Текст книги "Теряя веру. Как я утратил веру, делая репортажи о религиозной жизни"

Автор книги: Уильям Лобделл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)

Пока я не встретился с Уорреном лицом к лицу, мне казалось, что его служение направляется скорее расчетливым маркетингом, чем словом Божьим.

Но вскоре после публикации его книги «Целенаправленная жизнь», вышедшей на первые места в списках продаж, я познакомился с самим Уорреном, с его командой, с другими пасторами, которых он наставлял, и понял, что ошибался. Во-первых, ничего «расчетливого» в нем и в помине нет. Говорит он всегда просто, прямо и по существу. Ходит в гавайских рубашках и штанах цвета хаки, в таком же костюме и служит. Рукопожатиям предпочитает медвежьи объятия. В его манерах и повадках чувствуется деревенский парень с севера Калифорнии, всегда готовый поболтать с любым, кто ему встретится. Он куда больше похож на «классного мужика», с которым вы вместе играете в боулинг, чем на пастора-суперзвезду!

«Рик – самый обычный парень, – сказал мне пастор из одной маленькой церквушки. – Смотришь на него и думаешь: да ведь и я так могу!»

Тысячи пасторов по всему миру, используя уорреновскую идею «целенаправленности», создали процветающие церкви. Главная задача – привлекать ищущих в церковь и затем постепенно, шаг за шагом, вовлекать их в служение. Многие «целенаправленные» пасторы говорили мне, что Уоррен совершает в христианстве вторую Реформацию. И сам Уоррен, хоть он и не склонен к самовосхвалению, описывает свою деятельность теми же словами: «Первая Реформация прояснила, во что верит Церковь – нашу доктрину, наше учение. Нынешняя Реформация поможет понять, что Церковь делает – каковы наши задачи и наша деятельность на земле».

В то же время Уоррен, по-видимому, искренне изумлен своим успехом. Он часто упоминает о том, сколько миллионов его книг распродано, с таким видом, словно сам не может в это поверить. Одним и тем же тоном он рассказывает о восторженном письме президента Джорджа У. Буша и о том, что шоферы из Национальной ассоциации гонок серийных автомобилей NASCAR при изучении Библии используют его книгу.

Широкая известность и взятая на себя грандиозная задача заставляют Уоррена тщательно следить за своей репутацией. Он отклонил многочисленные предложения вести регулярные телепрограммы – не хочет, чтобы его ассоциировали с телепроповедниками, и вообще сторонится прессы, предпочитая вести свою работу через пасторов и церкви. Ездит он на трехлетнем «форде», а из доходов от продаж своей книги вернул церкви свою зарплату за все 23 года служения в Сэдлбэк. Теперь он платит «обратную десятину» – 90% доходов от его книг идет на служение.

Чтобы избежать искушений и не давать повода для сплетен, Уоррен дал обет никогда не оставаться наедине ни с одной женщиной, кроме своей жены Кей. Даже если перед ним открываются двери лифта и он видит там женщину, Уоррен ждет следующего лифта или идет пешком.

Находиться рядом с Уорреном в течение нескольких дней крайне утомительно. Он страдает синдромом дефицита внимания, но эту слабость превратил в свою сильную сторону: он ни минуты не сидит на месте и буквально фонтанирует идеями (а вот собраний терпеть не может, что и неудивительно). Глядя на него, нетрудно представить его в школе, где Уоррен – в то время тощий длинноволосый подросток с гитарой и в круглых ленноновских очках – создал в кампусе христианский клуб, после школы организовывал рок-концерты, раздавал Библии, ставил христианские мюзиклы и выпускал самодельную христианскую газету. И сегодня Уоррен спешит завоевывать души новообращенных.

– Бог хочет, чтобы его потерянные дети нашлись, – говорил мне Уоррен. – Много лет назад я решил, что не стану тратить жизнь попусту. Жизнь коротка, а вечность – слишком долгий срок.

После того как вышла моя заметка о нем, Уоррен прислал мне свой личный мейл и мобильный номер, сказав, чтобы я писал или звонил, если вдруг захочу поговорить. Подозреваю, такое предложение он делает всем, с кем общается дольше пяти минут.

Приятно было смотреть на то, как человек Божий, прославленный и обладающий огромными возможностями, остается доступным и смотрит на других, как на равных себе. Позже, когда я делал другой репортаж, мне пришлось увидеть, как выходил из лимузина католический кардинал: прихожанка спросила, можно ли ей поцеловать епископский перстень «его преосвященства» – и кардинал царственно протянул ей руку. Собирая материалы об известных пасторах, я не раз обнаруживал, что у них по несколько особняков, роскошные дорогие машины, сшитые на заказ костюмы, яхты и самолеты. Случалось мне видеть и христианских лидеров как из больших, так и из маленьких приходов, которые, спокойно оставаясь наедине с женщинами, в результате влипали в сексуальные скандалы. Рик Уоррен сильно отличался от большинства.

Чтобы стать святым, необязательно занимать важное положение. Джен Хаббард ради веры рискнула своей работой и отважилась бросить вызов одному из известнейших людей в евангелическом сообществе. В 27 лет, окончив колледж, молодая евангелическая христианка получила работу, о которой могла только мечтать, – ее взял к себе Хэнк Ханеграаф, известный христианский писатель и богослов, автор нескольких бестселлеров, ведущий радиошоу «Вопросы о Библии? Спросите Хэнка!» Джен устроилась на работу в его некоммерческую организацию, Институт Христианских Исследований, располагавшийся в то время в округе Оранж, Калифорния.

Джен обеспечивала связь с потенциальными жертвователями: призывала людей жертвовать средства на служение Ханеграафа и помогала им почувствовать, что их пожертвования идут на благое дело. В одном кабинете с ней сидели сотрудницы, которые следили за дальнейшей судьбой этих пожертвований и оплачивали чеки Института. Очень скоро Джен стала с тревогой замечать, что деньги благотворителей идут на личные расходы Ханеграафа и его семьи. Институт оплачивал, в числе прочего, его роскошную спортивную машину, членство в загородном клубе, а также платил высокую зарплату его жене, которая в офисе почти не появлялась. Джен и другие служащие поделились своими наблюдениями с непосредственным начальством: то посоветовало им молчать, поскольку «эта проблема – не в нашей сфере влияния».

Вечерами, когда ее коллеги расходились по домам, Джен начала снимать копии со всех «подозрительных» счетов, больших и малых: начиная со спортивного «лексуса» 2003 года и заканчивая ремонтом компьютера детей Ханеграафа, обедами в загородном клубе и цветами на день рождения его матери.

– Нельзя было тратить пожертвования таким образом! – говорила мне Джен. – Я работала с жертвователями: они всегда ждут, что их деньги будут тратиться разумно и осмотрительно, а не швыряться на ветер.

Когда начальство узнало, что Джен снимает копии со счетов, ее уволили. Однако ее действия заставили Евангелический Финансово-Бухгалтерский Совет провести аудит Института, и после проверки Хэнку Ханеграафу и его организации пришлось возместить средства, истраченные нецелевым образом.

– А «братья-христиане» передо мной даже не извинились! – рассказывала Джен. – Я поступила так, как подсказывала мне вера, а «сильные мира сего» в нашей общине просто вышвырнули меня за дверь!

Джен защищала деньги жертвователей, потому что видела в этом свою ответственность перед Богом. В результате она осталась без работы, а ее босс продолжает свое служение. Как такое может быть? Я часто вспоминал Джен, видя христиан, не решавшихся принести жертву ради веры (среди таких христиан, разумеется, часто оказывался и я сам). Если эта молодая девушка решилась бросить вызов одному из известнейших в стране евангелических лидеров – что же останавливает всех нас?

Разумеется, истинно верующие есть не только в христианстве. Занимаясь своим делом, я свел знакомство с раввином Давидом Элиэзри, основателем шабад-любавичской синагоги в Йорба-Линда, Калифорния. Шабад-любавичское движение широкая публика знает по бородатым раввинам в черных костюмах и котелках. Любавичеры – немногочисленное, но быстро растущее направление иудаизма – заинтересовали меня своим резким отличием от остальных иудеев. Страстная убежденность в своей правоте и постоянный поиск новых путей дают им возможность порвать со многими культурными традициями, окружающими их веру, и достучаться до нерелигиозных евреев. Любавичеры не отгораживаются от мира, как ортодоксальные иудеи, а приемлют мир. Например, они – одна из первых религиозных групп, освоивших Интернет: благодаря Интернету они поддерживают связь между общинами по всему миру, привлекают новых сторонников, а также создают справочные сайты и электронные библиотеки, полезные для любого еврея.

Среди стремительно стареющих посетителей синагог и общего застоя в американском иудаизме любавичеры стали островком роста, новизны и успеха. Верования лю-бавичеров казались мне суеверными: я не понимал, например, почему Бог хочет, чтобы мужчины и женщины собирались в синагоге раздельно или почему женщина не может спать с мужем во время менструации и должна принять очистительное омовение, прежде чем снова лечь с ним в постель. Но меня заинтриговала энергия, с которой они несут свою веру в мир – особенно нерелигиозным евреям, которых стремятся вернуть к вере отцов.

«Когда еврей отрывается от своего народа (Господь сохрани!), – говорил покойный лидер движения, раввин Менахем М. Шнеерсон, – это случается лишь потому, что он алчет и жаждет. Душа его жаждет смысла жизни, но воды Торы ускользают от него. И вот он отправляется в чуждые страны, надеясь там утолить свою жажду.

Только добрый пастырь, который не станет поспешно осуждать блудного сына, который приглядится к причинам его бегства, сможет пойти за ним, милосердно взять его на руки и отнести домой».

О любавичерах я написал две большие статьи. Я рассказывал, как последователи Шнеерсона – он умер в 1994 году, и место его остается вакантным, – вдохновленные его учением, произвели в мире иудаизма немало шума и смятения (а также споров и разноречивых толков, которые не утихают до сих пор). В соответствии с учением Шнеерсона иудеи, принадлежащие к шабад-центрам, соблюдают далеко не все (а порой – не соблюдают никакие) практики ортодоксальных иудейских групп. Они не образуют синагоги и не платят синагогальные взносы – в этом нет нужды. Идея шабад-центров состоит в том, чтобы возвращать евреев к отеческой вере терпеливо, шаг за шагом: приучая участвовать в субботних службах, зажигать свечи вечером в пятницу, слушать лекции иудейских ученых.

Успех любавичеров измеряется двумя параметрами. Первый – сухие цифры. Число шабадских раввинов и их семей (все они посвящают служению всю свою жизнь) за последнее десятилетие удвоилось и теперь, согласно шабадской статистике, составляет более 4 тысяч человек в 61 стране. В век, когда у некоторых деноминаций (в том числе у католичества) кафедры порой пустуют из-за недостатка священников, потомство шабадских раввинов идет по стопам отцов в таких количествах, что «лишние» – около 200 новых раввинов и их жен – живут сейчас в Бруклине, ожидая назначений в разные части света. Шнеерсон говорил, что нет призвания выше, чем призвание учителя и проповедника.

– Еврей может спросить тебя: «Почему ты просто не оставишь меня в покое?» – учил Шнеерсон своих последователей. – «Иди занимайся своими делами, а мне дай спокойно заниматься моими. Допустим, я сверлю дырочку в дне своей маленькой лодки – тебе-то что за дело?» А ты ему ответь: «Лодка у нас – одна на всех, и в ней мы все вместе»».

Любавичские источники утверждают, что каждые десять минут где-то в мире открывается новый шабад-центр. Сборы пожертвований приносят шабаду более 800 миллионов долларов ежегодно. Движение так хорошо поставлено, что привлекает пожертвования даже от иудеев других направлений – они жертвуют, считая, что эти деньги пойдут на пользу иудаизму в целом. Один специалист по инвестициям из Нью-Йорка пожертвовал несколько миллионов на ежегодную поддержку новопоставленных шабадских раввинов и их жен. Среди прочего, он помог тридцати пяти парам открыть Дома Шабада при колледжах по всей стране, а еще тридцати

трем парам – организовать в США обучение иудаизму для взрослых. Этот банкир, сам посещающий модернистскую ортодоксальную синагогу, считает, что проповедь Шабада – наилучший по соотношению цены и эффективности способ укрепления иудейских общин, будь то в американских колледжах или в Африке.

Второй параметр, позволяющий судить об успехе любавичеров, – не смолкающие вокруг них споры. Чаще всего возражения исходят от других иудеев, обеспокоенных бурным успехом движения и опасающихся, что любавичский «бренд» иудаизма станет слишком влиятелен.

Обаяние Шнеерсона было таково, что в последние годы его сорокалетнего лидерства все больше любавичеров верило, что их ребе – мошиах, то есть Мессия. Сейчас, через двенадцать лет после его смерти, вера в Шнеерсона как Мессию – по крайней мере, публичная – угасла.

– Еврейское общество оказывается во все большей зависимости от них, – говорит Давид Бергер, ортодоксальный раввин и профессор-историк из Бруклина, написавший о Шабаде книгу. – Без них мы уже не можем ни совершать религиозные обряды, ни учить, ни заниматься социальным служением. Это явная опасность для иудаизма.

Опасность? Опасности я не видел – видел лишь группу людей, исповедующих свою веру серьезнее, ярче, притягательнее, чем большинство остальных иудеев. Их лидеры – команда проповедников, состоящая обычно из раввина и его жены, так называемые шлухим – не чураются тяжелой работы: селятся на всю жизнь в самых отдаленных уголках мира, живут на очень скромное жалованье, служат неверующим евреям. И по собственным впечатлениям, и по разговорам с другими, изучавшими это движение, у меня сложилось мнение, что большинство любавичеров счастливы и довольны жизнью. Лучшее тому доказательство – их дети: большинство из них – в Калифорнии, где статистика поставлена лучше всего, около 70% – также становятся шлухим. Только представьте себе религиозную группу, в которой 70% детей пасторов сами становятся пасторами! Парадоксально, но образец подлинного евангелизма я встретил в иудаизме, у любавичеров. Они стали для меня привлекательным примером веры, воплощенной в действиях.

***

Искать и находить радикальных верующих оказалось несложно – слишком уж они выделялись на сереньком фоне «стада духовного». Я даже не знал, хочу ли сам стать святым. Я боялся того, куда может привести меня Бог. Мне нравилась моя нынешняя жизнь, спокойная и удобная: деньги, семья, уютный дом. Время от времени посещать бедных и больных – прекрасно; но жить с ними?.. Когда такие мысли прокрадывались мне в голову, меня начинали преследовать слова из «Бремени славы» К. С. Льюиса:

Более того: Христос обещает нам так много, что скорее желания наши кажутся Ему не слишком дерзкими, а слишком робкими. Мы – недоумки, забавляющиеся выпивкой, распутством и успехом, когда нам уготована великая радость; так возится в луже ребенок, не представляя себе, что мать или отец хотят повезти его к морю. Нам не трудно, нам слишком легко угодить.

Быть может, думал я, Льюис прав: но мне недоставало духу проверить это предположение. Я предпочитал возиться в луже. Льюис писал о неверующих, но эти слова

относятся и к христианам. Достаточно ли я делал? Истинно ли посвятил себя Богу? Или, достигнув удобного компромисса, на нем и остановился? Мне казалось, еще один вызов Льюиса из статьи «Бог под судом»: «Если христианство ложно, оно не имеет никакого значения; если истинно – его значение бесконечно. Но «некоторого значения» оно иметь не может» – обращен ко всем христианам.

Умеренных верующих (в том числе и себя самого) я начал воспринимать как людей, не вполне верящих радикальному, бескомпромиссному евангельскому слову. Мы вовсе не посвятили свою жизнь Христу. Мы собираем сокровища на земле, а не на Небесах. Мы не сходим с привычного пути, чтобы помочь бедным или принести реальные жертвы во имя Христово. Наше христианство – какое-то «христианство-лайт», удобная и приятная вера, для которой в нашей жизни отведено немногим больше одного утра в неделю.

6 Мои десять заповедей

Правила для пишущих о вере Лазейка для совести Хорошие люди церкви

Старайся представить себя Богу достойным, делателем неукоризненным, верно преподающим слово истины.

(2 Тим 2:15)

Не так-то легко писать о вере истинно верующего. Журналисты привыкли опираться на факты. Легче всего писать о судах и спортивных матчах: там события разворачиваются в реальном времени, прямо у тебя перед глазами. Ясно, кто выиграл, а кто проиграл, понятны подробности происшедшего. Если во время матча ты что-то пропустил – можешь посмотреть повтор по телевизору. Если чего-то не уловил в суде – можешь свериться с протоколами или другими юридическими документами. Но на религиозном поле мы имеем дело с фактами, неразрывно сплетенными с субъективными вопросами веры. Журналистов учат: «Даже если твоя мать говорит, что любит тебя – лучше проверь!» Но к историям о вере такие стандарты по большей части неприменимы. Невозможно проверить, есть ли Бог, истинно ли чье-либо обращение. Очень и очень многое в религиозных сюжетах непроверяе мо по определению.

Я не ставил себе задачу доказать существование Господа или ценность чьей-либо веры (если она не подтверждалась объективно). Я исходил из предпосылки, что Бог и вера реальны для людей, с которыми я разговариваю. Это позволяло мне встать на их место и ощутить то, что ощущают они. Дэвид Уотерс, редактор «Вашингтон пост» и один из лучших в стране религиозных журналистов, сформулировал «Десять Заповедей» для репортеров, пишущих о вере; этим правилам я следовал, пожалуй, лучше, чем библейским Десяти Заповедям.

Заповедь первая. «Бог реален. Для миллиардов людей на нашей планете Бог – не просто факт. Это центральный фактор их жизни, их ценностей, решений, действий и реакций». Эта заповедь мне очень близка: ведь именно поэтому я начал писать о религии!

Заповедь вторая. «Бог повсюду. Не думай, что «пишешь о религии» – ты пишешь обо всем. От 24 до 40% [населения США] регулярно посещают церковные службы – но в Бога верят больше 90%». Я старался искать сюжеты не только в церкви и вне церковных стен зачастую натыкался на более интересные истории. Например: борьба отца-иудея за то, чтобы студенческий футбольный матч, в котором участвует его сын, перенесли на другой день с вечера пятницы, приходящейся на канун Йом-Кипура. Скандал вокруг мусульманской футбольной лиги, команды в которой носят названия «Интифада», «Моджахеды» и «Воины Аллаха». Ученые Лос-Анджелесского университета создали трехмерный кинотеатр, действующий как машина времени: посетители могут перенестись на пыльные улицы Северной Испании 1211 года и увидеть, как строится знаменитый собор Сантьяго де Компостела...

Заповедь третья. «Бог, как и дьявол, – в деталях. Отец Джона Эшкрофта, проповедник-пятидесятник, умер за день до того, как его сын принес присягу в Сенате США. Перед смертью он сказал сыну: «Джон, хочу, чтобы ты знал: даже Вашингтон может стать святой землей». Здесь Дэвид говорит о том, что истории о Боге можно найти везде, даже в выброшенных из интервью строчках. Кроме того, он советует нам копать глубже. Настоящие бриллианты я почти всегда находил в конце своих интервью, когда собеседники расслаблялись и начинали чувствовать себя свободнее.

Заповедь четвертая. «Бог – не объект, а субъект. Не нужно писать о Боге (или о религии) – пиши о том, как Бог изменяет нашу жизнь». Отличный совет для автора, пишущего о религии: он означает, что религиозный сюжет можно найти почти в любой новости. В июле 2001 года я опубликовал на первой полосе статью о том, как выиграли лидеры церквей от возврата налогов, предпринятого федеральным правительством: они просто предложили верующим переписать эти 600-долларовые чеки на свои церкви.

Заповедь пятая. «Бог милосерден. За многими, если не за большинством историй о надежде, борьбе, жертвах, выживании, прощении, искуплении и победе, стоит чья-то вера». Я и сам обнаружил: стоит копнуть глубже какую-нибудь драматическую историю – и у ее корней обнаруживается религия. Однажды я написал заметку о человеке, который пробежал через всю Америку, каждый день покрывая марафонскую дистанцию (26,2 мили). Зачем? Оказывается, он молился о том, чтобы Бог указал ему способ собрать деньги для нуждающихся детей, и услышал глас Божий, который посоветовал ему бежать.

Заповедь шестая. «Пиши не только для церковной страницы. Бог создал мир за семь дней, а не за один. Так зачем же втискивать все, что связано с Богом, в один еженедельный раздел или на одну страничку под названием «Вера и ценности»? Пиши для всех разделов. Пиши каждый день». У меня шло постоянное соревнование с коллегой, чья область освещения включала в себя Диснейленд: кто застолбит своими материалами больше разделов? Однажды я опубликовался за год на первой странице, в разделе «Город», в воскресном выпуске, в разделе «Календарь» и в деловом разделе. (Впрочем, она все равно выиграла.)

Заповедь седьмая. «Не пропускай выходные. Именно выходные у большинства верующих отведены под религиозную жизнь. Ты не сможешь понять чью-то веру, если не увидишь, как она выражается на публике». Этот совет оказался неоценим для изучения разных религий – хотя самые интересные сюжеты я находил не на церковных службах.

Заповедь восьмая. «Не трать слишком много времени на размышления о вере. Вера не только выражается – она переживается. Вера – это взгляды и поведение. Вера захватывает интеллект, эмоции и прежде всего дух». О мистическом опыте я старался рассказывать так же объективно, как о склоках между деноминациями. Когда бегун-марафонец сообщил, что пробежать всю Америку посоветовал ему глас Божий, я написал об этом прямо и просто, без ужимок. Чтобы дать контекст, пообщался с его знакомыми и постарался узнать, изменилось ли его поведение после обращения, а также поднял архивы уголовного и гражданского судов, на случай, если там найдется что-то интересное. Однако, когда люди рассказывают о своих взаимоотношениях с Богом, я просто переношу их слова на бумагу как есть. Стараюсь следовать примеру Верховного судьи Уильяма О. Дугласа, в 1944 году выразившего мнение большинства в деле «США против Балларда». Гай Баллард в массовой почтовой рассылке объявлял себя целителем и пророком Божьим (а также Иисусом, Сен-Жерменом и Джорджем Вашингтоном). Правительство обвинило его в мошенничестве – и в этом он, без сомнения, был виновен. Однако Верховный суд снял с него обвинение. Вот как обосновал это Дуглас:

Суды над еретиками чужды нашей Конституции. Люди могут верить в то, что невозможно доказать. Они не обязаны доказывать истинность своих религиозных учений или верований. Религиозные переживания, для одних реальные, как сама жизнь, другим могут быть совершенно непонятны. ...Новозаветные чудеса, Божественность Христа, жизнь после смерти, сила молитвы для многих являются предметами глубокой религиозной убежденности. Если можно отправить человека в тюрьму за то, что суд присяжных во враждебной обстановке признает эти учения ложными – что же останется от нашей религиозной свободы?

Заповедь девятая. «Не страшись. Редакторы были даже у Господа Бога. Не всегда редакторы будут принимать то, что ты хочешь сказать или сделать, – однако стой на своем». Религия часто пугает редакторов: многие из них не привыкли к этой теме и чувствуют неловкость, сталкиваясь с откровенно религиозной терминологией. В одной из первых своих статей я рассказывал об Осеннем Крестовом Походе в Анахайме, Калифорния. Это трехдневное мероприятие посвящено обращению неверующих в христианство. В статье была фраза, звучавшая примерно так: «Около 20% собравшихся встали со своих мест и вышли на сцену, чтобы принять Иисуса Христа как своего личного Спасителя». Эту строку редакторы вычеркнули. Получается, сказали они, мы утверждаем, что Иисус Христос действительно всеобщий Спаситель! Нет, ответил я. Мы утверждаем, что эти люди приняли Иисуса Христа как своего личного Спасителя. Это факт. То, что там произошло. Ради этого и был организован Крестовый Поход. Но редакторы настаивали на том, что эта строчка может оскорбить чувства нехристиан, и требовали заменить ее на что-нибудь вроде: «Около 20% собравшихся встали со своих мест и вышли на сцену, чтобы выразить свою новообретенную веру в Бога». Мне пришлось обратиться к контролирующему редактору, чтобы упоминание об Иисусе Христе осталось на своем месте.

Заповедь десятая. «Не болтай о Боге – бери у Бога интервью. О чем бы ни шла речь, спрашивай людей, во что они верят и как вера направляет их мысли и действия». На мой взгляд, это пересказ другими словами Четвертой и Пятой заповедей. Видимо, придумать Десятую Заповедь Дэвиду не удалось, а «Девять Заповедей Дэвида Уотерса» звучало бы как-то неполно.

***

Десять Заповедей Уотерса очень помогали мне в работе, а Седьмая Заповедь – «не пренебрегай выходными твоими» – дала возможность Познакомиться со множеством христианских деноминаций и церквей, чтобы решить, в какой же из них я хочу обрести свой духовный дом. «Удобное» богословие гигантской церкви Моряков давно осталось позади; теперь мы ходили в пресвитерианскую церковь, где больше традиций, ритуалов и проповеди дают больше пищи уму и сердцу. Однако мне казалось, что пора сделать следующий шаг: от мейнстримового протестантизма – к Католической церкви. За десятилетие евангелического христианства я сделал то, чего католики обычно не делают, – изучил Библию, особенно Евангелие, вдоль и поперек. Однако это знание помогло мне разглядеть красоту и глубокий смысл католических обрядов. На мессе мне казалось, что я стою на плечах великана или в конце длинной цепочки, насчитывающей две тысячи лет, восходящей прямиком к Христу и Его апостолам. Это порождало трепет, благоговение – и некоторую гордость.

Не все в католическом богословии было мне понятно, не все устраивало. Например, сексуальные запреты (я не понимал, почему нельзя пользоваться презервативами, даже если это ведет к гибели миллионов африканцев от СПИДа). Что более серьезно, я не принимал пресуществления – кульминации мессы, когда, согласно учению церкви, хлеб и вино буквально превращаются в Тело и

Кровь Христову. Разумеется, в этом я был не одинок. С этим не согласны миллионы американцев, которых католики-ортодоксы иной раз презрительно именуют «кафе-католиками» (40% американских католиков даже не ходят к исповеди, хотя это одно из основных требований церкви). Если бы католики действительно верили, что Евхаристия проходит в незримом присутствии Христа, они срывались бы с мест, чтобы поклониться Святому Причастию – освященному, но неиспользуемому хлебу и вину, которые в большинстве церквей ставятся в позолоченный табернакул^[2]. Но, как правило, Святое Причастие стоит возле алтаря, никем из прихожан не замечаемое, и лишь изредка можно увидеть перед ним какого-нибудь истинно верующего, коленопреклоненного в молитве.

Я черпал уверенность не только в том, что остаюсь с большинством. В Катехизисе Католической церкви – справочнике по церковной догматике – есть восхитительная лазейка под названием «личная совесть». Если что-то, пусть даже учение церкви, идет против твоей совести – следуй своему внутреннему голосу! «Человек всегда должен повиноваться внятному суждению своей совести, – гласит Катехизис. – Кто сознательно идет против совести – сам себя осуждает».

Совесть позволяла мне предохраняться без чувства вины и без страха вечного осуждения. Совесть позволяла видеть в Евхаристии лишь символическое воспроизведение Тайной Вечери. Я собирался стать «кафе-католиком»: выбирать из «меню» церковных учений лишь те, которые мне подходят. Однако мой выбор основывался на убеждении, а не на удобстве.

Чтобы стать католиком официально, мне требовалось пройти годовой курс катехизации: несколько вводных лекций, а затем несколько месяцев обучения. На курс я записался летом 2001 года. Грир пошла вместе со мной: ей хотелось освежить в памяти веру своего детства. Мы думали даже о том, чтобы после моего присоединения к церкви обвенчаться и снять с себя католическое клеймо «прелюбодеев», недостойных принимать Причастие.

По вечерам во вторник и по утрам в воскресенье мы приходили в церковь Царицы Ангелов в Ньюпорт-Бич, чтобы побольше узнать о Католической церкви, ее истории и учении. Программу под названием «Обряд Христианского Посвящения для Взрослых» (ОХПВ) вел отец Винсент Джилмор. Отец Винсент принадлежал к консервативному норбертинскому ордену: в церкви Царицы Ангелов он служил, поскольку в диоцезе округа Оранж не хватало католических священников. Человек лет под сорок, приезжавший на службу на горном велосипеде, он верил во все, чему учит церковь, и умел заражать своей верой слушателей. Об учении церкви он рассказывал просто, ясно и с большим чувством. Появился у меня и личный «наставник». Мне посчастливилось познакомиться с Бобом Гэнноном, долговязым седоватым джентльменом, чьи доброта и терпение не знали границ. В общении он был милым, мягким человеком – однако работал в прокуратуре округа Оранж, так что я знал, что он может быть суровым. Однако для меня Боб стал добрым «опекуном», терпеливо отвечающим на бесчисленные вопросы, которыми я его забрасывал.

По мере того как люди в классе перезнакомились и начали сходиться друг с другом, кое-кто узнал во мне религиозного репортера «Таймс». Солгу, если скажу, что мне это было неприятно. Соученики вспоминали некоторые мои статьи. Несколько человек припомнили материал, который я дал в газету несколько месяцев назад, перед Пасхой. Я писал об ушедшем на покой епископе Нормане Макфарленде – огромном человеке, ростом не меньше шести футов четырех дюймов, с широченными плечами и мощным басом. Епископ славился крутым нравом. Когда его преемник, епископ Тод Д. Браун, впервые опубликовал финансовый отчет диоцеза, многие священники радостно объявили, что грядет новая эра – эпоха прозрачности. Имелось в виду, что епископ Макфарленд управлял финансами диоцеза железной рукой, никого не посвящая в свои траты.

Я позвонил в воскресенье после полудня, чтобы гарантированно застать епископа дома. Зная его репутацию, набирал номер не без трепета. Телефон прозвонил несколько раз, затем епископ снял трубку, и я услышал сердитое рычание: «Алло!»

– Добрый день, епископ, – начал я, стараясь, чтобы голос не дрожал. – Это Билл Лобделл из «Лос-Анджелес таймс». Я сейчас работаю над статьей и хотел бы получить у вас комментарий... – Я запнулся, пытаясь придумать что-нибудь такое, что растопит лед и поможет начать беседу. – Прекрасный день сегодня, не правда ли?