Текст книги "Московские сумерки"

Автор книги: Уильям Холланд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 25 страниц)

– 38 —

Суббота, 3 июня 1989 года,

4 часа утра,

Новорязанская улица

Рассвет долго не мог пробиться сквозь окно в квартире Дмитрия. Стекло не мыли годами, лишь дождик изредка обмывал его. Грязные, наслоившиеся друг на друга узоры наводили на мрачные размышления: а пробьется ли вообще когда-нибудь сюда свет. К тому же окно выходило на серый грязный двор. Там была устроена игровая площадка для детей из окрестных домов, но поскольку двор был глубок и узок, то солнечный луч проникал сюда лишь в середине лета, а в остальное время года здесь было холодно и пусто.

Дмитрий налил себе еще сто граммов водки. Одному пить – интереса никакого, но никто в гости не приходил, поэтому уж лучше пить в одиночку, чем совсем не пить. Он резко поставил стакан на стол. Звук эхом откликнулся в прихожей. Через минуту эхо повторилось, и до него наконец дошло, что это вовсе не эхо: кто-то стучит в дверь.

Он прислушался, не повторится ли стук снова, а когда повторился, покатил тихонько и стал опять ждать стука. Снова застучали. Посчитав, что, должно быть, вернулась Алина, Дмитрий открыл дверь.

На площадке стояли двое мужчин, но не привычные ему «топтуны» из КГБ. Человек с усами на темном худощавом лице отрывисто спросил:

– А куда смылись твои друзья?

Дмитрий глянул на них и ответил с неподдельной печалью в голосе:

– Как всегда, растаяли в неизвестности. Здесь у меня не только искать нечего и некого, здесь и друзей-то ничто не удерживает, разве что воспоминания.

– Хватит дурака валять, – зарычал мужчина. – Тот американец и женщина – куда они умотали?

Дмитрий попытался захлопнуть дверь, но ему мешали, с двумя сладить не удавалось, и он просто крутился на своей тележке, пытаясь вывернуться из цепких рук державших его мужчин. Вращение на тележке да еще водочные пары сделали свое дело – его вырвало. Один из налетчиков ударом ноги захлопнул дверь.

– Тебе же, да и нам, будет легче, если скажешь, где они, – бросил он. – Особенно тебе.

Дмитрий попытался закричать, но человек с темным лицом зажал ему рот.

– Ты же афганец и наверняка слышал, что афганские моджахеды вытворяли с пленными русскими, – пригрозил он. – Ты знаешь, как это было, и должен подумать о себе. Ну, а теперь – согласен рассказать? Кинни головой в знак согласия.

Дмитрий кивнул, а когда мужчина убрал руку с его рта, он заорал как можно громче, призывая на помощь. Он еще не почувствовал первого удара, как в голове у него молнией пронеслась горькая мысль: ему всегда нравилось жить одному на самой верхотуре и ничего не знать и не слышать о соседях.

– 39 —

Суббота, 3 июня 1989 года,

6 часов утра,

Ленинский проспект

Чантурия проснулся от внезапного толчка. Он еще не совсем проснулся, но и спросонок увидел, что яркий утренний свет заливает всю квартиру.

– Что такое? – спросил он, еще не пробудившись как следует и даже не поняв, кому и почему задал этот вопрос.

– Проснись, телефон звонит, – сонным голосом произнесла Таня. Очертания ее фигуры под одеялом оставались недвижимыми – она даже не пошевельнулась. Телефон продолжал звонить. Он поднял трубку.

– Это я, Белкин, – раздалось в трубке. – У меня тут есть кое-что, что нужно срочно обмозговать.

– Хорошо. Встретимся на работе, в моей комнате.

– Опять с работы? – спросила Таня.

– Опять.

– Скажи им, что рабочий день кончился. Наша задрипанная конституция гарантирует сорокадвухчасовую рабочую неделю.

– Наша социалистическая конституция много чего гарантирует.

Потягиваясь и поеживаясь, он встал с постели и побрел в ванную умываться. Уж ежели Белкин звонит ему домой, то это неспроста.

В это субботнее утро в главном здании КГБ, этом средоточии секретной информации мировой империи, было сравнительно тихо. В журнале записи пришедших на службу значилось всего несколько фамилий, Белкина среди них не было.

Чтобы показать, будто он занят важными делами, Чантурия вынул из ящика стола кое-какие бумаги и углубился в чтение. Через несколько минут в комнату заглянул Белкин с двумя чашками чая в руках.

– А тебя здесь нет, – сказал Серго. – Согласно записи присутствующих.

– Подчас я забываю расписаться, – ответил Белкин.

– А как же дежурный позволяет тебе пройти без записи?

– А чтоб отвлечь его внимание, я принес ему поесть. Чай оказался слишком горячим, и Чантурия подул на него.

– Надеюсь, ты не отдал ему весь свой завтрак?

– Да нет, как раз отдал. Завтрака сегодня не будет.

– Вот этого я пуще всего и боялся. Ну ладно, что там такое стряслось?

– Наша Ласточка выпорхнула и полетела.

Белкин называл Мартина именем самой любимой в России птички. Но, по случайному совпадению, это слово применялось также, когда хотели сказать «дорогой», или «любимый» – «наш любимый полетел». Белкину нравилось говорить каламбурами.

Как правило, Чантурия не обращал внимания на закодированные клички и старался вскоре забыть про них, но это прозвище он вспомнил в момент.

– Уехал за рубеж?

– Полетел недалеко. И не один, а в компании.

– С кем же?

– Мы пока не знаем фамилии. Очень красивая русская женщина. Она купила билеты на поезд до Брянска.

– Когда?

– Сегодня ночью. Теперь они почти доехали.

«Как же все это, черт побери, произошло?» – промелькнуло у Чантурия в голове.

– А он получил разрешение?

– Насколько мне удалось выяснить – нет. Но вы же знаете, как ведется учет. Мне в этих делах копаться не очень-то хотелось. Кто знает, может, кто-то еще заинтересуется этим делом.

– Да, ты прав.

Чай уже немного остыл, и Серго отхлебнул глоток.

– Здесь у нас на работе надо бы организовать завтраки по субботам, – заметил он. – Как удалось все это раскопать?

– Конечно, благодаря хорошему планированию. Но главным образом счастливый случай. А если уж сказать по правде, исключительно за счет счастливого случая. Кто-то из соседнего отдела заболел и Татарина направили вместо заболевшего следить за одним диссидентом. Он-то и опознал Ласточку, который пришел к этому диссиденту вместе с женщиной, и проследил за ними до самого отправления поезда.

– Диссиденты! Что происходит? Кто этот диссидент?

– Дмитрий Кассин. Все, что я мог разузнать, не задавая прямых вопросов, я выгнал. Этот псих из афганских ветеранов нуждается в лечении. Я побоялся задавать излишние вопросы.

– А нужно было бы. Татарин написал докладную?

– Он сразу же позвонил мне. Я сказал, что сам напишу, и отослал его обратно следить за диссидентом. Он никому не говорил, что отлучался. Не беспокойтесь, Татарин лишних вопросов не задает.

– Хорошо все проделано. А есть ли какие-нибудь соображения насчет этой женщины? Кто она?

– Пока нет. Была глубокая ночь. Не допросить ли нам диссидента?

– Нет. В этом случае нам нужно будет объяснять все сотрудникам отдела, которые «пасут» его. Чем меньше народу знает об этом, тем лучше, – сказал Чантурия, а спустя некоторое время добавил: – Обратные билеты они купили?

– Да. Но без указания дня отправления и номера поезда.

– Вы что, будете встречать все поезда, прибывающие из Брянска?

– Уже все задействовано.

– Сколько выделено людей?

– Да двое, конечно. Они будут меняться.

– Молодец. А ребята надежные?

– Ребята с острыми глазами и без затей. Если мы не хотим, то и вопросов никаких задавать не станут.

– Хорошо. Нужно установить наблюдение за Ласточкой и за женщиной, как только они вернутся.

– Разумеется.

– А вы не поручили никому в Брянске проследить за ними? Не попросили проводников посмотреть, где они сойдут с поезда? Может, они до Брянска-то и не доедут? Может, они отправились куда-то на вещевой рынок в Подмосковье и вернутся в город?

– Это курьерский поезд. До Брянска идет без остановок. Ну а что касается Брянска, то я поостерегся устанавливать там за ними наблюдение.

Он виновато посмотрел на начальника.

– Но не поздно установить его и сейчас. Может, у вас есть кто-то в Брянске, на кого можно положиться?

– Нет. Раньше там служил мой приятель Машкин – мы вместе учились. Но его давно перевели в другое место. Нет, ты прав: это слишком опасно. Особенно если в Брянском управлении Комитета узнают, что он американец. Тогда непременно возникнут всякие вопросы. Нет, мы просто обязаны ни в коем случае не упустить их по возвращении в Москву.

Глава четвертая
СТАРЫЙ БУЯН

– 40 —

Суббота, 3 июня 1989 года,

7 часов 45 минут утра,

Брянск

В Брянск они приехали утром, когда солнце уже грело вовсю, хотя не было еще и восьми часов. Роса на бетонной платформе вокзала уже испарилась, но в воздухе по-прежнему висела прохладная серебряная дымка. Проводница откинула стальную крышку, открыв вагонную лестницу для выхода пассажиров. Подмигнув Мартину, когда он сходил, она обратилась в Алине:

– Хотелось бы поездить с таким симпатичным мужчиной, как ваш.

Алина сходила по ступенькам вслед за Мартином. Он помог ей спрыгнуть на платформу, она улыбнулась, но ни слова не сказала.

– Иностранцы не всегда лгут, – сказал он.

– Да, не всегда.

– Но часто.

– Но не всегда же.

Они спросили у таксиста, как пройти к автобусной остановке, и поехали к междугородному автовокзалу. Там в ожидании своего автобуса они взяли на завтрак пирожки с капустой и по стакану чая. Время подошло к десяти, стало припекать.

Старенький автобус тяжело урчал, будто пожилой советский рабочий, медленно взбираясь на затяжные подъемы невысоких холмов, и облегченно дребезжал, быстро скатываясь по пологим склонам. Когда шофер включал при подъемах первую скорость, автобус оставлял за собой сизое облако смрадного дыма, которое подолгу висело в воздухе не рассеиваясь, как некое неприятное напоминание о пройденном пути.

– Старый Буян, – громогласно объявил водитель. – Буяны и шелапуты, выходите – это ваша остановка.

На остановке Старый Буян водитель всегда веселил пассажиров этой незамысловатой шуточкой.

Они вышли из автобуса, переждали, пока улягутся дым и пыль, и огляделись.

– Где же здесь может обитать дядя Федя? – недоуменно спросила Алина, а искать особенно и не надо было: Старый Буян располагался на открытой поляне среди леса.

В деревеньке насчитывалось всего пять домов, три из них представляли собой бревенчатые развалюхи, которые, похоже, никогда не красили. Две избы, тоже из бревен, были покрашены в ярко-желтый цвет – такую краску совсем недавно продавали в брянском универмаге. Возле каждого дома был огороженный жердями просторный приусадебный участок, на четырех участках разбиты огороды, овощей с которых, по всей видимости, хватало не только для нужд местных жителей, но и на продажу. Пятый участок зарос лопухами.

– Думаю, разыскать его труда не составит, – заметил Мартин.

Как только подкатил автобус, из четырех изб вышли женщины посмотреть, кто приехал. За одной увязались двое ребятишек. Из пятой же избы, где вместо огорода росли сорняки, никто не вышел.

Алина подошла к самой молодой женщине, той, что с двумя детьми, и спросила, где найти Федора Николаевича.

– А, дядю Федю! Да он вот там живет, – ответила та и, загородив от солнца ладонью глаза, кивнула на пятый дом с чертополохом на месте огорода. Когда она подняла к глазам руку, стала заметна выпуклость на ее животе, характерная для беременных. Сперва Мартин решил было, что она, может, сестра Дмитрия, но потом оказалось что дядей Федей называют всех, у кого имя Федор, а отца зовут Николаем.

– Он там, в избе. Стучите в дверь, пока не достучитесь. Марья Павловна тоже там, бедненькая. Но она зачастую на стук не откликается. А племяш ихний Дима, кажись, в лес пошел. Я видела, как он утром уходил.

– Дима? – переспросила Алина.

– Да-да. Их племяш. Он энтой зимой приехал и живет с ними. Очень любезно с его стороны. Мало кто ладит с ними, – сказала женщина в быстро добавила: – Соседи-то они в общем неплохие. Даже, по сути, добрые люди.

Ясно было, о чем она думала (если вообще думала) – может, они тоже родственники дяди Феди? Кто же еще приедет в Старый Буян?

Калитка во двор дяди Феди была сорвана с петель и прислонена к столбам. В зарослях сорняков безуспешно рылись в земле куры, с вожделением косясь на соседние огороды. Мартин поднял и отодвинул калитку.

Доски на двери избы рассохлись и потрескались, сквозь щели изнутри можно было увидеть улицу. Алина вежливо постучала – никто не откликнулся. Она постучала еще несколько раз. Мартин увидел, что соседка внимательно следит за ними. Ухмыльнувшись, она знаком показала, что стучать надо кулаком.

– Посильнее стучите, – подсказал Мартин, и Алина забарабанила в дверь.

– Кого там черти носят? – раздался чей-то сонный голос. Вместо ответа Алина забарабанила еще сильнее, дверь приоткрылась, и на крыльцо вышел старик с лицом столь бледным, словно еще и лето не наступало.

– Кто такие?

– Вы Федор Николаевич? – спросила Алина.

– Сильно сомневаюсь в этом. Я не Николаевич, а Николаич. Ошиблись, видно.

Изо рта его несло густым перегаром.

– Меня зовут Алина Образ, – представилась Алина. – Я разыскиваю своего брата Юрия. Он здесь находится?

– Юрия? Нету здеся никаких Юриев. Вот мой племяш Дима, он тут. Он в лес ушел.

– А можно нам подождать его у вас?

Казалось, ее просьба не сразу дошла до сознания старика.

– Подождать? Зачем?

Он пристально разглядывал Алину. Похоже было, что в его сознании мало что прояснилось. Он и Мартина-то заметил лишь после глубоких раздумий.

– А это кто таков? – строго спросил он Алину.

– А это приятель Юрия, моего брата. Его зовут Бенджамин Мартин. Он американец.

Старик отступил на шаг. Ноги его немного запутались, и он поневоле сделал что-то вроде реверанса.

– Американец? Встречал я американцев! Во время войны моя часть дошла до самого Берлина, там мы и встретились с американцами. С армией Соединенных Штатов Америки! Так вы американец? Входите, пожалуйста, милости просим.

Алина с удивлением переводила взгляд с Мартина на старика и обратно. Мартин лишь пожал плечами.

– Боевое братство народов – могучее дело, – только и промолвил он.

Старик ввел их в крошечную комнатку, в которой стояли обитая материей скамья и пара стульев у стены. Напротив громоздился очаг с открытой дверцей. Топка была затянута столь густой паутиной, что трудно было догадаться, когда в ней последний раз разводили огонь.

– Подождите, подождите, – заторопился хозяин. – Сейчас организую чаек.

Он пригласил гостей присесть на скамью и ушел через другую дверь куда-то в глубину дома, громко призывая:

– Маруся! Маруся! Гости пришли! Где там чайник?

– Вот так, – только и промолвила Алина. Что сказать дальше, она, видимо, не знала.

Старик просунул голову в проем двери.

– И по маленькой, по малюсенькой, – заговорщически подмигнул он Мартину. – Так сказать, за встречу.

– Само собой разумеется, – согласился Мартин.

– Само собой, – с готовностью подхватил старик и снова исчез.

– Само собой, – передразнила Алина Мартина.

– За боевое содружество, – оправдывался Мартин. Вернулся хозяин, неся в руках вовсе не чайник, а бутылку без этикетки и пустой стакан. Протянув бутылку Мартину, он пояснил:

– Всего глоточек, малюсенький глоточек за нашу встречу.

Открыв пробку зубами и налив стакан до краев, он протянул его Мартину, потом вынул пробку изо рта и с бутылкой в руке провозгласил тост:

– За моих американских боевых товарищей! И за встречу!

– Да-да, за ваших товарищей. И за встречу.

Хоть Мартин сделал лишь маленький глоточек, водка прожгла его насквозь. Заметив усмешку Алины, он сделал еще пару глотков, а старик в этом время хлебал затяжными глотками прямо из горла, а потом, показав на бутылку, произнес:

– Хороша, а? Сам гнал, по секретному рецепту. Давай еще шлепнем по одной!

И с этими словами он снова наполнил стакан, не обратив внимания на то, что он почти полон, и лил, лил, пока самогон не перелился через край.

– За ваше здоровье! – произнес он и опять присосался к бутылке.

Тут только он заметил, что Мартин почти совеем не пьет.

– Что-то не так? – озабоченно засуетился хозяин. – Выдохлась, что ли? Я сбегаю другую принесу.

– Нет-нет, – запротестовал Мартин. – Водка ядреная. Просто я…

– Ядреная! – обрадованно подхватил хозяин. – Ну, тогда давай… за водку!

Но теперь, тянув снова прямо из горла, он одним глазом наблюдал за Мартином, чтобы тот не увиливал и отведал вволю его пойла. Оторвавшись от бутылки, он обтер губы рукавом рубашки и произнес:

– Ядреная! Да, хороша, правда? Просто отличная! После первого шока водка показалась Мартину не такой уж пронзительно-жгучей. Или, может, у него язык омертвел. Ему казалось, что у него отключаются одна за другой мозговые клетки, подобно тому как гаснут на небосводе звезды.

Вдруг старик плюхнулся на стул напротив Мартина и Алины – а если бы не сел вовремя, то рухнул бы плашмя – и с заговорщическим видом наклонился к ним.

– Когда я служил в армии, – сказал он, – американцы, с которыми мне доводилось встречаться, по части выпивки были слабаки. Но вы, я вижу, действительно знающий человек, который пришел к пониманию вкуса путем долгой практики. Ядреная водочка!

И он опять отхлебнул из горла, на этот раз без тоста.

Алина придержала Мартина за руку, опасаясь, как бы тот не предложил тост, а у него и в мыслях такого не было.

– А что насчет вашего племянника Димы? – спросила она дядю Федю.

– Димы? Какого… Ах да, Димы. Ушел. Ушел… туда, – и, неопределенно махнув рукой в сторону окружающего леса, снова обратился к Мартину:

– Это было в мае сорок пятого, когда мы ваяли Берлин. Мы дошли до самой рейхсканцелярии, а там уже были американцы, они наступали с противоположного направления. Там и настал конец войне, вы же знаете. Мы фашистов с лица земли стерли. Все кругом горело… дым клубился… запах горелого мяса. Ни в жизнь не забуду такого. Это немчура горела в своих домах. Хоть ты и американец, но спорю, что такого никогда и не нюхал. Да, те дни-денечки ушли безвозвратно. Сладко было почувствовать победу. За победу! – и хозяин опять поднял бутылку, но она оказалась пустой.

– Я быстренько, одна нога тут – другая там, – прошептал он, будто доверяя им какую-то тайну, поднялся и пошел, покачиваясь, по комнатушке, будто моряк по шаткой палубе корабля в бурном море.

– А теперь что? – спросил Мартин Алину.

– Бог его знает. От вас толку мало. Что, не можете остановиться? И охота пить эту дрянь!

– Да, боюсь остановиться. Если остановлюсь, меня развезет. А пока пью, могу контролировать себя.

– Вы несете какую-то несусветную чушь, – с этими словами она отобрала у него стакан, подошла к входной двери и выплеснула водку во двор. Со всех сторон на всплеск помчались куры, но, разочарованные, разбрелись снова скрести и рыть землю.

Алина вернула стакан Мартину.

– Вы что, думаете, у него больше нет? – спросил он. – Спорю, что у него хранится запас этого пойла еще с сорок пятого года в ожидании, когда какой-нибудь американец покажет здесь свою физиономию.

Алина никак не отреагировала на его слова, сказав лишь:

– Интересно, а где же Маруся, или как ее там?

– Невидимая тайна – Марья Павловна.

– Пойду, пожалуй, взгляну, – предложила Алина, но тут вернулся дядя Федя.

В руке он держал новую бутылку водки, однако лицо его заметно посерело и он, пока шел, приволакивал правую ногу.

– Отдохнуть бы маленько… – произнес он, тяжело усаживаясь на стуле. – А потом поедем по новой.

– Куда поедем? – не поняла Алина. Дядя Федя показал на бутылку.

– Нет, – возразила Алина. – Дядя Федя! Нам очень нужно переговорить с Димой, или с Юрой.

Дядя Федя лишь рукой махнул, будто отгоняя назойливую муху.

– Он придет попозже. У нас еще куча времени, чтоб надраться.

И дядя Федя откинулся назад на стуле, голова его опустилась на грудь, и он уснул.

Алина встала и прошла через ту дверь, где исчезал дядя Федя. Спустя минуту-другую Мартин услышал голоса. Поскольку дядя Федя не подавал признаков жизни, Мартин пошел вслед за Алиной.

Они вошли в более просторную комнату, метра четыре на четыре. Единственное окно смотрело на лес. Как только глаза привыкли к полумраку, Мартин разобрал, что почти четверть комнаты занимала кирпичная русская печь. Из мебели стояли стол без скатерти и два стула, на одном на которых сидела женщина, одетая во все черное.

Алина приблизилась к ней, но та не пошевелилась и даже не подняла головы. Она казалась хрупкой и сморщенной, как высохший кукурузный стебель. Ее седые волосы были коротко пострижены, чтобы не падали на глаза, и торчали клочьями вокруг ушей и шеи. Должно быть, когда-то она была крупной по комплекции, но теперь дряблая кожа у нее на щеках мешковато висела, как и ее черное, с длинными рукавами платье. Да и вся ее кожа походила на платье – будто надета с чужого плеча и носится лишь потому, что другого надеть нечего. Но глаза ее, живые и блестящие, казались слишком большими и оживленными на поблекшем морщинистом лице.

– Марья Павловна? – спросила Алина, но женщина не отвечала.

В комнату вошел Мартин, Алина представила его:

– Это Бенджамин Мартин. Он американец.

Лишь тогда женщина повернулась к нему. Она внимательно оглядела его и многозначительно произнесла, будто сообщала нечто чрезвычайно важное и весьма срочное:

– Я не знаю вас.

– Я Бенджамин Мартин, – сказал он. – Американец.

– Никаких американцев я не знаю, – ответила женщина и обратилась к Алине. – А что мы сейчас будем делать?

– Я, право, не знаю, – растерялась Алина. – А что бы вы хотели делать?

– Не знаю. Что мы будем делать?

– Может, нам поискать Диму? – предложила Алина. – Вы не знаете, где он?

– Не знаю я Диму. Разве я знаю Диму?

– Не знаете?

– Не знаю я Диму.

– Не думаю, что она знает Диму, – заметил Мартин и спросил:

– А Юру вы знаете?

– Не знаю я Юру.

– Не думаю, что она знает и Юру, – заключил Мартин и задал ей другой вопрос: – А кого вы знаете?

Марья Павловна в недоумении уставилась на них и сказала минуту спустя:

– Я не знаю. Что мы будем делать?

– Мы ищем Юру, – продолжал Мартин. – Но будь я проклят, если знаю, как его найти. Может, пойти опять к той соседке?

– А может, если вы будете сидеть, как сейчас сидите, он и сам придет? – раздался незнакомый мужской голос.

Мартин и Алина испуганно повернулись кругом. Позади них, у двери, ведущей в кухню, стоял бородатый человек в широкополой шляпе. В руках он держал старую двухстволку, направив ее на Мартина и взведя курки.

– Юра! – воскликнула Алина.

Вскочив, она порывисто обняла вошедшего, отчего у него слетела шляпа и дернулось ружье.

– Поосторожнее с этой штукой! – предостерег Мартин. Он шагнул к нему и отвел стволы в сторону.

Мужчина разжал объятия Алины и тоже шагнул вперед, освобождая ружье.

– Аля, что ты тут делаешь? И кто это? – он указал ружьем на Мартина.

По всему было видно, что он готов был улизнуть из дому или наделать каких-то глупостей с этим своим ружьем.

– Он друг, Юра. Он американец.

– Из ЦРУ? – насторожился Юрий.

– Нет, – сказала Алина.

– Да, – в тот же миг подтвердил Мартин.

– Так «да» или «нет»? – настоятельно переспросил Юрий, поводя ружьем.

– Временный сотрудник ЦРУ, подтвердил Мартин. – Меня послали разыскать вас.

Если его объяснение и не вполне соответствовало правде, то, по крайней мере, хоть разряжало напряженную обстановку.

– Достаточно ли этого, чтобы попросить вас нацелить эту штуку куда-нибудь еще?

Юрий направил дула на потолок, но держался по-прежнему настороженно.

– Не понимаю я, что мы делаем, – произнесла Марья Павловна. – Что мы будем делать?

Жалобный плач ее напоминал карканье ворон, доносившееся издалека по ветру, – просто непонятный звук, в котором нет ничего людского.