Текст книги "Базар житейской суеты. Часть 3"

Автор книги: Уильям Теккерей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 19 страниц)

Документъ относительно дешевой продажи превосходнѣйшихъ углей получилъ также въ свое время майоръ Доббинъ; но проживая на тотъ разъ въ Мадрассѣ, подъ вліяніемъ жгучаго соднца, онъ, повидимому, не имѣлъ особой нужды въ горючемъ матеріялѣ. Это однакожь не мѣшало ему узнать, въ одно мгновеніе, почеркъ руки, писавшей коммерческую бумагу. Великій Боже! Чего бы не далъ онъ, чтобы пожать эту драгоцѣнную руку!.. Немедленно пришелъ къ нему другой документъ, извѣщавшій, что «Джонъ Седли и Компанія, устроивъ конторы въ Опорто, Бордо и Сент-Мери, мѣютъ честь извѣстить своихъ друзей и почтеннѣйшую публику вообще, что они могутъ предложить къ ихъ услугамъ превосходнѣншіе и отборнѣйшіе сорты портвейна, хереса, мадеры и кларета по самымъ умѣреннымъ и до сихъ поръ еще небывалымъ цѣнамъ». Дѣйствуя подъ вліяніемъ этого намека, Доббинъ полетѣлъ сломя голову рекомендовать новый торговый домъ, и въ нѣсколько дней завербовалъ на свою сторону губернатора, комменданта, всѣхъ судей, всѣхъ офицеровъ; всѣхъ, кого только зналъ въ Мадрасѣ, и затѣмъ, отправилъ въ Лондонъ заказы на огромныя партіи вина, что въ высшей степени изумило старика Седли и мистера Клеппа, который одинъ только своей особой представлялъ компанію новой фирмы. Это была самая веселая улыбка фортуны, и мистеръ Седли уже мечталъ построить новый домъ въ Сити, завести полчище писарей и корреспондентовъ по всему свѣту; по увы! заказы изъ Мадраса не возобновлялись, а требованій изъ Европы никто не присылалъ ни прежде, ни послѣ. Вѣроятно, старый джентльменъ совсѣмъ утратилъ способность отличать хорошее виео отъ дурного: въ Индіи по крайней мѣрѣ были отъ него получены пресквернѣйшіе сорты, и бѣдняга Доббинъ вытерпѣлъ отъ своихъ товарищей страшную бурю за общимъ столомъ въ казармахъ. Чтобы поправить неосторожную рекомендацію, онъ скупилъ назадъ присланныя пипы вина, и продалъ ихъ на аукціонѣ съ огромнѣйшимъ убыткомъ для себя. Мистеръ Джой между-тѣмъ, получившій около этого времени теплое мѣстечко въ Калькуттѣ, въ ост-инадскомъ департаментѣ государственныхъ доходовъ, разъярился немилосердо, когда европейская почта привезла ему пачку этихъ вакхическихъ объявленій, съ особенной запиской отъ стараго джентльмена, гдѣ было обозначено, что фирма расчитываетъ между-прочимъ на его содѣйствіе въ этомъ предпріятіи, для чего и посылаетъ ему значительную коллекцію винъ, слѣдующихъ по росписи, съ подробнымъ означеніемъ цѣны за каждый сортъ. Не имѣя никакого уваженія къ торговлѣ спиртуозными напитками, Джой отослалъ назадъ всѣ эти объявленія, счеты и присланныя пипы, и объявилъ въ своемъ письмѣ, что мистеръ Седли-старшій можетъ, не полагаясь на его содѣйствіе, выпутываться изъ своихъ обстоятельствъ какъ ему угодно, вслѣдствіе чего фирма потерпѣла весьма значительное разстройство въ своихъ дѣлахъ, и понесенный убытокъ едва могъ быть вознагражденъ мадрасскими барышами и небольшимъ капитальцомъ мистриссъ Эмми.

Амелія получила пятьдесятъ фунтовъ вдовьяго пансіона, и сверхъ-того, было у нея еще пятьсотъ фунтовъ, оставшихся, при кончинѣ мужа, въ рукахъ его агентовъ. Майоръ Доббинъ, какъ опекунъ Джорджа, вызвался положить эту сумму въ Индійскій Банкъ по восьми процентовъ. Старикъ Седли, подозрѣвавшій въ майорѣ злостныя намѣренія касательно употребленія дочернихъ денегъ, сильно возсталъ противъ этого плана, и отправился къ агентамъ, чтобы обнаружить сильную протестацію съ своей стороны; но тутъ, къ великому изумленію, узналъ онъ; что не было такой суммы въ ихъ рукахъ, и что послѣ смерти капвтана Осборна оставалось всего только около сотни фунтовъ. Вѣроятно, говорили агенты, пятьсотъ фунтовъ составляютъ отдѣльную сумму, извѣстную только душеприкащику покойника, какимъ былъ майоръ Доббинъ. Болѣе чѣмъ когда-либо убѣжденный въ злостныхъ намѣреніяхъ, старикъ Седли началъ теперь рѣшительнѣе и настойчивѣе преслѣдовать майора. Какъ ближайшій родственникъ мистриссъ Эзми, онъ потребовалъ властною рукою полнаго и подробнаго отчета относительно употребленія всѣхъ суммъ покойнаго капитана. Доббинъ замялся, покраснѣлъ, и послѣ двухъ-трехъ безсвязныхъ фразъ, сталъ рѣшительно втупикъ. Тутъ уже мистеръ Седли не сомнѣвался ни на-волосъ, съ какимъ человѣкомъ имѣетъ онъ дѣло. Пріосанившись и ободрившись, онъ сказалъ напрямикъ, что майоръ Доббинъ удерживаетъ незаконнымъ образомъ въ своихъ рукахъ сумму его покойнаго зятя.

Лопнуло терпѣнье майора Доббина, и не будь его обвинитель слишкомъ старъ и слишкомъ дряхлъ, между ними, нѣтъ сомнѣнія, произошла бы сильнѣйшая ссора въ одномъ изъ нумеровъ гостинницы Пестраго Быка, гдѣ происходилъ весь этотъ разговоръ.

– Пойдемте наверхъ, сэръ, сказалъ Доббинъ задыхаясь. Я непремѣнно требую, чтобы вы шли со мной наверхъ: я буду имѣть честь показать и доказать вамъ, милостивый государь, кто изъ насъ обиженъ: бѣдный Джорджъ или я.

И втащивъ старика наверхъ въ свою спальню, майоръ Доббинъ вынулъ изъ конторки всѣ счеты Осборна, и пачку долговыхъ росписокъ, подписанныхъ его рукою. Отдавая справедливость покойнику, мы обязаны сказать, что онъ готовъ былъ воспользоваться первымъ поводомъ, чтобы взять клочокъ бумаги и написать бойкою рукою: «я долженъ вамъ такую-то сумму», и проч.

– Нѣкоторыхъ кредиторовъ онъ удовлетворилъ еще въ Англіи, прибавилъ мистеръ Доббинъ, – но я вынужденъ сказать вамъ, что послѣ смерти его не осталось и сотни фунтовъ. Я, да еще одинъ или два пріятеля изъ нашего полка составили эту маленькую сумму – единственное достояніе мистриссъ Осборнъ, и вы осмѣливаетесь упрекать насъ, милостивый государь, что мы обманываемъ вдову и сироту!

Старикъ Седли въ свою очередь пришелъ теперь въ крайнее смущеніе, и устыдился своихъ прежнихъ подозрѣній, не предчувствуя и не гадая, что майоръ Доббинъ, закаленный въ лицемѣріи, наговорилъ ему ужаснѣйшую чепуху. Дѣло въ томъ, что всѣ эти деньги, до послѣдняго шиллинга, вышли изъ его собственнаго кармана, безъ всякаго содѣйствія со стороны одного или двухъ мнимыхъ пріятелей капитана Осборна. Майоръ Доббинъ даже похоронилъ его на свои собственный счетъ, содержалъ Амелію въ Брюсселѣ на свой собственный счетъ, и привезъ ее въ Англію на свои собственный счетъ!

Обо всѣхъ этихъ издержкахъ старикъ Осборнъ не думалъ никогда; не думали родственники Алеліи, и всего менѣе думала сама мистриссъ Эмми. Она вѣрила во всемъ майору Доббину, какъ душеприкащику своего супруга, никогда не говорила съ нимъ объ этихъ дрязгахъ, и въ миньятюрную ея головку никогда не западала мысль, сколько она должна майору.

Два или три раза въ годъ, согласно данному обѣщанію, она писала ему письма въ Мадрасъ, извѣщая крестнаго папашу о маленькомъ Джорджѣ. Съ какимъ восторгомъ получалъ онъ и пряталъ въ свою шкатулку эти драгоцѣнныя бумаги! На каждое письмецо Амеліи; онъ неукосиительно посылалъ свои отвѣтъ, но если она молчала – молчалъ и онъ. Это однакожь не мѣшало ему отправлять безконечныя воспоминанія о себѣ малюткѣ-Джорджу и прекрасной его мама. Между прочимъ, заказалъ онъ и отправилъ значительную коллекцію шарфовъ и большой слоновый приборъ шахматной игры, вывезенный изъ Китая. Эти шахматы были, въ нѣкоторомъ смыслѣ, чудомъ совершенства. Пѣшки представляли маленькихъ людей, зеленыхъ и бѣлыхъ, вооруженныхъ настоящими щитами и мечами; рыцари сидѣли верхомъ на прекрасныхъ коняхъ; башни выстроены были на хребтахъ слоновъ.

– Такихъ шахматовъ не видывалъ я и у мистриссъ Манго, замѣтилъ докторъ Пестлеръ.

Не мудрено; они дѣйствительно были верхомъ изящества и великолѣпія въ своемъ родѣ. Всѣ эти фигуры привддіьли въ восторгъ маленькаго Джорджа, и онъ нарисовалъ свое первое письмо къ крестному папашѣ, въ благодарность за сей истинно-родительскій подарокъ. Доббинъ прислалъ также нѣсколько герметически закупоренныхъ банокъ съ вареньемъ и разными соленьями: юный Джорджъ вздумалъ украдкой попробовать эти лакомства, когда они стояли въ буфетѣ, и чуть не убилъ себя ѣдой. Это, думалъ онъ, было справедливымъ наказаніемъ за своевольный поступокъ: кушанья были такъ горячи. Эмми описала въ юмористическомъ духѣ эту маленькую непріятностъ въ письмѣ къ майору, и тотъ былъ очень радъ, что Амелія, оправляясь постепенно отъ рокового удара, можетъ иной разъ быть въ веселомъ расположеніи духа. На этомъ основаніи онъ отправилъ, по первой же почтѣ, двѣ прекрасныя шали; одну, бѣлую, для мистриссъ Эмми; другую, чорную съ пальмовыми листьями, для старушки Седли. Мистеръ Седли и юный Осборнъ, съ этимъ же транспортомъ, получили въ подарокъ щегольскіе красные шарфы, весьма удобные для защищенія носовъ отъ вліянія сильныхъ морозовъ въ зимнее время.

Мистриссъ Седли утверждала рѣшительнымъ тономъ знатока, что за каждую изъ этихъ шалей майоръ Доббинъ долженъ былъ заплатитъ по крайней мѣрѣ двадцать гиней. Этотъ великолѣпный подарокъ красовался на ея плечахъ всякій разъ, какъ старушка выходила на гулянье въ ближайшій садъ, и всѣ кумушки поздравляли ее отъ чистаго сердца съ такимъ блистательнымъ пріобрѣтеніемъ. Шаль мистриссъ Эмми тоже пристала какъ нельзя лучше къ ея скромному чорному платью.

– Какъ это жаль, что она такъ мало думаетъ о немъ! замѣчала мистриссъ Седли въ назиданіе мистриссъ Клеппъ и всѣхъ своихъ пріятельницъ на Аделаидиныхъ Виллахъ. Джой никогда не присылалъ намъ такихъ подарковъ, да еще, вдобавокъ, онъ бранится почти въ каждомъ своемъ письмѣ. Дѣло ясное, что майоръ влюбленъ въ нее по уши; но вѣдь что тутъ прикажете дѣлать? Какъ-скоро я поведу стороной рѣчь объ этихъ вещахъ, она краснѣетъ какъ дѣвчонка, плачетъ, и уходитъ къ себѣ въ комнату любоваться на свой миньятюръ. Мнѣ ужь, признаюсь, становится тошно отъ этого миньятюра. Лучше бы намъ никогда не встрѣчаться съ этими ненавистными Осюорнами.

Среди сценъ и связей этого рода, тихихъ и скромныхъ, малютка Джорджъ перевалился изъ младенческаго возраста въ дѣтскій, и вышелъ мальчикомъ деликатнаго сложенія, чувствительнымъ, повелительнымъ, самовластно распоряжавшимся своей мамашей, которую однакожь любилъ онъ безпредѣльно. Онъ командовалъ безъ исключенія всѣми особами, жившими подъ одною съ нимъ кровлей. Чѣмъ больше выросталъ онъ, тѣмъ больше озадачивалъ всѣхъ своимъ высокомѣрнымъ обхожденіемъ и удивительнымъ сходствомъ съ миньятюромъ отца. Онъ распрашивалъ обо всемъ, обнаруживая при каждомъ случаѣ изумительное любопытство. Глубокомысленность его замѣчаній озадачивала въ высшей степени престарѣлаго дѣда, и онъ расказывалъ въ своемъ клубѣ удивительныя исторіи насчетъ геніальности своего внука. Къ своей бабушкѣ юный Джорджъ питалъ ссвершеннѣйшее равнодушіе. Всѣ, каждый и каждая, утверждали единодушно, что такого чуднаго мальчика еще не было во вселенной. Думали, впрочемъ, что Джорджинька наслѣдовалъ гордость своего отца, и это мнѣніе оказывалось справедлимымъ.

Когда минуло ему шесть лѣтъ, Доббинъ началъ писать чаще и чаще. Крестный отецъ желалъ знать, поступилъ ли Джорджинька въ школу, или наняли для него домашнихъ учителей. Въ томъ и другомъ случаѣ, майоръ изъявлялъ надежду, что малютка оправдаетъ лестныя ожиданія своей мама. Какъ опекунъ и крестный отецъ, мистеръ Доббинъ позволялъ себѣ питать лестную увѣренностъ, что ему позволятъ взять на себя издержки по воспитанію Джорджа, слишкомъ отяготительныя для бѣдной вдовы. Словомъ, честный Вилльямъ всегда думалъ объ Амеліи и своемъ крестникѣ, и по его распоряженію лондонскія агенты снабжали юнаго Джарджа книжкаи, картинками, рисовальными ящичками, конторками и вообще всѣми возможными орудіями, изобрѣтенными для наставленія и забавы. Дня за три, до имянинъ шестилѣтняго Джорджа, какой-то джентльменъ въ одноколкѣ, сопровождаемый слугою, подъѣхалъ къ дачѣ мистера Седли, и сказалъ, что ему нужно видѣть молодого Джорджа Осборна. То былъ мистеръ Вульси, военный портной изъ улицы Кондюитъ, явившійся, по приказанію майора, снять мѣрку съ юнаго джентльмена, чтобы сшить для него пару суконнаго платья. Въ свое время, онъ имѣлъ счастье работать на капитана Осборна, родителя молодого джентльмена.

Случилось также, безъ сомнѣнія по желанію майора, что сестрицы его, дѣвицы Доббинъ, заѣзжали въ своей фамильной каретѣ на Аделаидины Виллы, и брали Амелію съ ея сыномъ на прогулку. Любезность этихъ леди и покровительственный ихъ тонъ были не совсѣмъ пріятны для мистриссъ Эмми; тѣмъ не менѣе однакожь, слѣдуя влеченію своей уступчивой натуры, кроткая вдова охотно подчимялась ихъ услугамъ. Ктому же, карета съ фамильными гербами доставляла неизмѣримое наслажденіе юному Джорджу. По временамъ, снисходительныя леди отпрашивали къ себѣ малютку погостить на денекъ, и малютка съ радостію всегда готовъ былъ ѣхать въ ихъ превосходный домъ на Денмарк-Гиллѣ, окруженный превосходнымъ садомъ, гдѣ въ оранжереяхъ были чудесный виноградъ и персики, которые Джорджъ очень любилъ,

Однажды, дѣвицы Доббинъ явились къ мистриссъ Эмми въ веселомъ расположеніи духа, и сказали, что у нихъ вертится на языкѣ такая новость, которая, нѣтъ сомнѣнія, доставитъ большое удовольствіе мистриссъ Осборнъ.

– Дѣло идетъ о братѣ Вилльямѣ, сказали дѣвицы Доббингь.

– Право? что жь это такое?

– Догадайтесь сами,

– Майоръ Доббинъ ѣдетъ въ Англію? спросила обрадованная мистриссъ Эмми.

– О, нѣтъ, нѣтъ, совсѣмъ не то.

Дѣвицы Доббинъ имѣли основательныя причины думать, что дорогой ихъ братецъ вступаетъ въ бракъ съ прекрасной родственницей Амеліина друга, съ миссъ Глорвиной Одаудъ; сестрой сэра Михаила Одауда, проживавшаго, съ нѣкотораго времени, въ Мадрасѣ.

– Мы очень рады, сказали въ заключеніе дѣвицы Доббинъ. Всѣ говорятъ, что миссъ Глорвина – прекрасная и доетойная дѣвушка.

Рада была и мистриссъ Эмми, хотя изъ груди ея, при этой вѣсти, вырвалось довольно грустное восклицаніе.

– Дай Богъ счастья доброму майору, сказала мистриссъ Эмми, – но мнѣ кажется… я ошибаюсь, конечно… впрочемъ, какъ знать? – видите ли: Глорвина едва-ли похожа на добрую, несравненную полковницу Одаудъ… а съ другой стороны… ничего… право, я очень рада.

И дѣйствуя подъ вліяніемъ таинственнаго побужденія, котораго смыслъ остается для меня непостижимою загадкой, Амелія взяла на руки своего Джорджиньку и поцаловала его съ необыкновенною нѣжностью. Глаза ея подернулись влагой, когда она опустила малютку и уже впродолженіе всей прогулки не сорвалось съ ея языка ни одного путнаго слова… хотя не подлежало ни малѣйшему сомнѣнію, что мистриссъ Эмми была очень, очень рада.

ГЛАВА XXXVIII
Сцены, переполненныя необыкновеннымъ изяществомъ и чистотою

Мы обязаны возвратиться на короткое время къ тѣмъ изъ нашихъ гемпширскихъ друзей, которые такъ жестоко были обмануты въ своихъ ожиданіяхъ относительно распоряженія мірскими благами, оставшимися послѣ смерти богатой родни.

Въ самомъ дѣлѣ, это былъ жестокій ударъ для Бьюта Кроли, когда, вмѣсто вожделѣнныхъ тридцати тысячъ, онъ получилъ всего только пять фунтовъ отъ своей сестры. Когда удовлетворилъ онъ своихъ кредиторовъ и заплатилъ должишки сына своего, Джемса, продолжавшаго учиться въ Оксфордскомъ Коллегіумѣ, четыре его дочери получили весьма незначительную частичку на свое будущее приданое изъ этой суммы. Мистриссъ Бьютъ никогда не знала, никогда по крайней мѣрѣ не признавалась, въ какой мѣрѣ ея собственная неосторожность содѣйствовала къ разоренію ея мужа. Все она сдѣлала (по ея словамъ), что только можетъ сдѣлать умная и проницательная леди, и виновата ли мистриссъ Бьютъ, что природа не наградила ея тѣми демонскими свойствами, какими отличается этотъ пучеглазый Питтъ, лицемѣрный ея племянникъ? Но, что прошло, того ужь, конечно, воротить нельзя. Мистриссъ Бьютъ желала пучеглазому племяннику всякаго счастія, какого онъ заслуживалъ за свое неправедное стяжанье.

– Хорошо ужь и то, что деньги останутся по крайней мѣрѣ въ нашей фамиліи, говорила мистриссъ Бьютъ. Питтъ не промотаетъ ихъ, за это могу поручиться: такого скряги и жидомора еще земля не производила. Онъ столько же ненавистенъ въ своей сферѣ, какъ этотъ его забулдыжный братецъ, Родонъ Кроли. Негодный мотъ и отчаянный скупецъ стоютъ одинъ другого.

Такмъ-образомъ, послѣ первыхъ порывовъ гнѣва и печали, мистриссъ Бьютъ начала мало-по-малу примѣняться къ измѣнившимся обстоятельствамъ, и окончательно помирились съ своей судьбой. Она сообщила своимъ дочерямъ приличныя наставленія, какимъ-образомъ переносить бѣдность съ веселымъ духомъ, и выдумала тысячи замѣчательныхъ средствъ скрывать ее отъ взоровъ ближнихъ. Съ рѣдкой энергіей, достойной похвалы и удивленія, мистриссъ Бьютъ возила дочекъ на балы и на общественныя гулянья. Даже въ Пасторатѣ она приинмала своихъ знакомыхъ самымъ гостепріимнымъ образомъ, съ комфортомъ истинно-джентльменскимъ, и гости появлялись на ея вечерахъ гораздо чаще, чѣмъ въ бывалое премя, когда еще не была рѣшена участь наслѣдства миссъ Кроли. Смотря на ея теперешніе свычаи и обычаи, никакъ нельзя было думать, что достопочтенная фамилія обманулась въ своихъ надеждахъ, и никому не приходило въ голову, что мистриссъ Бьютъ, не пропускавшая ни одного общественнаго гулянья, томитъ голодомъ и холодомъ свою семью въ Пасторатѣ. Зато не щадила она никакихъ издержекъ на туалетъ, и гардеробъ ея дочекъ безпрестанно наполнялся новѣйшими произведеніями модныхъ магазиновъ, Мать и всѣ четыре дочери, дурнышки, неукоснительно появлялись на всѣхъ собраніяхъ въ Саутамптонѣ и Винчестерѣ: имъ удалось даже проникнуть въ Каусъ (что на островѣ Уайтѣ, гдѣ лѣтняя резиденція королевскаго дома) на общественыые балы, по поводу скачекъ, и на веселыя собранія, по поводу гонки шлюпокъ, яликовъ и лодокъ. Карета мистриссъ Бьютъ и лошади, оторванныя отъ плуга, безпрестанно были въ дѣлѣ, такъ-что почти всѣ знакомые убѣдились окончательно, что четыре сестрицы получили отъ своей тётки огромное наслѣдство. Къ этому убѣжденію приводило между прочимъ и то обстоятельство, что всѣ члены фамиліи Бьюта Кроли произносили, въ публичныхъ мѣстахъ, имя покойной тётушки не иначе, какъ съ душевнымъ умиленіемъ, нѣжнѣйшею благодарностью и сердечнымъ восторгомъ. Обманъ этого рода, сколько мнѣ извѣстно, всего чаще практикуется на подмосткахъ житейскаго базара, и здѣсь всего замѣчательнѣе то, что особы, позволяющія себѣ этотъ обманъ, хвастаютъ своимъ лицемѣріемъ, какъ великимъ нравственнымъ достоинствомъ, потому-что надуть ближняго на счетъ обширности своихъ средствъ – дѣло очень трудное и требующее глубокихъ соображеній.

Мы знаемъ изъ достовѣрныхъ источниковъ, что мистриссъ Бьютъ считала себя самой добродѣтельной женщиной во всей Аигліи, и взглядъ на ея счастливое семейство представлялъ глазамъ посторонняго зрителя трогательную и назидательную картину. Такъ благовоспитаны были ея дочки, такъ умны, веселы, любезны и милы были онѣ! Марѳа превоеходно рисовала цвѣточки, и снабжала ими почти всѣ окрестные благотворительные базары. Эмми считалась соловьемъ во всемъ графствѣ, и стишки ея, напечатанные въ «Гемпширскомъ Телеграфѣ«, упрочили на твердомъ основаніи ея поэтическую славу. Фанни и Матильда пѣли дуэтты, между-тѣмъ, какъ маменька ихъ играла на фортепьяно, а другія двѣ сестрицы сидѣли въ отдаленіи, обхвативъ за талію другъ друга, и слушали музыкальную мелодію съ вниманіемъ напряженнымъ и глубокимъ. Но никто не видалъ, какъ бѣдныя дѣвочки барабанили эти дуэтты въ тишинѣ уединенія, и никто не подозрѣвалъ, съ какою строгостью заботливая мать дрессировала ихъ наединѣ. Словомъ, мистриссъ Бьютъ, назло неумолимой фортунѣ, обстропвала свои дѣлишки превосходно,

Все дѣлала мистриссъ Бьютъ, что только можетъ дѣлать добрая и заботливая мать. Она привозила веселыхъ джентльменовъ изъ Саутамптона, молодыхъ викаріевъ изъ Винчестера, и офицеровъ изъ соседнихъ казармъ. Она пыталась даже ловить на удочку молодыхъ адвокатовъ и стряпчихъ изъ лондонскихъ судовъ; и поощряла Джемса привозить домой на каникулы всѣхъ своихъ пріятелей, съ которыми ѣздилъ онъ въ Оксфордѣ на охоту. Чего не сдѣлаетъ попечительная мать, какъ-скоро идетъ дѣло о благополучіи ея дочерей?

Дѣло ясное, что между такой женщиной и ненавистнымъ ея родственникомъ, престарѣлымъ владѣльцемъ Королевиной усадьбы, ничего не могло быть общаго. Съ нѣкотораго времени, совершился окончательный разрывъ между достопочтеннымъ Бьютомъ и братомъ его, баронетомъ. Должно, впрочемъ, замѣтить, что сэръ Питтъ раздружился со всѣмъ графствомъ, и всѣ на него указывали, какъ на чудище джентльменской породы. Отвращеніе Питта къ респектэбльному обществу увеличивалось постепенно съ его преклонными годами: циническія его наклонности принимали огромные размѣры, и ворота древняго замка не отворялись болѣе для джентльменскихъ экипажей до той поры, пока старшій сынъ баронета, мистеръ Питтъ, и леди Дженни, не сдѣлали визита на «Королевину усадьбу» немедленно послѣ своей свадьбы.

То былъ страшный и нѣсчастнѣйшій визитъ, вспомннаемый съ великимъ ужасомъ и отвращеніемъ членами благороднаго семейства. Мистеръ Питтъ, съ блѣдной физіономіей, просилъ свою молодую супругу никогда не заикаться ни полсловомъ о поѣздкѣ на «Koролевину усадьбу», и всѣ свѣдѣнія о томъ, какъ сэръ Питтъ принялъ новобрачныхъ, мы могли только собрать черезъ мистриссъ Бьютъ, которая одна только знала всю подноготную джентльменекаго замка. Вотъ что мы узнали.

Когда новобрачные подъѣзжали къ парку въ своемъ щегольскомъ экипажѣ, мистеръ Питтъ съ ужасомъ и негодованіемъ замѣтилъ большія просѣки между деревьями – его собственными деревьями, которыя баронетъ своевольно приказалъ срубить, безъ всякой разумной причины и безъ достаточнаго основанія. Весь паркъ представлялъ грязный, разрушающійся видъ. Дороги были оставлены въ пренебреженіи, и колеса щегольского экимажа должны были пробираться по грязнымъ лужамъ. Терраса передъ замкомъ и парадный входъ почернѣли и заросли мхомъ; цвѣточныя куртинки, прежде столько живописныя, были совсѣмъ заброшены и покрылись негодной травой. Всѣ почти окна на лицевой сторонѣ фамильнаго залка были затворены ставнями. Долго новобрачные простояли въ галлереѣ, прежде-чѣмъ слуга, отвѣчавшій на повторенный звонъ колокольчика, отворилъ имъ дверь. Когда наконецъ мистеръ Горроксъ впустилъ ихъ въ прадѣдовскіе чертоги, первымъ предметомъ, поразившимъ ихъ вниманіе, была какая-то весьма странная кукла въ лентахъ, сидѣвшая на одной изъ дубовыхъ ступеней парадной лѣстницы. Они пошли въ такъ-называемую библіотеку сэра Питта. Прескверный запахъ табачнаго дыма становился сильнѣе и сильнѣе, по мѣрѣ того, какъ мистеръ Питтъ и юная его супруга приближались къ дверямъ библіотеки.

– Сэръ Питтъ не совсѣмъ здоровъ, замѣтилъ Горроксъ въ извиненіе, и намекнулъ учтивымъ образомъ, что господинъ его, съ нѣкотораго времени, страдаетъ ревматизмомъ въ поясницѣ.

Библіотека выходила окнами въ паркъ и на главную дорогу. Сэръ Питтъ отворилъ одно изъ оконъ, просунулъ голову и принялся кричать на почтальйона и каммердинера мистера Питта, которые хотѣли, казалось, высвободить багажъ изъ экипажа.

– Что вы тамъ возитесь съ этими сундуками-то? Эхъ, вы, шалопаи! закричалъ сэръ Питтъ, размахнвая чубукомъ, который былъ у него въ рукѣ. Это вѣдь только утренній визитъ, Токкеръ, глупая ты голова! Эвося! какъ заляпались копыта у этихъ лошадей-то! Что бы вамъ ихъ не пообчистить малую толику? Сквалыжники!.. Ну, это ты, Питтъ? Здравствуй, любезный, здравствуй. Пріѣхали навѣстить старика-то… а? Здравствуй, невѣстка, здравствуй, голубушка. У тебя, однакожь, прехорошенькое личико-то, нечего сказать. Ты ни на-волосъ не похожа на эту старую улитку, леди Шипшенксъ, что ли – какъ бишь зовутъ твою мать? Подь сюда, моя милая, поцалуй старика Питта.

Никакъ нельзя сказать, чтобы ласки и объятія стараго джентльмена, небритаго и пропитаннаго насквозь пресквернымъ табачнымъ запахомъ, могли быть сколько-нибудь пріятны для его молоденькой невѣстки. Но леди Дженни припомнила весьма кстати, что братецъ ея, лордъ Саутдаунъ, тоже любилъ покуривать табакъ и, на этомъ основаніи, она великодушно подставила свою розовую щечку къ носу престарѣлаго баронета.

– Вишь, вишь, какую подтибрилъ себѣ синичку этотъ чопорный штукарь! сказалъ сэръ Питтъ послѣ обмѣна этихъ родственныхъ привѣтствій. Ну, что онъ подѣлываетъ съ тобой, моя крошка? Читаетъ по вечерамъ «Восторгнутые Классы»!.. э? Учитъ сочинять памфлеты… гмъ?.. Рюмочку малвазіи для леди Дженни, Горроксъ, свинья! Этакой балбесъ!.. Вы у меня недолго погостите, моя крошка: скучно вамъ будетъ, да и я пропаду съ тоски съ твоимъ чопорнымъ муженькомъ. Старъ я сталъ, моя милая, прихотливъ малую толику и брюзгливъ немножко: люблю поѣсть, попить, покурить и поиграть въ криккетъ, если приведется съ кѣмъ.

– Я умѣю играть въ криккетъ, сэръ, сказала леди Дженни улыбаясь. Я игрывала съ папа и тетушкой миссъ Кроли: не такъ ли, мистеръ Кроли?

– Леди Дженни, сэръ, играетъ повременамъ въ эту игру, къ которой, какъ вы говорите, у васъ особое пристрастіе, сказалъ мистеръ Питтъ серьёзнымъ тономъ.

– Играетъ, аль нѣтъ… мнѣ все-равно: здѣсь не мѣсто этой пичужкѣ. Ступайте-ка лучше въ Модбери; и погостите у мистриссъ Рипсеръ, или, ужь лучше, идите въ Пасторатъ, и попросите мистера Бьюта приготовить вамъ обѣдъ. Онъ съ ума сойдетъ отъ радости, когда увидитъ васъ. Бьютъ вѣдь такъ много обязанъ вамъ за то, что вы подтибрили денежки у этой старухи. Ха, ха, ха! На этотъ капиталецъ, авось, вы поправите усадьбу, когда меня не станетъ.

– Я замѣчаю, сэръ, сказалъ мистеръ Питтъ, возвысивъ голосъ, что ваши люди своевольно рубятъ строевой лѣсъ въ нашемъ паркѣ.

– Да-съ, да, такъ точно, погода все стоитъ чудовая, какой лучше и желать нельзя для эфтой поры, отвѣчалъ сэръ Питтъ, притворяясь глухимъ. Старъ я сталъ, Питтъ, старъ и дряхлъ, любезный. Чему тутъ дивоваться? Вѣдь тебѣ ужь самому скоро стукнетъ подъ пятьдесятъ… А вѣдь онъ еще смотритъ такимъ козыремъ, леди Дженни: не правда ли? Вотъ оно что значитъ быть трезвымъ, и вести, такъ сказать, нравственную жизнь. Я – совсѣмъ другая статья: дожилъ до восьмидесяти лѣтъ, и… хи, хи, хи!

И сэръ Питтъ закатился веселымъ смѣхомъ. Затѣмъ онъ понюхалъ табаку, и взглянулъ умильными глазами на свою невѣстку.

Мистеръ Питтъ попробовалъ еще разъ навести рѣчь на порубку лѣса; но баронетъ внезапно оглохъ опять на оба уха.

– Охъ, Питтъ, сынъ ты мой любезный, старѣюсь я со дня на-день, и всю эту зиму была у меня ужасная ломота въ поясницѣ. Я недолго здѣсь останусь, но все же я радъ тебя видѣть, невѣстка. Личико твое мнѣ нравится, леди Дженни; хорошо, право, что ты нисколько не похожа на эту костлявую Бинки. Я дамъ тебѣ чудесную вещицу, моя милая, чтобы, этакъ, знаешь, было тебѣ въ чемъ представиться, какъ слѣдуетъ.

И онъ поковылялъ черезъ комнату къ буфету, откуда, немного погодя, вытащилъ небольшую старую шкатулку, гдѣ хранились драгоцѣнные брильянты.

– Возьми это на память, моя милая, сказалъ баронетъ. Эта вещица принадлежала моей матери, и потомъ перешла къ первой леди Бинки. Брильянты – прелесть!.. никогда ихъ не давалъ я этой дочери торгаша желѣзнымъ хламомъ, никогда. Возьми ихъ и припрячь поскорѣе, сказалъ онъ, всовывая шкатулку въ руки невѣстки, и тщательно притворяя дверь кабинета. Въ эту минуту, буфетчикъ Горроксъ принесъ завтракъ на серебряномъ подцосѣ.

– А что это вы, сударь, изволили дать Питтовой женѣ? сказала Кукла въ лентахъ, когда мистеръ Питтъ и леди Дженни оставили стараго джентльмена.

Это была миссъ Горроксъ, буфетчикова дочка, камень претыканія и соблазна для всего графства, леди, распоряжавшаяся почти безусловно всѣми предметами на «Королевиной усадьбѣ«.

Появленіе и постепенное возвышеніе этой Куклы на «Королевиной усадьбѣ«приводило въ крайнее смущеніе и негодованіе всѣхъ членовъ фамиліи Кроли. Кукла открыла себѣ входъ въ сберегательную кассу Модбери, и завѣдывала всѣми счетами сэра Питта. Кукла появилась всюду на публичныхъ гуляньяхъ, и вся домашняя челядь въ джентльменскомъ замкѣ находилась подъ вѣдѣніемъ Куклы. По ея прихотямъ и произволу отпускались, одинъ за другимъ, всѣ прежніе служители замка. Шотландскій садовникъ еще одинъ оставался при домѣ, и съ гордостію продолжалъ воздѣлывать оранжереи и теплицы, получая отъ нихъ порядочный доходъ на соутамптонскомъ рынкѣ, куда отвозилъ онъ всѣ произведенія сада, взятого имъ на аренду. Кукла добралась и до него. Въ одно прекрасное утро, онъ засталъ ее за опустошеніемъ оранжерейныхъ продуктовъ, и получилъ сильнѣйшую оплеуху, когда вздумалъ вступиться за свою собственность. На этомъ основаніи, шотландскій садовникъ, его жена и дѣти, единственные обитатели Королевиной усадъбы, принуждены были убираться по-добру, по-здорову, куда глаза глядятъ, со всѣмъ своимъ скарбомъ и движимымъ имуществомъ. джентльменскій садъ опустѣлъ и заглохъ. Цвѣтники бѣдной леди Кроли превратились въ безобразный пустырь, гряды заросли крапивой и полынью. Только двое или трое изъ прежнихъ слугъ еще прозябали безъ всякой цѣли на своихъ мѣстахъ. Конюшни и другія службы стояли пусты и заперты въ полуразрушенномъ видѣ. Сэръ Питтъ жилъ одиноко, затворнически, упиваясь по ночамъ въ обществѣ Горрокса, своего буфетчика (или домоправителя, какъ онъ самъ называлъ себя теперь) и несчастной его дочери. Прошло для нея время, когда она ѣздила въ Модбери на простой крестьянской телѣгѣ; и униженно раскланивалась со всѣми рыночными торговками. Отъ стыда или отъ презрѣнія къ своимъ сосѣдямъ, старый философъ-циникъ почти никогда не выѣзжалъ изъ предѣловъ «Королевиной усадьбы». Но ябеды и сутяжничество продолжались. Сэръ Питтъ Кроли ссорился съ своими агентами и бранилъ своихъ фермеровъ черезъ письма. Дни свои проводилъ онъ въ корреснонденціи, и перо его скрипѣло неутомимо. Адвокаты и констебли допускались къ нему не иначе, какъ посредствомъ Куклы, принимавшей всѣхъ этихъ дѣловыхъ людей въ ключницыной комнатѣ у грязнаго крыльца, черезъ которое только и можно было найдти доступъ къ хозяину дома. Между-тѣмъ, душевныя безпокойства баронета увеличивались съ каждымъ днемъ, и всѣ окружающіе его предметы принимали самый мрачный колоритъ. Развалиной становился домъ, разваливался и сэръ Питтъ Кроли.

Легко представить себѣ ужасъ мистера Питта, когда извѣстія о съумасбродствѣ его отца дошли наконецъ до самыхъ почтенныхъ и фешенэбльныхъ джентльменовъ. Онъ трепеталъ при мысли, что газеты, сегодня или завтра, могутъ провозгласить эту жалкую Куклу его второй законной мачихой. Послѣ этого перваго и послѣдняго визита, имя несчастнаго старика никогда не произносилось въ джентльменскихъ аппартаментахъ мистера Питта Кроли. Онъ былъ чѣмъ-то въ родѣ скелета на «Королевиной усадьбѣ«, и всѣ члены благородной фамиліи проходили мимо него съ отвращеніемъ и безмолвіемъ. Леди Саутдаудъ, проѣзжая одинъ разъ мимо воротъ древняго замка, уронила нѣсколько страшныхъ сентенцій, способныхъ отуманить голову и просверлить насквозь чувствительное сердце. Мистриссъ Бьютъ выходила по ночамъ изъ Пастората удостовѣриться, нѣтъ ли зарева надъ вязами, за которыми стоялъ фамильный замокъ, и не горитъ ли «Королевина усадьба». Сэръ Джильсъ Вапсготъ и сэръ Генрихъ Фуддельстонъ, старинные друзья усадьбы, не хотѣли сидѣть въ парламентѣ на одной скамейкѣ съ помѣшаннымъ баронетомъ, и съ презрѣніемъ отвернулись отъ него на улицѣ въ Соутамптонѣ, когда сэръ Питтъ протянулъ къ нимъ свои грязныя руки. Ничто, однакожь, не произвело на него слишкомъ сильныхъ впечатлѣній: онъ захохоталъ, засунулъ руки въ карманы, и преспокойно сѣлъ въ свою карету. Хохотомъ отдѣлывался онъ отъ всѣхъ явленій въ этомъ родѣ: хохоталъ надъ поучительными сентенціями леди Саутдаунъ, смѣялся надъ своими сыновьями, надъ свѣтомъ, даже надъ Куколкой, когда она сердилась, что случалось довольно часто.