355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Уильям Холланд » Московские сумерки » Текст книги (страница 20)
Московские сумерки
  • Текст добавлен: 8 октября 2016, 22:12

Текст книги "Московские сумерки"


Автор книги: Уильям Холланд



сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 25 страниц)

– 43 —

Воскресенье, 4 июня 1989 года,

Позднее утро,

В московском поезде

В вагоне хозяйничала та же проводница с золотыми зубами. Поезд шел из Бухареста, но она заступила на смену только в Киеве. Нарочито не замечая помятую одежду Мартина и Алины, проводница обратилась к Мартину:

– Не думаю, что вы живете в Брянске. Надеюсь, неплохо провели время в гостях?

Алина не дала Мартину рта раскрыть и ответила за него:

– Да, неплохо. Мы повидались с дядюшкой.

– Поразительные перемены происходят у нас в стране, – заметила проводница. – Еще недавно вы не смогли бы привезти в Брянск мужа-иностранца.

– Перемены и в самом деле поразительны, – согласился Мартин, но вид у него был отнюдь не веселый – он гордился, что свободно владеет русским языком, и не верил предупреждениям Алины: помалкивать, чтобы из-за акцента в нем не угадали иностранца.

Мартин присел, намереваясь поспать сидя, но Алина думала иначе.

– Правильно ли будет, если я хоть временно перестану играть роль крутой бабы? – сказала она, залезая на верхнюю полку. – Не думаю, что я и дальше смогу выдерживать характер.

– А я и не знал, что это была сцена из спектакля.

– Если бы ты только знал, как мне тяжко все достается. Теперь я хочу просто забраться на полку и спрятаться подальше.

– А я вытянусь здесь, внизу, – с этими словами Мартин растянулся на нижней полке и закрыл глаза.

Он не думал, что заснет, но только заснул, как во сне ему послышался внезапный грохот обрушившегося горящего дома. Очнувшись, он понял, что поезд по-прежнему мчится к Москве, а проводница, с грохотом открыв дверь, стоит на пороге их купе. Пока он рылся в карманах, отыскивая билеты, она одарила его понимающей улыбкой, вышла и вернулась с постельными принадлежностями, показала напоследок, как изнутри запирать дверь купе.

– Какая же она любопытная, – заметила Алина с верхней полки.

Мартин снова уселся на полку с целой кипой постельного белья в руках.

– Негоже так говорить о женщине, которая проявляет заботу о нас, – сказал он.

– Не проявляет заботу, а шпионит за нами.

– С чего бы ей шпионить? – удивился Мартин, хотя и знал заранее ответ Алины.

– На этом держится вся наша система. Каждый шпионит за каждым.

– А за кем же шпионишь ты?

– Я ни за кем. Но если бы КГБ разыскал меня, то, конечно же, попытался бы заставить шпионить за Юрием, за Димой, за тобой, наконец…

Ее слова напомнили Мартину о Бирмане, о его требованиях, о чем он никогда и не заикался Алине.

– Кто-то узнал, что мы уехали в Брянск, – подумав, сказала Алина. – Кто-то выведал, что мы отправились в Старый Буян.

– Может, они раскрыли Юрия независимо от нас?

– И случайно оказались там именно в ту ночь, когда мы приехали? Ты что, веришь в подобные случайности?

– Нет, не верю. Ты права. Кто-то что-то пронюхал. Возможно, КГБ. Они могли выследить нас, когда мы зашли к Дмитрию. Мы по глупости поехали от него прямо на вокзал, а ведь он знал, что за ним следят, и предупредил нас об этом. Или, может, он и выдал нас?

– Дима никогда не сделал бы этого.

– Не сделал бы? И даже ради того, чтобы разлучить нас?

Последовало долгое молчание. Ее рука безвольно свесилась с верхней полки.

– Не знаю, – ответила она. Он взял ее руку.

– Мне жаль твоего брата, – только и вымолвил он.

Он должен был сказать это раньше. Но тогда он чувствовал, что нужно изо всех сил держать себя в руках, что необходимо сделать все, чтобы благополучно скрыться. Теперь же, когда Брянск остался позади, он ощутил в душе другое чувство – определенно не чувство безопасности, скорее облегчения, хотя оно и покоилось на пустом месте.

– Мне тоже жаль, – ответила она. – Ужасно сознавать, что твой брат мертв и никому до этого нет дела. А еще более ужасно, когда понимаешь, что его смерть, может быть, самый лучший выход для него.

Мартин не нашел что сказать и постарался перевести разговор на другую тему.

– Давай я приготовлю тебе постель, – сказал он, – лучше будет спаться.

– Не знаю, хочу ли я спать. У меня в глазах до сих пор стоит пожар. Бедный Юра. Бедные старики.

Голос ее сломался, но она сдержалась и не расплакалась.

Мартин развернул белье и стал заправлять одеяло в пододеяльник.

– Если хочешь спать там, на верхней полке, тогда слезай с нее, я постелю тебе, – сказал он.

Она спустилась вниз и принялась помогать ему. Они развернули накрахмаленные хрустящие простыни и застелили тюфяки на верхней и нижней полках, а потом запихнули одеяла в пододеяльники. Ее рука снова коснулась его руки, и она прижалась к нему боком. Он повернулся и поцеловал ее, она тоже ответила поцелуем. Он протянул руку назад, чтобы запереть дверь, и наткнулся на ее руку, нащупывающую защелку.

– Ласточка, – шепнула она Мартину. – Ты моя ласточка.

– А знаешь, что это слово значит по-английски? – тихо спросил он. – Оно означает такую маленькую птичку – «сволоу» по-английски. – Моя фамилия по-английски тоже означает пташку, очень похожую на сволоу.[13]13
  Мартин (martin) – городская ласточка, в отличие от деревенской (swallow).


[Закрыть]

– Вот и хорошо, – ответила она. – Это хорошая примета.

Когда душевное волнение улеглось, Мартин заглянул наконец-то в свое сердце, где ещё таились остатки былого недоверия, и тщательно переворошил их. Что он, по сути, знает об этой женщине? Вот она спокойно спит в его объятиях на трясущейся полке в вагоне скорого поезда «Бухарест – Москва», эта прекрасная женщина, такая ласковая и в то же время отважная. Так что же он знает о ней? Что она видела, как убивали Хатчинса, и сама чудом избежала смерти? А сейчас вот это жестокое убийство Юрия. Может ли она быть, как непременно сказал бы Бирман, «торпедой КГБ», нацеленной на него, Мартина, на всех их, американцев? Может ли он вообще надеяться, что узнает ее лучше в этой стране, где все инстинктивно сторонятся чужеземцев, в стране, где даже проводница с одного взгляда вычислила, что он иностранец?

Однако оттого, что он два дня не спал, и от убаюкивающего покачивания вагона он в конце концов заснул, а когда проснулся, то ответ на все эти вопросы нашелся сам собой. Проснувшись, он вспомнил русскую поговорку «утро вечера мудренее» и ощутил, что он искренне любит эту женщину, что она, безусловно, не вероломная предательница и что его уверенность в этом не сможет одолеть ни на чем не основанное сомнение – никаких очевидных причин для тревоги просто не существует.

Глава пятая
МОСКВА

– 44 —

Воскресенье, 4 июня 1989 года,

Вечер,

Москва

Пока поезд тащился по московским окраинам, они обсудили, как быть дальше.

– Ты не можешь оставаться в своей квартире, – настаивал Мартин. – Кто бы это ни был, КГБ или мафия, мы должны исходить из того, что им известно, кто ты такая и где живешь. Может, они и думают, что ты погибла, но за подтверждением этого они в любом случае явятся к тебе домой. Нам не нужно, чтобы они знали, что ты жива. Есть ли у тебя еще какое-нибудь пристанище, где можно было бы отсидеться?

– А как же ты? – всполошилась Алина, совсем не думая о себе.

– Я буду в полной безопасности в стенах посольства, – ответил Мартин. – Может, единственный способ обеспечить твою безопасность – вывезти тебя отсюда. Я могу походатайствовать о предоставлении тебе убежища.

– Даже если мне его предоставят, я не смогу уехать из страны. Оно лишь даст мне возможность укрыться в твоем посольстве.

– Да, ты права. И если я, несмотря ни на что, выгляжу иностранцем, ты с первого взгляда – русская. Мы не сможем даже провести тебя мимо милиционеров у дверей – во всяком случае, без специальной подготовки. Я мог бы дать тебе кое-какую американскую одежду, ну и, конечно же, ты сама большая мастерица по части грима…

– Есть еще одна проблема, – сказала она.

– Какая же?

– Я не хочу покидать свою страну.

Хотя Мартин и гордился тем, что понимает загадочную русскую душу, он немало удивился. Ему еще не доводилось сталкиваться с людьми, которые отказывались бы поменять Советский Союз на Соединенные Штаты, когда у них были для этого возможности.

От нее не ускользнул его озадаченный вид.

– Что мне там делать? – объяснила она. – Я актриса, по-английски не говорю. Да и вся моя жизнь проходит здесь.

– Ты могла бы стать моей женой, – сказал он. Слова эти он произнес неожиданно для самого себя: до этого ему и в голову не приходило жениться на Алине. Она удивилась, потом улыбнулась и поцеловала его.

– Для этого мы еще не так хорошо знаем друг друга, – мягко сказала она.

– Я люблю тебя, – ответил Мартин. Она опустила голову и сказала:

– Мне кажется, что я тоже люблю тебя. Но… пока я намерена продолжать жить так, как и жила.

– Почему?

Алина лишь неопределенно пожала плечами.

– Мне кажется, что я живу как при Сталине. Если бы все отказались сотрудничать с системой, то Сталин стал бы никем. Ну да ладно, кто бы там ни был во главе страны, я не намерена сотрудничать с ним.

– Молодец, – только и сказал он, восхищенный ее поведением и в то же время расстроенный и встревоженный.

Ранним вечером они уже шли, взявшись за руки, по Якорной улице. Сначала он хотел взять ее под руку, но она не позволила.

– Не нужно, чтобы мы выглядели как иностранцы, – пояснила она. – Смотри, как надо, – и она сама взяла его под руку, а через минуту засмеялась и пояснила: – Теперь мы похожи на пару, поженившуюся давным-давно.

– Настанет день, и мы будем парой, поженившейся давным-давно.

– Не сглазь.

– Что-что?

– Я должна отвести сглаз, – пояснила она. – Если ты задумал что-то очень хорошее, то я должна отвести сглаз – оберечь тебя от сглаза, не сглазить.

– Не сглазить.

Они не заметили, как позади них появилась черная «Волга», остановившаяся в стороне, возле кустов сирени, на которых еще виднелись неопавшие темно-лиловые гроздья цветов.

По темным лестничным пролетам они поднялись в ее квартиру.

– Хочешь чаю? – спросила она.

– Чаю – нет. А тебя хочу.

– Может быть, после чая? – сказала она, но не стала сопротивляться, когда он подошел к ней сзади и обнял.

Он почувствовал под своими ладонями упругие выпуклости ее грудей, а когда она повернулась к нему лицом, поцеловал ее в губы, а она без колебаний сразу же откликнулась на его ласки.

В открытое окно Алиной спальни свободно вливался свежий воздух, принося с собой запах каких-то цветов. Мартин нежно провел рукой по ее щекам, а она, не открывал глаз, улыбнулась и сказала:

– Вот ты и уложил меня в постель, соблазнив романтикой своей профессии.

– Так это моя профессия стала причиной того, что…

– Да нет, конечно. Это ты сам. Я так долго ждала тебя. И вот ты пришел, моя ласточка.

– Не сглазь.

– Постараюсь не сглазить. Он поднялся и стал одеваться.

– Ты что, собираешься уходить? – встревожилась она.

– Я скоро вернусь.

– Куда же ты идешь?

– В посольство. Принесу кое-что поесть и переоденусь. Я останусь у тебя на ночь, если не возражаешь.

– Да что ты, разумеется, нет.

– Мне не хотелось бы оставлять тебя на ночь одну. Думаю, мы переселим тебя в посольство.

– Я же сказала, что не хочу уезжать.

– Если не согласишься, мои коллеги подумают, что ты ил КГБ.

– Мне плевать, что они там думают. Ты что, намереваешься рассказать им обо мне?

Вопрос не застал его врасплох – он уже размышлял об этом, но окончательного решения еще не принял.

– Таких намерений у меня нет, – ответил он.

Мартин тяжело и медленно поднимался по лестнице к Алининой квартире. В каждой руке он нес по увесистой сумке с продуктами, которые посольство еженедельно получало по выписке из Хельсинки, да еще прижимал локтем к боку букет роз. Опираясь на дверь, он нашарил пальцами кнопку звонка и чуть было не упал, когда дверь распахнулась.

– А вот и бакалейщик пришел, – весело сообщил он и тут асе осекся, увидев, что на Алине, как говорится, лица нет.

– Что стряслось? Она кивнула головой на кухню.

– Там пришли.

– Кто?

Из кухни в переднюю вышел Серго Чантурия. Мартин сразу же узнал его, хоть тот и был в цивильной одежде.

– Добрый вечер, господин Мартин, – приветствовал его Чантурия.

– Он заметил вас еще из окна, – пояснила Алина. – У меня не было возможности предупредить вас.

– Ну что ж, мы же не нарушаем никаких законов, – заметил Мартин, думая, что это существенно в данной ситуации. На улице он не заметил ни подозрительных автомашин, ни слежки, да он и не думал, что за ним могут следить. «Мы слишком рано стареем, – подумал он про себя, – и слишком поздно умнеем. Рано или поздно наша же лень губит нас», а вслух спросил:

– Это что, неофициальный визит, капитан?

– Давайте считать, что на этот раз неофициальный, – ответил Чантурия. – Если будем так полагать, то получится разговор, полезный для всех нас.

– Разговор о чем?

– Я сам хотел бы знать это. Помнится, наши организации договорились делиться любой ставшей им известной информацией, касающейся убийства господина Хатчинса.

– Да, договорились. Но я думал, что дело уже закрыто. Троих убийц нашли и засадили в тюрьму, а четвертый мертв.

– Да, это так. Но те, кого засадили в тюрьму, клянутся, что ничего не знают о женщине, которая была тогда с господином Хатчинсом и потом исчезла самым таинственным образом. Не знает о ней ничего и ЦРУ, как вы сами сказали. И все же – вот она, и вы ее знаете.

– Она не имеет никакого отношения к убийству.

Он хотел было отрицать, что Алина именно та женщина, но понял: слишком поздно. Знает ли Чантурия о ее роли или же только догадывается? Да, теперь наверняка, знает.

– Это интересно, – начал Чантурия. – Может, расскажете подробнее?

– Ну что же, если это неофициальный визит… Возьмите хоть одну из этих сумок, а то я выроню обе.

Чантурия взял сумку. Он держал ее в обеих руках, и Мартину стало немного полегче: по крайней мере, Чантурия не собирался выхватывать пистолет и стрелять в него. Мартин свободной рукой протянул Алине букет.

– Спасибо, – поблагодарила она.

Ее голос походил на писк подбитой птички, что привело Мартина в воинственное состояние – он был готов ринуться на ее защиту.

Они прошли на кухню. Мартин подошел к окну и хотел выглянуть на улицу, но Чантурия, оставшийся в прихожей, поскольку в кухне троим было тесновато, сказал:

– Что смотрите? Никого там нет – я пришел один.

– В самом деле? – усомнился Мартин, но, выглянув, он и впрямь никого не увидел.

Мартин принялся передавать продукты Алине. Чантурия ни слова не сказал, но Мартин заметил, что он внимательно следит за тем, что он вытаскивает из пакетов. Вид у него был точно такой же, как у любого советского гражданина, впервые попавшего в супермаркет на Западе. От офицера КГБ Мартин такого никак не ожидал – ведь тот имеет доступ к специальным закрытым распределителям. Но вполне возможно, что Чантурия просто удивился, увидев лишь малую часть продуктов с Запада, уместившихся в двух бумажных пакетах, и соображал, что же может представлять собой остальная, большая их часть.

– Что это? – спросил он, показывая на банку шведской ветчины.

На банке красовалась картинка, изображавшая эту ветчину. Она совсем не была похожа на ту, которую можно купить в советских продмагах. Мартин объяснил ему, что это такое, и добавил:

– Неужели нас арестуют за то, что у нас такая ветчина?

– Да нет же, конечно, нет, господин Мартин, – ответил Чантурия с каким-то раздражением. – То, что у вас есть ветчина, не является преступлением.

Мартин при этих словах не мог не улыбнуться, а Чантурия продолжал:

– И я пришел сюда не для того, чтобы арестовать вас. Я уже сказал, что мой визит – неофициальный.

– Мне нелегко считать его таковым, поскольку мы с вами в неофициальной обстановке не общались.

Все еще держа сумку с продуктами обеими руками, хотя она уже наполовину опорожнилась, Чантурия вдруг улыбнулся и сказал:

– В таком случае позвольте представиться: меня зовут Серго Виссарионович Чантурия. Чтобы упредить вопрос, который, как я вижу по вашим глазам, вы хотели бы задать, поясню: у меня то же отчество, что и у покойного Иосифа Сталина, по которому плакать не стоит. Наши отцы были тезками. Это совпадение, разумеется, не означает, что я согласен с его политикой, – что бы вы ни думали о моей профессии. Вам известно, что я капитан КГБ. Я люблю также футбол, грузинскую поэзию и вкусную еду. Моя мама считает меня неплохим парнем.

Он высвободил правую руку и протянул Мартину, который, хоть и с неохотой, но все же пожал ее.

Чантурия ничего не спросил насчет повязки на руке, но его пожатие было довольно мягким.

– А вы, как я знаю, Бенджамин Мартин, помощник культурного атташе посольства США.

– Специальный помощник культурного атташе, – уточнил Мартин.

– Совершенно верно – специальный помощник культурного атташе. А между прочим, что эта должность конкретно означает?

– Она означает, что я не работаю в ЦРУ.

– Нет-нет, для меня совершенно ясно, что вы не работаете в ЦРУ, – я не хотел вас обидеть. Но я не очень-то представляю ваше положение в посольстве.

– Да не только вы один. Все профессиональные дипломаты удивляются, какого черта я там делаю, и подозревают, что я «призрак», а «призраки» считают, что я черт знает чем занимаюсь, и хотели бы, чтобы я вообще ничего не делал. Только Хатчинс так не считал. Мы с ним хорошо ладили. Не лезли в дела друг друга.

– Ну, тогда вы и впрямь «специальный». А мои наблюдения показывают, что вы действительно культурный человек. Я уже пришел к выводу, наперекор мнению некоторых моих коллег, что вы не работаете в Центральном разведывательном управлении, – Чантурия отпустил руку Мартина и продолжил: Вашей приятельнице Алине я уже представился. С сожалением должен сказать, если позволите, что ко мне она отнеслась с еще большим подозрением, нежели вы. Но мы рано или поздно должны были прийти к этому. И вот мы все здесь.

Мартин опять принялся вынимать продукты из сумки. Внимание Чантурия привлекла коробка датского сливочного печенья, и он спросил:

– А это что такое, уж извините меня за любопытство?

– Это печенье, – пояснил Мартин. Чантурия вертел коробку в руках и так и сяк.

– Печенье! Материальные излишества Запада я впрямь вызывают негодование. Вы не согласны с этим, Аля?

Алина лишь взглянула на него исподлобья, а он тяжело вздохнул и продолжал:

– Люди часто не понимают шуток. Даже здесь, во всемирной столице комических ситуаций. Нам нужно учредить министерство комических ситуаций. По иронии судьбы, однако, это министерство почти наверняка начнет выдавать такую дрянную продукцию, что количество комических ситуаций начнет неуклонно сокращаться.

Он протянул коробку Алине и спросил:

– А печенье-то вкусное?

– Не знаю, – ответила она, – никогда не пробовала. Хотите попробовать?

– Я почему-то думал, что вы никогда не предложите.

Они сидели за маленьким столиком, попивал чай с датским печеньем.

– А ведь неплохое печенье, на мой вкус, – высказал свое мнение Чантурия.

– На нашу следующую встречу я принесу шоколадные эклеры из Парижа, – сказал Мартин. – Вот тогда и поговорим о вкусах.

Несмотря на всю необычность этой встречи, Чантурия все больше ему нравился, в нем чувствовалось обаяние. А тут он еще припомнил, что на встрече в здании КГБ на площади Дзержинского единственным из ее советских участников, рассмеявшихся в ответ на его шутку, был Чантурия.

– Однако сколь приятным ни был бы этот вечер, вы же, конечно, пришли не только ради того, чтобы просто пообщаться с нами, – предположил Мартин.

– Да, это верно, – ответил Чантурия. – Разумеется, есть и кое-какие вопросы служебного характера. Я хоть и не хочу портить вам вечер, но все же, может, мы обсудим и их?

– Я ничего не знаю об убийстве, – сразу же предупредила Алина.

– Разумеется, я уверен, что вы не знаете. Но, с другой стороны, вы были в тот вечер с агентом ЦРУ. Я, правда, думаю, что вы и не подозревали о его подлинной профессии. Любопытно, что же все-таки происходило в кафе?

– По сути дела, я и не поняла, что там произошло, – ответила она.

– Этого никак не может быть. Мартин, взяв Алину за руку, не дал ей ответить.

– Капитан, знает Алина, что там происходило, или не знает – неважно. Зато я знаю. Как вы верно заметили, я не работаю в ЦРУ. Но я дипломат, а в этом своем качестве я обладаю дипломатическим иммунитетом. В посольстве знают, куда я пошел и когда должен вернуться, – сказал он, приврав немного. – Так что, если я не вернусь вовремя, они будут знать, откуда начинать искать меня. Ну а теперь, может, нам пойти на сделку?

– Какую же сделку вы предлагаете?

– Я расскажу вам то, что знаю, а вы дадите мне слово не вмешивать Алину в это дело. Я имею в виду, что ее вообще касаться не будут: ни арестовывать, ни допрашивать – ни сейчас, ни потом.

– Вы много запрашиваете, господин Мартин. Должен сказать вам, что если бы сейчас шел обычный допрос, то я просто отказался бы от вашего предложения, потому что у меня, по сути дела, нет разрешения давать такие обещания, которые чреваты нарушением законов моей страны. Но все же я даю вам слово, но подчеркиваю, что это – всего лишь мое слово, и ничье больше.

Я хочу, чтобы вы ясно понимали это, ведь в будущем может случиться так, что кто-то еще из моей «конторы» сочтет себя не связанным моим обещанием, а я не желаю, чтобы вы думали, будто Серго Виссарионович Чантурия обманул вас.

С другой стороны, кроме нас лишь еще один человек – я ему целиком доверяю – знает, что я здесь и что я заинтересован в выяснении этого вопроса, и я твердо намерен сделать все возможное и не допустить, чтобы кто-то еще пронюхал об этом.

Я говорю вам это из лучших побуждений – я не хочу, чтобы и вы, со своей стороны, посвящали бы кого-нибудь в это дело. Вы должны обещать мне не делать этого. Если вы не согласны, я сразу же уйду, забуду о нашей встрече и буду надеяться, что и вы тоже забудете. Потому что, если вы расскажете хоть кому-нибудь, мы можем оказаться в глубоком дерьме, как, помнится, говорится в одном вашем присловье.

Я не знаю, что и как ваша сторона сообщит нашей, а если и сообщит, то не хочу даже выяснять, что сообщалось, потому что если я начну выяснять, то, вполне вероятно, вскоре меня похоронят.

Вот сколь серьезно отношусь я к этому делу. Теперь вы заручились моим обещанием. А мне вы даете свое?

Мартин долго смотрел на Чантурия и наконец сказал:

– Я как-то не совсем понимаю, что сейчас происходит.

– Мое преимущество перед вами лишь в том, что я первым не понял, что здесь происходит. Да, я знаю кое-что, о чем вы не знаете, и думаю, что и вам известно кое о чем, что не известно мне. Если мы объединим свои знания, может, кое-что новое и высветится, а может – и нет. Я знаю, что вам доверять можно, потому что вот она, заложница, – Аля. Ну что же, я тоже дам вам свой залог, хотя вы и не знаете, имеет ли он вообще какую-то ценность. Залог – это я сам. Я ничуть не шучу, Бенджамин. Кое-кто из моей «конторы» будет готов убить меня, если он или они пронюхают, что я знаю нечто такое, что сейчас расскажу вам. Обещайте мне молчать, и я расскажу вам все, что мне известно.

Его неофициальное обращение к Мартину по имени придало тому решимости дать такое обещание, хотя он и знал, что глупо полагаться на эмоции. Бирман, конечно, с готовностью пообещал бы что угодно. Да черт с ним, с Бирманом.

– Хорошо, – сказал он. – Даю обещание, что никому из наших ничего не скажу. А также никому с вашей стороны, если это нужно. И можете называть меня Беном.

– В таком случае можете называть меня Серго. Факты таковы, Бен и Аля: люди, признавшиеся в том, что они убили Чарльза Хатчинса, на самом деле не убивали его. Или же, по крайней мере, один из них. Двое других, может, как-то и замешаны. Четвертый, вероятно, мертв, хотя сообщение о его смерти может быть и ложью, несмотря на то, что подтверждено нашим управлением в Тбилиси.

Несколько секунд Мартин размышлял, а потом спросил:

– Почему кто-то признался в убийстве, хотя его и не совершал? Имеете ли вы в виду, что результаты вашего следствия сфабрикованы? Решили добиться раскрытия как можно скорее и…

– … выколотили признание у подвернувшегося под руку несчастного бродяги? Вы о нас невысокого мнения, Бен. Нет, не так. Делу придано важное значение. Это не просто расследование убийства иностранца – каким бы важным оно ни представлялось вашей стороне. Да и не так-то просто заставить нас ложно обвинить невиновного. Нет, мы не стряпали это дело ради того, чтобы закрыть его поскорее и не допустить вас на свою кухню. Это дело состряпано, чтобы не допустить нас – или кое-кого из наших – на чью-то кухню. Я знаю, кто это сделал или же замешан в этом деле – не из нашей «конторы», со стороны, – но не знаю пока, с какой целью.

До недавней поры я видел лишь то, что лежало на поверхности: мафия напала на кафе с целью вымогательства, человек из вашего посольства убит случайно, а убийца слишком жирен, чтобы засесть в тюрьму из-за такого пустяка, поэтому кому-то другому много чего пообещали и он взял вину на себя. Но все же концы с концами не сходились. Ради чего рисковал своей жизнью резидент ЦРУ, развлекаясь в обществе русской женщины? Я, конечно, понимаю, что мужчины иногда теряют голову, да я сам, если бы прежде видел Алю, решил бы, что все так и было. Но я ее раньше никогда не видел и потому искал ее. И вот что выяснилось: оба вы встретились с диссидентом, проживающим на Новорязанской улице, а затем поспешили на поезд. На Новорязанской вы долго не задержались. Искали кого-то? Ну ладно: я рассказал вам, что знаю. Теперь расскажите, что известно вам.

Конечно же, он не сказал им всего, но он и не обязан был говорить.

Наступило непродолжительное молчание, а затем Алина сказала:

– Мы искали там моего брата.

– Зачем?

Мартин тяжело вздохнул и сказал:

– Хатчинс собирался в тот вечер встретиться с ним.

– Ну, и нашли вы брата?

– Мы нашли его, и он мертв.

Теперь Чантурия задумался на минуту-другую.

– Простите меня, – сказал он Алине и, обернувшись к Мартину, спросил: – Что с ним случилось?

– Он погиб на пожаре вчера ночью. Чантурия даже привстал, удивившись:

– Вчера ночью? Где же? Мартин ничего не ответил.

– В Брянске?

Поскольку Мартин продолжал упорно молчать, Чантурия сам сказал:

– Я же знаю, что вчера вы были в Брянске.

– Тогда те были из КГБ, – подала голос Алина.

– Кто был из КГБ? – спросил Чантурия. Мартин счел нужным пояснить:

– Юрий – ну этот, брат Алины, он жил около Брянска. Прошлой ночью случился пожар. Он погиб на пожаре. Вместе с двумя стариками. Те, кто устроил пожар, возможно, считают, что и мы тоже сгорели.

– А «те» – вы сказали из КГБ – они были…

– Трое, которые учинили пожар, – пояснил Мартин. – Вы же сами сказали, что кто-то из вашей «конторы», возможно, заинтересован в этом деле.

– Да, но… Если моя «контора» была в курсе того, что вы уехали в Брянск, мне дали бы знать. Мне было известно, что вы туда отправились. Лишь еще двое знали об этом, и обоим я доверяю. Но, разумеется, могли как-то узнать и другие. Либо из центрального аппарата, либо с периферии.

– А как вы узнали о нашем отъезде?

– Один мой человек видел, как вы уходили из дома диссидента Кассина.

– Дмитрий вовсе не диссидент, – возмутилась Алина. – Он ветеран Вооруженных Сил, от которого страна отвернулась, забыла его.

– Извините, – сказал Чантурия. – Итак, вас обнаружили, когда вы уходили из дома забытого всеми армейского ветерана, несчастного Кассина.

– Дмитрий не нуждается в ваших сожалениях, – парировала Алина.

– Простите меня, но я вовсе не хотел выражать сожаления, это скорее соболезнования. Приношу их вам – Кассин тоже погиб.

Установилось гробовое молчание, прерванное недоуменным возгласом Алины:

– Погиб? Как так погиб?

– Он упал с лестницы в своем подъезде. Мой человек, который следил за вами до самого поезда, потом вернулся, чтобы переговорить с ним. Он нашел его лежащим на лестничной площадке этажом ниже его квартиры. Кассии проломил себе голову, по-видимому, пытаясь спуститься по лестнице, так как лифт не работал.

– По-видимому, пытаясь спуститься по лестнице…

– По-видимому, – Чантурия взял ее за руку. – Прямо скажем, я нахожусь в затруднительном положении. С одной стороны, мы не обнаружили ничего, что дало бы нам основания считать эту смерть умышленной. Но теперь ясно, что я не могу сообщить о ней в свою «контору», не подвергая всех нас очень серьезной опасности.

Они тихо сидели, обдумывая ситуацию. Наконец Чантурия спросил:

– Теперь мы должны предположить самое худшее. А самое худшее заключается в том, что все знают: вы нашли брата. Об этом известно не только мне, но и мафии, и кому-то еще в моем Комитете. Самым безопасным для вас было бы, если бы другие считали, что вас нет в живых.

Алина и Мартин ничего на это не ответили.

– По-моему, вы намеревались изложить мне свою версию того, что происходит. С чем, по-вашему, все это связано?

Мартин, помедлив, ответил:

– Это связано с плутонием.

– Плутонием?

– Юрий узнал, что в руки мафии попало некоторое количество плутония, достаточное, чтобы сделать ядерную бомбу, а может, даже не одну. Он предпринял попытку продать информацию ЦРУ, но кто-то убил того, с кем он вышел на связь.

– Хатчинса?

– Да. Он хотел получить миллион долларов за информацию. Миллион и побег отсюда.

– Что-то невероятное! – воскликнул Чантурия. – Каким же образом мафия изготовила бы ядерное оружие?

– Откуда мне знать! Вы специалист – вы и разгадайте.

– А что же делал ваш брат для мафии? – спросил Чантурия Алину.

– Не знаю. Он никогда не говорил мне, что работает на них. У него была и настоящая работа для прикрытия. По работе ему приходилось надолго уезжать из Москвы. Он мог делать что угодно, пока отсутствовал.

– И где же он работал?

– Он был шофером грузовой автомашины.

– Грузовой автомашины? – переспросил Чантурия.

Ему наконец-то показалось, что в конце туннеля что-то мелькнуло. Еще предстоял долгий путь, но определенно замерцал свет.

– А он говорил, куда ему приходилось ездить?

– Я же просил не вести допроса, капитан! – вмешался Мартин. – Ни сейчас, ни потом.

Чантурия вскинул руки.

– Это же не игрушки, Бенджамин! Это… это… – Не сдержавшись, он несколько раз стукнулся лбом о стол. Затем откинулся и оглядел их с нарочито простоватым видом:

– По-дурацки все это, не правда ли?

Но и этого оказалось достаточным, чтобы преодолеть возникшее недоверие. Мартин глянул на него с дружеским участием.

– Это же очень важно, ну, пожалуйста, скажите, – попросил Чантурия.

– Он говорил, что ездит по всей стране, а иногда и за рубеж, но, конечно, лишь в соцстраны.

– Конечно.

– Я никогда не знала, где у него правда, а где ложь. Важно ли это?

– Не знаю, – ответил Чантурия. – Не знаю, важно это или нет.

Вдруг вопрос задал Мартин:

– А он когда-либо ездил в Казахстан?

После некоторого замешательства Алина ответила:

– Да, он говорил, что ездил.

– В Казахстан, – уточнил Мартин. – Юрий говорил, что плутоний украли в Семипалатинске, с испытательного полигона в Казахстане. – И, обратившись к Алине, спросил: – А что, если Юрий и в самом деле был шофером? Если он и вправду гонял машину в Казахстан и за границу?


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю