Текст книги "Мятежная дочь Рима"

Автор книги: Уильям Дитрих

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 33 страниц)

Глава 20

Рабыня, прислуживающая на кухне, которую звали Марта, оказалась куда симпатичнее, чем я думал, когда слушал описание, данное ей Савией. Впрочем, я не должен был этому удивляться: две женщины в одном доме, да еще наделенные некоторой властью, обязательно станут соперницами – что ж тут странного, что они не питают друг к другу особой симпатии? Конечно, в Марте не было и намека на ту изысканность или утонченность, которую можно было бы ожидать от свободной римлянки, однако светлые волосы, пышная грудь в сочетании с изумительно тонкой, особенно для кухарки, талией и полными бедрами придавали ей невероятно соблазнительный вид. А если добавить к этому голубые глаза, благородных очертаний рот и задорный вид, то от одного взгляда на нее у любого мужчины просто слюнки текли – и у меня в том числе, должен признать. Другими словами, я сильно подозревал, что прелестная кухарка достигла своего нынешнего положения не только благодаря умению готовить. Стало быть, она должна многое знать, а это как раз то, что мне нужно, чтобы составить свой отчет.

В тот памятный день, когда Марк с Клодием совершили набег на ущелье друидов, она оставалась в доме, и мне до смерти хотелось выяснить, что она видела. Вернее, я сгорал от желания узнать, только ли непомерное честолюбие заставило Гальбу остаться в крепости, или же за этим стояло что-то еще…

Марта переступила порог комнаты, где я опрашивал свидетелей, с высоко поднятой головой, словно выходящая на сцену актриса. Эта плутовка отлично сознавала свою привлекательность. Конечно, она была рабыней и ко всему прочему еще и саксонкой, и красота, которой она так гордилась, была, на мой взгляд, слегка грубоватой, однако она прекрасно понимала, как выставить напоказ то, что у нее есть лучшего. Рабы, не имея ничего за душой, могут полагаться только лишь на свой ум, силу или… красоту. Старательно отводя глаза в сторону, я объяснил ей, что мне от нее нужно.

– Насколько мне известно, ты служила в доме Луция Марка Флавия, префекта и командира легиона петрианской кавалерии? – спросил я.

– Да. А сейчас служу его преемнику, Юлию Тревиллу.

Так, понятно – еще один, кому удалось уцелеть. Армии движутся вперед, империи рушатся, а рабы остаются на прежнем месте.

– Ты ведь кухарка?

– У меня под началом все слуги в доме, – поправила она.

– Кроме личной служанки леди Валерии, ее рабыни Савии.

Марта раздраженно передернула плечами, но предпочла промолчать. На ней была простая шерстяная домотканая стола, сколотая на плече медной брошью, причем кокетливо расположенные складки не скрывали ни полной груди, ни соблазнительной ложбинки между ними. Я невольно задумался, кто из любовников преподнес ей эту брошь.

– Тебе нравилось работать на префекта и его молодую жену?

– Они не сделали мне ничего плохого.

– Какие у них были отношения?

Она бросила на меня удивленный взгляд, словно считала меня непроходимым дураком.

– Они были женаты.

– Да, мне это известно, но насколько близки они были между собой? Чисто по-человечески, просто как мужчина и женщина?

Марта рассмеялась:

– Они были женаты! И всегда держались довольно сдержанно, как это принято у знатных. Вечно задирали нос и расхаживали с таким видом, словно палку проглотили, – все они, аристократы, такие! Холодные, точно снулые рыбы. Римлян с детства учат держать себя в узде. Правда, Марк был довольно славный и знал куда больше, чем положено простому солдату, зато и скучный же он был – как вспомню, аж скулы сводит!

Последнее ее замечание подсказало мне, что сидевшая передо мной женщина скорее всего неграмотна.

– А любовь, выходит, его не интересовала?

– А что вы понимаете под словом «любовь»? – В ее усмешке промелькнуло что-то порочное. – Его меч подходил не только к ее ножнам, если вы именно на это намекаете. Префект, конечно, был весьма занятым человек, но при этом мужчиной. Вроде вас.

– Стало быть, ты делила с ним ложе, – кивнул я, понимая, что это обычное дело.

– Как любой хозяин, он имел полное право оценить свою собственность. По делал это не только по обязанности, но и удовольствия ради. Чувствуете разницу?

Я кивнул, мрачно подумав, что уж кто-кто, а Марта точно ее чувствует. К тому же ей почти наверняка известно слишком много о тех, кому она служила. Раб – наиболее неудобная в этом смысле собственность. С одной стороны, он вещь, с другой – живой человек. Многие рабы становятся точным подобием своих хозяев, пустыми и тщеславными или умными, подлыми или равнодушными, как те, кому они принадлежат. Они знают нас наизусть, им известны все наши слабости, которым они либо умело потакают, либо равнодушно терпят их, либо высмеивают их у нас за спиной. В прежние времена на Востоке рабов было принято убивать, когда умирал их хозяин, – по-моему, весьма мудрый обычай, ведь тогда все тайны хозяина умирали вместе с ними. А в наше время рабы стали до неприличия дороги. Они воинственно настроены, непомерно горды и нередко нечисты на руку. Хорошего раба найти настолько трудно, что иные землевладельцы давно уже предпочитают иметь дело с вольноотпущенниками. Вот к чему мы пришли! И пока эти мрачные мысли мелькали у меня в голове, на ум мне вновь почему-то пришла Савия, и я задумался: а не лучше ли иметь ее возле себя в качестве подруги? Потому что как рабыня она может доставить немало хлопот…

Мысленно обругав себя за то, что позволил себе отвлечься, я вновь вернулся к разговору:

– А Гальбу Брассидиаса ты тоже хорошо знаешь?

– Это старшего трибуна-то? А то как же!

– Нет, я хотел спросить – знаешь ли ты его лично? С ним ты тоже делила ложе?

– Да, – без малейшего смущения ответила она.

– И он также выказывал тебе свою приязнь?

Снова та же порочная кошачья улыбка.

– Гальба был мужчиной с завидным аппетитом.

– Значит, он любил женщин?

– Он желал их.

Конечно. Весьма тонкое различие – но достаточно важное.

– Выходит, он желал не только одну тебя?

По ее глазам я видел, что она уже догадалась, куда я клоню.

– Все всякого сомнения.

– И старался добиться желаемого?

– Гальба не из тех мужчин, кто сидит и ждет у моря погоды.

Я набрал полную грудь воздуха, решив, что пора говорить напрямик.

– А леди Валерию Гальба тоже желал?

Она коротко и немного зло рассмеялась. Сардоническая усмешка, за которой стояли сладостно-горькие воспоминания.

– Еще как! Его сжигало такое пламя, что и топить не нужно, потому что он весь дом мог бы согреть, – хмыкнула она. – А когда она превратилась в некоронованную королеву легиона, то весь этот жар излился на нее.

Итак, моя догадка подтвердилась! Этот новый для меня Гальба, обуреваемый сильными страстями, любитель женщин, как-то не слишком вписывался в образ сурового, замкнутого старшего трибуна, как описывали предыдущие свидетели.

– Но он тщательно скрывал это.

– Гальба вообще все скрывал.

А заодно и от себя самого, промелькнуло у меня в голове. Гальба обманывал себя. Можно только догадываться, как он страдал, раздираемый надвое двумя противоположными желаниями – обладать Валерией и уничтожить ее навсегда. Впрочем, все это не более чем мои догадки.

– Мне говорили, что она очень красива.

– Красивее, чем кто-либо из здешних мужчин когда-либо видел.

Я мысленно взвесил ее слова – ни ревности, ни сожаления, простая констатация факта. Какой рабыне придет в голову безумная мысль соперничать с сенаторской дочерью? Марта сама это знала.

– Я уже расспрашивал солдат о тех нескольких днях, когда Марк с петрианцами отправились в ущелье друидов. Мне известно, что на это время Марк оставил вместо себя Гальбу.

– Да. Я считала его просто скучным, а он, оказывается, был еще и глуп.

Довольно наглое замечание, особенно в устах рабыни, однако я всегда превыше всех других качеств ценил в людях честность. Кроме того, Марта наверняка успела перебывать в постели доброй половины мужчин форта – во всяком случае, тех, кто уцелел, – а значит, у нее есть друзья, на которых, при случае, мог бы рассчитывать и я.

– Гальба навещал леди Валерию в то время, пока ее муж возглавил вылазку в ущелье друидов?

– Конечно – спрашивал о ее здоровье, не скучно ли ей, не нужно ли чего. Вообще говоря, было несколько странно это слышать – не тот он человек, понимаете? Честно говоря, ему вообще наплевать на то, что думают и чувствуют другие. Не менее удивительно было и другое: Гальба как будто на время забыл, что он старший трибун. Раньше он постоянно торчал на плацу, отдавал приказы, не расставался с мечом – словом, ни на минуту не давал забыть о том, кто тут командир. А тут перестал пропадать в казармах, даже стал одеваться, как обычный человек. Она держалась холодно и весьма сдержанно. Но стоило ему сказать, что он нашел для нее лошадь, как она тут же из знатной матроны превратилась в ребенка, получившего желанную игрушку. Гальба объявил, что собирается проехаться вдоль Адрианова вала до перекопа, и предложил Валерии составить ему компанию.

Этот перекоп, как я уже знал, представлял собой нечто вроде рва, тянувшегося за Адриановым валом к югу. Местность между ним и Валом на расстоянии полета стрелы считалась военной зоной.

– Причем немедленно. Гальба дал понять, что не примет никаких отговорок. Он уже почувствовал, в чем слабое место Валерии.

– Это была слабость? Или желание?

– А вы еще не поняли, что это, в сущности, одно и то же?

Глава 21

– Я пригласила старшего трибуна к ужину, Марта.

Глаза Валерии сияли, щеки разрумянились, волосы завились кольцами и прилипли к мокрому от пота лбу. Грудь ее высоко и часто вздымалась, и это сразу бросалось в глаза, но не оттого, что она запыхалась, а от радостного волнения.

Это несколько позабавило кухарку, ведь ей было отлично известно, как Гальба может возбудить любую женщину, заставить ее потерять голову. И взгляды его были тут ни при чем – женщин обычно приводил в смятение напор Гальбы.

– Ваш супруг ведь еще не вернулся из похода, госпожа? – с невинным видом осведомилась Марта.

– Нет еще. – Внезапно сообразив, что в отсутствие Марка ее поступок выглядит слегка неприличным, Валерия смешалась. – Мне хотелось сделать старшему трибуну что-то приятное. Мы многим обязаны Гальбе, и теперь я твердо намерена отблагодарить его.

– Конечно. – Марта слегка кивнула. – Тогда нужно подать к ужину нечто такое, что может польстить его самолюбию. Жаркое из оленины под острым соусом, например. И сладкие булочки с вином.

– Отлично. И еще тот горошек, который ты так замечательно готовишь, Марта. Как он называется?

– Вителлий. К нему подается соус из анчоусов.

– Вот-вот! И побольше доброго вина.

– Постараюсь, чтобы вы остались довольны моей стряпней, госпожа.

Сказать по правде, верховая прогулка получилась на славу. Гальба любезно показал ей, как лучше управлять немного диковатым кавалерийским скакуном, чтобы можно было расслабиться в седле, всецело отдавшись скачке. Убедившись, что у нее неплохо получается, они помчались во весь опор: он – на своем огромном черном жеребце Империуме, а она – на той самой белой кобыле, которую облюбовала в первый же день, увидев ее в конюшне. Теперь кобыла принадлежала ей, и Валерия назвала ее Боудиккой – в честь воинственной королевы кельтов. В этом месте Адрианов вал проходил через самую высокую вершину горного хребта, и местность между ним и земляной насыпью со рвом была холмистой и довольно неровной. Тропинка, по которой они ехали, то неожиданно ныряла в узкую расщелину, то круто карабкалась к вершине очередного холма. Гальба с Валерией бездумно отдались скачке – они вихрем неслись вперед, не оглядываясь назад и не задумываясь о том, куда приведет их тропа. Забыв обо всем, Валерия чувствовала, как мощно и ритмично двигаются под ней мышцы животного. Грохот лошадиных копыт эхом отдавался у нее в голове, заставляя сердце биться чаще. Гальба почти ничего не говорил, но при этом ни на секунду не спускал с нее глаз, заранее предупреждая обо всех опасных местах и помогая ей пробраться через густые заросли, куда без него она вряд ли осмелилась бы сунуться.

Общество этого человека льстило ей. А скачка давала восхитительное чувство свободы.

А теперь она была твердо намерена тоже, в свою очередь, сделать ему нечто приятное. Ну и заодно попытаться сгладить некоторые трения между Гальбой и собственным мужем. Так сказать, облегчить Марку жизнь. Ни для кого не было тайной, что Клодий терпеть не может Гальбу, что и сам Марк в обществе старшего трибуна тоже чувствует себя неловко, а мужская гордость мешала им обоим стать друзьями. Только женщина могла сделать так, чтобы эти трое нашли наконец общий язык. Ей уже удалось удивить Гальбу, думала Валерия. Ну так теперь она попытается извлечь из этого пользу.

Она долго лежала в ванне, мысленно прикидывая про себя, о чем им можно поговорить, пока Савия яростно терла ее губкой. Гальба был мужчиной до мозга костей, а значит, решила Валерия, собеседник из него так себе. Слишком уж он провинциален, чтобы быть интеллектуалом. Но при этом Гальба был закаленным в боях ветераном, а это значит, что ему, возможно, польстит, если она попросит его рассказать что-нибудь о тех битвах, в которых он участвовал. Чем черт не шутит – возможно, ей даже удастся уговорить его обсудить с ней кое-какие мысли насчет петрианцев, которые давно уже вертелись у нее в голове. А может, даже подсказать ему, в каких переменах нуждается форт. Да, пригласить его к ужину не просто удовольствие, воодушевилась Валерия. Это, можно сказать, ее святой долг!

– Не нравится он мне, – ворчала Савия. – Вечно грубит Клодию. Да и у вашего супруга с ним постоянно проблемы. И вот теперь нате вам, не успел Марк уехать, как он тут как тут – приглашает вас проехаться верхом!

– Гальба – обычный пограничник, – натягивая на себя тунику, пробормотала Валерия. – Не забывай, мы ведь теперь живем в его мире. И нам придется постараться понять таких людей, как Гальба.

– Нечего тут понимать. Мужчины привыкли идти на поводу у своих желаний, именно поэтому все они испытывают вожделение к женщинам. И только мы способны вбить немного здравого смысла в их глупые головы.

– Не думаю, что мой супруг привык следовать каким-то порывам.

– Зато Гальба уж точно привык. Будьте осторожны, не то он окончательно смутится и вновь спрячется в свою раковину.

– Вряд ли его смутит обычная вежливость. Право, Савия, ты невозможна – вечно делаешь из мухи слона! Не нужно все усложнять.

– Это вы все усложняете, госпожа, а вовсе не я. Он ведь убийца, не забывайте об этом!

– Он просто солдат. И подчиненный моего мужа.

– Какая же вы наивная!

– Нет. Я женщина, к тому же знатная. И я до смерти устала слушать твое брюзжание! Лучше попридержи свой язык и помоги мне надеть столу.

Одна мысль о том, чтобы в течение всего вечера выносить недовольное ворчание служанки, вывела Валерию из себя – в конце концов, она ведь уже не та девочка, которой была в Риме! Савия просто никак не может смириться, что ее воспитанница – замужняя женщина! Напустив на себя строгость, Валерия непререкаемым тоном велела ей немедленно отнести Люсинде корзинку со сладкими булочками в вине – в знак благодарности за ее гостеприимство. После чего принялась выбирать драгоценности, а потом уселась перед зеркалом немного подкраситься.

Старший трибун оказался пунктуален – он явился в двенадцатом часу, когда небо на западе окрасилось в багровый цвет. Судя по всему, Гальба тоже принял ванну, сменив доспехи на тунику ярко-синего цвета. Благоухающий свежестью, хмурый и до смешного неловкий – весьма странное сочетание, которое Валерия, однако, нашла даже трогательным: этакий неотесанный солдафон, который из кожи лезет вон, чтобы понравиться ей, истинной римлянке! И при этом такой сильный… такой мужественный! Вдобавок невооруженный.

На закуску Марта подала мидии. Поставив блюдо на стол, она замешкалась и продолжала крутиться у стола. Это продолжалось так долго, что Валерии пришлось отослать ее на кухню. Гальба, по своему обыкновению замкнутый, мало-помалу оттаял и даже позволил хозяйке втянуть себя в разговор. Какое-то время беседа вертелась вокруг лошадей, потом Валерии удалось незаметно перевести разговор на другое, и она принялась расспрашивать его, трудно ли иметь в подчинении пять сотен людей. Гальба разговорился. Дошло даже до того, что он вежливо осведомился о ее успехах в домашнем хозяйстве, о тех переменах, которые она собирается произвести в доме, поинтересовался и тем, как ее успехи в кельтском языке. Старший трибун заметил даже, что кроваво-красные фрески на стене теперь прикрыты цветастым ковром.

– Похоже, вы неравнодушны к домашнему хозяйству, трибун? – лукаво улыбнулась Валерия.

– Ну, ведь одно время этот дом был моим.

Порозовев от смущения, Валерия бросила на него извиняющийся взгляд:

– И правда! Простите! Как, должно быть, неприятно вернуться из этого чудесного дома назад в казармы!

Ничто не дрогнуло в его лице.

– Ничуть. Я тут везде как дома.

– Я намерена сделать все, чтобы этот дом стал домом и для всего гарнизона! Мы будем часто давать обеды. Мне хочется, чтобы офицеры моего мужа чувствовали себя здесь, как в родной семье.

Он скользнул по ней равнодушным взглядом.

– Как это благородно с вашей стороны!

Наконец подали ужин. Казалось, Гальбе доставляет удовольствие просто наблюдать за тем, как ест Валерия – он пожирал взглядом ее изящно очерченные губы, мелкие и белые, словно жемчужины, зубы, бездонные черные глаза. Чувствуя на себе его взгляд, Валерия откровенно наслаждалась. Выпив вина, она перестала смущаться и искренне радовалась его обществу.

– Расскажите мне, что вы теперь думаете о Британии, – попросил Гальба.

Идея неожиданно ей понравилась – Валерия чувствовала, что переходить к разговору об отношениях, которые сложились между тремя офицерами крепости, пока еще рано.

– Провинция очень красива.

– Как и вся наша империя, – ввернул Гальба, давая понять, что рассчитывал услышать нечто не столь банальное.

– В ней странно сочетаются примитивность и вместе с тем утонченность. К примеру, сидя за столом на вилле Люсинды, чувствуешь себя так, словно вновь оказался в Риме. А всего в миле отсюда встречаешь крестьянские хижины кельтов, которые не меняются уже тысячу лет. А бритты то сварливо брюзжат, то радуются, как дети. Даже погода тут переменчива. Все это так странно… и очаровательно.

– И вам не скучно тут, особенно после блеска и великолепия столицы? – Гальба положил в рот еще кусочек оленины.

– Нет. Я уже пресытилась всем этим блеском. А тут… тут я чувствую, что живу. Клодий говорит, что возможность близкой смерти лишь обостряет радость бытия.

– Неужели?

– Та засада в лесу только заставила меня еще больше ценить жизнь. Разве это, по-вашему, не странно?

– Но теперь за вас отомстили.

– Да. Мой супруг и Клодий.

– И еще две сотни людей. И все только для того, чтобы вы чувствовали себя в безопасности.

Валерия пожала плечами:

– Я и так уже чувствую себя в безопасности. С вами.

Он рассмеялся:

– Поклонник вряд ли принял бы это за комплимент. Да и солдат тоже.

– И кем же вы считаете себя, Гальба?

– Стражем. Неким подобием Вала.

– Вал ведь для вас все, не так ли?

– Это моя жизнь. Конечно, она не столь великолепна, как у сенатора, но легион – это мои корни.

– Мне кажется, вы вовсе не такой солдафон, каким хотите казаться. И не такой опасный, каким желаете выглядеть в чужих глазах. И не неотесанный провинциал, на которого стараетесь походить. Так почему вы все время притворяетесь, Гальба? Постоянно играете какую-то роль?

– Каждый хоть немного, да притворяется. Но я такой, какой есть.

– Именно это мне в вас и нравится. Во всяком случае, вы притворяетесь куда меньше, чем юноши в Риме.

– Становясь мужчиной, человек перестает притворяться. На поле боя это бессмысленно и бесполезно. Слабые, те, что лишь желают казаться сильными, обычно гибнут первыми.

Неужели он имел в виду Марка?

– Ну, по вам не скажешь, что вы слабый человек.

– Да. Я способен на многое. Чтобы пойти далеко, мне не хватает лишь связей.

– Конечно. Именно это я и имела в виду!

– Я человек, который нуждается только в соратнике, чтобы добиться многого. Я мог бы назвать вам императоров, которые начинали так же, как я, чтобы потом достигнуть вершин власти.

– Вы имеете в виду – в покровителе?

– Я хотел сказать – в союзнике. Двое умных людей всегда могут заключить между собой союз.

Неужто это завуалированное предложение заключить перемирие, о котором она так мечтала? Марта принесла булочки, и пока она расставляла тарелки, оба сидели молча. Гальба искоса поглядывал на Валерию, сгорая от желания продолжить разговор.

– Наверное, вам тут одиноко, Валерия? – заговорил он, чуть только за рабыней захлопнулась дверь. – Оказались так далеко от дома?

– Ну, у меня ведь есть Савия.

Он коротко фыркнул.

– Но она вечно брюзжит. Она не замечает, что я уже не маленькая девочка. И обращается со мной как с ребенком.

– В то время как вы – женщина.

– Вот именно.

– И нуждаетесь в том, что необходимо каждой женщине.

– Да. Хотя я уже успела понять, что живу в мире, предназначенном для мужчин. И общество здесь совсем не то, что в Риме. Мне хочется завести новых друзей. Узнать что-то новое. Обзавестись новыми впечатлениями…

– К тому же вы обожаете всякие авантюры.

– Мне хочется познать жизнь, вот и все. Ведь до сих пор меня растили, словно оранжерейный цветок.

– Новые впечатления – это вроде нашей сегодняшней поездки верхом?

– И этого ужина тоже! Вы не представляете, какое удовольствие я испытываю от нашей беседы!

– И это в моем скучном обществе?

– Ваше общество доставляет мне не меньшую радость, поверьте.

– А мне – ваше. И я мог бы обогатить вас новыми впечатлениями, Валерия.

Она с изумлением уставилась на него широко раскрытыми глазами:

– Да что вы говорите, трибун?!

– Я бы мог показать, каков он на самом деле, теперешний мир, не тот, который воспевают поэты, а настоящий. Научить, как подчинять этот мир своей воле. А вы рассказали бы мне о Риме.

Валерия рассмеялась. Она немного нервничала, но была явно заинтригована.

– Ах, какой из вас, должно быть, получится восхитительный учитель!

– И еще я мог бы научить вас, что такое быть женщиной.

– Вы? Мужчина?

– Да. И я бы мог показать вам, что такое быть мужчиной.

Валерия, немного смущенная тем неожиданным направлением, которое принял их разговор, неуверенно покосилась на Гальбу. Он не сводил с нее глаз, и по выражению его лица она видела, что он разговаривает с ней откровенно, как с равной. Однако почему-то это тревожило ее.

– Я мог бы рассказать вам многое – и о мужчинах, и о женщинах. – Внезапно Гальба, положив тяжелую руку ей на плечо, привлек Валерию к себе и потянулся к ее губам. Этот жест был таким же быстрым и столь же привычным, как и тот, которым он выхватывал из ножен меч. И прежде чем Валерия успела отодвинуться или оттолкнуть его, губы Гальбы, жадные и ненасытные, уже смяли ее рот, колючая борода щекотала ей щеки, горячее мужское дыхание опалило ей кожу. Она почувствовала, как он настойчиво пытается раздвинуть ей губы.

Не на шутку перепугавшись, Валерия резко отпрянула в сторону, высвободила руку и неловко ударила Гальбу по лицу. От страха или от смущения рука ее лишь скользнула у него по щеке, и губы Гальбы искривила ехидная усмешка.

– Прошу вас, остановитесь! – прошептала Валерия.

Вместо ответа он молча потянулся к ее губам.

Тогда она, уже окончательно рассердившись, резко дернулась и вскочила на ноги, опрокинув на стол чашу с вином. Тяжелый стул с грохотом рухнул на пол.

– Да как вы смеете?!

Гальба тоже встал.

– Смею – уж такой я человек! Вы ведь никогда еще не знали настоящего мужчину, не так ли, Валерия? Так позвольте мне показать вам, какие они на самом деле.

– Но ведь я замужем!

– За человеком, который оставил вас почти сразу же после свадьбы. Впрочем, его и так почитай что нет. До него отсюда не меньше целого дня пути, а вашу служанку вы отослали к Люсинде. Может, хватит мечтать о реальной жизни? Не лучше ли испытать, какая она на самом деле? Пользуйтесь случаем, иначе до конца своих дней будете жалеть, что упустили такой шанс.

– Какой шанс?

– Оказаться в объятиях настоящего мужчины, солдата, который мог бы положить к вашим ногам целую империю, а не то что какую-то жалкую крепость!

Валерия пятилась до тех пор, пока не почувствовала спиной шершавую поверхность висевшего на стене ковра, а под ней – твердый кафель плитки. Ее возмущение росло вместе с ее растерянностью. Как она могла так ужасно ошибаться в этом человеке?!

– Боюсь, вы неправильно поняли мое приглашение, трибун! – ледяным тоном отрезала она. – О боги, вы действительно обычный солдафон! Как вы осмелились сделать подобное предложение молодой жене вашего же собственного командира, назначенного сюда по приказу Рима?! – Валерия сурово одернула себя, расправила плечи, стараясь держаться надменно, но голос ее предательски дрожал. – Сенаторской дочери, честной и порядочной женщине?! По-моему, предлагая дружбу, вы явно имели в виду нечто иное!

– Только не притворяйтесь, что вы этого не ожидали. Или что вам это неприятно.

– Естественно! – возмутилась Валерия. – Или вы возомнили, что с такой внешностью, как у вас, вы можете выглядеть в моих глазах привлекательным? Что я снизойду до близости с человеком вашего положения?!

– Но вы ведь кокетничали со мной!

– Еще раз повторяю – боюсь, вы неправильно поняли мое приглашение.

– Все я правильно понял!

– А теперь прошу вас уйти. И не возвращаться раньше, чем мой супруг вернется в форт.

Выходит, эта надменная девчонка считает, что слишком хороша для него? Гальбу захлестнул гнев.

– Ты спросила, притворяюсь ли я, и я ответил – нет. Высокомерная римлянка! В отличие от тебя я честный человек! Может, поэтому мне так трудно понять, что на уме у таких, как ты, фальшивых до мозга костей. Делаешь вид, что страшно оскорблена? Знаю я таких. О боги, можешь быть уверена, что ноги моей не будет в этом доме, вернется ли твой супруг или нет! Как будто никто не знает, что Марк и получил-то это назначение только лишь благодаря твоему знатному происхождению и связям твоего отца! Да вы с ним и дня бы не прожили на Валу, если бы вас не защищали люди вроде меня!

– О боги, какая надменность! Убирайтесь отсюда!

Гальба сделал шаг назад, и расстояние, разделявшее их, внезапно показалось Валерии пропастью.

– Можешь быть спокойна – я ухожу. Оставайся одна. Но когда-нибудь, когда ты и в самом деле станешь взрослой, тебе, возможно, захочется иметь возле себя настоящего мужчину – и когда этот день придет, тогда уж ты прибежишь ко мне, а не я. И тогда я назначу тебе свидание на конюшне!

– Как вы смеете говорить со мной подобным тоном?! – вспыхнула Валерия.

– А как ты посмела играть со мной?!

– Я… я вас презираю!

– А мне смешно смотреть на эти жалкие ужимки!

Внезапно слезы ручьем хлынули у нее из глаз. Разрыдавшись, Валерия выбежала из комнаты.

Гальба молча проводил ее взглядом. Боль и оскорбленная гордость исказили судорогой его лицо. Злоба захлестнула его – он яростно пнул ногой тяжелый стол, так что тот опрокинулся и красное вино, словно брызги крови, запятнало чудесный мозаичный пол. Марта, привлеченная их громкими голосами и звуками ссоры, испуганно юркнула обратно в кухню. Старший трибун широкими шагами направился к двери, но потом замер, прислушался и, обернувшись, бросил злобный взгляд в сторону кухни. Итак, выходит, эта шлюха все слышала! Он весь кипел от ярости. Гнев его требовал выхода.

Поэтому, вместо того чтобы уйти, он помчался туда и, толчком ноги распахнув дверь, ворвался в жаркое помещение. Все рабы, кроме Марты, прыснули по углам, словно испуганные кролики. Марта не сдвинулась с места. Лицо ее раскраснелось от жара плиты, туника распахнулась, приоткрывая пышную грудь, руки были обнажены до плеч. Она смотрела на разъяренного Гальбу, и в глазах ее горели страх и торжество. Гальба, схватив Марту в охапку, опрокинул ее на кухонный стол, одним махом сбросив с него все, что там было. Зарычав, он рванул за ворот ее туники так, что она разорвалась до талии, отбросил в сторону ее фартук и обнажил ноги.

Ухмыляясь, Марта слегка раздвинула бедра.

– Наконец-то! Ведь именно этого ты хочешь, Гальба? И ты этого заслуживаешь. Тебе нужна не эта знатная кривляка, а женщина!

Он набросился на нее как зверь. Яростные крики, напоминавшие вой и рычание совокупляющихся животных, сотрясали дом командира легиона, эхом отдаваясь в самых дальних его уголках. А стоны и вопли Марты проникали и дальше, они летели по коридорам и бились о стены пустовавших комнат. Достигли они и спальни, где, содрогаясь от рыданий, лежала Валерия.