Текст книги "Очаги сопротивления"

Автор книги: Уильям Сандерс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)

Старик

Старик, что под номером 318, ошивался у здания столовой, якобы роясь в поисках съестного, но на самом деле это лишь для виду. Просто он, как обычно, чтобы не сойти с ума, упражнял рассудок мысленными играми. Он уже прошелся с конца на начало через таблицу Менделеева, попробовал (без особого успеха) сочинить новую – скабрезную – концовку к песенке «В Термопилах жил старик», а сейчас самозабвенно разыгрывал в уме шахматную партию сам с собой, бессовестно мухлюя за обоих игроков; от этого занятия старика отвлекли двое охранников.

Они повели его к штабу. Объяснений никаких, в чем, в принципе, не было ничего необычного; а вот у дверей стояли двое охранников, – это уже новость. Что было еще более странным, штаб внутри казался пустым – и канцелярия, гудящая обычно, как улей, и даже в кабинете коменданта не горел свет.

Охранники провели 318-го коридором за тяжелой металлической дверью, на которой по трафарету было выведено: «УЗЕЛ СВЯЗИ, ПОСТОРОННИМ ВХОД ЗАПРЕЩЕН». Внизу – помельче – фломастером расшифровывалось дополнительно: «Заключенным не входить под страхом смерти».

– Давай, заходи! – велел один из охранников. В ответ на колебания 318-го второй добавил:

– Нет, правда, надо зайти. Приказ.

Приоткрыв тяжелую стальную дверь, старик шагнул в ярко освещенную, на удивление маленькую комнатку без окон.

Основное место здесь, похоже, занимали металлические шкафчики с различной электронной аппаратурой. Воздух был странно прохладным, и до слуха доносилось тихое гудение. До 318-го неожиданно дошло, что ведь в комнате, оказывается, включен кондиционер – роскошь для Блэктэйл Спрингс неслыханная: даже в кабинете у коменданта воздух месил лишь небольшой вентилятор. Старик попытался вспомнить, давно ли он в последний раз бывал в комнате с кондиционером. Больше десяти лет назад, это точно.

В центре комнаты находились два больших серых стола, на каждом – монитор и клавиатура компьютерного терминала. Оба экрана сейчас были включены. За ближайшим столом, лицом к двери, сидел невысокий лысый человечек, который, завидев 318-го, заулыбался так, словно увидел старого друга, по которому успел соскучиться.

Внезапно до старика дошла суть происходящего. К этому моменту он готовился с давних пор.

– Входите, 318-й, – приветливо позвал коротышка. – Прошу вас, садитесь. – Жестом он указал на крутящийся металлический табурет возле стола. – Понятно, сидеть на таком не сахар, ну да вы уж, думаю, привычны теперь к лишениям.

За спиной у 318-го громко захлопнулась дверь. Охранники входить не стали.

– Да, – кивнул коротышка, – мы будем одни. Это предусмотрено.

318-й опустился на табурет. Тело словно онемело. Любопытно, подумал он, после стольких лет ожидания вся эта сцена кажется нереальной.

– Моя фамилия Гловер, – назвался коротышка.

Лет примерно за пятьдесят, прикинул 318-й. Лицо гладкое такое, мягкое, но жирным не назовешь. Голова лысая, как яйцо. Тяжелая оправа странным образом искажала глаза, когда коротышка двигал головой. Серый костюм сидел на нем безукоризненно. Интересно, что за птица? Высший эшелон Управления, как минимум, может, и того выше. Совещания за длинным полированным столом, иной раз и прямой звонок от нашего высокочтимого Президента. Выкормыш ФБР? Нет, слишком много в этих глазах воображения, чтоб принадлежать к этой породе упитанных андроидов. Может, из ЦРУ? Есть эдакая аура палача-интеллектуала. Поди, и топором пришлось поорудовать в дни переворота, хотя кровушки на этих наманикюренных ногтях видно не будет – такой человек отдает приказы, а если что не так, он сразу в сторонке.

318-му вспомнилась одна «коронка» Фредди Берда: «Господин, костюмчик новый – где ты был, когда пахло хреново?»

Вслух он спросил:

– Так что же, мистер Гловер, занесло вас в наши пенаты?

Думается мне, не продажа же страховых полисов?

Гловер приязненно улыбнулся.

– Ой, что вы, 318-й… Прошу прощения, доктор318-й. Хотя на официальных собраниях научное звание вас не очень заботило, так ведь? Во всяком случае, вы прекрасно понимаете, зачем я здесь. Наша встреча и так задержалась на недопустимо долгое время.

– Странно, – сухо заметил 318-й. – Я понимаю, это у нас Невада, а не курорт в Самарре.

Гловер одобрительно рассмеялся – мягко, чуть влажновато. – Очень, очень славно. Я боялся, время и лишения притупили вашу знаменитую подвижность мысли. – Он щелкнул замками лоснящегося коричневого кейса и вынул оттуда книгу. – Взгляните, я принес кое-что, способное, как мне кажется, вас порадовать. Как говаривали адвокаты в душещипательных детективах: вы узнаете этот предмет?

Это была средней толщины книжица в твердом переплете, на несколько выцветшей суперобложке – стилизованное изображение Солнечной системы. На тыльной стороне – некогда знакомое лицо. На обложке, большими желтыми буквами: «ПОД ВОЗРАСТАЮЩЕЙ ЭНТРОПИЕЙ».

– Бог ты мой! – протянул 318-й.

Гловер, прямо млея от произведенного эффекта, уточнил:

– Эссе любимейшего вашего мыслителя – вас самого. Смею догадываться, прошло-таки кое-какое времечко с той поры, как вы в последний раз видели эту книгу.

– Мне думается, – заметил 318-й, беря томик, – кое-какое времечко прошло и с той поры, как она вообще попадалась хоть кому-то на глаза.

– Вам покажется удивительным, но если вы имеете в виду легальность книги, то вы переоцениваете и строгость цензуры, и свою собственную значимость как автора. Книги нынче едва ли есть смысл запрещать, когда по меньшей мере половина населения фактически безграмотна, и прочесть такую книгу по-настоящему вдумчиво сможет в лучшем случае один из десяти. – Глаза за толстыми линзами медленно мигнули. «Напоминает рыбу-телескоп», – мелькнуло в голове у 318-го. – Она, понятно, фигурирует в запретном списке для школ и библиотек, и любой издатель, выпустивший ее, вызвал бы к себе кое-какие вопросы, но просто держать ее на полке не запрещено. Мы просматриваем телепередачи, фильмы, видео, прослушиваем песенные тексты – но чтобы такие вот книги? Теперь уже не их время. – Гловер, вытянув палец, поправил очки на переносице. Они не соскальзывали; видно, просто привычка.

– И подпольным героем – если вам любопытно – вы тоже не сделались. Фактически, очень немногие из теперешней поросли диссидентов хоть что-то о вас слышали. Экземпляров, мне кажется, на руках не очень много. Этот у меня уже давно… Загляните внутрь.

318-й раскрыл книгу. Внутри на титульном листе была накорябана надпись – дешевой авторучкой, чернила от времени посерели.

– Невероятно, – прошептал он. – Как…

– Я был молодым старшекурсником, – сказал Гловер.

– Вы – знаменитым заезжим лектором. Откровенно говоря, мне подумалось, что книга когда-нибудь, возможно, поднимется в цене, если взять у вас автограф. И получилось не так уж далеко от истины: от пары моих коллег я получил очень даже соблазнительные предложения.

318-й устало повел головой из стороны в сторону. Листая веером страницы, наугад выхватывал места:

«… беспрецедентно серьезная проблема наркомании; вместе с тем, похоже, никто не желает высказать очевидно напрашивающиеся выводы: если столь многие отчаянно жаждут уйти от реа~ьности, значит, в этой реальности есть что-то глубоко порочное. А для молодых – молодых обитателей городских трущоб в особенности – наблюдаемой вокруг реальности более чем достаточно, чтобы в страхе кинуться выискивать темные подземные закоулки под колючей проволокой каждодневного существования, даже если наперед известно, что такие коридоры ведут в камеры пыток.

Какую реальность предлагает им это общество, чтобы они сказали „нет“ веществам, сулящим подернуть его завесой? Что, лучше „оставаться чистенькими“, дабы явственнее наслаждаться видом людей, спящих в подъездах и переходах метро, в загаженных крысами развалинах, где эти люди ютятся со своими соседями? Или – какими бы ни были их общественное положение и достаток – лучше вводить в организм различные токсины, которые индустрия изо дня в день и без того нагнетает в тело через воздух, воду и пищу?

Или им черпать вдохновение на примере лидеров своей страны? Недавняя президентская кампания, с ее слабоумными „дебатами“, напоминавшими подготовку к экзаменам в школе для слабоумных, едва ли представляла собой вдохновляющее зрелище; понимание того, что одному из этих блеющих беспозвоночных суждено стать главнокомандующим вооруженными силами ядерной державы, и меня бы заставило в панике броситься за шприцем, если б таковой имелся поблизости…»

318-й взялся резко перелистывать страницы, раздражаясь на себя за то, что сам явился автором этого замшелого сарказма, предмет которого казался теперь таким же отдаленным и сказочным, как интриги византийского двора. Тем не менее, когда он долистывал уже ближе к концу, взгляд упал на еще один коротенький абзац:

«На нынешнем фоне общего упадка есть что-то патетическое в массовой тяге к „здоровому“ образу жизни и уходу за своим телом. Я постоянно вспоминаю одну мою знакомую из прошлого, – одну очень красивую, впоследствии очень сумасшедшую женщину, которая тщательно простерилизовала опасную бритву, прежде чем вскрыть ею себе вены».

– Достаточно, – Гловер потянулся и отнял книгу. – Мы же не можем сидеть здесь весь день и заниматься чтением. Быть может, позже у нас будет время побеседовать об этих материях, а может и нет. Вы и так, если сохранили легендарную свою память, могли бы процитировать весь текст слово в слово.

Гловер взглянул на книгу и бросил ее в кейс, решительно щелкнув замочками. «Ну, вот и оно, – подумал 318-й, почувствовав вдруг, как кто-то словно бы длинную сосульку засадил в прямую кишку. – А я-то уж думал, что перестрадал все это. Не знал, что во мне все еще столько желания жить. Самый, черт бы его побрал, момент для такого открытия».

Но коротышка, похоже, не спешил переходить к делу.

– А знаете, вы меня очаровываете, – признал он, откидываясь на табурете. – Я прочел, по-моему, все, что вы опубликовали – в основном, конечно же, из сугубо исторического интереса; до совсем недавних пор, я, как и все, понятия не имел, что вы живы.

«Вот ведь говнюк, – в приливе бессильной ярости подумал 318-й, – играет со мной! Но что у него на уме…»

– Ваш взгляд на наших сограждан, – продолжал Гловер – такой же пессимистический и негативный, как, в общем-то, и у меня самого. Годы и годы в своих книгах вы охаивали саму концепцию интеллигента, готового к самопожертвованию. И вместе с тем, несмотря на все свое презрение к себе подобным, предпочли самоубийство – или в некотором роде его аналог – из-за некоего абстрактного принципа морали.

Мягкое лицо выражало едва ли не любовную приязнь.

– Абстрактного, потому что вы, вероятно, знали, что ваш протест ничего не изменит. План осуществился бы – с вами, без вас; а без вас и еще вернее. Поэтому, если посмотреть на ваши усилия довести происходящее до общественности – неужто вы всерьез надеялись, что вам позволят это сделать, даже в ту либеральную эпоху? Ох, да если на то пошло, если б даже вам как-то удалось просочиться в эфир – неужто, вы думаете, общественность как-то бы отреагировала? Я не говорю уже о том, чтобы они набрались храбрости предпринять какие-то практические меры?

Опять влажный смешок.

– Во всяком случае, полагаю, приход Администрации внес в вашу жизнь некоторые изменения.

– В целом небольшие, – уточнил 318-й. – Это место лучше той безликой психолечебницы, куда меня упекли ваши либеральные предшественники. Компании здесь прибавилось, пейзаж улучшился, лишь еда стала хуже. Во всяком случае, меня оставили в покое. Я ожидал… – Он кисло сморщился. – В общем-то и не знаю, чего я ожидал. Может, того, что потихоньку уберут. Подвал, понимаете, пуля в затылок… Все что угодно, но чтобы просто затеряться среди всей этой возни…

– Тем не менее, не так уж сверхъестественно, учитывая масштабы этой самой возни. – Гловер указал на нагромождение аппаратуры на столе. – Вы слышали о ФЕДКОМе?

– Термин слышал. – Посмотрим, как подергаешь за леску, подлец мягкорылый. – Большой централизованный комплекс компьютерных данных. Всезнающий, всевидящий… Не сказал бы, что так уж впечатляет, – рассудил 318-й со скучающим видом. – Еще в дни моей юности различные государственные службы уже располагали избыточной информацией на всех нас – информацией, в которой их чертовому носу делать было нечего, не говоря уже о непомерном вездесуйсгве некоторых частных служб, таких, как кредитные компании. Так вы, значит, свели это все воедино и компьютеризировали? Вот уж и впрямь научный прорыв!

Гловер с чопорно-надутым видом постукивал пальцами по столу. Не бывает такого, чтоб не сработало, отметил про себя 318-й. Избалованные дети терпеть не могут, когда пренебрежительно отзываются об их любимых дорогостоящих игрушках.

– Это далеко не все, 318-й, – нетерпеливо перебил его Гловер. – Вы думаете, ФЕДКОМ просто какая-то система электронных файлов, некий гигантский «Ролодекс»? Взгляните!

Он повернулся к столу и щелкнул выключателем. Экран ожил ровным зеленоватым свечением.

– Сам по себе он мало чем отличается от эдакой причудливой счетной машинки, не намного утонченнее обыкновенных домашних компьютеров. Но…

Короткие толстые пальцы проплясали по клавиатуре, и на экране возник ряд буковок и цифр.

– Вот теперь вы смотрите на ФЕДКОМ. Я могу сидеть здесь, или перед любым другим из нескольких тысяч терминалов, разбросанных по всей стране, и выяснять практически все, что захочу, о ком угодно.

Гловер указал на экран.

– Дело не просто в том, что ФЕДКОМ обладает сведениями – в том, что он, как вы говорите, просто складирует информацию, пусть даже громадный объем, действительно ничего принципиально нового нет; вся суть в том, что ФЕДКОМ выясняет, и как. Он обладает возможностями мгновенного доступа в любую компьютерную систему США, любой важности. Не только общественных учреждений – полицейских участков, распределительных контор, налоговых служб и так далее, но и банков, авиалиний, больниц, страховых фирм, кредитных компаний, что вы упомянули. Все, чуть заметнее простейшего домашнего компьютера или крохотной фирмы, обязанопредоставлять доступ ФЕДКОМу, таков закон. А поскольку государство теперь контролирует и телефонную службу, ФЕДКОМ может проникать фактически куда угодно, по всей стране. Причем и в ряде других стран – хотя и в меньшей степени, но это отдельный разговор. – Он горделиво улыбнулся. – Мы, знаете, можем поручить ФЕДКОМу «следовать» за тем или иным человеком, используя электронные каналы. Так как кругом сплошь кредитные карточки – исключение составляют лишь низы общества – и рационные кодированные карточки на продукты питания и бензин, мы можем обеспечить надзор, ничем почти не уступающий в дотошности физическому наблюдению; ФЕДКОМ тебя и в туалете отыщет.

– Гм, вы знаете анекдот, где…

– Где компьютер спрашивают: «Бог есть?», а он в ответ: «Теперь да»?

Я не сомневался, что знаете. Теперь, получается, это Уже и не анекдот? Так, так… Явно большой прогресс в деятельности тайной полиции; я себе и не представлял… Но все же тут напрашивается любопытный вопрос…

– Как мы могли упустить так надолго человека, подобного вам?

– Именно это и приходит на ум.

– Это как раз то, что я имел в виду под масштабом возни, – пояснил Гловер. – Вы достались нам в наследство от якобы ультралиберального правительства, уделявшего неустанное внимание гражданским правам и правам человека. Они славно поработали над тем, чтобы вы канули без следа – вы ведь являли такое вопиющее щютиворечие – и им даже удалось сбить нас с толку.

Гловер выключил монитор; 318-й наблюдал, как тускнеет экран.

– Для нас это было крайне бестолковое время. Мы по-прежнему работали над ФЕДКОМом, удаляя «жучков» – иных прямо-таки с динозавра размером, и как вы верно подметили, имелась уже уйма существующей информации, накопленная с годами различными общественными и частными агентствами. Все это надо было собрать, рассортировать и ввести в систему – жуткая работа. Неудивительно, что вкрадывались отдельные ошибки; благо, хоть отделались немногим.

– И я был одной из таких ошибок?

– ФЕДКОМ почему-то выдал информацию, что вы ликвидированы.

– Ага, – 318-й сопроводил слова кивком. Такой простой ответ на все вопросы, после всех этих лет!

– Да, представляю, вы часто задавались таким вопросом. Человек, значившийся Заключенным Национальной Безопасности под номером 318, очевидно, в самом делемертв; по крайней мере, отыскать его не удается. Малоизвестный журналист с Юга по фамилии Сандерс.

– ФЕДКОМ поменял наши личностные характеристики?

– Можно так выразиться.

– Черт меня подери. Изумительно.

– А ведь правда? Эти электронные чудеса так впечатляют; мы иной раз забываем, что ума-то у них в действительности нет. Они, в конце концов, знают лишь то, что доводим им мы; верят всему, чему угодно, надо только нужным образом подать. А уж коли забьют идею, так сказать, себе в голову, то она уж там сидит прочно; все, что в нее не вписывается, они просто отвергают.

– А ответственные люди в местах навроде Блэктэйл Спрингс не из тех, кто должен задавать вопросы, даже если им, например, кажется, что они узнают лицо.

По лицу Гловера пробежала гримаска пренебрежения.

– Исправление и Перевоспитание, – заметил он, – отнюдь не интеллектуальная элита Управления. Лишь буквально у нескольких людей имелся когда-либо доступ к материалу, где фигурировало ваше имя. Так или иначе, если вы значились как «ликвидированный», то ведь вы практически и былиликвидированы, с какой стороны ни взгляни.

– И вот теперь вы пришли исправить ошибку. – В комнате, казалось, стало холоднее. – Здесь будете, или где-то в другом месте?

– Вы о чем? – в глазах у коротышки, похоже, мелькнуло искреннее недоумение. – А-а, вон что… – Он вальяжно рассмеялся. – Конечно же. А я-то думаю, что за вид у вас такой, знаете, как у подсудимого на московских процессах. Вы уж меня простите: я в самом деле не подумал, какой это все эффект может произвести на человека в вашем положении.

Он снял очки и начал протирать толстые линзы кусочком фланели. Взгляд его без очков казался пустым и странно беззащитным.

– Поверьте мне, 318-й, ни у кого нет намерения вас ликвидировать. В пору, когда индивидуальность едва ли имеет какую-то ценность, вы очень даже ценная персона. Если бы выяснилось, что с вами за время пребывания здесь что-нибудь случилось… В сущности, если у вас есть какие-то жалобы на болвана-времешцика, что начальствует в этом заведении, скажите слово, и он отправится у меня в какую-нибудь самую Богом забытую дыру – у меня есть кое-какие на учете.

– Даже так? – 318-й сел прямо; облегчения отчего-то вовсе не ощущалось. – У меня почему-то присутствует ощущение, что это мало чем связано с широким официальным признанием моей беллетристики. Или даже с моим давно исчезнувшим юношеским обаянием.

– Великого секрета в этом нет, 318-й. Мне казалось, вы уже догадались. – Гловер снова надел очки, розовым безымянным пальцем подтолкнув их на переносице. – Проект, как я говорил, продвигался без вас, и работа, которую вы хотели остановить, вступила в чрезвычайно важную стадию..

– Те фокусы с дементностью, слабоумием? Они все еще продолжаются? – 318-й, искренне озадаченный, поскреб лысую макушку. – Я, признаться, думал, эту идею давно выдоили уже дочиста, до последней смрадной ее капли. Либо опомнились и отбросили ее вовсе.

– Э, нет. За последнее десятилетие мы… – Гловер, похоже, передумал распространяться дальше. – Скажем так: налицо некий замечательный прогресс, новые замыслы – вы представить себе не можете, 318-й, но вскоре сами убедитесь.

– И вы ждете, чтобы я, вот так, вернулся к работе? На вас? – 318-й яростно тряхнул головой. – Ну уж, нет! На хер вас! – рубанул он, сам себе дивясь, – И кобылу, на которой прискакали.

«И когда это я успел так расхорохориться? – мелькнула мысль. Ведь минуту-то назад, как подумал о смерти, так чуть было не слил из пузыря в штаны. Понятно, знай он хотя бы примерно, как я на все эти новые „замыслы“ отреагирую, то глядишь, и не дожил бы до сегодняшнего дня, но все же…»

– Ну уж, ну уж! – Гловер дугой возвел свои едва заметные брови. – Такие грубости! Поднабрались словес от прирученного своего неандертальца? Да, да, – самодовольно кивнул он, – нам известно о Ховике. В каком-то смысле он причастен к вашему воскрешению. В этом лагере с недавних пор недопустимо участились случаи побегов; при таком обороте расследование проводится автоматически. Прямым вопросом, естественно, являются сообщники сбежавших, что в данном случае обернулось информацией о пожилом человеке под номером 318; номер, на который ФЕДКОМ отреагировал несколько странно. Кое-кому стало любопытно… Ну, и вот он здесь я, а вот вы.

– Ага, – у 318-го даже дух слегка приподнялся. – Так Ховик в бегах?

Гловер пожал плечами.

– Пока, насколько мне известно. Но это так, к слову. Место ему было вовсе не здесь, как вы, несомненно, знаете. Рано или поздно его выловят и уничтожат – продержаться долго ему не хватит ума, но даже если и не поймают, какая разница!

– Вот как? Я думаю, вы его недооцениваете. А там еще и Джо Джек Бешеный Бык, и, возможно, другие – однако, всемогущее ваше Управление, сдается мне, что-то начинает с недавних пор терять имидж. Получается, с дырой оно, полицейское наше государство?

Колкость Гловера якобы не задела.

– Система не обязательно должна быть непроницаемой, 318-й. Государство должно обладать силой, такой, чтобы простой житель боялся с ним шутки шутить – и, конечно, шуток таких мы, судя по всему, не наблюдаем? Народ – стадо трусов, – деревянным голосом изрек Гловер. – И вы считаете, какой-то распоясавшийся чех сплотит вокруг себя повстанцев? Девяносто девять процентов населения по стране таких, как Ховик, боятся куда сильнее, чем свое правительство. Более того, это фактически одна из причин, почему народ выбрал Администрацию.

– Что есть, то есть, – пробормотал 318-й. – Во всяком случае, я раз уже сказал, на меня в своих планах не рассчитывайте. Если мне место в тюрьме, оставьте меня здесь, среди честных пулеметов и колючей проволоки; я предпочитаю это место зверинцу, который вы именуете свободным обществом.

Выпуклые рыбьи глаза медленно мигнули.

– Свободным? Боже ты мой, 318-й, что за экстравагантная мысль! – Голос звучал как у учителя, излагавшего основы своего предмета способному ученику и наткнувшемуся вдруг на необъяснимый барьер в понимании. – Я понимаю, вы долгое время находились в изоляции, но не может же быть, чтобы вы так искаженно оценивали ситуацию в стране. В конце концов, заключенные постоянно обновляются, и маленький отряд осведомителей коменданта докладывает, что вы вызнаете у них сведения – исподволь, но умело. Вы безусловно знаете о проблемах с жильем и топливом, нехватке продовольствия…

– Нехватке практически всего, за исключением численности населения…

– Совершенно верно. Галопирующая инфляция и отчаянная безработица, от которой едва-едва уберегает ряд затяжных локальных войн, успевающих отсасывать какой-то процент молодого мужского населения из низов. Русские уже давно могли бы пройтись маршем по этой стране, не будь у них самих полнейшего развала… И вы говорите о свободе? – Гловер неожиданно рассмеялся; принужденные сухие звуки удивительным образом контрастировали с невинно гладким, румяным лицом. – О, заверяю вас, эта нынешняя шайка атаманов-разбойников – будто из прошлого века перенеслись – и вояк-буйволов никогда не выведет страну из тупика. Не говоря уже о том новоиспеченном паяце в Белом Доме, который все еще считает, что во Вьетнаме мы проиграли в наказание за легализацию абортов и преподавание теории Дарвина в школах; но пока что они делают то, для чего и предназначены. Мы держим их, чтобы они обеспечивали порядок, пока мы делаем свое дело, а когда настанет время, посмотрим, как распорядиться этой Администрацией.

318-й недоуменно прикидывал, как могло прийти на ум сравнивать Гловера с рыбой-телескопом. Скорее пиранья, прикинувшаяся забавы ради.

«И Бог ты мой, – размышлял 318-й, – он же бесконечно выше, чем я себе представлял. Говорить такоев этом месте, без всякой опаски…»

– Что ж, – сказал он вслух, – прошу извинить. Я принимал вас за какого-нибудь средней руки чиновника из Управления. Как вы выразились, был в изоляции от текущих событий.

Гловер, похоже, готов был самодовольно хмыкнуть: – Смущаться ни к чему, 318-й. Очень немногие в Америке знают меня по имени или в лицо. Для широкой публики я, можно сказать, вообще не существую.

– И, я полагаю, вы такой не один? Боже мой, что за реликтовый феномен Старого Света: неприметные дворцовые заговорщики, серый кардинал за троном и все такое… До ужаса оригинально! – сухо заметил 318-й. – Опять, значит, возвращаемся на круги своя?

– А мы разве куда-то с них сходили? – Гловер пожал плечами. – Что, люди в этой стране когда-то знали, кто действительно всем заправляет? Или по крайней мере подозревали, насколько все схвачено?

«И это, – тускло подумал 318-й, – реальность за нашим кошмаром: не кликушествующий психопат-демагог на митинге, не хулиган в шинели на коне; всего-то бесцветненький подслеповатый коротышка-евнух с неизвестным числом одинаково незаметных соратников, возможно, заменяемых так же легко, как надувные шарики. Я посмотрел в лицо Зверю, а Зверь, оказывается, не имеет лица… Силы в работе, и даже угадать нельзя, в какой. Так иди же, узнай больше. Ситуация… Не сказать, чтоб она блистала альтернативами».

– Что бы там ни было, – проговорил он, – все лучше, чем гнить здесь.

– Я не предлагаю вам выбора, 318-й. – Нежный рот шевельнулся в неприязненной гримаске. – Вы знаете, что у нас имеется: гипноз, психотропное, шоковое воздействие, даже нейрохирургия – но вы слишком интеллигентны для того, чтобы нас к этому принуждать, так что давайте обойдемся без ритуального танца, ладно?

Он поднялся и взял кейс подмышку.

– Идемте, 318-й. Пора вам присоединяться к команде.