Текст книги "419"

Автор книги: Уилл Фергюсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

75

Ннамди нанял лодку у Турка – маленькую, с подвесным мотором, на носу краской намалевано: «Химар».

– Это значит «осел», – засмеялся Турок. – Надеюсь, ей хватит упрямства, довезет вас.

И с тем он пожелал Амине и Ннамди всего наилучшего. Игбо Джо, однако, любезности не хватило.

– Чего?!

Джо затягивал гайки на колесах «Мечтать не вредно» – стандартная процедура техобслуживания после долгой дороги, – и теперь вскочил с гаечным ключом в руке, потрясенный, но не лишившийся дара речи. Дар речи ему никогда не отказывал.

– Это что за глупости? Что за мумба-юмба у тебя в башке? Иисусе непотопляемый, она что, околдовала тебя? Ты повезешь ее – вот ее? – в это свое захолустье? На ручьях бандиты и полиция кишмя кишат. Ты ж не доберешься, а если и да – дальше что? Думаешь, иджо ее удочерят? Да они ее сожрут с потрохами.

– Джозеф…

– Ннамди, поехали со мной. Дай ей денег, оставь ее. Мы с тобой горы свернем. Слышь, мне теперь в Камерун сгонять надо. Ну, до границы. Поехали – разбогатеем оба. А женщины там какие! Ах, какие там женщины. Куклы нолливудские по сравнению с ними – все равно что жабы бородавчатые. На границе красота – залюбуешься. Поехали.

– Мне надо в деревню. Я слишком надолго уехал.

Джо вздохнул – скорее рыкнул. Повернулся к Амине:

– А ты чего? Охота тебе в болото? Я слыхал, они там людоеды. У пацана этого по ночам в животе урчало – я-то видел, как он на меня зырил, аж слюна по подбородку. Я глаз не сомкнул, чесслово! Боялся, что проснусь – а он надо мною с вилкой и перечницей стоит.

– Это ты-то глаз не сомкнул? – засмеялся Ннамди. – Да ты и за рулем глаз не открываешь. И вообще, игбо мы не едим. Они костлявые. Хрящи да шкура. – Сообразив, что Амина занервничала, Ннамди обернулся к ней: – Не беспокойся, дитя. Никто тебя не съест.

– Сначала поджарят, – пробормотал Джо. И Ннамди: – В эту свою вонючую трясину ты рвешься, а со мной деньгу зашибать не рвешься? Что за ерунда такая?

– Мы добры к гостям, – сказала Ннамди Амине. – Не волнуйся.

Стрельба снаружи приближалась.

76

В перегруженном такси, экспроприированном в ремонтном цеху, Джо подвез их к причалу на Судоремонтном ручье.

Настоял на том, чтоб помочь Ннамди погрузить припасы на «Химар». Стеклопластиковый корпус, навесные моторы – от миделя до кормы все забили ящиками фанты. Квадратными жестянками с пальмовым маслом. Банками сгущенки. Связками зелени. Вяленой треской. Мукой гарри для клецок. Цементом для ремонта стен. Флаконами с пенициллином в таблетках. Перекисью водорода от порезов и вазелином от ожогов, бальзамами, чтоб заживало, и марлей, чтоб перевязывать то, что заживает. Ящиком вьетнамок. Полиэтиленовыми пакетами с отпугивателями москитов. Новыми сетями. Футбольным мячом для школы. Солнечными очками и раскрасками.

Когда все погрузили, лодка опасно просела в воде. Джо накинул сверху брезент, под плевками с дождливых небес помог закрепить края, пожал Ннамди руку – предплечье к предплечью.

– Если передумаешь, еще успеешь смотаться со мной в Камерун. Я уезжаю через месяц, перед муссонами.

– Может быть, – сказал Ннамди, хотя знал, что не передумает: камушки давным-давно упали. – Не исключено.

Портовая вода, загустевшая от нефти. Дождь на нефти – бусинами. Джо на причале.

Чихнув и запнувшись, моторка зафыркала и ожила. Мальчишка-огони, рулевой, отвел «Химар» от причала, заложил вираж.

Ннамди стоял на носу, воздев руки.

– До свиданья, Игбо Джозеф!

– Я не игбо! – взревел тот. – И меня не Джозеф зовут!

Когда кровь превратится в деготь и по телу расползутся язвы, когда откажет иммунная система, а тело лишится сил, Джо из Оничи еще долго будет вспоминать кадунскую поездку с Ннамди из Дельты – будет вспоминать с нежностью, пока огни не погаснут один за другим.

Амина в жизни не ступала в лодку и, когда та дернулась, в ужасе вцепилась в борта. Ннамди стоял, прямой и сильный, махал Джо на причале, а тот все уменьшался.

– Ноао! – закричал Ннамди.

Джо тоже махал – широко, открытой ладонью, туда-сюда. На прощание заорал:

– Я еще голой жопой тебе на рожу сяду!

Ннамди засмеялся, лодка развернулась, и они отбыли.

Джо и Ннамди никогда больше не встретятся.

77

Язык. Скрывает и обнажает равно.

Лора размышляла о торжествах и тождествах. О «вас» и «ваш». Характерные ошибки и семантические слепые пятна – как отпечатки пальцев, как клейма. Даже Лора, хоть и литред, всегда задумывалась, натыкаясь на «отличный» и «различный», и ей никогда с первого раза не давалось рудиментарное первое «р» в слове «сюрприз». Она знала, что ему там самое место – без вопросов, – но все равно на вид – вылитая опечатка. Поручи ей переписать словарь, начала бы с сюрприза.

Поздравления с тождествами! Проверка орфографии в текстовом редакторе ошибку не заметит. Это тебе не по клавишам промахнуться. Тут иначе. Это надо всякий раз печатать самому.

Просто слова перепутали? Или не просто?

А вдруг это ниточка, что по воздуху ведет с Земли в пустоту, со спутника и обратно, через океан, через целый континент, по оптоволокну, затем в последний раз прыгает в воздух, в беспроводной маршрутизатор и на отцовский жесткий диск. Ниточка, что ведет отсюда – туда, из бунгало в Брайар-Хилл – в Далекое Далеко. Поздравления с тождествами.

78

Рулевой вел «Химар» вдоль берегов Судоремонтного ручья, к центральному каналу, а там направил лодчонку на морские пути гигантов.

Нефтяные танкеры избавлялись от резерва, готовя трюмы к новым порциям, и канал покрывали остатки слива. Те танкеры, что уже облегчились, шли дальше, перед собой толкая волны, точно тесто под скалкой, а позади волоча распускающийся кильватер. Когда мимо проходил такой танкер, «Химар» и другие лодчонки через секунду взбирались по волне, взлетали, затем падали. Рулевой-огони газу не поддавал. Переваливал через волны бочком; Ннамди сидел лицом к ветру, Амина цеплялась за борта.

Плоскодонки, доверху груженные бананами и вязанками хвороста, теснились вдоль берега, лодочники нащупывали путь шестами и веслами, стараясь одолеть накат валов.

– Мой отец! – крикнул Ннамди Амине. – У него была такая лодка. Теперь моя.

Они миновали танкер-развалюху, выпотрошенный и заваленный на сторону, его клепаные швы истекали ржавчиной. Появились замерные станции – сплетались трубы нефтепровода. За колючей проволокой у береговой линии – аванпосты нефтяников, цветовая азбука: «Шеврон» и «Агип», «Тексако» и «БП».

Ннамди рассмеялся.

– Добро пожаловать в республику «Шелл»! – весело крикнул он.

Газовый факел на берегу извергал жар посреди деревушки. Растительность вокруг увяла и поредела, но это не мешало деревенским женщинам использовать газовое пламя – рядами выкладывать на просушку кассаву и, в жару блестя потными лицами, развешивать стирку на трубах. Те прорезали тропинки в лесу, ныряли, выныривали, пересекали мелкие ручьи и речки покрупнее, змеями скользили вдоль воды.

– В сезон дождей этих труб и видно не будет, – сказал Ннамди. Он придвинулся к Амине поближе, чтобы не кричать.

Она поглядела на низкий серый потолок небес. Брызги дождя и каплющий лес, влажное дыхание тумана. «Если уж это не сезон дождей…» Она плотнее закутала голову платком.

– Можешь залезть туда, – сказал Ннамди, кивнув на брезент. – Если дождь пойдет.

Если?

Они вошли в душный лабиринт ручьев и клокастых островков, и «Химар» постепенно набрал скорость, зашлепал носом по воде, а дождь колол его, точно подушку для булавок, обжигал кожу, как песок в пыльную бурю. «Что я натворила?» Куда ни глянь – к тебе тянутся пальцы воды. Бесконечные переходы. «Что я натворила?»

Ннамди снова сел рядом.

– Под водой живет речной народ, овумо. Смотрят на нас и думают, что мы – их отражения. – Он улыбнулся. – Может, и правда. Может, овумо настоящие, а мы – перевернутые. У нас в деревни матери детишек пугают: «Веди себя прилично, а то овумо заберут! Будешь плохо поступать, овумо придут и сцапают». А моя мать не так. Она грозила: «Веди себя как полагается, Ннамди, а то ийеи придет». Это значит «что-то». Больше ничего не говорила. Ни разу не сказала что. «Что-то придет» – и все. – Он засмеялся. – И это было хуже всего – не знать что. Просто что-то . Ийеи.

Канал расширялся, лодка помчалась быстрее, рассекая поверхность параллельного мира. Подпрыгнула, рот у Амины наполнился рвотой, она сплюнула за борт. Посмотрела, как мутнеет вода за бортом.

79

Как не получили деньги? Что за нелепица?! Я послал их Супер-Экспресс-Скоростной Суточной Авиапочтой, и мне уже прислали подтверждение, что кто-то их получил и обналичил. Что там у вас творится? Вы что, за болвана меня держите?

Разберитесь и доложите.

Пол-к Горчиц.

80

Вдали – Бонни-айленд, мерцание в дымчатой мути. За Бонни-айлендом – океан.

Она увидела море впервые в жизни, но восторг не посетил ее: она знала, что означает море. Нигерия закончилась – дальше бежать некуда. Это конец всех дорог, больше никуда не пойдешь.

Ветер окреп, волны пошли завитками. На горизонте – тонкая линия барашков. Вдалеке – глыба открытого океана. В серой воде плывут нефтяные платформы, башни огня, пылающий газ. Она вновь вспомнила деревья, что горели в саванне.

Ннамди указал на скопище огоньков и цилиндрические резервуары на острове – завод, где сжижали природный газ.

– Что не сгорит, отправляется туда. Я раньше жил на Бонни. – Много жизней назад. – Там когда-то был рабовладельческий порт, – сказал он. – Точка невозврата. Рабов привозили на Бонни, а оттуда их забирали корабли. Там есть колодец – мужчины, женщины, дети пили там напоследок и навеки покидали Африку. И даже сейчас говорят, что вода в колодце на вкус как слезы. Кое-кто считает, это просто море просачивается. Соленая вода мешается с пресной. Но я что-то не уверен.

Проступали детали. Бонни-айленд все ближе.

– Разумеется, – ухмыльнулся Ннамди, – продавали-то в основном мы, иджо. Если б я повстречался с Игбо Джо в далеком прошлом, может, накинул бы на него сеть и продал ойибо. Иджо годами ловили и продавали игбо, толпами. Игбо на нас до сих пор злятся. Они тогда ямс разводили. Легкая добыча. – Он засмеялся, но подтекст был ясен: иджо никогда не покорялись, никогда не были рабами. Не жертвы – охотники. Не рыба – рыболовы. Не наковальня – молот.

В глазах ее мелькнул страх, и Ннамди попытался ее утешить:

– Да я шучу. Со мной ничего не бойся. – Он глянул на Бонни-айленд. – И деревня тебе понравится. Мы любим гостей.

В небе кружили военные вертолеты, низко-низко летели вдоль горизонта.

– Ищут бункеровщиков, – сказал Ннамди. – Высадятся на любое судно, если там контрабандная нефть, даже на танкер, и не уйдут, пока им не дадут на лапу. А вот нас никто не ищет. – Он указал на лес: – Моя деревня там. В дальней Дельте. Семьсот человек, из них восемьсот – моя родня.

Он что-то сказал рулевому, и лодка повернула и помчалась к берегу. Амина ахнула, решив, что сейчас они врежутся в стену мангров, но в последнюю секунду заметила просвет. И ручей.

– Срежем тут, – пояснил Ннамди.

Едва они свернули с центрального канала на территорию иджо, молодой огони в развевающейся белой рубахе напрягся и набычился. Огони и иджо заключили нестойкий альянс в трущобах Геенны, но здесь, в паутине ручьев, поди пойми, кто кому друг или враг. Если этот иджо и его пленница – хауса, судя по всему, – на него накинутся, куда ему бежать, что делать? Может, ему засада светит? Турок обещал, что все будет хорошо, но в болотах обещания зыбки, как и альянсы.

Они держали путь в раскисшее сердце Дельты. Лиманы. Соленые заводи. Пленка нефти на воде – радужная, красивая. Как стрекозиные крылья, подумала Амина.

С берегов наседали мангры – словно брели по воде, выворачивая корни из грязи. Ветви тянулись к лодке, колотили по брезенту, рулевой то и дело пригибался.

– Увидишь, что ветка шевелится, – сказал Ннамди Амине, – сама шевелись побыстрее.

Взлетели аисты, взмахнули крыльями – на воде остались четкие круги. Над головой – внезапный визг, и Амина шарахнулась.

– Обезьяна, ничего страшного, – сказал Ннамди. Плечи у девушки тряслись – худышка совсем, как птичка. – Здесь обезьяны с длинными хвостами и с белым горлом. Хлопот с ними не оберешься. Бывает одна обезьяна – рыжая, руки худые, шерсть длинная. Очень редкая. Приезжали профессора из Лагосского университета, хотели поймать – ничего не вышло. Даже награду объявили. За обезьяну! Я всю жизнь в Дельте прожил, а этой обезьяны не видал. Но может, сегодня день подходящий. Ты, дитя, гляди в оба. Заметишь такую тварь – будем ловить. Продадим в зоопарк, купим большой дом и разбогатеем.

Она улыбнулась – слабенько, он еле заметил.

– Умеешь ловить обезьян?

Она покачала головой.

– Тут нужна ловкость. Кладешь щепотку соли ей на нос – она глазами косит, а тебя не видит. Щепоть соли между глаз – и обезьяна у тебя в кармане. – Ннамди изобразил косоглазого, пошатался туда-сюда. Амина зажала рот ладонью и отвернулась, сдерживая хохот.

Он протянул ей флягу с водой из Портако.

– Я вот думаю – может, тебе улыбаться почаще? – сказал он. – Тебе идет.

Раскат грома – и они свернули в другой канал. В воде меж мангровых корней плавали тысячи дохлых рыб, покрытых сырцом. Лес сгорел. Деревья почернели, лозы обуглились. Диверсия? Утечка газа, случайное воспламенение? Бункеровка не удалась?

– Не знаю, – сказал Ннамди, когда рулевой спросил. Если хватит топлива, загорится что угодно, даже река. Кому и знать, как не Ннамди.

Сумерки в Дельте. Рулевой поддал газу; ему хотелось попасть в деревню дотемна. Переночует в лодке, утром вернется. Так он рассчитывал.

Но тут Ннамди оглянулся.

– Что-то надвигается, – сказал он.

Позади в канал вошла – влетела – другая лодка. Быстроходная моторка, народу полно, в руках винтовки.

Рулевой снова газанул, и «Химар» заскакал по волнам, временами почти взлетая, несмотря на тяжкий груз.

– Убежим? – спросил Ннамди.

Рулевой оглянулся на моторку, уже перереза́вшую их кильватер.

– У нас два подвесных мотора! – крикнул он. – Сорок лошадей. И груза полно. А у них семьдесят пять лошадей. А то и больше. Куда уж там бежать.

И он резко развернулся, направил лодку в приток.

– Может, спрячемся. В кошки-мышки поиграем. Подождем до ночи, попробуем слинять.

– Нет, – сказал Ннамди. Если бежать, преследователи только разозлятся. – Вырубай мотор, разворачивайся. Посмотрим, чего им надо.

– Мы знаем, чего им надо! Крови им надо!

– Вырубай мотор, – сказал Ннамди. – Выхода нет.

Рулевой выключил мотор, развернул лодку носом к судьбе.

– Молодцы, что не драпаете! – крикнул человек с носа моторки. – Мы б вас так прям и подстрелили, а из черепов ваших похлебку бы жрали.

Подтянутые парни, в основном без рубашек, обливаются по́том. Один в шелловском комбинезоне, расстегнутом до пупа и заляпанном как будто ржавчиной. У троих-четверых свежие шрамы на груди, надрезы – через них под кожу вводятся защитные зелья. На стволах винтовок белые тряпки. Воины Эгбесу, неуязвимые для пуль. Вакцинированные от смерти.

– Ноао! – сказал Ннамди.

– Ноао, – отвечали они.

Моторка подплыла ближе.

– Мы с ОАДН! – крикнул их предводитель. – А вы тут чё?

– Домой возвращаемся, вот и все.

Гримасы у них – что у козлиных голов на мясном рынке.

Глаза остекленелые, веки красные – гашиш и джин, может, чуток героина для верности. Один протолкался на нос, оглушительно захохотал:

– Я тя знаю! – И ткнул пальцем в Ннамди.

Старый друг, парень с Бонни-айленда, которого Ннамди научил взламывать манифольд. Похоже, парня повысили – трубопровод он больше не сосет. На локте «АК-47», поперек груди кожаный патронташ. За спиной накренился ракетный гранатомет. Все в нефтяной пленке – люди, автоматы, моторка. Таким вооружением торговали на улицах Геенны. Арсенал усовершенствовался – с винтовками прежних дней не сравнить.

Повстанцы выключили мотор, и Ннамди услышал, как у них под брезентом хнычет какая-то напуганная мелочь.

– Чё? – переспросил парень с Бонни-айленда, увидев, какое у Ннамди лицо. – Да ничё такого.

Он откинул брезент – под брезентом была женщина: вспотевшие волосы облепили лоб, в глазах ужас. Ойибо в хаки. Даже руки ей не связали. Куда сбежишь в этих болотах?

– Все нефтяники – все заперлись. Везде охрана с пушками. Ну, смотались к французам на соседний ручей. Гуманитарная помощь – это они так грили, когда помирали. Все одно нефтяники. С ней мужики были – всех положили в перестрелке. А ее мы под кроватью нашли. Ничё так се выкуп слупим.

Амина глядела на это бледное существо, на перепуганную батаури,[45]45
  Белую (хауса).


[Закрыть] съежившуюся у ног похитителей, и в этих потухших глазах видела себя.

Парень с Бонни засмеялся:

– А ты, я гляжу, тоже се девку поймал. Я б поменялся, но наша, небось, подороже выйдет.

Ннамди выдавил улыбку:

– Да уж, да уж. Моя-то стоит недорого. Кормить дороже.

Бледная женщина поглядела на Амину.

– De l’eau, – прошептала она. – S’il vous plaît. De l’eau.[46]46
  Воды… Прошу вас. Воды (фр.).


[Закрыть]

Амина протянула ей флягу – парням в моторке было наплевать, – и женщина, шумно сглатывая, стала пить водопроводную воду из Портако. Затем у нее отобрали флягу и кинули Амине.

Мужчины говорили много и громко смеялись, а женщина не отводила от Амины глаз.

– Aidez-moi,[47]47
  Помогите мне (фр.).


[Закрыть] – шепнула она.

– Je ne peux pas,[48]48
  Не могу (фр.).


[Закрыть] – прошептала Амина.

– De femme à femme.[49]49
  Как женщина женщине (фр.).


[Закрыть] Aidez-moi. – Она еле сдерживала рыдания. – De femme à femme.

– Je ne peux pas…

Парни требовали у рулевого платы за проход по их территории.

– Коку, давай коку. – Ннамди сначала решил, что они хотят наркоты, но нет – они смотрели на добро под брезентом. Пить хотели. – Коку давай.

– Фанты? – спросил Ннамди, отбрасывая брезент. Один воин Эгбесу шагнул на борт. – Погоди, – сказал Ннамди. – Снизу похолоднее. – Он сдвинул ящик, выволок другой, снизу, и этим простым жестом нечаянно спас жизнь и себе, и девушке, и рулевому.

– Хороший ты человек, – сказали они, прижимая к вискам холодные бутылки.

А потом они завели мотор, и две лодки разошлись, точно два отражения. Расставаясь, Амина и батаури гляделись друг в друга.

«Химар» скользил по темным водам Дельты. Ннамди молчал. Наконец, не оборачиваясь к Амине, произнес:

– Я ничего не мог поделать. Я не мог ее спасти.

– Я понимаю.

– Я не мог.

«Я понимаю».

Последний поворот они одолели в сгущающихся сумерках под бой барабанов. Рулевой спросил Ннамди, но и тот не понимал, что происходит:

– Может, становище какое. Раньше не было.

Длинные белые флаги размотанными бинтами трепетали на ветвях. Песни, барабанная дробь. А на полянке тела, раскрашенные мелом, танцевали в угрюмом, напитанном джином буйстве, дергая руками, размахивая винтовками. Раздался выстрел, затем другой.

Многодневный страх затопил Амину.

«Здесь все и кончится? На этой лодке я плыву к своей смерти?»

– Это что за дурдом? – прошептал рулевой, сбрасывая скорость, чтобы проскользнуть незаметно.

– Это не дурдом, – сказал Ннамди. – Это Эгбесу. Бог войны иджо. Их, понимаешь ли, привили.

– От чего привили?

– Когда приходишь к Эгбесу, пули тебе не страшны. Пролетают насквозь, как будто ты из дыма. Можно пить любой яд, даже кислоту из батареек, – все равно не умрешь. Ты неуязвим.

– А если умираешь? – спросил огони. – Тогда как?

– Значит, оплошал, нарушил какой-то завет. Если умираешь или ранен, это не боги тебя оставили. Это ты оставил богов.

– И что им эти боги говорят?

– Что надо драться. Прогнать из Дельты ойибо и нефтяников. Создать государство иджо. Воевать.

Рулевой-огони и девушка из Сахеля впервые посмотрели друг на друга.

– Это все… нехорошо, – сказал Ннамди. – Это значит, разговоры закончились. – Не будет ультиматумов, не будет деклараций и манифестов на пресс-конференциях. Будет только война.

За лагерем Эгбесу возник знакомый пейзаж – мангры, небольшие участки с кассавой. Мимо плыли дома, освещенные керосинками, а порой чахоточным генератором. Все подсвечивалось оранжевым пламенем газовых факелов.

– Моя деревня! – закричал Ннамди, тыча пальцем, гоня лодку вперед. – Вон то дерево – дерево видите? – Над ручьем широкой дугой изгибался ствол. – Я на нем качался в детстве. А вон там – видите, на холме? Под крестом? Два огонька? Это дом моего отца. Я там вырос.

Вдоль причала горели огни – голые лампочки на проводах. Город на сваях. Таким он померещился Амине. Не деревня – целый город. Новой волной накатила паника.

– Ты говорил… ты говорил, семьсот человек.

– Ну да, – сказал Ннамди. – Вот моя деревня, та, что поближе. А там… – Он махнул на разросшиеся в отдалении трущобы. Бестолковые навесы, безнадежные лачуги. Глиняные хижины, не цементные. – Это не моя деревня. Это за ручьем. Люди из других деревень, разрушенных. Или брошенных. Иногда приходят по ночам, безобразничают. Но куда мы едем – там мой дом.

Амина заподозрила, что размежевание существует только в воображении Ннамди; две деревни сливались, разделяла их лишь тонюсенькая струйка воды. Над скученными домами высился церковный шпиль, на фоне газового факела четко проступал крест. Рукописная вывеска на берегу гласила: «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В НОВЫЙ ИЕРУСАЛИМ».

«Химар» ткнулся в перебитый хребет пристани, днище заскребло по мангровым корням. Ннамди и рулевой выпрыгнули, втащили лодку.

– Причал построили нефтяники, повстанцы использовали, а солдаты разрушили. Но лодка причалит, ничего. Чалиться мы умеем.

Пока Ннамди и рулевой разгружали лодку, по деревне прошел слух, и на пристани собралась радушная толпа.

Подбежали голопузые дети.

– Родня, – пояснил Ннамди.

Они держали палку, на палке веревка. Не веревка. Змея – кобра, пронзенная, мертвая. Дети смеялись, хихикали, наперебой требовали внимания. Ннамди поздравил их с добычей.

Новые лица, рукопожатия, новые люди проталкиваются ближе. Все, похоже, родня или родня родни.

– И это у меня еще небольшая семья, – сказал Ннамди Амине.

Когда выгрузили последние ящики и добровольцы взялись таскать их в дом, по толпе пробежал шепоток, люди расступились. И вперед вышла женщина в струящихся одеждах – царственная осанка, глубокий смех.

Мать Ннамди.