Текст книги "Люди огня"
Автор книги: Уильям Гир
Соавторы: Кэтлин О`Нил Гир
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 34 страниц)
Книга II. ИСПЫТАНИЯ ЮНОСТИ
Волчья Котомка пожаловалась, обращаясь к дрожащему туману Спирали:
– Священное число лет прошло, а что изменилось? Я помогла вернуть дожди. Бизонихи стали чаще телиться. А Тяжкий Бобр обретает все большую и большую власть – так-то воздается мне за мою помощь? Его могущество непрерывно укрепляется. Он объединяет Племя и ведет его по своему новому пути.
А в Племени Красной Руки Кровавый Медведь ведет себя ничуть не умнее. Меня таскают туда-сюда как символ его власти. По при этом в каждом его поступке ясно выражается презрение ко мне, хотя он и не высказывает этого открыто. Он издевается надо мной в своем вигваме. Моя Сила истощается. Ты к этому стремишься? Ты хочешь погубить меня?
Из Спиралей донесся вибрирующий голос Зрящего Видения Волка:
– Для меня главное – это мальчик.
– Я склоняюсь к тому, чтобы по заслугам отплатить Кровавому Медведю за его проделки.
– Имей терпение. Мальчик растет.
– Растет и новый путь Тяжкого Бобра. Он изменяет Спирали. Слишком многие в Племени верят ему. Ведь в конце концов, мы не можем победить идею, – предостерегающе произнесла Волчья Котомка.
– Можем. Вспомни, как устроен треножник. Если нам будет недоставать одной подпорки, мы свалимся в грязь.
Глава 11
Весь мир, казалось, исчез в сером тумане. Все вокруг сделалось серым и тусклым – будто в ответ на подавленное настроение путников. Куда податься, когда весь мир сошел с ума?
Влажная земля скрипела под ногами, мелкие камешки визжали под мокасинами при каждом шаге. Неподвижная зловещая тишина наполняла воздух, прерываемая лишь слабыми вздохами ветра в роще, выросшей в каньоне внизу. Еще были слышны звуки, что всегда неотлучно сопровождают путешественников, поднимающихся вверх в горы, – шуршание выдубленной кожи по камням или кустарнику, поскрипывание ремней да пыхтенье уставших легких. Холодная влага, висевшая в воздухе, покалывала в носу и липла к коже.
Три Пальца поднял голову и посмотрел на извилистую тропу. Его беспокоило, что облака так плотно окутывают людей, идущих за ним. Несколько искалеченных ветром сосенок цеплялись за красноватую скалу своими узловатыми корнями, уходившими глубоко в лоно Земли-Матери. Как высоко они уже поднялись? Отсюда, наверное, можно окинуть взглядом сразу всю пойму Лунной Реки и Грязной Реки. Но мрачные серые облака вокруг скрывали окружающий пейзаж. Казалось, что в них размываются даже воспоминания…
Ему и Черному Ворону дорога назад была заказана. Не было отныне такой тропы, по которой они могли бы вернуться к Племени. Теперь они всегда будут изгоями. Они поднимались и поднимались, не соблюдая уже никакого походного порядка – одинокие скитальцы в тумане, люди без роду и племени, путешественники в облаках.
Шутки-Шутит, шедшая за ним, шумно перевела дыхание и негромко сказала что-то сыну.
«А что будет, если мне не удастся отыскать стоянку Белой Телки? Что, если мы наткнемся наверху на отряд анит-а? Что, если Голодный Бык умер? Убит? Что тогда будет с нами?»
Он продолжал шагать по извилистой тропе, протоптанной дикими зверями. На земле виднелись следы горных баранов, оленей, иногда лосей. Влажный воздух холодил его разгоряченные щеки. Мокрое покрывало облаков прижалось к земле, и весь мир стал казаться нереальным. Это было и спасением, и гибелью одновременно: серая влага в воздухе скрывала их отряд от глаз анит-а, но она же прятала приметы, о которых так подробно рассказала ему Белая Телка, когда они четыре года назад бежали от Тяжкого Бобра.
Четыре года? Священное число, число Первого Человека, число Вышнего Мудреца. Сколько всего переменилось за эти четыре года! Кто бы мог предугадать!
Впереди на тропе шевельнулась в тумане какая-то тень и отвлекла Три Пальца от его раздумий. Он инстинктивно покрепче сжал рукоять своего атлатла, уверенно удерживая пальцами древко дротика. Кинув быстрый взгляд на смутные очертания сосен, он остановился и пригнулся.
Слабое дуновение ветра слегка всколыхнуло серый туман, и из него возникла тощая фигура Черного Ворона.
– Ты ничего не видел? – негромко спросил Три Пальца, не желая нарушать давящую тишину.
Черный Ворон пожал плечами и сморщил свой нелепый мясистый нос, принюхиваясь:
– Ничего – если только ты не о внутренности облака спрашиваешь.
– Вот о такой? – Три Пальца широко повел рукой вокруг.
– О такой, – покачал головой Черный Ворон. – Не представляю, как мы их там наверху отыщем. Тут можно неделями без толку бродить.
– Если только на лагерь анит-а не напоремся.
– Вот именно. После похода по их селениям, что Тяжкий Бобр затеял в прошлом году, они вряд ли нам обрадуются.
Три Пальца кивнул. Сзади послышались облегченные вздохи: это его жена, Луговая Тетерка, помогла младшей дочери справиться с каким-то затруднением. Шутки-Шутит бессильно присела на валун. Тревога и усталость читались во взгляде, который она бросила на мужа. Старший сын Черного Ворона поднял клапан, чтобы помочиться. Струя зазвенела о твердую землю.
– Что бы Тяжкий Бобр ни затеял, к добру это никогда не приводит. За эти нападения на анит-а Племени когда-нибудь придется дорого поплатиться.
Легкая дрожь пробежала по спине Три Пальца. Он невесело улыбнулся:
– А я уже начинаю подумывать, так ли уж верно мы все решили.
Черный Ворон упер руки в тощие бока и принялся переступать с ноги на ногу, чтобы дать отдых уставшим ступням. Он взглянул на темневшую в тумане тропу, по которой они пришли:
– А разве у нас был выбор? Что еще можно было сделать? Остриженные Волосы с нами знаться не хотят. Куда бы мы ни пошли, мы в любом случае пойдем по чьей-нибудь охотничьей территории, а люди сейчас всюду голодные и злые. Плохие нынче времена для незваных пришельцев.
– А анит-а ненавидят нас еще больше, чем все остальные, – напомнил Три Пальца.
А что говорил он, когда они совещались несколько месяцев тому назад?… Теперь уже и не вспомнишь. Впрочем, слова, как ветер, нельзя поймать и остановить. Все Племя, казалось, лишилось рассудка. Власть Тяжкого Бобра все крепла. Он объединял разрозненные кланы Племени. Два Камня, Лосиное Горло, Белая Нога – все присоединились к Тяжкому Бобру и затанцевали его Танец Обновления. А когда присоединиться к Тяжкому Бобру решил и Семь Солнц, Три Пальца решительно встал с места; все глаза обратились на него.
– Я в этом участвовать не буду, – сказал он тогда. – Если вы перейдете в селение Тяжкого Бобра, он Проклянет меня и мою жену. Я Тяжкого Бобра знаю. Я вырос вместе с ним. Я знаю, на какую ненависть он способен. Я скорее покину Племя, чем буду жить в од ном лагере с Тяжким Бобром.
Но большинством голосов было принято другое решение.
«Не забывай: ты всегда можешь переселиться в мой лагерь. Я буду защищать тебя и кормить, – раздались в его голове слова Белой Телки, сказанные ею при прощании четыре года тому назад. – Иди вдоль Чистой Реки на запад, а потом, когда пересечешь красные скалы, поднимайся в горы по Тропе Духа. Держись южной стороны каньона, и ты увидишь тропу. Ты ее узнаешь по обломкам скал. Иди по этой тропе через горный хребет и за ним в долине ты увидишь мой лагерь. Там ты будешь в безопасности».
Три Пальца закусил в раздумье губу. В безопасности? Понадеявшись на это туманное обещание, он рискнул своей жизнью и жизнью своей семьи и друзей. Как сможет он отыскать нужную тропу в этом плотном тумане? В высокогорном краю анит-а облака застревали, зацепившись за горные вершины, и скрывали все вокруг.
Начал накрапывать мелкий дождь.
– Холодает.
Три Пальца хмыкнул:
– Столько времени мы только о дожде и мечтали – и вот сейчас, пожалуйста…
– Весь мир сошел с ума. Может, люди Вышнему Мудрецу надоели. – Черный Ворон пожал плечами и почесал обвисший живот. – А может, и в самом деле приближается конец света, как говорит Тяжкий Бобр.
Три Пальца тревожно вглядывался в темно-серую пелену вокруг:
– Когда ты так говоришь, мне хочется думать, что ты шутишь.
Огонь наполнял мир. Он ревел, будто гром и ветер бури вместе. Оранжево-красный бушующий огонь свирепо тянулся языками пламени к Маленькому Танцору. Треща и постреливая, огонь охватил его со всех сторон. Он закрыл глаза от невыносимого жара и закрыл лицо руками, чтобы защититься от ожогов.
Но огонь смеялся над его бессилием. Целые стены сплошного пламени двинулись на него, бросаясь из стороны в сторону в угрожающем танце. Он попытался отвернуться, но огонь обошел его, ревя и шипя при каждом его движении. Дыхание замерло в горле у Маленького Танцора. Если он только попытается вдохнуть, огонь испепелит его легкие и сожжет душу.
«Мы Одно, – донеслись слова из рева и грохота бескрайнего огня. – Весь мир – Одно. Мы все – Видение. Будь со мной. Танцуй со мной. Мы – Одно… Одно… »
Он плотно закрыл глаза, отрицательно качая головой, – но тщетно. Слезы полились по его щекам, с шипением превращаясь в пар, едва они капали с его лица.
– Нет! – закричал он. – Нет!
В его легких полыхал уже такой же жар, как и в адском пламени снаружи.
«Освободись, мальчик. Танцуй со мной. Будь Одним со мной. Забудь свой страх. Верь в свои силы».
Он рванулся назад: пламя окутывало его чудовищным вихрем. Ветер поднял его, и его тело зашипело и затрещало, будто жир попал на раскаленные угли.
От ужаса он закричал – и мгновенно проснулся. Сердце бешено колотилось о ребра.
– Малыш? Тебе плохо? – приподнялся на своей постели Два Дыма, моргая, как сова.
– Сон приснился. Просто сон. – Маленький Танцор перевел дух, жмурясь и закутываясь в одеяло. Прикосновение теплой шкуры и холод земли под ней успокаивали его.
– Что за Сон? – спросила из темноты Белая Телка.
Мальчик закусил губу и опустил глаза:
– Ничего особенного. Просто сон. Ничего особенного.
– В самом деле, малыш? – В ее голосе явственно слышалось сомнение.
Значит, она опять за свое! Снова пристает, не дает ни минуты покоя!
– Просто сон. – Он встал, откинув в сторону красиво выделанную шкуру горной овцы: его одежда была вся мокрая от пота.
– Сон про огонь?
«Как она догадалась?»
– Нет. Просто сон о моей матери.
Правильно, надо воспользоваться старой уловкой. Ничего другого не оставалось, чтобы отделаться от непрерывных расспросов старухи.
Их горное жилище представляло собой большую скальную пещеру, вымытую в известняке в незапамятные времена. Стены, в которых были выдолблены ниши и углубления, образовывали полукруг. В нишах хранились лекарства и котомки Силы, принадлежавшие Белой Телке. Над тем местом, где находилась ее постель, была выбита в стене спираль, а затем еще и раскрашена. На клиньях, вбитых в камень, висели связки сушеного мяса и мешки с ягодами. На своде пещеры сажа от костра образовала ровный бархатистый слой, скрадывавший неровности скалы.
У задней стены, куда грызунам было не так легко проникнуть, в полу были вырыты круглые хранилища. Сверху их прикрывали плотно подогнанные камни, чтобы по крайней мере помешать насекомым, нахальным крысам и земляным белкам разворовывать припасы. Еще дальше в строгом порядке располагались одежды, украшенные резьбой палки-копалки и набор плошек из рога. С противоположной стороны стену образовывали воткнутые в землю шесты, упиравшиеся наверху в нависавший потолок и переплетенные шкурами, чтобы защитить обитателей пещеры от вечернего холода и от порывов ветра. Щели между этой стеной и скалой были достаточно широки, чтобы дым очагов свободно выходил из пещеры. В полу было под них вырыто два углубления – одно глубокое, в форме колокола, для жарки мяса, другое мелкое и наполненное камнями, которые долго удерживали жар огня. Массивный брус песчаника служил отражателем для обоих очагов.
В общем и целом пещера была вполне уютным жилищем. По сравнению с вигвамами из шкур, в которых прошло его детство, в пещере было гораздо теплее: накопленное за день тепло медленно расходовалось на протяжении всей ночи. Летом в пещере было прохладно. Отличный был бы дом, если бы не постоянное невыносимое присутствие Белой Телки. Это был ее дом – и она во всех смыслах в нем командовала. Он невольно спрашивал себя, не втерлась ли в стены и потолок, кроме сажи, еще и душа старухи.
Он обернулся и посмотрел в ее горящие глаза. За последние несколько лет она, пожалуй, еще больше высохла. Ее волосы отливали при свете очага снежно-белым блеском. Ее лицо иссохло, и все в нем было преувеличено, а кожа на затылке болталась, будто тощий бурдюк. Казалось, что она совсем слаба: чихни кто-нибудь – и она переломится пополам, так порыв ветра зимой ломает высохшие травы. Но подобные мысли мгновенно улетучивались, стоило ему взглянуть в ее сверкавшие мужеством и страстью глаза. Вот эти глаза посмотрели на огонь, затем на него… Сила светилась в них. Знакомое тревожное предчувствие сжало его кишечник.
– Тебе не удастся вечно прятаться от самого себя, малыш, – ее слова доносились до него приглушенно, будто сквозь колышущийся туман. – Отрекайся от своей Силы сколько хочешь – тебе все равно от нее не ускользнуть, будто соколу из прорванной сетки. Это твоя судьба, малыш. Ты избран.
Он промолчал, стараясь подавить растущую досаду и злость.
– Почему ты все время таишься от меня, малыш?
В его душе зазвучали слова матери: «Я это запрещаю!» Ужас, охвативший его, когда она умирала, снова проник в его душу – столь же ощутимый и реальный, как твердый пол пещеры под ногами. Каждый раз, когда возобновлялся этот спор, он чувствовал, что сверху на него смотрят темные глаза матери, напоминая ему о том страшном мгновении, когда он ощутил ее смерть… нашел ее обескровленное тело…
– Почему, малыш? – настаивала Белая Телка. – Что бы ни говорила твоя мать, ты не можешь изменить свою природу. Ты – Зрящий Видения… это видно и по твоим глазам. – Она помолчала немного. – Посмотри на меня. Попробуй сказать, что это не так. Попробуй сказать это с полной искренностью.
Он отказался произнести эти слова, подавив вскипевший в душе гнев, который всегда вызывали ее речи. Ему хотелось накричать на нее, обозвать старой безмозглой курицей, которая сует свой нос, куда не следует!.. Вот бы плюнуть ей в лицо и крикнуть: «Отвяжись!» Да, надо бы отплатить ей за годы назойливых приставаний! Он на мгновение представил себе, как расшвыривает ногами мешки с провизией, бросает в огонь ее любимые вещи. Что за радость была бы смотреть, как они загораются от угольев и превращаются в серый пепел! Это было бы ей хорошим уроком! Тогда она бы поняла, что к нему нельзя приставать безнаказанно! Это было бы справедливое возмездие за бесконечные расспросы и непрерывные попытки подчинить его своей воле!
Правда, он никогда ничего такого не сделает. Родившись среди Племени, он с молоком матери всосал правила поведения Низких Людей Бизона. Молодые люди никогда не смеют поступать непочтительно со старшими, родившимися до них. Никто никогда не осмеливался нарушить это правило. Как бы она ни мучила его своими приставаниями, как бы язвительно ни дразнила, как бы ни старалась сломить его сопротивление, он никогда не ответит ей словами презрения или криками гнева. Сознание этого только усиливало его гнев и злобу.
– Малыш, ты должен слушаться голосов, раздающихся у тебя в голове. Ты должен…
– Пойду поищу отца.
Не поднимая на нее глаз, почти не замечая обычного в таких случаях выражения огорчения, с каким посмотрел ему вслед Два Дыма, он подбежал к входу в пещеру и исчез в ночной темноте.
– В один прекрасный день, – сказал Два Дыма, – ты выведешь его из себя. Терпкая Вишня не зря предостерегала тебя от этого перед смертью.
– Она никогда не понимала моей задачи.
– Может быть. Но она хорошо знала этого мальчика. И я его знаю. Белая Телка, на него нельзя непрерывно давить. Ты отдалила от него его отца. Голодный Бык заблудился… заблудился в жизни. Он не понимает, что ему делать, и старается просто держаться ото всего в стороне. Он не спорит с тобой лишь потому, что слишком многим тебе обязан. Он боится Силы. Но когда ты пристаешь к мальчику, это его раздражает. Это создает дополнительное напряжение, разъединяющее нас. Если ты и дальше будешь продолжать в том же духе, ты…
– Да, да… я все знаю.
– Знаешь?
Она взглянула на него своими черными глазами, в которых теперь горело странное отчаяние:
– Конечно, знаю. Но у меня такое чувство, что Маленький Танцор просто не слышит меня…
– Он сам обнаружит Силу. Он не сможет всегда уклоняться от нее.
Белая Телка вздохнула протяжно и как будто обмякла. Она рассеянно кивнула:
– Да, старый мой друг, наверное, ты прав. Но у меня немного времени осталось. А ему нужно научиться многому, многому…
Маленький Танцор трусцой бежал по тропе, зоркими глазами высматривая в темноте неровности почвы и валуны. Красная волна гнева начала спадать, уступив место давящему предчувствию, плотному и непроницаемому, будто облако на ночном небе.
– Почему они не могут оставить меня в покое?
Он вполсилы отбил кулаком нависшую над тропой ветку сосны, и это принесло ему некоторое облегчение. На ходу он сбивал высокие травы, сделавшиеся сухими и хрупкими после первых холодов. В воздухе ощущалось радостное предчувствие приближавшейся зимы. Тонкое дыхание холода пряталось в утренних заморозках, проникало в порывы полуденного ветра. Холод ждал, будто призрак, готовый раздавить последние воспоминания о лете и обрушиться на землю настоящим морозом. Солнечный свет уже постепенно тускнел на осеннем небе: Солнце-Отец отходил к югу по своей небесной тропе.
Что принесет эта зима? Снова удушливые тоскливые дни у коптящего костра? Нескончаемые рассказы Белой Телки? Ее непрерывные приставания, неотступные расспросы и постоянные язвительные замечания о Силе?
В такие дни Голодный Бык старался не показываться на глаза, если только мороз не становился настолько силен, что нужно было беречься от обморожения. Какая польза может быть от обморозившегося охотника? Если отец перетерпит слишком свирепый холод, он может лишиться единственного удовольствия, какое у него еще оставалось. А если радости охоты станут недоступны для Голодного Быка, жизнь для него прекратится, даже если он и будет продолжать дышать.
Голодный Бык переменился в последнее время. Искра веселья покинула его душу, и он стал хмурым и скучным. Он избегал смотреть в лицо Белой Телки. В тот день, когда он, потрясенный и раздавленный, покинул селение Тяжкого Бобра, огонь радости угас в нем навсегда. Потом – не прошло и года с тех пор, как они переселились к Белой Телке, – умерла в своей постели Терпкая Вишня. А ведь кроме нее никто уже не понимал Голодного Быка, никто не мог поговорить с ним о прошлом…
Что же случилось с ними? Маленький Танцор в тысячный раз задал себе этот вопрос. Все изменилось с того дня, когда он увидел антилоп в Видении. Вся жизнь вывернулась наизнанку и превратилась в мучительную неразбериху. В его существование вторглась Сила – и не желала уходить.
Видения продолжали преследовать его. Старуха говорила правду: он мог все отрицать, но ничего от этого не менялось. Видения, подобно Танцующему Огню из последнего его сна, сплетали вокруг него непроницаемую сеть, которая не давала ему вырваться на свободу. Однажды он даже попытался избить самого себя обломком кремня, чтобы изгнать их из головы, но ничего из этого не вышло, кроме ужасных синяков, головной боли и язвительной отповеди Белой Телки, из-за которой Два Дыма и Голодный Бык два месяца на нее дулись. В конце концов она смягчилась.
– Пусть изобьет себя хоть до полусмерти! – разрешила она. – Мне все равно. – И после мгновенного колебания она добавила: – Не сомневаюсь, что Тяжкий Бобр будет просто счастлив услышать такую весть!
И после этого он уже ни разу не пытался сделать себе больно. Стоило лишь подумать об этом, чтобы перед ним расплылась довольная, самоуверенная улыбка Тяжкого Бобра.
А Видения продолжали посещать его – безо всякого определенного порядка или предупреждения. И каждый раз старуха каким-то образом знала об этом. И что с того, даже если она на самом деле его бабушка? Не ее дело вечно шпионить за ним. Иногда он казался сам себе мышкой, старающейся незаметно проскочить под носом у койота. Его широко распахнутые челюсти в любое мгновение были готовы схватить его. Он не мог предугадать, когда тяжелые лапы рванутся и раздавят его, когда что-то огромное и непостижимое проглотит его распластанное полуживое тело.
Два Дыма теперь чаще всего молчал, и помощи от него не было никакой. Он никак не мог простить себе, что допустил оскорбить Волчью Котомку. Бердаче существовали меж двух миров. Они не только были посредниками между мужчинами и женщинами: кроме того, они получили в дар от Силы способность ощущать Мир Духа так же явственно, как обычный мир. Осквернение Волчьей Котомки пронзило Два Дыма до глубины души. После той ночи в ней зияла незаполненная пустота. Чувство собственной бесполезности мучило бердаче.
«Просто я несчастен, вот и все. Мама! Почему ты ушла и предоставила меня такой судьбе? Почему ты сдалась? Где ты, мама? Вернись ко мне! Забери меня отсюда!»
Облака над западным горизонтом передвинулись на восток. В разрывах между ними плясали и подмигивали огоньки Звездной Паутины. А вот прямо над головой и на востоке небо по-прежнему было скрыто плотным темным слоем туч. Он представил себе, как темно сейчас рядом с Лунной Рекой, в тех местах, где он играл в детстве. Смотрел ли этой ночью на небо Тяжкий Бобр? Рассматривал ли в задумчивости то же самое небо и те же облака?
Маленький Танцор пнул ногой низкорослый куст шалфея, радуясь терпкому аромату, разносившемуся от покалеченных стеблей.
Они превратили его в пленника, заперли в клетке, как дети делают с птенцами. Все и вся были против него – Белая Телка, Сила, Проклятия Тяжкого Бобра…
Он еще раз жестоко ударил кустик шалфея, злобно радуясь, что хоть так может отомстить болью за боль. Получай, Тяжкий Бобр! Получайте, Видения! Получайте, Белая Телка и все прочие несчастья! Гнев снова вспыхнул в нем и горел неугасимым огнем. Он жаждал отплатить окружающему миру сполна за все свои страдания! Принялся молотить по кусту палкой. Горячие слезы струились по его щекам. Следующей жертвой стала небольшая сосенка. Он представил себе, что это Белая Телка и Тяжкий Бобр в одном лице, завопил и изо всех сил стал лупить палкой. Крик только еще пуще разжег в нем злость.
Палка сломалась от его яростных ударов. Он принялся подбирать камни и швырять их в деревце, злорадно наблюдая, как обламываются тонкие ветки. Он визжал от злости, и ликующее чувство победы теплой волной разливалось по его напряженному телу. Слепое бешенство пело во всех его жилах.
Наконец силы его иссякли, и он остановился, чувствуя полное истощение. Руки и ноги дрожали от непривычных усилий. Пронесшийся, как ураган, гнев иссушил его губы; в горле у него горело. Боль начинала пульсировать в ободранных пальцах: он сорвал с них кожу, выковыривая камни из неподатливой почвы. Ночной влажный холод остужал его горящие щеки.
А в пространстве вокруг терпеливо ждала вечная немая ночь; она знала, как тщетны припадки гнева юных и как бессмысленны их попытки вести себя наперекор старшим.
Маленький Танцор заморгал, как филин, пытаясь получше разглядеть стоявшее перед ним дерево. Казалось, что яростное нападение не причинило ему особого вреда. Сосенка по-прежнему стояла прямо и гордо; темнота скрывала нанесенные мальчиком шрамы. Понимая, что проиграл битву, он опустил голову и зачесал затылок: там чувствовалось постоянное легкое давление, будто жала рубаха.
«Почему бы Видениям не оставить меня в покое?»
Из темноты появилась неясная тень. Маленький Танцор напрягся от внезапно нахлынувшего страха. Наверное, большой черный волк был лишь Видением – так бесшумно проскользнул он между деревьев. Как долго наблюдал за ним зверь? Ноги Маленького Танцора вдруг сделались слабыми и мягкими. Он медленно пошел назад на звериную тропу. Совершенно обессиленный, он зашагал в сторону луга, на котором, как он знал, отец устраивал ловушку для бизонов.
Волшебная Лосиха свернулась клубочком в своем одеяле из мягкой лосиной шкуры. Наклонив голову, она выглянула из-под полога менструального вигвама и посмотрела в сторону селения. Племя Красной Руки всегда ставило менструальный вигвам на холме по ветру. Первый Человек научил их так делать.
Она наморщила нос. Чего ради? Неужели в старину люди думали, что могут учуять запах женских кровей? Однажды она старательно принюхивалась, но уловила только гораздо более сильный запах селения: дым, человеческий и собачий кал, легкий аромат дубленых шкур мешались в этом запахе. Да еще чувствовалось, что варят еду и жарят коренья.
Она напряглась, завидев Кровавого Медведя, вышедшего на окраину селения. Его силуэт четко вырисовывался на фоне костров. Хранитель Волчьей Котомки на мгновение остановился, глядя на менструальный вигвам, как будто его глаза могли видеть сквозь плотные шкуры.
Девушка затаила дыхание. Но вот он наконец вошел в свой вигвам.
Волшебная Лосиха устало вздохнула. Когда же наконец придет мать? Она сидит тут, будто горная овца в ловушке. Если бы только Кровавый Медведь не бродил вокруг ночью! Она не могла не понимать, зачем он разгуливает в темноте. Неужели это всегда так будет? Неужели каждый раз придется испытывать такой же страх? Она сказала себе в утешение, что, в конце концов, это были ее первые месячные. Она и не ожидала, что они наступят так быстро!
Сначала она и понять не могла, что такое с ней случилось. Когда начались спазмы, она решила, что все дело в лепешках из семян сосны, которые они стащили у старухи по имени Зеленый Рог, – та, наверное, заколдовала их, чтобы у девчонок-воришек разболелись животы. Но пора было ей соображать получше. Рост грудей мог навести ее на правильную мысль. Да и раздавшиеся бедра, так изменившие форму ее тени… А она не обратила особенного внимания даже на появление темных волос на лобке. Когда наконец закапала кровь, она сильно перепугалась.
– Пришло твое время, – с гордостью в голосе сказала ей мать – Стучащие Копыта. – Моя дочь стала женщиной.
Дочь широко раскрыла от изумления глаза и рот. Дар речи покинул ее. За всю свою жизнь она лишь раз испытала подобное чувство растерянности и недоумения – когда умер ее отец.
Затем ее с различными церемониями отвели в менструальный вигвам. Там она провела четыре дня. Настроение у нее постоянно менялось – от растерянности и скуки до бурной радости. Потом к ней пришли мать, бабушка и большинство остальных женщин селения. Они выщипали ей брови, раздели ее и расписали ей тело яркими красками, как это делали со всеми женщинами с незапамятных времен – с той поры, как Первый Человек вывел людей наверх из Первого Мира на солнечный свет. Ее мать окунула обе ладони во влажную охру и хлопнула ее по грудям; таким образом молоко, которое когда-нибудь у нее появится, объявлялось собственностью Племени Красной Руки. Ее лицо разрисовали белым; на правой щеке изобразили голубой круг – символ неба, а на левой – коричневый, обозначавший землю. Вниз от груди пролегла по ее телу желтая Тропа Света, кончавшаяся у лобка. Зеленый Рог углем нарисовала стрелы, указывавшие на внутреннюю поверхность бедер.
– Это чтобы эти глупые мальчишки знали, куда лезть!
И она захихикала, к великому удовольствию других старух.
Раскрасневшись от стыда, Волшебная Лосиха сглотнула набежавшую слюну. Почему-то она была уверена, что старой ведьме известно, кто стащил ее лепешки.
На животе девушки нарисовали большой оранжевый круг – символ утреннего солнца и новой жизни, которую оно каждый день приносит миру; так же и ее лоно принесет новую жизнь Красной Руке.
Она терпела все эти манипуляции, зная, что так и должно быть. Каким-то непонятным образом все девушки-подростки были осведомлены об этой церемонии, хотя никогда не обсуждали ее открыто. Она узнала о ней из обрывочных замечаний шепотом в разговорах подруг – Танагер и Сверчка. Почему-то все, что происходило с ней в менструальном вигваме, стало казаться реальностью лишь некоторое время спустя. Старухи ушли вместе с матерью, распевая песни и треща трещотками из оленьих копыт. В Племени Красной Руки стало одной женщиной больше.
Девушка долго прислушивалась к удалявшемуся шуму, чувствуя, что в ее жизни произошло что-то очень важное. Мужчины, поджидавшие шествие женщин, хохотали, пели, хлопали в ладоши и плясали. Сверчок и Танагер, широко раскрыв глаза, наблюдали за действом с окраины селения. Они понимали, что прежняя веселая дружба с Лосихой пришла к концу. Отныне их бывшая подружка больше не сможет играть с ними в детские игры, бегать и хохотать. Она должна будет взять на себя женские обязанности – а ведь она и знать не знала, как положено смеяться взрослой женщине, что означают шутки, которыми взрослые женщины обмениваются…
Какой-то мужчина пожелает ее. Эта мысль не покидала ее ни на мгновение, пронизывая все остальные мысли. Сначала она даже не отдавала себе в этом отчета.
Один из мужчин не принял участия во всеобщем веселье. Хранитель Волчьей Котомки просто смотрел издали, безо всякого выражения на неподвижном лице. Даже на расстоянии она чувствовала, что в его глазах светится предвкушение наслаждения. Охотник выпрямился и напрягся: он нашел добычу!
Он все время поглядывал в ее сторону, улыбаясь про себя. Его глаза возбужденно блестели. Внезапно догадка пронзила ее, будто острие дротика. Ее душа напряглась и сжалась: Кровавый Медведь хотел первым овладеть ею!
Перепугавшись, она послала Танагер за своей матерью, не уточняя, почему хочет ее видеть. Она попыталась, правда, объяснить, в чем дело, но быстроногая Танагер, не дослушав, умчалась в темноту.
Когда из селения донеслись песни и хохот, она спряталась под одеяло. Предполагается, что завтра утром она покинет менструальный вигвам. И что тогда? Кровавый Медведь будет поджидать ее, затаившись. Разве сможет она противиться его желаниям, если он поймает ее вне селения? Что же ей делать? Никто никогда не шел наперекор воле Хранителя Волчьей Котомки. Ведь Кровавый Медведь вернул Красной Руке сердце и душу, похищенные у племени. Теперь он имел право на все, чего ни пожелает.
Она наклонилась и снова посмотрела в щелку. Чья-то тень, выйдя из селения, приближалась по плотно утоптанной тропинке. При виде знакомой походки холодное отчаяние растаяло в груди девушки. Значит, Танагер все-таки удалось прокрасться в вигвам отчима и шепнуть несколько слов матери.
По траве зашуршали подошвы мокасинов из мягкой кожи. Бахрома платья зашуршала, задев за шкуру у входа.
– Привет, дочка. Что случилось? Ты хотела меня видеть? – спросила Стучащие Копыта.
– Мне нужно поговорить с тобой.
Мать хмыкнула по-своему – скорее горлом, чем ртом, и вошла в вигвам. Вздохнув, она сначала уселась на шкуру, лежавшую на полу вигвама, а потом легла на бок. Расслабившись, она вытянула уставшие за день ноги и подперла голову рукой.
