Текст книги "Роковая молния"

Автор книги: Уильям Форстчен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 24 страниц)

Справа раздался оглушительный залп, и Тамука увидел небольшой отряд вражеской пехоты.

Надо было ударить немного левее. Он увидел это со всей ясностью, несмотря на сгущающиеся сумерки. Там, за хрупкой линией обороны позади поездов не было никого, ни одного скота. Если бы не эта последняя уловка с поездами, сейчас его воины могли бы праздновать окончательную победу.

Тамука повернул голову и на короткий миг увидел его; он скакал вдоль линии огня и размахивал единственной рукой. Тамука почувствовал его страх и отчаяние, ощущение проигранной битвы. В это мгновение он стремился умереть и тем самым искупить свои грехи. Но мгновение пролетело, он пропал из виду.

– Я победил, дьявол, я победил тебя! – в ярости закричал Тамука, несмотря на то, что атака вокруг него явно ослабевала. – Еще одно усилие, и победа будет за мной!

После этого кар-карт резко повернул коня и направился в тыл.

Эндрю доскакал до батареи и в изумлении остановился. Прямо перед ним вражеские всадники в смятении давили друг друга, сотни тел устилали подступы к батарее, натиск конницы разбился о стену из трех составов.

Вдруг раздался безумный крик ярости: пехотинцы, рядом с ним, шатаясь от усталости после долгого перехода и пробежки на последней миле, смешав строй ринулись на врага. Эндрю отыскал глазами Марка. Старый римлянин высоко поднялся в стременах и, размахивая коротким мечом, с восторженным криком устремился вперед.

С фланга донесся очередной залп, подошедшие солдаты Марка вступили в сражение. Снаряды врезались в плотную толпу мерков, обезумевшие кони громко ржали, сбрасывали всадников и разбегались в разные стороны.

– Господи, этот мальчик снова совершил невероятное! – крикнул Марк.

Эндрю тяжело ссутулился в седле.

Он уже думал, что все пропало, ощутил холодок безнадежности, почта облегчение при мысли, что настало время умереть. Но война продолжалась, в последний момент они получили еще один шанс. Эндрю совершенно обессилел. Напряжение и отчаяние последних двух дней как никогда глубоко затронули его душу. Он сидел в седле, смотрел, но ничего не видел. Даже того, как солдаты Марка окончательно разбили конницу мерков и отбросили ее назад.

Винсент скорчился в углу кабины, позади него лежали тела машиниста и кочегара. Снаружи доносились хриплые восторженные крики, визг лошадей, нечеловеческие вопли раненых. Но все же шум боя начинал стихать.

– Я думал, мы победим, – произнес мерк между стонами.

Из его рта на металлический пол стекал ручеек крови.

– Ты говоришь по-русски, – прошептал Винсент.

– В детстве у меня был любимец, хороший, добрый. Мерк закашлялся, кровь потекла сильнее.

– Убей меня, и покончим с этим.

Из тьмы всплыло воспоминание о распятом на кресте умирающем мерке. Винсент отыскал глазами валяющийся на полу кабины револьвер. Он был разряжен. Но оказалось, что он бессознательно еще сжимает в руках саблю. Винсент опустился на колени, мерк кивнул,

– Подожди немного. – Мерк снова закашлялся, потом заговорил: – Духи отцов, посмотрите на меня, примите мою душу, простите мои грехи, позвольте скакать вместе с вами по бесконечным просторам неба, даруйте мне силы, чтобы защитить мою жену и детей, когда я покину этот мир.

Пораженный Винсент молча смотрел на умирающего мерка.

– Это наши предсмертные слова, – усмехнулся мерк при виде изумления на лице Винсента. – А теперь убей меня, скот.

– Мы не скоты, – прошипел Винсент. – Мы люди.

– Возможно, ты прав, но я все равно умираю с ненавистью к вам за то, что вы с нами сделали.

– А что вы сделали со мной?! – дико закричал Винсент и воткнул острие сабли в горло мерка.

По телу прошла предсмертная судорога, кровь брызнула фонтаном прямо в лицо Винсенту. Мертвый мерк по-прежнему смотрел на него и улыбался. Вокруг его головы образовалось озерцо крови, дыхание стихло, но глаза оставались открытыми.

Винсент Готорн прислонился к противоположной стене кабины и не мог отвести глаз от мертвого врага.

«Что же мы делаем друг с другом?

Защити мою жену и моих детей, когда я покину этот мир.

Таня, маленький Эндрю, двойняшки, что мы делаем друг с другом?»

Мысли нахлынули неудержимым потоком и заполнили кабину паровоза, представлявшую для Винсента в этот миг всю Вселенную. Остались погибшие кочегар и машинист, прижавший к груди икону с изображением своего старого друга, мертвый мерк, кровь всех троих, смешавшаяся на полу, звуки битвы, затихающие за стеной, и тяжелый запах смерти, весь остальной мир исчез в темноте.

Винсент склонил голову, плечи содрогнулись от рыданий.

"О Господи, в кого я превратился? Что я делаю? Неужели я такой же, как они?

Боже, помоги мне».

Все его тело сотрясали рыдания, каких он не помнил с самого детства, но в душе он знал, что с тех пор прошло не так уж много времени.

Он услышал чьи-то шаги, но не придал им никакого значения. Спрятав лицо в ладонях, он рыдал, и целительные слезы текли по его щекам, смывая засохшую кровь.

Кто-то обнял его за плечи.

– Все в порядке, сынок. Дай выход своим чувствам, тебе надо выплакаться.

Это был Марк.

Винсент склонил голову на плечо старого солдата и продолжал плакать в его объятиях.

«Если это патрульный отряд, то мы можем отбить атаку», – мрачно подумал Чак.

Он осторожно прополз вперед и жадно припал к небольшому озерцу с мутной водой. И вдруг услышал, как хрустнула ветка. В то же мгновение Чак перекатился в сторону, поднял карабин и нажал на курок. Патронник был пуст.

Позади него раздался выстрел, мерк резко дернулся и упал в воду. Чак изумленно посмотрел на агонизирующее тело и понял, что одинокий мерк подошел к воде с той же целью – напиться. Он оглянулся. За деревом пригнувшись стояла пожилая женщина с карабином в дрожащих руках.

– Отличный выстрел, матушка, – произнес Чак, подползая к ней.

Не переставая дрожать, женщина открыла затвор и вставила следующий патрон. Только тогда и Чак вспомнил, что надо перезарядить оружие.

В лесу не стихали одиночные выстрелы, и понять, что творится вокруг, было совершенно невозможно. Сражение вели отдельные небольшие группы, которые охотились друг за другом. Справа, ниже по течению реки, раздавались более интенсивные звуки боя, – значит, 1-й корпус все еще держался.

Это было, конечно, здорово, но в лесу могли скрываться сотни и тысячи мерков. Чак взглянул на единственного бойца своего отряда.

Тебя ведь зовут Ольгой, да?

– Да, ваше превосходительство.

– Я не «ваше превосходительство», черт побери! Хорошо, ваше превосходительство, – согласилась женщина.

– Ты прекрасно стреляешь. Спасибо тебе.

– Для меня убить мерка – дело чести, – сказала Ольга, обнажив в улыбке беззубые десны.

– Ну что ж, теперь будем держаться вместе.

– У вас есть более важная работа. Мы сами здесь справимся. Лучше убирайтесь назад и выводите поезд, пока не стало слишком поздно.

Эндрю шел по территории госпиталя и старался сохранить хотя бы видимость спокойствия, показать всем, что ситуация под контролем и победа еще возможна. Мир вокруг погрузился в кошмар. Он знал, что ранено около тридцати тысяч солдат. Еще десять тысяч погибли; несколько тысяч пропали без вести.

С армией как боевой единицей было покончено. 3-й и 4-й корпуса в совокупности едва могли составить одну бригаду. 6-й корпус Винсента пострадал не меньше, 2-й корпус Шнайда лишился половины людей, 7-й корпус Марка тоже.

Там была бойня, а здесь – то, что осталось поле нее. В свете фонаря перед Эндрю будто оживали кошмарные гравюры Дюрера. Безрукие и безногие солдаты лежали ряд за рядом. За ними тянулись ряды раненных в живот. Если бы было время, Эмил, Кэтлин или кто-нибудь из русских докторов могли бы спасти их, но сейчас большинство было обречено на смерть, врачи не могли справиться с таким числом пострадавших. Эндрю продолжал шагать между палаток, останавливаясь каждый раз, когда раненые поднимали руку и подзывали его к себе.

– Мы здорово всыпали им сегодня не правда ли, полковник?

Эндрю пришлось ответить улыбкой и кивнуть.

– Мы ведь все равно победим? Снова улыбка и кивок.

Молодой солдат схватил его за руку и приподнялся. Эндрю присмотрелся повнимательнее, лицо показалось ему знакомым – это был ветеран 35-го.

– Билли, как ты? – ласково спросил Эндрю, становясь на колени прямо на окровавленный пол.

– Не слишком хорошо, полковник, – прошептал в ответ Билли.

– Я видел, как дралась ваша бригада. Вы отлично сражались, сынок.

– Я боюсь, сэр, – прошептал тот.

Эндрю не находил слов, он чувствовал, что рука молодого ветерана становится все холоднее.

Что я теперь должен делать? Эндрю печально опустил голову.

– Помнишь свой дом там, на Земле? Билли грустно улыбнулся.

– Помнишь молитву перед отходом ко сну, которой научила тебя мать?

Билли кивнул.

– Давай прочтем ее вместе.

Билли тихо, почти шепотом, заговорил, Эндрю повторял слова за ним.

– Сейчас я ложусь спать…

Эндрю один закончил молитву, рука солдата бессильно упала.

Он накрыл тело одеялом и услышал позади чей-то плач. Это подошла Кэтлин.

– Бедняга, – сказала она, вытирая слезы. – Он все время звал свою мать, а потом подошел ты.

– Почти все они зовут матерей, когда приходит конец, – тихо отозвался Эндрю.

Я только что в очередной раз подумала, как сильно я тебя люблю, – прошептала Кэтлин. – Слава Богу, ты жив.

– А где Эмил?

– В соседней палатке. Зачем он тебе?

– Мне надо с ним поговорить.

Кэтлин помолчала, как будто догадавшись, о чем пойдет речь. Потом все же спросила:

– Как наши дела? Целый день я выслушивала различные слухи и теперь не знаю, чему верить.

– Проводи меня к Эмилу, – настойчиво попросил Эндрю.

Кэтлин взяла Эндрю под руку и повела к следующей палатке, где Эмил заканчивал операцию по извлечению стрелы из груди солдата. Наконец он наложил повязку и повернулся, чтобы вымыть руки, пока его ассистент бинтовал рану. Эндрю встретился взглядом с Эмилом, под глазами врача залегли темные круги.

– Нам надо поговорить, – произнес Эндрю. Эмил жестом попросил их подождать. Ассистент и санитар положили раненого на носилки и вынесли из палатки. Эмил проводил их до выхода, опустил полог и вернулся к Эндрю.

– Насколько все плохо? – спросил Эмил. Эндрю, глядя на Кэтлин, попытался сформулировать ответ, но не смог.

– Все кончено? – тихо спросила она. Эндрю молча кивнул.

Эмил шумно вздохнул и опустился на стул в углу палатки.

– И ты пришел, чтобы сказать, что я должен убить всех раненых.

Эндрю помолчал, от всей души желая, чтобы Кэтлин здесь не было. Он уже поднял голову, чтобы отослать ее, но увидел на ее лице слабую печальную улыбку. Ни слез, ни отчаяния, ни истерики, только огромная скрытая сила.

Даже если завтра все будет кончено, мы сражались не зря, – прошептала Кэтлин, подойдя к Эндрю и обнимая его за талию.

Он кивнул и поцеловал ее в лоб.

– По крайней мере, Мэдди некоторое время еще будет в безопасности, – продолжала Кэтлин. – Даже только ради этого стоило воевать.

Эндрю старался не думать о дочке – это могло совершенно сломить его силы. Ему приходилось сосредоточивать все мысли на войне. Полковник снова обратился к Эмилу.

– Ты сам знаешь, сколько у нас раненых. В строю осталось не больше тридцати тысяч солдат, но даже для них у нас нет патронов, чтобы выдержать еще один такой бой, как сегодня. Почти все орудия разбиты. Мерки прорвутся при первой же атаке. А тогда…

Голос изменил ему.

– Господи, Эмил, ты же знаешь, что они сделают с теми, кто останется в живых.

Эмил отошел к маленькому столику, дрожащими руками налил себе водки и сделал большой глоток.

– Вот уже сорок лет я стараюсь спасти чью-то жизнь, а теперь ты говоришь, что я должен убить всех этих людей.

– Эмил, ты же понимаешь, что мерки не убьют их сразу, сначала они будут издеваться над солдатами.

Эмил кивнул: – Грязные животные.

Он оглянулся на Кэтлин, стыдясь своей несдержанности.

– Я согласна с тобой, – прошептала Кэтлин, слабо улыбаясь.

– На рассвете я пришлю в госпиталь полк солдат с револьверами. У твоих санитаров тоже есть оружие. Все раненые, которые способны стоять на ногах, должны идти в бой или оставаться здесь в качестве охраны. У меня в нагрудном кармане лежит письменный приказ. Мои ординарцы будут об этом знать, на тот случай, если со мной что-то произойдет. Я пришлю приказ только в том случае, когда пойму, что другого выхода нет, и ни минутой раньше. Боже упаси от ошибки в таком деле. Но если мерки будут угрожать госпиталю, ты знаешь, что делать. Эмил кивнул, не в силах унять дрожь в руках.

– У нас остался хоть какой-нибудь шанс? Эндрю оглянулся на Кэтлин.

– Последний шанс всегда остается, – прошептал он, и Кэтлин по его глазам поняла настоящий ответ.

Эндрю снова повернулся к Эмилу.

– Спасибо тебе, доктор Вайс, за твою дружбу, за твои советы. – Он помолчал и похлопал ладонью по пустому рукаву. – И за мою жизнь.

Эндрю освободился от объятий Кэтлин и подошел к доктору, чтобы пожать ему руку. Эмил тихонько покачал головой.

– В следующем году поедем в Иерусалим, – произнес он на древнееврейском языке.

– Что ты сказал?

– О, это просто давнишнее обещание, которое я всегда собирался выполнить.

– Может, ты когда-нибудь еще сумеешь это сделать, – улыбнулся Эндрю и отвернулся.

Они вдвоем с Кэтлин вышли из палатки.

– Я должен возвращаться.

Кэтлин не ответила, краем глаза наблюдая, как в палатку заносят очередного раненого.

– Мне тоже пора идти.

Эндрю помолчал, потом наконец решился.

Ты знаешь, я хочу, чтобы ты выжила, чтобы попыталась убежать отсюда, пока еще есть время…

Голос Эндрю дрогнул. Ему стало стыдно просить ее бежать, когда все остальные должны 6ыли остаться и умереть. Но это его жена…

– У меня есть свой долг, – покачала головой Кэтлин. – Таня и Людмила уберегут нашу дочку. Эндрю ощутил в душе непереносимую боль и вместе с тем глубокую гордость.

– Если бы мне пришлось начинать все сначала, даже зная о поражении, я бы все равно сделал то же самое, -тихо произнес Эндрю, – Пусть даже только ради того, что хоть какое-то время мы с тобой были вместе.

Эндрю ласково поцеловал ее в губы и выпрямился, уронив руку. Прощальный поцелуй двух отчаявшихся людей. Он отвернулся и пошел прочь.

– Я буду ждать тебя, – прошептала Кэтлин, прежде чем вернуться в палатку.

– А вот и он.

Он едва разобрал слова; с тех пор как он учил русский, прошло слишком много времени. Чьи-то грубые руки перевернули его лицом кверху, горла коснулась холодная стать.

Кар-карт Музта ждал смерти, но она не приходила.

Те же руки схватили его и подняли. В свете фонаря он рассмотрел плотную невысокую фигуру рыжеволосого человека; на его лице волосы росли на обеих щеках и даже над верхней губой. Человек неприязненно осмотрел его и усмехнулся.

– Ты и есть тугарин Музта?

Музта молчал, осматриваясь вокруг. Поле снова было усеяно телами его воинов, уже во второй раз. Но теперь он чувствовал, что виновником их гибели был не скот, а Тамука.

– Вы убьете меня? – с трудом выговаривая слова чужого языка, спросил Музта.

Рыжеволосый посмотрел ему в лицо и медленно улыбнулся.

– Я думаю, тебе сначала надо кое с кем поговорить.

Он ощущал лезвие меча на своей спине, но не оно заставило Музту шагнуть вперед. Стена бастиона находилась от него всего в десятке шагов. Голова безумно болела, и Музта дотронулся до вмятины на шлеме, поняв, что этот удар лишил его сознания. Несколько секунд он медлил, потом посмотрел вниз. На земле лежал его последний сын Джамаду, он был без сознания, в груди зияла страшная рана. Музта остановился и обернулся к Пэту.

– Это мой сын, – прошептан он. – Пожалуйста, помогите ему.

Пэт кивнул и жестом подозвал своих людей, чтобы внести подростка внутрь бастиона. Музта опустился на колени рядом с сыном, дотронулся до его лица, пригладил черные волосы и коротко помолился. Затем он поднялся и без всякого принуждения стал спускаться с бастиона.

– Еще одна атака! – кричал Тамука своим безмолвным соплеменникам. – Нужна только одна атака! Я был там, я был на вершине холма, там почти никого не осталось.

– Тогда почему мы снова потерпели поражение? – сердито спросил Хага. – Ради всех богов, Тамука, ты потерял сто пятьдесят тысяч воинов убитыми и ранеными. Если ты это называешь победой, я трепещу при мысли о поражении.

– И все же это победа! – воскликнул Тамука. – За сегодняшний день наше войско трижды поднималось на холмы.

– И все три раза мы отступали назад, – ответил Хага.

– С каждым разом мы все больше приближались к окончательной победе. Я говорю вам, если бы последняя атака проходила на пятьсот шагов севернее, мы бы не встретили никакого сопротивления и уже сегодня ночью устроили бы праздничный пир.

Некоторые из предводителей кивнули в знак согласия, остальные продолжали угрюмо молчать.

– "Если!" Я постоянно слышу только «если»! – возразил Хага. – Если бы у нас были запасы воды, то нашим воинам не пришлось бы умирать от жажды, если бы атака прошла на несколько сотен шагов севернее, если бы наши летающие машины не были разбиты. Все это только слова, в то время как каждый третий из моих воинов убит, а еще один из троих уже не может держаться на ногах. Запас стрел на исходе, снаряды для орудий кончились, а скот все еще занимает позиции.

Как по-твоему, сколько их там? – огрызнулся Губта. – Их с самого начала было намного меньше, чем нас. Даже если каждый из них убил по три мерка, все равно их осталось совсем немного. Мой умен сегодня не принимал участия в бою, но я сам был на левом фланге и видел впереди бескрайнюю степь и чистое небо, и только редкую цепь скотов. Если бы ты, Хага, со своим уменом поддержал атаку, мы могли бы праздновать победу.

Тамука повернулся к Хаге.

– Он прав, – хмуро произнес он. – Через реку переправились тринадцать уменов, из них два – твои, но они не участвовали в битве.

– Как бы они смогли воевать? – крикнул Хага. – В этом дыму совершенно невозможно рассмотреть сигнальные флаги.

– Только скот способен сражаться в дыму, а не на чистом воздухе, где можно показать свою доблесть и рассмотреть сигналы, – резко бросил Йимак, командир одного из уменов клана Хаги. – К тому времени, когда курьер привез мне приказ, атака уже захлебнулась, а вся долина была занята отступающими воинами.

Тамука поднял руку, требуя тишины, и все споры постепенно утихли.

– Я говорю словами моего духа «ка», – начал он намеренно тихим голосом, чтобы всем присутствующим приходилось напрягать слух. – Сегодня, незадолго до захода солнца, я заглянул в сердце Кина. Он был испуган, перед ним маячил призрак поражения. Никогда раньше мне не приходилось наблюдать у него такого страха. Я был на вершине холма, я видел впереди победу.

Раздалось негромкое одобрительное бормотание, но многие из предводителей продолжали хранить молчание. – Братья, неужели мы прошли такой долгий путь, так много сражались только ради того, чтобы сейчас повернуть обратно, как того требует Хага, только ради того, чтобы услышать смех скота у себя за спиной? Слушайте меня. Наша судьба зависит от завтрашнего дня. Позади нас наши женщины, старики и дети. Они кочуют по степи и ждут, что к следующей луне мы обеспечим им сытую и благополучную жизнь, наполним их голодные желудки мясом скота. Неужели мы опустим головы, повернем коней назад и заскулим от страха перед горсткой скотов?

– Тогда, по крайней мере, мы поскачем назад, а не заставим своих близких разыскивать наши останки, – упорствовал Хага.

– Есть ли в тебе кровь настоящих мерков? – язвительно спросил его Тамука.

Хага оскалился и потянулся к рукоятке меча.

– Если бы твою голову не защищал шлем кар-карта, я снес бы ее с плеч за такие слова.

Вокруг все замолчали.

– Я должен выяснить, – медленно, свистящим шепотом заговорил Хага, – действительно ли ты наш кар-карт?

Никто не проронил ни слова. Тамука не сводил глаз с Хаги, он видел на его лице отчаянную решимость, желание немедленно разрешить спор в схватке на мечах. Тамука понимал, что Хага наверняка одержит верх. И все же он не мог удержаться, чтобы не положить ладонь на рукоять меча кар-карта, он был готов драться.

– Во время войны запрещено разрешать споры при помощи оружия и проливать кровь соплеменников. К ним подошел Сарг и холодно осмотрел всех предводителей кланов и командиров уменов.

– Это запрещено, – повторил за ним Губта и встал рядом с Тамукой, тоже держась за меч.

Зарычав от ярости, Хага бегом покинул собравшихся. Тамука проводил его взглядом, сознавая, что спор между ними еще не закончен. Потом обратился к лидерам орды.

– Мне ведомо многое, что не доступно никому из вас, – неторопливо и уверенно произнес он. – Если сегодня мы повернем назад, то настанет тот день, когда скот сам станет охотиться за мерками с оружием, которое можно увидеть лишь в страшных снах. Три зимы назад они почти ничего не смыслили в вопросах войны, но тугары, по своему скудоумию, позволили им одержать верх.

Тамука осмотрел своих сподвижников. Музты среди них не было, и Тамука с улыбкой вспомнил о донесении, в котором говорилось о гибели кар-карта тугар и его сына во время первой атаки. Остатки двух уменов тугар сегодня собрались для того, чтобы спеть свои предсмертные песни, они поклялись умереть на рассвете и смыть позор со своего народа. По крайней мере, без них в мире станет просторнее.

– Я еще раз говорю вам, что, если мы оставим скотов в живых, война будет длиться вечно. Они восстановят свои фабрики, станут еще сильнее, изобретут новое оружие и распространят заразу неповиновения по всему миру. Сегодня ночью, на этом гребне, – он махнул рукой в сторону холмов, – стоит их растерзанная армия. Они знают, что отступать некуда, что победить они не смогут. Но если мы уйдем, пройдет несколько лет, и войны будут следовать одна за другой, наши сыновья будут сражаться с их сыновьями, война охватит другие земли. И тогда мы потеряем гораздо больше воинов, чем сегодня, нам придется сражаться до тех пор, пока не прекратится род мерков. Мы должны победить сейчас. Тамука увидел, что почти все склонили головы в безмолвном одобрении.

– Еще и еще раз я, ваш кар-карт, обещаю вам победу завтра на рассвете. Я уже послал приказ привести из тыла лошадей. Шесть уменов конницы начнут сражение. За ними и на флангах последуют четыре умена пехоты.

Тамука поднял с земли сломанный мушкет и штыком начертил на земле полукруг с квадратом посередине. Затем он начертил стрелу, пронзающую полукруг.

– Вот так это произойдет. Завтра к вечеру наши всадники будут уже у ворот Рима. Этот город совершенно беззащитен, вся армия собрана здесь, ее жалкие остатки будут смяты и раздавлены. Через день подойдут все остальные табуны лошадей, и после того как мы досыта наедимся мяса скота, мы поскачем на восток, чтобы перебить весь скот в городе. Я, ваш кар-карт, клянусь, что так и будет, я клянусь своим духом «ка», который видит все это и передает мне. Я говорю, что они уже разбиты, и первая же наша атака только подтвердит их поражение. Завтра я обещаю вам победу.

Эндрю Лоуренс Кин шел вдоль линии обороны, но его мысли уже не были заняты войной. Он вспоминал обо всех своих мечтах, связанных с этим миром, и видел их отражение в глазах тех, кто встречал его взгляд.

В лагере царила тишина, горели несколько костров, вокруг которых собрались люди и готовили скудный ужин из остатков продовольствия.

Этой ночью не было слышно песен, сил для пения не осталось. Эндрю остановился и посмотрел на небо. Большое Колесо склонялось к западу, близился рассвет.

Рядом разгорелся еще один костер, и Эндрю решил подойти поближе, посмотреть на людей, собравшихся рядом с развалинами виллы.

– Тяжелый выдался денек.

Голос принадлежал Марку, позади него виднелась фигура Рика Шнайда.

– Да, тяжелый. – прошептал Эндрю.

– А что будет завтра?

Эндрю грустно улыбнулся и покачал головой. – -Наши силы иссякли. Сегодня было ранено больше двадцати тысяч человек. Нам только чудом удалось остановить мерков, они начали атаку слишком поздно, иначе прорыв был бы неизбежен. Завтра они начнут на рассвете.

– Посмотрим.

Что там происходит? – спросил Эндрю, кивнув в сторону костра у стен виллы.

Там Григорий со своими ребятами, – ответил Рик, поглаживая повязку на раненой ноге. – До меня дошли слухи, что Григорий собирается о чем-то рассказать, вот я и решил присоединиться к ним.

– Как себя чувствует Винсент? – Эндрю задал вопрос Марку.

Теперь все в порядке. Я надеюсь, он поправится.

Эндрю печально улыбнулся, вспомнив Винсента вместе с Марком после боя. Сам он был настолько опустошен, что уже не мог никого утешить.

Эндрю тоже направился к костру. Вилла служила опорным пунктом для 3-го и 4-го корпусов, занимавших позиции по обе стороны от нее. На земле вокруг нее все еще валялись тела мерков, прямо перед фасадом пылал огромный костер, к нему подходило все больше и больше людей, многие из них были ранены. Возле уцелевшей стены были составлены боевые знамена, и Эндрю задержался, чтобы взглянуть на них. Покрытые славой стяги полков Суздаля, Кева, Новрода, Мурома и Вазимы. Старинные названия русских городов дали имена полкам, впитавшим в себя традиции и доблесть Армии Потомака. В центре стояло знамя старого 35-го Мэнского полка, его солдаты приняли на себя главный удар, и многие из них уже никогда больше не смогут встать в строй.

Эндрю оглядел собравшихся и заметил среди них лица своих старинных друзей. Недалеко от себя он увидел Гейтса с блокнотом в руке – можно было подумать, что тот и впрямь собирался выпустить еще один номер своей газеты. Рядом с. ним находился Билл Уэбстер, он больше не был министром финансов, он снова встал в строй солдат. Так много знакомых лиц.

Из-за виллы появились несколько человек и установили стол прямо перед костром. Следом вышел Григорий, командовавший корпусом, в котором едва насчитывалась одна бригада солдат; на его лице лежала печать угрюмой решительности. Григорий взобрался на стол и поднял руку, призывая всех к тишине.

Эндрю подошел к костру и занял место позади всех, рядом с ним встал Марк, их окружили ветераны 35-го полка. Эндрю снова ощутил узы старой дружбы и почувствовал первый прилив возрождающейся силы, несмотря на мрачную уверенность, что война проиграна и утром все будет кончено. При виде знакомых лиц, на которых в свете костра сияли любовь и дружба, боль потерь отступила куда-то далеко.

– Друзья мои! – начал Григорий. – Я созвал вас, чтобы поговорить и с моими товарищами по 3-му корпусу, и со всеми собравшимися вокруг этого костра.

Григорий замолчал, глядя на окружающих, поджидая тех, кто продолжал подходить с других участков фронта. Люди шли и шли со всех сторон, привлеченные светом огня, движимые любопытством. Наконец их набралось не менее тысячи.

– Мы немало воевали вместе, – снова заговорил Григорий, и его голос зазвенел над землей. – И сегодня ночью мы знаем, что все мы братья. Наши традиции восходят к далекому туманному прошлому, вместе мы прошли множество сражений, начиная с Антьетама.

Эндрю повертел головой, отыскивая немногочисленные лица тех, кто сражался рядом с ним в тот трагический день.

– Потом были Геггисберг и Уайлдернесс. А на этой планете был сначала бой у переправы.

Русские солдаты согласно кивнули, а Григорий продолжал зачитывать длинный список сражений, сплотивших людей, оставивших по себе горестные и славные воспоминания.

– И вот теперь нас осталось совсем немного перед решающей битвой.

Люди вокруг притихли. Григорий на мгновение опустил голову, словно собираясь с мыслями, затем выпрямился и поднял сверкающий взгляд к звездам.

 
Коль суждено погибнуть нам – довольно
Потерь для родины; а будем живы
Чем меньше нас, тем больше будет славы.
(Здесь и далее Шекспир У. Генрих V. Акт IV. Сцена 3 (пер. с англ. Е. Бируковой))
 

Эндрю встрепенулся и с улыбкой посмотрел на Гейтса. Григорий, русский крестьянин, читал «Генриха V», и Эндрю чувствовал, что глубоко в его душе пробуждается отклик на слова Шекспира. Высокий голос юноши звучал в ночном воздухе, как зов кларнета. Никто из собравшихся не проронил ни слова, люди замерли, подняв освещенные костром лица.

 
Сегодня день святого Криспиана;
Кто невредим домой вернется, тот
Воспрянет духом, станет выше ростом
При имени святого Криспиана;
Кто, битву пережив, увидит старость,
Тот каждый год в канун, собрав друзей,
Им скажет: «Завтра праздник Криспиана»
Рукав засучит и покажет шрамы:
«Я получил их в Криспианов день».
 

Эндрю ошеломленно оглядел окружающих: они стояли неподвижно, глаза сияли, головы покачивались в такт стихам, глубокое волнение охватило души солдат.

 
Старик о них расскажет повесть сыну,
И Криспианов день забыт не будет
Отныне до скончания веков;
С ним сохранится память и о нас…
 

Григорий помолчал, ненадолго опустив голову. Когда он снова поднял ее, на глазах его блеснули слезы, голос задрожал, но остался таким же звенящим.

 
О нас, о горсточке счастливых братьев…
 

Теперь он говорил совсем тихо, но все так же звонко и чисто. Многие подхватывали стихи, повторяя их прерывающимся от волнения голосом. И Эндрю, с трудом сдерживая слезы, тоже произносил строки Шекспира.

 
Тот, кто сегодня кровь со мной прольет,
Мне станет братом: как бы ни был низок,
Его облагородит этот день;
И проклянут судьбу свою дворяне,
Что в этот день не с нами, а в кровати;
Язык прикусят, лишь заговорит
Соратник наш в бою в Криспианов день.
 

Стихи отзвучали и унеслись ввысь. Как только Григорий замолчал, раздались оглушительные крики, люди устремились вперед, потрясая в воздухе сжатыми кулаками, выкрикивая слова одобрения. Напряжение, сковывавшее людей, нашло выход в этих криках, а строки написанные давным-давно, преодолели время и расстояние и подняли дух людей в час тяжелейших испытаний.

Эндрю Лоуренс Кин, не стыдясь и не опуская головы, вытирал слезы. Люди толпились вокруг, не обращая внимания на его присутствие, все старались подойти поближе к центру. Полковые знамена, подхваченные чьими-то руками, гордо реяли в ночном воздухе.

Эндрю отошел на несколько шагов и остался один. Вот из толпы выбрался Гейтс, его глаза сияли от восторга. Он подошел к Эндрю, хотел что-то сказать, но не смог; вытянул руку, как бы пытаясь дотронуться до Эндрю, потом молча повернулся и устремился во тьму, по направлению к городу.

Эндрю поднял голову к небу.

– Милостивый Боже, даруй им победу в завтрашнем бою, – прошептал он.

Потом повернулся и пошел прочь от костра.

– Эндрю!

Он повернулся и увидел Пэта, стоящего неподалеку. Эндрю подошел ближе.

– Ты слышал? – шепотом спросил он, все еще находясь под впечатлением прозвучавших стихов.

Пэт кивнул и откашлялся.

– Хоть он и был чертовым англичанином, он умел обращаться со словами, – правда, умел.

– Боже, если бы мы могли завтра победить! – прошептал Эндрю.

В душе его еще звенело приподнятое чувство, но холодная реальность уже стягивала кольцо тьмы.