Текст книги "Шествие в пасмурный день"

Автор книги: Тосио Удо

Соавторы: Масудзи Ибусэ,Ёко Ота,Кёко Хаяси,Кадзуо Оикава,Сидзуко Го
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)

Тогда, решив еще раз проверить его, Кэй спросил:

– Дедушка, а зачем вы стояли на холме?

Старик ответил не задумываясь:

– Зачем? Поглядывал, не вернулся ли ты. Я знал, что, если буду поджидать тебя здесь, ты непременно вернешься. Видишь, все так и вышло.

«Этот Кээцу небось махнул себе в город на заработки – и поминай как звали. Кем же он доводится старику? Сыном, что ли? Э-э, не-ет! Минуточку. Раз он моих лет, то, очевидно, это не сын, а внук! Самому-то деду уж, пожалуй, за восемьдесят».

Кэй попробовал задать еще один вопрос:

– Дедушка, а почему вы ожидали именно здесь?

Старик лукаво улыбнулся и спокойно ответил:

– Опять ты за свои шутки? Как не понять, тут ведь наш дом!

Кэю стало не по себе: «Уж не лисица[37]37
  В фольклоре народов Дальнего Востока лисица часто выступает как оборотень.


[Закрыть] ли в образе старика пытается околдовать меня? Или старик окончательно выжил из ума?»

– Здесь… дом?.. – Кэй поднялся и огляделся вокруг. И что же? На лужайке, поросшей травой и мелким кустарником, виднелись какие-то углубления и камни, похожие на остатки фундамента.

– Дом сгорел от пожара… – задумчиво пояснил старик.

– От пожара?!

«А-а, вот, оказывается, откуда здесь дерево хурмы… осталось от прежнего сада».

– Сперва я решил строиться здесь же. Но что-то не ладилось. Одна неудача шла за другой. Отслужили молебен, оказалось, что здесь дурное место. Вот тогда мы и перебрались в Нисикагэ… – Голос старика звучал все глуше. – А чтобы тебе не пришлось зря блуждать в поисках, я и поджидал тебя здесь.

В начале их разговора, особенно после фразы: «Тут ведь наш дом!» – Кэй решил, что старик определенно выжил из ума. Но сейчас сознание как будто возвращалось к нему. Пусть в его памяти стерлась точная дата этих печальных событий, но он все-таки помнил, что дом их сгорел, что они перебрались в другое место. Логично и то, что старик поджидал здесь своего Кээцу, чтобы тому не пришлось искать новый дом. Тем не менее все это порядком надоело Кэю. «Не торчать же здесь бесконечно! От таких разговорчиков и самому недолго свихнуться». Кэй бросил сигарету и придавил ее ногой.

– Дедушка, уже полдень. Возвращайтесь-ка домой. Да и мне пора ехать, – проговорил он, поглядывая на деда и протягивая руку к его палке. Старик побледнел, лицо его словно окаменело.

– Кээцу, но почему ты уходишь?

– Как почему? Я же на работе. Вон внизу стоит мой грузовик. Если я опоздаю, мне не поздоровится. Ну, теперь понятно?

Старик протестующе замотал головой. Увидев, что Кэй отошел в сторону, он нехотя поднялся, опираясь о землю руками.

– Не уходи! Останься! Если пойдешь, тебя убьют! – Старик ухватился рукой за воткнутую в землю палку и, вытащив ее, шагнул к Кэю. Тот попятился, продолжая урезонивать старика:

– Я ведь на работе. И если не вернусь вовремя, меня выгонят… Поймите же, дедушка.

Напряжение на лице старика сменилось испугом.

– Не уходи! Прошу тебя, не уходи! – Старик был в отчаянии. У него затряслись губы и щеки. Казалось, он вот-вот расплачется.

– Дедушка, я приеду к вам опять. Каждую пятницу и понедельник я езжу к источнику. Ну, давайте посчитаем: остается завтра и послезавтра. Значит, через два дня я снова буду здесь.

Глаза старика наполнились слезами. Кэй решительно повернулся, сбежал с холма и выскочил на дорогу.

– Кээцу! – раздался вдогонку вопль старика.

Кэю стало жаль его, но хотелось поскорее убежать от чего-то страшного, и он забрался в машину. Сев за руль, он, не оборачиваясь, завел двигатель, включил скорость и нажал на педаль акселератора. Когда машина двинулась, Кэй облегченно вздохнул, словно ему удалось ускользнуть от опасных преследователей…

Кэй перевернулся и улегся на циновке ничком. Потянуло нефтью. Кэй хоть и попривык, но временами резкий запах вновь преследовал его. Рядом с ним прямо на полу стояла пепельница и валялись пачка сигарет «Майлд севен» и дешевенькая зажигалка. Свет он не включил, и в тесной девятиметровой комнатушке на втором этаже стоял полумрак.

Кэй поднялся с циновки, подошел к открытому окну. На фоне свинцового небосвода темнели крупные листья фирмианы, росшей под самым окном.

Кэй никак не мог докопаться до смысла фразы, сказанной стариком: «Если пойдешь, тебя убьют!» Он сознавал, что глупо размышлять над словами полоумного, но они почему-то не выходили из головы. «Итак, что же мне известно? Только то, что старик, видимо, заждался сына или внука по имени Кээцу и принял меня за него. Ну, и еще ясно, что сам дед порядком выжил из ума».

– Да, нечего сказать, влип я в историю! – пробормотал Кэй. – И кто меня тянул за язык брякнуть, что я приеду опять. «Конечно, твердого обещания я не давал. Но старик-то небось вообразил, что в следующий понедельник я непременно появлюсь. Черт бы побрал этого старикашку. Да плевал я на него!» – И тут же Кэй услышал другой голос: «Разве ты сможешь обмануть и бросить старого человека, который со слезами радости обнимал тебя?»

Кэй достал сигарету, щелкнул зажигалкой.

«Не век же мне прозябать в этой дыре. Получаю каких-то сорок тысяч иен в месяц. Правда, живу на всем готовом: трехразовое питание в местной столовке, комнатенка в общежитии. Деньги берут только за свет да отопление. В сентябре будет уже ровно год, как я устроился сюда…

Мне бы свою машину! Вот моя заветная мечта. Школьный приятель прошлой весной поступил работать в банк и уже заимел машину. В свободное время знай себе покатывает на ней девочек. Каково?! Но что проку завидовать другим». – Кэй вздохнул и ткнул в пепельницу окурок сигареты.

В следующий понедельник старик, разумеется, опять пришел на холм. Он стоял в тени дерева и вглядывался в ту сторону, откуда должна была показаться машина – по дороге от источника. Еще едучи из города, Кэй присмотрелся к старику. Дед горбился, опирался на палку, но все-таки на этот раз держался заметно бодрее.

Машина Кэя проскочила мимо холма. «Уж если и заезжать к старикану, так только на обратном пути!» Кэй еще не решил, как он поступит. Знать бы, что встреча доставит старику только радость, а то ведь, не дай бог, снова начнутся слезы, потом терзания при расставании. Похоже, что этот Кээцу – причина несчастий старика. Небось как ушел из дома, так и исчез. Пожалуй, вообще неизвестно, жив он или нет.

Закончив дела на источнике, Кэй пустился в обратный путь, так и не решив, заезжать ли ему к старику, но когда он снова увидел фигуру, одиноко маячившую на холме, то просто не смог проехать мимо.

Машину Кэй поставил на прежнем месте. Старик уже махал ему полотенцем и, широко улыбаясь, восклицал:

– А-а, Кээцу, Кээцу!..

– Вот я и приехал! – ответил Кэй и, как и в прошлый раз, забрался на холм кратчайшим путем.

– Мой Кээцу, живехонький! – Старик улыбался, а глаза его заволоклись слезами.

– Я здесь, дедуля!

Вглядываясь в лицо юноши, дед радостно закивал головой. У Кэя отлегло от сердца.

– Знаешь, я и сам начал было сомневаться, не во сне ли ты мне привиделся. Рассказал про тебя Ёсико, а она подняла меня на смех.

– А кто такая Ёсико?

– Как кто? Жена Такадзи… – пробормотал в недоумении старик.

Кэй снова вопросительно посмотрел на него.

– …Хотя, впрочем… он ведь женился на ней после твоей гибели.

– Гибели? Какой еще гибели? – изумленно выдохнул Кэй.

– Гибели в бою.

– Вы хотите сказать: гибели на войне?

– Разумеется. Ты же пал смертью храбрых и за свой ратный подвиг был удостоен ордена «Золотого коршуна» седьмой степени.

– Какого еще «Золотого коршуна»?

– В нашей деревне ты единственный получил этот орден.

Теперь Кэю стало ясно, что человек по имени Кээцу был сыном старика. «Ага, значит, после того как Кээцу погиб, Такадзи – очевидно, его младший брат – женился на Ёсико. Выходит, старик принимает меня за этого Кээцу, или, правильно говоря, Кэйити, который, судя по его имени, был старшим сыном.[38]38
  Окончание «ити» в имени Кэйити означает «первый», «первенец».


[Закрыть] Если Кэйити погиб во время войны, значит, случилось это по меньшей мере лет тридцать пять тому назад. Допустим, что погиб он двадцати лет, следовательно, теперь ему было бы уже за пятьдесят пять. Однако в сознании старика он остался прежним молодым Кээцу, то есть парнем примерно моего возраста».

– Присядем, Кээцу. – Старик сделал несколько шагов и первым осторожно опустился на плоский камень, каким обычно выкладывают садовые дорожки. Кэй присел чуть поодаль.

«Господи, какая же путаница в голове у бедного старика! Ведь он сознает, что сын его погиб. И в то же время считает – и попробуй разубеди его! – что это его сын, молодой, как в былые времена, сидит рядом с ним». Бабушка Кэя умерла, когда он был совсем маленьким, деда своего он тоже не помнил и не представлял, как могут вести себя старики в глубокой старости, когда наступает угасание разума. Встреча с этим стариком произвела на него удручающее впечатление.

Решив немножко потешить деда, Кэй, как бы входя в роль его погибшего сына, спросил:

– А как дела дома? Все ли здоровы?

– Такадзи отправился на заработки в Токио. Обещал приехать ко дню поминовения усопших.

Взгляд старика блуждал по развернутой веером панораме. В центре ее светлым пятном поблескивало болото. Справа, вдали от невысокой горы с часовней, виднелась знакомая автострада, по обе стороны которой теснились жилые дома. Ниже болота – террасы заливных полей. В левой стороне темной полосой протянулась роща. С холма отчетливо виднелась и пойма реки.

– Дочери мои уже в годах. У всех свои семьи, – с довольным видом рассказывал старик.

– И что же, все они живут здесь, в деревне?

– Какое там! И Кацуко, и Хироко, и Ясуко вышли замуж за городских работяг и, надо сказать, неплохо устроились в городе. Не повезло только тебе да вот, пожалуй, Такадзи.

– А что, разве крестьянским трудом не прокормишься? – спросил Кэй, а сам с тоской и неприязнью подумал о собственном отце. Тот тоже уходил на заработки, подорвал здоровье, а вернувшись домой, часто пил и дебоширил.

– Когда мы получали земельные участки, которые прежде арендовали, нам казалось: да-а, стоящая штука эта демократия. А сейчас выращивать рис нет никакого толка, само правительство против…

Кэй искоса взглянул на деда. Что-то не похож на выжившего из ума… А вдруг у старика сейчас наступит полное просветление и он возьмет да и спросит меня: «Ты, парень, собственно, кто такой?»

Доставая сигареты, Кэй подумал: «Не стоит, пожалуй, особенно рассиживаться тут».

– Дедушка, может, закурите? – Выпуская колечки дыма, Кэй протянул пачку сигарет и зажигалку.

– Не-ет, нет. Я уже давно не курю и не пью.

– А сколько же вам, интересно, лет?

– Мне-то? Восемьдесят два.

– Ого! А держитесь молодцом. И внуки небось есть?

Старик молча кивнул.

– Сколько же у вас внучат?

– Хм… целый десяток. Семерых дочки подарили, а трое от сына. Только вот разлетелись все кто куда. В последний раз удалось повидать всех вместе в прошлом году, в январе, на похоронах моей старой. Тогда и сыночки Такадзи приезжали.

«Ага, значит, жена деда, то есть мать этого самого Кээцу, уже умерла. И старик теперь живет, очевидно, вдвоем со своей снохой Ёсико», – сообразил Кэй, но все-таки для полной ясности спросил:

– Дедушка, значит, вы уже овдовели?

– Да, опередила меня хозяйка, оставила одного… – Старик утер нос, из глаз его потекли слезы.

– И теперь вы живете вдвоем с Ёсико?

– Да… такая тоска. Ёсико могла бы и дома сидеть, так нет, заладила ходить на соседний заводишко на почасовку.

При слове «почасовка» Кэй даже хмыкнул. Он припомнил, что за поселком, видневшимся с холма, был еще один. Там-то, за школой, неподалеку от конторы сельскохозяйственной кооперации, и находился небольшой завод по изготовлению запасных частей для радио– и телеаппаратуры. Очевидно, сноха старика ходила туда на временную почасовую работу.

– Дедушка, значит, вам целыми днями приходится сидеть одному?

– Конечно. Хорошо вот, что ты вернулся. Я ведь после смерти моей старой совсем дурной стал. Ёсико только и знает, что бранит меня.

«Ну не странно ли, сам же признает, что стал дурной?» – подумал Кэй и рассмеялся, но тут же оборвал смех. Ему почему-то стало грустно. Вспомнилась мать. Как и эта Ёсико, она тоже ходила подрабатывать на ближайший от их деревни завод, выполнявший заказы по субподрядам.

«И сколько же горя она хлебнула со мной?! То я угодил в полицию за мелкую магазинную кражу, то пристрастился к „забаве“ с растворителями…[39]39
  Речь идет об одной из современных «забав» японских подростков, которые одурманивают себя, вдыхая пары растворителей.


[Закрыть] Отец, как узнал про эти „подвиги“, избил меня до полусмерти…»

– Как же все-таки славно, что ты уцелел и вернулся.

От слов старика у Кэя даже защемило в груди.

– За свою долгую жизнь я видел много горя и безропотно, со смирением ждал своего часа. Но вот ты вернулся, жив и невредим, и я счастлив, что дожил до этого дня.

Кэй молча слушал неторопливую речь старика, а сам думал: «Как гложет его мысль о сыне. Уже отказывает рассудок, а старик все-таки не в силах забыть своего первенца, погибшего на войне несколько десятилетий назад».

Взмахнув худой, как иссохшая ветка, рукой, старик указал Кэю на видневшиеся вдали дома и с горечью заговорил:

– В семье Секити война унесла две жизни. Теперь в его доме живет лишь вдова. Помнишь Такэо – сына лесозаготовителя, с которым ты дружил? Он тоже погиб. Сходи в храм Хатимана,[40]40
  Хатиман – синтоистский бог войны.


[Закрыть] и ты убедишься сам. Там ведь высечены имена одиннадцати отважных героев, погибших в войне за Великую Восточную Азию, в том числе и твое…

Кэя охватило уныние. Среди густой зелени виднелись сероватые и красные пятнышки крыш, крытых оцинкованным железом. Деревенька была маленькая, не больше тридцати дворов.

«Неужели даже из такого крохотного посёлка погибло одиннадцать человек?» Кэй вздохнул, бросил сигарету и придавил ее ногой. Он невольно вспомнил памятник погибшим воинам у храма Хатимана в своей родной деревне.

– Кээцу! – Старик вопросительно посмотрел на юношу.

– Что, дедушка?

– Чем ты теперь занимаешься?

Кэй растерялся. «Что же мне ему ответить? Ведь если я стану рассказывать про себя самого, в голове старика, вообразившего, что его сын Кээцу вернулся живым, произойдет полный кавардак. К тому же сейчас дед так радуется. А в какое уныние он может впасть, если осознает, что я вовсе не его Кээцу?»

– Да в городке, что неподалеку отсюда, есть маленькая лавочка по продаже горючего. Вот я и устроился туда по знакомству.

– В городке, говоришь?

– Да. Я и мимо холма-то проезжаю по пути на горячий источник, куда мы поставляем топливо.

– Ну, а почему ты не возвращаешься домой? – несколько недовольно спросил старик.

– Так уж сложились обстоятельства…

Старик промолчал и перевел взгляд на болото.

Кэй сначала забеспокоился, но потом понял, что его ответы удовлетворили старика.

– Ты не стесняйся. Ёсико, конечно, баба сварливая, но сердце у нее доброе.

Кэй слегка кивнул.

«Эта Есико, пожалуй, постарше моей матери. Ведь у нее уже трое взрослых сыновей». В семье Кэя кроме него было две младших девочки. Одна сестренка училась в шестом классе начальной школы, другая – во втором классе средней ступени. Вспомнив своих, Кэй снова помрачнел. После того как отец вернулся с подорванным здоровьем, мать как подменили: она осунулась, стала раздражительной, истеричной. «Может быть, без меня в доме, наоборот, спокойнее. Да, но каково бедной матери выкручиваться при никудышных заработках отца?! Так хочется порадовать ее, послать хоть немножко денег. Но пока у меня такой возможности, к сожалению, нет».

– Ты хорошо учился, да и характером был покладистый мальчик, – с нежностью вспоминал старик.

– Я-то? – Кэй горько усмехнулся.

«Да я с первых классов плелся в хвосте. А характер-то у меня, может, и мягкий – недаром считали слабаком». Перед глазами Кэя всплыло лицо преподавателя, как-то назвавшего его трусом. Кэй не сумел в срок закончить последний класс средней школы. Он протянул с «хвостами» еще семестр и только к лету[41]41
  В Японии учебный год заканчивается в конце марта.


[Закрыть] получил аттестат об окончании. Выпускная церемония проходила в пустой учительской, присутствовали на ней лишь его классный руководитель, заместитель директора и дежурный преподаватель, в тот раз это был физкультурник. В частных школах подобные поблажки не редкость. Поступи Кэй в префектуральную школу – он вылетел бы оттуда уже за один свой привод в полицию.

– Все твои вещички сгорели во время пожара. До этого мы бережно хранили их, даже твои рисунки, прописи.

– Хм, хотел бы я взглянуть.

– Твою похвальную грамоту мы вставили в рамочку, и она висела у нас в комнате.

– Надо же… – Кэй смущенно кивнул.

– Все сгорело дотла. Не осталось даже твоей фотографии. Матери пришлось пойти к нашим старикам и взять у них назад ту, что мы когда-то подарили им. Она и сейчас стоит у нас в алтаре. Только вот сильно пожелтела да выцвела.

«Должно быть, между мною и этим Кээцу все-таки существует какое-то сходство, – подумал Кэй. – Потому-то, наверно, этот чудаковатый дед и принял меня за сына. Иначе он „нашел“ бы своего Кээцу еще раньше».

– В школе ты был отличником. В армии – старательно нес службу, выполнял приказы. За это, видать, тебя и удостоили ордена «Золотого коршуна». Будь ты поопытнее да повезучее, может, и уцелел бы.

Кэй недоумевал: старик воображает, что его сын, которому выпала судьба погибнуть на войне, вернулся живым. И в то же время, не замечая несуразности своих слов, говорит о сыне как об убитом.

Кэй не имел представления, как выглядят военные награды, и брякнул:

– А что, этот «Золотой коршун» тоже сгорел при пожаре?

У старика внезапно затряслись ноги. Верхняя часть туловища будто окаменела, глаза закрылись.

– Дедушка, что с вами? – переполошился Кэй.

Старик успокаивающе покачал головой. Он выглядел как больной, пытающийся превозмочь тяжкую боль.

– Где болит?

– Нигде… – Старик опять отрицательно помотал головой.

– В самом деле не болит? Не скрываете?

– Нет, нет… все в порядке. Просто как-то вдруг вспомнилось…

– Что вспомнилось, дедушка?

– Да про орден «Золотого коршуна». Я ведь… забросил его в болото.

От неожиданности Кэй не сразу уловил смысл. Он невольно посмотрел в сторону болота. Тучи заволокли солнце, и болотце светилось белесым пятнышком. Его восточная часть густо заросла тростником.

– Когда война кончилась, я уже не восторгался геройским подвигом сына. Мне стало ясно, что мальчик погиб ни за что ни про что. Тогда-то я и начал пить… да буянить во хмелю. Душа разрывалась, когда видел, как в соседние дома возвращались молодые ребята… – Старика опять охватила дрожь. – …Вот тебе и «Великая Японская империя»! Вот тебе и «Да здравствует император!».– Старик смолк. Вид у него был совершенно обессиленный.

Кэй не знал, как его утешить. «Сын погиб, и погиб совсем молодым. Останься он в живых, был бы теперь постарше моего отца… События далекого прошлого каким-то непонятным образом связали меня с этим стариком». Кэй не сводил глаз с болота, и в какой-то момент ему померещилось, будто он видит, как на зыбком илистом дне зловеще светится «Золотой коршун». Кэй даже помотал головой, чтобы отогнать от себя жутковатое видение.

– Может быть, мне следовало сохранить его до твоего возвращения, но пожар все равно ничего бы не оставил… – добавил, поеживаясь, старик.

Вдали загудела полуденная сирена.

В агентство Кэй возвратился лишь к половине первого.

– Поздненько ты, поздненько… – заметил один из водителей.

Кэй тут же присочинил, что попал в затор, хотя на самом деле он опоздал из-за затянувшегося расставания со стариком: в конце концов пришлось пообещать, что он заедет в ближайшую пятницу. Причем Кэй настойчиво убеждал старика не приходить на холм, если будет дождливая погода. Ведь, не предупреди этого одержимого, он, чего доброго, заявится туда и в ураган. Уговорить старика удалось лишь после того, как Кэй сказал, что в дождь автомобильные рейсы к источнику вообще отменяются. Подъезжая к городу, Кэй принял решение по возможности не углублять свои отношения со стариком. Он предчувствовал, что рано или поздно может невольно причинить ему ненужную боль и страдания.

Когда Кэй вошел в столовую, там как раз обедал хозяин агентства. Перед ним стояла тарелка с рисом, приправленным кэрри, и овощной салат. Кэй даже облизнулся при виде любимых блюд.

– Однако ты изрядно запоздал!

– Извините, пожалуйста.

– Ничего, ничего. Лучше немножко задержаться, чем попасть в аварию.

Кэй почтительно склонил голову. В столовой было самообслуживание, и Кэй направился к электрокотлу, установленному в специальном углублении.

– Тут приходил один тип из сил самообороны, спрашивал тебя.

– Меня? – испуганно обернулся Кэй.

В коротко подстриженных волосах хозяина проскальзывала седина, на лбу выступили капельки пота. Он казался чем-то недовольным.

– Да, тебя… для вербовки. Он и дома у вас успел побывать. Твой папаша вроде бы сказал, что будет рад, если ты получишь подобающую закалку…

– Ты, говорят, заполнял раньше какую-то там анкету…

– Не то чтобы анкету… – неуверенно начал Кэй, а потом рассказал хозяину все как было.

Летом, когда он еще учился в последнем классе средней школы, к ним домой по почте пришла листовка с призывом вступать в войска сил самообороны. В конверт была вложена и специальная открытка для ответа. Кэй поставил кружочек против строчки «хотел бы получить проспект» и бросил открытку в почтовый ящик. Проспект ему вскоре прислали, но к тому времени он еще не разделался с «хвостами» в школе.

– Понятно. Субъект приходил, надо сказать, довольно назойливый. Костюм штатский, так что не сразу сообразишь, кто такой. Когда я объяснил, что ты в рейсе, он предупредил, что зайдет еще, и оставил тут для тебя рекламку. Не скрою, все это порядком озадачило меня, – проговорил хозяин, вытаскивая из кармана спортивной рубашки сложенный лист бумаги и раскладывая его на столе. – На прощанье я все-таки поддел его. Неужели, говорю, силам самообороны приходится сманивать парней даже из таких мелких предприятий, как наше?

Кэй подошел к столу. На самом верху рекламного листка шел броский заголовок, написанный большими буквами:

«НАДЕЖНОЕ ЗАНЯТИЕ!

ЖИЗНЬ С КОМФОРТОМ!»

Остальной текст был набран более мелким шрифтом: «Предоставляется бесплатное обмундирование, питание и жилье. Устанавливается денежное содержание в соответствии с присвоенным званием. Выплачиваются и дополнительные виды вознаграждений, в том числе три премии в год!» Затем приводились подробные сведения по учебным программам.

– Не знаю, что там говорил твой отец, но считаю, что решать-то должен ты сам. Я предпочитаю брать на работу местных жителей, но за тебя меня просили и твой учитель, и двоюродный брат моей жены. Вот я и сделал исключение. Работаешь ты добросовестно, живешь у нас почти год, мы успели привыкнуть к тебе. И мне не по душе, что кто-то может тебя переманить.

Кэй понимающе кивнул.

– В прошлый Новый год ты был для нас еще новичок, поэтому новогодние премиальные мы выплатили тебе в минимальном размере. Но я решил в следующем месяце, ко дню поминовения усопших, выдать тебе полную премию. – Хозяин поднял на Кэя улыбающееся лицо.

– Благодарю, – поклонился Кэй со смешанным чувством признательности и неловкости.

– Однако я проголодался. Надо и поесть! – Хозяин энергично заработал ложкой.

Кэй повернулся и пошел положить себе еду. Вслед ему донеслись слова хозяина:

– Больше солдат, выше налоги! Больше солдат, ближе к войне!

Старика на холме что-то не было видно, и Кэй невольно забеспокоился. В минувшую пятницу дед не пришел, очевидно, из-за сильного ливня. Кэй был даже рад этому. В понедельник, на рассвете, ему пришлось срочно везти в больницу соседа по общежитию. У того оказался острый приступ аппендицита. К источнику послали в тот день другого водителя.

Первого августа Кэй, как обычно, выехал в рейс. Прошло уже больше недели со времени их последней встречи, и Кэй надеялся повидать старика. Однако тот опять не пришел. На обратном пути Кэй специально снизил скорость и внимательно осмотрел вершину холма, но там никого не было.

«В тот день, когда шел дождь, старик не явился сам. В следующий раз он, очевидно, поджидал меня, но я не вышел в рейс. А вдруг все это как-то сказалось на душевном состоянии бедняги? – раздумывал Кэй. – Да, но ведь он так привязан к своему Кээцу, что вряд ли мог забыть о нем из-за двух несостоявшихся встреч…» По пути домой Кэй снова и снова продолжал строить различные предположения. Ему казалось, что могло произойти одно из трех: старик или спутал день, или забыл о своем Кээцу, или, наконец, заболел. Последнее было наиболее вероятным. Вряд ли старик мог позабыть о сыне. А если и спутал назначенный день, то это не сыграло бы никакой роли: похоже, что он приходил на холм ежедневно. Очевидно, старик почувствовал себя плохо и на этот раз не смог прийти. «Как бы не расхворался всерьез, – обеспокоенно подумал Кэй. В то же время он почувствовал некоторое облегчение: – Если дед больше не покажется, отпадет необходимость тянуть эту печальную историю».

В следующую поездку старик опять не появился. Но теперь наряду с чувством избавления в душе Кэя нарастала тревога.

Приближался день поминовения усопших. Лето держалось прохладное, и рис стоял зеленый. В пору колосования и опыления, как никогда, нужны солнечный свет и тепло, в этом же году погода была немилостива. Время отпускное, на горячем источнике начался наплыв отдыхающих, но настроение у обслуживающего персонала – а это сплошь люди из крестьянских семей – оставалось подавленным.

Не увидев старика в третий раз, Кэй встревожился не на шутку. На обратном пути он поставил машину под обрывом и, протаптывая дорожку среди желтых цветов седума, взобрался на вершину холма. Старика, разумеется, не было. Если бы он пришел, то, конечно, ждал бы на краю обрыва, откуда видна дорога.

Кругом стояла мертвая тишина. Сиротливо лежал белый садовый камень, на котором они недавно сидели рядом. Вдали зеленели поля, но сознание того, что рис все еще не вызревает, невольно нагоняло тоску. Небо затянулось облаками, и болото отсвечивало тусклым пятном. «Что же могло случиться со стариком? – Кэй еще раз огляделся вокруг. – Может, захворал и лежит дома? Или его отвезли в больницу? Дом старика отсюда не виден. Помнится, он рассказывал, что после пожара они перебрались в Нисикагэ. Это, должно быть, где-то между тем лесом и горой, что к северу от холма».

Кэй еще немножко постоял на поляне. Он все надеялся, что на тропинке, ведущей к холму, вдруг да покажется знакомая фигура. «Что же все-таки стряслось с ним?.. А не навестить ли мне старичка? – подумал было Кэй, но тут же остановил себя: – Ни к чему, лишнее! Если дед больше не появится, наше знакомство тем и кончится. Так-то оно, пожалуй, будет спокойнее». С такими мыслями Кэй не спеша брел к своей машине. Площадка, где местами уцелел фундамент сгоревшего дома, поросла травой и невысоким кустарником. Среди густой поросли Кэй обратил внимание на какой-то лиловатый цветок, но стоило заметить один, как в глазах уже зарябило от множества лиловых пятнышек. «Похоже на горечавку». Кэй остановился и стал внимательно рассматривать цветы. «Да, точно». Стебли достигали двадцати сантиметров и были усыпаны синевато-лиловыми цветами. Это оказался один из северных сортов горечавки. «Сейчас у нее как раз начинается пора цветения… Темно-лиловые цветы – предвестники осени», – с грустью подумал Кэй, и его вдруг охватило предчувствие, что со стариком он больше никогда не встретится.

Медленно спустившись с холма, Кэй подошел к машине и оглянулся. Дерево хурмы на краю обрыва было все в зеленых плодах. Как и в тот день, когда Кэй увидел под ним старика, оно поразило его своей пышной кроной.

С тяжелым осадком на душе Кэй сел за руль. Словно желая отделаться от мрачных мыслей, энергично завел мотор. Был уже первый час, никогда Кэй еще так не задерживался. «Надо побыстрее добраться до дома – и в столовку! – настраивал он себя, но в голову снова лезли мысли о старике. – Несчастный человек. Ведь уже состарился, почти выжил из ума, а все не может забыть погибшего сына».

И Кэй с удивительной ясностью ощутил, что война, забытая и далекая, неуловимо вошла в его жизнь.

«Не знаю, правильно ли я поступил, подыгрывая старику. Старик-то был рад, это вне сомнения. Но что, если он теперь слег и не находит места, не видя своего Кээцу? Тогда вся вина на мне. Очевидно, в первый же момент, как только старик принял меня за сына, надо было решительно разубедить его», – с раскаянием подумал Кэй.

Он уже миновал поселок, видневшийся с холма, и проезжал через следующий, в котором были приметные здания школы и сельскохозяйственной кооперации. Слева от дороги стоял завод, обнесенный голубым решетчатым забором. Проезжая мимо него, Кэй затормозил. Его внимание привлекла группа работниц в одинаковых спецовках, с одинаковыми шарфиками на голове, игравших в заводском палисаднике в гэйтбол,[42]42
  Гэйтбол – японская разновидность крокета для пожилых.


[Закрыть] который в последнее время стал модным увлечением людей пожилого возраста. Зрителей было, пожалуй, больше, чем самих игроков. Кэй невольно вспомнил о Ёсико. «Спрошу-ка я о старике у нее. Узнаю, в чем дело, и успокоюсь». С этой мыслью он подъехал к воротам и остановился.

Выйдя из машины, Кэй прошел на территорию завода. В это время с ним поравнялась женщина средних лет, шедшая в сторону игровой площадки, и Кэй обратился к ней.

– Вы говорите, ее зовут Ёсико-сан? Но у нас три работницы с таким именем, – заметила женщина и, всматриваясь в собравшихся на спортплощадке, спросила: – А из каких мест ваша знакомая?

Кэй сначала растерялся, но, к счастью, тут же вспомнил:

– Она замужем за Такадзи-сан…

– А-а, понятно. Значит, вам нужна Ёсико-сан из семьи Такадзи… Сейчас я ее позову, – с готовностью пообещала работница и заспешила к спортплощадке. Это было совсем близко от входных ворот, и уже через минуту-другую взгляды всех женщин обратились в сторону Кэя. Вот одна из них отделилась от толпы и направилась к нему.

«Как же мне лучше начать?» – лихорадочно раздумывал Кэй.

Подойдя к нему, работница по имени Ёсико почтительно поклонилась. Это была женщина лет пятидесяти с печальным, осунувшимся лицом. Бросив беглый взгляд на Кэя и его машину, она спросила:

– У вас ко мне какое-то дело?

– Скажите, пожалуйста, здоров ли ваш дедушка? Ну, тот старичок, что всегда стоял на вершине холма?

По лицу женщины промелькнуло выражение испуга. Она подозрительно посмотрела на Кэя:

– А вы что, его знакомый?

– Да как вам сказать… Встречались мы с ним всего два раза… там, на холме, возле хурмы… посидели, поговорили… Но последнее время его что-то не видно… И я невольно забеспокоился.

– А-а, вот оно что…

Ёсико посмотрела куда-то вдаль, потом вздохнула и, опустив глаза, произнесла:

– Видите ли… дедушка-то наш… умер.

Кэй был поражен. Мысль о смерти старика никак не укладывалась в его сознании. Он предполагал, что дед мог заболеть, но не больше. Конечно, старик порядком выжил из ума, но он же не был настолько дряхлым, чтобы вот так вдруг взять да умереть. Как-никак ведь сам взбирался на холм.