Текст книги "Тот, кто должен"

Автор книги: Тони Ронберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

Тони Ронберг
ТОТ, КТО ДОЛЖЕН

1. СОЦИАЛЬНАЯ СЛУЖБА

            Никто бы не обрадовался, получив с утра разнарядку:

– В «Дом матери и ребенка»!

            «Дом матери и ребенка» – не комнаты отдыха на железнодорожном вокзале, а новый социальный проект мэрии – поддержка матерей-одиночек, оставшихся без крыши над головой. То есть все-таки комнаты. Специально для этого по распоряжению мэра был возведен коттедж в новом микрорайоне на окраине города. В штат «Дома» взяли консьержку и администратора, а психологов то и дело выдергивали из муниципальной социальной службы – тех же, что работали с беспризорниками и наркоманами. Для муниципалитета особой разницы не было. Платила мэрия не щедро, но регулярно. Дело шло к перевыборам городского головы, и социальная служба попадала под статью пиар-расходов.

            Над столом Михаила висел портрет мэра. Тоже Михаила. Лысоватый мужичок средних лет, с неинтеллигентной внешностью, улыбался с портрета довольно ядовито.

– Я к брошенкам не хочу, – отрезал Мих. – Начнут вешаться на шею. Пусть Света съездит.

– Света в отпуске с сегодняшнего дня. Давай-давай! – подбодрила Мария Гордеевна.

– Там вонь стоит – не продышишь.

– Мой же ты мальчик! Не нюхал ты настоящей вони!

            Мария Гордеевна, психотерапевт со стажем, оттрубившая пятнадцать лет в психиатрическом отделении городской больницы, давно успела привыкнуть и к вони, и к суровым условиям советских дурок, сама немного сдвинулась, но энтузиазма не утратила. Работа в социалке казалась ей чем-то вроде отдыха в санатории, где тяжелобольные попадаются только изредка, да и то не в качестве пациентов, а в качестве соседей по корпусу.

– Не нюхал ты настоящей вони! – повторила презрительно. – Это даже не трезвак. Чем может там вонять?

– Детьми немытыми, – Мих поморщился. – Я не поеду. Вику отправьте.

– Собрался и поехал! – распорядилась Мария Гордеевна. – И без разговоров, чистюля.

            Мих вяло поднялся. Все утро шел дождь, а теперь на крыше соседнего здания, как прыщ, вскочило солнце, душная влага проникала с улицы в офис и мешала дышать. Портрет мэра запотел, улыбка подобрела.

– Май месяц, – сказал Мих мэру. – Самое то.

            Это был уже третий май – в том же кабинете, под тем же портретом, напротив стола Марии Гордеевны. В другом кабинете сидели Вика и Света – обе, как и Мих, выпускницы местного университета, симпатичные и смешливые девчонки, а здесь продолжали царить жесткие порядки советской психиатрии.

            Перспектива посетить в такой душный день «Дом матери и ребенка» совсем не радовала. И Мих быстро решил, что не поедет туда – сделает на трамвае круг до кинотеатра «Победа», вернется в центр, сойдет на Пушкинской, выпьет кофе, побродит по парку, а к брошенкам съездит завтра утром. Марии Гордеевне можно будет сказать, что не успел поговорить со всеми желающими или что-то в таком роде. Мих не раз проворачивал подобные комбинации, когда его посылали в детскую комнату милиции – в помощь штатному милицейскому психологу Олегу Павловичу, и Олег Павлович всегда охотно прикрывал его за бутылку водки среднего качества.

            В сознании сначала прорисовалась чашка кофе, потом бутылка водки. Осталось только раскрасить эти схематичные картинки. С портрета мэра посмотрела на него соседка с восьмого этажа Ленка Киселева и засмеялась.

            О Ленке Мих давно отвык думать как о женщине, и ее неожиданный смешок с портрета удивил его. Мих замер, и Мария Гордеевна снова подбодрила:

– Вот и встретишь там свою золушку с тремя детьми... Постой!

            Она сняла трубку трещащего телефона.

– Постой, – повторила Миху. – Звонят, как на пожар. Вдруг что-то срочное.

            Мих остановился, открыв дверь в коридор. По длинному коридору шла уборщица с ведром и шваброй, оставляя мокрый след на зашарканном линолеуме. Ее утренняя смена закончилась.

– Не уходи, – сказала Мария Гордеевна Михаилу, но в трубку.

            Мих спокойно ждал. Уборщица дошла до лестницы и оглянулась на него.

– Вы че-то хотели?

– Нет.

– Может, цветочки вам полить?

            Ей было за сорок. Из-под короткого синего халата поблескивали толстые белые ноги.

– Нет-нет, спасибо. Мы сами.

– Может, столы повытирать вам?

– Не нужно.

– Тогда ладно.

            Мария Гордеевна, наконец, швырнула трубку на рычаг.

– Наверное, я сама в «Дом матери и ребенка» съезжу. Сейчас вице-мэр звонил – на Краснознаменской опять взрыв метана. В забое шахтеры остались. И толпа родственников около шахты. Ждут результатов. Им помощь нужна.

– Родственникам?

– Всем.

– Неееет. Я лучше к брошенкам!

– Миша, женщина на шахте не справится.

            Мэр на портрете снова стал самим собой и посмотрел на Михаила строго. Чашка кофе, прогулка по парку и Леночка уплыли из сознания, снова навалилась духота.

– Я туда не хочу.

– Собрался и поехал! – повторила Мария Гордеевна, изменив только направление.

            Мих пошел по мокрому следу к лестнице.

В муниципальную социалку устроила мама, а до этого он успел поработать немного в детской комнате милиции, немного в колонии, немного при наркодиспансере. Успел и знает, с чем сравнить.

            На собственное авто не хватило, на отдельное жилье – тем более. Мать после второго развода сделалась раздражительной и ограничивала его в средствах. Развелась она не с его отцом, а с Георгием, который был ненамного старше самого Миха. С отцом она развелась до Георгия, он собрал свои вещи и уехал в Казахстан к родственникам. Не потому, что казах, а потому что иногда человеку очень хочется иметь родственников, пусть даже в Казахстане. Особенно, когда твоя жена – успешный адвокат и владелица собственной адвокатской конторы – говорит тебе, что ты для нее стар и неизящен.

            С Георгием они ладили, хотя Мих знал, что матери он изменяет без стыда и совести. За глаза, нисколько его не стесняясь, он называл Тамару Васильевну «маман», и Мих не раз заставал его за разговорами по мобильному:

– Успею. Завтра маман в суде допоздна. Приеду, котик, не волнуйся.

            И при этом он подмигивал Миху. Был уверен, что Мих не сдаст. И Мих не сдавал.

            На самом деле, почти все люди нуждаются в квалифицированной психологической помощи, но никто этой квалифицированной помощи не может им предоставить.

            Она развелась с Жориком, когда увидела его в ресторане с другой. Но и она была не одна. Расстались без скандала. Адвокаты так умеют.

– Если бы ты стал юристом, уже руководил бы моим бюро!

            «Моим». И кроме того – явный упрек «а ты не стал!»

Он всегда хотел быть психологом. Он сделал осознанный выбор. Он тогда все взвесил.

2. ФЛЕШМОБ

            Взрывы бывали и раньше, только ездила на них Мария Гордеевна. Может, после последнего такого происшествия у нее остались дурные воспоминания, и теперь на шахту должен был ехать Мих. За город, в сторону Краснознаменской ходил рейсовый автобус.

            Мих не думал о взрыве. Майское солнце наполнило день ярким сиянием: блестела еще мокрая от дождя листва, стекла домов, светофоры, высыхающие лужи на асфальте, солнцезащитные очки девчонок. За окнами автобуса тянулись одноэтажки частного сектора, потом дачи, перемежающиеся лесополосами. Наконец, началась территория шахты.

            У здания были видны машины скорой помощи, за ними – толпа народу, с виду разношерстная и бесформенная. Собрание не походило ни на демонстрацию, ни на флешмоб: в нем совсем не было порядка. Мих, опасаясь приближаться к толпе, набрал с мобильного контактный номер.

            Он попытался угадать, кто поднесет трубку к уху. Поглядел издали на самого здорового охранника холдинга. Но ответила худенькая, миниатюрная женщина с черной папкой в руке, стоявшая на крыльце около двери.

– Михаил Александрович Новиков, психолог из социальной службы. Мне к кому?

– Ага, приехали. Подходите к зданию. Меня зовут Анна Сергеевна. Жду вас у входа.

            В это время двери здания открылись и показались санитары с ранеными на носилках. Родственники бросились к раненым, а охранники – к родственникам. Толпа стала смещаться в сторону машин скорой помощи.

            Женщина с папкой тоже метнулась за остальными.

– Не мешайте работать врачам! Не мешайте!

            Мих поймал ее за локоть.

– Вы Анна Сергеевна? Это я психолог.

            Она обернулась, вытерла вспотевший лоб.

– Ага, постойте пока. Подержите папку.

            Отдала ему папку, а сама понеслась к врачам.

– Расступитесь! Дайте людям работать.

            Женщины плакали.

            Мих вернулся на крыльцо. В папке лежал всего один лист с фамилиями. Начинался список с Булавина и заканчивался Шешерой. Всего сорок три человека.

            Руководство не появлялось. Скорые стали отъезжать. Мих рассматривал своих потенциальных клиентов. Солнце припекало.

– Взрыв метана, – кивнула ему Анна Сергеевна, вернувшись на крыльцо. – В забое еще одиннадцать человек.

– А это пострадавшие? – он вернул ей папку со списком.

– Пострадавшие. Их родственники здесь. Потом директор выступит. И кто-то из МЧС приедет. И журналисты будут – наши и столичные. Вы пока первый.

            «Никто не спешит», – отметил про себя Мих.

– А вы?

– А я секретарь директора. Переполох у нас, конечно. Никто такого ЧП не ожидал. И так кризис.

Анне Сергеевне было под пятьдесят, и, видимо, она была секретарем директора с очень большим стажем. Невостребованная активность проступала на ее лице мелкими капельками пота.

– Да вы не нервничайте, – успокоил ее Мих. – Толпа вроде расходится.

– Некоторые в больницу уехали. А остальные будут тут возмездия требовать – до ночи. После того как директор выступит, мы вас представим.

            Мих снова оглядел поредевшую толпу. Остатки флешмоба выглядели вульгарно. Тетки все до одной были в джинсовых коротких штанах с торчащими далеко вперед животами и толстыми, обвисшими руками. Их фигуры своими многочисленными складками напоминали жирных гусениц, которых прожаривают на солнце с единственной целью – безопасного употребления. Пот тек по лицам, как соус. Миха передернуло. Девочки, дочери шахтеров, ничуть не отличались от жен и матерей. По краям маячили родственники мужского пола в майках и вытянутых на коленях спортивных штанах.

            «Неужели где-то еще есть такое? Есть такие люди? Такая одежда?», – думал Мих, пытаясь найти в толпе хоть одно симпатичное лицо, чтобы остановить на нем взгляд.

            Наконец, декорации оживились. Подъехала газель местного телеканала с репортером и оператором. Репортером была девушка в короткой белой юбке и синей безрукавке – Мих знал ее по выпускам местных новостей. Девушка уверенно направилась к ним с Анной.

– Здравствуйте. Речей еще не было?

– Вы с «Орбиты»? Ольга Сазонова? – уточнила Анна Сергеевна, обмахиваясь списком.

– Да-да, – кивнула Ольга. – А когда начнут выступать? Нам к вечернему выпуску надо успеть смонтировать.

            По-видимому, и Анна, и Ольга уже работали на взрывах, хоть и не в одной команде.

– Это вот Михаил Новиков, – перевела стрелки Анна Сергеевна. – Психолог из социальной службы мэрии. Можете пока с ним поговорить.

            Ольга прищурилась.

– Скажете несколько слов для канала?

– Конечно.

            Она махнула оператору. Потом подозвала нескольких человек из толпы.

– Встаньте рядом с психологом, как будто разговариваете. Олег, сними крупно.

– А вы психолог? – спросила одна из бабенций.

            Мих сдержанно кивнул. Ольга задала какой-то общий вопрос о том, как бороться с чувством утраты. Мих ответил что-то о внутренних резервах человеческого организма.

            Потом они вместе с Ольгой стали ждать выступления директора.

– Ты с людьми почему не общаешься? – покосилась она.

– Меня только после директора отрекомендуют, – оправдался Мих.

            Она кивнула.

– Отвратный прикид у всех, – заметил он все-таки.

– Точно. Жлобство.

– Как думаешь, сколько шахтер сейчас получает?

– Дофига. Да они все на макароны тратят. Посмотри, жопы какие. Пойди, поговори с ними, а мы еще поснимаем.

– Я в такой порнухе не снимаюсь.

            Засмеялись. Оля посмотрела внимательнее.

– Ты прикольный.

– Ты тоже, – кивнул Мих.

            Опять поржали. Близкое присутствие Оли мирило с флешмобом. Наконец, на крыльце появился директор с замами и инженерами.

– Дело не в технике безопасности! – заявил сходу. – С этим у нас все в порядке. Никаких нарушений не было. Дело в трагической случайности. От которой никто не застрахован. Особенно те, кто каждый день спускается под землю. Произошел выброс метана. Мне не за что просить прощения у жен и детей. У тех, кто не дождался своих кормильцев сегодня. С работы. Домой. Надеюсь, государство окажет материальную помощь вашим семьям…

– Речь-то не прописана, – сказала Оля Миху. – Видно, что оправдывается. На прошлом взрыве – тоже в мае – он намного увереннее выглядел. Тоже выли тут, на него наезжали, но он держался.

– А что с остальными? – крикнул кто-то из толпы.

– Ведутся спасательные работы.

– Они живы?

– Товарищи, спасательные работы не прекращаются ни на секунду. Как только будут результаты, мы сразу же сообщим вам.

– Скажите нам правду!

            Директор шахты кивнул толпе обнадеживающе.

– Это исполнительный, – снова обернулась Ольга. – А хозяин вообще за границей. Говорят, на Кипре. И деньги все загнал в оффшоры еще до кризиса.

– Будешь интервью брать?

– Надо.

            Она стала протискиваться с микрофоном к выступающим. Набежали другие журналисты. Толпа осталась без внимания – предоставленная самой себе в своем отчаянии. Какая-то женщина громко зарыдала.

            Анна Сергеевна сделала объявление:

– Уважаемые товарищи. К вашим услугам – Михаил Александрович Новиков, психолог социальной службы. Можете обращаться к нему с вопросами.

            Мих сделал отсутствующее выражение лица, чтобы ни у кого не возникло намерения обратиться к нему с вопросами. Но, может, и так не возникло бы.

            В это время двери здания снова открылись и показались санитары, выносящие на носилках раненых. Черные тела походили на кучи пепла, казались мертвыми – мертвыми давно и уже давно перетлевшими. Снова родственники бросились к санитарам, а охранники – к родственникам. Кто-то закричал:

– Ваня, Ванечка…

            Потом завизжал.

            Мих нашел в толпе Олю.

– Может, свалим отсюда?

– Нам еще монтировать.

            Плач в толпе звучал все громче. Руководство поспешно скрывалось в здании. Анна Сергеевна с папкой засеменила следом.

– Оставь мне телефон, – предложила Ольга. – Может, пересечемся, если будет время.

– Конечно, – обрадовался Мих. – Конечно!

            Протянул ей визитку. Она махнула ему и вернулась к оператору.

– Трупы ты успел снять?

– А то трупы были?

            Мих быстро пошел к автобусной остановке.

3. ТРОЕ В КОМНАТЕ

            Мама уходит рано, а приходит поздно. В квартире раз в неделю убирает горничная Ириша. Но это еще та квартира, где они жили втроем – мама, папа и Мих, куда он возвращался после школы, где они с Ленкой прятались от Ленкиной бабушки. Странно видеть в этой квартире подвесной потолок, арки и горничную Иришу с бесшумным аква-пылесосом.

– Все пылесосишь, Ириша?

– Все пылесосю, Михаил Александрович.

            Если мама молчит за ужином, значит, думает о деле Макогонова или Федоркиной. Ей пятьдесят пять лет, ей уже не так легко думать, это получается не так быстро.

            С тех пор, как она определила Миха к мэру, о нем она не думает.

– Ма, я возьму машину?

– Нет. Мне сегодня плохой сон снился.

            Сны каким-то образом тоже помещаются в ее голове.

Потеряв возможность погонять по городу, Мих пошел к Ленке.

            Девчонке, с которой ты сидел за одной партой, уже тридцать два. Но ее квартира никак не переменилась со времен их детства. Только бабушки давно нет, некому кормить Ленку супом с гренками.

            Ленка носилась по квартире, как сумасшедшая, создавая из ничего суету, пыль, дребезжание ящиков платяного шкафа. Открыла дверь впопыхах.

– А, это ты? Макс придти должен. Ты посиди тихо, пока я соберусь.

            Макс вроде как жених. Познакомились недавно – через какую-то подругу, и на Макса теперь вся надежда. А на тех, с кем она давно знакома, уже никакой надежды нет. И Макс совсем не старый, ему едва тридцать. Работает инженером в КБ на машиностроительном заводе. Простой, хороший парень, без наворотов, без понтов. Он бы даже в советскую квартиру Ленки вписался отлично.

            Ленка расстегнула при Михе халат, натянула джинсы и стала искать блузку. Совсем девчонка, тощая, бледная, только вот с косметикой перестаралась.

            И вдруг она согнулась и прислонилась спиной к стенке, так и не найдя кофты.

– Блин, как в животе крутит. Отравилась, наверно, чем-то. Утром вообще рвало. Всегда так психую, когда он приходит.

            Она зажала живот обеими руками.

– Ну, что за хрень такая?! Я ж только из душа. Ладно, я в туалет, а ты, если что, открой ему!

            Словно какой-то бестолковый сон транслировался в Ленкиной квартире, а Мих оказался в эпицентре. Может, даже мамин сон, мамин «плохой сон».

Ленка Киселева жила одна. После похорон бабушки ее мать быстро нашла себе какого-то ухажера из пригорода и свалила, освободив Ленке жилплощадь. Ничего не мешало Ленке устроить свою судьбу в обычном понимании слова «устроить». И Мих думал о том, что вот сейчас явится Макс и предложит, наконец, ей руку и сердце. Они поженятся. У Ленки родится ребенок и пойдет в ту же школу, куда ходили они в детстве. Так же жадно он будет узнавать мир. Так же убежденно будет стремиться быть хорошим. Так же страстно будет мечтать спасти этот мир от зла, а потом – спастись самому от этого мира. И цепь замкнется.

            Раздался звонок в дверь, и Мих открыл. На пороге стоял Макс. Знакомы они были мельком.

– Макс, хеллоу. Проходи!

– А Лена где? – подозрительно покосился инженер.

– В туалете. У нее желудок расстроился. Понос. А с утра даже рвота была. Она предполагает, что чем-то отравилась.

            Макс снова посмотрел странно, но вошел.

– Выпьешь? – предложил Мих.

– Да мы… выйти хотели. Поужинать. Серьезно у нее это, не знаешь?

– Не знаю. Ну, ты немного выпей. Тебя же от стопки не раскачает? У Ленки водка есть.

            Инженер-проектировщик задумался. В туалете зашумел сливной бачок и тихонько зашипел освежитель воздуха.

– Ладно, давай, – решил Макс.

            Включился душ.

– Она че, купаться еще будет?

            Мих налил ему водки.

            Когда Ленка появилась из душа, они пили в зале около телика. Ленка была красная, растрепанная, с изжелта-зелеными кругами под глазами.

– Ну, зачем вы пьете?! Мих! Где ты водку у меня нашел?! Ну, зачем ты?! – завопила она.

– А что с желудком? – поинтересовался Мих спокойно.

– Не обращай на него внимания. Он психолог, – пояснила она Максу.

– Ты психолог? – удивился чему-то Макс.

            Мих кивнул. В доказательство этого на экране телевизора появился он сам в окружении полных теток на фоне серого здания шахты «Краснознаменская».

– Каждый человек чувствует себя беспомощным, столкнувшись с несчастьем. Оно кажется ему незаслуженным и несправедливым наказанием неведомой судьбы, волей рока. Но никто из нас не застрахован от трагических случайностей. Винить в них кого-то или казнить за них самих себя в этом случае бесполезно. Нужно просто собраться с силами, чтобы победить свою боль. Внутренние резервы человеческого организма велики. Только течение времени и рассудочное восприятие действительности способны притупить чувство утраты. К счастью, шоковое состояние не перманентно.

            На экране мелькнули черные тела погибших.

– Нам всем нужно найти в себе силы пережить случившееся, – закончил Мих.

            Ленка опустилась на диван, уронила руки.

– Как это страшно. Каждый день они могут оттуда не вернуться. А ты такое – «никто не застрахован», «резервы», «к счастью».

            Макс смотрел то на экран, то на Миха.

– Так мы пойдем ужинать? – спросил все-таки у Ленки.

– Ужинать я бы тебе не советовал с таким расстройством, – заметил ей Мих.

– Тебе вообще домой пора, психолог, – она угрожающе поднялась.

– Да-да. Счастливо оставаться, – вежливо попрощался Мих.

4. РЕАЛИИ СОВРЕМЕННОЙ МОЛОДЕЖИ

            Ленка позвонила в полночь:

– Спишь? Скотина! А еще друг называется!

– Вы там трахаетесь, а мне что – не спать? – Мих оторвался от компьютера.

– Что ты ему сказал, пока меня не было?

            Он встал и подошел к окну. Ленка жила на восьмом, а он – на четвертом. Если закричать громко – она его услышит. Без всякого телефона.

– Ничего не сказал. А что?

– Да вот он тоже ничего не сказал.

            Она всхлипнула.

– Может, он и не собирался, – утешил Мих.

            Ленка снова шмыгнула носом.

– Лен, не плачь. Вы же не расстались, не поссорились.

– Ты… поговори с ним. Я тебя прошу. Ты же психолог. Скажи ему, что мужчине после тридцати стыдно быть неженатым, что он выглядит как придурок, как онанист задроченный, – плакала Ленка.

– Хорошо, я так и скажу.

– Я тебя прошу. Прошу, как человека.

            Мих вдруг выключил мобильный и заорал в окно:

– Ленка! Лена! Леееее-наааааа!

            Она перезвонила:

– Не бросай трубку. Ты не представляешь, как мне плохо.

            После этого Мих выключил компьютер и закрыл окно. Возникла мама в длинном халате, как привидение, утомленное долгими перелетами по пыльным, заброшенным замкам.

– Мне показалось, что кто-то кричал. Ты не слышал, Миша?

– Это во дворе. Кто-то звал Ленку.

– Никак не нагуляется, корова, – сказала на это мама. – Детей нянчить давно пора. Ты ложись, Мишенька, поздно уже.

– Душно.

– Душно? – мама понюхала воздух и вышла.

            Всем детям кажется, что их родители всегда будут молодыми и красивыми. Но, сами еще не став родителями, они понимают, что это совсем не так, что процессы старения, дряхления, образования морщин, приступы ворчания, недовольства и сожаления о загубленной молодости – это тоже неумолимо последовательная цепь.

            Какие пошлые сны могут сниться! Какие странные! Не порнуха, не флешмоб, не Ольга, не Ленка, а Басков. Полненький, розовощекий, поющий на сцене Басков. Мих проснулся от отвращения.

– Ма, я возьму машину?

– Возьми. Я Юру из офиса вызову.

            Значит, сегодня к ней Басков не достучался.

            «Мазда» – не самая лучшая машина в мире. Но от такой тачки Мих и сам бы не отказался – в утренних пробках выглядит она бодро, и только Славка, рассекающий на джипе «тойота», может заметить, что известнейший психолог современности смотрится за рулем, как телка, раскрутившая папика на дорогой подарок.

            Телефон дребезжал с самого утра незнакомыми номерами. Мих не отвечал. Патологически не любил незнакомые номера, было подсознательное желание – удалить их все оптом, как спам.

– Я вас слушаю, – ответил, наконец, без энтузиазма, зависнув в очередной пробке и медленно подползая к светофору.

– Психолог, это ты? Ты себя вчера в новостях видел?

            Мих узнал голос Ольги и обрадовался.

– Все наши сказали, что ты просто «милашка», только волосы торчат.

– Все под контролем.

– Я им так и передала, – засмеялась она.

            Было ощущение, что он знает ее давным-давно. Или даже так – знал давным-давно, потом потерял, потом встретил, а она прежняя. И с ней по-прежнему легко, потому что она выросла в той же деревне, говорит на том же диалекте, помнит того же хромого соседа, который пугал тебя в детстве, и ту же почтальоншу тетю Зою.

– Увидимся? – предложил он экспромтом, пытаясь удержать ощущения узнавания.

– Можно. Только вечером, – согласилась она быстро.

            Договорились о встрече. Мих вошел в офис в приподнятом настроении. Мария Гордеевна его радости не разделяла.

– На час ты опоздал. На час! Снова здорово? С какой радости?

            Радость была, но делиться ею Мих не собирался.

– Пробки, а я на авто сегодня. Метро обычно быстрее.

            Его телефон зазвонил снова.

– Пробки, мобилы, тачки, связи, – вот реалии современной молодежи.

            Мих взглянул на портрет мэра.

– Еще и в телевизоре успеваем покрасоваться! – добавила Мария Гордеевна.

– А я говорил, что лучше вам поехать на шахту, – оправдался Мих. – Тогда вы бы и попали в новости.

– Да нужны мне эти новости!

            Мих думал, что она обязательно прокомментирует еще и его речь, обращенную с экрана к несчастным шахтерским вдовам, но Мария Гордеевна уселась за свой стол и недовольно нахмурила наведенные черным карандашом брови.

            Если бы не эта старая дурища, жизнь шла бы спокойнее и даже звонки телефона так не раздражали бы. Он все-таки ответил.

– Психолог, это ты? – спросил на этот раз мужской голос.

            Мария Гордеевна стала сгребать со стола пудры-помады, собираясь по второму кругу в «Дом матери и ребенка».

– Мне Ленка дала твой номер. То есть я попросил у нее. Поговорить с тобой хочу…

            Шеф вымелась из кабинета, и Мих смело сказал в трубку:

– У меня час разговоров сто долларов стоит, Макс.

            Но вспомнил Ленкины всхлипывания и смягчился:

– Так и быть, сделаю для тебя исключение. Только подъезжай в мой кабинет, потому что вечером мне некогда.

– У тебя и кабинет свой?

– Самый модный в городе. Здание мэрии знаешь? Напротив – офисный центр. На третьем этаже, кабинет триста десять. Мы ближе всех к власти – в окна им смотрим.

– Это должно бодрить, – согласился Макс.

5. СЕАНС С МАКСОМ

            Рядом с кабинетами социальной службы – офис фирмы «Окна-Двери». Заказы менеджеры «Окон-Дверей» принимают по телефону, а все остальное время курят в коридоре. Не то, чтобы в коридоре запрещается курить, но и не то, чтобы разрешается. И не то, чтобы запах дыма раздражает Миха, но и не то, чтобы радует…

            Забрать социальную службу в свой корпус мэр не может, потому что это хлопотное соседство, но поселил в непосредственной близости. Офисное здание – старое, зато в центре, отобрано у НИИ еще в период перестройки.

            Кабинет тоже ниишный – со старыми бюро, выцветшими шкафами и светокопировальным столом, заваленным пожелтевшими папками с секретными сметами. Так никто и не взял на себя смелости уничтожить государственные тайны прошлого века.

            Мих спешно придвинул стол Марии Гордеевны к шкафу, а всю ее канцелярию смел в верхний ящик. Облагородив таким образом интерьер, вернулся за свой стол, закинул ногу на ногу и стал ждать Макса.

            Обычно в этом кабинете бывали только посетители, направленные социальной службой: трудные подростки – фанаты клея «Момент», и их более опытные старшие товарищи – поклонники страшного зелья, вареного на уксусе, так или иначе – представители одной наркоманской модификации. Усовещания Мих считал занятием довольно бесполезным, но честно проводил душеспасительные беседы в рамках обозначенного социальной службой круга вопросов. Нарики иногда рассказывали интересные истории. Некоторых Мих, из личного любопытства, пытался разговорить на предмет цены удовольствия. Его интересовало, что можно стерпеть ради прихода, какое противостояние общественности можно вынести и стоит ли того зыбкое ощущение эйфории. Но, выслушивая их односложные ответы, все больше убеждался в том, что движет ими исключительно мания, а не рассудочный выбор. Способные толково рассуждать о зависимости и здраво оценивать свои поступки на самое дно не падали. Рассудок исключал манию. Мих все больше верил в мозги.

            И если Макс решил обратиться к нему за советом, то его мыслительные процессы тоже дали сбой. Мозги расстроились, как Ленкин желудок. Не исключено даже, что это было взаимосвязано. Мих откинулся на спинку стула и закурил.

– Але? Пластиковые окна! Я вас слушаю! Какого размера? – кричал менеджер за стенкой.

            Макс пришел к трем часам дня. Был одет в джинсы и рубашку цвета хаки с рукавом до локтя. Мих про себя хмыкнул. Может, в их КБ это и модно, но вне стен конструкторского бюро – старовато.

– Проходи, присаживайся, – предложил любезно.

– А дивана у вас нет? – хохотнул Макс.

– Диваны у психологов только в кино бывают. Ты вообще хоть раз настоящего психолога видел? – одернул его Мих.

– Да я к тебе, собственно, не как к психологу. А ничего так кабинет…

– Я знал, что тебе понравится. Чай-кофе?

– Не-не, я как бы по делу.

            «Как бы» провисло неуверенностью. Ленка сказала, что это она дала ему телефон Миха, а он сказал, что сам попросил. Выглядел Макс растерянным. Сел на стул у окна и опустил глаза в пол.

– Так чего ты боишься? – спросил Мих прямо. – Жениться?

– Ну, ты же Лену давно знаешь…

– И что?

– А вы это? Ну, когда-нибудь? Трахались?

– Да. Но нам тогда лет по четырнадцать было. Это нельзя считать отношениями. Сейчас между нами ничего нет.

– Мне кажется, она не любит меня, а просто…

– Просто хочет замуж?

            Макс дернул из кармана пачку сигарет и закурил.

– Это плохо? То есть – как думаешь? Получится из этого что-то? Не хотелось бы, чтобы потом обломалось. У меня так уже было. Потом противно мириться с тем, что тебя не любят.

– А сейчас?

– А сейчас секс, рестораны, шуры-муры, такое.

            «Чушь, ужасная чушь», – думал Мих, и это невольно отражалось на его лице. Макс взглянул на него и осекся.

– Женись, – сказал Мих. – Иначе будешь выглядеть задроченным онанистом.

– Это ты как психолог сейчас говоришь? – уточнил Макс.

– Нет. Как Ленкин друг. Потому что я ее друг – что бы ни случилось с ней, или со мной, или между нами, или между вами, или вообще в мире.

– А как психолог ты что скажешь?

– Что не любишь ты. И пытаешься переложить ответственность – на нее, на меня, на кого угодно, чтобы был повод отвалить.

– Да нет.

– Двойной ответ – всегда двойственный.

            И вдруг Макс сделался очень спокойным, словно отрезал от себя лишние сомнения. Мих взглянул на него и подумал, что у них с Ленкой будет очень красивый сын – голубоглазый, как Макс, и светловолосый, как Ленка.

– Не люблю, – кивнул тот.

            Или не будет.

– Просто я понимаю, что она хорошая, что таких вообще нет. Умная, добрая, внимательная, проницательная. Но за то, что кто-то «хороший», никто никого не любит. Этого мало. То есть этого слишком много. Даже если знаешь про те ваши четырнадцать лет, этого много…

– Проваливай! – Мих встал и открыл ему дверь. – Ты ей сто лет не нужен, инженер хренов!

            Макс поднялся, взглянул Миху прямо в глаза.

– Я так и думал, что между вами что-то есть.

– Вали!

            Он вышел. Только через полчаса Мих вспомнил о свидании с Ольгой.