Текст книги "Я буду тебе вместо папы. История одного обмана"

Автор книги: Тони Магуайр

Соавторы: Марианна Марш
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)

Глава двадцать вторая

Шесть лет, прошедшие с тех пор, как я впервые встретилась с мужчиной, живущим в соседнем доме, превратились в бесконечную череду боли и непонимания. Он стал для меня одновременно другом и мучителем.

С каждым днем он все реже говорил, что я особенная, в его отношении было все меньше нежности и доброты – той самой, что покорила меня, когда мне было семь. Он прекратил называть меня маленькой леди, я стала для него просто Марианной.

Ласковое обращение и добрые слова использовались лишь тогда, когда ему нужно было восстановить контроль надо мной, когда он чувствовал, что я пытаюсь вырваться. Обычно это происходило после того, как он заставлял меня делать что-то, что мне не нравилось. В такие минуты он снова шептал мне на ухо, что я особенная, гладил по спине и ерошил мои волосы.

Поцелуи-феечки давно ушли в прошлое. Остались только маленькая худенькая девочка, в задранном платье, со спущенными трусиками, и мужчина, указывавший, куда ей лечь: на кухонный пол, на заднее сиденье машины или просто на землю.

У меня начались месячные, стала расти грудь. Ему нравилось сжимать ее до тех пор, пока она не начинала болеть.

– Какие милые штучки у тебя выросли, – смеясь, говорил он, а я, стесняясь своего тела, пыталась вырваться из его рук.

Я смотрела на человека, который когда-то так тепло мне улыбался, и видела, как его губы кривятся в презрительной усмешке. В такие моменты я отчаянно хотела вернуться в те дни, когда он окружал меня теплом и заботой, когда рядом с ним я чувствовала себя в безопасности. Мне казалось, что во всем виновата только я, что это я заставила его измениться, и все время пыталась понять, что же именно я сделала не так.

С годами я все больше боялась – боялась, что он разозлится и что я останусь одна.

Неожиданно его дети, которые всегда были просто «малышами», превратились в маленьких людей и начали отнимать его время и любовь. В первую очередь я заметила, как изменилась его дочь. Из пухлой малышки, играющей в манежике, она выросла в четырехлетнюю красавицу с густыми темными локонами и большими карими глазами.

– Вверх, папа, – говорила она и тянула к нему маленькие ручки.

С сияющей улыбкой – когда-то я верила, что так он улыбается только мне, – сосед наклонялся, подхватывал дочь, сажал ее на плечи и бегал по саду, а она весело смеялась, повизгивая от восторга.

– Папина дочка, – звал он ее. А я наблюдала за ним и его семьей из окна и чувствовала, как сердце сжимается от боли.

Он сажал малышей на качели и внимательно следил, чтобы они не упали, катал их на машине, а я сидела дома со своими братьями и сестрой. Я видела, как он возвращается домой с подарками, как дети радостно срывают блестящую упаковку. Дочке – куклу Барби с золотыми волосами, о которой можно было только мечтать, сыну – новую машинку. Щеки малышей раздувались от конфет, яркую одежду украшали сладкие пятна от фруктового мороженого…

Иногда Дора тоже выходила во двор и вставала рядом с ним, и я видела, как он обнимает ее за плечи. Потом словно шестое чувство подсказывало ему, что я наблюдаю за ними. Когда он перехватывал мой взгляд, его губы кривились в издевательской усмешке; пожав плечами, он снова поворачивался к детям, а его рука тем временем опускалась ниже и гладила Дору по бедру.

Иногда они просили меня посидеть с их детьми. Сосед увозил Дору в город, чтобы отпраздновать ее день рождения, годовщину свадьбы или просто хорошо провести время. Обняв жену за плечи и глядя мне прямо в глаза, он спрашивал:

– Ты сегодня не занята, Марианна? – зная наперед, что я скажу. Услышав «нет», он продолжал: – Ты не могла бы посидеть с нашими ребятами, пока нас нет?

– Спасибо тебе огромное, Марианна. Не представляю, что бы мы без тебя делали! – улыбалась Дора раньше, чем я могла что-либо сказать в ответ. – Можешь брать из холодильника что хочешь и смотреть телевизор.

Потом она обычно сообщала, во сколько они уедут и когда ориентировочно вернутся. Я приходила пораньше и наблюдала за тем, как Дора накладывает макияж, пользуется духами, поправляет узкую юбку. Ее прическа всегда напоминала мне маленького пушистого грызуна, которого зачем-то вытащили из норки и прикрепили к волосам. Дора следила за модой, одевалась очень стильно, заботилась о своей внешности, поэтому перед уходом всегда поворачивалась ко мне и спрашивала:

– Марианна, как я выгляжу?

– Очень хорошо, – бормотала я, а ее муж – тот самый мужчина, который заставлял меня заниматься с ним сексом, – подходил к ней, целовал в шею, брал ее под руку и увозил на машине в город.

Глава двадцать третья

Когда мужчина из соседнего дома отправлялся гулять со своими детьми, он часто предлагал нам со Стиви присоединиться. Одна из таких прогулок оставила особенно яркий отпечаток в моей памяти.

Мы поехали на пляж, чтобы дать Доре и моей маме возможность отдохнуть и поболтать в спокойной обстановке. Стояла по-настоящему летняя, солнечная погода. Замечательный день для поездки к морю, сказал сосед.

Внутри машины было очень жарко, мальчишки все время толкались, и я чувствовала себя совсем несчастной. Сосед велел взять с собой купальные костюмы, но мой был старым и слишком маленьким. Верх тесно облегал растущую грудь, а мне не хотелось, чтобы люди увидели мои соски, когда он намокнет. Еще у меня на теле стали расти волосы, и я боялась, что какой-нибудь волосок вылезет из-под трусиков и кто-нибудь обязательно заметит. Ко всем моим переживаниям добавлялся и тот факт, что мужчина из соседнего дома обращался со мной так, будто я ему уже не нужна.

В тот день его дочь, а не я, сидела на переднем сиденье. Мне пришлось устроиться сзади, с двумя мальчишками.

Я без конца спрашивала себя: что же я сделала не так, почему он стал по-другому ко мне относиться? Он гладил по голове свою четырехлетнюю дочь, и та звонко смеялась; он улыбался и называл ее маленькой принцессой, а я смотрела на них и чувствовала странное покалывание в затылке. Ведь когда-то особенной он считал меня, и это я сидела на переднем сиденье, а сосед внимательно слушал мой детский лепет, называя меня своей маленькой леди, – но теперь мое место заняла его дочь, и ей достаются вся его забота и внимание.

Я кусала губы и старалась не плакать, сжавшись в углу машины. А потом увидела отражение его глаз в зеркале заднего вида: он смотрел на меня с издевкой, словно без труда читал на моем лице все чувства и переживания, которые я старалась скрыть.

Остаток пути я просидела, прижимаясь к прохладному стеклу и делая вид, что меня очень интересует пейзаж за окном. Я знала, что он молча смеется надо мной, но не понимала почему.

Едва вдали показалось море, брат схватил меня за руку и закричал от переполнявшего его восторга. Стоило машине остановиться, как мальчишки тут же выкатились на пляж.

Мы сняли обувь и пошли по нагретому солнцем песку к блестящей воде. Море лизнуло теплой волной мои голые пальцы, и я на мгновение забыла обо всех переживаниях.

Люди водили по пляжу осликов и предлагали покататься на них за шесть пенсов. Сосед достал из кармана доллар, и мы все взобрались на ушастых скакунов. Потом он купил нам по большому рожку мороженого, и мы уплетали тающую на солнце сладость, не забывая слизывать белые капли с пальцев.

А потом я увидела шарманщика, он шел и крутил ручку большого музыкального инструмента, который удерживал на весу при помощи толстого кожаного ремня, накинутого на шею. Веселая популярная мелодия освежала знойный полдень.

Я почувствовала руку соседа у себя на локте.

– Смотри. – Он указал на маленькую обезьянку, сидевшую на плече музыканта. Вокруг шарманщика собралась целая толпа, привлеченная музыкой и забавным зверьком, который бегал среди зрителей с жестяной банкой и собирал монетки для своего хозяина.

Обезьянка была одета в яркий красно-желтый наряд. Но эти счастливые цвета совсем не подходили к грустным глазам маленькой пленницы. Я видела, что в ее взгляде смешались усталость и безнадежность.

Но люди ничего не замечали, тыкали в обезьянку пальцами, кидали монетки и смеялись. Я знала, что никто из них не задается вопросом: раз зверек так счастлив, то зачем хозяин нацепил на него ошейник и поводок?

Сосед все еще держал меня за локоть и гладил пальцами по руке.

– В чем дело, моя маленькая леди? Почему ты грустишь? – спросил он.

– Все в порядке, – ответила я, потому что понимала: в отличие от меня, он знает, в чем дело.

– Думаю, на обратном пути ты поедешь впереди. Может, это тебя развеселит.

Я знала, что он прав. И от этого было только хуже.

Шли годы, но в моей жизни мало что менялось.

Джеку было всего несколько месяцев, когда отец сообщил, что Дейв уволился и переехал с семьей в другое место. «Нашел новую работу где-то на севере», – сказал он, и это был последний раз, когда имя Дейва упоминалось в нашем доме. Джек стал полноправным членом семьи, и я часто слышала, как отец с гордостью говорит «мои сыновья».

Теперь он реже напивался и еще реже уходил в запой, мама казалась вполне довольной этим, но я по-прежнему не доверяла отцу, поскольку время от времени он все-таки не мог противиться соблазну пойти в паб. После этого в доме снова слышались его пьяные крики и мамин плач.

Но когда я сказала маме, что меня пугают его вспышки гнева и грубость, она, к моему огромному удивлению, попыталась его оправдать.

– Марианна, попробуй относиться к нему мягче, – сказала она. – Ему несладко пришлось в детстве, понятно, что он ожесточился.

– Да? – недоверчиво взглянула я на маму. – А по-моему, у него очень милые сестры, и бабушка обычно ведет себя так, слово он всегда все делает правильно, хотя мы ей и не нравимся.

Мама вздохнула и объяснила, что раньше все было совсем по-другому. Тогда я наконец узнала, каким было детство моего отца.

– Его мама, твоя милая старая бабушка, вся такая добрая и правильная… ну, она не всегда была такой. Когда-то, Марианна, о ней ходили слухи по всему городу. Она была привлекательной стройной девушкой и умудрилась родить ребенка, не потрудившись перед этим выйти замуж. Она даже не стала уезжать из города, как делали другие девушки в подобной ситуации. Нет, она ходила по улицам, нагло демонстрируя округлившийся живот.

Я с широко раскрытыми глазами слушала рассказ о прошлом моей семьи. Мама обычно обращалась со мной, как с маленькой девочкой, которой не нужно знать о подобных скандальных подробностях, но в этот раз она, судя по всему, решила поговорить со мной как со взрослой.

– А что случилось потом? – спросила я, пытаясь скрыть охватившее меня волнение.

– Ничего особенного. Твоя бабушка, ко всеобщему удивлению, оставила ребенка. Люди сплетничали, что она забеременела от какого-то богача и он заплатил ей за молчание, но сегодня даже твой отец не знает, есть ли в этом хоть доля правды. В любом случае, после того как ребенок появился на свет, она уехала, оставив его на попечении своей матери. И уж та обращалась с ним ой как неласково. Твоя прабабка всю жизнь считала, что этот ребенок – позор для ее семьи. А еще она искренне верила в справедливость поговорки «Розги пожалеешь – ребенка испортишь» и колотила его за малейшую провинность. – Мама замолчала, представив маленького мальчика, каким был мой отец, отчаянно пытающегося укрыться от гнева своей бабушки. – Ему пришлось жить с этой злобной старухой до тех пор, пока его мать наконец не вышла замуж. Но дело было сделано, и он так и не простил мать за то, что та его бросила. И я тебе вот еще что хочу сказать: когда я забеременела, твой отец на мне женился. Его матери это не понравилось, а он все равно от меня не отступился.

Но несмотря на все мамины старания, я никак не могла оправдать отцовскую жестокость. У меня просто не получалось забыть о том, как избитая мама лежала на полу, как кровь текла у нее изо рта, как она потом ходила с опухшим от синяков лицом. Если он знал, каково это – быть напуганным и несчастным, то почему старался причинить боль окружающим?

Этот разговор не помог мне увидеть отца в более выгодном свете, зато я окончательно убедилась в том, о чем всегда догадывалась, – я была нежеланным ребенком.

Может быть, когда мама только обнаружила, что беременна, и отец согласился жениться на ней, она и была счастлива, но в результате она оказалась замужем за человеком, который винил нас обеих в том, что мы лишили его возможности выбора и испортили ему жизнь.

И я поняла, почему мама, осознав, что паб кажется ему привлекательней, чем дом и семья, начала в свою очередь винить меня в одиночестве и плохом отношении к ней отца.

После подобных откровений я пыталась смотреть на отца иначе. Я старалась представить маленького забитого мальчика, которому пришлось расплачиваться за позор своей матери, но образ взрослого мужчины, управлявшего домом при помощи страха и кулаков, был гораздо ярче.

А еще в результате разговора с мамой я поняла: то, что мужчина из соседнего дома заставляет меня делать, действительно неправильно. Мою бабушку почти выгнали из города за то, что она спала с мужчиной до свадьбы! И даже если за сорок лет отношение к этому поменялось, моя мама по-прежнему говорила о своей беременности очень тихо и только с теми, кто был в курсе.

Именно тогда я попыталась сказать соседу, что больше не хочу этим заниматься.

Он засмеялся, обхватил ладонями мое лицо и заставил смотреть прямо ему в глаза.

– Итак, Марианна, ты действительно хочешь, чтобы я нашел себе другую девочку? – насмешливо спросил он. – Ведь ты же знаешь, что тогда случится.

Да. Тогда я останусь одна. Слишком много лет прошло с момента нашей встречи – я уже слабо представляла, каково это – быть свободной от него.

– В любом случае, – продолжил он, уже зная, что победил, но желая усилить эффект и полностью восстановить контроль, – я не думаю, что ты была девственницей, когда все случилось в первый раз. У настоящих девственниц, знаешь ли, очень сильно идет кровь. А у тебя крови не было, так ведь?

Я не совсем понимала, что значит слово «девственница», но по его тону начинала догадываться, что это что-то очень важное. Я отвела взгляд и пробормотала, что у меня немножко текла кровь.

– Да ладно, Марианна. Я уверен, что ты и до меня занималась этим с мальчиками.

Мои глаза наполнились слезами, я яростно затрясла головой, пытаясь убедить его, что это неправда.

Он сказал, что верит мне, и обнял меня. Я снова грелась в теплых лучах его заботы – и это тепло сохранилось до конца дня, потому что он не заставлял меня ничего делать, а просто довез до дома.

В следующий раз, когда я попробовала отказать ему, он уже не пытался меня поддразнивать. Улыбка сошла с его лица, а холодный тон подсказал, что он очень рассержен.

– Хватит вести себя, как маленькая глупая девочка, – резко оборвал он меня.

Я сжала руки в кулаки, собрала всю свою храбрость и крикнула:

– Я все расскажу маме!

Он раздраженно прищурился, сжал губы и схватил меня за плечи – на этот раз не для того, чтобы погладить, а чтобы хорошенько меня встряхнуть.

– Ты что, забыла о красавице Руфь Эллис? Забыла, что с ней случилось? – прошипел он. – Они повесили ее, потому что она тоже занималась этим. Сколько раз я говорил тебе, что только со мной ты в безопасности? Я никогда не позволю им забрать тебя! Вот, значит, как ты платишь за мою доброту?..

Мне и в голову не приходило задуматься над тем фактом, что именно он заставлял меня делать все эти ужасные вещи. А уж о том, чтобы сказать ему об этом, и речи быть не могло. Онемев от отчаяния и беспомощности, я прижалась к дверце машины и стала смотреть в окно. Его руки обхватили меня, но на этот раз не было ласковых слов, успокаивающих поглаживаний, он просто резко указывал, что мне делать. Через несколько мгновений я уже сидела у него на коленях, сжав кулаки и глотая слезы, а он снова заталкивал в меня эту штуку.

Не желая, чтобы кто-то обнаружил пятна на моих трусиках или заметил странный запах, он внимательно следил, чтобы я вытиралась дочиста.

– Марианна, – говорил он, – мужчины всегда делают это с девочками, которые им нравятся. И они занимаются этим, когда хотят. Неужели ты хочешь, чтобы я перестал быть твоим другом?

– Нет, – шептала я, потому что боялась. Я боялась остаться без его защиты; боялась я также и того, что еще один человек в этом мире будет считать меня бесполезным существом, недостойным его любви.

Теперь он часто забирал меня после школы. Не было больше конфет в бардачке, только он и я в машине посреди леса. Обычно он сажал меня к себе на колени и заставлял терпеть, пока запихивал в меня свою штуку. Иногда я лежала на заднем сиденье, раздвинув ноги в белых носочках и школьных туфлях, а он наваливался сверху, стонал и мычал, двигаясь внутри меня.

Снова наступили летние каникулы, но пикники на пруду утратили все свое очарование. Весной я не собирала лягушачью икру, не сидела у воды, высматривая своих лягушат. В моей голове больше не было историй о пушистых зверьках. Теперь жаркие солнечные дни означали лишь одно: я снова буду лежать на спине, а он, настороженно оглядываясь по сторонам, чтобы никто нас не заметил, задерет мое платье, плюнет себе на руку, чтобы намочить меня, и начнет входить в меня, быстро и грубо, в то время как дети будут играть всего в нескольких метрах от нас.

В пасмурные дни он обычно просил маму, чтобы она отпустила меня помогать ему в мастерской – «подавать инструменты».

– Не хочешь меня взять в помощницы? Я справлюсь! – шутила она каждый раз, перед тем как с улыбкой дать свое согласие. И добавляла, что отпускает меня ненадолго, ошибочно полагая, что я буду там отдыхать.

Меня мутило от навязчивого запаха машинного масла и бензина, наполнявшего мастерскую. Вместо того чтобы чинить машину, сосед поднимал меня, прижимал к стене и резко входил. Он называл это «потрясти коленками».

Шли месяцы. Во сне я видела его лицо, слышала его голос, а просыпаясь, вспоминала о том, что он заставлял меня делать. Я очень хотела, чтобы это прекратилось, чтобы моя жизнь наконец изменилась, но чувство всепоглощающей беспомощности и бессилия сковывало мои движения и мысли.

В школе все тоже было не слава богу. Страшные образы, заполнившие мои сны, не оставляли меня и днем, мешая сосредоточиться на уроках. Я постоянно отвлекалась, и учителей это, естественно, раздражало.

– Марианна, ты слышала хоть слово из того, что я сказала? – Похоже, это стало любимым вопросом моих наставников. Не обращая внимания на испуганное «Да, мисс», они тут же спрашивали у меня что-нибудь по теме урока, и я ничего не могла им ответить.

Видя растерянность на моем лице, учителя нетерпеливо фыркали, одноклассники начинали злорадно хихикать, а я мечтала о том, чтобы провалиться сквозь землю и спастись от дальнейшего унижения. Сколько я ни старалась сосредоточиться на уроках, мысли мои все время возвращались к соседу.

«Интересно, сегодня он будет ждать меня после занятий?» – как же часто я задавалась этим вопросом, считая минуты до конца учебного дня. Желание увидеть его и снова почувствовать себя особенной быстро сменялось страхом, когда машина останавливалась посреди леса.

Делать домашние задания становилось все тяжелее: мало того что я ничего не помнила из учительских объяснений, так еще малыши постоянно отвлекали меня от уроков.

Но приближались большие перемены. За несколько месяцев до моего тринадцатилетия мама объявила, что снова беременна. И у меня внезапно пропали месячные.

Глава двадцать четвертая

Я зажмурилась изо всех сил, как в детстве, когда хотела одновременно сдержать слезы и отгородиться от жестокого взрослого мира.

Пришло время привести в порядок историю моей жизни, но я подсознательно гнала прочь мысли о тех давних событиях.

Однажды утром почтальон принес письмо – то самое, конверт от которого лежит сейчас на кофейном столике, – и воспоминания, давно погребенные в самых далеких уголках памяти, внезапно выползли наружу.

В тот день я сидела на кухне и завтракала бутербродом с джемом; терпкий аромат свежесваренного кофе приятно бодрил. Муж уже уехал на работу, по дороге забросив в школу детей, и я наслаждалась тишиной – редкой гостьей в нашем доме.

О том, что приходил почтальон, сообщили звяканье почтового ящика и тихий шелест конверта, упавшего на коврик в прихожей. Я подумала, что это всего лишь счета или очередная порция бесполезной рекламы, но любопытство заставила меня положить бутерброд на стол и покинуть уютную кухню.

Белый конверт, на котором незнакомым почерком было написано мое имя, я заметила сразу, аккуратно распечатала его и вытащила два листа обычной почтовой бумаги. Интересно, если бы я знала о содержании письма, я бы так же спокойно его открывала? Может, я бы нетерпеливо разорвала конверт или, наоборот, трусливо спрятала его, так и не прочитав ни строчки? Знаю лишь одно: в то тихое утро я вернулась на кухню, без всякой спешки развернула письмо и прочитала первое предложение.

В нем было всего шесть слов. Шесть слов, которые бросились мне в глаза, которые заставили меня пошатнуться.

«Я думаю, что ты моя мама».

Может быть, я предполагала и даже в глубине души мечтала о том, что этот день когда-нибудь настанет.

Может быть, но в тот момент листок бумаги отчаянно задрожал в моих руках, а раскрашенная яркими цветами кухня внезапно начала вращаться.

«Я понимаю, – продолжала автор письма, – почему ты отдала меня приемным родителям».

– Нет, не понимаешь, – прошептала я. – Не понимаешь…

Я быстро пробежала глазами остаток письма, задержавшись на последнем предложении:

«Я не собираюсь вмешиваться в твою жизнь, но надеюсь, что ты захочешь хотя бы встретиться со мной».

Моя дочь наконец-то нашла меня.

Ласково поглаживая бумагу кончиками пальцев, я пыталась представить, как сейчас выглядит моя девочка… точнее, уже взрослая женщина. Прикасаясь к письму, написанному ее рукой, я чувствовала, как многолетняя пропасть между нами постепенно сужается.

«Как ты там? – молча спросила я. – В кого превратилась малышка, которую я не видела двадцать пять лет?»

«Как долго она знает обо мне?» – этот вопрос я задавала уже себе.

«Я больше чем кто-либо понимаю, почему ты написала это письмо, – беззвучно прошептала я, ощущая незримое присутствие дочери между рукописных строчек. – У тебя накопилось много вопросов, и ты хочешь получить на них ответ. Я даже знаю, о чем ты спросишь меня. Любила ли я тебя? Что чувствовала, когда мне пришлось с тобой расстаться? Вспоминала ли о тебе все эти годы? Вот что ты хочешь узнать.

Да, – продолжила я свой монолог, – когда я узнала, что беременна, то хотела как можно скорее освободиться от этого груза, хотела, чтобы мое тело снова принадлежало мне, хотела, чтобы захватчик наконец покинул его. Но ты росла внутри меня, и каждый раз, когда я чувствовала, как ты шевелишься там, я понимала, что люблю тебя. Я почему-то была уверена в том, что родится девочка. Я даже придумала для тебя имя.

Когда врач перерезал пуповину и ты впервые закричала, я ощутила, что между нами существует невидимая связь, которая крепче, чем цепь из закаленной стали. И ничто в мире не в силах ее разорвать.

А потом тебя наконец-то отдали мне. Я прижала тебя к груди, и воспоминания о боли, которую я испытала, производя тебя на свет, куда-то испарились. Я могла лишь изумленно смотреть на твою крохотную, покрытую темными волосиками головку, устроившуюся на изгибе моей руки.

У тебя были пухлые щечки и аккуратные розовые ушки, похожие на ракушки, которые морские волны приносят на берег. Ты лежала, закрыв глаза, и твоя реснички казались почти прозрачными. Первые слова, пришедшие мне в голову, были „моя малышка“. Они навсегда остались со мной, хотя нас и разлучили. „Ты такая маленькая, – думала я, – но такая совершенная“. Я водила пальцами по твоей спинке, ощущая крохотные выпуклости позвонков, вдыхала исходящий от тебя чистый аромат только что появившегося на свет существа и прислушивалась к твоему тихому дыханию. Любовь к тебе буквально захлестнула меня.

Мы были вместе всего шесть недель. Я каждый день держала тебя на руках и на всю жизнь запомнила твой теплый детский запах: тальк, молоко и что-то твое, ни на что больше не похожее. Так пахла только ты. И день за днем твое крохотное сердечко билось рядом с моим. Я тысячу раз спрашивала себя: „Как же я могу отдать ее? Она моя, моя!“

„Ты должна отпустить ее. Она заслуживает лучшей жизни, чем ты сможешь ей дать. Ты же знаешь, что так надо“, – убеждали меня медсестры, когда я раз за разом со слезами на глазах задавала им страшный для меня вопрос.

Дни летели все быстрее. Каждое утро я просыпалась с мыслью о том, что приближается момент расставания. „Она меня узнаёт“, – думала я, когда ты смотрела на меня своими еще плохо фокусирующимися глазками, когда твои крохотные пальчики с розовыми ноготками сжимались вокруг моих, таких больших, по сравнению с твоими, пальцев.

Ты набирала вес, я видела, что твой животик растет благодаря тому молочку, что я тебе давала. У тебя даже ямочки на щеках появились. Если бы мне разрешили, я бы не выпускала тебя из рук ни на секунду. Каждый вечер, укладывая тебя спать, я шептала, как сильно люблю тебя. Я хотела, чтобы ты унесла мою любовь с собой, куда бы тебя ни забрали.

На сорок второй день я отдала тебя».

Это было легко?

Когда я задумалась над ответом, годы словно повернулись вспять. Я больше не была Марианной, счастливой замужней женщиной, приближающейся к своему сорокалетию. Нет, я снова была подростком, пришедшим в агентство по усыновлению с ребенком на руках.

Я нарядила дочку во все новое, потому что хотела показать ее будущим родителям, какая она у меня красавица. Я хотела, чтобы они сразу полюбили ее так же сильно, как я.

У меня в голове не укладывалось, что я больше не смогу держать ее на руках, где она так уютно устроилась. Моя грудь отяжелела от молока, которое она уже никогда не будет есть. Кто станет кормить ее? Какой будет ее новая мама? Эти вопросы не давали мне покоя.

Сотрудница агентства по усыновлению решительно двинулась ко мне, чтобы забрать мою малышку. Наверное, она делала это уже много раз и прекрасно знала, какие муки я испытывала в тот момент. Я изо всех сил боролась с желанием прижать дочку к груди и убежать. Я не хотела с ней расставаться. Но вместо этого я протянула ребенка чужому человеку и позволила ее унести – потому что мне некуда было бежать.

«В тот день я отдала частичку себя, – продолжала я неслышный разговор с дочерью. – Это было тяжелее всего, что мне когда-либо приходилось делать. Но ты должна знать: я поступила так, потому что любила тебя, а не потому, что хотела от тебя избавиться.

Вспоминала ли я тебя? Я думала о тебе каждый день. Где ты, как ты, что с тобой? Я молилась о том, чтобы ты была счастлива. И каждый год в день твоего рождения я тосковала по тебе так же сильно, как в тот день, когда тебя забрали.

Люди говорят, время лечит, – я бы сказала, что под воздействием времени все лишь выцветает. Если бы воспоминания были маленькими кусочками ткани, я бы выкрасила счастливые в яркие летние тона и сшила бы из них большое лоскутное одеяло. Для печальных приберегла бы темные, мрачные оттенки грозового неба и подшила бы их снизу, чтобы не так бросались в глаза. С годами все цвета слились в один, нейтральный, окрасив полотно моего прошлого в спокойный ровный цвет.

Но даже спустя много лет случались дни, когда я не могла защититься от крошечных стрел, смазанных ядом меланхолии; они жалили мое сердце, отравляя горечью и болью потери. В такие моменты я отчаянно желала найти ответ на вопросы: где ты? как сложилась твоя жизнь?

Ты, конечно, захочешь узнать еще кое-что; по этой причине тебе не отдали твое свидетельство о рождении».

– Это для твоей же безопасности, – прошептала я, ощущая на губах вкус успевшего остыть кофе. – Потому что правда могла бы разрушить твою жизнь.

Наконец я решилась задать вопрос, который мучил меня: «А ты, когда мы встретимся, поймешь ли ты меня? Кого ты увидишь: девочку из другого времени, девочку, у которой не было выбора, в отличие от детей вашего поколения? Или взрослую женщину, счастливую жену и мать двоих детей, вычеркнувшую тебя из своей жизни?»

Письмо, пришедшее тихим утром, против моей воли перенесло меня почти на тридцать лет назад и заставило столкнуться лицом к лицу с испуганной тринадцатилетней девчушкой, какой я была когда-то.