Текст книги "В джунглях черной Африки (Охота за слоновой костью)"

Автор книги: Уилбур Смит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 39 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

Джонни резко затормозил и схватил микрофон: – Вызываю «Сьерру-Майк». Где стадо?

– Они от вас километрах в трех с половиной. Приближаются к Длинному Влею.

«Влей» на местном языке значит неглубокая балка в открытых лугах. Длинный Влей тянулся на многие километры параллельно руслу реки. В сезон дождей балка превращалась в болото, но сейчас лучшего места для отстрела не придумать, да и прежде сюда уже загоняли стада слонов для отстрела.

Джонни выпрыгнул из машины и вытащил свою винтовку из стойки. На вооружении егерей были дешевые серийные винтовки «Магнум» калибра 375, патроны с безоболочечной пулей – они лучше пробивали кость и ткань слоновьей туши. Для сегодняшнего отстрела Джонни подобрал лучших стрелков – меткий выстрел не причинял слону излишних мук долгой агонии. Стрелки будут целиться в голову, а не в тушу – попасть, конечно, труднее, зато с одного выстрела – наповал.

– Вперед! – крикнул Джонни.

Егерям не надо было объяснять что делать. Настоящие профессионалы, несмотря на юношеский возраст, решительные и хладнокровные, несмотря на то, что им уже приходилось принимать участие в отстрелах, вряд ли сегодня они выглядели довольными. Ни радостного блеска в глазах, ни веселого нетерпения, типичных для охотников. Без всякого сомнения, они не испытывали никакого удовольствия от предстоящей работы.

Все они были в шортах и легких сандалиях без носков – идеальный наряд для бега. Самое тяжелое – только дешевые винтовки да патронташи.

Такие же поджарые и мускулистые, как и сам Джонни Нзоу, они побежали навстречу стаду. Дэниел тоже побежал вслед за Джонни. Теперь он вспомнил, что значит быть в форме для охотника и бойца!

Они мчались по лесу как гончие псы. Казалось, ноги сами несут их среди кустарника, камней, упавших ветвей и небольших ямок – норок муравьедов. Дэниелу чудилось, что они даже не бегут, а летят над землей. Когда-то Дэниел тоже умел так бегать, но теперь ботинки его тяжело стучали по земле, а пару раз, споткнувшись, он чуть не упал. Скоро они с оператором стали отставать.

Джонни Нзоу взмахнул рукой, и его егеря рассыпались длинной цепью на расстоянии метров пятьдесят друг от друга. Впереди лес внезапно закончился, открылась длинная балка. Балка, шириной метров триста, вся поросла сухой блеклой травой высотой по пояс.

Цепь остановилась на краю леса. Все посмотрели на Джонни, но тот, запрокинув голову, провожал глазами самолет, который в глубоком вираже буквально встал на крыло.

Наконец подбежали Дэниел с Джоком. Дэниел поймал себя на мысли о том, что остро завидует Джонни, ибо он задыхается, как и оператор, хотя пробежал меньше километра.

– Вот они, – тихо произнес Джонни. – Видишь пыль вон там?

Действительно, между ними и кружащим вдали самолетом мелким туманом стояла пыль.

– Быстро подходят, – отметил Джонни.

Джонни описал рукой круг, и его стрелковая цепь послушно растянулась по кривой, напоминающей пару рогов дикого быка-буффало, в центре которой находился сам Джонни. Он дал еще один сигнал, и цепь неторопливо побежала к балке.

Легкий ветерок дул им в лицо; слоны их не чуяли. Хотя сначала животные инстинктивно побежали против ветра, чтобы не оказаться застигнутыми врасплох, самолет заставил их повернуть назад.

Слоны не обладают острым зрением, они не видят цепочку людей, пока не уткнутся в нее. Слонам приготовили ловушку, и они шли прямо туда, а самолет действовал подобно гончей или овчарке, направляющей стадо овец.

Вот из-за деревьев показались две старые слонихи. Они бежали так быстро, что казалось, их костлявые ноги летят, не касаясь земли. Уши прижаты назад, массивные складки серой шкуры колышутся. Остальные животные тянулись за ними, стараясь не отставать. Самые маленькие слонята уже подустали, и матери помогали им, подталкивая хоботами.

Цепочка стрелков замерла, стоя полукругом, напоминающим устье жаберной сети, готовой принять стаю сельди. Охваченным паникой слонам было бы так же трудно повернуть сейчас назад, как и заметить расплывчатые фигуры людей своими слабыми испуганными глазами.

– Сначала старых слоних, – негромко приказал Джонни. Он знал, что без них стадо вряд ли останется организованным или решительным.

Его приказ передали по цепочке.

Слонихи тяжело бежали прямо на Джонни. Он не спешил, подпускал их поближе, держа винтовку высоко на груди. Когда до стрелков оставалось не больше ста метров, старые слонихи стали сворачивать налево, и в первый раз за все это время Джонни, казалось, ожил. Подняв винтовку, он махнул ею над головой и крикнул на синдебельском наречии: «Нанзи инкосиказе», что примерно означало: «Я здесь, уважаемая слониха».

Тут наконец слонихи поняли, что темное пятно перед ними – отнюдь не пень, а их смертельный враг. Они тотчас повернули прямо на него, сосредоточив на едва различимой фигуре человека всю ненависть предков, весь ужас и страх за судьбу стада.

Они пронзительно и яростно кричали, наращивая скорость так, что под их гигантскими ногами клубилась пыль. Уши прижаты к голове – верный признак охватившей их ярости. Они уже почти нависали над крошечными фигурками людей, и Дэниел вдруг пожалел, что не позаботился о винтовке для себя лично. Он успел забыть весь ужас этой ситуации, когда между охотником и слоном, несущимся со скоростью шестьдесят километров в час, остается не больше пятидесяти метров. Джок по-прежнему хладнокровно снимал происходящее, хотя угрожающий глас слоних уже подхватило все стадо. Слоны неслись на стрелков серой лавиной, будто где-то сверху разнесли динамитом огромный гранитный утес.

Когда расстояние до слонов сократилось метров до тридцати, Джонни поднял винтовку и чуть наклонился вперед, чтобы лучше принять отдачу от выстрела. На его винтовке не было оптического прицела. Для стрельбы на короткое расстояние – такое как сегодня – он предпочитал пользоваться открытым прицелом, позволяющим целиться быстрее.

После того как в 1912 году начали производить винтовку «Солланд-энд-Холланд» калибра 375, тысячи охотников – профессионалов и любителей – предпочли ее всем другим, считая, что это наиболее универсальное и эффективное оружие, особенно для сафари. Прекрасная конструкция позволяла вести прицельный огонь, отдача невелика, а патрон – с безоболочечной пулей весом девятнадцать с половиной граммов – оказался исключительно удачен, отличаясь великолепными баллистическими характеристиками: пологая траектория и повышенное проникающее действие.

Джонни направил винтовку на слониху, бегущую первой, целясь в морщинистую складку на хоботе между старыми, близорукими глазами. Раздался резкий, словно удар бича, выстрел, с поверхности серой, изношенной кожи взлетело облачко пыли, похожее на страусиное перо, как раз там, куда он целился.

Пуля легко прошла через голову навылет, словно гвоздь сквозь спелое яблоко, и снесла верхнюю часть черепа. Передние ноги слонихи подкосились, она рухнула, подняв кучу пыли, и Дэниел почувствовал, как земля прогнулась у него под ногами.

Джонни резко переставил винтовку на вторую слониху, как только она поравнялась с тушей упавшей сестры. Он перезарядил винтовку, не отнимая приклада от плеча, просто передернул затвор. Гильза, выскочив и ярко блеснув на солнце, описала дугу, – Джонни снова выстрелил.

Звуки выстрелов почти слились, следуя один за другим; казалось, доносится протяжный сдвоенный грохот.

Пуля опять попала в цель, и вторая слониха погибла точно так же, как и первая, – моментально. Рухнув на брюхо, она навеки замерла, привалившись к телу мертвой сестры. Из небольшого пулевого отверстия во лбу каждой бил фонтанчик розовой крови.

Стадо, бежавшее за слонихами, тотчас пришло в смятение. Животные крутились на месте, беспорядочно толкаясь, вытаптывая траву и поднимая вихри пыли. Скоро сплошная пелена пыли превратила стадо в скопище плохо различимых, почти бесплотных теней. Стремясь найти убежище, слонята, в ужасе плотно прижав уши, забивались под животы матерей. Но те, обезумев, в сутолоке били их и толкали в разные стороны.

Непрерывно стреляя, к слонам приближались егеря. Звуки винтовочных выстрелов сливались в протяжный грохот – словно град, бьющий по железной крыше. Стрелки целились в головы. Почти одновременно с каждым выстрелом то один, то другой слон вздрагивал или подбрасывал голову вверх под аккомпанемент глухих звуков – словно клюшкой со всего размаха били по жесткому мячику. Каждый выстрел в голову убивал или оглушал животное. Те, кого убивали наповал – таких оказалось большинство, – сначала припадали на задние ноги, а потом грузно, словно мешки, падали на землю. Если пуля, не попав прямо в мозг, проходила рядом, слон крутился на месте, пошатываясь как пьяный. Затем, суча ногами, падал на бок и, воздевая хобот к небу, наподобие выброшенной вверх руки смертельно раненного человека, издавал громкий отчаянный стон, от которого кровь стыла в жилах.

Какого-то слоненка придавило телом умирающей матери. От боли и ужаса, со сломанным хребтом, он жалобно кричал. Часть слонов оказалась в окружении тел своих мертвых собратьев. Они старались вырваться на свободу, вставая на дыбы, карабкаясь через горы трупов. Их убивали, они падали на уже убитых, сзади лезли другие и тоже падали замертво – уже сверху.

Бойня закончилась быстро. Через считанные минуты стрелки уложили всех взрослых животных. Слоны лежали бок о бок, а кое-где и друг на друге, напоминая залитые кровью холмы. Живыми оставались только слонята. Они кружились в замешательстве, натыкаясь на уже мертвых или умирающих слонов, жалобно кричали, трясли хоботами слоних.

К куче медленно приближались стрелки. Вокруг обреченного стада сужалось смертельное кольцо сверкающего на солнце ружейного металла. Люди непрерывно стреляли и перезаряжали винтовки, выбивая одного слоненка за другим. Когда уже не осталось ни одного стоящего на ногах, егеря полезли на гигантские туши мертвых слонов, чтобы выстрелом в огромную окровавленную голову добить еще дышавших. Сам слон при этом оставался неподвижным, однако нередко животное, содрогнувшись, вытягивало конечности, моргало, а затем безжизненно распластывалось.

Прошло всего лишь шесть минут с тех пор, как раздался первый выстрел. В Длинном Влее воцарилась тишина. И только в ушах стрелков еще стоял гром выстрелов. Все замерло; слоны лежали как снопы, прошедшие через ножи комбайна; горячая, высохшая земля жадно пила их кровь. Подавленные, охваченные ужасом, егеря застыли поодиночке посреди этого кровавого, опустошенного поля. Словно будучи не в силах оторвать взор, они все смотрели и смотрели на горы трупов, и в глазах их читалось раскаяние. Пятьдесят слонов – двести тонн мертвой, окровавленной плоти!..

Трагическое оцепенение егерей нарушил Джонни Нзоу. Он медленно вернулся к трупам двух слоних – туда, где их застала смерть. Они лежали рядом, плечом к плечу, аккуратно поджав ноги и словно стоя на коленях как живые, и только пульсирующие фонтанчики крови во лбу нарушали эту иллюзию.

Джонни поставил винтовку на землю и облокотился о ствол, всматриваясь в мертвых матрон с благоговейным молчанием. Он не видел, что Джок снимает его на видеопленку. То, что он делал, как и то, что собирался сказать, не было продумано или подготовлено заранее.

– Амба гале, Амахулу, – прошептал он. – Идите с миром, старые слонихи. Вы вместе жили, вместе и уходите. Да будет земля вам пухом. Простите нас за то, что мы сотворили с вашим родом.

Он пошел прочь. Дэниел остался на месте, понимая, что другу не до него. Остальные егеря тоже сторонились друг друга, не обменивались добродушными шутками, не поздравляли друг друга с окончанием успешной охоты. Кто-то бродил среди мертвых слонов со странно тоскливым взором; кто-то присел на корточки там, где сделал свой последний выстрел, – курил сигарету, уставившись на стертую в пыль землю у себя под ногами. Четвертый егерь положил винтовку на землю, засунул руки в карманы и, подняв плечи, наблюдал за слетавшимися стервятниками.

Сначала воронье представляло собой лишь крошечные точки на фоне ослепительной белизны кучевых облаков – словно молотый перец, рассыпанный по скатерти. Они кружили все ниже и ниже, взмахивая широкими крыльями, образуя боевые порядки – колесо смерти над местом недавней бойни, – и скоро их тени уже метались над гигантскими мертвыми тушами, лежащими посреди Длинного Влея.

Через сорок минут Дэниел услышал шум моторов – через лес к ним приближались грузовики. Впереди бежали полуголые африканцы с топорами, вырубая кустарник и создавая импровизированную дорогу. С видимым облегчением Джонни поднялся и поспешил распорядиться по поводу разделки слоновьих туш.

Груду растаскивали в стороны с помощью цепей и лебедок. Затем в морщинистой коже слонов стали делать глубокие надрезы – вдоль живота и спины. Вновь включили лебедки и стали сдирать шкуру, с треском разрывая подкожную ткань. Шкура сходила длинными полосами – серая и сморщенная снаружи и блестяще-белая изнутри. Раздельщики складывали полосы на пыльную землю, тут же засыпая их крупной солью.

На ярком солнечном свете ободранные от кожи туши выглядели как-то оскорбительно непристойно; влажные, пронизанные белым жиром и алыми мышцами распухшие животы распирало, всем своим видом они словно приглашали всадить в них разделочный нож.

Кто-то из раздельщиков вонзил свой нож с изогнутым концом в живот одной из старых слоних. Стараясь не вводить нож слишком глубоко, чтобы не задеть внутренности, он пошел вдоль тела слонихи, взрезая ткань – словно раскрывал молнию на поясной сумке. Распоротый живот широко раскрылся, и, блестя, словно парашютный шелк, наружу пузырем вырвался желудок. Затем гигантскими кольцами на землю выползли кишки. Казалось, они живут самостоятельной жизнью – извиваются, разгибаются под действием собственного скользкого веса, напоминая тело просыпающегося питона.

За дело взялись пильщики. Назойливый вой двухтактных бензопил звучал как-то кощунственно на месте, которое только что посетила смерть. Покашливая, выхлопные трубки выбрасывали в прозрачный воздух голубоватый дымок. Пильщики отчленяли конечности, и вращающиеся с большой скоростью зубчатые цепи окутал тончайший туман частиц мяса и кости. Затем распилили хребты и ребра, и скоро громадные туши развалились на части, с помощью лебедок их погрузили в поджидающие рефрижераторы. Отдельная группа рабочих с баграми перемещалась от туши к туше, выискивая во внутренностях матки слоних. – Дэниел видел, как они взрезали одну такую, налитую кровью, темно-багровую от покрывающей ее сети набухших сосудов, и из пузыря вместе с потоком жидкости на вытоптанную траву выскользнул плод размером с большую собаку.

До полного развития ему недоставало всего несколько недель. Самый настоящий слон, только совсем маленький, покрытый рыжеватыми волосами, которые должны были исчезнуть вскоре после рождения. Плод был еще жив и слабо шевелил хоботком.

– Убейте его, – коротко приказал Джонни на языке синдебеле.

Хотя неродившийся слоненок, конечно же, не мог чувствовать боли, Дэниел неожиданно отвернулся, увидев, как один из раздельщиков отрубил маленькую голову одним ударом панги. Дэниела чуть не вырвало, но ведь при выбраковке ничто не должно пропасть даром. Кожа неродившегося слоненка благодаря высокому качеству ценится очень высоко, из нее потом сделают дамскую сумочку или портфель стоимостью несколько сот долларов.

Чтобы отвлечься, он отошел в сторону от места бойни. Теперь там валялись лишь головы этих огромных животных и горы блестящих внутренностей. В слоновьих кишках ничего ценного не содержалось – их оставляли на съедение стервятникам, гиенам и шакалам.

Самым дорогим трофеем, конечно же, считались бивни. Они до сих пор еще не были извлечены из гнезда окружающей их костной ткани. Раньше браконьеры и охотники предпочитали не рисковать и, как правило, не отделяли бивни от черепа убитого слона: один-единственный небрежный удар топором – и испорчена ценнейшая слоновая кость. Обычно дожидались, пока сгниет удерживающая бивень хрящевая оболочка. Через четыре-пять дней их можно будет просто вытащить, не оставляя никаких следов. Однако сейчас нельзя терять времени и пришлось-таки применить топоры.

За эту работу взялись самые опытные раздельщики – постарше, их густые курчавые волосы уже поседели. Присев на корточки в окровавленных набедренных повязках возле слоновьих голов, они принялись потихоньку постукивать по бивням своими древними топорами.

Пока они занимались этой кропотливой работой, Дэниел подошел к Джонни Нзоу. Джок навел на них видеокамеру, и Дэниел проговорил, повернувшись к нему: – Это была настоящая бойня.

– Да, но это необходимо, – согласился Джонни. – В среднем взрослый слон приносит нам три тысячи долларов, включая слоновую кость, кожу и мясо.

– Многим нашим зрителям ваш расчет, пожалуй, покажется циничным, особенно после того, как они увидели отбраковку, – возразил Дэниел с сомнением в голосе. – Вы, должно быть, знаете, что защитники животных ведут сейчас энергичную кампанию, дабы добиться занесения слона в Приложение 1 СМТИЖа – Соглашения о международной торговле исчезающими животными.

– Да, знаю.

– Если это произойдет, то продавать кожу, кость или мясо слонов, естественно, запретят. Как вы относитесь к такой перспективе, смотритель?

– Просто зла не хватает. – Джонни в ярости швырнул сигарету на землю и растоптал ее.

– Об отстрелах, подобных сегодняшнему, вам придется уже забыть, верно? – не отставал от него Дэниел.

– Ни в коем случае, – возразил Джонни. – Нам по-прежнему придется регулировать размеры поголовья, то есть по-прежнему отбраковывать. Правда, продавать продукты отстрелов мы уже не сможем. Они наверняка пропадут, а это страшное, преступное расточительство. Мы потеряем, миллионы долларов, которые в настоящее время тратим на содержание и расширение заповедников, на защиту животных, которые там живут…

Джонни внезапно замолчал, засмотревшись, как два раздельщика извлекли конец бивня из гнезда в губчатой «кости черепа и осторожно уложили кость на сухую коричневую траву. Один из них ловко вытащил нерв – мягкую серую студенистую сердцевину – из полого конца бивня. Затем Джонни продолжил: – Вот этот самый бивень позволяет нам оправдать существование национальных парков в глазах местных племен, живущих по соседству с дикими животными, которых мы здесь – от имени государства – охраняем.

– Непонятно, – отозвался Дэниел, желая, чтобы Джонни рассказал об этом поподробнее. – Вы хотите сказать, что местные жители против существования парков, против охраны животных?

– Нет, не против, пока могут извлечь для себя хоть какую-то выгоду. Если мы докажем им, что взрослая слониха стоит три тысячи долларов, что охотник, приехавший из-за океана на сафари, заплатит пятьдесят или даже сто тысяч долларов за то, чтобы увезти с собой голову буйвола в качестве трофея, если мы сможем наглядно продемонстрировать, что один-единственный слон стоит сотни, даже тысячи коз или тощих коров, которых они пасут целыми днями, и если они увидят, что какая-то часть этих денег перепадает и им, их племени, вот тогда они увидят смысл в охране диких животных.

– То есть вы хотите сказать, что у местных крестьян чисто меркантильный интерес?

Джонни с горечью рассмеялся.

– Охрана дикой фауны роскошь, которую могут себе позволить только высокоразвитые страны. Как и бескорыстную любовь к диким животным. Местные племена заняты тем, что борются за свое существование. Среднегодовой доход на семью здесь не превышает ста двадцати долларов в год, то есть десяти долларов в месяц. Они просто не могут забросить земледелие и скотоводство ради сохранения пусть красивых, но бесполезных диких животных. Чтобы выжить в Африке, те сами должны оплачивать свое содержание. На этой суровой земле бесплатного пансиона им ожидать не приходится.

– Просто, казалось бы, живя так близко к природе, местные крестьяне должны питать к животным какую-то любовь, что ли…

– Согласен, но любовь эта очень прагматична. В течение тысячелетий дикари, живущие в близком соседстве с природой, относились к ней как к неисчерпаемому источнику. Эскимосы охотились на карибу, тюленей и китов, американские индейцы – на бизонов. Они инстинктивно не злоупотребляли природными дарами, относились к ним по-хозяйски, чему мы так и не научились. Эти люди органично сливались с природой, но затем появился белый человек и принес с собой пороховой гарпун и винтовку Шарпа. Здесь, в Африке, цивилизация создала особые элитарные условия для белых охотников – специальные министерства по защите диких зверей, законы, по которым аборигены, охотящиеся на своей собственной земле, объявляются преступниками. Для горстки избранных создаются специальные условия – для того чтобы они могли наблюдать за дикими животными и восторженно умиляться.

– Вы рассуждаете как расист, – упрекнул Дэниел Джонни. – Старая колониальная система сохраняла диких животных.

– Так как же они не вымерли за тот миллион лет, что предшествовал приходу белого человека? Нет, политика колониальных властей в области защиты животных основывалась не на принципе сохранения, а на принципе протекционизма.

– А что, разве сохранение и протекционизм – не одно и то же?

– Нет, это разные вещи. Протекционизм лишает человека права пользоваться богатствами природы. Протекционисты считают, что нельзя убивать животных даже тогда, когда их существование угрожает выживанию всего вида. Если бы сегодня здесь находился протекционист, он не дал бы нам произвести отстрел, однако потом был бы недоволен последствиями своего собственного запрета, который привел бы к постепенному исчезновению всего поголовья слонов и даже гибели этого леса. Однако самая губительная ошибка старой колониальной системы в том, что коренное население лишено благ, которые приносит контролируемая охрана животных. Местные племена не получают своей доли при распределении доходов, и у них сложилось неприязненное отношение к диким животным. Исчез природный инстинкт управления природными богатствами. У них отобрали право управлять природой и заставили наравне с животными бороться за существование. В результате обычный средний африканец относится к диким животным враждебно: слоны топчут его сад, уничтожают деревья, которые он пустил бы на дрова; быки и антилопы поедают траву, на которой пасется его скот; его бабку когда-то утащил под воду крокодил, а отца разорвал лев… Так за что же ему любить диких животных?

– И что же делать? Есть ли выход?

– С тех пор как наша страна освободилась от колониального ига, мы стараемся изменить отношение народа к диким животным, – начал Джонни. – Сначала они потребовали, чтобы их пускали на территорию национальных парков, созданных белыми. Они требовали, чтобы их пускали туда рубить деревья, пасти скот, строить там свои деревни. Однако нам удалось разъяснить, какое значение для благосостояния страны имеет туризм, платные сафари для богатых охотников, а также контролируемый отстрел. Впервые им позволили участвовать в распределении доходов, полученных от разумной эксплуатации природы, и теперь они, особенно молодежь, понимают всю важность охраны животных. Однако, если сердобольные протекционисты из Европы и Америки смогут добиться запрещения сафари и продажи слоновой кости, все наши труды пойдут прахом. Это станет предзнаменованием гибели африканского слона, а впоследствии и всех остальных диких животных.

– Итак, в конце концов, это сводится к экономике? – спросил Дэниел.

– Как и все в этом мире, это сводится к деньгам, – согласился Джонни. – Дайте нам достаточно средств, и мы прекратим браконьерство. Сделайте так, чтобы местные крестьяне почувствовали, что им выгоднее оставаться вне парков, не пускать туда скот. Но ведь нужно найти источники финансирования. Новые независимые государства Африки, где сейчас наблюдается демографический взрыв, не могут позволить себе роскошь отказа от эксплуатации национальных богатств. Природу приходится использовать. Те, кто стремится нам в этом помешать, как раз и способствуют гибели африканской природы. В общем, если дикие животные согласны платить, значит, пусть живут.

«Великолепно получилось», – подумал Дэниел и сделал знак Джоку, чтобы тот остановил камеру. Затем схватил Джонни за плечо.

– Джонни, я сделал бы из тебя звезду. Ты просто создан для телеэкрана. – Он шутил, но в этой шутке была доля правды. – Как, Джонни, не хочешь? На телеэкране ты сделаешь для Африки гораздо больше, чем здесь.

– Ты хочешь, чтобы я переселился в гостиницы и аэропорты вместо того, чтобы спать под звездами? – поинтересовался Джонни с притворным возмущением. – Хочешь, чтобы у меня на животе жирок завязался? – Джонни ткнул Дэниела в солнечное сплетение. – Хочешь, чтобы я пыхтел и задыхался, пробежав сто метров? Нет, Дэнни, спасибо. Останусь-ка я лучше здесь. Буду пить не паршивую кока-колу, а чистую воду из Замбези. Буду есть настоящие свежие отбивные, а не занюханные биг-маки.

Последние рулоны посыпанной солью слоновьей кожи и последние, самые маленькие, еще незрелые бивни маленьких слонят они загружали при свете автомобильных фар. Когда, поднявшись по неровной, продуваемой ветрами дороге из котловины, они подъехали к Управлению национального парка, уже стемнело.

Джонни вел свой зеленый «лендровер» во главе медленно движущейся колонны рефрижераторов. Дэниел сидел рядом. Они разговаривали, легко перескакивая с одной темы на другую, как и подобает старым друзьям.

– До чего же ужасная погода. – Дэниел отер пот со лба рукавом защитной рубашки. Несмотря на приближавшуюся полночь, жара и влажность просто доводили до изнеможения.

– Скоро польют дожди.

– Хорошо, что уезжаешь, – буркнул Джонни. – Дорога во время дождей превращается в болото, а через реки вообще не проедешь.

Неделю назад в Чивеве закрыли туристскую базу в преддверии наступления сезона дождей.

– А уезжать не хочется, – признался Дэниел, – как будто вернулись старые времена.

– Да, старые времена… – согласился Джонни. – Весело тогда было. Когда думаешь возвращаться в Чивеве?

– Не знаю, Джонни, но насчет телевидения я серьезно. Поехали. У нас вместе всегда хорошо получалось, получится и сейчас. Я в этом не сомневаюсь.

– Спасибо, Дэнни. – Джонни покачал головой. – Но у меня есть работа. Здесь.

– Хорошо, но я от тебя все равно не отстану, – предупредил Дэниел.

Джонни усмехнулся: – Я знаю. Ты так просто не сдаешься.