Текст книги "Мятежная дочь Рима"

Автор книги: Уильям Дитрих

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 33 страниц)

Кольцо варваров сжималось. Выхватив мечи, они свирепо бряцали ими о щиты, подняв оглушительный гвалт и подбадривая друг друга перед схваткой. Кони римлян чутко прядали ушами, переступая с ноги на ногу. Они уже давно привыкли к этому грохоту, зная, что он означает близость сражения. Гальбе показалось, что у скоттов два вождя. Один, рыжеволосый, держался слева, беспокойно размахивая обнаженным мечом. Второй, всклокоченные светлые волосы которого гривой падали на плечи, подняв над головой огромный двуручный топор, стоял впереди своих людей справа. Оба они вопили и тыкали в римлян средним пальцем хорошо известным им жестом, который у их врагов выражал высшую степень презрения.

Гальба молча перекинул свой меч через луку седла и спокойно ждал. Да и чего ему было спешить? Ведь он научился ездить верхом раньше, чем ходить, убил своего первого врага еще до того, как познал женщину, а карта военных походов, в которых он участвовал, была начертана на его теле боевыми шрамами. И вот теперь как раз наступил один из тех моментов, ради которых, как он считал, и стоит жить – когда время, казалось, останавливается, а нетерпение рвущихся в битву людей перехлестывает через край, – та упоительная минута перед сражением, когда вся жизнь проносится у тебя перед глазами. Он окинул взглядом цепь людей, бок о бок с которыми он ел, пил, спал, мочился, сражался и рисковал жизнью, этих закаленных в боях солдат, чувствуя такую близость с каждым из них, которую никогда не испытывал ни с одной женщиной. Все они как один сидели в седлах молча, вскинув головы, сжимая поводья прикрытой щитом левой рукой – в правой руке высоко поднятое копье, шлем плотно сидит на голове, ноги свободно стоят в стременах, перед тем как по команде дать лошади шпоры.

Да, Гальба любил войну… и то, что война может дать человеку вроде него.

А еще больше он любил охоту.

– Орел, трибун, – пробормотал за его спиной центурион.

Гальба бросил взгляд в ту сторону, куда он указывал. Огромная птица, взмыв в воздух, свободно парила, подхваченная потоком теплого воздуха. Раскинув в стороны могучие крылья, орел описывал широкие круги. Великолепный знак.

– Смотрите – боги благоприятствуют нам! – проревел он, обращаясь к своим людям. – Птица Рима! – Услышав голос хозяина, его боевой конь, черный, как вороново крыло, Империум, согласно мотнул головой. – Вперед!

Загрохотали подковы, и римская конница, словно лава, покатилась вниз по склону холма, все быстрее и быстрее с каждой минутой. Дисциплина, приобретенная годами сражений, заставляла людей держаться вместе. Как только лошади ступили на ровную землю, копья конников одним слаженным движением опустились вниз. Кони, не дожидаясь команды, перешли на рысь, и земля разом содрогнулась под ударами их копыт. Люди, приподнявшись в стременах, вытянулись вперед. Бедра их, сжимавшие бока скакунов, словно окаменели. Каждый глазами выбрал себе цель. И вот уже вокруг кипит бой. Имея дело с более дисциплинированным противником, они бы выстроились клином, чтобы прорвать цепь врагов, но скотты, понятия не имевшие о воинском строе, совершили страшную ошибку, оставив в своих рядах прорехи – кто-то, испугавшись, отпрянул назад, другие, напротив, с криком бросились навстречу римлянам. Римляне, продолжавшие держаться строем, рассчитывали заставить варваров рассыпаться. Именно поэтому, стараясь держаться вместе, кавалеристы двигались рысью. Только когда до варваров оставалось не больше пятидесяти шагов, Гальба резким взмахом руки, в которой держал меч, послал своих людей вперед, и римляне, пришпорив лошадей, перешли на галоп. Лошади, словно почувствовав возбуждение хозяев, стрелой полетели вперед. Трава, вырванная с корнем ударами тяжелых копыт, летела людям в лица, облака пыли поднимались к небу, флажки гордо реяли на ветру, лица людей были искажены криком. Каждый из римлян издал клич своей родной страны, откуда был родом, – Фракии или Сирии, Иберии или Германии.

– Петрианцы! Вперед!

Стрелы, роем взмыв в воздух, жужжали, точно разъяренные осы.

Враги сшиблись. Грохот стоял такой, словно сама земля разверзлась у них под ногами. Пронзительное, злобное ржание коней, крики людей, стоны раненых – все слилось воедино. Конница, точно океанская волна, захлестнув варваров, перекатилась через них и понеслась дальше, оставив позади себя гору пронзенных копьями, окровавленных, корчащихся в муках тел. Взвизгнули выхваченные из ножен мечи, и римляне, натянув поводья, повернули коней.

Собственный меч Гальбы еще при первом столкновении с варварами наткнулся на что-то твердое и сейчас, залитый чем-то красным, влажно поблескивал на солнце. Гальба натянул поводья и дал лошади шпоры. Его конь, выкатив от боли глаза, пронзительно заржал и рванулся туда, где стоял светловолосый гигант с двуручным топором. Вождь варваров, вращая топор над головой, пел песню смерти. Глаза его были подернуты пленкой, словно он уже заглянул в тот призрачный мир, в который вот-вот должен был уйти навсегда.

– Ну что ж, сейчас я помогу тебе отправиться туда, – пробормотал римлянин. Мощным ударом меча он перерубил надвое рукоятку боевого топора. Используя своего коня как таран, он одним толчком опрокинул варвара и быстро соскочил на землю, чтобы покончить с ним раз и навсегда. Один быстрый удар, думал Гальба, и все будет кончено.

Однако поверженный вождь не желал сдаваться. Он оказался проворнее, чем думал Гальба, и успел увернуться. Меч, который Гальба занес над его головой для последнего удара, воткнулся в землю, да так и застрял. Роковая ошибка, едва не стоившая трибуну жизни. Варвар свирепо, по-волчьи, завыл и покатился по земле, на мгновение скрывшись из виду. Он словно растворился в траве, грязи и дыму, но через мгновение появился снова, весь покрытый кровью и копотью. Его торс с выступающими буграми мышц и натянутыми, словно веревки, сухожилиями, весь покрытый синей татуировкой, производил жуткое впечатление. Отскочив назад, воин потянулся за выпавшим у него из рук боевым топором. Из груди его вырвалось свирепое рычание, от которого в жилах стыла кровь. Больше всего он сейчас напоминал разъяренного медведя. Менее опытный воин на месте римлянина, завороженный этим зрелищем, упустил бы драгоценное время, позволив варвару вновь ринуться в бой.

Но Гальба, ветеран сотни кровопролитных сражений, был слишком опытен, чтобы попасться на эту удочку. Он не дал своему противнику ни единого шанса. Воспользовавшись удобным моментом, когда варвар потянулся за топором, он выдернул меч из земли и сделал быстрый выпад. Римский меч мелькнул в воздухе и почти по самую рукоять вонзился варвару в живот. Гальба отскочил в сторону как раз в тот момент, когда тяжелый топор просвистел мимо его уха. Варвар был так ошеломлен, что сначала даже не понял, что произошло. Расширенными глазами он смотрел на свои внутренности. Боевой топор глубоко вонзился в мягкую землю. Римлянин ударил снова, и руки варвара, отсеченные по самые плечи, упали на траву. Кельт покачнулся. Судя по его мутному взгляду, он так до конца и не понял, что с ним произошло. Брызгая слюной, он на чем свет стоит проклинал каких-то своих богов, отвернувшихся от него в этот день, а из обрубков его рук фонтаном хлестала кровь. Наконец тело его тяжело рухнуло на землю.

Гальба обернулся, готовый схватиться с очередным врагом, но его люди за эти несколько минут уже успели покончить с теми из уцелевших, кто еще оставался на ногах, вместо того чтобы обратиться в бегство. Самые храбрые либо были убиты, либо стали пленниками. Кони римлян нервно пританцовывали на месте, словно не зная, куда поставить копыта. Над местом схватки стоял давным-давно знакомый им всем запах недавнего боя – смесь мочи, горячей еще крови, человеческих испражнений и острый запах пота – так пахнет страх, отталкивающий и вместе с тем странно возбуждающий. Гальба уныло разглядывал выщербленный кончик своего боевого меча. Чуть ли не в первый раз за свою жизнь он промахнулся, не смог сразу же поразить поверженного врага – вторая ошибка наподобие этой может стать для него последней, думал он. Мрачно усмехнувшись, он слез с коня, поднял валявшийся в траве меч варвара, оторвал все еще сжимавшие его отрубленные руки и принялся разглядывать их в поисках очередного кольца. Колец оказалось много, но Гальбе особенно понравилось одно – золотое, с крупным красным камнем. Скорее всего мерзавец снял его с кого-то из убитых им римлян, решил Гальба.

– Пожалуй, заберу-ка я его назад, парень, – проворчал он, вытаскивая из-за пояса кинжал, чтобы отрезать палец.

Победа!

– Они удирают! – крикнул декурион.

Гальба выпрямился, свистнул коню и привычным легким движением вскочил в седло, через плечо что-то коротко прорычав своим людям. Впрочем, они и без того уже сообразили, в чем дело. Рыжеволосый вождь варваров успел ускользнуть и сейчас, окруженный своими людьми, которых уцелело не более двух десятков, спешил к лесу, за которым поблескивала река.

– Пусть бегут! – небрежно махнул рукой Гальба, обращаясь к своим людям.

Римляне преследовали варваров, держась на расстоянии полета стрелы и предусмотрительно укрываясь за деревьями. На бегу варвары то и дело оглядывались через плечо на своих слишком уж осторожных преследователей, выкрикивали оскорбительные насмешки, от которых у римлян закипала кровь, но Гальба, как всегда осторожный, удерживал своих людей. Римляне выбежали на опушку как раз в тот момент, когда скотты, отшвырнув оружие и шлемы, словно лемминги, прямо с берега ринулись в воду. Через мгновение они вынырнули, мокрые и свирепо завывающие, потому что вода была холодной, и поплыли к своим лодкам, тщательно спрятанным между обломков скал.

– Стойте! Не упускайте их из виду!

Рыжеволосый, словно услышав, неожиданно обернулся и свирепо выплюнул в сторону римлян одну короткую фразу на грубой, корявой латыни. Он клялся, что отомстит.

– Стоять, я сказал!

Запыхавшиеся от долгой погони, римляне стояли молча, вытянувшись цепочкой вдоль обрыва.

Скотты наконец добрались до сплошь заросшей камышом маленькой бухточки. Кое-кто из них еще цеплялся за скалы, другие, что попроворнее, уже забирались в лодки. Они громко кричали, подбадривая оставшихся позади товарищей, выталкивали лодки, лихорадочно шаря вокруг в поисках весел и спеша поскорее оказаться на борту.

Вопли варваров прервал выкрик на латыни. Голос Фалько, отдававшего команды своим людям, прозвучал где-то возле самой воды, и длинный ряд голов в римских шлемах вдруг вырос над бортами лодок.

Это была вторая часть их отряда.

Пока отряд Гальбы сражался, второй, тот, которым командовал Фалько, обошел варваров с тыла, спустился к спрятанным на берегу лодкам, бесшумно перерезал дозорных и принялся ждать. И вот теперь, повинуясь приказу своего командира, они выскочили из лодок, где прятались до этого, и набросились на безоружных варваров, мечтавших поскорее оказаться на борту.

Итак, план Гальбы сработал.

Рыжеволосый, обнаженный по пояс, видя, как одного за другим убивают его людей, бросился в воду и поплыл к берегу.

Фалько собственноручно втащил его в лодку.

Лязг оружия, пронзительные вопли раненых и хриплые проклятия сражающихся эхом пронеслись над водой, и через мгновение наступила тишина. Залитые кровью лодки еще раскачивались на воде. И рядом с ними, издалека похожие на полузатопленные бревна, покачивались мертвые тела их прежних хозяев.

– Пошли, – кивнул Гальба. – Встретимся с Фалько на том берегу.

Оба отряда, оставив позади себя лодки варваров, соединились у выхода из оврага. Подожженные лодки пылали столь же ярко, как деревня Като. Горсточка варваров, захваченных в плен, должна была последовать за римлянами, чтобы превратиться в рабов. Кое-что из награбленной добычи предполагалось вернуть законным владельцам, остальное они собирались забрать с собой в качестве платы за помощь.

Одним из захваченных в плен был рыжеволосый вождь. Удар копыта лошади Фалько сломал ему ребро, в стоявших дыбом рыжих волосах запеклась кровь, вид у него был жалкий. Злая усмешка судьбы, разом превратившая его из победителя в побежденного, из вождя в пленника, будто надломила в нем что-то. Обнаженный по пояс, дрожа от холода, он молча стоял, не делая ни малейшей попытки ускользнуть. Шок, боль и пережитое унижение словно стерли всякое выражение с его лица. Казалось, он плохо понимает, что произошло.

– А я-то надеялся, что ты оставишь этого мне, – одобрительно хохотнул Гальба.

– Упорный, черт. И плавает как выдра. Я уж думал, что вышиб из него дух, ан нет. Пришлось приставить ему к горлу кинжал. Боюсь, неприятностей с ним не оберешься.

– Да, мужества ему не занимать. Ладно, отвези его в крепость. Заодно узнай, как там дела.

Фалько кивнул.

– Давай-ка попробуем выяснить, кто он такой. – Гальба, тронув пятками коня, подъехал вплотную к поверженному варвару. – Как твое имя, парень? – Насколько ему было известно, эти скотты были самыми упорными из кельтских племен, с которыми римлянам пришлось сражаться на протяжении восьми столетий. Ярость, с которой они кидались в битву, и отчаяние, в которое они впадали, потерпев поражение, стали уже притчей во языцех. Да, похоже, чтобы смирить этого, понадобится плеть и немало терпения. Но он научится покорности, как все остальные. – Как тебя зовут, юноша?

Молодой человек угрюмо вскинул на него глаза, и на одно короткое мгновение Гальба почувствовал, как дрожь пробежала у него по спине. Взгляд варвара был пустым и застывшим – такой обычно бывает у человека, внезапно попавшего в плен и понимающего, что все для него кончено, что ему уже никогда больше не придется сидеть у родного очага вместе с женой и детьми. Но потом в глазах его вдруг промелькнуло что-то… словно в глубине темного омута всколыхнулась вода… что-то такое, что подсказывало, что с этим человеком лучше не связываться. Да уж, благоразумно решил про себя Гальба, пусть он лучше останется у Фалько.

– Я – Одокуллин из Дальриасты. Принц скоттов и лорд Эйре.

– Одокул… как? Господи, ну и имя! Что у тебя во рту – виноградные косточки? А ну, повтори еще раз, раб!

Варвар молча отвернулся. Рука Гальбы невольно потянулась к висевшему на поясе кошелю. Он мог бы поклясться, что почувствовал, как лежавший внутри отрубленный палец, принадлежавший соплеменнику этого юноши, внезапно шевельнулся, и кольцо больно уперлось ему в бедро. Еще никто никогда не осмеливался испытывать терпение Гальбы Брассидиаса. Что ж, наступит день, когда этот рыжий ирландец с волосами, как у лисы, тоже поймет, чем грозит непокорность. А пока – кому какое дело, как звали этого парня его люди?

– Ну, тогда мы будем звать тебя Одо, – проговорил Гальба. – Ты потерпел поражение. Цена ему – рабство. Ты станешь рабом в доме того человека, который тебя победил, Луция Фалько.

Скотт даже не поднял головы, не удостоив своих врагов взглядом.

– Одо, – повторил Фалько. – Что ж, неплохо! Даже я запомню.

Глава 3

Вот таким образом Одо, попав в плен, превратился в слугу в доме Луция Фалько. А Гальба Брассидиас, на поясе у которого побрякивало уже сорок одно кольцо, прыгая через две ступеньки, бежал вниз по каменной лестнице сторожевой башни, торопясь навстречу вестнику.

Несмотря на сгущавшиеся сумерки, внизу, во внутреннем дворе крепости, было светло от множества горевших факелов. В воздухе стоял гвалт – тридцать два человека наперебой пытались перекричать друг друга.

– Сомкнуть ряды! Копья вверх!

Древки копий мягко стукнули о каменные плиты пола, стертые множеством обутых в сандалии ног. Вестник, в эту минуту рысью въехавший в ворота, тоже носил звание центуриона. Звали его Лонгин. Обутые в высокие сапоги ноги его были до колен заляпаны грязью, ворот туники весь в разводах от пота.

Выбор вестника заставил Гальбу разинуть рот. Герцог ни за что бы не послал сюда человека столь высокого ранга, если только известие, которое он доверил Лонгину, не было как раз тем, которого ждал Гальба.

Лонгин тяжело спрыгнул на землю. Его конь, разгоряченный долгой скачкой, освободившись от тяжести седока, тут же выпустил на землю струю вонючей мочи. Ноги лошади слегка подрагивали от усталости.

Вестник вскинул руку, приветствуя Гальбу.

– Хорошая весть, начальник!

У Гальбы екнуло сердце. Так и есть!

– В благодарность за верную службу и оказанные империи услуги тебе присвоен чин старшего трибуна полка петрианской кавалерии! – проговорил Лонгин достаточно громко, чтобы голос его был услышан в самых дальних уголках казармы.

По рядам солдат пробежал шепоток. Старший трибун! Подумать только! Ошеломляющая новость наверняка облетит крепость со скоростью лесного пожара. И неудивительно, ведь Гальба добился всего, о чем только может мечтать человек, и наглядное подтверждение этому – приказ, принятый не только с законным удовлетворением, но и с некоторой долей сожаления. Новый трибун изо всех сил старался не выдать своих чувств.

– Молчать! – рявкнул Гальба – просто для того, чтобы дать выход эмоциям. Его распирало от гордости. Подумать только – появиться на свет в каком-то медвежьем углу, и нате вам – трибун Римской империи! Глаза его вспыхнули. – Я недостоин такой чести.

– Мы оба с тобой знаем, что эту честь ты уже давно заслужил.

Гальба позволил себе слегка улыбнуться. В конце концов, подумал он, ложная скромность – добродетель слабых.

– Я жаждал услышать эти слова много лет, – понизив голос, проговорил он. – Ради этого случая, Лонгин, припасена у меня бутылочка отличного фалернского. Пойдем в мой дом и там разопьем ее вдвоем.

Но Лонгин вдруг замялся.

– Благодарю за радушное приглашение, – неловко пробормотал он. Было заметно, что он колеблется. – Я бы с радостью, но… Это еще не все, трибун.

– Не все? – В предвкушении новых, открывающихся перед ним ослепительных возможностей голова Гальбы слегка закружилась.

– Есть кое-какие соображения.

Гальба бросил на Лонгина озадаченный взгляд.

– Некоторые сложности.

Гальба тряхнул головой, стараясь прогнать нахлынувшие на него сомнения.

– Я двадцать лет ждал той вести, что ты сегодня привез, и хочу насладиться ею сполна, – медленно проговорил он. – Пойдем выпьем. Все остальное может подождать.

– Да, – тихо сказал Лонгин. – Я тоже считаю, что внутри будет лучше.

Посыпались отрывистые, как удары хлыстом, приказы, и солдаты бегом кинулись их выполнять. Оставшись вдвоем, старшие офицеры двинулись к дому начальника крепости. При их появлении рабы бросились открывать двери, обоих со всей возможной почтительностью освободили от тяжелых доспехов, медные ванны были до краев наполнены теплой водой, а слуги уже суетились вокруг, предлагая им чистые полотенца. Потом они перешли в гостиную, где уже было натоплено, и по римскому обычаю вытянулись на ложах. Принесли в амфоре обещанное фалернское, привезенное за тысячу миль, и со всеми предосторожностями разлили его в чаши из тончайшего зеленого стекла, по краю которых вился причудливый узор с изображением сражающихся гладиаторов. Лонгин, уставший от долгой скачки, нетерпеливо схватил свою, долил воды и жадно выпил. Новый трибун, маленькими глотками отхлебывая неразбавленное вино, с нетерпением ждал, пока его гость утолит жажду.

– Ну и какие же еще новости ты привез мне, центурион? Неужели готовится новый поход?

Вестник покачал головой, потом утер рукой влажные губы.

– Нет, это касается командования твоим кавалерийским отрядом. Боюсь, эта часть привезенного мной послания обрадует тебя меньше, трибун.

Гальба приподнялся на локте:

– А в чем дело? Я командовал отрядом кавалерии, будучи старшим центурионом, после того как старший трибун уехал, получив новое назначение. Я одержал победу. Теперь я получил звание старшего трибуна. Командование отрядом по-прежнему остается за мной, разве не так?

– Если бы все зависело от воли герцога, так и было бы. Ты сам это знаешь.

Глаза Гальбы сузились. До сих пор такой мрачный взгляд имели несчастье видеть только его враги – на поле боя. Что-то подсказывало ему, что его дурачат.

– О чем это ты толкуешь, Лонгин? Ты в моем доме и пьешь мое вино!

– Прости, я был бы рад, если бы эту весть доставил тебе кто угодно, лишь бы не я. Ты получил повышение, Гальба, а вместе с ним и деньги, и ты по праву заслужил это. Но в Риме правят политики. Да, политики и только политики. Кое-какие семьи вступили в новый союз – и вот одному офицеру понадобилось место. Префекту. Он просил дать ему полк петрианской кавалерии – видимо, соблазнившись репутацией полка. И он желает служить в этой крепости – вероятно, потому, что весть о той победе, которую ты одержал, докатилась и до Рима. Вот он и вознамерился оставить тут свой след. Вместе с тобой.

Новый трибун, не веря собственным ушам, ошеломленно потряс головой:

– Не понимаю… Ты хочешь сказать, что мне дали новый чин только ради того, чтобы отнять у меня полк, которым я командовал?! Но ведь я всю свою жизнь трудился как вол ради того, чтобы получить его!

Лонгин с сочувствием посмотрел на него:

– Прости, Гальба, к тебе лично это не имеет никакого отношения. Просто кому-то срочно понадобилось пристроить офицера, по праву рождения принадлежащего к сословию всадников. Несправедливо, я знаю.

– Но при чем тут политика?!

– Этот парень, насколько я слышал, помолвлен с сенаторской дочерью. Видишь, как все просто. – Он отхлебнул вина.

– Клянусь кишками Плутона!

При своем исполинском росте Гальба обладал невероятной вспыльчивостью. Вскочив как ужаленный, он прорычал ужасное проклятие, и чаша с вином полетела в сторону, со звоном ударившись о стену. Ярко-алые, точно кровь, капли забрызгали мозаичный пол. Подскочив к центуриону, Гальба угрожающе навис над ним. Потемневшее лицо его было искажено яростью.

– Уж не хочешь ли ты сказать, что какой-то хлыщ из Рима собирается отобрать у меня петрианцев – полк, о котором до меня никто вообще не слышал! – только лишь потому, что решил взять в жены молоденькую шлюшку, в жилах которой течет голубая кровь?! – проревел он голосом, похожим на рык разъяренного медведя.

Лонгин отвел глаза в сторону и принялся внимательно разглядывать свою руку, свисавшую с подлокотника ложа.

– Я ведь только вестник, Гальба, – примирительно сказал он. – И к тому же они еще не женаты – только помолвлены.

Гальба со свистом втянул в себя воздух.

– Значит, еще есть надежда…

– Нет. Свадьба состоится здесь.

Новый трибун тяжело упал на ложе.

– Я не намерен терпеть подобное оскорбление. Возвращайся к герцогу и передай ему мои слова.

– Даже не подумаю. Ты ведь солдат. Тебе это неприятно, ты чувствуешь себя оскорбленным, и я могу тебя понять. И ты по-прежнему останешься командовать своим полком – но неофициально. А Луций Марк Флавий пробудет тут пару лет и уедет – за новым, более высоким назначением. И полк снова вернется к тебе.

– Этот римский аристократ станет жить в моем новом доме! Пользоваться всем, что я создавал долгие годы! А мне предоставит всю черную работу!

– Можно подумать, он первый! – Лонгин тоже начал уже понемногу терять терпение. – Не забывай, как обстоят дела. Только попробуй встретить в штыки этого самого Марка, и не наживешь ничего, кроме неприятностей. Глупо! Лучше попробуй гладить его по шерстке, и он станет мягким воском в твоих руках. Ты сможешь вертеть им как хочешь. А пока будь благодарен за то, что у тебя уже есть: новый высокий чин и вот это прекрасное вино. – Лонгин сочувственно покачал головой. – А оно действительно чудесное.

– Странный выбор для высокородного выскочки, неспособного отличить один конец копья от другого! – фыркнул Гальба. – О боги! Такое унижение – и все благодаря кем-то устроенному браку!

– Зато он еще ни разу не терпел поражения в бою. Не забывай об этом.

– Но потерпел поражение от женщины. – Едкая горечь чувствовалась в этих словах Гальбы.