Текст книги "Очаги сопротивления"

Автор книги: Уильям Сандерс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

– Этот вот оранжевый балахон, – он снова ткнул карандашом, – единственное, что носят такие, как вы, субъекты. Люди в синих комбинезонах, которых будете встречать, это обычные преступники с пожизненным сроком, у которых по лагерю свои задачи. Никогда и ни по какому поводу не заговаривать и не пытаться вступать с ними в контакт!

Впервые за все время Брэдшоу взглянул Дэвиду в лицо. – Отныне это здание для вас – весь окружающий мир. Вы его не покинете. Вы не покинете это здание до конца жизни. Исключений не бывает. Будете замечены снаружи или за попыткой выйти – расстрел на месте. При каждом наружном выходе, в десяти метрах от двери, на полу проведена красная черта. Пересечете черту – будете расстреляны немедленно, безо всяких вопросов.

Он покачал головой. – Посреди пустыни в таком одеянии вам, впрочем, далеко и не уйти. Кое-что еще, – продолжал Брэдшоу. – Помещения с красными дверями – особые отсеки, вход в которые запрещен без особого на то указания. Ни в какую камеру и ни в один блок, помимо собственного, не входить! Ни в коем случае не пытаться снять браслет, в том числе в душевой. При любом недомогании, хотя бы простуде, немедленно извещать охрану или медперсонал. До обработки питаться будете в столовой. Разговоры в столовой запрещены, пищу не выносить, курение запрещено. И вот еще что, западное крыло этого здания – зона Глубокого Карантина. Когда начнется обработка, вас переведут туда. До этой поры держаться на расстоянии! Вход по ошибке исключен: дверь всего одна и под охраной, для входа и выхода требуется специальное удостоверение.

Дэвид ожидал, что его спросят, есть ли какие-то вопросы, но Брэдшоу просто вручил распечатку с правилами, указал карандашом на дверь и сказал охраннику:

– Ну ладно, все. Увести!

Просторная столовая напоминала изнутри ангар; как и все прочее, она была без окон, а с главным корпусом сообщалась коротким замкнутым переходом. Вопреки ожиданию, заключенных было сравнительно немного, и то, в основном, одетые в синюю форму рабочие по лагерю – сидят и едят за длинными, напоминающими чем-то соты, столами. Взяв указанный сопровождающим пластмассовый поднос с едой, Дэвид понес его к столу, и несмотря на предупреждение и память о шоке, спросил-таки:

– А вы что не едите?

Охранник, явно позабавленный, покачал головой.

– Ну уж, ни черта! Охрана питается отдельно. Я бы тут ни за что есть не стал, мало ли чего вам в еду кладут. Вон глянь туда!

Несколько столов сбоку помещения были отделены символическим барьером из протянутой веревки. Присмотревшись к находящимся там нескольким фигурам в оранжевом, Дэвид неожиданно понял, что это женщины. Бритые головы

^бесформенные балахоны поначалу сбили ею с толку, но, несомненно, под тонкой тканью угадывались женские груди. Во главе стола сидела крупная, угрюмого вида женщина в мундире исправительной службы.

Близко подходить нельзя, – сообщил охранник вполголоса. – Не знаю, почему, старина Перджоп никак не поясняет это правило. Во всяком случае, заговаривать с ними запрещено. Даже если просто будешь долго пялиться, старая та стерва устроит баню.

Дэвид поймал себя на том, что эта тема его не очень-то задевает. Впечатление такое, будто утратилась как таковая способность на сколь-либо сильные чувства. Страх прошел, уступив место некоей приглушенной ярости; обесчеловечивающее обследование наряду с ничем не спровоцированным электрошоком перестали вызывать желание противиться, осталось лишь раздражение. Последствия допроса, подумалось; а может, это и сам он, Дэвид, начинает постепенно выгорать изнутри от переизбытка ужаса.

Во вместительной общей камере находилось уже шестеро заключенных, все в оранжевых балахонах и обритые наголо. К вновь прибывшему отнеслись без особого интереса.

– Куда ложиться? – спросил Дэвид у человека на крайних нарах.

Тот в ответ неопределенно махнул на два свободных лежака у противоположной стены.

– А хоть куда.

Однако когда Дэвид вытянулся на нижнем лежаке, сосед резво сел и спросил:

– Только поступил?

– Да.

– Откуда? – в голосе отчетливо слышался южный акцент.

– Блэктэйл Спрингс, Невада. А так я из Сан-Франциско, – ответил Дэвид. Нас двое сбежало по пути сюда, только меня вот опять поймали.

– Да ты что? Слух идет, кто-то наконец грохнул того сукина сына Гриффина. Не ты ли?

– Парень, с которым я бежал (того охранника, вроде, звали Гриффин, хотя толком не упомнишь).

– Ну так как? Был уже у Перджопа? – Дэвид кивнул. – И тем штырем он тебя уже шибанул? Он это со всеми делает, сразу, как только появляется повод, просто показать, кто началники почему. Ты не переживай, они редко пускают ту шутку в ход, разве только когда в самом деле надо приструнить. Ученые недовольны, когда их слишком часто пользуют.

Дэвид закрыл глаза. Человек продолжал:

– Ты уж правильно понимай остальных парней. Здесь люди все такими становятся. Ни с кем особо не сходишься, потому что рано или поздно их на твоих глазах отсюда уводят, и тогда радуешься, что их увели, а не тебя. Со мной так же было, – пояснил он, – я уже раз прошел через обработку и жду, когда опять будет, а от этого разные мысли приходят.

– Обработка?

– Да, понимаешь, всякие там эксперименты, которые у них в карантинных лабораториях. Толком я из того ничего не понял. Сунули меня в камеру со стеклянной стенкой, растянули на операционном таком столе вроде лежака, и к разным местам подсоединили кучу электроники, а затем все ушли, и заходит такой мужик в скафандре, и укол мне делает. То есть сам понимаешь, не настоящий скафандр, а просто похоже: весь в пластике, и лица не видно. Хотя ничего особенного не произошло. Просто пару дней в животе что-то нехорошо было. Тут дело, видно, в том, что я был контрольным, – рассудил он. – То есть, когда эксперимент, то выбираются контрольные люди, которым не вводится то, что другим, а так только компьютеру известно, кто из них кто.

– Так вам, получается, повезло, – рассказ звучал довольно интересно, но голова напоминала колокол, лучше бы послушать все это в другой раз.

– Гад буду, так, – с сердцем кивнул сосед. – На эксперимент в карантин берут с десяток, а выйти обратно только паре удается.

– Так что здесь вообще делают с людьми? – спросил Дэвид, потирая глаза.

– С людьми что делают? – сосед посмотрел удивленно. – Как что? Убивают, вот что такое. Просто или как-нибудь вычурно, но итог всегда один. Меня ли возьмут в следующий раз, или тебя. Понять надо, – подчеркнул он, – в Лагере 351 все смертники.

Спустя какое-то время, незадолго до того, как погас свет, Дэвид лежал на спине в раздумье. Вернее, пытаясь думать; ум упорствовал, не желая полностью отрешаться от того, что происходит. Словом «онемение» такое, пожалуй, не опишешь. «Может, – подумал он, – просто пропах интерес?»

Невольно подумалось об отце. Кроткий, с негромким голосом, робкий, Джордж Фокс Грин двадцать лет проработал учителем английского языка в небольшой частной школе Сакраменто, прежде чем был арестован. Почему, никто так и не понял; возможно, произошла обыкновенная ошибка, так как на следующей неделе его уже выпустили, не предъявив никакого обвинения. Только Дэвид неотступно подозревал, что на допросах использовались наркотики, после чего отец так и не оправился. Через три месяца он непонятно от чего умер. Вот нечто подобное, подумалось Дэвиду, происходит сейчас и со мной: неестественное спокойствие, погружение – все глубже и глубже – в какой-то омут, отец из которого так и не выплыл. «Вот оно, объяснение», – впервые подумалось Дэвиду.

«Вместе с тем, – подумал он, – к Сопротивлению я примкнул не из-за смерти отца, хотя может, потому и надо было бы. Произошло это скорее из-за других – из-за коллег отца, людей, с которыми тот работал, преподавал, ходил на семинары и конференции; из-за тех, что устроили в честь отцова юбилея обед; все его старые друзья при твидовых пиджаках и трубках, велосипедах и пластинках с народной музыкой – ни один из которых не появился, не спросил, чем можно помочь, когда отца арестовали, а потом и не позвонил, и даже на похороны не пришел; когда я увидел, насколько они напуганы – вот тогда я на это и пошел. Хотя, как им было не пугаться? Тут только посмотришь, и сам придешь в ужас; что эти с тобой могут сотворить…»

Неожиданно на том конце камеры послышалось тихое пение; очень тихо, видно, что для себя. Голос звучал, как у старого черного певца, хотя при свете было видно, что в камере сидят все белые примерно одного возраста. Песня была какая-то из старинных, очевидно, из времен невольников или, может, каторжан, что рубили тростник на берегах Бразоса. За каждым куплетом следовал припев, тихое печальное воззвание к Солнцу, именуемому почему-то Ханна:

 
Спускайся, старый Ханна,
Не восходи, не восходи ты совсем,
Ну, а коли взойдешь ты утром,
Позови, позови Судный День.
 

Снова Джудит и Ховик

Время близилось к полудню. Ховик сидел на большом мне возле тропы, змеящейся вверх по склону к лагерю. Ховик сам напросился на пост, рассчитывая, что сможет оглядеть округу, но на деле видно оказалось не очень, – всюду валуны, сосны, да местами ершистый кактус. Неплохое, очевидно, место для укрытия, только убей, не ясно, кому в голову приходило здесь селиться, если только нет причин прятаться. Хотя, если задуматься, иногда прятание само по себе чертовски уважительная причина.

На Ховике были пятнистый комбинезон и армейские ботинки (все выданное с лагерного склада), удивительно хорошо маскирующие на местном фоне, хотя так и непонятно, почему в военной кобуре лежал пистолет 45-го калибра, откуда-то взявшийся у Джо Джека. «Уэзерби» Ховик оставил в лагере, предпочтя более уместную здесь М-16: быстрой оборонительной стрельбы длинными патронами «Магнум», если до этого вообще когда-нибудь дойдет, для осады натиска будет недостаточно. А так, здорово напоминает армейский караул, без балды.

В сущности, он никого не ожидал. Считай, полдня уже прошло, а ничего так и не объявилось, лишь одинокий вертолет пролетел на малой высоте вдалеке, возле южного горизонта, по какому-то своему заданию. Джо Джек сказал, они здесь удалены от всех обычных авиамаршрутов, и, помимо машин Управления, военной какой-то авиации в этой части страны нынче летает мало. Двойная мясорубка – одна в Персидском заливе, другая на Карибах – сжирает столько самолетов и вертолетов, что промышленность едва справляется; по словам нескольких недавних дезертиров из ВВС, у командования «Континентэл Эйр» сил не больше, чем у дистрофика. И по земле сюда никто не двинется, если только кто-нибудь не возьмет и не накапает.

А оно уже бывало. Ховик смотрел на тропу.

За этим его и застала Джудит, спустившись из лагеря и взобравшись на камень по соседству. На ней были шорты и рубашка цвета хаки, высокие кроссовки и плоская соломенная шляпа. Длинные черные волосы ниже плеч она заплела в две косы, концы переплетя сыромятными ремешками; через плечо перекинут старенький карабин М-1 30-го калибра.

– Бог ты мой, – повел головой Ховик.

Джудит пристроилась возле него, чуть поморщась от накопленной камнем жары.

– Мода весеннего сезона для террористок, – голосом манекенщицы произнесла она, укладывая карабин на колени. – По крайней мере, носить это меня не заставлял никакой дизайнер-модельер.

Этот разговор меж собой у них был первым садня прибытия в лагерь. Все это время он видел ее за всякой работой, в основном, за помощью, но, насколько известно, она ни с кем не разговаривала.

– Гм, – Ховик чуть помедлил, – ты хотя бы знаешь, как этой штуковиной пользоваться?

– Скорее, это для вида. В выпускном классе ходили с одним вольным типом, у которого понятие о высшем выходном было мотаться по горам и убивать дивные банки с кактусами из мелкашки. А это оружие ничего, нормальное? Это у них было единственное, к которому не нужно колес и трактора.

– Потянет.

Сам по себе Ховик считал, что нет дерьма бесполезней, ненадежней и немощней карабина М-1 – даже в американской армии, но вслух этого он не сказал, а задал вопрос:

– Как считаешь, хватило б у тебя духу в кого-нибудь из него выстрелить?

Теперь да, – ответила та блеклым голосом.

– Гхм. Да, я, пожалуй, понимаю, о чем ты. – Черт возьми, ну и оборот вышел у разговора. – Ты решила или нет еще? Куда думаешь отсюда двигать?

– Нет… Не знаю, Ховик, все так и брожу внутри себя. Я уже смирилась, что потеряла Дэвида, ушла в работу, что делаю для Костелло, и тут являешься ты и снова все резко меняешь. Не то, чтобы мне по душе была моя жизнь последние месяцы – я ее начинала ненавидеть – просто я в нее втянулась. Это жуть, снова проходить через все эти перемены, и Дэвида утратить навсегда; но все равно я рада, что у него получилось бежать с тобой, что он легко не дался. Это почему-то меняет дело. Такое можно понять?

– Наверно, – сказал Ховик. – Черт, я единственно о чем думал, когда срывался в бега: пусть погорбатятся за плату, что получают; никогда на самом деле не полагал, что вон аж куда забреду. Эх, жаль, что у него так и не вышло. – Ховик смотрел вниз на бурый камень. – Иногда чувствую, что это вроде как я виноват, понимаешь, что его поймали.

Херня! – Ховик тихо изумился, услышав от нее такое.

Не надо об этом, Ховик. Это блажь, и ты о том знаешь.

Да> извини, – он поскреб подбородок, заросший обильной порослью скорее уже бороды, чем щетины. – Просто чувствую, что надо было остаться с ним, пока бы он не перебрался через залив, может, все тогда вышло бы по-другому. я в свое время в морской пехоте служил, у нас там было принято друг другу пособлять, и вот думаю, что… Не знаю, просто жалко как-то, что ближе его не узнал.

Неожиданно Джудит приобняла Ховика за плечи. – Не разменивайся на сантименты, Ховик, порушишь имидж. – Ее рука слегка задержалась у него на шее. – Ты спрашивал, куда я отсюда собираюсь? Бог его ведает! Это не предложение и не утверждение, но если ты не против, то думаю, я бы хотела побыть какое-то время с тобой.

Ховик, повернувшись, смотрел на нее во все глаза. – Ты единственный, кто у меня теперь остался, понимаешь? Дэвида теперь нет; родня меня вычеркнула из списков, едва я пошла на государственную измену и подрывную деятельность; друзья у меня в основном либо по тюрьмам, либо скрываются, а Костелло… Костелло хочет от меня кое-чего такого, чего я не могу ему дать. И кое-что еще: часть меня непрочь слегка отомстить. Для тебя это в общем-то не ахти какое потрясение, а вот для многих, кто считает, что меня знает, это просто как гром небесный. В общем-то, и для меня самой.

Она провела ладонью по узенькому ореховому ложу видавшего виды карабина. – Я устала быть цивилизованной, трезвомыслящей, разумной, Ховик. От меня немного толку в насилии и разрушении, совсем не то, видно, что от тебя; сам факт, что ты здесь, тому свидетельство. Тот индеец нынче утром рассказывал кое-кому из женщин, что ты, может, одно из опаснейших нынче созданий по северо-американскому континенту, и я этому верю. У меня нет ощущения, что ты морально себя обгадил, поквитавшись с теми, кто сажал Дэвида. По мне, сейчас это даже хорошо.

– Черт бы меня побрал!

– Да нет, пойми правильно! Меня не гложет жажда мести и всякая такая чепуха. Ближе, наверное, к тому, что ты сказал насчет того, чтобы им погорбатиться за свою плату, что дается им за нас. Я не очень на самом деле верю, что что-нибудь изменится, разве что к худшему. – Сопротивление – это просто смех, но было б здорово хотя бы ненадолго заявить о себе. Поэтому я решила, что осталась бы с тобой. Если ты не против.

Для Ховика это было самое невероятное ощущение от женщины с той самой поры, как его, тринадцатилетнего, допустила до себя в закутке папашиного магазинчика Франсуа Новотна. Он вынул пачку сигарет и выудил из нее одну, наполовину выкуренную.

– Будешь?

– Спасибо… Надо бы бросать, вот только бы знать заранее, успеет ли кто из нас дожить до рака легких.

– Черт побери, ты сегодня веселая. Знал я одного старика, так он то же самое говорил. (Меняй тему). Ты сама из Калифорнии?

– Сан-Франциско. Училась в Стэнфорде, прямо в доброй старой грязной Силиконовой Долине. Там и познакомилась с Дэвидом. – Внезапно опустевшим взором она уставилась на тропу, где никого не было.

«Господи, Ховик ты, Ховик, – подумал он, – опять наступил на этот самый мозоль своей чешской лапищей, да?»

– Извини, – проговорил он вслух.

– Ничего. – Она выпустила дым, по-прежнему глядя отсутствующим взором. – Я привыкла о нем думать, Ховик, так что необязательно эту тему обходить на цыпочках.

Он кивнул.

– Вы уже были в Сопротивлении, когда поженились?

Джудит бросила на него странноватый взгляд.

– Мы никогда не были женаты, Ховик. С чего ты взял?

Черт его, не знаю. – Да, нынче в разговоре он явно не на высоте. – Просто такое впечатление было.

– Мы бы безусловно поженились, если бы не примкнули к движению. Но как жену политзаключенного меня бы постоянно держали под надзором, дергали, периодически допрашивали, и на работу ни на какую было бы не устроиться, кроме как полы подметать, а Дэвид не хотел идти на такой риск.

– В общем-то умно. – Ховику вспомнилось то, что постоянно вертелось на уме. – А чем он таким вообще занимался? По словам Костелло, Дэвид вроде был какой-то важной птицей. – Заметив охватившую Джудит неуверенность, он добавил: – Только стоп, смотри, если это какой-то секрет, то забудь, что я спрашивал, ладно?

– Да нет, какой смысл теперь держать это в секрете? Просто думаю, как тебе объяснить. – Сделав паузу, Джудит подняла глаза на Ховика. – Ты о компьютерах что-нибудь знаешь?

– Ни черта, – откровенно мотнул головой Ховик. Единственно разве, подумал он про себя, что там какая-то куча клавиш и экран, будто пишущая машинка спарена с телевизором, и какой-нибудь гладкий сукин сын сидит рядом, прикидывает, как бы тебя объебать.

– Тогда, – рассудила Джудит, – ты, наверное, не знаешь о компьютерных жучках.

Вот как раз и знаю, – просветлел Ховик. – Один такой сидел у меня в блоке в Сан-Квентине. Парень занимался мухлежом с банковским компьютером, чтобы тот переводил деньги и ему на счет. За это его б не посадили в такое строгое место, как наше, но у него бабенка вызнала, чем он занимается, а он ее задушил… Ну, в общем, он мне об этом и рассказал. Жучок – это парень, который влезает в компьютер туда, куда не следует, так? Вроде электронного форточника.

– Можно так сказать. Или плут, который знает, как провести компьютер и внушить ему или заставить делать то, что не положено. – Неожиданно она рассмеялась. – Дэвид рассказал, что чувствует себя эдаким развратником-Казановой: закрадывается в темную систему, когда никого вокруг нет, и соблазняет компьютер на всякого рода извращения.

– Понятно, вижу, – Ховик кивнул. – Вроде как. Так, значит, Дэвид этим и занимался?

– Дэвид, – ответила Джудит, – общался с компьютером так, что это надо было видеть, чтобы поверить. Не было такого, чего бы он от них не мог добиться; похоже, – не знаю, как это сказать, – но он входил в них, сливался с ними. Сам сидит за клавиатурой, а на самом деле – умом, душой, – где-то в этих электронных дебрях и чувствует себя там как дома. Знаю, это звучит глупо…

– Нет, почему глупо, – возразил Ховик. – Я знал кучу парней, которые вот так на «ты» с мотоциклетными моторами. Или ребята, что работают с сейфами, вскрывают замки.

– Его бы двинули из школы, не будь у него отец заслуженным учителем. Дэвид влезал в школьные компьютеры, некоторые другие системы – местный отдел ФБР в том числе, из чего разразился настоящий скандал – еще задолго до того, как его подловили; первый такой доступ, просто шутки ради, он проделал еще в девять лет. Представляешь, до какого уровня он дорос к тому времени, как мы с ним встретились – хотя, понятно, жучками он тогда явно уже перестал заниматься.

– Черт! Так Костелло рассчитывал, что он будет проделывать какие-нибудь трюки с компьютерами Управления?

– Ты вникаешь. Слышал когда-нибудь про ФЕДКОМ?

– Ты что, серьезно? Это же главная компьютерная система Управления. Все в нее подключено, сучара знает про всех почти все. – В голове наметился просвет. – Ба-а, ни хрена себе! Вот это размах! Дэвид думал вломиться в ФЕДКОМ?

– Шансы, разумеется, должны были равняться нулю, но Костелло считал, что у Дэвида получится. Ты же, наверное, понимаешь, что это могло означать? Он мог бы навсегда вывести из строя Управление. Без ФЕДКОМа они ничто.

Ховик в этом настолько уверен не был. Даже без вычурной своей техники Управление – сборище грязных подонков, с которыми так просто не сладишь. Но вслух он лишь спросил:

– Так что, его на том и поймали?

– Поймали его, – горько отозвалась Джудит, – на дурацком примитивном входе в какие-то списки призывников. Кому-то там наверху в Сопротивлении вздумалось устроить что-то вроде проверки, и Костелло велели все организовать.

Хм, – что бы Ховик ни слышал о Сопротивлении, всюду одно противоречило другому. И как козлам постоянно удается все держать под контролем?

Слушай, – сказал он, – ты же вот недавно говорила…

Но Джудит, видно, решила поставить в разговоре точку. Подхватив карабин, она съехала с камня.

– Пойду принесу тебе перекусить.

– Да ну, зачем…

Черт возьми, Ховик, заткнись! Сказала же, принесу тебе перекусить. – Резко и не совсем сноровисто перекинув карабин через плечо, она решительным шагом двинулась вверх по тропе; не будь песчаная почва такой мягкой, слышимость была бы, наверно, непозволительная.

Глядя, как упруго играют под тонкими шортами бедра, Ховик в очередной раз с сердцем чертыхнулся. Подумать только, во что же это все выльется…

Выяснилось это ночью, когда наигрались в карты. Направляясь на ночлег к своему обычному месту, Ховик обнаружил, что его угол занавешен свисающими со стола старыми одеялами. Внутри на полу был расстелен его спальный мешок, а к нему, образуя двойной, пристегнут на молнии еще один. На гвоздике аккуратно висела винтовка Ховика, а пониже, на другом, уже знакомый карабин М-1. Из спального мешка на Ховика глядела Джудит.

– Мать честна, ты чего это? – удивленно спросил Ховик.

Вместо ответа женщина потянула за язычок «молнии» и приоткрыла полость мешка. Джудит была обнажена. Мельком глянув на детали, Ховик крупно сморгнул округлившимися глазами. – Знаешь, а может, тебе и не надо.

– Еще раз скажешь, чего мне не надо, – тихонько, сквозь зубы проговорила Джудит, – напинаю тебе задницу, пусть ты и здоровей меня. Лезь, черт, в мешок и помалкивай, все вон и так уже притихли, слушают. – Она подвинулась и распахнула полость мешка. – Давай сюда!

Ховик стал расшнуровывать ботинки.

Джудит, слушай – не знаю, понимаешь ли ты, только и давно уже вот так не… Только разве, единственно – ну это, гм. То есть…

Ховик, миленький, ну не заставляй меня умолять, – прошептала вдруг она, тихонько всхлипнув. – Ты что, не понимаешь? Мне так одиноко!

Он залез возле нее в мешок, застегнув за собой молнию. Тело Джудит дышало теплом. – Ховик, – выдохнула она, неважно, кто ты, просто побудь рядом. Ты нужен мне…

Мне в жизни не было так одиноко!

Изрядное время спустя Ховик закурил, глядя в кромешной тьме на огонек сигареты. Если и бросать курево, подумалось ему, то уж сейчас без него ну просто невмоготу.

– Когда, говоришь, у тебя оно было? – спросила Джудит, лежа головой к его плечу.

– Когда? – растерянно переспросил Ховик. – Ой, и не упомню. Куча лет.

– За исключением, про которое ты решил не упоминать. Все равно, спрашивать не буду. Ты когда-нибудь был женат?

Интересно, женщины почему-то все время об этом спрашивают.

– Мгм. Все недосуг было: мотался, то воевал, то буянил.

– И это все, чем ты занимался? Тьфу ты, что за идиотский вопрос.

– Почему, все нормально. По делу. Бывало, что и работал как надо: водил одно время грузовик, вкалывал на железной дороге, борьбой одно время занимался профессиональной. И все в конце концов влипал в какую-нибудь скользкую историю. – Ховик подвинулся, сместив центр тяжести на локоть.

– Не знаю, в отсидке об этом много передумал. Как-то свыкаешься с такой жизнью, а через какое-то время оно уже и не представляется, что можно жить как-нибудь иначе. Когда все, кого знаешь, вне закона, трудно оставаться чистым.

Неожиданно послышались шаги и голоса.

– Что там? – спросила Джудит.

– Новый кто-то прибыл. Джо Джек говорил, нынче ночью кого-то поджидают; люди из Лос-Анджелеса подобрали какого-то мужика. – Слышно было, как хлопнула, закрываясь, дверь.

И тут послышался голос, спутать который совершенно невозможно:

– А это у нас, я понимаю, приют Хернандо.

– Ба, в зад меня поленом! – Ховик радостно встрепенулся.

– В чем дело? – голос Джудит требовал разъяснения.

Ховик выбрался из мешка, забыв про то, что голый, и откинул импровизированные шторы.

– Дед-пердед! Ты-то здесь каким чертом?

Возле Джо Джека стоял 318-й, на морщинистом лице улыбка шире плеч. – Нет, вы посмотрите, ну прямо дом свиданий, а? Франклин Рузвельт Ховик, жить мне с присвистом!

– Под белым медицинским халатом на старике проглядывал дорогой, хотя и не по размеру, костюм. Посмотрев за Хо-углядел Джудит, с непонимающим видом сидящую полураскрытом спальном мешке; над закраиной мешка проглядывала одна увесистая грудь.

__ Я вижу, мы неплохо устроились? – шутливо срезюмировал старик. – При таком раскладе и неудивительно.

– Франклин Рузвельт? – пробормотала Джудит.

– Развратный старикан, – любяще сказал Ховик, – выбрался наконец из Блэктэйл Спрингс?

Не совсем так, – скромно заметил старик. – Я сейчас только что из славного местечка неподалеку отсюда. Зовется Лагерь 351.