой, залитой светом лаборатории, оснащенной обычной утварью: черные столы, полки с поблескивающим стеклом, стояки с фаянсовым верхом, на которых громоздятся весы, емкости с химикатами и прочий антураж. Оснащение, несомненно, хорошее, хотя ничего такого особо выдающегося 318-му на глаза не попалось; помещение по большей части мало чем отличалось от лабораторного класса какого-нибудь медицинского училища. Помимо них в лаборатории никого не было, если не считать больших клеток с животными у дальней стены.

– Я хотел, чтобы вы это увидели, в связи с вашими недавними словами. Видите, у нас не всегда в подопытных человеческий материал. – Фарлей указал в сторону клетки, где беспокойно сновали крупные макаки-резусы. – Поставка ограничена, поэтому есть эксперименты, где в человеческом материале нет необходимости. Так что, если на то пошло, нас не обвинишь в отсутствии гуманности.

Пара молодых шимпанзе тоскливо заводила глаза, словно оспаривая его последнее утверждение. 318-й посмотрел на них задумчиво.

– У нас есть очень хорошая договоренность с южноафриканским правительством, – делился Фарлей, – по которому они снабжают нас животными. Южноафриканцев живо интересуют отдельные аспекты нашей программы, хотя, конечно, большая часть работы не подлежит разглашению даже ближайшим нашим союзникам. Вы обратите внимание, – продолжал он, проходя мимо 318-го к ближайшему столу, – что это оборудование имеет последние…

Микроскоп был отменный, «Бауш & Ломб» – жаль поганить такой прибор, но он очень хорошо вписался в допущенную Фарлеем паузу, и увесистое металлическое основание крепко долбануло Фарлея по лысому темени. 318-й, подхватив тощее тело при падении, аккуратно опустил его на пол. «Силы в сравнении с прежним поубавилось, – подумал он отрешенно, – а у моего достойного коллеги череп с годами, видать, утратил прочность, да и знание анатомии вон как сгодилось. Sic transit flunki».

На лацкане халата у Фарлея крепился пластиковый значок размером с игральную карту, и 318-й изучил на нем фотографию. Старики, решил он, во многом схожи друг с другом, если оба тощие и одного примерно роста. Во всяком случае, никто к ним толком не приглядывается. Уж очень унылый вид.

Раздеть Фарлея было делом несложным, хотя не мешало бы старому дуралею мыться почаще. Взгляд за этим занятием случайно упал на крупную панель из нержавеющей стали в дальней стене; подойдя, 318-й прочел надпись: «МУСОРОПРОВОД». Стоило потянуть хромированную рукоять, и панель на мощных пружинах приподнялась, обнажив черный зев трубы, идущей почти вертикально вниз. Из шахты исходило чуть слышное гудение, и можно было с уверенностью утверждать, что воздух там дышит жаром. Наверняка эффективное средство избавления от всяких ненужных остатков, таких, как трупы и их составляющие. Спору нет, ума палата у этих людей. Вот уж воистину современное приспособление.

Фарлей ушел в шахту ногами вперед и исчез без звука. Снизу ничего не послышалось, так что процесс, судя по всему, был во многом автоматизирован. Туда же последовала одежда самого 318-го. Быстро облачившись в одеяние Фарлея со значком «Заместитель Директора», 318-й приспособил у себя на носу очочки без оправы, так чтобы смотреть поверх – он попробовал и быстро убедился, что сквозь линзы смотреть очень сложно – и приблизился к клеткам. Макаки и шимпанзе безмолвно наблюдали, как он открывает клетку.

– Ну-ка выходите, братья и сестры. Пора поразвлечься!

В конечном итоге ему пришлось накренить клетки и потыкать их обитателей стальной линейкой, чтобы вызволить наружу. Очутившись же на воле, животные впали в радостное неистовство, и принялись сигать от стола к столу, раскачиваться на лампах и верещать друг другу что-то непотребное. Двое шимпанзе принялись с истерическим уханьем швырять об пол мотки резиновых трубок. Бутылек из пирекс-стекла, пролетев через лабораторию, закончил свое существование, грохнувшись о противоположную стену; за ним отправилась в полет чашка Петри.

– Абитура, – пробормотал себе под нос 318-й, – и открыл дверь в коридор.

Двое охранников вскочили навытяжку с пристыженным видом, старший пытался укрыть в ладони тлеющую сигарету.

318-й не дал им времени оправиться. – А ну быстро! – вякнул он сиплым фальцетом, довольно удачно имитируя голос Фарлея. – Животные вырвались из клетки. Помогите нам там.

Те послушно ринулись в лабораторию и остановились, таращась на шустро снующих макак-резусов и бесчинствующих шимпанзе, обнаживших на вошедших длинные неровные зубы. Старший охранник нервно стиснул ручку пистолета. По выражению физиономий обоих, налицо была ситуация, никак не предусмотренная инструкциями Управления.

318-й, стоя вполоборота, пришел на помощь:

– Делайте, парни, что хотите, только чтоб они не выскочили из комнаты, и ни в коем случае не калечить. Я пошел за подмогой.

Закрывая за собой дверь, он подумал, сколько у тех уйдет времени осмыслить, куда же делся второй старик. Если у них вообще на это хватит ума. Докладывать о происшедшем сходу они, может, и не будут; не то место, чтобы трепать языком, пока начальство само не спросит. А на гигантов мысли эти двое походят не очень. Дни уйдут, подумал 318-й умиротворенно, прежде чем у них все это окончательно утрясется в мозгах.

Найти выход из здания оказалось на удивление просто. Он наполовину подсознательно запомнил схему на стене в кабинете у Фарлея – память старой кабинетной крысы вновь обострилась, причем как нельзя кстати. Никто не заговаривал и не смотрел на старика, ковыляющего непринужденной походкой к выходу (еще, видать, одна отличительная черта Фарлея: такой вусмерть старый зануда, что никто и разговор не пытается затевать). Двое немолодых дежурных привратников у дверей уважительно сделали руки по швам, а один – прирожденный лизоблюд – еще и открыл дверь.

– Благодарю, молодой человек, – вежливо подал голос 318-й. – Продолжайте дежурство.

Стоянка машин впечатляла своими размерами; очевидно, у персонала Лагеря 351 напряженки в снабжении бензином не было. 318-го на миг охватило отчаяние, но тут он заметил поблескивающий на солнце черный «Корвет» на площадке с надписью «Закреплено за Зам. Директора». «Фарлей, хрен ты эдакий, – подумал с симпатией 318-й, – никогда ведь в жизни не имел ничего подобного, но ведь надо было заявить о себе громогласно, как же иначе?» Даже наклейка была за ветровым стеклом, что Фарлей состоит в Клубе Классических Спортивных Автомобилей Калифорнии, одной из самых исключительных организаций в стране – при нынешних талонах на бензин и ограничениях на транспортные средства.

Третий ключ на кольце из брючного кармана Фарлея подошел к прорези в дверной ручке. Дав двигателю слегка разогреться, 318-й осторожно подал автомобиль назад и стал выезжать, беспокоясь, что машину ведет аккуратнее, чем сам Фарлей – надежда лишь на то, что годы в тюрьме повыветрили опыт до разумных пределов.

Однако сноровка вернулась достаточно быстро, стоило выехать за металлические ворота в обрамлении проволочного забора (часовые поспешно отдали честь) и пуститься по широкой дороге через пустыню, набирая скорость и глядя в зеркальце, как исчезают постепенно за первой возвышенностью забор из колючей проволоки и массивные серые здания. Тянуло откинуть голову и взвыть, но не хватало дыхания.

Джудит и Ховик

Утром Джудит набрала номер Костелло, и когда тот снял трубку, спросила:

– Лэрри?

Последовала пауза, около секунды, затем тот отозвался:

– Вы не туда попали, никакого Лэрри здесь нет, – и повесил трубку.

Джудит отставила телефон и, повернувшись, увидела, как сидевший через стол от нее Ховик широко улыбается.

– Шифр, – заметил он саркастически. – Надо же, какие причиндалы!

Джудит почувствовала, что слегка краснеет.

– Для вас, может, звучит глупо, – воскликнула она с несколько излишней запальчивостью, – но нам приходится соблюдать осторожность. Вон ведь вы как к нам вломились, может, за вами след, как за мастодонтом.

– Если б они меня до самого места пасли, – рассудил Ховик, – какого им тогда черта выделываться, сидеть у вас на телефоне?

– С тем, может, чтобы загрести побольше народу. Им же теперь не нужно заботиться ни о пленке, ни о микрофонах – у них под контролем вся телефонная служба, могут просто слушать. «Почему, – раздраженно думала она, – этот человек, стоит с ним заговорить, заставляет меня нервно щебетать?»

Ховик внезапно рассмеялся.

– Я знал одного мужика в Рено – кочевал на мотоцикле со стаей, так вот он говорил, фараонам телефоны прослушивать – просто зря время терять. Разговаривают двое, говорит, и все равно, когда за кем-то след, в конце концов один из них так или иначе [исколется. Или друг на друга окрысятся, или кому-то сунут в лапу, или фараоны сами сумеют упасть на хвост – что-то все равно будет. Даже Иисус Христос, говорил он, не смог набрать двенадцать парней, чтобы один в конце не оказался стукачом.

– В этом что-то есть, – согласилась она. – Потому мы и пытаемся устроить все так, чтобы никто из нас больше двоих-троих не знал.

– Да нет, я ничего, – воскликнул Ховик поспешно. – Слушай, раз уж вы мне помогаете, мое ли дело соваться, какие там у вас секретные рукопожатия и черные гвоздики! Эго ваша богадельня, и вы в ней распоряжаетесь.

Джудит, обойдя стол, села возле Ховика.

– Но ведь вы же не из наших. Мне постоянно приходится себе об этом напоминать.

Ховик занят был тем, что закуривал одну из ее сигарет, которые брал без спроса, как и все остальное. Впрочем, не все: ночью он спал на кушетке, и даже храпа не доносилось в двери малюсенькой спаленки; и пока не допустил ничего, что можно было бы истолковать как «подкат». В некотором смысле это ее даже слегка раздражало, несмотря на облегчение.

Он, выдыхая дым, покачал головой.

– При чем здесь «из наших», «не из наших»? Что такое «наш»? Все, что я знаю, это что вы просто одна малышка, к которой мне советовал подгрести парень-подельщик. Вся эта шпионская галиматья с «неправильно набрали номер», номерами, шифрами и все такое, я об этом ни черта не знаю и знать не желаю. А если поглядеть с другой стороны, то я – никто иной, как Фрэнк Ховик, только и всего, сам от своего имени, поэтому, думаю, нам друг друга надо остерегаться.

– Пожалуйста, расскажите о Дэвиде, – попросила она.

Ховик чуть приуныл.

– Так особо и рассказывать нечего. Как я и говорил, там я его знал лишь несколько дней, а потом завертелась вся эта кутерьма, мы толком меж собой и не перекидывались. Хотя он мне был не по душе, да. Не тот, кого обычно зовут крутым парнем, но молодец, не пасует.

– Да, – Джудит кивнула, чувствуя, как глаза щиплют слезы. – В нем такое было.

– Ага, так вот я все и не пойму, что же случилось. Может, он подтянется позже, – предположил он без особой уверенности. – В общем, как я и сказал, рассказывать особо не о чем.

– Все равно расскажи. – Протянув руку, она провела Ховику по предплечью, удивив тем и себя, и его. – Ну пожалуйста, Ховик! Сколько уж месяцев прошло.

Ховик тяжело кивнул.

– Ну, ладно, ладно. Так вот, началось все, когда нас послали в наряд по рубке…

Костелло появился примерно через пару часов.

– Быстрее никак не получилось, – объяснил он Джудит.

– Опять что-то с машиной, пришлось добираться на трамвае.

Джудит заметила, что ни один из мужчин не сделал попытки обменяться рукопожатием. Ховик, так тот при стуке в дверь вынул пистолет, да так его и не убирал. В Костелло не целился, но и не убирал, поэтому, проводя мужчин на кухню, она сказала:

– Ховик, может, уберете пистолет?

Когда присели, подал голос Костелло:

– Ховик. Фрэнклин Р. Ховик.

– Ты меня откуда-то знаешь? – подозрительно покосился Ховик.

– Откуда же. Просто довелось слышать кое-что о вас за последние несколько дней. Убито пятеро людей Управления, плюс один оклендский полицейский. Уничтожен вертолет и грузовик, пропал мотоцикл, требует капитального ремонта патрульная машина. Поздравляю, – сухо произнес он.

– Спасибо, – выражение лица у Ховика было смешливым. – А ты был фараоном, – внезапно определил он. – Где-то, когда-то, но состоял-таки в фараонах.

Джудит застыла с кофейником в руках.

– О Господи, – негромко произнесла она.

Костелло, не сводя с быка напряженного взгляда, заговорил:

– Теперь вы мне скажите, откуда обо мне такие сведения. Предлагаю, в сущности, выложить все это сразу, сейчас.

– Да я так, у меня на фараонов нюх. Хотя теперь ты, в общем-то, не с ними.

– Это тоже нюх вам говорит?

– Нет, просто я прикидываю. Если б у тебя за лацканом все еще имелся какой-то значок, такого ценного кадра черта с два пускали бы сюда на явку Сопротивления. Или даже чтобы такая вот знала твой номер, тебя вычислить.

– Конечно, конечно, – невесело рассмеялся Костелло, – логично! Черт же побери! Годы себя изводишь, строишь легенду, заметаешь следы, обрезаешь ленты, по стране колесишь под фальшивыми именами, и тут какой-нибудь залетный глянет на тебя и «бац!» Боже ты мой, Иисус Христос!

Он коснулся пальцами век и слегка на них надавил, словно унимая головную боль.

– Шесть лет в армейской прокуратуре, два года следователь полиции штата в Нью-Йорке, три года в Министерстве финансов – по огнестрельному оружию, не по наркотикам, если любопытно, – и почетно выпнут в отставку одновременно с тем, как за дело взялось Управление и подменило собой все федеральные службы. Сделал вид, что не смогу пережить понижения в чине при новой системе, так что послужной мой список оказался чистым, несмотря на то, что по молодости был замечен в либерализме и соответствующей деятельности. Что до моих нынешних занятий, то если думаешь что-нибудь вынюхать, можешь со своим чертовым нюхом забрести прямехонько в преисподнюю.

Джудит была просто ошеломлена. За все свое время знакомства с Костелло она обо всем этом даже не догадывалась, и от него о подобном никогда не слышала. На Ховика она взглянула с обновленным уважением.

– Была б нужда, – отозвался Ховик безо всякой обиды. – На черта они мне! Просто смешно как-то, вот и все: я, и прошу у фараона помощи.

Костелло взглянул на него с открытой неприязнью.

– Конечно. Смешно. Слушай, бычара, я полжизни своей потратил, воюя с вашим братом, понял? А теперь вот ты гробишь людей, крушишь-ломаешь, гремишь, как не знаю кто, по всей округе так, что просто поверить невозможно, глумишься над системой безопасности и так, и сяк, а я при всем при этом должен еще тебе помогать!

Выражение лица у Ховика не изменилось, он только мигнул как-то медленно.

– Так собираешься или нет?

– Да, разумеется, – Костелло вздохнул. – В конце концов мы, бравые приверженные патриоты, не так уж много последнее время и делаем, так ведь? Почему не дать раз-другой такую возможность антиобщественному элементу? В сущности ты, пожалуй, сотворил на той неделе больше, подорвал деятельность Управления сильнее, чем все| Сопротивление за целый год. Хотя толку от этого…

– Слушайте, – вмешалась Джудит, – если вы закончили уже бить себя в грудь, могу я расспросить о Дэвиде?

Оба сверкнули на нее глазами, где читалось удивительно одинаковое выражение вины и смущения.

– Бог ты мой, прошу прощения, – спохватился Костелло. – Когда и где, Ховик, ты в последний раз его видел?

– Вчера около полудня, там, в Окленде, – Ховик назвал улицу, совершенно ничего не говорившую для Джудит. – По тому, как он говорил, я понял, он собирался сразу сюда.

Костелло почесал в затылке.

– В таком случае, смысла немного. Если только он не решил, что безопаснее будет дождаться темноты. Присядь-ка, – ласково попросил он Джудит, и когда та села, сообщил: – Прошлой ночью они взяли Дэвида. Там, в Окленде, возле того места, где он расстался с Ховиком. Влип в какую-то историю с филиппинской шпаной, а когда появилась местная полиция, то она обнаружила у Дэвида пистолет. Мы только нынче утром все это выяснили.

Это было слишком; ум у Джудит смог воспринять лишь разрозненные детали.

– Пистолет? Дэвид? – ослабевшим голосом переспросила она.

– Черт побери, – прорычал Ховик, – знал же, что надо было забрать у него ту хреновину. Он не знал, как ею пользоваться; ясно было, что только вляпается с ней.

– Из полицейского рапорта следует, – сказал Костелло, – что разницы никакой не было. Ему бы по меньшей мере сказали предъявить удостоверение личности, а у него с собой такое было? – Ховик покачал головой. – Вот видишь! Не будь у него пистолета, его, вероятно, убила бы шпана.

– Что ему теперь будет? – осведомился Ховик.

Костелло со скорбным видом пожал плечами. – Знать бы. Естественно, местная полиция доложила о нем в Управление сразу, как только выяснилось, что он в розыске как политический – это делается автоматически, в отношении же остального след у меня обрывается. Думаю, наверное, устроят ему допрос. После этого – насколько я понимаю, вас же точно везли в Лагерь 351? Из того немногого, что мне известно об этой кухне, кажется, Дэвида туда и отправят.

– Господи, – только и смог проговорить Ховик.

Джудит трясущимися руками поднесла к сигарете спичку– Ты что-нибудь узнал о Лагере 351, прежде чем сбежал? – спросила она у Ховика.

– Ни черта. Мы, естественно, так туда и не добрались. Ты слышал байки про тот лагерь? Правда, – спросил он у Костелло, – что оттуда никто живым не выходит?

– Боюсь, что так. По крайней мере, мы слышали те же самые истории, и вся наша информация их, похоже, подтверждает. – Костелло бросил взгляд на Джудит. – Извини. Ты знаешь, что мы подозреваем.

– Медицинские эксперименты, – глаза у нее были плотно закрыты, лицо мертвенно бледное. – Вивисекция людей. Ты правильно сделал, что сбежал, Ховик.

Ховик издал невнятный звук, что-то наподобие «Гхм!», идущего изнутри. Похоже, ему сделалось тошно.

– Я слышал такие истории, – сказал он, качнув головой, – но мне казалось, это просто ваша, ребята, Сопротивления работа. Пропаганда. – Он передернул плечами. – Бог ты мой, понятно теперь, почему вы всю это сволоту хотите разметелить.

Костелло по-прежнему смотрел на Джудит, не обращая внимания на Ховика.

– Прости меня, – повторил он еще раз, – хотелось бы дать тебе какую-то надежду, но…

– Нет, давайте лучше без лжи и притворства, – она, нервно ткнув, смяла сигарету в пепельнице. – Я уже с некоторых пор свыклась с мыслью, что такое может случиться.

Воцарилась долгая пауза, во время которой все избегали смотреть друг на друга.

– Ну, ладно, далыпе-то что? – подал наконец голос Ховик.

– Из города уматывать, вот что, – Костелло указал пальцем на Джудит. – То есть, и тебе тоже. Если они устроят Дэвиду допрос, а они это сделают, то выведают этот адрес. Тогда тебе конец, Джудит, нравится это тебе или нет. Не знаю, куда мы конкретно тебя отправим – в Канаду, может быть – но в городе тебе оставаться больше нельзя. А эвакуировать можно вас двоих сразу. У нас имеется место, – сказал он Ховику, – на отшибе, возле самой пустыни, куда люди отправляются, если за ними след, пока мы их не переправим. Там пока достаточно безопасно. Место в самый раз по тебе, Ховик, ни дать, ни взять – бандитский притон.

– По мне так лучше, чтобы вы от меня отвалили, – миролюбиво предложил Ховик.

– С чего бы? Ползаешь все эти годы в темноте, чтоб Сопротивление хоть как-то теплилось; тысячи наших гибнут в лагерях, сгорают на допросах Управления, а ты с дружками в это время бухаешь, ставишь все на уши, угоняешь машины, штурмуешь винные лавки – крутой да здоровый весь из себя, – и с каждой выходкой даешь властям все злее отыгрываться на простых людях. А теперь еще приходишь, чтоб тебе помогли. Господи, и у него еще духа хватает!