Текст книги "Базар житейской суеты. Часть 3"

Автор книги: Уильям Теккерей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц)

Проснувшись съ первыми лучами утренняго солнца, мистеръ Джемсъ принялся за письмо къ своей матери, и представилъ ей блистательный отчетъ о пріемѣ, который сдѣлали ему въ домѣ миссъ Кроли. Но увы! молодой человѣкъ не подозрѣвалъ, какое зло угрожало ему въ этотъ самый день. Случилось въ трактирѣ Тома Крибба обстоятельство мелочное и до такой степени пустое, что мистеръ Джемсъ даже забылъ о немъ. Наканунѣ своего визита къ тёткѣ, молодой человѣкъ, великодушный и щедрый по природѣ, угощалъ въ этомъ трактирѣ мистера Пета и троихъ его друзей, требуя безпрестанно воды и джина, который оказался главнѣйшимъ предметомъ этого утощенія. Впродолженіе вечера, вытребовано было восьмнадцать стакановъ джина по восьми пенсовъ за каждый: такъ по крайней мѣрѣ значилось въ счетѣ, приготовленномъ для господина Джемса Кроли. Вотъ это самое обстоятельство сопровождалось роковыми послѣдствіями для молодого студента. Деньги тутъ не значили ровно ничего, но количество употребленной водки вопіяло сильнѣйшимъ образомъ противъ характера бѣднаго Джемса, когда буфетчикъ Баульсъ, по приказанію своей госпожи, пошелъ расплачиваться за молодаго джентльмена. Трактирщикъ, опасаясь за несостоятельность своего должника, поклялся торжественно, что Джемсъ самъ, собственнымъ ртомъ, безъ всякаго посторонняго участія, выпилъ всѣ эти восьмнадцать стакановъ джина, и что съ него не берутъ лишняго ни одного фарсинга. Заплативъ деньги, Баульсъ, по возвращеніи домой, показалъ трактирный счетъ мистриссъ Фиркинъ, которая пришла въ ужасъ отъ такого страшнаго потребленія водки. Немедленно роковой счетъ былъ представленъ компаньйонкѣ Бриггсъ, завѣдывавшей финансовой частью, и уже отъ нея обо всѣхъ подробностяхъ узнала миссъ Кроли.

Если бы мистеръ Джемсъ выпилъ дюжину бутылокъ кларета, старая тётка извинила бы его великодушно. Мистеръ Фоксъ и мистеръ Шериданъ тоже пили кларетъ. Всѣ джентльмены пьотъ кларетъ. Но восьмнадцать стакановъ джина, употребленныхъ съ боксёрами бъ грязной харчевнѣ – нѣтъ! этого преступленія миссъ Кроли не проститъ никогда. Все, казалось, опрокинулось на бѣднаго юношу: онъ пришелъ домой, пропитанный запахомъ кошошни, куда онъ ходилъ навѣстить Тоузера, свою любимую собаку. Встрѣтивъ миссъ Кроли съ ея болонкой, злой бульдогъ чуть не загрызъ кроткую болонку, да и загрызъ бы, еслибъ она съ пронзительнымъ визгомъ не бросилась подъ защиту миссъ Бриггсъ, мѣжду-тѣмъ какъ безжалостный хозяинъ бульдога съ хохотомъ смотрѣлъ на эту поразительную сцену.

Въ этотъ денъ исчезла также и скромность несчастнаго Джемса. Онъ былъ за обѣдомъ необыкновенно живъ, веселъ и забавенъ, и выпустилъ двѣ, три остроумныя шуточки насчетъ мистера Питта Кроли. Сегодня, какъ и вчера, онъ выпилъ огромное количество вина, и храбро отправился въ гостиную забавлять почтенныхъ леди веселыми расказами о похожденіяхь въ Оксфордѣ. Онъ описалъ имъ въ юмористическомъ духѣ атлетическія свойства многихъ знаменитыхъ боксёровъ, и въ довершеніе эффекта, изъявилъ готовность сразиться одинъ-на-одинъ съ мистеромъ Питтомъ, въ перчаткахъ или безъ перчатокъ – все-равно.

– И ты долженъ гордиться этимъ предложеніемъ, любезный другъ, сказалъ онъ съ громкимъ смѣхомъ, ударивъ своего кузена по плечу. Такихъ молодцовъ, какъ я, немного наберется въ вашемъ околоткѣ. Отецъ мой сказалъ, что онъ будетъ за меня держать закладъ какой угодно. Ха, ха, ха! Ну, сразимся, любезный!

Говоря это, онъ подмигнулъ на бѣдную миссъ Бриггсъ, и храбро завертѣлъ своимъ кулакомъ надъ головою Питта Кроли.

Быть-можетъ, всѣ эти шутки не совсѣмъ нравились мистеру Питту; однакожь, онъ ничѣмъ не обнаружилъ своей внутренной досады. Остроуміе Джемса истощилось. Когда миссъ Кроли пошла въ свою комнату, онъ схватилъ со стола свѣчу и, остановившись среди гостиной, расшаркнулся передъ старушкой самымъ джентльменскимъ манеромъ, причемъ восхитительная улыбка озарила его лицо. отправившись вслѣдъ за тѣмъ въ свою собственную спальню, онъ съ удовольствіемъ обозрѣлъ всѣ происшествія этого дня, и въ душѣ его водворилась несомнѣиная увѣренность, что старухины денежки перейдутъ въ его собственный карманъ, независимо отъ мистера Бьюта и другихъ членовъ пасторскаго семейства.

Можно было бы подумать, что теперь, съ уходомъ въ спальню, окончились всѣ глупости молодого человѣка; однако-жь, на повѣрку вышло не то. Луна сіяла великолѣпно надъ безбрежнымъ моремъ, и мистеръ Джемсъ, привлеченный къ окну романтической перспективой океана и звѣзднаго неба, расчиталъ весьма основательно, что онъ можетъ наслаждаться этимъ видомъ, куря трубку. Никто, конечно, думалъ онъ, не услышитъ табачнаго запаха, если осторожно отворить окно и выставить свою голову съ трубкой на свѣжій воздухъ. Такъ онъ и сдѣлалъ. Но проникнутый поэтическимъ восторгомъ, бѣдный юноша забылъ, что дверь изъ его спальни была отворена все это время, отчего образовался сквозной вѣтеръ, распространявшійся по всему дому. При содѣйствіи этого вѣтерка, облака табачнаго дыма, сохраняя всю силу благовонной пахучести, немедленно донеслись до ноздрей миссъ Кроли и миссъ Бриггсъ.

Съ этой трубкой табаку окончились похожденія нашего героя, и Бьюты Кроли на «Королевнной усадьбѣ«никогда не узнали, сколько тысячь фунтовъ прокурилъ за одинъ разъ ихъ благородный сочленъ. Мистриссъ Фиркинъ бросилась со всѣхъ ногъ къ мистеру Баульсу, который читалъ въ эту минуту громкимъ и торжественнымъ голосомъ «Прозрачное Зерцало», въ назиданіе своего помощника, младшаго буфетчика, состоявшаго подъ его непосредственной командой. Увидѣвъ почтенную ключницу, блѣдную и растрепанную, Баульсъ и его помощникъ подумали съ перваго раза, что въ джентльменскій домъ забрались разбойники, которыхъ ноги мистриссъ Фиркинъ замѣтила, вѣроятно, въ господской спальнѣ подъ кроватью миссъ Кроли. Но узнавъ въ чемъ дѣло, мистеръ Баульсъ въ одно мгновеніе ока перебѣжалъ лѣстницу третьяго этажа и ринулся въ спальню Джемса.

– Мистеръ Джемсъ! Мистеръ Джемсъ! закричалъ онъ, задыхаясь отъ ужасной тревоги. Перестаньте курить, сэръ, ради-Бога!

Молодой человѣкъ выпучилъ глаза.

– О, мистеръ Джемсъ! Что вы надѣлали? продолжалъ Баульсъ глубоко-патетическимъ голосомъ, выбрасывая трубку изъ окна. Что вы надѣлали, сэръ? Барыни терпѣть этого не могутъ.

– А имъ какая нужда? сказалъ Джемсъ съ неумѣстнымъ хохотомъ. Я курю для собственнаго удовольствія.

И онъ думалъ, что все это дѣло прійметъ шуточный оборотъ; но по-утру на другой день его мысли измѣнились, когда помощникъ Баульса, чистившій сапоги мистера Джемса, принесъ ему полотенцо и теплую воду для бритья. Вмѣстѣ съ полотенцомъ, слуга вручилъ молодому джентльмену записку, написанную рукою миссъ Бриггсъ. Записка была слѣдугощаго содержанія:

«Милостивый государь, тётушка ваша провела чрезвычайно безпокойную ночь; благодаря дерзкому безразсудству, съ какимъ вамъ угодно было осквернить сей домъ облаками табачнаго дыма. Миссъ Кроли поручаетъ мнѣ выразить ея сожалѣніе, что она, по нездоровью, никакъ не можетъ васъ видѣть передъ вашимъ отъѣздомъ. Вмѣстѣ съ тѣмъ она крайне сожалѣетъ, что имѣла неосторожность перемѣстить васъ изъ харчевни, гдѣ, безъ сомнѣнія, вамъ пріятнѣе будетъ провести остальное время пребыванія вашего въ Брайтонѣ.»

И этимъ кончилось кандидатство Джемса на благосклонность богатой тётки. Въ сущности дѣла, онъ выполнилъ, самъ не зная какъ, свою угрозу сразиться съ мистеромъ Питтомъ. Онъ сразился съ нимъ въ перчаткахъ.

* * *

Гдѣ же былъ, между-тѣмъ, первый любимецъ старой дѣвственницы, питавшій неизмѣнную преданность къ ея кошельку? Бекки и Родонъ, какъ мы видѣли, соединились послѣ ватерлооской битвы, и проводили съ торжественнымъ великолѣпіемъ зиму 1815 года въ Парижѣ. Ребекка была превосходная хозяйка, и они могли съ большимъ комфортомъ пробавляться, по крайней мѣрѣ одинъ годъ, тѣми денежками, которыя она выручила за двухъ рысаковъ, проданныхъ бѣдному Джою. Не представлялось никакого случая обратить въ наличныя деньги пистолеты Родона, золотой погребецъ и его шинель на собольемъ мѣху. Бекки сдѣлала изъ шинели прекрасную шубу для собственнаго употребленія, и щеголяла въ ней на публичномъ гуляньи въ Булонскомъ лѣсу. Интересно было видѣть восхитительную сцену, открывшуюся между нею и супругомъ, когда они, послѣ побѣды, соединились первый разъ въ Камбрэ, и когда Ребекка принялась выгружать изъ-подъ своей подкладки карманные часики, брильянты, банковые билеты, золотыя цѣпочки и другія бездѣлки, которыя она скрыла такимъ-образомъ, на случай бѣгства изъ бельгійской столицы. Милордъ Тюфто былъ въ очарованіи, и Родонъ Кроли, заливаясь восторженнымъ смѣхомъ, клялся, что супруга его драгоцѣннѣе всѣхъ сокровищь въ мірѣ. Ребекка расказала всѣ подробности своей торговли съ Джоемъ, и при этомъ остроуміе ея доходило до самой крайней степени совершенства.

Успѣхъ ея въ Парижѣ былъ замѣчателенъ. Француженки были отъ нея въ восторгѣ и превозносили ее до небесъ. Она говорила на ихъ языкѣ въ совершепствѣ, и вдругъ усвоила ихъ граціозность, живость, ихъ изящныя манеры. Мужъ ея былъ глупъ, но это не бѣда: скучный мужъ въ Парижѣ – лучшая рекомендація для его жены. Родонъ былъ наслѣдникомъ богатой и умнѣйшей миссъ Кроли, которой домъ, въ послѣднюю эмиграцію, былъ открытъ для французскаго дворянства. Всюду и всегда принимали супругу подполковника Родона, и одна знатная Француженка, бывшая въ короткихъ сношеніяхъ съ миссъ Кроли, писала ей между-прочимъ:

«Почему бы вамъ, незабвенная миссъ, не пріѣхать къ намъ въ Парижъ, гдѣ теперь мы имѣемъ удовольствіе видѣть вашего племянника и прекрасную племянницу? Свѣтская молодежь безъ ума отъ очаровательной мистриссъ Кроли. Мы всѣ любуемся на ея замѣчательную красоту; и остроуміе прелестной Ребекки живо напоминаетъ намъ несравненную миссъ Кроли. Monsieur imbécile вчера обратилъ на нее вниманіе въ Тюильри, и всѣ наши красавицы завидуютъ ея блистательнымъ успѣхамъ. Еслибъ вы видѣли бѣшенство и досаду какой-то глупой миледи Барикрисъ (ея токъ, тюрбанъ и павлиньи перья красуются на всѣхъ собраніяхъ), когда герцогиня ангулемская, подойдя къ мистриссъ Кроли, какъ вашей protégée и милой дочери, благодарила ее, именемъ Фравціи, за вашу благосклонность ко всѣмъ нашимъ несчастнымъ эмигрантамъ! Она бываетъ во всѣхъ обществахъ, на всѣхъ балахъ – на балахъ, да, но не танцуетъ – и какъ интересна эта юная красавица, окруженная мужчинами, и которая уже скоро должна быть матерью! Какъ умилительно говоритъ она о васъ, о своей матери и покровителъницѣ! Слезы невольно прорываются изъ глазъ, когда слушаешь ее въ эти минуты. О, еслибъ вы знали, какъ она любитъ васъ!.. Но мы всѣ любимъ нашу милую, добрую, незабвенную миссъ Кроли.»

Должно, однакожь, думатъ, что это письмо знатной Парижанки не слишкомъ увеличило благосклонность обожаемой родственницы къ нашей героинѣ. Совсѣмъ напротивъ: старая дѣвственница разсвирѣпѣла до неимовѣрной степени, когда узнала о настоящемъ положеніи Ребекки, и объ этой отчаянной дерзости, съ какой она воспользовалась ея именемъ, чтобы войдти въ высшій парижскій кругъ. Душевное волненіе и физическая слабость не позволили ей самой сочинить для своего корреспондента французское письмо, и она продиктовала миссъ Бриггсъ неистовый отвѣтъ на своемъ собственномъ діалектѣ, отказываясь торжественно отъ мистриссъ Родонъ Кроли, и предостерегая французскую публику на счетъ этой страшной и безстыдной интригантки. Но такъ какъ Madame la comtesse, жившая въ Англіи лѣтъ двадцать назадъ, не понимала теперь ни одного слова, то при встрѣчѣ съ Ребеккой она ограничилась лишь тѣмъ, что увѣдодомила ее въ общихъ выраженіяхъ о полученіи очаровательнало письма отъ миссъ Кроли, наполненнаго, но ея словамъ, самыми лестными отзывами о мистриссъ Родонъ Кроли. Такая радостная вѣсть должна была естественымъ образомъ оживить надежды нашей героини, и Ребекка была убѣждена, что тётушка перемѣнила, наконецъ, свой гнѣвъ на милость.

Между тѣмъ, она веселилась на славу, и въ маленькомъ ея салонѣ собирались всякія знаменитости съ противоположныхъ концовъ Европы. Прославленные воины сопровождали ея карету въ Булонскомъ лѣсу, и безпрерывно толпились въ ея театральной ложѣ. Родонъ былъ наверху блаженства. Кредиторы еще не тревожили его въ Парижѣ; онъ игралъ, и ему везло почти всегда. Милордъ Тюфто былъ нѣсколько мраченъ и суровъ. Къ нему, совсѣмъ безъ приглашенія, пожаловала мистриссъ Тюфто, и притомъ десятки сильныхъ львовъ окружали всегда стулъ Ребекки, такъ что къ ея услугамъ являлись дюжины букетовъ, когда она ѣхала въ театръ. Леди Барикрисъ и другія представительницы англійскаго общества терзались страшнѣйшимъ негодованіемъ и завистью при видѣ блистательныхъ успѣховъ Ребекки; но всѣ мужчины были рѣшительно на ея сторонѣ. Ребекка съ удивительною храбростію поражала женщинъ ядовитыми насмѣшками, и онѣ должны были отмалчиваться, или выражатъ свое негодованіе на такомъ языкѣ, котораго никто не понималъ.

Такъ прошла зима 1815-16 года, ознаменованная для Ребекки перспективой безпрерывныхъ удовольствій. Она примѣнилась въ совершенствѣ къ нравамъ и обычаямъ великосвѣтской жизни, какъ-будто предки ея за цѣлыя столѣтія внесли свою фамилію въ аристократическій списокъ. Природные таланты, остроуміе, рѣдкая находчивость и удивительная стойкость характера, доставили ей почетное мѣсто на базарѣ житейской суеты. Весною тысяча восемьсотъ-шестнадцатаго года; въ одной изъ французскихъ газетъ появилось слѣдующее извѣстіе: «28 марта, леди подполковница Кроли благополучно разрѣшилась отъ бремени сыномъ и наслѣдникомъ.»

Это событіе немедленно было перенесено на столбцы англійскихъ газетъ, и миссъ Бриггсъ прочитала роковыя строки въ назиданіе миссъ Кроли, когда она кушала въ Брайтонѣ свой завтракъ. Вслѣдъ затѣмъ произошелъ окончательный кризисъ въ дѣлахъ знаменитой фамиліи Кроли. Взбѣшенная газетнымъ извѣстіемъ, престарѣлая дѣвственница немедленно послала за Питтомъ, своимъ племянникомъ, и за леди Саутдаунъ. Когда они пришли, миссъ Кроли настоятельно потребовала, чтобы наконецъ приступлено было къ совершенію бракосочетанія, которое такъ долго откладывалось между обѣими фамиліями. Она объявила, что новобрачные получатъ отъ нея въ подарокъ тысячу фунтовъ годоваго дохода при ея жизни, и когда она умретъ, все ея имѣніе, вслѣдствіе законнаго завѣщанія, будетъ примадлежать племяннику и прекрасной ея племянницѣ, леди Дженни Кроли. Мистеръ Уэкси скрѣпилъ духовную старухи; лордъ Саутдаунъ, въ качествѣ посаженнаго отца, вручилъ свою сестру ея жениху; бракосочетаніе совершилъ епископъ aнгликанской церкви – къ великой досадѣ достопочтеннаго Бартоломея Аиронса, котораго совсѣмъ не пригласили на свадьбу.

Послѣ свадьбы, мистеръ Питтъ, по принятому обычаю, хотѣлъ совершить путешествіе съ своей юной супругой, но привязанность старушки къ леди Джении усилилась до такой степени, что она не хотѣла и слышать о разлукѣ съ новобрачной. Питтъ и его жена принуждены были остаться, и съ этой поры они всегда жили съ миссъ Кроли. Вскорѣ послѣ медоваго мѣсяца, мистеръ Питтъ съ огорченіемъ увидѣлъ, что дальнѣишій путь его жизни отнюдь не будетъ сопровождаемъ тихими и спокойными наслажденіями, такъ-какъ онъ принужденъ былъ, съ одной стороны, подчиняться безконечнымъ капризамъ своей тётки, съ другой – самовластной командѣ своей тещи. Леди Саудаунъ, изъ своего сосѣдняго дома, безпрестанно препровождала строжайшія предписанія, съ которыми въ своихъ поступкахъ, должны были сообразоваться и мистеръ Питтъ, и леди Дженни, и миссъ Кроли, и Бриггсъ, и Фиркинъ, и Баульсъ, и всѣ безъ исключенія. Она безжалостно мучила всю семью и учеными трактатами, и новоизобрѣтенными порошками своитъ модныхъ докторовъ. Она отстранила Кримера, водворила Роджерса, и скоро отняла у миссъ Кроли даже тѣнь какой бы то ни было власти въ ея собственномъ домѣ. Бѣдная старуха присмирѣла, и упала духомъ до такой степени, что не смѣла даже бранить свою робкую компаньйонку. Съ каждымъ днемъ, она больше и больше влюблялась въ свою племянницу, которая теперь служила для нея единственнымъ утѣшеніемъ и отрадой.

Миръ тебѣ, умная и пошлая, добрая и эгоистическая, тщеславная и великодушная старуха! Больше мы не увидимся съ тобою. Станемъ надѣяться, что кроткая леди Дженни усладитъ послѣдніе твои дни, и спокойно выпроводитъ тебя на вѣчную квартиру отъ шумной борьбы и треволненій на базарѣ житейской суеты.

ГЛАВА XXXIV
Вдова и мать

Извѣстіе о двухъ великихъ битвахъ при Quatre-Bras и Ватерлоо достигло Англіи въ одно и то же время. Военная Газета сначала объявила общій результатъ битвъ, и при этомъ достославномъ объявленіи вся Великобританія затрепетала отъ восторга. Затѣмъ слѣдовали дальнѣйшія подробности, и послѣ краснорѣчиваго описанія побѣдъ, на столбцахъ газеты появился длинный списокъ раненыхъ и убитыхъ. Кто можетъ изобразить тревожныя чувства, съ какими тогда развертывали и читали этотъ окончательный приговоръ судьбы! Побѣдные клики отозвались изъ Фландріи на всѣхъ пунктахъ Трехъ Соединенныхъ Королевствъ, отъ раззолоченыхъ чертоговъ перваго лорда, до послѣдней хижины убогаго фермера; но вообразите, если можете, послѣдующее состояніе британскихъ душъ и сердецъ, когда списки полковыхъ потерь расходились по рукамъ изъ одной хижины въ другую, и всюду приведено было въ извѣстность, живъ или нѣтъ такой-то другъ, родственникъ или знакомый. Если вы примете на себя трудъ развернуть и перелистовать огромныя пачки тогдашнихъ газетъ, вы неизбѣжно почувствуете даже теперь, несмотря на отдаленность времени, сильную тревогу ожиданія и страха, и, быть-можетъ, остановитесь въ раздумьѣ на серединѣ этой исторіи, какъ-будто предчувствуя продолженіе ея сегодня или завтра. Представьте же, на сколько кратъ могли быть сильнѣе и живѣе эти чувства, когда газетные листики только-что выходили изъ типографскихъ станковъ! И если такой интересъ могъ быть ими возбужденъ на великобританской почвѣ, по поводу битвы, гдѣ сражалось всего только двадцать тысячь Англичанъ… подумайте о состояніи Европы за тридцать слишкомъ лѣтъ назадъ, когда цивилизованные народы выставляли на кровавыя поля не тысячи, а мильйоны солдатъ, изъ которыхъ каждый, поражая своего врага, наносилъ въ то же время ужасную рану какому-нибудь невинному созданію, живущему вдалекѣ отъ мѣста битвы!

Одна строка, напечатанная въ этой газетѣ, нанесла страшнѣшній ударъ мистеру Осборну-старшему и всему его почтенному семейству. Молодыя дѣвицы необузданно предавались порывамъ своей грусти. Угрюмый старикъ-отецъ страдалъ безмолвно, сражонный лютою тоской. Судъ Божій совершился надъ непослушнымъ сыномъ, думалъ сначала мистеръ Осборнъ-старшій, но строгость этого приговора пугала его самого, и онъ не смѣлъ признаться, что исполненіе суда послѣдовало слишкомъ скоро за проклятіемъ, которое онъ произнесъ. Повременамъ, паническій страхъ проникалъ до самыхъ костей мистера Осборна, какъ-будто самъ онъ былъ исключительною причиной кары, разразившейся надъ его сыномъ. Что теперь дѣлать? Прежде еще, такъ или иначе, можно было расчитывать на мировую. Жена Джорджа могла умереть; самъ онъ могъ опамятоваться, прійдти къ отцу и сказать: «провинился я передъ тобою: прости, отецъ великодушный!» Но теперь не было никакой надежды впереди. Сынъ стоялъ по другую сторону непроходимой бездны, бросая на отца грустные взоры. Осборнъ помнилъ эти взоры въ одну изъ критическихъ минутъ, когда Джорджъ, томимый пароксизмомъ томительной горячки, лежалъ на болѣзненномъ одрѣ, безъ языка, безъ памяти, безсознательно устремивъ на отца свои тусклые глаза. Великій Боже! Съ какимъ страшнымъ безпокойствомъ несчастный отецъ слѣдилъ въ ту пору за движеніями доктора, не отходившаго отъ постели своего паціента, и какое бремя сокрушительной тоски отлегло отъ его сердца, когда сынъ, послѣ лихорадочнаго кризиса, былъ снова призванъ къ жизни, и когда въ глазахъ его, обращенныхъ на отца, заискрился лучъ человѣческаго сознанія! Но теперь, увы! теперь все погибло, разомъ и навсегда. Нѣтъ болѣе надежды ни на выздоровленіе, ни на примиреніе, и не прійдетъ несчастный сынъ съ повинной головою вымаливать прощеніе у оскорбленнаго отца, и уже ничто не приведетъ въ правильный порядокъ отравленной гнѣвомъ крови мистера Осборна… Трудно, впрочемъ, сказать, чемъ больше мучилось и терзалось сердце гордаго Британца: тѣмъ-ли, что сынъ его отправился на тотъ свѣтъ, не получивъ великодушнаго прощенья, или тѣмъ, что онъ лишился наслажденія увидѣть со временемъ уничиженіе и покорность молодого человѣка.

Но каковъ бы ни былъ характеръ этихъ ощущеній, мистеръ Осборнъ-старшій, гордый и суровый, не повѣрялъ ихъ никому. Онъ не произнесъ передъ семействомъ имени своего сына, но приказалъ старшей дочери распорядиться, чтобъ всѣ женщины въ его домѣ облеклись въ глубокій трауръ, и чтобъ всѣ слуги, безъ исключенія, носили чорное платье съ крепомъ. Вечернія собранія, обѣды и балы прекратились надолго. Свадьба младшей дочери отложена на неопредѣленное время. Женихъ, правда, не получилъ никакихъ изустныхъ свѣдѣній, но довольно было взглянуть на лицо мистера Осборна, чтобъ не дѣлать ему никакихъ распросовъ на этотъ счетъ. Господинъ Фредерикъ Буллокъ, сметливый, вѣжливый и деликатный, велъ себя такимъ-образомъ, какъ-будто и не думали назначать день свадьбы. Онъ и молодыя дѣвицы перешептывались иногда относительно этого предмета въ гостиной наверху, куда старикъ-отецъ не приходилъ никогда. Мистеръ Осборнъ постоянно сидѣлъ въ своемъ собственномъ кабинетѣ, и съ наступленіемъ общаго траура, окна передней части дома были закрыты наглухо.

Недѣли черезъ три, послѣ восьмнадцатаго іюня, пришелъ на Россель-Скверъ старинный знакомый мистера Осборна, сэръ Вилльямъ Доббинъ, отецъ майора Доббина, взволнованный и блѣдный. Объявивъ, что ему непремѣнно нужно видѣть мистера Осборла, онъ вошелъ въ его кабинетъ и произнесъ, ради привѣтствія, нѣсколько безсвязныхъ словъ, которыхъ смыслъ остался сфинксовой загадкой и для хозяина, и для гостя. Затѣмъ, послѣ этой прелюдіи, сэръ Вилльямъ Доббинъ вынулъ изъ бумажника письмо, запечатанное большою красною псчатью.

– Мой сынъ, майоръ Доббинъ, сказалъ альдерменъ нерѣшительнымъ и дрожащимъ голосомъ, прислалъ мнѣ письмо съ однимъ изъ офицеровъ Трильйоннаго полка, прибывшимъ сегодня въ Лондонъ. Въ его конвертѣ есть письмо и къ вамъ, Осборнъ. Вотъ оно.

Альдерменъ положилъ письмо на столъ. Минуту или двѣ Осборнъ смотрѣлъ на своего гостя, не говоря ни слова. Испуганный выраженіемъ на лицѣ убитаго горестію старика, сэръ Вилльямъ Доббинъ взялъ шляпу, поклонился и ушелъ.

Адресъ былъ написанъ рукою Джорджа. Старикъ хорошо зналъ смѣлый его почеркъ. То было письмо, которое мистеръ Осборнъ-младшій написалъ на зарѣ шестнадцатаго іюня, за нѣсколько минутъ до вѣчной разлуки съ Амеліеи. Большая красная печать изображала фамильный гербъ съ девизомъ: «рах in bello». Гербъ этотъ принадлежалъ собственно старинному джентльменскому дому, съ которымъ старикъ Осборнъ имѣлъ слабость воображать себя въ родствѣ. Рука, подписавшая письмо, уже не будетъ больше держать ни пера, ни шпаги. Самая печать, запечатавшая письмо, была похищена у Джорджа, когда онъ бездыханнымъ лежалъ на полѣ битвы. Отецъ не зналъ этого. Онъ сидѣлъ безмолвно, устремивъ на конвертъ блуждающіе взоры. Ему сдѣлалось почти дурно, когда, наконецъ, онъ рѣшился сломать печать.

Случалось ли вамъ ссориться съ другомъ, милымъ для вашего сердца? Если случалось, такъ вы знаете, что письма, полученныя отъ него въ періодъ взаимной любви и довѣренности, становятся для васъ страшнымъ укоромъ. Какой печальный трауръ вы носите въ своей душѣ, когда останавливаетесь на этихъ сильныхъ протестахъ исчахшей привязанности, и какими эпитафіями становятся эти письма на трупѣ умершей любви! Какой жалкій комментарій слышится вамъ въ нихъ на жизнь и суету людскую! У многихъ изъ насъ хранятся, вѣроятно, цѣлые ящики документовъ этого рода, но едва ли кто имѣетъ охоту заглядывать въ нихъ. Это – скелеты въ нашей кладовой: мы хранимъ ихъ, и тщательно избѣгаемъ ихъ. Долго трепеталъ мистеръ Осборнъ передъ письмомъ своего сына.

Молодой человѣкъ писалъ немного. Гордость не позволила ему излить вполнѣ нѣжныя чувства, которыми въ ту пору было переполнено его сердце. Мистеръ Осборнъ-младшій говорилъ, что, передъ отправленіемъ на великую битву, онъ желалъ сказать своему отцу послѣднее «прости», и вмѣстѣ считалъ священнымъ долгомъ поручить его великодушію свою жену, и, быть-можетъ, младенца, котораго онъ оставляетъ съ ней. Онъ признавался съ сокрушеніемъ сердечнымъ, что въ рукахъ его не было уже большей части материнскаго наслѣдства. Благодарилъ отца за его прежнее великодушіе, и, въ заключеніе, давалъ торжественное обѣщаніе, что, приготовляясь ко всѣмъ возможнымъ случайностямъ на полѣ битвы, онъ будетъ, во всякомъ случаѣ, поступать какъ истинный джентльменъ, достойный имени Джорджа Осборна.

Больше ничего не могъ сказать молодой человѣкъ, ослѣпленный неумѣстною гордостію и чванствомъ. Мистеръ Осборнъ-старшій не видѣлъ поцалуя, которымъ Джорджъ запечатлѣлъ его имя на этомъ письмѣ. Предсмертное посланіе Джорджа выпало изъ рукъ несчастнаго старика. Его сынъ, единственный и все еще любимый, умеръ непрощеннымъ.

Въ одинъ прекрасный день, мѣсяца черезъ два послѣ этого событія, молодыя дѣвицы Осборнъ, пріѣхавъ въ церковь съ своимъ отцомъ, замѣтили, что старикъ перемѣнилъ свое мѣсто, обыкновенно занимаемое имъ впродолженіе божественной службы. Онъ сѣлъ позади дочерей и безпрестанно смотрѣлъ, черезъ ихъ головы, на противоположную стѣну. Молодыя дѣвицы машинально повернулись къ той сторонѣ, куда обращены были грустные взоры отца, и увидѣли… и увидѣли изящный монументъ на стѣнѣ, изображавшій Британію, плачущую надъ урной. Переломленная шпага и низверженный левъ служили несомнѣннымъ признакомъ, что монументъ былъ воздвигнутъ въ честь скончавтагося воина. Скульпторы того времени истощили всю свою мыслительную силу на изображеніе памятниковъ съ эмблемами этого рода, и лондонская церковь Св. Павла представляетъ цѣлыя сотни подобныхъ аллегорій, дѣйствующихъ равномѣрно на умъ и сердце.

Подъ монументомъ, о которомъ идетъ рѣчь, рѣзецъ художника мастерски изобразилъ фамильный гербъ Осборновъ, и затѣмъ начертана была слѣдующая надпись:

«Сей монументъ воздвигнутъ и посвященъ памяти Георгія Осборна-младшаго, британскаго дворянина и капитана пѣхотнаго Трильйоннаго полка, павшаго на полѣ чести и славы восьмнадцатаго іюня, 1815 года. Онъ сражался за свое отечество въ день достославной побѣды при Ватерлоо, и палъ, съ оружіемъ въ рукахъ, двадцати-восьми лѣтъ отъ рожденія. О, quam est dulce et decorum pro patria mori!»

Взглядъ на печальный памятникъ подѣйствовалъ до такой степени на нервы чувствительныхъ сестрицъ. что миссъ Мери принуждена была оставить церковь. Джентльмены и леди почтительно посторонились передъ плачущими дѣвицами, одѣтыми въ глубокій трауръ, и душевно соболѣзновали объ угрюмомъ старцѣ, сидѣвшемъ противъ монумента, посвященнаго его сыну.

– Что жь теперь? Проститъ ли онъ вдову Джорджа, бѣдную мистриссъ Эмми? разсуждали между собою молодыя дѣвицы, когда прошли первые взрывы ихъ сердечной грусти.

Много и долго толковали объ этомъ предметѣ всѣ знакомые Осборновъ, которымъ былъ извѣстенъ несчастный разрывъ отца съ сыномъ. Проститъ онъ, или нѣтъ, мистриссъ Джорджъ? Многіе джентльмены на Россель-Скверѣ и въ Сити держали даже огромныя пари до поводу положительлыхъ и отрицательныхъ отвѣтовъ на этотъ интересный вопросъ.

Скоро безпокойства и сомнѣнія сестрицъ возрасли до неимовѣрной степени, когда, въ концѣ осени, дошло до ихъ свѣдѣнія, что папа уѣзжаетъ за границу. Осборнъ никому не объявилъ о своемъ маршрутѣ, но всѣмъ было извѣстно, что путь его лежитъ въ Бельгію, гдѣ покоились бренные останки его сына, и гдѣ до сихъ поръ проживала мистриссъ Джорджъ. Леди Доббинъ и дочери извѣщали подробно Россель-Скверскихъ дѣвицъ о судьбѣ бѣдной Амеліи. Честный капитанъ Доббинъ былъ повышенъ чиномъ вслѣдствіе смерти второго майора въ Трильйонномъ полку: храбрый майоръ Одаудъ, обнаружившій на полѣ битвы удивительное хладнокровіе и мужество, былъ произведенъ въ полковники и получилъ орденъ Бани второй степени.

Многіе храбрые воины британскихъ полковъ, жестоко пострадавшіе въ дѣлѣ, должны были остаться въ Брюсселѣ на эту осень, для излеченія своихъ ранъ. Послѣ двухъ великихъ сраженій, бельгійская столица превратилась на цѣлые мѣсяцы въ огромный лазаретъ, наполненный больными изъ многихъ европейскихъ націй. Съ постепеннымъ выздоровленіемъ офицеровъ и солдатъ, изувѣченные воины, старые и молодые, счастливо избавившіеся отъ смерти, стали появляться въ брюссельскихъ садахъ и во всѣхъ другихъ публичныхъ мѣстахъ, предаваясь своимъ прежнимъ наклонностямъ и привычкамъ. Базаръ житейской суеты оживился снова, и въ балаганахъ его зароились опять интриги и продѣлки всякаго рода. Мистеръ Осборнъ отыскалъ безъ труда нѣкоторыхъ воиновъ Трильйоннаго полка. Онъ хорошо зналъ ихъ военную форму, слѣдилъ неутомимо за всѣми ихъ повышеніями и перемѣнами, и любилъ повсюду разговаривать объ офицерахъ, какъ-будто онъ и самъ служилъ въ Трильйонномъ полку.

По пріѣздѣ въ Брюссель, мистеръ Осборнъ остановился въ гостинницѣ, выходившей окнами въ паркъ. Гуляя на другой день въ саду, онъ увидѣлъ отдыхающаго на каменной скамейкѣ солдата, въ хорошо знакомой ему формѣ. Мистеръ Осборнъ сдѣлалъ нѣсколько шаговъ, и сѣлъ подлѣ него.

– Не служили ли вы въ ротѣ капитана Осборна? сказалъ старикъ, преодолѣвая внутреннее волненіе, и потомъ, послѣ кратковременной наузы, прибавилъ: онъ былъ сынъ мой, сэръ.

Израненный воинъ не имѣлъ чести служить въ ротѣ капитана Осборна; но онъ почтительно всталъ съ своего мѣста, и прикоснувшись здоровою рукой къ своей фуражкѣ, привѣтствовалъ сокрушеннаго горестію старца, предложившаго ему этотъ вопросъ.

– Въ цѣлой арміи, ваше благородіе, не было офицера прекраснѣе и храбрѣе капитана Осборна, сказалъ раненный воинъ, садясь опять на свое мѣсто. Сержантъ капитанской роты, (ею командуетъ теперь капитанъ Рэймондъ), еще въ Брюсселѣ, сэръ, и почти совсѣмъ выздоровѣлъ отъ раны въ правое плечо. Ваше благородіе можете видѣться съ нимъ во всякое время, и онъ охотно раскажетъ вамъ обо всѣхъ подробностяхъ того дня. Но вы ужь, безъ сомнѣнія, изволили видѣть майора Доббина, друга вашего сына; видѣли, конечно, и мистриссъ Осборнъ, которая, какъ говорятъ, очень больна. Около шести недѣль, послѣ смерти своего супруга, она была, говорятъ, какъ помѣшанная. Впрочемъ, все это вы знаете, сэръ… прошу извинить, сэръ, заключилъ израненный воинъ, притрогиваясъ опять къ своей фуражкѣ.

Осборнъ положилъ гинею въ руку солдата, и сказалъ, что онъ охотно дастъ другую, если тотъ приведетъ къ нему сержанта въ Hôtel du Parc. Это обѣщаніе сопровождалось вожделѣннымъ успѣхомъ. Не прошло и десяти минутъ, какъ ожидаемый сержантъ явился предъ лицо мистера Осборна. Прежній солдатъ между-тѣмъ пошелъ къ своимъ товарвщамъ, и расказалъ о великой щедрости новоприбывшаго джентльмена. Съ радости, они отправились въ трактиръ, и долго пировали этотъ вечеръ насчетъ двухъ гиней, почерпнутыхъ изъ кошелька британскаго негоціанта.