Текст книги "На поводу у сердца (СИ)"

Автор книги: Тори Майрон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 33 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

– Блин! Как же здорово, Остин! Здорово!

– Да, здорово, но также на мне теперь будет лежать большая ответственность и нужно будет работать ещё больше и усердней, но ради нашего будущего я буду выкладываться на все двести процентов. Я сделаю все, чтобы как можно скорее вытащить нас отсюда.

– Нас?

– Да, Ники, нас. Ты же сама знаешь, что в этом городе нет перспектив не только для меня, но для тебя тоже, и потому, как только мне удастся более-менее освоиться на новом месте, я хочу, чтобы ты переехала ко мне, – Остин вконец обескураживает меня своим неожиданным заявлением, погружая меня в противоречивый круговорот эмоций, в котором я не могу определить, чего вертится больше – удивления, счастья, непонимания, страха или бессильной грусти, спровоцированной ясным осознанием того, что этому желанию тоже не будет суждено осуществиться.

– Остин, что ты такое говоришь? Какой ещё переезд? Да и где это новое место? Ты же так и не сказал, куда ездил, – напоминаю я, в глубине души надеясь, что его новая работа находится не слишком далеко от Рокфорда.

– Я ездил в Нью-Йорк, и именно там я и буду работать, – выдаёт он, разом разбивая всю мою надежду.

Нью-Йорк…

Это же около пяти часов беспрерывной езды отсюда. Много ли это? Вроде бы нет. Но только если у тебя есть в запасе эти лишние часы на дорогу, а ни у меня, ни тем более у Остина их точно не будет, когда он приступит к обязанностям на своей новой работе. И похоже, на моём лице чётко отражаются все оттенки преждевременной тоски перед нашей с ним грядущей разлукой, потому что Остин за секунду преодолевает метры между нами и обхватывает мои щёки ладонями.

– Нет, Ники, не смей грустить. Я не оставлю тебя здесь одну, клянусь, не оставлю! Ты приедешь ко мне сразу же, как появится возможность, – он даёт мне самое прекрасное на свете обещание, но порадоваться ему я не могу.

– Ты же знаешь, что мне нельзя никуда уезжать, – не скрывая отчаяния, бормочу я.

– Еще как можно! И нужно! Тебя здесь ничего не держит, – категорично заявляет он, касаясь большим пальцем моего подбородка.

– Меня держит мама, Остин, я не могу её оставить, – прилагая все свои волевые усилия, отрываю его руки от своего лица, надеясь, что человек Адама не успел запечатлеть этот ласковый момент на снимок, который Харт может понять превратно.

– Черт! Ники, ты опять за своё?! – резко вспыхивает он: эта тема всегда выводила его в два счета.

– Да, опять! И это никогда не изменится! Я не оставлю её с ним одну. Она же умрет без меня.

– Ни черта она не умрет! Просто наконец начнет шевелиться и думать о том, как самой зарабатывать на свое бухло и на покрытие всех долгом своего муженька-игромана.

– Остин, давай не будет об этом сейчас.

– А когда, Ники? Когда? Ты постоянно пытаешься замять эту тему, но в этот раз я не позволю тебе это сделать и не успокоюсь, пока не сумею переубедить тебя перестать и дальше тащить на себе все проблемы этих алкашей.

– Тогда сразу говорю: можешь не тратить свои силы. Я не оставлю маму одну с этим ублюдком, и ничто на свете не сможет меня переубедить! Слышишь, Остин? Ничто! – бросаю я голосом тверже стали, но весь его решительный настрой в самом деле даёт понять, что он не собирается сдаваться: тихо выругавшись себе под нос, Остин вытаскивает из заднего кармана джинсов сложенный пополам конверт и протягивает его мне.

– Даже это?

– Что это?

– Твоя мечта, – коротко выдаёт он, заставляя меня просверливать его откровенно недоумённым взглядом.

– Что ещё за мечта, Остин? Что за ахинею ты опять несёшь?

– Открой и увидишь, – загадочным тоном произносит он, растягивая губы в мягкой улыбке. И эта его невообразимая улыбка опять поражает меня до самого нутра.

Преисполненная скептицизмом, я неохотно вырываю конверт из его рук и тут же открываю. Вчитываюсь в написанные на листах слова и ничего не понимаю. Перечитываю ещё раз, и пальцы рук начинают ощутимо дрожать. Читаю в третий – и сердцебиение учащается до сумасшедших скоростей, вынуждая наконец перевести свой потрясённый взгляд с бумаг на Остина.

– Это же…

– Да, – его улыбка становится ярче.

– Но это же… – а мой язык вконец отрубается.

– Да, – положительно кивает он и накрывает мои руки на листах своими. – Да, Ники, это официальное приглашение на вступительные пробы в «Натиду». Они пройдут в середине июня, поэтому у тебя есть ещё примерно месяц, чтобы подготовиться. Знаю, это немного, но я уверен, ты справишься. С твоим талантом у тебя есть все шансы туда попасть.

– Но… Как? Откуда у тебя это, Остин? Я же даже не посылала заявление, – выдавливаю я один из многих вопросов, кружащихся в моем ошарашенном сознании: я не могу поверить, что в самом деле сейчас держу в руках невероятный шанс побороться за учебное место в одной из самых престижных танцевальных академий нашей страны. Одно только приглашение на пробы дано получить лишь избранным, а тем везунчикам, которым посчастливится пройти там обучение, заведомо обеспечено грандиозное будущее в танцевальной карьере.

– За тебя это сделал я, – сообщает он таким тоном, будто это было бы так просто осуществить.

– Ты? Вот так новость! Тогда будь добр просветить меня, гений, как ты умудрился это сделать? Надел белокурый парик на голову и станцевал на камеру вместо меня? – мой нервозно прозвучавший вопрос заставляет его рассмеяться.

– Нет, малышка, конечно, нет, ты что? С моими танцами тебя бы даже на мостовую выплясывать не позвали бы, – его смех до невозможности сладко ласкает мой слух, но сейчас для меня куда важнее услышать от него объяснения, поэтому я встаю в самую строгую, выжидающую позу из всех возможных, помогая Остину быстро прекратить смеяться. – Не смотри на меня так, словно я неандерталец. Я без шуток сделал это вместо тебя – выдвинул твою кандидатуру на учёбу, просто показав директору академии видео твоего танца, – его слова пробирают меня до костей мгновенным страхом: Харт же заверил, что уничтожил все следы моего выступления на приеме! Неужели что-то все-таки просочилось в сеть?

– Какое видео?! Где ты его нашел?!

– В смысле где? – мой чересчур резкий возглас отражается хмуростью на его лице, но тем не менее он продолжает: – У меня же полным-полно записей твоих выступлений, начиная со школьных времен и заканчивая сегодняшним танцем на набережной.

– У тебя сохранены мои детские танцы? – до крайности удивляюсь я, ведь даже у меня их нет.

– Все до одного.

Ничего себе! Вот это новость!

– И сегодня ты тоже меня снимал?

– Конечно. И ты была прекрасна, Ники, – он жалит в упор меня совершенно новым, прежде невиданным взглядом, от которого я начинаю нервничать ещё сильнее. – Ты всегда прекрасна в танце. А точнее… Ты и есть танец, малышка. И это понимаю не только я, но и Дакота Уилз поняла тоже.

– Ты показал самой Дакоте Уилз мои танцы? Ты сейчас серьезно?! – от потрясения я хватаюсь руками за голову и начинаю ходить из стороны в сторону, пока Остина, похоже, лишь забавляет моя дёрганная реакция.

– Абсолютно. И это письмо – прямое тому подтверждение, – посмеиваясь, уверяет он.

– Ты хочешь сказать, что директор одной из лучших танцевальных академий, в прошлом легендарная артистка кордебалета так просто согласилась встретиться с каким-то незнакомцем, чтобы посмотреть видео с танцульками непонятно кого? – мне кажется, сейчас каждая клетка моего тела состоит исключительно из шока.

– Нет. Так просто она на это не согласилась. Естественно, когда я пришел в академию и запросил личную встречу с ней, секретарь меня в мягкой форме послала на три веселые буквы, – усмехается он. – Но когда это я соизволял так легко и просто туда отправляться? Нет уж. Я так быстро сдаваться был не намерен, поэтому пришлось караулить Дакоту у входа академии на протяжении нескольких часов, а затем следовать за ней по улице хвостом с уговорами потратить парочку минут на просмотр видео самой талантливой танцовщицы, которую только увидят стены её академии. И как ты уже, наверное, поняла – убеждать людей я определенно умею, а остальное уже твоя заслуга. Ты получила это приглашение, Ники, лишь из-за одной любительской сьемки твоего произвольного танца. Понимаешь? А теперь представь, как ты сразишь всех наповал, когда подготовишься. Ты обязательно получишь это место, я стопроцентно в этом уверен, – и непоколебимые ноты в его голосе лишь закрепляют сказанные им слова.

А я стою как вкопанная и даже сказать ничего не могу, лишь неумолимо расщепляюсь на мелкие крупицы. Отчего? Да от всего, чего только можно: от всепоглощающей любви, от неизмеримой благодарности, от тёплого ощущения его вечной заботы обо мне и от омерзительно гадкого привкуса собственной лжи. От того, что пока я вытанцовывала полуголая на сцене, развлекая десятки разных мужиков, выполняла поручения Марка и самое страшное – ежедневно боролась с наваждениями с Адамом в главной роли, Остин тратил своё время и силы, чтобы подарить мне шанс на светлое будущее, о котором я страстно грежу с самого детства и продолжаю это делать по сей день.

И вот скажите – как его можно не любить? Как?!

Ему не нужна никакая магия, респектабельная внешность или многомиллионное состояние, чтобы обладать способностью пленить женские сердца. Остин сам по себе воплощение всего прекрасного, что только может быть в мужчине – он умный, целеустремлённый, уверенный в своих силах и точно знающий, чего он хочет и как именно этого достичь. А ещё добрый, храбрый и всегда готовый отдать последнее, лишь бы помочь и осчастливить близких ему людей.

Он не только слушает, но и умеет слышать, запоминая всё разговоры до мельчайших деталей. Именно поэтому ему не нужно ничего говорить, Остин всегда всё знает. Знает и делает. И просить и умолять его не надо. Он делает, потому что любит. По-настоящему любит. Пусть даже не так, как я того желаю.

И сейчас я смотрю заворожено на самого невероятного в моей жизни человека и впервые за всю прошедшую неделю чётко понимаю одно – не важно, как глубоко в меня проникли чары Харта, а он сам – пробрался до души, моё сердце бесповоротно отдано Остину и никому не будет по силам хоть когда-нибудь это изменить.

Я люблю его. Люблю. Люблю!

И потому, когда он вновь подходит ко мне вплотную и прикасается пальцами к щеке, я ни в какую больше не могу заставить себя отстраниться, убрать его руки и сказать, чтобы ради своего же блага не смел ко мне приближаться так близко. Это выше моих сил. Выше страха перед Хартом. Выше всего мира.

– Поставь же наконец свои желания на первое место, Ники. – А стоит только вновь услышать его ласковый голос, я вконец начинаю таять, точно мартовский снежок под первыми лучами солнца. – Воспользуйся этим шансом и приезжай ко мне в Нью-Йорк. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы к моменту вступительного танца в академии найти подходящую для нас троих квартиру.

– Троих?

– Конечно, я бабушку тоже здесь одну не оставлю. Я ей по гроб жизни обязан за то, что она губила своё здоровье, впахивая на трёх работах, пока растила меня. Я хочу дать ей всё самое лучшее и, как только твёрдо встану на ноги, обязательно куплю ей отдельное жильё, но пока она будет жить вместе с нами. Мэгги тоже ничего в своей жизни не видела и давно мечтает посмотреть мир за границами Рокфорда. Она мне сегодня какого-то чёрта весь день названивает по пустякам – явно соскучилась очень. И я её понимаю. Она же всё время проводит в одиночестве, мы практически не видимся, даже когда я в городе, и потому я ни за что не уеду без неё. Уверен, бабушка обрадуется, когда я сообщу ей эту новость. Так же, как и за тебя она будет несказанно рада и скажет то же самое, что я – тебе обязательно стоит попытать свои силы в «Натиде». Ты сможешь туда попасть. И скажу даже больше: тебе удастся получить и стипендию тоже. Если же нет – не беда. Нужно будет, я попрошу аванс на работе, чтобы внести первый взнос за твою учебу.

– Ты совсем с ума сошёл? – потрясённо блею я, но Остин мигом накрывает мой рот рукой:

– Ничего я не сошёл с ума! Я всё продумал. Тебе не о чем будет переживать, кроме как о подготовке к выступлению. И по поводу денег тоже не думай. Обещанная мне зарплата позволит все это потянуть. Конечно, вначале будет нелегко и нужно будет урезать расходы по максимуму, но главное – мы сможем наконец зажить так, как всегда мечтали. Ты же всегда желала танцевать на большой сцене, а не в каком-то заурядном ночном клубе, в котором нет никаких перспектив. Ты заслуживаешь большего, Ники, гораздо-гораздо большего, и я безумно хочу тебе это дать, поэтому прошу, малышка, хоть раз в жизни подумай только о себе, а не о ком-то другом, и согласись на моё предложение, – просит он, переходя на шёпот. Склоняет голову ко мне, соединяя наши лбы, и если бы мой рот по-прежнему не был прикрыт его рукой, протяжный стон наслаждения выдал бы меня с головой. – Оставь всё, что уничтожает тебя здесь день за днём, приезжай в Нью-Йорк, когда я всё для нас подготовлю, и начни там новую жизнь… вместе со мной, – искренне, с надеждой произносит Остин, наконец освобождая мне рот, но не убирает руку полностью, а лишь подушечками пальцев сползает по подбородку вниз, провидит по ямочке ключицы, прикладывая к моей грудной клетке свою широкую кисть. И замирает. Вслед за ним замираю и я. А вслед за нами и наши дыхания. И только моё сердце под его рукой грохочет в неимоверном темпе, будто ещё немного и вырвется из груди на волю.

Остин его слышит? Чувствует? Понимает? И что вообще он вытворяет? Лично я ничего не понимаю, но готова душу дьяволу продать, лишь бы только продлить это как можно дольше.

– Вместе? – едва слышно выдыхаю я, пока кончик языка немеет от желания провести линию по его губам, от которых меня отделяет все пара жалких сантиметров.

– Вместе, – тут же следует его тёплое шептание у моего лица, что мгновенно пропускает по всем венам чистейший, бешено пульсирующий огонь. Не мистический, туманящий разум и вызывающий нестерпимый зуд под кожей, а самый что ни есть обычный, человеческий, реальный, что заставляет людей преисполняться жизнью и воспарять от счастья к небесам.

Но я уже имела радость полетать недавно. И, к слову, знатно так полетать. А затем так же величественно на всей скорости рухнуть на землю, превратив себя в безжизненное создание. Ещё раз я подобного не выдержу. Клянусь, не выдержу. Просто умру.

– Остин, – вместе с невесомым дуновением ветра шелестит мой тихий голос. Я упираюсь раками в его живот с твёрдым намерением отодвинуться, но, чувствуя, как вмиг напрягаются мышцы его пресса, мной всецело овладевает лишь одно желание – нырнуть рукой под ткань его майки и ощупать каждый кубик без каких-либо помех. Но я, конечно же, этого не делаю, и потому мы так и продолжаем стоять с плотно прижатыми лбами, его рукой, отсчитывающей удары моего сердца, и моими сцепленными пальцами на его хлопковой майке.

Картина архистранная и неловкая для нас обоих, но ещё никогда я не ощущала себя столь правильно с ним рядом. Будто на своём месте. Дома. В своём личном безопасном укрытии, в котором могу спастись даже от сверхъестественного шторма.

Но могу ли? Могу? Есть ли у меня хоть один шанс на спасение?

Стоит задаться этим вопросом, как неоднократные сигналы моего смартфона на корню уничтожают всю веру в лучший исход, врубают здравый смысл и быстро заставляют меня отшагнуть от Остина назад, а его – подозрительно нахмуриться.

– Кто это тебя так сильно хочет? – спрашивает он с заметным любопытством, отмечая длинную череду звуков входящих сообщений.

– Не знаю… Скорее всего Эмилия, – натягиваю на губы максимально непринуждённую улыбку, пряча под ней сотрясающее всё тело волнение, пока вчитываюсь в послания того, кто хочет меня чересчур сильно и крайне неадекватно для одного человека.

Unknown: «Если»

Unknown: «Не желаешь»

Unknown: «Создать»

Unknown: «Проблемы»

Unknown: «И своим близким тоже»

Unknown: «Не забывай»

Unknown: «Кому»

Unknown: «Ты принадлежишь, Лина».

От страха, близко граничащего с удушливой паникой, меня прошибает до леденящего пота. Какая же я всё-таки наивная и глупая девочка. О чём я вообще думаю? На что надеюсь? От этого шторма мне ничто не поможет укрыться. Адам не только меня уничтожит своей мощью, но и всех в моём окружение, кто попытается мне помочь.

В состоянии аффекта я начинаю беспокойно озираться по сторонам, но кроме воркующей неподалёку влюблённой парочки и группы катающихся на скейтбордах подростков больше никого подозрительного не замечаю.

Чёрт бы побрал Адама! Он что, приставил ко мне невидимку? Как такое возможно, что я ни разу его даже мельком не замечала? Где он? Кто он? Как он всё видит и слышит? А может, их несколько? Ужас! С каждым днём это начинает напрягать меня всё больше – спокойствия я уже давно лишалась, но скоро лишусь ещё и ума.

– Что такое, Ники? Кого ты так выискиваешь? – тревожный тон Остина отрывает меня от поисков долбанного шпиона, а его теплая рука на моём лице слегка притупляет панику, что тут же накатывает по новой, когда айфон опять начинает звенеть в моих руках.

Unknown: «Не забывай и то, что я не буду предупреждать дважды».

Дочитываю сообщение и шустро отрываю от себя ладонь Остина, что теперь выглядит вконец обеспокоенным моим странным поведением.

– Да что с тобой такое?! Кто и что тебе написал, раз ты так занервничала? – он порывается вытянуть из моей руки смартфон, но к счастью, я успеваю закинуть его обратно в сумку.

– Ничего. Со мной всё нормально. Просто показалось, что кое-кого увидела.

– Кого?

– Не важно.

– А написал кто?

– Тоже не важно.

– Это ещё как понять?

– Что?

– У тебя появились от меня секреты? – его вопрос бьёт наотмашь.

Если бы только знал, Остин, если бы только знал. Но ты не узнаешь. Никогда.

– Какие секреты, Остин? Конечно, нет, – иронично усмехаюсь я.

– Нет, говоришь? Тогда покажи телефон.

– Чего?

– Покажи, кто тебе написал.

– Ты прикалываешься? – вскидываю брови в удивлении, стараясь унять дрожь в коленях.

– Давай показывай, – повторяет он помрачневшим голосом, выставляя руку вперёд, всем своим видом доказывая, что он не шутит.

– Не буду, Остин. С каких это пор мы лазим по чужим телефонам? – от страха непроизвольно отодвигаю сумку подальше от него.

– А с каких это пор ты мне что-то показывать боишься?

– Ничего я не боюсь! – пытаюсь звучать убедительно, однако голос предательски сипнет.

– Тогда покажи, и закончим дискуссию.

– Нет. Я не буду ничего показывать.

– Значит, скрывать тебе всё-таки есть что?

– Нет, нечего, но я не собираюсь тебе показывать свои переписки. Не слышал об уважении к чужой личной жизни? – произношу и тут же прикусываю язык, замечая, как Остин резко меняется в лице.

– Личной жизни? Так у тебя кто-то появился? – его откровенное удивление задевает меня до глубины души.

– А что? Ты считаешь, на меня никто посмотреть не может как на женщину? – выплёвываю я, не скрывая обиды.

– Нет, Ники… Нет… Я так не считаю… Просто… – он ненадолго запинается, будто не может подобрать нужных слов.

– Что просто? То, что ты привык смотреть на меня как на сестру, не значит, что другим мужчинам я не могу понравиться иначе, – воинственно скрещиваю руки на груди, хотя, по правде говоря, хочется выть белугой от досады.

– Так, значит, другой мужчина есть?

– И опять это удивление, – недовольно фыркаю я.

– Николина!

– Что?

– Отвечай!

– Может, и есть, – неопределённо пожимаю плечами.

– Может или есть? – цедит сквозь зубы Остин. Теперь он ещё и злиться на меня вздумал?

– Это не твоё дело, но да, есть! – бросаю я до того, как успеваю подумать.

Господи, Николь, да что с тобой такое? Тебя хлебом не корми, дай солгать, что ли?

– Не моё дело? – на выдохе изумляется он, и я замечаю, как венка на его лбу начинает пульсировать от злости. – Это ещё как моё! Кто он?! Откуда вообще взялся?! Я его знаю?!

– Почему ты на меня кричишь? – неслабо торопею я.

– Я не кричу! – кричит он. – Давай отвечай, Николь!

– Я ни на что не собираюсь отвечать! Ты чего так взъелся, Рид? Ну появились у меня отношения с кем-то, и что?

– Отношения?!.. – ох, чувствую, с каждой новой абсолютно бессмысленной ложью я распаляю его ещё сильнее. – Так у вас что, всё серьёзно? И как давно? Кто это? Почему мне не сказала?

– Это что ещё за допрос такой? Разве я должна тебя посвящать в такое?

– Конечно, должна!

– С чего это вдруг?

– Потому что… – выкрикнув, он обрывает себя и сжимает кулаки до хруста. Несколько раз глубоко вдыхает и лишь затем продолжает: – Потому что я должен с ним познакомиться.

– Познакомиться? Ты сейчас шутишь? – я правда надеюсь, что он шутит, потому что иначе где я опять окажусь?.. Правильно: в жопе.

– Какие шутки, бля*ь? Я хочу узнать, кто к тебе клинья подбивает! – я хмурюсь от его наезда, и заметив это, Остин добавляет: – Ну… это… чтобы убедиться, что он нормальный парень.

– Ещё чего придумал?! Напомни-ка мне, пожалуйста, Остин, ты хоть раз приводил ко мне на проверку своих девушек перед тем, как трахнуть? – каждое слово отдаётся колкой болью между рёбер.

– Это другое, – заявляет он, подбрасывая дров в костёр моего негодования.

– Другое? И в чём разница?

– В том, что ты девочка и я не хочу, чтобы какой-то козёл к тебе прикасался… точнее, чтобы смел тебя обижать, – нервно объясняет он, в который раз убивая меня своей излишней братской заботой. Её из него, по ходу, никогда не искоренить. Как же я её терпеть не могу! Прямо-таки ненавижу-у-у!

– Да не девочка я, Остин! Я давно не маленькая девочка, которая не может за себя постоять! И это лишь твоя проблема, что ты всё никак не хочешь этого понять!

– О-о-о! Это я как раз таки прекрасно понял, – он окидывает беглым, негодующим взглядом мой новый внешний вид. – Ты это для него так вырядилась?

– Ни для кого я не выряжалась!

– А к чему тогда эти изменения?

– Ни к чему. Просто захотелось.

– Просто захотелось, значит, – криво ухмыляется Остин, ни капли мне не веря. – А мне просто хочется узнать твоего хахаля. Познакомь нас.

– Нет.

– Ещё как да.

– Нет, Остин, не буду, – твёрдо стою на своём, ведь нет, мать его, никого хахаля, с которым мне его нужно знакомить. Нет! И кто меня за язык опять дёрнул ляпнуть это?

– Значит, ты с ним больше не увидишься! – отрезает он, скрещивая руки на груди.

– Ты совсем обалдел, Рид? – возмущаюсь я, чуть ли не раскрывая рот от удивления. Да, видеться не с кем, но его заявление жутко выводит меня из себя.

– Это ты обалдела! Я же о тебе забочусь в первую очередь, а ты, как всегда, споришь и упираешься. Если не хочешь нас знакомить, значит, имею смелось предположить, что с парнем что-то не так.

– Да всё с ним так, Остин.

– Тогда почему ты отказываешься представить ему меня?

– Ну потому что… – бурчу я, не зная, что придумать.

– Это не причина.

– Потому что не хочу… пока.

– А когда захочешь?

– Не знаю. Но пока не хочу. Когда будет что-то серьёзное, ты узнаешь первым, а сейчас мы лишь на стадии знакомства, – вполне правдоподобно проговариваю я, но Остин не унимается, морально давя на меня пристальным взором.

– Вот и отлично. Вы знакомитесь, и меня заодно с ним познакомь.

– Нет! – раздражение во мне достигает передела.

– Николь!

– Остин!

– Я не успокоюсь, пока не узнаю его!

– Что именно ты хочешь знать? Он не из местных бандитов Энглвуда, не связан с криминалом, на жизнь зарабатывает честным трудом, родом из обычной семьи, на несколько лет старше меня. Этой информации хватит, чтобы отстать от меня со своей чрезмерной опекой?

– Нет! Я должен проверить его лично, чтобы быть уверенным, что он достоин тебя.

– Достоин меня? Ты что, решил врубить режим строгого отца? Господи, уши мои бы это не слышали!

– Вот и не слушай, а я хочу проверить его основательно.

– Да что ты собираешься в нём основательно проверять? Длину члена измерять, что ли, будешь?! Так с этим я сама могу на отлично справиться! – в сердцах выплёвываю я и мигом замолкаю, наблюдая, как у Остина отвисает рот, а его правое веко начинает подрагивать. От шока? От гнева? От неверия, что это произнесла его «маленькая Никс»? А может, от всего вместе? Не знаю, но пока он одним лишь только взглядом пробивает в моём лице дыру, я успеваю уже тысячу раз пожалеть, что умею разговаривать.

– Так ты с ним уже… – не узнаю его звенящий злостью голос, отчего мне становится совсем не по себе, и я решаю признаться:

– Нет! Нет, Остин! Успокойся! – склоняю от стыда голову вниз. – Пусть и это тоже тебя никоим образом не касается, но нет… У меня ничего ни с кем не было, так что отменяй свой взрыв ядерной электростанции. Это я, не подумав, ляпнула.

– А может, не подумав, сказала правду?

– Мне тебе что, справку медицинскую представить, папочка? – ехидно отвечаю я, с трудом выдерживая его свирепый взгляд, когда мы вновь замолкаем в напряжении на энное количество секунд – это, похоже, уже начинает быть нашим новым обычаем. Только на сей раз давящую на виски тишину нарушает Остин:

– Я не понимаю, в чём проблема, Ники? Я ещё с прошлой нашей встречи чувствую, что ты что-то скрываешь от меня. Или теперь уже лучше говорить «кого-то»? И я в самом деле не нахожу причин, почему ты это делаешь. Разве я когда-то от тебя хоть одну свою девушку скрывал? – его размеренно суровый голос пробирает до костей чувством вины и сожаления.

– Нет, не скрывал, – с щемящим ощущением в груди признаю я.

Ты никогда мне не врал, Остин, а я это делаю постоянно. И как остановиться – не знаю.

– Тогда почему это делаешь ты? – задаёт он вопрос, который ежедневно съедает меня заживо.

– Я тоже ничего не скрываю, просто хочу немного подождать, вот и всё. Я же знаю тебя, как никого другого: ты со своим стремлением уберечь меня от всего мира попрёшь на бедного парня с расспросами, как бронированный танк, а я не вижу смысла подвергать человека подобному, пока в этом нет необходимости. Я познакомлю вас, если наше с ним общение перерастёт в нечто большее, – исподлобья смотрю на него, про себя умоляя, чтобы он, наконец, отставил в сторону эту нелепую, сотканную изо лжи тему.

– Ладно, чёрт с тобой, не хочешь – не знакомь! – и мои молитвы таки были услышаны – он сдаётся, но радуюсь я его отступлению недолго, потому как Остин возвращается к другому неблагоприятному разговору, что вечно доводит нас до ссор: – В любом случае возможности превращать ваше общения в нечто большее у тебя не будет. Ты должна подумать о своём будущем и начать придумывать танец для поступления в «Натиду».

– Остин… – заведомо готовясь к новому спору, устало запрокидываю голову назад.

– Нет! Ничего не хочу больше слышать про твою маму! Всё это полнейший бред, который прочно засел в твоей голове ещё с детства. Но тебе пора от него избавляться. Причём уже давно пора.

– Ты в самом деле сейчас назвал мою маму бредом и сказал, что мне надо от неё избавиться?

– Да, именно это я и сказал! Ты не ослышалась. И если потребуется – повторю ещё сотни раз, пока до тебя наконец дойдёт, что тебе нужно оставить этих алкашей одних и валить из Энглвуда, – крайне ожесточённо выдаёт он.

– Остин, прекрати! Ты же знаешь, что я не могу этого сделать.

– Можешь и сделаешь!

– Нет! Не сделаю! Как, по-твоему, я смогу спокойно жить каждый день, зная, что она здесь одна медленно уничтожает себя.

– Я не понимаю, как ты можешь жить рядом с ней и каждый день смотреть, как она это делает. Как же ты не поймёшь, что Юна никогда не захочет выбраться из всего этого дерьма, потому что её в нём всё устраивает? Она лишь тебя ежедневно затягивает всё глубже и глубже.

– Не говори так, я всё ещё надеюсь, что она захочет измениться. И я должна быть рядом, когда это случится.

– Ники, да сколько можно всю эту бредятину нести?! Что у тебя в голове творится? Ты же по жизни не наивная овечка, верящая в волшебные сказки, но почему-то, когда дело касается твоей мамы, ты превращаешься в безмозглую идиотку, что годами позволяет сидеть у себя на шее. Нравится, когда используют и вытирают об тебя ноги? Нравится быть дойной коровой, которую никогда даже не благодарят за все её труды? Этого ты хочешь в своей жизни?

– Остин… зачем ты так? – одними губами шепчу я, глядя на его разгневанное лицо с изумлением. Честно, сколько помню наши перепалки, подобного он мне ещё никогда не говорил.

– Как так? Жестоко? Ты это имеешь в виду? Так по-другому ты не понимаешь! Сколько раз я уже пытался достучаться до тебя по-хорошему? Сколько?!

– Много, Остин, много! Настолько, что мог бы уже наконец принять моё решение и прекратить трепать себе нервы, – бормочу я и тут же подпрыгиваю на месте от его гневного возгласа:

– ДА ЧЁРТА С ДВА Я ЭТО ПРИМУ! – Не успеваю ничего понять, как Остин подлетает ко мне, опускает руки на мои плечи и начинает трясти с такой силой, словно жаждет вбить в мою голову каждое слово. – Это не решение, а просто бестолковое, никому не нужное самопожертвование. И всё ради чего? Ради кого, Ники? Ради женщины, которая, кроме бутылки и своего альфонса, никого не видит? Ради той, кому плевать на свою родную дочь? Ради той, что никогда за всё наше детство не пришла ни на одно родительское собрание и не посетила ни одного твоего представления? Юна же даже смотреть никогда не хотела на то, какое чудо ты сотворяешь в танце…

– Остин… не говори мне этого, – лепечу я, с каждым пройденным мгновением всё сильнее давясь комком обиды, но он, по всей видимости, лишь начинает разогреваться и совершенно меня не слышит.

– Ты хочешь жертвовать собой ради женщины, которая забыла о тебе на несколько месяцев в самый тяжёлый момент твоей жизни? Ради женщины, которая лежала и убивалась своим горем, позабыв о дочери? Оставила её тогда, когда как никогда должна была окружать любовью и заботой? Ради той, что скинула на подростка всю свою ответственность – сначала дом, оплату счетов, а в конце ещё и себя с постоянными долгами Филиппа? И ради этой женщины ты собираешься пожертвовать своими мечтами? Ты сказала, Ники, что всё ещё ждёшь, что она изменится? Что в одно прекрасное утро твоя мама проснётся с желанием вернуть всё как было? Так послушай и ты меня! Послушай правду и прими её! Она не изменится! Никогда этот день не настанет! НИ-КОГ-ДА! Прекрати же быть такой наивной дурой, Николина! Твой отец погиб почти тринадцать лет назад. Тринадцать! Не дней! Не недель! А лет! Разве это недостаточный срок, чтобы смириться с тем, что та, кем сейчас является Юна Джеймс, и есть она настоящая? Алкоголичка с многолетним стажем, которой ты совершенно безразлична, – и есть твоя мама, а той женщины, что ты столько лет отчаянно надеешься вернуть – её нет. Нет её, слышишь? Это всего лишь призрак, который ты не можешь отпустить. Но его нужно отпустить, Ники. Иначе рано или поздно призраком станешь ты сама, и тогда уже будет поздно что-либо делать. Прекрати гробить свою молодость ради женщины, которая того не заслуживает! Ей всегда было насрать на тебя, сейчас насрать и всегда будет насрать! Пойми же это наконец!