Текст книги "Московские сумерки"

Автор книги: Уильям Холланд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 25 страниц)

– 7 —

Четверг, 19 января 1989 года,

4 часа дня,

Суворовский бульвар

Уголовника по кличке Туз хорошо знали не только в милиции, но и в КГБ. Его настоящее имя – Валентин Петрович Морозов. На фотографии в заведенном на него деле он выглядел симпатичным малым с толстой короткой шеей и сердитым взглядом. В 1980 году он стал чемпионом Российской Федерации по боксу в супертяжелом весе. После этого он последовательно занимал ряд ответственных должностей в Российском спорткомитете, откуда его вышибли из-за драки. Затем завели дело в милиции по обвинению в причастности к трем налетам и по подозрению в совершении кражи со взломом. Позднее его дважды вызывали в КГБ на допросы в связи с хищением государственного имущества со станкоинструментального завода, где он в течение трех месяцев числился работающим, хотя за это время так и не появился на рабочем месте. С тех пор он вообще нигде не работал. Тунеядство, то есть уклонение от работы, считалось нарушением советского законодательства, но почему-то Морозову никогда не пытались поставить это в вину. Теперь считалось, что он связан с уголовной группировкой, о которой мало что было известно: не знали ни ее численности, ни чем она занимается.

На операцию по задержанию Морозова Орлов взял Крестьянина и Тимура Ицкакова, татарина по отцу, получившего поэтому прозвище Татарин. Обычно для таких операций Орлов брал с собой двух сотрудников атлетического сложения. Крестьянин был как раз такой, но Татарин едва дотягивал даже до половины его комплекции. Но зато он отличался безрассудной храбростью, которой с избытком хватало на двух силачей.

Они нашли Морозова на его «рабочем» месте, где он обычно проводил деловые встречи с членами своей группировки, – в кафе на Суворовском бульваре.

Морозов в компании трех мужчин пил водку. Все они были одеты в темно-синие трикотажные шерстяные спортивные костюмы и кроссовки восточногерманского производства. На вошедших сотрудников КГБ они не обратили внимания, пока Орлов не сказал им:

– Итак, граждане, судя по вашему виду, вы неплохо подготовились к тренировке.

Вся четверка моментально повернулась к Орлову. Чуть погодя Морозов ответил за всех:

– Да, я держу себя в форме, но это вовсе не преступление.

Он сразу усек, что Орлов и его сопровождающие – из правоохранительных органов, но беспокойства не проявлял.

– Конечно, за то, что вы в хорошей спортивной форме, вас забирать не станут, – сказал Орлов, показав удостоверение. – Мы придумаем другой повод.

– Я не знал, пойдет он с нами или нет, – позднее говорил Орлов Чантурия. – Полагаю, он подумал, будто мы из милиции, и собрался послать меня к Бениной матери. Затем увидел, что я из КГБ, и все думал и думал, куда меня послать еще подальше, пока Татарин не заломил ему руку. Что происходит на белом свете! Когда поганый бандит начинает раздумывать, а не посоветовать ли офицеру госбезопасности засунуть свое удостоверение…

– Что вам стало известно от Туза?

– Ничего заслуживающего внимания. И возможно, то, что мы узнали, – все ложь. Он не знает, кто поджег кафе. Он хотел бы сам выяснить кто, поскольку кафе находится на «его» территории и когда с его посетителями случаются неприятности, это плохо отражается на бизнесе, если только эти неприятности не подстроил он сам. По его словам, он не совершал ничего противозаконного.

– Как и где он зарабатывает себе на жизнь – не наше дело, если у него официально дозволенная работа, но у него же ее нет? Ты ему напомнил об этом?

– Да, напомнил.

– Тогда что же мы выяснили?

– Ничего, капитан, насколько мне известно.

– Ничего, насколько известно и мне. Полковник Соколов не обрадуется такому повороту.

– Да ладно. Мы же делом занимались, а не всякими пустяками.

– 8 —

Четверг, 19 января 1989 года,

5 часов вечера,

Посольство Соединенных Штатов

– Куда запропастился этот гребаный сельскохозяйственный атташе, мать его так? – шумел американский посол. – Похоже, никто не знает. А вам что известно?

Посол, крупный, высокий сквернослов из Техаса, полагал, что Линдон Джонсон обращался с руганью к общественно-политическим деятелям ради их же блага, и поступал так же со своими сотрудниками. Профессиональные дипломаты в большинстве своем считали его матерщинником и неотесанным грубияном, каковым он и был на самом деле. Ему хотелось иметь репутацию человека, которому не чужда черновая работа и который знает, как выбираться из дерьма, раз уж в него вляпался, без всяких подсказок и советов. За это он и нравился русским.

Мартину посол нравился тоже, и по этой же причине. Находясь в Советском Союзе, американцы испытывали некое странное чувство – даже профессиональные дипломаты, не говоря уже о таких сугубо штатских лицах, как Мартин, не могли противостоять ему. Они начинали ценить все, что относилось к исключительно американским реалиям, даже если на родине это вызывало у них отвращение. И Мартин тоже вспоминал об этих реалиях с тоской – просто как гражданин своей страны, а не помощник атташе по вопросам культуры.

Послу он ответил так:

– Как сообщают, ваш агроатташе отправился в поездку по стране считать крупный рогатый скот. Думаю, что уехал он в Ставропольский край.

Ставропольем обычно называли для маскировки действительное местопребывание кого-то, о чем нельзя было говорить вслух. Мартин, конечно же, не знал, где на самом деле находился Хатчинс. Поэтому он и назвал Ставрополье.

Посол воспринял его слова буквально:

– За каким хреном отправился Хатчинс в Ставрополье? Что, сотрудники ЦРУ все еще пытаются ухватить горсть мясных консервов в этом рае для трудящихся? Скажите, что им лучше следить за этими чертовыми спутниками, чем считать копыта и делить их число на четыре. Да пусть поторопятся, потому как в этой гребаной стране не хватит коров, чтобы заполнить приличный загон на моем дальнем ранчо. Если нам захочется отведать здесь зажаренного мяса, мы должны заказывать шашлыки на ребрышках на Западе. А собственно говоря, не так ли мы поступили в прошлом году на День независимости?

Мартин приложил палец к губам и многозначительно посмотрел на потолок, напомнив тем самым послу, что откровенно беседовать в этой комнате отнюдь не безопасно: следует предполагать, что КГБ подслушивает их разговор. Хатч вечно напоминал Мартину об этом точно таким же жестом. Посол же, однако, не считал себя обязанным соблюдать предосторожности и обычно говорил, что не скрывает своего мнения, а держит в секрете только факты, которые и должны храниться в тайне. Если Советам не нравится его точка зрения, они нипочем не скажут об этом.

– Проклятые, никому не нужные лестницы, – недовольно проворчал посол – еще одно его личное мнение, которое он не скрывал от русских.

Он вместе с Мартином пробирался но узкой винтовой лестнице в старом здании посольства, похожем внутри на муравейник с потайными комнатками, винтовыми лестницами, отлогими переходами и извилистыми коридорчиками. Посольство переделали из жилого дома, построенного еще в сталинскую эпоху. Совершенно новенькое здание посольства с широкими и прямыми коридорами в американском духе стояло пустующее совсем рядом. Считалось, что его нельзя использовать по назначению, за исключением жилых апартаментов, из-за того, что оно сплошь начинено подслушивающими устройствами, и это знали все. В то же время никто не мог сказать точно, установлены ли «клопы»[3]3
  «Клопами» называют миниатюрные подслушивающие устройства.


[Закрыть] в старом здании, все только подозревали, что их полно и там.

Они пришли в кабинет помощника культурного атташе – небольшую каморку без окон. Книжные полки и шкафы в ней были забиты книгами под самый потолок – они стояли, лежали поверху стоящих книг, некоторые упали на пол. В большинстве своем книги были дешевыми изданиями, почти все – на русском языке.

– А нет у вас здесь чего-нибудь стоящего почитать? – спросил посол, с сомнением оглядывая книжные полки. – Про шпионов? Про бандитов?

– Есть «Война и мир», – ответил Мартин. – Очень интересный роман.

– Я его читал раньше, – отмахнулся посол. Он неплохо владел русским языком, говорил на нем без техасского акцента и прочел немало русских романов. – Неплохое произведение.

– Толстой был бы вам весьма благодарен за такую оценку.

– Возможно. Книга эта походит на «Даллас». Я имею в виду телевизионную постановку, а не город. Из «Войны и мира» можно было бы сварганить многосерийную «мыльную оперу». В одной части показать, как Наташа удирает с этим противным Курагиным. В другой – как граф Пьер сражается в Бородинской битве. Или как отец Курагина воспринял карточный долг сына. Показ по сериям раз в неделю.

– Хм… Такая мысль мне никогда в голову не приходила.

– Ну и что? Вот теперь и поразмыслите. Вам эта идея понравится.

– Искренне надеюсь, что нет.

Мартин сел за свой рабочий стол, а посол присел на стул напротив него и ногой захлопнул дверь.

– Думаете, они не исхитрились всадить «клопов» в эту комнату?

Мартин только пожал плечами:

– Их вычищают каждый год.

– Ну ладно. Их и следует вычищать до тех пор, пока не придумают лучшего способа избавиться от них.

Небольшая каморка прежде была закутком запасной секретной комнаты референтуры. Ее оборудовали после того, как обнаружилось, что в основную комнату референтуры, из которой поддерживалась связь с Вашингтоном, с помощью любвеобильных охранников из морской пехоты проникли женщины-агенты КГБ. Потом в конце концов выяснилось, что безопасность главной комнаты не пострадала, и референтура вновь перебралась в нее, и, когда посольству потребовались дополнительные помещения, а новое здание нельзя было заселять, запасную комнату референтуры разгородили на несколько клетушек. Мартину предоставили одну из них из-за отсутствия другого помещения. Теперь, поскольку его рабочее место по-прежнему считалось безопасным и очищенным от «клопов», сотрудники приходили к нему для конфиденциальных разговоров. Даже если агенты КГБ и исхитрились всадить новых «клопов» в разных кабинетах посольства, все равно – кто станет устанавливать их в комнатке какого-то мелкого специального помощника атташе по культуре?

– Вы знаете, где находится Хатчинс? – вполне серьезно спросил посол. – Говорю вам, что он ничем даже не намекал, что будет отсутствовать столь долго. И он, черт побери, никогда прежде не исчезал, чтобы не сказать хоть кому-то, куда уходит.

– Он сказал мне, что уйдет, а куда и зачем – не уточнил, – промолвил Мартин. – Но он не говорил, что будет отсутствовать столь долго. «Может, на ночку», сказал он.

– Как, по-вашему, а не завел ли он себе где-то на стороне подружку? – спросил посол.

– Он не тот человек.

– Он говорил, чем сейчас занимается?

– Мне не говорил. Я на его фирму[4]4
  «Фирмой» американцы называют ЦРУ, ФБР и другие секретные службы.


[Закрыть] не работаю. Его сотрудники секретов мне не раскрывают. Вы расспрашивали Дэнсона?

– Конечно же, Дэнсона я расспросил. Если бы он знал, то с вами я бы не разговаривал. Но вы же лучший друг Хатчинса – про вас даже говорят, что вы прямо пара неразлучников. Поэтому я и подумал, что он, может, что-то сказал вам такое, чего не скажет своим сотрудникам. Они все очень обеспокоены. Я после этого просто долбаный посол. Никто мне ничего не говорит.

– Может, он отмочил очередную шутку, – высказал предположение Мартин: Хатчинс был известен как заядлый шутник.

– 9 —

Четверг, 19 января 1989 года,

7 часов вечера,

Лубянка

Из окна своего кабинета в здании КГБ на площади Дзержинского полковник Соколов отчетливо видел огромную неоновую буку «М», светящуюся над входом в метро на противоположной стороне, за памятником основателю КГБ Феликсу Дзержинскому, стоящим посреди площади. Свет автомобильных фар пробивался сквозь падающий снег, освещая его белизну, тусклую и поэтому схожую с настроением Соколова в этот зимний вечер. Красный светящийся указатель входа в метро из-за плотной снежной пелены казался неясным, расплывчатым пятном. В толпе же непрерывно входящих и выходящих из метро пассажиров разглядеть кого-либо в отдельности было невозможно.

Соколов оторвался от окна и подошел к рабочему столу. Там его ожидал следователь капитан Чантурия, которого он надолго оставил наедине с его мыслями, вынудив изрядно понервничать, хотя полковник и не был уверен, что столько длительное раздумье пошатнет самоуверенность капитана. Ну что же, иногда и невозмутимое спокойствие помогает компенсировать недостаток здравого смысла. Но далеко не всегда.

Соколов взял со стола газету «Известия» и протянул ее капитану.

– Читали?

Чантурия разгладил газету и принялся внимательно изучать ее с таким видом, что Соколов счел это дерзостью. Он знал, что тот уже прочел газету. Да и все в этом здании успели прочесть ее.

– Да, товарищ полковник, я ее читал.

– И такое в газете! Подумать только: газеты пишут о наших нераскрытых делах! Напоминаю вам, товарищ капитан, что мы в долгу перед советским народом. Как это может быть, – задал вопрос Соколов, – что из двадцати трех человек, находившихся в кафе, никто не в состоянии описать пропавшую невесть куда женщину, к тому же, по общему мнению, броско красивую? Я уже не говорю о том, что никто из них не может дать зацепку, описывая налетчиков.

– Тут повлияли три причины, товарищ полковник. Внезапность нападения, поздний час и алкоголь. Причем не обязательно в такой последовательности. А также в некоторой степени и языковая проблема. Немец и один японец русского не знают, а двое других японцев знают его неважно.

Он тянул время, хорошо понимая, что полковнику нужно подавать факты, начиная с второстепенных.

– И выходит, что во всей нашей огромной конторе нет следователей, знающих японский или немецкий язык? – настаивал полковник.

– Есть, конечно же. Но ведь вести следствие через переводчика – это может только помешать делу.

– Я сказал – следователей, а не переводчиков. Чантурия закурил сигарету и медленно затянулся.

– Я считал, – начал он, – что кое-кто хочет предостеречь меня от того, чтобы я не пренебрег мелкими деталями, которые могут оказаться весьма значительными.

– И тем не менее оказывается, что даже и мелких деталей не обнаружено.

Чантурия выжидающе молчал.

– А как могло получиться, капитан, что иностранец без документов сидит и хлещет шампанское весь вечер напролет вместе с русской красавицей, а потом получает смертельную рану, и никто целых полтора дня не имеет никакого представления, кто же он такой? Что подумает ЦК партии о Комитете госбезопасности? Чем он там занимается? Спит, что ли?

Чантурия опять медленно затянулся. Когда тебя допрашивают с пристрастием, совсем не вредно покурить – и чем медленнее, тем лучше. Со своей стороны он делал все возможное и невозможное, чтобы люди, которых он допрашивал, не курили.

– Как вам известно, товарищ полковник, опознать личность без единого документа в кармане и без каких-либо зацепок чрезвычайно трудно, – прервал Чантурия затянувшееся молчание.

– У меня есть некоторый опыт в подобных вопросах, – резко ответил Соколов.

Тон, каким произнес он эти слова, напомнил Чантурия о необходимости знать меру при иронических высказываниях. Еще никто никогда не ценил иронию.

– Трудности не оправдывают неудачу, – продолжал полковник.

– Конечно, не оправдывают, товарищ полковник. И неудачи не будет. Головоломка трудна, но мы разгадаем ее, – твердо сказал Чантурия, а про себя с горечью подумал: «Вот занимайся всякой ерундой, чтобы ублажать начальство».

«Ради чего мы вынуждены разматывать всякую чепуху? В былые времена этот капитан выпустил бы из допрашиваемых немало крови», – в свою очередь подумал Соколов, а вслух произнес:

– Скажите, что вам известно об этом убитом господине Икс?

Чантурия стал докладывать, не заглядывая в свои записи:

– Рост сто восемьдесят один сантиметр, вес восемьдесят четыре килограмма, физическое развитие неплохое, возраст – примерно тридцать пять. Одежда из разных европейских стран, довольно дорогая. По сути дела – роскошная одежда капиталиста. Европейского происхождения, особых примет нет, прививки по европейскому и американскому методу – на плече. Лишь одна зубная пломба.

«Ну, стало быть, не русский», – подумали они оба.

Чантурия улыбнулся, угадав эту мысль по глазам полковника. Конечно же, и прививка против оспы тоже говорит о том, что она сделана не в Советском Союзе, – здесь прививку делают на предплечье.

– Он явно не славянского происхождения – скорее нордический тип, – продолжал Чантурия. – Кровь нулевой группы, резус положительный. Не курил – легкие чистые. Мы проверяем отпечатки пальцев – заключения пока нет. Он умер… – Чантурия открыл папку с официальным медицинским заключением, которую он принес не в качестве шпаргалки, а лишь чтобы показать, что бумажное дело заведено, – …от проникающего ножевого удара в сердце через грудь.

В медицинском заключении содержался результат вскрытия, на рисунке показаны контуры человеческого тела в двух положениях – прямо и сбоку. В заключении отмечена только одна рана, аккуратно нарисованная красным карандашом на теле во фронтальном положении. Поля рисунка испещрены заметками патологоанатома.

– Какие же ваши выводы? – спросил полковник.

– Пока они носят предварительный характер. Никто из свидетелей не заметил, как его ударили, но расположение раны говорит, что удар нанес левша.

Полковник только хмыкнул:

– Давайте дальше.

– Убитый, по всей видимости, недавно поездил по многим странам, так как у него найдены различные деньги. Хотя, конечно, – добавил Чантурия, – их могли и подкинуть, чтобы затруднить опознание, а не способствовать ему. Или же он мог получить их в виде сдачи в магазине, где торгуют на валюту. Как вам известно, кассиры там склонны считать валюту всех несоциалистических стран взаимообратимой.

– У него также неплохой вкус. Я имею в виду женщину, – заметил полковник.

– Это уж точно.

Чантурия не хотелось снова упоминать о женщине, хотя он и полагал, что говорить о ней все же придется.

– А эта женщина, что была с ним, – кем она, по-вашему, могла бы быть?

– Боюсь, вынужден буду доложить, что пока нам ничего не известно.

– Не говорите «нам», товарищ капитан. Следствие ведете вы, а не я и не кто-то другой. От меня нечего ждать каких-то сведений, пока вы мне их не доложите.

– Я еще не установил личность этой женщины.

– Она проститутка?

Об этом и спрашивать не надо было. Кто же еще будет общаться с иностранцами? Чантурия тоже легко догадался о такой мысли полковника.

– По всей видимости, нет. Ее описание не соответствует ни одному докладу наших агентов. Кроме того, ее не знают и те две девицы, что крутили с японцами.

– А персонал кафе? Не видели ли они ее прежде?

– Все они в один голос говорят, что раньше она в кафе не заходила. По словам допрошенных, ее запомнили бы, внешность у нее броская.

– Как она выглядит?

– Блондинка с длинными волосами, глаза темные. Довольно бледная. Фигура полная, но стройная. Возраст не более тридцати. Обручального кольца нет – официант точно запомнил.

– Типичная русская красавица.

– Не совсем типичная, к сожалению.

Чантурия знал, что спорить с полковником Соколовым но поводу «русской красавицы» – дело рискованное, но после целого дня, дня, прошедшего впустую, он чувствовал, что должен согласиться и с таким определением. Безусловно, хорошеньких русских девушек было полным-полно, но редко кто из них сохранял девичью красу и очарование до тридцати лет.

– Не верю, что у симпатичного молодого офицера нет красивых женщин, – подковырнул полковник. – Особенно у офицера из Грузии.

Чантурия не отреагировал на эту реплику. Он понимал, что вступил на опасный путь. Полковник был русским, а когда русский задевает грузина, лучше сохранять осторожность.

– Ну, а этот так называемый «иностранец»? – поинтересовался Соколов.

– Товарищ полковник… – осторожно начал было Чантурия. Ему стало легче, когда переменилась тема разговора, но в голосе полковника звучала нотка раздумья, он как бы обкатывал новую мысль, а Чантурия было не до новых идей в деле, где у него не было ничего конкретного.

– Кстати, почему вы считаете его иностранцем?

– Все утверждали это с самого начала, товарищ полковник. Во всех показаниях отмечается, что он иностранец. Официанты, администратор кафе… Они просто убеждены в этом. Двое свидетелей считают, что он, скорее всего, американец…

– Американец? – Соколов научился произносить свои слова в насмешливом тоне, с нотками сомнения. Его голос при этом приобретал печальный оттенок – он выражал этим сожаление по поводу несмышлености своих подчиненных. – Почему они так думают?

– Ну, его манера говорить, его обращение с официантами, какое-то панибратство в общении с ними…

– А-а! Большие поборники равноправия они, эти американцы, – в голосе полковника чувствовалась насмешка.

– Ну и, конечно же, его одежда, содержимое карманов…

– Но бесспорных доказательств-то все же нет? Вашу служебную записку я прочел. Нет в ней никаких четких свидетельств, что он иностранец. Документов у него не было. В гостиницах никто из иностранных постояльцев не пропадал. На визовых фотографиях недавно прибывших в нашу страну иностранцев его не опознали. Все говорили с самого начала, что он иностранец, а если предположить, что все ошибаются? Он кому-нибудь сказал, что он иностранец? Нет, не сказал. Как все помнят, он говорил только на русском. На хорошем русском языке, хотя и с акцентом. С каким акцентом? Никто точно не знает. В Советском Союзе полно людей, говорящих с акцентом. Вы сказали, что он нордического склада, так почему бы ему не быть литовцем или эстонцем? Ну, а что касается его одежды и всякой мелочи в карманах, то сейчас немало людей могут себе позволить обзавестись ими. Да тот же администратор этого самого кафе «Зайди – попробуй», как мне докладывали, умудрился накопить аж миллион рублей. А может, наш «иностранец» тоже администратор кафе в Риге или где-то еще, где он научился бойко болтать по-русски? А если так, то разнообразие происхождения его личных вещей не покажется странным, не так ли? Как правило, иностранец носит одежду, изготовленную в его стране, советский же человек покупает заморские товары где только придется.

– Логично…

– Да, капитан, логично. А из всего можно сделать другой вывод, который без этих размышлений показался бы бессмысленным, – что наша контора не может установить личность иностранца, которого ухлопали во время непонятного, бесцельного нападения на кооперативное кафе в самом центре Москвы.

– Но если он не иностранец, то, конечно же, не дело Комитета государственной безопасности заниматься этим расследованием, – сделал вывод Чантурия.

Некое подобие улыбки промелькнуло на губах полковника Соколова:

– Именно так.

Чантурия на мгновение задумался, а затем предположил:

– В таком случае все материалы дела и его личные вещи следовало бы передать в прокуратуру для дальнейшего расследования.

– Не для дальнейшего расследования, а просто для следствия. У нас никакого следствия не велось, поскольку это дело находится вне нашей компетенции.

– Так точно, товарищ полковник.

– Хитрый ход, – рассмеялся Орлов. – Соколову не стать бы полковником, не будь у него воображения. Прокуратура пошлет нас… куда подальше, когда мы завернем все эти бумаги им назад. – Он продолжал упаковывать одежду и вещи убитого, прикрепляя на них инвентарные номерки. – А эту вещь жалко отдавать. – Он взял часы «Гермес». – Какой-нибудь помощник следователя сочтет, что у него выпал удачный денек.

С этими словами он записал инвентарный номер часов в опись имущества и небрежно швырнул их в коробку.

Чантурия был тоже уверен, что еще до следующего утра кто-то присвоит себе и наденет на запястье эти великолепные часы. Его-то начальство их не видело, но теперь ими будет распоряжаться прокурор.

– Итак, списываем убитого с себя и записываем его за прокуратурой, – сказал Чантурия. – Прихвати его шмотки.

Он вышел из кабинета, а Орлов поплелся за ним с картонной коробкой под мышкой. Чантурия вовсе не считал, что все идет как надо. Они остановились у лифта, чтобы спуститься в морг.

– Скажи мне, Леша, – спросил Чантурия, пока они ждали лифт. – Ты когда-нибудь слышал, чтобы у нас продавалось итальянское белье?

– Нет. Но тут и удивляться нечему: итальянское белье – большой дефицит. Даже советское-то нижнее белье трудно купить. Вероятно, нет более дефицитного товара, чем итальянское нижнее белье. Его раскупили бы мгновенно.

– А откуда ему взяться в Москве?

– Ну, приезжают же туристы из Италии. Они могут толкнуть кое-что.

– Даже собственное нижнее белье?

– А почему бы нет?

– А английский костюм? Какой солидный иностранный турист, который может себе позволить носить столь дорогой костюм, продаст его на улице, за рубли, как какой-нибудь хиппи? Да еще найдет такого, кому он пришелся бы как раз впору?

– Я что, должен понимать ваши слова как сомнение в правильности вывода полковника? А, товарищ капитан?

– Да нет же! Полковник, надо признать, пришел к блестящему выводу, что тот, из-за кого у нас заварилась такая каша, вовсе не иностранец и, стало быть, не наш подопечный, и им должен заниматься наш общий друг Филин, который, конечно же, жаждет этого еще меньше меня.

Наконец лифт остановился на их этаже, и Чантурия проскользнул в открывшиеся створки, придержав их, чтобы успел войти и Орлов. Он нажал самую нижнюю кнопку – в подвал. Лифт, постояв секунду-другую, медленно, с лязгом и скрипом, пополз вниз.

Внутри морга заспанный смотритель разыскал нужные бумаги на выдачу тела и протянул их Чантурия.

– Номер 542. Хотите взглянуть на труп, товарищ капитан?

– Да. Нужно убедиться, что передаем товарищам из прокуратуры то, что требуется.

Два-три года назад произошел случай, когда перепутали тела двух убитых. Дежурный офицер после этого долго не мог отмыться.

– Сюда, пожалуйста, товарищи.

Смотритель взял из тумбочки Столика связку ключей и провел их через отдельную дверь в высокое помещение, в котором одну стену до самого потолка занимали ячейки с металлическими дверцами. Пошарив в связке ключей, служитель нащупал нужный и отпер ячейку номер 542, расположенную на высоте плеч. Он потянул за рукоятку, похожую на ручку холодильника, и вытащил из ячейки металлический лоток. На лотке лежал тот самый убитый иностранец. В свете флюоресцентной лампы лицо мертвеца казалось совершенно белым. За приоткрытыми губами виднелись верхние зубы.

– Не очень-то и пострадал при вскрытии, – заметил Орлов.

– Если это тот, кто нужен, я возьму бумаги, товарищ капитан, – сказал смотритель.

Чантурия подписал и передал документы.

– Можно поинтересоваться, кто он такой? – спросил смотритель.

– Какой-то литовец, – ответил Чантурия.

– В самом деле? – удивился работник морга. – Я бы поклялся, что он иностранец. У него же вид иностранца, понимаете? Ладно, я уложу его на тележку и подвезу к санитарной машине.

У выхода из морга их поджидал капитан Солодовник, начальник другого отделения, временно откомандированный в управление охраны посольств.

– Ну что! Пришли полюбоваться результатами своих допросов, товарищ Солодовник? – шутливо поприветствовал его Чантурия.

– А я только что собирался спросить вас об этом же.

– Да нет, я переправляю неопознанный труп.

– Неопознанный? А кто распорядился его переправить?

– Мы от него избавляемся. Приказ полковника Соколова. Вы же знаете, только офицер, который не смог опознать труп, может разрешить сплавить его. Разве вы не знали?

– Я помню инструкцию, не беспокойтесь.

– Не сомневаюсь, что помните.

Солодовник помнил наизусть все инструкции и распоряжения, которые когда-либо издавались, а заодно и многие, так и не вступившие в силу.

– Ну и как ваши остроглазые сослуживцы переносят эту зиму? Наблюдали ли вы паническое бегство дипломатов? Подслушали ли любопытные разговоры?

Охрана посольств не относилась к романтической или требующей особых усилий службе.

– Как оказалось, – начал рассказывать Солодовник, – мы охраняем безопасность Родины от любопытных взоров иностранных шпионов, действующих под личиной дипломатов, которые шуруют, как того пожелают, и притом нас не спрашивают. Любопытные разговоры? Не заинтересует ли вас случай, когда иностранный посол никак не может разыскать своего начальника разведки?

– Я этому не удивлюсь. Некоторые послы не могут отыскать без карты даже дорогу в туалет.

Послышался стук и скрежет тележки, которую выталкивал из двери смотритель. На одном колесе тележки скрипел и дребезжал подшипник, она все время заваливалась на один бок, как бы пытаясь пробиться и удрать сквозь стену. Подшипник стучал и стучал, а тележка скрипела и скрипела, пока катилась вдоль стены: вомп, вомп, вомп…

– Не разрешите ли взглянуть на эту неопознанную убитую личность? – спросил Солодовник.

«Ему интересно, – подумал Чантурия, – по какому праву человека убили без разрешения».

Солодовник откинул покрывало и замер от изумления.

– Он! – резко повернувшись к Чантурия, он ошеломленно выговорил: – Как… как он попал сюда?

– Вы что, знаете его? – насторожился Чантурия.

– Конечно же, знаю! Да разве я не видел его почти ежедневно в течение полутора лет в американском посольстве?

– В американском посольстве? – Чантурия ощутил, как его тело, омываемое горячей грузинской кровью, охватывает ледяной холод.

– Конечно же, в американском посольстве. Это же Хатчинс – резидент ЦРУ!