Текст книги "Базилика"

Автор книги: Уильям Монтальбано

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 22 страниц)

ГЛАВА 12

Вот уж действительно встречают по одежке. Слоняясь вокруг папских апартаментов в потрепанных, обрезанных до колен джинсах и футболке, Треди мог сойти за пригородного жителя средних лет на уик-энде. В белой мантии солнечным воскресным утром он соответствовал всеми узнаваемому образу папы римского. Еще папа походил на футбольного полузащитника, так как был высоким, поджарым мужчиной, державшимся с телегеничным изяществом и уверенностью. Приветствуя людей на площади, похожей на съемочную площадку в Трастевере, округе Рима, Треди возвышался над своей свитой и верующими, которые пришли его поприветствовать.

–  Viva il papa! [69]69
  Да здравствует папа! ( итал.)


[Закрыть]– пронзительно кричала женщина, когда он двигался в ее сторону вдоль металлического ограждения, пожимая руки, целуя детишек, обмениваясь улыбками и шутками. Папа в образе политика на мощенной камнем площади, а в качестве декораций – желто-коричневые палацци, как итальянцы называют не только настоящие дворцы, но также и дома, где проживают. Идеальная картинка. Телевизионщики, несмотря на ранний час и воскресенье, тоже прибыли на шоу.

Один из самых важных и почтительных титулов папы – епископ Рима. Умные папы всегда об этом помнят. Конечно, на то есть и священная причина, но помнят еще и потому, что римляне, кем папы с гордостью себя считают, – самый сильный и народный союзник, который только может быть у понтифика. Святой Поляк, актер в начале жизни и превосходно державшийся на публике папа, все свое неординарное правление тщательно полировал полученные им римские верительные грамоты. Большинство воскресений, в ленивые сонные часы завтрака, по утрам между восемью и полуднем он посещал свою римскую паству. Это была всегда пышная церемония: колокольный звон, дым фимиама – но послание Io sono romanoне могло быть менее торжественным. И это работало.

Треди соблюдал эту традицию. В то утро на Трастевере он отслужил мессу для толпы, слушавшей стоя в барочной приходской церкви, которая, похоже, редко когда по выходным собирала и сотню прихожан. Треди пришел в униформе класса «А»: ангельски-белой, от круглой zucchetto, [70]70
  Ермолка ( um.).


[Закрыть]прикрепленной шпильками-невидимками к его шевелюре с проседью, до тонких шелковых носков. На ногах у него были блестящие черные мокасины, по поводу которых ходила масса пересудов в итальянской прессе. Поляк носил грубые коричневые башмаки, у которых наверняка были польские предки. Туфли Треди кричали: Italiane!

Папа легко двигался вдоль металлического ограждения, останавливаясь через каждые несколько метров, чтобы поговорить с людьми, ответить на вопросы и задать их. Люди выстроились в три-четыре ряда, поэтому у каждого был шанс как минимум пожать папе палец. Одна молодая женщина протянула маленького ребенка; пожилая дама вслед за ней поспешила пролезть вперед с отвратительной декоративной собачонкой. Треди благословил обеих. Пройдя немного дальше, он уговорил маленького мальчика бросить ему футбольный мяч и ловко отбил его обратно головой. Вы словно присутствовали на фестивале под названием «Мне нравится реклама папы».

Брата Пола это полностью устраивало, ибо я был счастлив просто находиться там. И к счастью, Треди не успел развенчать всех святых, потому что не представляю, что еще могло меня спасти там, на лестнице. Я катился вниз по длинному каменному лестничному пролету словно шар в боулинге, ступенька за ступенькой, одна жестче другой.

Чернота.

Полицейские обнаружили меня без сознания на третьей четверти пути вниз. Наверное, они отвели бы меня в участок, приняв за пьяного, но в бумажнике у меня лежало ватиканское охранное свидетельство, и они поступили иначе: вызвали «скорую помощь». Удивительно, но я ничего себе не сломал, однако мне пришлось несколько дней пролежать в черно-синем коконе боли. Пока Лютер суетился, а доктора проверяли, нет ли у меня сотрясения и внутренних повреждений – тихо, больной, лежите спокойно! – я то забывался в тревожном сне, то погружался в нелегкие размышления.

Физическое повреждение. Психический ущерб. Один. Два. Мое прошлое – этот тонкий шрам мучительной ярости, безумия и смерти, который я получил в Майами, – настигло меня в Ватикане.

Тело было разбито, но разум ясен, как никогда. Этот подонок убил Джимми Кернза, так все и было. Теперь моя очередь. Я испугался. За себя и потому, что Треди тоже мог оказаться на линии огня. Разве американцы не предупреждали его? Может ли эта угроза исходить от тех самых наркобаронов? Им было за что ненавидеть его – не меньше, чем меня. Неужели мы столкнулись с двумя половинками одной опасности? Треди был призовой мишенью для любого, жаждущего отомстить или попасть в заголовки газет, но он жил в сердце тщательно разработанной системы, обеспечивавшей его безопасность. Сначала они поохотятся за мелкой рыбешкой, а не за китом.

Я жил один. Легкая добыча. Вот почему я испугался. Когда-то я был быстр и молод. Теперь я псих, слепленный на скорую руку и облаченный в новую одежду. Неудачник, променявший драку на церковь, свой значок полицейского – на воротничок служителя церкви, насилие – на слабо помогающую молитву. Человек, что охотится за мной, будет жесток, быстр и решителен – мачо, подогреваемый местью, сжигаемый гневом.

Мы будем играть на моей территории, но перевес всегда останется на его стороне. Может, ему удастся расправиться со мной. Пусть так. Но если он совершит малейшую ошибку, я убью этого ублюдка.

В то воскресное утро на Трастевере я еще ощущал приступы резкой боли, но все части тела двигались более или менее в одном ритме. Чтобы убедиться в этом, накануне я даже дважды обежал трусцой Ватикан. Я стоял на не занятой толпой большой площадке, зарезервированной для прессы; в основном для ватиканских фотографов вперемешку с предупредительными штатными корреспондентами. Пришли Тилли и Мария, а также два репортера из Европы, с которыми я имел шапочное знакомство.

Я перебросился несколькими словами с дамами, но профессиональная часть моего естества оценивала степень безопасности Треди. Впереди папы шли двое ватиканских полицейских в штатском из службы безопасности, за ними и немного впереди папы – Диего Альтамирано. Он улыбался, но его глаза терпеливо и внимательно вглядывались в толпу. Треди говорил, что его новый молодой помощник – специалист по бою без оружия, и я мог этому верить. Но мне было интересно, не прячет ли он пистолет под курткой своего черного костюма. Еще двое переодетых ватиканских полицейских довершали зону безопасности вокруг Треди. Я знал также, что несколько молодых полицейских, переодетых в джинсы, рассредоточены по площади. В глубине толпы вышагивал высокий чернокожий человек в сером монашеском одеянии. Лютер нашел себе воскресную работу, которая, похоже, нравилась ему не меньше чтения проповедей.

– Каждый раз, когда я вижу Его святейшество, он кажется еще более красивым. Но он ли – тот самый человек, который спасет нашу церковь? – спросила Мария, затаив дыхание.

– Не обращай на нее внимания. Пол. Это ее первый папа; Мария влюблена, – поддразнила Тилли.

Мария залилась очаровательным румянцем.

Я сказал:

– Наверное, непросто быть старым седым ветераном, Тилли.

Она улыбнулась.

– Ладно, признаюсь, когда я его вижу, то ощущаю себя несколько… ну, ты понимаешь. Даже если я и разочарована отсутствием у него новой политики. Он производит впечатление, но придется потерпеть и дождаться чего-то существенного, прежде чем я откажусь от своей девичьей добродетели и изменю о нем мнение.

Пустые слова, ибо «зануда» он или нет, но радикальная Тилли точно так же попалась на удочку папы, как и консервативная Мария. Ее лицо горело, она не сводила глаз с Треди с того момента, как он появился на площади.

Пока Треди распивал кофе с местной аристократией, Мария и Тилли безжалостно подтрунивали над моим белым воротничком, черным нагрудником, черными брюками и над всем, чем только можно. Большую часть времени это одеяние пылится у меня в шкафу, пока не подоспеет церковное событие, где я могу нанести оскорбление кому-нибудь более религиозному, чем я, придя в джинсах. Вообще-то я полагал, что выгляжу внушительно. Тем не менее женщины бросили меня словно тухлую рыбу, стоило только появиться Треди.

– Я бы пошла замуж за такого человека, как он, если бы он был истинно верующий, – тихо сказала Мария.

– Однажды я уже была замужем за таким, – отозвалась Тилли, разговаривая сама с собой и так тихо, что я едва услышал ее слова.

Несколько секунд спустя изумленные взгляды друзей и политических противников, направленные с разных сторон на одного и того же человека, ударили в меня услужливым рикошетом.

Через мгновение я уже был за металлическим ограждением и бежал к папе.

Очаг гнева возник словно водоворот в нескольких метрах впереди Треди, как раз когда он подходил к толпе. Люди метались, кричали. Я увидел высоко поднятую руку, и что-то темное взмыло в ясное небо. Секунда – и я снес ограждение, видя, как Лютер врывается в самый центр свалки. Диего Альтамирано, шедший перед папой, мгновенно принял стойку атаки. Или у него не было оружия, или он был настолько уверен в себе, что не стал им пользоваться. Я узнал стойку: «змея, свернувшаяся кольцами» из старинной китайской боевой системы, о которой мало кто знает и которую вряд ли кто-либо видел, потому что она создана для убийства и ни для чего больше. Диего хорошо смотрелся.

Ватиканские полицейские окружили папу и принялись теснить его прочь от места беспорядков. Карабинеры в брюках с красными лампасами мчались с краев площади, хватаясь за кобуры. Темный предмет, описав дугу в воздухе, летел в мою сторону. Если это граната – мы все покойники. Но предмет летел не по сплошной дуге, как бейсбольный мяч. Он вращался, словно летающая тарелка «фрисби». Он плыл. Я поймал его, хотя мне немного мешала сумка на плече. Одним движением я прижал предмет к груди, отпрыгнув в сторону от папы. В ту же секунду я понял, что это не опасно: это не граната.

Это был парик.

–  Porca Miseria! [71]71
  Здесь: «Черт возьми!» ( итал.)


[Закрыть]

Трудно избавиться от старых манер. Сердце стучало, испуг сменился гневом, заставившим меня броситься в толпу, размахивая париком, словно индеец – скальпом.

– Это что, шутка? Кто думает, что это смешно?

Я заметил невысокого мужчину, которому было около пятидесяти, сжавшегося словно мальчишка-алтарник, которого застукали за воровством из тарелки для сбора пожертвований. На нем были лоснящийся черный костюм и накрахмаленная белая рубашка с одним из тех дизайнерских галстуков, которые стоят кучу денег и выглядят соответственно. У него были большие золотые часы, тонко очерченные усы и блестящая лысина.

– Это твой? Cretino! Brutto! [72]72
  Идиот! Скотина! ( итал.)


[Закрыть]Как тебя только угораздило его потерять? Ты что, чихнул? Или парик сдуло ветром?

К тому моменту я уже орал на смеси языков – понимаете, я выпускал пар – и, вероятно, воткнул бы эту склизкую штуку в глотку коротышке, если бы случайно не натолкнулся на Лютера. Словно налетел на стену.

– Полегче, Пол, полегче. Успокойся, ничего не произошло, остынь, – успокаивал меня Лютер. Одной рукой он вцепился в увешанную браслетами руку некрасивой ругавшейся женщины с рыжими волосами. Видимо, она и была похитительницей парика. Визгливая мегера во всей своей красе.

– Для папы ты нарядился, Джузеппе, ты причесал свои искусственные волосы и выпятил колесом свою костлявую грудь. Сукин сын!

Коротышка съежился, его щеки пылали от унижения.

– Являешься домой в четыре утра и, как вор, забираешься ко мне в постель. Ты думаешь, я не знаю о ней? О той, которая решила порадовать тебя и купила этот парик? Твоя потаскушка! Да ты ей в дедушки годишься! Пусть папа знает! Пусть все знают!

– Семейные неурядицы, кое-какие разногласия, – спокойно произнес Лютер. Я почувствовал, как адреналин отхлынул, сердечный ритм пришел в норму. Я отдал бедняге его парик. Я думал, что он наденет его, но вместо этого он стыдливо засунул парик в карман пиджака, в изумлении оглядывая меня с ног до головы, и, когда дружеская рука уверенно легла на мое плечо, я понял, почему он так на меня смотрел.

– Ты в порядке, Пол?

Я кивнул.

– Отлично поймал, hermano. Сделай несколько глубоких вдохов. В подобных случаях это всегда помогает, – посоветовал Треди.

Неужели, ради всего святого, они – Лютер и Треди – думают, что я не разобрался и потерял голову из-за парика?

– Спасибо за заботу, Ваше святейшество, я в порядке, – ответил я несколько громче, чем полагалось.

Но в этот момент Треди уже бесстрашно преодолевал рифы семейной неурядицы. Я ушел, оставив его беседовать со старой каргой и ее жертвой, и незаметно пробрался обратно на площадку для прессы. Это было необдуманным поступком, так как Тилли и Мария тут же обрушились на меня, словно две половинки одного циклона.

– Пол, что случилось? Почему ты побежал? Кто… на папу напали? Чем все кончилось? – тараторила Мария.

– Что это была за штука, которую ты поймал? Бомба? Ты разговаривал с папой? Что он сказал? Говори, Пол, черт тебя возьми, – сыпала вопросами Тилли.

Бог знает, сколько раз я уже врал, но сейчас мне не пришлось это делать, ибо Треди сам неспешно подошел и с улыбкой встал перед камерами. Он не совсем солгал. На прекрасном итальянском он просто заворожил репортеров своей речью, не обращая, в характерной папской манере, внимания на отдельные вопросы.

– Я думаю, что подобные посещения прихожан – одна из важнейших вещей, которые может сделать епископ Рима. Они безусловно находятся среди самых приятных моментов распорядка моей недели. Я рад, что имею возможность встретиться с моими собратьями, жителями Рима, в церквах, где они молятся каждую неделю. Мне приятно отметить, что это находит эмоциональный отклик и у них тоже. Здесь, в Сан-Рокко, находятся мужчина и его жена, они пришли сюда в этот прекрасный день увидеться со мной и были переполнены волнением и эмоциями. Я был счастлив провести с ними несколько минут, – сказал Треди.

Браво! Я увидел, как репортеры защелкали камерами. Появление перевозбужденной парочки на встрече папы с народом могло стать отличной новостью. Правда, вряд ли эти двое были женаты. Репортеры начали выкрикивать собственные запланированные вопросы.

– Ваше святейшество, есть ли у вас послание католикам, огорченным тем, как сами католики подвергают сомнению и даже отказываются от старых традиций церкви? – услышал я вопрос Марии – едкое напоминание о нападках Треди на святых.

– Планируете ли вы какие-нибудь перемены, чтобы сделать церковь ближе чаяниям ее прихожан? – в противовес упрямо твердила Тилли.

Папы покидают надежные стены Ватикана еще реже, чем американские президенты – Белый дом, но когда они все же отправляются в поездку, обычно это обставляется такими мерами безопасности, что агенты разведывательных управлений соседних стран готовы плакать от отчаяния. И все же поездки папы не похожи на первые, из рук вон плохо организованные путешествия Иоанна Павла II. Корреспонденты, путешествовавшие с папой, носили пластиковые бейджики с фотографией, что свидетельствовало о самом низшем статусе в иерархии. Членам официального окружения выдавали скромные цветные значки, которые крепились на лацкан пиджака. Команда, отвечающая за безопасность папы, получала второй значок, и только небольшая горстка людей из ближайшего окружения Его святейшества носила третий значок. Члены двух ближних кругов связывались друг с другом по рации, и если ватиканскую технику трудно назвать ультрасовременной, то хотя бы радиоприемники теперь не выглядели как слуховые аппараты, а наблюдателям не приходилось кричать в спрятанные в галстуки микрофоны, как это было во времена святого Поляка.

Значком для «своего» участника визита папы в церковный приход было изображение белого голубя мира на сером фоне. У меня такой значок имелся, и я спокойно прогуливался вокруг лимузина Треди, когда он собирался возвращаться домой. Следуя традиции и личному предпочтению, папа появлялся у окна своего кабинета над площадью Святого Петра в полдень в воскресенье, чтобы произнести молитву и поприветствовать паломников. Треди, чьи добродетели были все же несколько ограниченны, и пунктуальность не была в их числе, обычно каким-то чудом успевал примчаться в Ватикан вовремя.

В то утро сопровождавшие папу мотоциклисты были уже наготове и пребывали в тревожном ожидании, когда папа освободился от своих последних обожателей и быстро пошел к блестящему черному «Мерседесу» с надписью «SCV 1» на номерном знаке. Альтамирано словно терьер следовал сзади, ведя за собой группу священнослужителей, в которую входили приходской священник, церемониймейстер Ватикана и среднего звена чиновники курии.

Треди быстро сообразил, что к чему.

– Подвезти, брат Пол? – спросил он, понимающе глядя на толстый конверт, который я вытащил из сумки.

– Будьте так добры, Ваше святейшество, если есть свободное место.

В конверте лежали распечатки кое-каких файлов Карузо, сделанные для меня семинаристом. У меня была возможность прочитать их, пока я поправлял здоровье. Подозрения подтвердились.

Больше всего в последних днях жизни монсеньора Карузо меня беспокоило то, что, расследуя его смерть – его убийство, – я обнаружил, что он был двумя разными людьми. Один – передовой мыслитель, призывавший к более открытой церкви с новым руководством и современной структурой. Другой – реваншистский, косный богослов, готовый вздернуть на дыбе любого католика, бросившего вызов властям Ватикана.

Монсеньор Янус. В голове не укладывается, что такие разные работы – труды одного и того же человека; в это невозможно поверить, если этот человек был в здравом уме. Разве только – и это дошло до меня позже – если Карузо был кем-то вроде сценариста, как те ребята в Голливуде, которые один день пишут сценарий к комедии, а на следующий – к фильму ужасов. Карузо, словно разные вариации на одну тему, был поочередно то революционером, то реакционером. Революционные работы – для папы, а для «Ключей» – о муках ада?

Если Карузо был вдохновителем либеральных реформ, тогда какой-нибудь фанатик мог желать его смерти: «Ключи» или безумец из ватиканских диктаторов, боявшихся, что вся мораль пойдет прахом, если папа чихнет без утвержденного сценария. С другой стороны, если Карузо был тайным главным философом «Ключей», фанатик и приверженец левого крыла церкви запросто мог помочь ему упасть. Но мое место было в самом низу тотемного столба Ватикана. Папа – на верхушке, он мог проводить перепасовки быстрее и умнее, чем мне это удавалось.

Когда мы плавно выехали с площади с машущей вслед толпой, Треди расправил плечи, откинулся на спинку замшевого сиденья, облегченно вздохнул и, перестав сдерживаться, расхохотался.

– Я знаю, что небо – это бесконечное пространство, но надеюсь, Господь в Своей мудрости не поселит эту женщину на моем этаже.

– Я бы обошелся и без Джузеппе тоже, – сострил Диего.

– Как я все объясню, если она за ленчем задушит его этим самым париком? Вдруг она скажет, что «папа заставил меня это сделать»?

Их смех звучал приятным контрастом вою сирен, когда караван папы повернул на главную дорогу, идущую вдоль Тибра, чтобы попасть в Ватикан.

Пора было проверить, как в действительности обстоят дела с охраной папы. Я сказал:

– Конечно, вышло смешно, но все могло кончиться чем-то более серьезным, и в таком случае вы были бы уже мертвы, Ваше святейшество. Безопасность никогда не будет идеальной, если вы станете смешиваться с толпой. Больше никаких прогулок среди прихожан, пока мы не узнаем точно, что происходит. Пожалуйста.

Диего выпрямился. Думаю, он не привык выслушивать, как капрал, пусть и в церковном эквиваленте, читает нотацию папе. Очень плохо. Тогда я решил, что мне не особенно нравится Диего. Да, он был молод. Но мне не нравилась его самоуверенность и еще то, что он слишком много о себе воображал.

Треди прогнал прочь мои тревоги выразительным жестом.

– Я делаю то, что делаю, Пол. Всегда делал и всегда буду. Уж ты-то должен это понимать.

– Да, я знаю, – сказал я, – только не забывайте, что один священник, ваш близкий друг, мертв. Расскажите мне, какую игру вел Карузо. Это помогло бы найти его убийцу.

Я вручил Треди конверт.

– Эти материалы мы взяли из компьютера Карузо. Просмотрите их.

– Да, Пол, конечно.

Папа вдруг стал очень серьезен. Он задумчиво вертел в руках конверт.

– Явных подозреваемых нет?

Я подумал об элегантном и высокомерном отце Видале, но папа предупредил, что его трогать не надо. Я сказал:

– Эти материалы или нагонят на вас сон, или заставят поволноваться, потому что Карузо, добропорядочный друг папы, ко всему прочему, к сожалению, оказался вдохновителем тайных нападок в адрес святого престола в стане экстремистских правых. Может выглядеть шизофренией, но это больше, чем просто безумие. В довершение всего, вам грозит опасность. И…

Папа пристально посмотрел на меня.

– И ты чувствуешь за спиной чье-то дыхание, да?

Мы целую неделю не разговаривали с Треди. Я решил не сообщать ему по телефону о своем падении, предпочитая сделать это лично. Но он всегда умел читать мои мысли, и к тому же я был уверен, что некоторые синяки еще заметны.

– Кто-то помог мне свалиться с лестницы. Мне повезло.

Очевидно, чувствуя себя неуютно из-за того, что приходилось выслушивать вещи, не предназначенные для младших по возрасту и рангу охранников-священников, Диего сказал:

– Ваше святейшество, может, мне следует выйти? Я могу пройтись пешком…

– Нет Диего, останься. Мы с Полом решили вспомнить старые времена, когда у нас были кое-какие неприятности, которые, мы надеемся, никогда больше нас не потревожат. Возможно, так и будет. Мы просто принимаем дополнительные меры предосторожности.

– Хорошо, Ваше святейшество, – сухо ответил Диего.

– Расскажи мне об этом, Пол, – приказал папа.

Я рассказал. Коротко и по существу.

Пока я говорил, его губы сжались в плотную, гневную линию. Морщинки под глазами обострились. Краска залила лицо. Он был зол и встревожен одновременно, и я догадался, что он собирался сказать мне.

– Нужно придумать тебе какую-то должность, Пол. Что-то важное, чем ты займешься по моей просьбе, – папская миссия. Скажем, Токио или Кейптаун, что тебе больше нравится. Ты бы поехал туда, чтобы выполнить миссию? Займет недели две.

– Нет, сэр, не поеду.

– Я твой папа, Пол.

– А я ваш друг, Ваше святейшество.

Он понимал, что охотники не будут довольствоваться просто мелкой рыбешкой.

Диего широко открытыми глазами смотрел прямо перед собой.

Первым сдался папа.

– Будь по-твоему, hermano. Я буду осторожнее, если ты так хочешь.

– Договорились. А теперь сделайте мне одолжение и разрешите Лютеру побыть с вами рядом, пока мы не разберемся с этим делом. С Лютером и Диего в качестве подкрепления мне будет спокойнее. Сделаете, как я прошу?

Папа поднял брови, удивленно посмотрев на Диего.

– Что ты об этом думаешь?

– Мне было бы приятно поработать с отцом Лютером, Ваше святейшество, – угодливо ответил молодой священник.

Треди принял решение.

– Пол, попроси Лютера прийти ко мне завтра утром и поговори с Иомури, – сказал папа, назвав своего главного секретаря. – Он придумает, что сказать начальству Лютера, чтобы разрешить ему оставаться рядом, пока все не уладится.

Без двух минут полдень лимузин промчался через ворота Ватикана. В Апостольском дворце Треди хлопнул меня по плечу и сказал:

– Спасибо, Пол, за эти распечатки. Я прочитаю их, и мы поговорим.

Затем он ушел, махнув рукой, что, вероятно, было благословением. Его молодой помощник хотел было последовать за ним, но я схватил Диего за руку и оттащил в сторону.

Думаю, он решил, что я хочу напомнить ему о том, что моего разговора с папой не было, но меня интересовало совсем другое:

– Расскажи мне о пистолете, Диего, – сказал я.

Он побледнел, опустил голову и принялся разглядывать старинные камни мостовой.

– Тридцать восьмой?

Он кивнул. В машине, по дороге обратно в Ватикан, я заметил кобуру под его пиджаком.

– Ты умеешь стрелять?

Он посмотрел на меня со всей своей латиноамериканской заносчивостью.

– Очень хорошо.

– Но папа не знает, что он у тебя есть.

– Нет, брат Пол.

– Папа не любит пистолетов.

– Нет, сэр.

– И будет большой скандал, если он узнает.

– Да, сэр.

– Он заберет его, а тебя отошлет куда-нибудь в не самое приятное место.

– Да, брат Пол.

Он был похож на щенка, которого застукали, когда тот всеми лапами влез в именинный пирог.

– Я не стану рассказывать папе, что у тебя было с собой оружие. Но больше чтобы я его не видел.

– Спасибо, брат Пол.

Я пошел назад, пересек реку и недалеко от Пантеона купил себе пиво и кусок пиццы. Было жарко, и я расположился прямо на солнце на чудесной площади, рядом с храмом, которому было почти две тысячи лет, но не снял свой черный пиджак священника.

Неудобства – цена, которую иногда приходится платить за то, чтобы носить на ремне «беретту». Так было много лет, и я должен был снова к этому привыкнуть. Я был осторожен, как и обещал папе.