Текст книги "Базар житейской суеты. Часть 3"

Автор книги: Уильям Теккерей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 19 страниц)

ГЛАВА XXIX
Обыкновенное событіе

О, муза! кто бы ты ни была въ этой комической исторіи, спустись съ высотъ джентльменскаго міра, гдѣ ты парила до сихъ поръ, и потрудись снизойдти на низенькую кровлю пріятеля нашего, Джона Седли. Повѣдай намъ, о муза, какія событія совершаются на Аделаидиныхъ Виллахъ.

Ta же исторія. Въ скромной хижинѣ старика Седли, такъ же какъ въ раззолоченныхъ чертогахъ лорда Стейна, обитаютъ житейскія заботы, сопровождаемыя сомнѣніемъ и печалью. мистриссъ Клеппъ, обитательница кухни, ворчитъ втихомолку на своего мужа и упрашиваетъ его взыскать квартирныя деньги съ неаккуратнаго жильца. Мистриссъ Седли перестала посѣщать хозяйку въ ея нижнихъ областяхъ, и уже не смѣетъ больше оказывать покровительства госпожѣ Клеппъ. Можно-ли смотрѣть, съ высоты своего величія, на особу, которой должны вы сорокъ фунтовъ стерлинговъ, и которая безпрестанно дѣлаетъ вамъ намеки насчетъ этого долга? Дѣвушка-ирландка нисколько не измѣнила своего добраго и почтительнаго обхожденія съ обѣднѣвшими господами, но мистриссъ Седли воображаетъ, что она становится дерзкой и неблагодарной тварью, и видитъ грозные намеки и безсовѣстныя придирки во всѣхъ словахъ и отвѣтахъ бѣдной дѣвицы. Относительно миссъ Клеппъ, теперь уже молодой и прекрасной женщины, брюзгливая старушка объявила, что она – пренесносная и пребезстыдная кокетка. Мистриссъ Седли постигнуть не можетъ, отчего Амелія такъ любитъ ее, прощалыгу, сидитъ съ ней по цѣлымъ часамъ, и гуляетъ съ нею почти каждый день. Горечь нищеты совершенно отравила жизнь этой леди, нѣкогда веселой, доброй и радушной. Она не цѣнитъ ни во что постоянную заботливость и услужливость мистриссъ Эмми, издѣвается надъ нею, бранитъ ее за глупую хвастливость мнимыми достоинствами сына, и упрекаетъ ее въ неблагодарности къ родителямъ. Словомъ, веселость совсѣмъ исчезла въ домѣ маленькаго Джорджа съ той поры, какъ дядя Джой пересталъ высылать деньги, назначенныя старикамъ. Семейство Седли терпитъ и голодъ, и холодъ. Амелія думаетъ да думаетъ, и ломаетъ свою миньятюрную головку по днямъ и по ночамъ, какимъ бы способомъ увеличить скудныя средства къ существоваяію на Аделаидиныхъ Виллахъ. Ужь не давать ли ей уроковъ? Не заняться ли живописью? Не взяться-ли за иголку и промышлять шитьемъ, работая для модистокъ? Шьетъ она очень хорошо, но сколько мастерицъ въ этомъ дѣлѣ, заработывающихъ не больше двухъ пенсовъ въ сутки? Нѣтъ, промышлять иголкой трудновато. Всего лучше рисовать картинки. Да, Амелія идетъ въ магазинъ эстамповъ и покупаетъ самой лучшей бристольской бумаги. Работа идетъ быстро. Въ нѣсколько дней картина совсѣмъ окончена – и какая картина! Розолицый пастушокъ въ красной фуфайкѣ и пестрыхъ панталонахъ, улыбается, среди ландшафта, отъ полноты душевнаго восторга, и смотритъ вдаль – пристально смотритъ. Пастушка, на другой сторонѣ, переходитъ черезъ маленькій красивый мостикъ, и собачка бѣжитъ за нею съ поднятымъ хвостомъ. Очень, очень хорошо. Продавецъ эстамповъ, у котораго были куплены рисовальные матеріалы, едва можетъ удержать зловѣщую улыбку, разсматривая сіе изящное произведеніе искусства. Искоса посматриваетъ онъ на художницу, которая стоитъ въ его магазинѣ, съ трепетомъ ожидая вознагражденія за свой трудъ – и небрежно завернувъ картину, вручаетъ ее бѣдной вдовѣ и дѣвицѣ Клеппъ, еще такъ недавно приходившей въ восторгъ отъ превосходнаго рисунка. Миссъ Клеппъ ничего лучше не видывала во всю свою жизнь и была глубоко убѣждена, что Амелія выручитъ за работу по крайней мѣрѣ двѣ гинеи. Обѣ женщины, еще не приведенныя въ отчаяніе, заходятъ въ другіе магазины. «Не нужно», говорятъ имъ въ одномъ мѣстѣ; «ступайте прочь», кричатъ въ другомъ. Три шиллинга и шесть пенсовъ потрачены даромъ: изящное произведеніе удаляется въ спальню дѣвицы Клеппъ, все еще увѣренной, что въ ея распоряженіи находится превосходная картина.

Теперь что? Амелія думаетъ да думаетъ и, послѣ головоломной работы, продолжавшейся около сутокъ, сочиняетъ объявленіе, переписанное на карточку самымъ мелкимъ, превосходнымъ почеркомъ. Вотъ оно:

«Благородная женщина, имѣющая въ своемъ распоряженіи нѣсколько лишняго времени, желаетъ заняться воспитаніемъ маленькихъ дѣвочекъ, которыхъ она можетъ учить англійскому и французскому языкамъ, также географіи, исторіи, а также музыкѣ. Спросить А. О. въ магазинѣ мистера Брауна.»

И она вручаетъ этотъ документъ джентльмену, торгующему на Аделаидиныхъ Виллахъ произведеніями изящныхъ искусствъ. Онъ кладетъ изящный манускриптъ на конторку, гдѣ въ скоромъ времени, онъ покрывается мухами, и достаточнымъ количествомъ пыли. Амелія время отъ времени проходитъ съ замираніемъ сердца мимо дверей магазина, въ надеждѣ, что мистеръ Браунъ сообщитъ ей пріятную новость. Но никакихъ новостей не сообщаетъ мистеръ Браунъ. Онъ и не замѣчаетъ бѣдной вдовы. Когда она заходитъ въ магазинъ для маленькихъ покупокъ, Браунъ говоритъ, что никто не обращается къ нему съ требованіями наставницы для дѣтей. Бѣдная, простодушная, нѣжная и слабая леди! тебѣ ли бороться съ треволненіями житейскаго базара?

Съ каждымъ днемъ становітся она печальнѣе и грустнѣе; лицо ея худѣетъ, и въ глазахъ, обращенныхъ на сына, выражается какая-то странная тревога, которой не можетъ постигнуть юный Джорджъ Осборнъ. Часто просыпается она по ночамъ, и заглядываетъ украдкой въ его комнату, чтобы видеть, спитъ ли Джорджинька, и не украли ли его. Сонъ рѣдко смежаетъ теперь заплаканные глаза мистриссь Эмми. Страхъ и постоянныя заботы преслѣдуютъ ее днемъ и ночью. Одна и та же мысль, тяжелая, жестокая, чаще и чаще прокрадывается въ ея голову, мысль, что ей необходимо разлучиться съ малюткой, и что она сама стоитъ на перепутьи къ его счастью. Разлучиться?! Нѣтъ, нѣтъ, какъ это можно? По крайней мѣрѣ не теперь. Когда-нибудь, въ другое время. Нѣтъ, никогда, никогда! Амелія плачетъ, становится на колѣни и молится усердно о счастія малютки-сына.

Внезапная мысль сверлитъ мозгъ мистриссъ Эмми, и она краснѣетъ, какъ дитя: не выйдти ли ей замужъ за достопочтеннаго мистера Бинни, молодаго пастора на Аделаидиныхъ Виллахъ? Онъ небогатъ, конечно, но все же можетъ прокормить и ее, и малютку Джорджа, и обоихъ стариковъ. Но тутъ грозно смотритъ на нее миньятюрный портретъ покойнаго Джорджа, и она съ трепетомъ гонитъ изъ головы нечестивую мысль. Нѣтъ, чтобы ни случилось, но она чистою и невинною возвратится къ нему на небеса.

И эта борьба, описанная нами въ нѣсколькихъ словахъ, продолжалась въ сердцѣ бѣдной Эмми нѣсколько мучительныхъ недѣль, и не было у ней друга, способнаго сочувствовать ея скорби. Впрочемъ дружескіе совѣты были бы тутъ совершенно безполезны, потому-что Амелія не видѣла для себя никакой возможности покориться силѣ обстоятельствъ, хотя больше и больше, съ каждымъ днемъ, она сознавала могущество врага. Истины, одна другой ужаснѣе, выступали передъ ней съ грозной и сокрушительной обстановкой. Бѣдность и нищета для всѣхъ, нужда и униженіе для родителей, несправедливость къ сыну, – могла ли женская голова устоять противъ всѣхъ этихъ нападеній грозной судьбы? Внѣшнія укрѣпленія маленькой цитадели, гдѣ бѣдная душа берегла свое единственное сокровище и любовь, были наконецъ пробиты и взяты одна за другою.

При началѣ этой борьбы, мистриссъ Эими написала убѣдительное письмо къ своему брату въ Калькутту. Она живо изобразила безнадежное и безпомощное состояніе родителей, и слезно умоляла Джоя не оставлять стариковъ передъ концемъ ихъ страдальческой жизни. Увы, не знала мистриссъ Эмми всей обширности семейнаго несчастья. Мистеръ Джозефъ аккуратно продолжалъ высылать сумму, назначенную старикамъ, но получалъ ее одинъ честный заимодавецъ въ Сити. Старикъ Седли продалъ сыновній пансіонъ за извѣстную сумму наличныхъ денегъ, понадобившихся ему для приведенія въ псполненіе одного изъ его безумныхъ проектовъ. Эмми съ нетерпѣніелъ дожидалась изъ Индіи благопріятнаго отвѣта. Она записала въ своей карманной книжкѣ почтовой день, когда письмо ея было отправлено.

Былъ у нея въ Индіи еще одинъ другъ и вмѣстѣ опекунъ маленькаго Джорджа, нѣкто майоръ Доббинъ, но Амелія уже не писала къ нему ни строчки, съ тѣхъ поръ какъ поздравяла его съ наступающимъ днемъ свадьбы. Ея скорбь и душевная тоска были такимъ-образомъ неизвѣстны легкомысленному майору. Амелія воображала съ отчаяніемъ въ душѣ, что и этотъ единственный другъ, принимавшій нѣкоторое участіе въ ея судьбѣ, покинулъ навсегда и забылъ бѣдную вдову.

Дѣла шли прескверно. Кредиторы заходили каждый день въ хижину обнищавшаго семейства; старуха-мать предавалась истерической скорби; мистеръ Седли былъ угрюмъ и молчаливъ; члены семьи, занятые каждый по одиначкѣ мыслями мрачными и тревожными, тщательно старались избѣгать другъ друга; хозяинъ и хозяйка хмурились и пыхтѣли за кухонной перегородкой. Прескверно шли дѣла. Однажды, отецъ и дочь случайно столкнулись въ гостиной, и остались наединѣ, съ глазу на глазъ. Желая утѣшить старика, Амелія сказала ему, что она дѣлала въ это утро. Она писала къ брату Джою, въ Калькутту, откуда отвѣтъ долженъ быть полученъ мѣсяца черезъ три, или ужь много, черезъ четыре. Джой всегда былъ великодушенъ, хотя нѣсколько безпеченъ. Онъ не откажетъ въ денежномъ пособіи, какъ-скоро узнаетъ про стѣсненныя обстоятельства матери и отца.

И тогда-то бѣдный старый джентльменъ разоблачилъ всю истину передъ мистриссъ Эмми. Сынъ продолжаетъ сполна высылать назначенную сумму, да только самъ онъ, собственнымъ безразсудствомъ, лишился сыновняго пансіона. Онъ не смѣлъ въ этомъ признаться ранѣе. Амелія поблѣднѣла какъ смерть, выслушавъ эту тайну, и въ глазахъ ея несчастный старикъ прочиталъ укоръ для себя.

– А! воскликнулъ онъ, отворачиваясь отъ дочери, причемъ губы его страшно задрожали. Ты презираешь теперь своего стараго отца.

– Нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ! вы ошибаетесь, милый папа, вскричала Амелія, бросаясь къ нему на шею, и покрывая поцалуями его исхудалое лицо. Вы всегда были добрымъ и великодушнымъ отцомъ. Вы надѣялись разбогатѣть, милый папа, осчастливить насъ. Не о деньгахъ плачу я, нѣтъ… О Боже мой! Боже мой! умилосердись надъ несчастной матерью, дай мнѣ силы перенести это горе…

И еще разъ поцаловавъ отца, мистриссъ Эмми ушла въ свою комнату.

Но старикъ все-таки не зналъ, что значило это объясвеніе, и недоумѣвалъ, отчего съ такими страшными порывами отчаянія, оставила его бѣдная дочь. Мы все знаемъ, и потому можемъ довести до свѣдѣнія читателя, что судьба побѣдила наконецъ злосчастную вдову. Страшный приговоръ произнесенъ. Сынъ долженъ оставить свою мать – удалиться въ чужой домъ – забыть мать. Ея сердце и сокровище, ея радость, надежда, любовь, – прощайте вы, всѣ нѣжныя чувства, привязывавшія къ жизни! Амелія должна отказаться отъ своего сына, и тогда… Тогда уйдетъ она къ Джорджу, на небеса, гдѣ они вмѣстѣ станутъ молиться о счастіи своего малютки, и ожидать его къ себѣ.

Сама не зная что дѣлаетъ, Амелія вышла на бульваръ, по которому Джорджинька обыкновенно возвращался изъ школы, и куда она выбѣгала къ нему навстрѣчу. Былъ майскій полупраздникъ. Деревья покрывались зеленью, погода стояла превосходная. Вскорѣ появилась на бульварѣ фигура Джорджиньки, возвращавшагося изъ школы съ кипою книгъ въ сумкѣ на плечѣ. Рѣзвый и веселый мальчикъ подбѣжалъ къ матери, и затянулъ какую-то пѣсню.

Итакъ вотъ онъ, юный Джорджъ, разцвѣтающій въ красотѣ и силѣ. Неужели они разстанутся? Нѣтъ, это невозможно. Задыхаясь отъ внутренняго волненія, Амелія прижала малютку къ сердцу, и руки ея судорожно обвились вокругъ его стана.

– Что съ тобою, маменька? сказалъ Джорджъ. Ты очень, очень блѣдна.

– Ничего, дитя мое, сказала мистриссъ Эмми, продолжая цаловать его розовыя щеки.

Вечеромъ въ тотъ день, Амелія заставила мальчика прочесть исторію Самуила, о томъ, какъ Анна, мать его, провела его къ первосвященнику Иліи для посвященія Господу Богу. Пѣснь Анны произвсла впечатлѣніе на мать и сына. Читатель, если ему угодно, можетъ найдти ее въ своемъ мѣстѣ. Потомъ читалъ Джорджинька, какъ Анна собственными руками приготовляла для Самуила хитонъ, и каждогодно, въ день жертвоприношенія, приносила ему это платье. Затѣмъ, по поводу этой трогателъной повѣсти, Амелія предлагала соотвѣтствующее истолкованіе своему сыну. Она объяснила, какимъ-образомъ Анна, не смотря на свою безпредѣльную любовь къ Самуилу, должна была однакожь разстаться съ нимъ въ слѣдствіе своего обѣта. Нѣтъ никакого сомнѣнія, что она всегда думала о немъ, когда шила праздничный хитонъ, и Самуилъ ужь конечно, никогда не забывалъ своей матери. Можно представить, говорила Амелія, какъ мать и сынъ были счастливы при своемъ обоюдномъ свиданіи. Зато вотъ онъ и сдѣлался такимъ премудрымъ… Комментарій законочился горькими слезами.

* * *

Составивъ такимъ-образомъ окончательный планъ, вынужденный роковыми обстоятельствами, вдова поспѣшила принять необходимыя мѣры для приведенія его въ исполненіе. Однажды миссъ Осборнъ, на Россель-Скверѣ, получила отъ Амеліи письмо, заставившее ее бросить умоляющій и тоскливый взглядъ на отца, который угрюмо сидѣлъ на своемъ мѣстѣ, по другую сторону стола.

Въ простыхъ и ясныхъ выраженіяхъ Амелія объяснила причины, заставившія ее перемѣнить свои намѣренія относительно сына. Ея отца, писала она, постигли новыя непредвидѣнныя несчастія, уничтожившія въ-конецъ всѣ его надежды. Собственный пансіонъ ея такъ скуденъ, что она не можетъ ни содержать родителей, ни, тѣмъ болѣе, доставить приличнаго воспитанія Джорджинькѣ, на которое онъ по своему происхожденію имѣетъ полное право. Страданія ея при разлукѣ съ Джорджинькой, будутъ конечно очень велики, но она съ помощію Божіею надѣется перенести ихъ ради сына. Она увѣрена, что особы, къ которымъ онъ отправится, сдѣлаютъ вее, что отъ нихъ зависитъ, для его счастья. Слѣдовало затѣмъ описаніе нравственныхъ свойствъ малютки, какъ воображала ихъ мистриссъ Эмми. Характеръ у Джорджиньки пылкій, живой, нетерпѣливый, какъ-скоро ему противорѣчатъ, или отказываютъ въ чемъ-нибудь, но тѣмъ не менѣе, онъ всегда чувствителенъ къ обнаруженіямъ искренней ласки и любви. Въ постскриптѣ, мистриссъ Осборнъ выговаривала для себя письменное условіе чтобы ей позволеяо было видѣть Джорджиньку, какъ-можно чаще, въ противномъ случаѣ, она не разстанется съ нимъ ни за какія блага въ мірѣ.

– Ага! вскричалъ старикъ Осборнъ, когда дочь, дрожащимъ отъ волненія голосомъ, прочитала ему письмо мистриссъ Джорджъ. Плохо, видно, пришлось этой гордянкѣ? Ха, ха, ха! Я зналъ, что до этого дойдетъ. Голодъ-то вѣдь не свой братъ.

Желая однакожь сохранить свое достоинство, старикъ принялся читать газету, но видно было, что чтеніе не подвигалось впередъ; прикрывшись газетнымъ листомъ, онъ ухмылялся, и продолжалъ бормотать сквозь зубы.

Наконецъ онъ бросилъ листъ, и сердито, по обыкновенію, взглянувъ на дочь, отправился въ смежную комнату, слывшую подъ названіемъ его кабинета. Скоро онъ вышелъ оттуда съ ключомъ въ рукахъ, и бросилъ ключъ на колѣни миссъ Осборнъ.

– Очистить комнату вверху, что надъ моимъ кабинетомъ, сказалъ оиъ.

– Понимаю, сэръ, отвѣчала взволнованная дочь. То была комната Джорджа. Ея не отворяли больше десяти лѣтъ. Тамъ были его платья, бумаги, носовые платки, хлыстики, фуражки, удочки, охотничьи снаряды, полковой списокъ 1814 года съ его именемъ наверху, небольшой словарь, служившій ему пособіемъ въ правописаніи, и библія, подаренная ему матерью. Эти книги лежали на каминной полкѣ вмѣстѣ съ шпорами, и подлѣ нихъ стояла чернилница, съ засохшими чернилами, прикрытая пылью, накопившеюся впродолженіе десяти лѣтъ. Ахъ, сколько дней и людей кануло въ бездну вѣчности съ того времени, какъ еще можно было обмакивать перо въ эту чернильницу! Прописи и тетради, исписанныя рукою Джорджа, валклись на столѣ.

Сколько грустныхъ чувствъ и мыслей пробудилось въ сердцѣ миссъ Осборнъ, когда она вошла теперь въ эту комнату, въ сопровожденіи служанокъ! Блѣдная какъ полотно, она упала въ изнеможеніи на маленькую постель.

– Слава Богу, сударыня, слава Богу! Эта новость одна стоитъ тысячи, сказала ключница. Старыя счастливыя времена опять возвращаются къ намъ, сударыня. Маленькій джентльменъ, бѣленькій, хорошенькій, здоровенькій: такъ ли, сударыня? Какъ онъ будетъ счастливъ! Но этимъ господамъ, что живутъ на Майской ярмаркѣ, не поздравствуется, сударыня, ужь это я вамъ говорю.

И затѣмъ она растворила обѣ половинки окна, чтобы впустить въ комнату свѣжій воздухъ.

– Вамъ бы не мѣшало, миссъ, послать деньжонокъ этой женщинѣ, сказалъ мистеръ Осборнъ, выходя со двора. Она теперь ни въ чемъ не должна нуждаться. Пошлите ей сотню фунтовъ.

– Могу ли я сама навѣстить ее завтра поутру? спросила миссъ Осборнъ.

– Это ужь ваше дѣло: какъ знаете. Ея нога не должна быть въ моемъ домѣ… ни подъ какимъ видомъ… ни за груды золота всей столицы, но денегъ послать ей надобно, пусть живетъ прилично, безъ нужды. Роспорядитесь, какъ умѣете.

Съ этими словами мистеръ Осборнъ простился съ своей дочерью, и уѣхалъ въ Сити.

– Вотъ вамъ деньги, папенька, сказала Амелія въ тотъ же вечеръ, цалуя старика отца, и отдавая ему стофунтовый банковый билетъ. И… и, и я прошу васъ, маменька, будьте поласковѣе къ моему бѣдненькому Джорджу: онъ… онъ недолго останется съ нами.

Больше она ничего не могла сказать, и молча удалилась, въ свою комнату. Затворимъ за ней дверь, и ее будемъ подсматривать, какъ она молится и груститъ. Надобно какъ-можно меньше говорить о такой любви и задушевной скорби.

* * *

Пославъ предварительно записку на Аделаидины Виллы, миссъ Осборнъ отправилась туда сама на другой день и увидѣлась съ мистриссъ Эмми. Встрѣча между ними была дружеская. Два, три взгляда и нѣсколько словъ со стороны миссъ Осборнъ удостовѣрили бѣдную вдову, что по крайней мѣрѣ эта женщина не можетъ занять перваго мѣста въ сердцѣ ея сына. Старая дѣвица была холодна, чувствительна и, кажется, не зла. Будь она помоложе, добрѣе, нѣжнѣе и красивѣе, легко сталось бы, что мистриссъ Эмми не замедлила бы приревновать къ ней своего ненагляднаго Джорджа. Миссъ Осборнъ, съ своей стороны, припомнила старыя времена, и удовлетворительно расчувствовалась при взглядѣ на плачевное положеніе бѣдной матери. Она была побѣждена, сложила руки и смиренно подчинилась чужой волѣ. Въ этотъ день обѣ женщины привели въ порядокъ предварительныя условія капитуляціи.

Джорджиньку вытребовали изъ школы на другой день, и онъ увидѣлся съ тёткой на Аделаидиныхъ Виллахъ. Амелія оставила ихъ наединѣ, и ушла въ свою комнату. Она заранѣе начала готовиться къ разлукѣ… Дни проходили въ переговорахъ и визитахъ. Съ большой осторожностію мистриссъ Эмми сообщила роковое извѣстіе Джорджу, думая, что малютка прійдетъ въ отчаяніе. Но этого не случилось. Джорджинька обрадовался несказанно, когда услышалъ; что его собираются отправить на Россель-Скверъ. Онъ расхвастался этой новостью передъ своими школьными товарищами, и сказалъ имъ напрямикъ, что ужь теперь никто не посмѣетъ вздергивать передъ нимъ носъ.

– Буду я жить у дѣдушки, братцы, говорилъ Джорджъ. Да вѣдь это, прошу васъ замѣтить, не тотъ дѣдушка-старикъ, что заходитъ сюда повременамъ – никакъ нѣтъ! Живетъ этотъ дѣдушка на Россель-Скверѣ, и денегъ-то у него куры не клюютъ. Буду я богатъ, братцы, заведу коляску, шотландскую лошадку, и ужь стану ѣздить не въ такую школу. Лидеровы карандаши будутъ мнѣ ни по чемъ, и вы потрудитесъ сказать пирожницѣ, что я выплачу свои долгъ до послѣдняго пенни.

Изъ этого открывается, что Джорджинька былъ истиннымъ подобіемъ своего отца: въ этомъ по крайней мѣрѣ, имсколько не сомнѣвалась его нѣжная мать.

Однакожь у меня недостаетъ духа описывать послѣдніе дни пребыванія Джорджиньки подъ материнскимъ кровомъ. Довольно замѣтить, что мистриссъ Эмми страдала невыразимо.

Наконецъ, въ одно прекрасное утро, къ скромому домику на Аделаидиныхъ Виллахъ подъѣхала карета. Скромные узелки и пакетцы, съ вещественными доказательствами любви и нѣжныхъ воспоминаній, давно были готовы и расположены въ сѣняхъ подлѣ стѣны. Джорджъ рисовался въ новомъ сюртукѣ, который заранѣе былъ изготовлеіь для него портнымъ, присланнымъ съ Россель-Сквера. Онъ всталъ въ этотъ день съ первыми лучами солнца, и поспѣшилъ нарядиться въ новое платье. Бѣдняжка Эмми, истощенная продолжительной тоской, слышала, какъ сынокъ ея возился въ сосѣдней комнатѣ. Она лежала съ открытыми глазами, плакала, вздыхала и стонала. Нѣсколько предшествующихъ дней были посвящены ею приготовленіямъ къ разлукѣ: она покупала разныя вещщы для малютки, укладывала его книги и бѣлье, говорила съ нимъ о предстоящихъ перемѣнахъ, воображая въ простотѣ сердечной, что Джорджинька нуждается въ ея совѣтахъ и напутствіи.

Перемѣны дѣйствительно предстояли разительныя, да что жь тутъ за бѣда, если позволено спросить? Джорджинька сильно желалъ рѣшительной перемѣны обстоятельствъ и образа жизни. Тысячи наглядныхъ доказательствъ представилъ онъ своей мамашѣ, что идея о близкой разлукѣ нисколько не смущаетъ его духа, и даже, въ нѣкоторой степени, радуетъ его сердце.

– Я буду часто пріѣзжать къ тебѣ, мамаша, на шотландской лошадкѣ, говорилъ Джорджъ. Или, пожалуй, когда-нибудь я прикачу къ тебѣ въ коляскѣ: мы вмѣстѣ поѣдемъ съ тобою въ Паркъ, и ты можешь накупить тамъ вдоволь всякой всячины.

Бѣдная мать, скрѣпя сердце, принуждена была довольствоваться этями эгоистическими доказательствами привязанности, и старалась убѣдить себя, что сынокъ любитъ ее искренно, душевно. Какъ же иначе? Джорджинька долженъ любить ее. Всѣ дѣти таковы. Всякая новость, разумѣется, интересуетъ ребенка, и мудренаго нѣтъ ничего, если Джорджинька съ нѣкоторымъ нетерпѣніемъ дожидается этой перемѣны. Странно было бы предполагать въ малюткѣ эгоистическое чувство. Сынъ ея, такъ или иначе, долженъ устроить свою каррьеру. Наслажденія жизни принадлежатъ ему по праву. Если кто эгоистъ въ этомъ дѣлѣ, такъ это она сама, мистриссъ Эмми, которая по безразсудной любви лишала Джорджиньку всѣхъ радостей и удовольствій джентльменскаго быта.

Это робкое самоуничиженіе женской души – не единственное въ своемъ родѣ, и я знаю примѣры гораздо трогательнѣе. Случалось ли вамъ слышать и видѣть, какъ женщина съ рѣдкимъ краснорѣчіемъ говоритъ и доказываетъ, что виновата она, но не мужчина, и на этомъ оспованіи беретъ на себя одну всѣ его проступки? Это бываетъ, могу васъ увѣрить, и мнѣ даже разсказывали, что женщина иной разъ взводитъ на себя небывалыя, фантастическія проступки, чтобы только оправдать дѣйствительнаго преступника. Случается и то, что женщина терпитъ самыя жестокія оскорбленія именно отъ того, къ кому она болѣе всѣхъ была добра. Такихъ господъ, издѣвающихся надъ слабѣйшимъ существомъ, довольно на свѣтѣ, и они, думать надобно, первѣйшіе трусы въ душѣ.

Такимъ-образомъ бѣдная Амедія приготовлялась, въ безмолвной тоскѣ, къ разлукѣ съ сыномъ, и много мучительныхъ часовъ, провела она въ хозяйственныхъ хлопотахъ, относившихся къ этому предмету. Джорджъ стоялъ подлѣ матери, и наблюдалъ за ея хлопотами безъ малѣйшаго участія. Слёзы мистриссъ Эмми капали на его картонки, ящички, сумки. Она отмѣтила карандашомъ всѣ поучительныя мѣста въ его любимыхъ книжкахъ и привела въ стройный порядокъ его старыя игрушки, тетрадки и разнообразныя принадлежности его дѣтскаго туалета. На все это Джорджинька не обращалъ никакого вниманія. Сынъ улыбается и рѣзвится, когда у бѣдной матери сердце разрывается на части… Жалко смотрѣть, господа, на эти сцены, повторяющіяся силошь да рядомъ на Базарѣ Житейской Суеты.

Еще прошло нѣсколько дней, и великое событіе въ жизни Амеліи соверишлось. Дитя принесено въ жертву, и отдано въ распоряженіе судьбы. Нѣтъ больше юнаго Джорджа на Аделаидиныхъ Виллахъ, и вдова осталась круглой сиротой.

Однакожь, мальчикъ весьма часто навѣщаетъ свою мамашу. Онъ пріѣзжаетъ на крошечной лошадкѣ въ сопровожденіи грума, и дѣдушка Седли съ восторгомъ встрѣчаетъ своего внучка на бульварѣ. Мистриссъ Эмми видитъ Джорджа, но тѣмъ не менѣе онъ уже не принадлежитъ ей исключительно и нераздѣльно. Его частые визиты не доказываютъ ничего. Джорджинька съ такимъ же усердіемъ навѣщаетъ и своихъ товарищей по школѣ, хвастаясь передъ ними своимъ богатствомъ и джентльменскимъ блескомъ. Въ два, три дня онъ уже принялъ повелительный видъ, и усвоилъ покровительственную осанку. «Джорджинька рожденъ повелѣвать, думаетъ его нѣжная мама;– онъ во всемъ похожъ на своего отца…» Что правда, то правда.

Ужь это само-собою разумѣется, что погода стоитъ теперь чудесная. По-вечерамъ, въ тѣ дни, какъ Джорджинька не заѣзжаетъ на Аднлаидины Виллы, мать его отправляется пѣшкомъ въ городъ Лоидонъ, ничуть не ближе какъ на Россель-Скверъ, и отдыхаетъ на камушкѣ у садовой рѣшётки, что передъ домомъ мистера Осборна. И мягко, и уютно, и прохладпо. Мистриссъ Эмми любуется на иллюминованныя окна гостиной, и привѣтливо смотритъ на огонекъ, который, около девяти часовъ, появляется въ одной изъ комнатъ верхняго этажа, гдѣ почиваетъ Джорджинька. Да-съ. Амелія знаетъ, что тутъ его спальня: онъ самъ сказалъ. Скоро огонёкъ потухаетъ, мистриссъ Эмми возсылаетъ пламенную молитву къ небесамъ, встаетъ съ камушка, и молча отправляется въ обратный путь, Домой приходитъ она въ крайнемъ изнеможеніи «Устала немножко», говоритъ мистриссъ Эмми. Это ничего. Тѣмъ лучше она уснетъ послѣ такой пріятной прогулки, и, можетъ-быть, увидитъ во снѣ Джорджиньку.

Въ одно воскресное утро Амелія разгуливала случайно по Россель-Скверу въ нѣкоторомъ отдаленіи отъ дома мистера Осборна (она хорошо видѣла его издали). Праздничные колокола звонили и перезванивали, Джорджъ и его тётушка пошли въ церковь. Вдругъ маленькій подметатель дороги подбѣжалъ къ нимъ просить милостыни, лакей, несшій сзади книги, хотѣлъ его прогнать, но Джорджинька пріостановился, и подалъ ему пенни. Да ниспошлетъ Господь Богъ благословеніе на главу сострадательнаго малютки! Эмми обогнула уголъ сквера, подбѣжала къ нищему, и вручила ему свою послѣднюю лепту. Праздничные колокола звонили и перезванивали, и Амелія направила свои шаги въ церковь Воспитательнаго Дома. Здѣсь она сѣла въ такомъ мѣстѣ, откуда можно было видѣть голову мальчика, помѣстившагося передъ монументомъ своего отца. Сотни свѣжихъ и звучныхъ дѣтскихъ голосовъ пѣли гимнъ милосердому Отцу Небесному, и сердце маленькаго Джорджа трепетало отъ восторга при звукахъ этого торжественнаго псалмопѣнія. Нѣсколько времени мать не могла хорошенько разглядѣть его черезъ туманъ, покрывавшій ея глаза.