Текст книги "Теряя веру. Как я утратил веру, делая репортажи о религиозной жизни"
Автор книги: Уильям Лобделл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)
Я продолжал работать и над другими религиозными сюжетами, однако редакторы хотели, чтобы я сосредоточился на католическом секс-скандале. И я начал двойную жизнь. Днем изучал историю местных диоце-
зов, копался в судебных архивах, разговаривал с бесконечной вереницей жертв, а также с епископами, их помощниками, юристами и священниками. А в свободное от работы время ходил на курсы и готовился стать католиком.
***
Курсы Обряда Христианского Посвящения для взрослых многому меня научили. Я узнал, что доктрина Непорочного Зачатия говорит не о беременности без полового акта, а о зачатии без греха. Лучше понял догмат о непогрешимости папы, который со времен его принятия в 1870 году использовался всего один раз – в 1950 году, когда папа Пий XII принял новое учение о Деве Марии как доктрину вероучения. Мне нравилось знать, что в церковный алтарь, как правило, вмурован ковчежец с останками святого, зачастую того, которому посвящена церковь. Я открыл для себя красоту четырнадцати Крестных Стояний – барельефов или картин в католических церквях, изображающих последние часы жизни Иисуса. Размышляя и молясь перед каждой картиной, вы словно становитесь свидетелем Страстей Христовых, начиная со смертного приговора и заканчивая воскресением. Я не мог дождаться 30 марта 2002 года – Пасхального бдения, дня, когда мне предстояло присоединиться к Католической церкви. До него оставалось чуть больше двух месяцев.
Итак, днем я писал о сексуальных преступлениях священников, а по вечерам и в выходные дни ходил в церковь и не подозревал, что моя вера в смертельной опасности. Я верил в Иисуса и в Его церковь: быть может, думал я, само церковное учреждение и прогнило, но цели его остаются святыми и благими.
Однажды вечером о секс-скандале заговорил с нами отец Винсент. Он предупредил будущих католиков: нельзя позволять, чтобы дурные клирики – которых, разумеется, немного, но они встречаются – отравляли наши души. По его словам, священники, растлевавшие детей, заслуживают самого сурового наказания: он назвал их убийцами душ. Однако, предупредил отец Винсент, если мы позволим их деяниям убить нашу веру, то совершим духовное самоубийство. Его слова глубоко меня тронули, и я поклялся себе никогда не вступать на этот гибельный путь.
Однако со временем я понял, что отец Винсент ошибался. «Духовное самоубийство» предполагает, что человек сознательно принимает решение отказаться от веры. Но ведь это происходит не по собственному желанию! Многие отчаянно хотят верить – и не могут. С ужасом и душевной мукой понимают, что их вера иссякла, но оказываются не в силах ее вернуть. Если бы после такой «духовной смерти» проводилось вскрытие, то причиной смерти экспертиза назвала бы не убийство и не самоубийство. Она установила бы, что смерть произошла от естественных причин: организм веры рухнул под грузом опыта и рассудка.
Однако в начале 2002 года я по-прежнему считал, что вера в Бога и Иисуса – вопрос свободного выбора; и я свой выбор сделал. Мне очень нравилась ветхозаветная сцена, в которой Иисус Навин объявляет о своем выборе собратьям-иудеям, чья вера была, по меньшей мере, нестойкой:
Если же не угодно вам служить Господу, то изберите себе ныне, кому служить, богам ли, которым служили отцы ваши, бывшие за рекою, или богам Амор-реев, в земле которых живете; а я и дом мой будем служить Господу (Ис Нав 24:15).
Я выбрал то же, что и он. Тех, кто сделал другой выбор и отказался служить Господу, мне было жаль. Не потому, что они отправятся в ад: я верил, что любящий Бог милосерден ко всем Своим детям, как бы они ни уклонялись от пути истинного. Но мне казалось, что эти люди сами лишают себя лучшей жизни – глубокой, осмысленной, счастливой: той, которую открыл для себя я и которую не собирался ни на что менять. Я веровал всем сердцем, и чтобы отвратить меня от Господа, требовалось что-то посерьезнее порочных католических епископов!
***
Мне было очевидно, что главные «герои» этой истории – не сами развратные священники, а епископы, которые их покрывали. По их вине тысячи новых
жертв подвергались оральному насилию, содомии, насильственной мастурбации. И в наши дни большинство этих епископов остались на своих местах, некоторые получили повышение, и всех их верующие глубоко чтят и почтительно именуют «пастырями» (а кардиналов – «их преосвященствами»). Кардинал Лоу, изгнанный из Бостона своими священниками и прихожанами, теперь первосвященник в римской Базилике Девы Марии; он служил одну из погребальных месс по папе Иоанну Павлу II.
Папа Бенедикт XVI заявил, что растлителей среди священников менее одного процента и что католический секс-скандал в Америке «был разожжен средствами массовой информации намеренно, с использованием манипулятивных средств... с целью дискредитировать церковь».
Ларри Драйвон, адвокат из Северной Калифорнии, представляющий интересы пострадавших от сексуального насилия, поясняя роль священников и епископов в этом скандале, приводит такую аналогию: допустим, в зоопарке тигр-людоед съел посетителя. Кто в этом виноват: тиф или служитель, который знал, что тигр опасен, но сознательно оставил клетку открытой? Епископы знали, что на них работают людоеды, и позволяли им рыскать на свободе в поисках добычи.
В ходе секс-скандала выявился непреодолимый идеологический разрыв между подавляющим большинством католического клира и всем остальным обществом. Традиционной католической культуре и воспитанию открытость и прозрачность чужды. Две тысячи лет Католическая церковь была сама себе госпожой и ни перед кем не отчитывалась в своих делах. Какие бы сладкие речи ни произносили сейчас епископы под диктовку своих пиарщиков – католическая психология не изменилась за один день и вряд ли изменится в обозримом будущем.
Многие клирики восприняли общественный интерес к секс-скандалу как нападение на церковь, для них – единственную хранительницу истины. Думаю, именно поэтому в прошлом епископы и церковные юристы так жестоко чернили пострадавших, осмелившихся протестовать против насилия. Жертвы угрожали навлечь на церковь скандал, а это могло подорвать в чьих-то глазах святость католичества. Если ребенок упадет с церковного крыльца и сломает себе шею – церковь, возможно, заявит, что это не ее вина, однако не станет нападать на ребенка в инвалидном кресле. Но эти люди были не просто истцами – это были враги, которых нужно стереть в порошок, чтобы в будущем ни у кого не возникло и мысли о новом нападении!
В то время как многие клирики видели в журналистских репортажах и в возмущении общества нападение на самые основы католичества, большая часть общества просто не могла понять, почему люди Божьи не защищали детей, вверенных их попечению. Приведу здесь вступительные абзацы доклада Большого Жюри штата Филадельфия (в которое входили несколько воцерков-ленных католиков) – лучше, чем они, не скажешь:
В этом докладе рассказывается о результатах расследования Большого Жюри: о том, как десятки священников совершали сексуальное насилие над сотнями детей; о том, как церковнослужители Филадельфийского архидиоцеза, в том числе кардинал Бевилаква и кардинал Кроль, допускали и поощряли это насилие; о том, какие изменения необходимо внести в законодательство, чтобы это не повторилось.
События, о которых мы узнали, хочется назвать трагическими. Однако трагедия – как, например, разрушительное цунами – совершается не по воле человека. Здесь же речь пойдет не о деяниях Божьих, но о преступлениях людей, прикрывавшихся именем Божьим и его осквернивших.
Самое страшное, что у них все получалось. Священники-насильники, выбирая своими жертвами детей и злоупотребляя их доверием, добивались того, что их сексуальные преступления не получали огласки или же получали огласку много лет спустя, по истечении установленных сроков давности. Аналогичным образом дотягивали дела до истечения сроков давности чиновники архидиоцеза, которые не давали хода поступающим жалобам и скрывали преступления священников. В результате и священники, и их епископы теперь избегнут уголовного преследования. Мы непременно возбудили бы против них уголовные дела, если бы это позволял закон.
...Священники, совершавшие сексуальные преступления, либо оставались на своих местах, либо «переправлялись» в новые, ничего не подозревающие приходы. Эта практика увеличила число изнасилованных и совращенных детей на несколько порядков. Очевидно, что атмосфера сострадания к пострадавшим детям и незамедлительные меры пресечения преступлений позволили бы значительно снизить причиненный ущерб.
Ведущий следователь штата Филадельфия, многолетний помощник окружного прокурора по имени Уилл Спейд, позднее признался в интервью «Нэшнл Католик Репортер», что беседы с десятками жертв поразили его так, как ни одно другое расследование в его работе.
– Какой-то бесконечный конвейер, – рассказывал он. – Фабрика боли. День за днем – все новые и новые искалеченные люди.
– Бывало, – продолжал он, – после особенно тяжелого дня я возвращался домой, ложился на кушетку, клал голову жене на колени и плакал – просто плакал навзрыд.
Я журналист, я писал об этом – и ко мне тоже толпой шли пострадавшие. Почти каждый день новая жертва рассказывала мне свою историю; и каждая история разрывала мне сердце. Отец четырех сыновей, я живо представлял себе, какое страшное, беспросветное горе обрушилось бы на нашу семью, если бы священник, которому мы доверились, изнасиловал кого-нибудь из наших мальчишек. Приходили ко мне и оправдания епископов – на официальных церковных бланках, полные уверток и прямой лжи. И то, и другое преследовало меня и не давало мне покоя. Я проработал в журналистике больше двадцати лет: сталкивался с убийствами, изнасилованиями и другими жестокими преступлениями, с трагедиями и бессмысленными смертями. Но это... невинность детей, чистая вера их родителей, извращенность священников, порочность епископов... нет, это было для меня уж слишком!
Единственным, что помогало мне заглушить голоса жертв, стал алкоголь. Со времени своего «нового рождения в вере» я не злоупотреблял спиртным и редко выпивал больше бутылки пива в неделю: но теперь обнаружил, что, возвращаясь с работы, первым делом иду к бару и наливаю себе одну за другой несколько стопок чего-нибудь покрепче. Я с нетерпением ждал конца вечера, когда – обычно после того, как дети лягут спать, – порция текилы или рома согреет меня изнутри и притупит мои чувства. Потребность в таком «самолечении» меня беспокоила: так и спиться недолго. К тому же я не чувствовал за собой права страдать. Кто я такой? – просто слушатель чужих историй. То ли дело настоящие жертвы! Свою боль, как и способ ее исцеления, я держал в тайне от всех, кроме жены. С ней я делился всем, что узнавал за день. Впоследствии оказалось, что это спасло наш брак. Мы с ней шли одним и тем же духовным путем – куда бы он нас ни привел.
А путь этот, как выяснилось позже, вел к скептицизму. Нам еще предстояло обнаружить глубокую связь между верой в церковь и верой в Бога. Католическая церковь являет собой крайний пример преклонения перед религиозным институтом, поэтому ей и удавалось скрывать преступления на протяжении многих десятилетий. Католики-миряне не имеют права сомневаться в своих «отцах». Их вера в священников очень похожа на веру в Бога – и там, и там требуется перешагивать через сомнения и не задаваться неудобными вопросами. Вот почему атеистов и агностиков часто называют «свободомыслящими».
Едва ли мы с Грир смогли бы и дальше счастливо жить в браке, если бы один из нас оставался благочестивым верующим, а другой утратил веру. Такая разница во взглядах слишком велика, чтобы можно было перебросить через нее мост или просто ее не замечать.
Я свою боль хранил в себе, но многие пострадавшие делились ею с миром. Разразившийся скандал помог им наконец обрести голос. То, что много лет таилось под спудом, хлынуло наружу. 21 марта 2002 года я писал об этом:
После долгих лет очернения, замалчивания, отмахивания, просто игнорирования – борцы с сексуальным насилием священников наконец достигли своей земли обетованной. Неведомой страны, где католические епископы просят у них прощения, полиция, суд и власти к ним прислушиваются, дружественная армия журналистов сражается на их стороне.
А еще – и это, быть может, важнее всего для их истерзанных душ – люди наконец им верят.
– Не думал, что доживу до этого дня! – говорит Дэвид Клохесси, генеральный директор Сент-Луисской Сети Взаимопомощи Пострадавших от Насилия Священников (СВПНС), одной из двух крупнейших подобных групп в США, включающей в себя 3500 человек. – Так долго мы кричали во весь голос – и нас никто не слышал!
Секс-скандал создал плодородную почву для журналистики. Остросюжетная драма, разворачивающаяся на наших глазах – секретные документы, обманы, трагедии, судебные иски, герои, злодеи и многомиллионные компенсации, – давала мне обширный материал для статей, известность которых выходила уже за пределы нашего округа. Я чувствовал себя словно телерепортер, который, привязанный к пальме, ведет репортаж об урагане. К марту другие журналисты «Таймс», обычно не проявлявшие к религиозной тематике никакого интереса, начали проситься ко мне в команду – почуяли запах добычи!
До моего присоединения к Католической церкви оставалось несколько недель. Скандал по-прежнему казался мне необходимым злом: без него не произошло бы очищение, в котором, как видно, церковь очень нуждалась. Я надеялся, что общественное негодование заставит американских епископов ввести реформы, которые защитят детей прихожан и вернут Церковь к изначальной святости, и втайне гордился тем, что в это преображение внесут свой скромный вклад и мои репортажи. Ничего антикатолического в этом процессе я не видел. Ведь в результате Церковь исправится и снова начнет ставить заповеди Иисуса превыше корпоративных принципов!
Я вспоминал историю Церкви. И прежде случалось, что католичество сходило с пути, завещанного Иисусом, но всякий раз его возвращал на узкий и прямой путь какой-нибудь реформатор, бросавший вызов истеблишменту, многими ненавидимый при жизни, но после смерти почитаемый как святой. Историкам хорошо известна испорченность Церкви времен Возрождения, когда папы и их подчиненные имели детей и вообще вели самую непотребную жизнь. Но у сексуального насилия еще более долгая история. Еще в IV веке н. э. святой Василий Кесарийский, не в силах терпеть развращенность клира, составил детальную систему наказаний для монахов своего монастыря, растлевавших мальчиков. Преступников бичевали, шесть месяцев держали в цепях – и после этого им никогда не дозволялось оставаться наедине с детьми и юношами. В XI веке святой Петр Дамиан, бенедиктинский монах, написал трактат под названием «Книга Гоморры», который около 1050 года презентовал папе Льву IX: в нем он просил папу принять неотложные меры для прекращения сексуальных преступлений священников, в том числе растления малолетних.
«Если [Католическая церковь] не вмешается так скоро, как только возможно, – писал святой Петр Дамиан, – нет сомнений, что это разнузданное шествие порока уже не удастся остановить».
В ответном письме папа хвалил Дамиана за обращение к этой теме и указывал: необходимо лишать священнического сана всех клириков, которые долгое время (или недолго, но со многими) «оскверняли себя какой-либо из двух мерзостей, тобою описанных, или же – о чем ужасно и слышать, и говорить – опускались до анального соития».
Кроме того, Лев IX предупреждал: «Кто не борется с пороком, но смотрит на него сквозь пальцы, о том справедливо будет сказать, что сам он становится причиною собственной гибели, как и тот, кто умирает во грехе».
Некоторые, в том числе и многие священники, называли журналистов, пишущих на эту тему, врагами веры и церкви. Но другие католики – как правило, люди глубокой и строгой веры – хвалили наши публикации и требовали, чтобы мы шли до конца. Они не боялись, что обнародование тысяч преступлений, совершенных в стенах церкви, погубит католичество. Они верили, что это его очистит.
***
Сомнение. Все чаще оно овладевало мною. Близился день моего обращения, и чем ближе, тем яснее я ощущал это новое чувство. К Богу оно (как я тогда думал) не имело ни малейшего отношения; однако я начал колебаться. Стоит ли мне присоединяться к церкви именно сейчас? Не будет ли это пощечиной жертвам священников, доверявшим мне сво истории? Мало кому я говорил о том, что собираюсь стать католиком. Жертвы ничего бы об этом не узнали. Но я-то знал! И где-то в глубине души ощущал, что поступаю неправильно.
Однако я твердо верил, что церковные институты выйдут из скандала очищенными и обновленными, и не забывал совет одного друга: «Смотри на Того, что на кресте, а не на тех, что в алтаре!» Церковь – Божья, а не человеческая. Учитывая человеческую греховность, совершенной она не станет никогда. Но недостатки церкви не мешают верующим католикам вместе молиться, принимать Причастие и вести духовную жизнь – значит, не должны помешать и мне.
Я искал утешения в мысли, что сердце церкви – не на амвоне и не в высоких кабинетах, а на церковных скамьях. Простые католики, как и будущие католики с курсов катехизации, мне очень нравились. Нечасто приходилось встречать таких милых, симпатичных людей. Они окружали меня любовью и даже осыпали подарками – дарили диски с григорианскими хоралами или освященные четки из Лурда. Я не сомневался: читая о секс-скандале, они содрогнутся от отвращения и со временем вернут дом Божий Богу. Так я боролся с сомнениями и готовился стать католиком.
11 Тихое веяние, которого мы не слышим
Аплодисменты педофилу Страшное предательство Церкви Кто же испорчен
После землетрясения огонь, но не в огне Господь; после огня веяние тихого ветра.
(3 Цар 19:12)
Первые выходные марта 2002 года я узнал два интересных факта. Первый: кардинал Лос-Анджелесский Роджер Махони негласно запретил в служении нескольких (от 6 до 12) священников, в прошлом у которых имелись подтвержденные случаи сексуальных преступлений. Среди лишенных сана – двое священников, осужденных за развращение малолетних, однако продолжавших служить, и еще один, который за несколько лет до того признался кардиналу, что растлил двух мальчиков – после чего продолжил растлевать других.
И второй: епископ Оранжский Тод Б. Браун распорядился, чтобы священник из городка Ранчо-Санта-Маргарита, признавшийся в растлении мальчика, покинул свой пост, и в это воскресенье, на службе в церкви Святого Франциска Соланского, священник Майкл Печарич объявит о своей отставке. Чиновники диоцеза, в духе новоприобретенной открытости, приглашали меня посетить службу, а затем присутствовать на «исцелительной» встрече с прихожанами.
До сих пор я полагал, что в диоцезах Лос-Анджелес и Оранж священников-насильников не осталось. Ведь еще больше полугода назад, в ходе соглашения с Райаном Ди Марией, кардинал Махони и епископ Браун пообещали от них всех избавиться! Как выяснилось, я был наивен. Более чем любопытно, что прелаты решились расстаться с педофилами не раньше, чем в двери их епархий постучался секс-скандал национального масштаба. Все новые и новые жертвы заявляли о себе – и диоцезы поспешили избавиться от известных им насильников, не дожидаясь, пока какой-нибудь пострадавший или журналист обвинит их в том, что, позволяя священникам-извращенцам служить, они нарушают условия сделки. Увы, в этом случае – как и во многих других, о которых мне случалось писать, – не следовало верить «Божьим людям» на слово.
***
3 марта 2002 года, теплым солнечным днем, я вошел в элегантную, в стиле испанской миссии, церковь в Ранчо-Санта-Маргарита, чтобы посмотреть, как диоцез Оранж избавляется от отца Майкла Печарича.
Церковь была полна: здесь собралось несколько сотен католиков. Отец Майк – так называли его прихожане – стоял перед своей паствой, которую возглавлял более десятилетия. Он зачитал краткое заявление. 19 лет назад он согрешил – «нарушил личные границы подростка». (Позже выяснилось, что на самом деле его обвиняли в сексуальных преступлениях по отношению к нескольким детям, и диоцез об этом прекрасно знал.)
Сейчас в диоцезе введена политика нулевой терпимости, и его принуждают выйти в отставку. В этом заявлении священник представал настоящим мучеником: его гонят прочь из церкви за одну-единственную ошибку, всего лишь за какое-то «нарушение границ», к тому же происшедшее почти двадцать лет назад! Печарич умолк, и в церкви воцарилось потрясенное молчание. Несколько женщин полезли в сумочки за носовыми платками. Отец Майк вышел из церкви, и прихожане, поднявшись с мест, проводили его аплодисментами.
Далеко не сразу я начал понимать, что эти люди – тоже жертвы. Много лет отец Майк был их духовным наставником, крестил их, венчал и хоронил. Он принимал у них исповедь, к нему они шли за советом. Приглашали его к себе в гости. У них просто не укладывалось в голове, что отец Майк, которого они знают и любят, – растлитель детей.
Услышав аплодисменты, я сперва не поверил своим ушам. Стоячая овация?! Да ведь этот священник только что признался, пусть и в очень расплывчатых выражениях, что развратил ребенка! А чиновники из диоцеза уже давно об этом знали и не позаботились сообщить об этом прихожанам церкви Святого Франциска, безбоязненно оставлявшим детей на попечение пастора! Как отец, я чувствовал гнев и отвращение. Представьте: учитель из школы, где учатся ваши дети, обожаемый детьми и уважаемый их родителями, вдруг признается, что однажды растлил ребенка и что руководство школы все это время было в курсе дела, однако не уволило его, не сообщило в полицию, не побеспокоилось даже предупредить родителей! Вы станете защищать такого учителя? Или ужаснетесь тому, что сексуальный хищник работал с вашими детьми, имел к ним свободныйдоступ, пользовался у них любовью и доверием, а вы даже ни о чем не знали? Думаю, случись такое – родители добились бы и увольнения директора школы, и возбуждения против него уголовного дела за укрывательство преступления и пособничество преступнику.
После службы я вместе с прихожанами направился в новое, недавно отстроенное здание для приходских собраний. Здесь работники диоцеза собирались провести «исцелительную встречу»: дать людям высказаться и ответить на их вопросы. Я сел в заднем ряду. Несколько прихожан, кипя от ярости, забросали представителей диоцеза вопросами о том, почему, если священник согрешил 19 лет назад, а церковные власти узнали об этом в 1996 году, наказывают его только сейчас! Возмущал их не грех отца Майка, а его смещение. Другие требовали объяснить, почему церковные власти уверены, что отец Майк действительно совершил преступление. Ответ: он сам признался.
Скоро разговор перешел на то, чем может приход вознаградить отца Майка за «незаслуженную» обиду. Кто-то предложил назвать новый дом приходских собраний его именем. Другие поддержали. Я озирался кругом, спрашивая себя: неужели мне одному кажется, что все это какое-то безумие? Встретился взглядом с человеком, стоявшим у боковой двери. Крупный, мускулистый мужчина с короткой стрижкой, по виду военный или полицейский. Гневно сжав губы, переводил он взгляд с одного на другого защитника Майкла Печарича. Я видел, как на шее у него вздуваются жилы. Наконец он вскричал:
– Остановитесь и подумайте о том, кого вы ставите на пьедестал!
Прихожане умолкли. Суровым и гневным тоном незнакомец объяснил, что служит помощником шерифа и не раз расследовал случаи сексуального насилия над детьми. Крайне редко случается, сказал он, чтобы педофил ограничился одной жертвой! И почему, спрашивается, никто, кроме него, не возмущен тем, что правду об отце Майке им сообщили только сейчас? Он сам много раз оставлял детей в церкви, не подозревая, что за ними присматривает педофил! Как посмела церковь скрыть это от родителей? В заключение своей речи он спросил, почему ни один человек здесь ни словом не упомянул жертву преступления? Почему все сочувствие досталось преступнику? С этими словами он развернулся и вышел.
Я сунул блокнот в карман и, вскочив, хотел бежать за ним, чтобы получить разрешение его процитировать. Но в этот момент из первого ряда поднялась женщина и крикнула:
– А у меня есть еще более важный вопрос!
«Так-так, становится жарко! Надо послушать!» —
сказал я себе и остался на месте.
И вдруг она повернулась и ткнула пальцем в меня:
– Что здесь делает репортер из «Таймс»?!
Понятия не имею, откуда она меня знала; но после этих слов гнев толпы прихожан, за неимением лучшего, обратился на меня. Люди вопили и махали руками. Я быстро сказал, что с удовольствием объясню, что здесь делаю и кто меня пригласил, но сперва мне нужно переговорить с джентльменом, который только что вышел. После этого обязательно вернусь.
Я выбежал за дверь и поймал полицейского во дворе. Он вежливо объяснил, что не может дать мне интервью – это запрещено служебными инструкциями. Я пошел назад, но в дом собраний войти не смог – дорогу мне преградила шеренга разъяренных католиков. Они орали, что мне здесь делать нечего. Я ответил: меня пригласил епископ. Они кричали, что эта история – не для газетных новостей. Я возразил, что католический приход, насчитывающий более четырех тысяч семей, по-видимому, крупнейшая и самая влиятельная организация в городе, а отец Майк – один из известнейших жителей Ранчо-Санта-Маргарита; следовательно, этому сюжету по любым стандартам самое место в новостях. Они вопили, что, если я опубликую статью, это разрушит жизнь отца Майка, а я отвечал, что отец Майк сам разрушил свою жизнь, когда растлил мальчика. На это они отвечали: они уверены, что он согрешил только один раз, а после этого двадцать лет жил примерной жизнью!
– Думаю, мы приняли уход отца Майка так близко к сердцу из-за того, что преступление, в котором он виновен, было совершено девятнадцать лет назад, – объяснила мне одна прихожанка. – На мой взгляд, с тех пор он совершенно изменился. Он стал другим человеком, и наши дети были с ним в полной безопасности!
На это я ответил: надеюсь, что она права – однако, по моему опыту, одной жертвой педофилы не ограничиваются. Могу спорить на что угодно, что завтра у меня зазвонит телефон и новая, неизвестная прежде жертва отца Печарича поведает мне свою историю. Так бывает всегда. (И действительно, на следующий день так и произошло.)
Мы спорили до хрипоты. Под конец многочасового разговора гнев сменился скорбью. Я возвращался на работу с тяжелой головной болью, мучимый вопросами, на которые не находил ответа. Возможно ли преобразить церковь, прихожане которой инстинктивно становятся на защиту священников-насильников, а не изнасилованных детей? Ведь реакция людей из церкви Святого Франциска типична. Я разговаривал с жертвами насилия, которых собственные родители обвиняли в том, что они «сами соблазнили» священника. Видел, как католики кричат на жертв насилия, стоящих с плакатами возле церквей, бранят их, даже плюют в их сторону. Знал, что члены приходов порой находят для священников-насильников новую работу, даже предлагают взять их на поруки. Читал письма священников и прихожан к епископам и судьям – хвалебные оды священникам-насильникам и мольбы смягчить им наказание.
Коллега одного священника, осужденного за 46 эпизодов сексуального насилия, писал судье: «Наш труд требует участия во всех сторонах жизни прихожан. В эпоху, когда простой обмен знаками привязанности, даже в самых интимных отношениях, сделался музейной редкостью, близость священника со своими прихожанами влечет за собой серьезный риск: эти отношения могут быть неправильно истолкованы всеми их участниками, включая и самого священника». Автор этого письма, Хайме Сото, сейчас епископ Сакраменто и восходящая звезда в Католической церкви.
Реакция прихожан ясно показывала, сколь жаждем мы все духовного руководства. Нам хочется найти хороших людей, с которых можно брать пример, следовать их советам – и даже их обожествлять. Удобно и утешительно верить, что есть люди, которые лучше и святее нас, и все, что от нас требуется, – их слушаться. Бог – лишь крайний пример такого «святого руководителя».
Но когда разражается секс-скандал, эта жажда подчинения оказывается гибельной.
До Пасхи оставалось чуть больше недели, и я не понимал, что делать. На то, чтобы стать католиком, я потратил год. Успел и многое узнать о церкви, и ее полюбить. Но как присоединиться к церкви сейчас? После всех этих разоблачений? Быть может, об этом стоило поговорить с отцом Винсентом или с моим наставником; однако я боялся их разочаровать и омрачить для них святейшую неделю церковного года. Все на курсах нетерпеливо ожидали великого дня, готовились к праздничному застолью, угощениям и подаркам, и я не хотел бросать тень на нашу группу. Кроме того, легко было предсказать, что они ответят: «Человеческая греховность заслонила от тебя церковь Божью», а меня такой ответ больше не устраивал. Я просто не хотел вступать в организацию, вожди которой настолько далеки от современного мира, что неспособны на поступок, очевидный и естественный для любого из нас – не звонят в полицию, узнав, что на них работает маньяк!
Я обратился за советом к знакомому журналисту, много лет проработавшему в католическом еженедельнике «Нэшнл Католик Репортер». Меня восхищали его статьи: в них виделся глубоко верующий католик и благородный человек. Несколько раз мы с ним обменивались электронными письмами по рабочим вопросам.
Мне не к кому было обратиться – и я положился на пашу заочную дружбу. Описал свое положение – на пороге Католической церкви, в буре скандала; признался, что не знаю, что делать, и рассчитываю на его совет. На следующий день я получил ответ.
...Понимаю Ваши чувства и сочувствую Вам.
Порой я спрашиваю себя, какого черта все это не брошу... Но все церкви, и особенно наша, как магнит, тянут к себе хороших людей, заслуживающих защиты от испорченности сильных мира сего – традиционной испорченности, существующей везде, где есть власть и подчинение.
Те люди, что [составляют] сообщество, которое мы называем церковью, что вместе формируют церковь – если злу не удается их испортить, – излучают добро. Эти скромные лучи добра, исходящие от наших дел и от нас самих, и есть . то, ради чего пришел на землю Иисус, то, чего хочет от нас Бог.
В поколениях католиков, требующих реформ, мне порой видится сходство с поколениями квакеров, сражавшихся с рабством. Они жили и умирали, не зная, сумеют ли победить, будет ли рабство отменено. Знали только, что за это стоит бороться.
