Текст книги "Школьные годы Тома Брауна"

Автор книги: Томас Хьюз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 20 страниц)

Вряд ли когда-нибудь младшие мальчики больше нуждались в друге, потому что на следующее утро после осады буря со всей мощью обрушилась на головы мятежников. Флэшмен устроил засаду и изловил Тома перед вторым уроком. Получив в ответ на приказание принести ему шляпу твёрдое «нет», он начал выкручивать ему руку и применять все прочие бывшие в ходу методы пытки. «А я всё-таки не заплакал, – рассказывал потом Том остальным мятежникам, – и я здорово лягал его по ногам». Вскоре выяснилось, что Тома и Иста поддерживают многие фаги, и Флэшмен обратился к своим приятелям с просьбой помочь привести в чувство маленьких бездельников. Корпус стал ареной бесконечных погонь, осад и взбучек, а в отместку фаги разоряли и поливали водой кровати своих недругов и писали на стенах их имена с самыми оскорбительными эпитетами, на которые у них только хватало воображения. Борьба была яростная, но длилась она недолго; как и предсказывал Диггс, все хорошие ребята из пятого класса вскоре оставили их в покое, и общественное мнение стало склоняться против Флэшмена и двух-трёх его близких приятелей; но эти-то как раз были испорчены по-настоящему, и, хотя им пришлось прекратить наезжать на младших в открытую, не упускали ни единой возможности поиздеваться, когда этого никто не видел. Флэшмен в этих делах был знаток, но особенно отличался умением говорить настолько язвительные и жестокие вещи, что часто доводил этим младших до слёз, чего не добился бы от них никакими побоями на свете.

И, поскольку его деятельность больше не могла развиваться в других направлениях, он посвятил себя главным образом тому, чтобы изводить Тома и Иста, которые жили с ним по соседству. При малейшей возможности он силой врывался к ним в кабинет и сидел там, иногда один, иногда с кем-нибудь из приятелей, не давая им делать уроки и наслаждаясь явными страданиями, которые ему удавалось причинять то одному, то другому.

Буря очистила атмосферу в большей части корпуса, и состояние дел в целом было теперь лучше, чем когда-либо после отъезда старшего Брука; но тяжёлые грозовые тучи по-прежнему висели над тем концом коридора, где располагались кабинеты Тома, Иста и Флэшмена.

Он чувствовал, что это они были первыми мятежниками, и что восстание в высокой степени увенчалось успехом; но больше всего его бесило и вызывало ненависть то, что в стычках, которые часто происходили в последнее время, они открыто называли его подлецом и трусом, а это невозможно было простить, потому что это было правдой. Когда он лупил их, они орали ему в лицо про те случаи, когда он трусил на футболе или уходил от драки с хамом, который был вдвое меньше, чем он сам. Конечно, об этом и так прекрасно знали в корпусе, но слышать, как это выкрикивают маленькие мальчишки, чувствовать, что они его презирают, быть не в силах заставить их замолчать никакими пытками и видеть открытые насмешки со стороны своих же приятелей (которые смотрели на это, не скрывая своего презрения к нему, но не делали никаких попыток ему помешать и дружбы с ним не прекращали), – просто выводило его из себя. Будь что будет, но уж он им жизнь испортит. Так эта борьба превратилась в личную борьбу Флэшмена с нашими юными героями, войну не на живот, а на смерть в маленьком тупичке в конце коридора нижнего этажа.

Флэшмену, надо сказать, было тогда лет семнадцать, и он был большим и сильным для своего возраста. Он хорошо играл во все игры, где не нужна была храбрость, а там, где она была нужна, как правило, умел делать соответствующий вид; и благодаря своей грубовато-добродушной бесцеремонной манере поведения, которая могла сойти за сердечность, имел в школе в целом репутацию неплохого парня. У него всегда водились деньги, и он постоянно держал запас вкусной еды, поэтому даже в Школьном корпусе сумел с помощью искусного подхалимажа не только добиться того, что его терпели, но даже стать популярным среди своих сверстников, хотя младший Брук едва удостаивал его словом, и ещё пара ребят лучшего сорта при каждом удобном случае показывала, чтo они о нём думают. Однако на тот момент преобладал именно худший сорт, так что Флэшмен оказался грозным врагом для младших ребят. Скоро это стало ясно. Флэшмен не останавливался ни перед клеветой, ни перед чем-либо ещё, что могло каким-либо образом навредить его жертвам и изолировать их от всего остального корпуса. Один за другим от них отпали все остальные мятежники, а дело Флэшмена тем временем процветало, и вот уже несколько других пятиклассников стали поглядывать на них косо и демонстрировать своё враждебное отношение, когда они попадались им где-нибудь в корпусе. Днём Том и Ист старались держаться за пределами школьной территории, или, во всяком случае, за пределами корпуса и внутреннего двора, а вечером тщательно запирались на все засовы; так им удавалось кое-как продержаться, но не более того. И тем сильнее тянулись они к старине Диггсу, который в своей неуклюжей манере стал всё больше обращать на них внимание, и даже пару раз заходил к ним в кабинет, когда там сидел Флэшмен, в результате чего тот сразу же сматывал удочки. И мальчики решили, что Диггс наблюдает за происходящим.

Примерно в это же время было объявлено, что вечером в холле состоится аукцион, на котором должно было пойти с молотка, помимо всяких ненужностей и излишков других мальчиков, всё школьное имущество Диггса. Том и Ист посовещались и решили потратить всю имевшуюся у них наличность (около четырёх шиллингов в звонкой монете), чтобы выкупить те вещи, на которые хватит этой суммы. Они приняли участие в торгах, и Том стал обладателем двух лотов вещей Диггса: лот 1, цена один шиллинг и три пенса, состоял, как выразился аукционист, из «ценного собрания старинного металла» в виде мышеловки, тостерной вилки без ручки и кастрюли; и лота 2, который состоял из чудовищно грязных скатерти и занавески. Ист, в свою очередь, приобрёл за один шиллинг и шесть пенсов кожаный портфель с замком, но без ключа, когда-то красивый, но теперь сильно потрёпанный. Оставалось решить, как вернуть эти вещи Диггсу, не оскорбив при этом его чувств. В конце концов, они просто подбросили их ему в кабинет, который никогда не запирался, когда Диггс уходил. Диггс, присутствовавший на аукционе, запомнил, кто купил эти лоты, и вскоре после этого пришёл к ним в кабинет и долго сидел молча, похрустывая суставами своих больших красных пальцев. Потом взял их домашние задания и начал их просматривать и исправлять ошибки, говоря:

– Вы славные ребята… я дорожу этим портфелем, мне его сестра подарила на каникулах… я этого не забуду, – после чего выкатился в коридор.

Они немного смутились, но не жалели, что он узнал о том, что это сделали они.

На следующий день была суббота, в этот день каждую неделю выплачивался один шиллинг на карманные расходы, – важное событие для расточительных юнцов; и велико было негодование мелюзги, когда оказалось, что все деньги изымаются для лотереи дерби.[101]Note101
  Дерби – конские скачки для лошадей 3-леток, которые проводятся в июне в Эпсоме (Epsom), графство Суррей (Surrey), Англия. Были впервые организованы лордом Дерби (Derby) в 1780 г. и названы в его честь. Являются одним из главных событий светской жизни Соединённого Королевства.


[Закрыть] Это важное событие английского года – дерби – в те дни отмечалось в Рагби проведением множества лотерей. Благосклонный читатель, я признаю, что это был предосудительный обычай, который вёл к держанию пари на деньги и другим нежелательным результатам; но если уж наш английский парламент находит нужным объявлять этот день выходным, и многие его члены сами вовсю держат пари, то можно ли винить нас, мальчишек, в том, что мы следовали примеру наших старших? Так или иначе, но мы ему следовали. Сначала проводилась большая общешкольная лотерея, главный выигрыш которой составлял шесть или семь фунтов; кроме того, каждый корпус проводил собственную лотерею, а то и несколько. Обычно всё это делалось добровольно, и тех, кто не хотел отдавать свой шиллинг, никто не принуждал. Но в Школьном корпусе, кроме Флэшмена, было ещё трое-четверо деловых юных джентльменов – поклонников спорта, которые считали, что участвовать в лотерее обязан каждый, а чтобы младшим было легче выполнить эту обязанность, они просто потихоньку забрали все карманные деньги, когда их принесли для раздачи. Возмущаться было бесполезно, так что в ту субботу было куплено намного меньше шариков для игр, а также съедено пирожков и яблок, чем обычно; а после закрытия, когда деньги так или иначе были бы уже истрачены, многие младшие утешились, услышав, как дежурившие в тот вечер фаги выкрикивают в коридорах:

– Господа спортсмены Школьного корпуса, лотерея будет проводиться в холле!

Было приятно слышать, как вас называют «господа спортсмены», к тому же был шанс вытащить фаворита.

Холл был полон мальчишек, и у одного из длинных столов стояли члены спортивной шайки со шляпой, в которой лежали сложенные билеты. Один из них называл фамилии по списку; каждый, чью фамилию называли, тянул билет и разворачивал его; большинство старших ребят, вытянув свой билет, тут же выходило из холла и отправлялось по своим кабинетам или в комнату пятого класса. Вся спортивная шайка вытащила пустые билеты и была поэтому в довольно мрачном настроении; когда подошла очередь старшего четвёртого класса, никто ещё не вытянул ни одного фаворита. Поэтому теперь, когда младшие подходят и тянут билеты, Флэшмен или ещё кто-нибудь из его компании выхватывают их у них из рук и разворачивают. Но ни один фаворит не был вытянут до тех пор, пока не подошла очередь Головастика. Он перемешал билеты в шапке, вытащил один и попытался удрать, но его поймали и развернули его билет точно так же, как у остальных.

– Вот, пожалуйста! Странник! Третий фаворит! – кричит развернувший билет.

– Пожалуйста, отдайте мой билет, – протестует Головастик.

– Эй, постой, не спеши, – встревает Флэшмен, – за сколько продашь Странника?

– Я не хочу его продавать, – возражает Головастик.

– Не хочешь? Слушай, дурачок, ты же в этом не разбираешься, зачем тебе эта лошадь? Он не выиграет, а мне он нужен просто для страховки. Я дам тебе за него полкроны.[102]Note102
  Полкроны – монета достоинством в два с половиной шиллинга (1/8 фунта). Вышла из обращения в 1970 г.


[Закрыть]

Головастик сначала держится, но потом уступает под напором угроз и лести и, в конце концов, продаёт половину за один шиллинг и шесть пенсов, примерно одну пятую рыночной стоимости; но он рад, что выручил хотя бы это, потому что, как он мудро замечает, «Странник, может, ещё и не победит, а шестипенсовик я точно уже заработал».

Скоро подходит очередь Иста, ему достаётся пустой билет. Затем подходит очередь Тома; его билет, как и у всех остальных, выхватывают и раскрывают.

– Нате вам! – кричит развернувший билет, поднимая его вверх, – Чуткий! Ей-Богу, Флэши, твоему юному другу везёт!

– Дай сюда билет, – говорит Флэшмен, прибавляя ругательство, и тянет руку через стол. Лицо его потемнело от злости.

– Что, и тебе захотелось? – говорит развернувший билет, который в глубине души был неплохим парнем и не принадлежал к поклонникам Флэшмена. – Эй, Браун, держи!

И он вручает билет Тому, который тут же кладёт его в карман. Увидев это, Флэшмен тут же направляется к двери, чтобы Том не удрал с билетом, и сторожит там до тех пор, пока лотерея не оканчивается. Наконец, расходятся все, кроме пяти или шести представителей спортивной шайки, которые остаются сверять свои записи и заключать пари, Тома, который боится выйти, пока Флэшмен стоит в дверях, и Иста, который чует беду и не хочет бросить друга одного.

Вся спортивная шайка собралась вокруг Тома. Боязнь общественного мнения не даёт им просто ограбить его, отобрав билет силой, но любые запугивания или обман, направленные на то, чтобы заставить его продать весь билет или его часть по заниженной цене, считаются вполне допустимыми.

– Ну, Браун, давай, за сколько ты продашь мне Чуткого? Я слышал, что он вообще не побежит. Я дам тебе за него пять шиллингов, – начинает тот, который разворачивал билет.

Том, помня его добрый поступок и особенно желая заручиться чьей-нибудь поддержкой в этом безнадёжном положении, готов принять это предложение, но тут другой выкрикивает:

– Я дам тебе семь!

Том колеблется, переводя взгляд с одного на другого.

– Нет, нет! – кричит Флэшмен, протискиваясь к нему, – предоставьте это мне, а потом разыграем билет по жребию. Так вот, сэр, вы меня знаете. Или вы продадите нам Чуткого за пять шиллингов, или очень об этом пожалеете.

– Я его не продам, – резко отвечает Том.

– Слышите? – говорит Флэшмен, поворачиваясь к остальным. – Это самый наглый юный мерзавец во всем корпусе, я вам давно это говорил. А мы, значит, стараемся, устраиваем лотереи для таких вот, как он, ещё и идём при этом на риск!

Флэшмен забыл объяснить, на какой же именно риск они шли, но его слова попали на благодатную почву. Азартные игры делают мальчиков эгоистичными и жестокими точно так же, как взрослых мужчин.

– Правда, нам всегда попадаются пустые билеты! – закричал один. – Так вот, сэр, вы продадите по крайней мере половину.

– Не продам, – сказал Том, краснея до корней волос. В его сознании в тот момент они все слились с его заклятым врагом.

– Отлично, давайте его поджарим, – кричит Флэшмен и хватает Тома за воротник. Один или двое колеблются, но остальные присоединяются к нему тут же. Ист хватает Тома за руку и пытается оттащить, но его отбрасывают назад, а упирающегося Тома волокут к камину. Его плечи прижимают к каминной доске и держат перед огнём, а Флэшмен натягивает брюки, чтобы было больнее. Бедный Ист страдает даже больше, чем Том; вдруг его осеняет, и он опрометью мчится за Диггсом.

– Продашь за десять шиллингов? – говорит один, которому становится его жалко.

В ответ Том только стонет и пытается вырваться.

– Слушай, Флэши, ему уже хватит, – опять говорит тот же самый и отпускает руку, которую держал.

– Нет, нет, ещё чуть-чуть, – отвечает Флэшмен.

Но бедный Том уже готов; он смертельно бледнеет, и голова его падает на грудь как раз в тот момент, когда в холл вбегает Диггс вне себя от волнения, а по пятам за ним – Ист.

– Ах вы скоты трусливые! – только и может он сказать, отбирает у них Тома и кладёт его на стол. – Господи, он умирает! Скорее принесите холодной воды и бегите за экономкой!

Флэшмен с парой приятелей крадучись уходят; остальным и жалко, и стыдно, одни склоняются над Томом, другие бегут за водой, а Ист мчится за экономкой. Приносят воду, брызгают ему в лицо и смачивают руки, и он начинает приходить в себя.

– Мама, как холодно сегодня вечером, – говорит он слабым голосом.

Бедняга Диггс плачет как ребёнок.

– Где я? – продолжает Том, открывая глаза. – А-а, вспомнил.

И он опять закрывает глаза и стонет.

Слышится шёпот:

– Слушайте, мы тут всё равно ничем не поможем, а сейчас придёт экономка, – и все, кроме одного, потихоньку уходят. Только один остаётся с Диггсом и обмахивает Тому лицо.

Приходит экономка с нюхательными солями, и скоро Том настолько приходит в себя, что может сесть. Поскольку в воздухе стоит запах гари, она осматривает его одежду и вопросительно смотрит на них.

Все молчат.

– Как это случилось?

Молчание.

– Наверняка здесь без какой-нибудь гадости не обошлось, – говорит она, и вид у неё очень серьёзный. – Я буду говорить об этом с Доктором.

Опять молчание.

– Может, отнесём его в комнату для больных? – предлагает Диггс.

– Я сам могу идти, – говорит Том и отправляется туда, поддерживаемый с двух сторон Истом и экономкой. Единственный парень, который не сбежал, вскоре присоединяется к остальной компании, которая находится теперь в смертельном страхе.

– Он наябедничал?

– Она знает?

– Не сказал ни слова. Он крепкий парнишка.

И после минутной паузы добавил:

– Меня от этого тошнит. Какие же мы скоты!

Тем временем Тома укладывают на диван в комнате экономки. Ист рядом с ним, а она достаёт вино и другие укрепляющие средства.

– Тебе очень больно, старина? – шёпотом спрашивает Ист.

– Только ноги сзади, – отвечает Том.

Ожог действительно сильный, брюки местами прогорели насквозь. Скоро Тома укладывают в постель с холодными компрессами. Сначала он чувствует себя совсем разбитым и думает написать домой, чтобы его забрали; в голове у него вертятся строчки из гимна, который он выучил много лет назад, и он засыпает, шепча: «Там беззаконные перестают наводить страх, и там отдыхают истощившиеся в силах.[103]Note103
  Ветхий завет, книга Иова, глава 3, стих 17, Синодальный перевод.


[Закрыть]»

Но наутро, после хорошего ночного сна, к нему возвращается прежнее расположение духа. К нему приходит Ист и сообщает, что весь корпус на его стороне, и он забывает обо всём, кроме своего решения никогда больше не уступать этому подлецу Флэшмену.

Никто из них ничего не рассказал экономке, и хотя Доктор узнал обо всём, что знала она, тем же утром, больше он не узнал ничего.

Я верю и надеюсь, что подобные сцены невозможны в школах в наше время, и что лотереи и пари теперь вышли из употребления; но я пишу о школе, какой она была в моё время, и должен рассказать не только о хорошем, но и о плохом.

Глава IX Череда неприятностей

 
Припоминал лишенья и труды,
Испытанные на море и суше,
Рассказывал, как я беды избег
На волосок от смерти.
 

В.Шекспир, «Отелло», пер. Б. Пастернака

Когда Том вернулся в школу после пары дней в комнате для больных, он обнаружил, что обстановка значительно изменилась к лучшему, как и говорил Ист. Зверство Флэшмена вызвало отвращение даже у наиболее близких его друзей, а его трусость в очередной раз стала очевидной для всего корпуса, потому что на следующее утро после лотереи у него было столкновение с Диггсом, который после перепалки ударил его, а Флэшмен удар так и не вернул. Но Флэши не был непривычен к такому обращению и подобного рода сомнительные истории переживал не раз, после чего, как сказал Диггс, всегда опять завоёвывал расположение подачками и подхалимажем. Двое или трое из тех, кто помогал поджаривать Тома, пришли просить у него прощения и благодарили за то, что он никому ничего не сказал. Морган послал за ним и хотел серьёзно заняться этим делом, но Том попросил его не делать этого, на что тот согласился, взяв с него обещание, что в следующий раз он сразу же обратится к нему, – которое Том, к сожалению, не выполнил. Лотерейный билет с Чутким остался в его полном распоряжении, и ему достался второй приз, около тридцати шиллингов, которые они с Истом умудрились истратить за три дня, – накупили картинок для своего кабинета, две новые крикетные биты и крикетный мяч, всё самого лучшего качества, а также ужин из сосисок, почек и пирога с говядиной для всех участников восстания. Как нажито, так и прожито; с деньгами в карманах посреди полугодия они не чувствовали бы себя комфортно.

Но угли гнева Флэшмена продолжали тлеть, и время от времени это давало себя знать в виде разного рода пакостей или язвительных замечаний, так что оба они, и Том, и Ист, чувствовали, что ещё не совсем покончили с ним. Впрочем, до последнего акта этой драмы, который знаменовал собой конец наездов на Тома и Иста в Рагби, было уже недалеко. Теперь они стали частенько прокрадываться в холл по вечерам, отчасти в надежде найти там Диггса и поболтать с ним, а отчасти из удовольствия сделать то, что было запрещено правилами; потому что, как это ни грустно, но с тех самых пор, как наши юные герои потеряли репутацию прилежных учеников в классе, они взяли себе привычку нарушать правила просто из любви к приключениям; думаю, взрослые начинают заниматься контрабандой точно так же и по тем же причинам. Самой главной из этих причин было легкомыслие. Им никогда не приходило в голову задуматься над тем, почему были созданы такие-то и такие-то правила; причина их не интересовала; они рассматривали правила как своего рода вызов со стороны тех, кто их придумал, который было бы трусостью не принять; а кроме того, в младших классах школы они были не так уж сильно загружены учёбой. Они достаточно легко справлялись с работой в классе, чтобы занимать такое место в рейтинге, которое позволяло бы им ежегодно переходить в следующий класс, а на большее они и не претендовали, так что весь избыток своей энергии могли направлять на игры и всяческие проделки. Одно из правил корпуса, которое ежедневно с удовольствием нарушалось мальчиками вроде них, заключалось в том, что после ужина все фаги, кроме троих, дежуривших в коридорах, должны были оставаться в своих кабинетах до девяти часов; те, кого ловили в это время в коридорах, в холле или в чужом кабинете, должны были быть наказаны тростью или как-нибудь ещё. Правило было суровым, а надзор за его исполнением – не очень, потому что большинство шестиклассников проводило вечера в комнате пятого класса, где была библиотека, и где они все вместе готовили уроки. Время от времени с кем-нибудь из старост случался припадок рвения, и он начинал обходить коридоры, холл и кабинеты фагов. Если хозяин кабинета принимал в это время гостей, то первый удар в дверь и зловещее «Откройте» производил эффект тени ястреба над птичьим двором. Все спешили спрятаться – кто под диван, кто под стол, в то время как хозяин торопливо доставал и раскрывал книжки и кротким голосом спрашивал «Кто там?», одновременно бросая вокруг беспокойные взгляды и проверяя, чтобы некстати высунувшаяся нога или локоть не выдали присутствие посторонних.

– Откройте немедленно, сэр; это Снукс.

– О-о, извини! Я не знал, что это ты, Снукс, – и дверь распахивалась с нарочитым рвением, в то время как многообещающий молодой человек молился про себя, чтобы эта скотина Снукс не услышал, какую суматоху вызвал его приход. Если чей-нибудь кабинет оказывался пустым, Снукс отправлялся патрулировать коридоры и холл в поисках нарушителей.

И вот однажды вечером, в запрещённое время, Том и Ист были в холле. Они сидели возле того камина, который был ближе к двери, а Диггс, как обычно, развалился возле дальнего. Он делал домашнее задание, а Том и Ист болтали шёпотом и склеивали любимую биту для игры в мяч, которая треснула. Вдруг в коридоре послышались шаги; на мгновение оба прислушались, убедились, что это не староста, и снова вернулись к своему занятию. Тут дверь распахнулась, и вошёл Флэшмен. Он не видел Диггса и решил, что ему представился удобный случай; а так как они не подвинулись, чтобы дать ему место, то стукнул одного, чтобы они убрались.

– За что?! – возмутился пострадавший.

– Потому что мне так хочется. Вам здесь делать нечего, отправляйтесь к себе в кабинет.

– Ты не имеешь права отсылать нас.

– Да ну? Тогда я отлуплю вас, если не уйдёте, – свирепо сказал Флэшмен.

– Слушайте, вы двое, – сказал Диггс с другого конца холла, приподнимаясь на локте, – вы никогда не избавитесь от этого типа, пока не отлупите его. А ну-ка задайте ему, а я буду арбитром.

Флэшмен растерялся и отступил на пару шагов. Ист посмотрел на Тома.

– Попробуем? – спросил он.

– Давай, – отчаянно сказал тот.

И они двинулись на Флэшмена со стиснутыми кулаками. Сердца их сильно бились. Ростом они доставали ему только до плеча, хотя были сильными и крепкими для своего возраста и в отличной форме; а он, хотя и большой, и сильный, хорошей формой похвастаться не мог из-за привычки к обжорству и недостатка движения. Даже такой трус, как Флэшмен, не мог проглотить подобное оскорбление; кроме того, он был уверен, что без труда с ними справится, поэтому пошёл на них со словами:

– Ах вы наглые маленькие мерзавцы!

Ещё до того, как он успел закончить эту фразу, они бросились на него и начали молотить кулаками везде, куда только могли достать. Он яростно отбивался, но не мог бить в полную силу, потому что они были слишком близко от него. Но с точки зрения силы шансы всё равно были неравные, и уже через минуту Том кувырком полетел назад через скамейку, а Флэшмен со злобной усмешкой повернулся, чтобы сокрушить Иста. Но тут Диггс вскочил со стола, на который уселся перед этим.

– Стоп, – закричал он, – первый раунд окончен, полминуты перерыва!

– А ты какого … вмешиваешься? – огрызнулся Флэшмен, который уже начинал трусить.

– Я арбитр, я же сказал, – сказал Диггс, ухмыляясь и прищёлкивая своими длинными красными пальцами, – это нечестно, когда ты дерёшься с каждым из них по очереди. Ты готов, Браун? Время вышло!

И они кинулись на него снова. Они понимали, что их наилучший шанс – это ближний бой, а Флэшмен совсем взбесился и потерял голову: он схватил Иста за горло и старался повалить его на окованный железом стол; тут Том обхватил его за талию и, вспомнив бросок, которому научил его Гарри Уинбурн дома, в Долине Белой Лошади, сделал подножку и перебросил вперёд весь свой вес. Мгновение все трое балансировали в воздухе, а потом рухнули на пол, причём Флэшмен стукнулся головой о скамейку.

Оба младших мальчика тут же вскочили на ноги, но Флэшмен лежал неподвижно. Тогда они испугались. Том наклонился над ним и закричал, вне себя от страха:

– Он истекает кровью! Ист, Диггс, скорее, он умирает!

– Как бы не так, – сказал Диггс, не спеша вставая со стола, – он прикидывается. Просто боится драться дальше.

Ист был напуган не меньше Тома. Диггс приподнял голову Флэшмена, тот застонал.

– В чём дело? – заорал Диггс.

– Трещина в черепе, – всхлипнул Флэшмен.

– Я побегу за экономкой, – закричал Том. – Ой, что же делать?

– Чепуха! Только кожа рассечена, – сказал безжалостный Диггс, ощупывая ему голову. – Холодная вода и кусочек тряпки – вот и всё, что ему нужно.

– Отпусти меня, – буркнул Флэшмен, садясь. – Не нужна мне ваша помощь.

– Нам правда очень жаль, – начал Ист.

– Подавитесь вы своей жалостью, – ответил Флэшмен, прижимая к больному месту носовой платок. – Вы за это заплатите оба, я вам обещаю.

И он вышел из холла.

– По-моему, он всё-таки не очень сильно поранился, – сказал Том со вздохом облегчения, глядя, как бодро шагает его враг.

– Конечно, нет, – сказал Диггс, – и вы увидите – больше он вас не тронет. Слушай, а у тебя тоже голова разбита – весь воротник в крови.

– Правда? – сказал Том, щупая рукой. – А я и не знал.

– Скорее застирай, а то испортишь куртку. А у тебя глаз подбит, Скороход, иди-ка лучше промой его холодной водой.

– Если за такую цену мы покончили с нашим старым другом Флэши, то мы ещё дешёво отделались, – сказал Ист, и они пошли наверх промывать раны.

Они действительно покончили с Флэшменом в том смысле, что больше он их и пальцем не тронул, но зато прикладывал все усилия, чтобы нанести им весь возможный вред, на который только были способны его злобное сердце и ядовитый язык. Стоит лишь швырять достаточно грязи, и сколько-нибудь да прилипнет; так и получилось с пятым классом и со старшими в целом, с которыми Флэшмен в большей или меньшей степени общался, а они – нет. Он сумел сделать так, чтобы они оказались в немилости, и это продолжалось ещё некоторое время после того, как сам подстрекатель исчез из школьного мира навсегда. Это событие, о котором долго молилась вся мелкота, произошло через несколько месяцев после вышеописанной стычки. Как-то летним вечером Флэшмен угощался пуншем с джином в трактире в Браунсовере, и, превысив свой обычный лимит, отправился домой изрядно навеселе. По дороге ему встретилась пара друзей, которые возвращались после купания, он предложил им выпить по стакану пива, и они согласились, поскольку погода стояла жаркая, и им хотелось пить, а о том, сколько спиртного Флэшмен уже успел принять на борт, они и понятия не имели. В результате Флэшмен напился как свинья; они пытались отвести его домой, но увидели, что это невозможно, поэтому наняли двух человек, чтобы его отнесли на куске плетня. По пути им встретился один из преподавателей, и они, естественно, бросились бежать. Бегство части процессии возбудило его подозрения, а ангел-хранитель фагов надоумил осмотреть груз, а после осмотра лично препроводить его в Школьный корпус. Доктор, который уже давно присматривался к Флэшмену, выгнал его на следующее же утро.

Зло, которое делают люди, и взрослые, и мальчишки, живёт и после них; Флэшмена не стало, но, как уже было сказано, наши герои всё ещё ощущали на себе последствия его ненависти. Кроме того, именно они были зачинщиками забастовки против незаконного использования труда фагов. Причина была вполне справедливой, а борьба успешной; но даже лучшие представители пятого класса, которые никогда не заставляли младших прислуживать или сразу же бросили это дело, всё же не могли не иметь зуб против первых повстанцев. В конце концов, поражение потерпел их класс, хотя и на законных основаниях; настолько законных, что они сами сразу же признали это и не подключились к борьбе, – потому что, если бы все они присоединились к Флэшмену и его шайке, мятежникам пришлось бы сдаться сразу же. В целом, они были рады, что поступили так, и что сопротивление, оказанное их одноклассникам, достигло успеха, потому что чувствовали, что закон и порядок от этого только выиграли, – но простить зачинщиков так сразу не могли. «Эти юные мошенники, того и гляди, скоро совсем обнаглеют», – таково было общее мнение.

Вот так оно всегда и бывает, дорогие мои мальчики. Если бы сам Архангел Гавриил спустился с небес и возглавил борьбу против самых подлых и неправедных кругов, под гнётом которых стонет этот бедный старый мир, он наверняка потерял бы свою репутацию на многие годы, а то и на целые столетия, и не только среди их сторонников, но и среди вполне респектабельной массы людей, которых сам же и освободил. Его перестали бы приглашать к обеду, не разрешали бы печатать в газетах свои имена рядом с его именем, а говоря о нём у себя в клубе и прочих общественных местах, тщательно следили бы, как бы не сболтнуть чего лишнего. Что же говорить о простых смертных вроде Кошута, Гарибальди или Мадзини,[104]Note104
  Кошут – Лайош Кошут (1802–1894), венгерский революционер и государственный деятель. После поражения революции 1848–1849 г. был вынужден эмигрировать.
  Гарибальди – Джузеппе Гарибальди (1807–1882), национальный герой Италии, революционер, сражавшийся за освобождение Италии от иностранного владычества, объединение страны и установление республиканского правления.
  Мадзини – Джузеппе Мадзини (1805–1872), итальянский революционер, соратник Гарибальди, основатель организации «Молодая Италия», писатель и публицист.


[Закрыть] которые при всей своей храбрости могут и заблуждаться, и удача в борьбе за правое дело сопутствует им не всегда? В их броне найдётся не одна брешь, доступная для ударов добропорядочных людей с крупными банковскими счетами, раскинувшихся в шезлонгах. Но вы – смелые и отважные мальчики, шезлонги вам не по вкусу, и у вас нет не банкиров, ни банковских счетов. Вы хотите только одного – быть на правой стороне; поэтому не забывайте, что большинство, и особенно респектабельное большинство, бывает не право в девяти случаях из десяти; и если вы видите, как взрослый или мальчик борется на стороне слабых, то, как бы сильно он ни заблуждался и какие бы ошибки ни делал, вы не должны присоединяться к хору осуждающих его голосов. Если вы не можете присоединиться к нему и помочь или дать дельный совет, то помните, по крайней мере, что он нашёл в этом мире что-то такое, за что стоит бороться и страдать, а это как раз то, что должны сделать вы сами; и поэтому думайте и говорите о нём с уважением.

Вот так Том, Ист, Головастик и ещё некоторые стали этакими юными исмаилитами,[105]Note105
  Исмаилиты – религиозно-политическое направление в исламе. Излюбленным методом политической борьбы руководителей этой секты был террор. Исмаилиты боролись как против христиан, так и против мусульман других направлений ислама, т. е. «против всех».


[Закрыть] пребывающими в вечном противостоянии со всеми. О том, как началась их война с учителями и с пятым классом, уже было сказано, примерно то же самое произошло и с шестым. Они видели, что старосты боятся пятого класса или поддерживают его и не выполняют свои обязанности; поэтому они их не уважали, а если подчинялись, то не по доброй воле. Одно дело убирать кабинеты для героев вроде старшего Брука, и совсем другое – для таких, как Снукс и Грин, которые и в футболе особой храбрости не проявляли, и порядок в коридорах по вечерам поддерживать не могли. Поэтому свои обязанности фагов они выполняли кое-как, лишь бы только избежать взбучки, а часто не делали и этого, и заработали себе репутацию строптивых и нерадивых фагов. Их имена то и дело всплывали в разговорах в комнате пятого класса после ужина, когда обычно обсуждались такого рода дела.