355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Томас Гиффорд » Змеиное гнездо » Текст книги (страница 5)
Змеиное гнездо
  • Текст добавлен: 10 октября 2016, 06:53

Текст книги "Змеиное гнездо"


Автор книги: Томас Гиффорд



сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 28 страниц)

Всегда остается вероятность, что все вскроется – выяснится, например, что он не сообщил о факте самоубийства, – но вероятность довольно зыбкая. Стоит рискнуть ради того, чтобы не полоскать имя президента. Он не станет чинить препятствий правосудию, ни в коем случае не станет ничего сдвигать, перемещать или уносить с собой. Только очень пристальный взгляд обнаружит сам факт сокрытия. Сокрытия чего? Самоубийства? Никто и не узнает, что он там побывал. Так захотел бы сам Дрю.

Он ехал обратно сквозь проливной дождь, через темный остров, по вымытой волнами дамбе. Вернувшись в дом, он снял плащ, бросил его на кушетку в кабинете, прошел в кухню и приготовил себе кофе. С чашкой в руках он вернулся в кабинет, где еще горел камин. Слишком жарко. Господи. Он разбросал поленья кочергой и разбил головешки, посмотрел, как замирает огонь. Вытер бусинки пота со лба. Не думать о теле Дрю в оранжерее, нельзя о нем думать, это не Дрю, Дрю здесь больше нет…

Портфель Дрю – зеленая с коричневым кожа, куплен у Мэдлера на Парк-авеню за три тысячи долларов много лет назад, подарок клиента – стоял на одном из кресел с широкими кожаными подлокотниками. В пепельнице из резного стекла сигара «Маканудо Черчилль» наполовину превратилась в столбик белого пепла. Она еще не остыла. Большие сигары долго хранят тепло. Час, а может, и два. Бен снова постучал кочергой по углям, стараясь погасить. Из одного полена выскочил сверчок и тут же зажарился. Хоть к оракулу обращайся за ответом: какого черта Дрю покончил с собой? Может, услышал снаружи шум, решил, что грабитель, и вышел с револьвером в руке? Мог он упасть и нажать курок? Мог ли застрелиться случайно?

Через носовой платок, чтобы не оставлять отпечатков, Бен открыл элегантный немецкий портфель. Кофейной чашкой и кухней он займется позже. Портфель оказался почти пустым, внутри всего пара папок. В одной – несколько листов компьютерной распечатки, большей частью цифры, словно шифр, ожидающий электронного дешифратора. Бен ничего не понял. Вторая папка толще, перехвачена для надежности резиновой лентой, с углов торчали уголки засунутых наспех листков. По-видимому, здесь собраны вырезки, заметки и сообщения, касающиеся вполне логично выбранного объекта – человека, соперничающего с президентом Боннером за выдвижение от демократов. Летучий Боб Хэзлитт. Бен порылся в папке. Стандартный предвыборный набор. Дрю собирался пересмотреть его, может, надеялся что-то выжать, подсказать президенту ответ на усиливающиеся выпады Хэзлитта.

На столе лежал сложенный лист факса – предварительный макет выходящего в понедельник «Уорд файненшл аутлук» – крупного политического и финансового издания, которое в Вашингтоне и Нью-Йорке читали так же жадно, как «Пост» или «Таймс», а по стране – расхватывали быстрее, чем любое из вышеназванных. Газета производила впечатление реликвии прошлого – как из романа Диккенса: редкие фотографии, бесконечные колонки однообразного шрифта, страницы с таблицами и биржевыми ценами – для одних бессмысленные, для других – столь же необходимые, как кровь и кислород. Финансовые обзоры консервативны, политические – держались правого крыла. Авторам передовиц никогда не встречались республиканцы, не заслуживающие одобрения, кроме, конечно, республиканцев, которые, подобно президенту Джорджу Бушу, склонялись к центризму. Демократы в газете неизменно представали идеологическим пугалом, варьируя от мелких хулиганов до современного воплощения Антихриста. Президент на данный момент, в затянувшемся сезоне недовольства Боннером, числился Антихристом процентов на семьдесят пять.

С неуклонным восхождением Боба Хэзлитта – «выступающего от имени Здравого смысла и Простого Человека» – один из авторов, душа и сердце УФА Баллард Найлс, предпринял крестовый поход против Боннера и обзавелся собственной дубиной. Национальный республиканский комитет представлял собой компанию толстячков, связанных понятиями благовоспитанности и опасениями перед тем, что скажут другие о них самих и их слабосильном кандидате, Прайсе Куорлсе: так считал Баллард Найлс, как видно, не боявшийся никого и ничего, судя по тому, как лихо он бичевал правительство.

Все это напоминало атаки, которым когда-то подвергался Франклин Рузвельт или – ближе к настоящему – Билл Клинтон. Не так давно президент, выступая на футбольном поле, высказался насчет Найлса, обозвав того «акулой, прожорливой рыбиной» и разыграв шуточную сценку под музыкальную тему из ужастика «Суини Тодд, демон-парикмахер с Флит-стрит» Сондхейма. Толпа ревела от хохота, и все же многие задумались над образом президента, отправляющегося бриться к парикмахеру Найлсу, который заносит над ним сверкающее бритвенное лезвие. Клинт Спенсер из «Вашингтон пост» писал, что «сценка оказалась слишком жизненной, даже для такого сборища, но президент, как видно, счел ее остроумной. Искусство подражает жизни. Администрация Боннера уже истекает кровью, как заколотая свинья. Но президент умеет проигрывать с достоинством – и, возможно, в этом его беда. Быть может, пора вызвать тяжелую артиллерию и поискать предателей в собственной партии – чтобы обрушить на них шквал огня».

И вот сегодня кто-то по факсу переслал Дрю Саммерхэйзу предварительный макет очередной статьи Балларда Найлса. Все любопытственнее и любопытственнее.33
  Цитата из книги Л. Кэролла «Сквозь зеркало, и что там увидела Алиса». – Примеч. перев.


[Закрыть]
«Сквозь зеркало». Кто бы это мог сделать?

Найлс выдавал статьи трижды в неделю и уже не первый месяц обрушивался в них на администрацию, но в последние три-четыре недели нападки стали яростнее прежнего. Как сказал в одном из интервью президент Боннер: «Вы не думаете, что пена на клыках Найлса выглядит не слишком привлекательно?» Кто-то – надо полагать, сам Дрю – выделил его статью желтым редакторским маркером. Стандартным заголовком колонки было «От Найлса». Бен читал, и в животе у него становилось пусто и холодно.

«Слухи о грядущей катастрофе, вьющиеся вокруг Белого дома и администрации президента Боннера, создают – цитируя покойного государственного мужа Росса Перо – „громкий чавкающий звук“ пересыхающих источников этики. Сердце этики вырвано из груди разлагающегося воинства. Предчувствие становится реальностью, и в Белом доме больше, чем где-либо еще. Смею добавить, реальность становится виднее. Кто-то – один или многие – основательно набедокурил. И в прошлом, и теперь. До нас дошло, что через день-другой разразится скандал, ядовитое газовое облако поднимется над некой особенно гнилой политической трясиной. Его очертания пока не ясны, и на него еще не удается прицепить именные бирки, но скандал проявляется. И пахнет он падением Чарльза Боннера.

Ходят слухи о незаконных источниках финансирования кампании (и что тут нового? признаться, не демократы держат патент на это явление), о подковерных сделках с Мексикой, Японией и Россией относительно охраны среды, торговли и прав человека, об участии в отмывании крупных доходов от наркоторговли – продолжайте сами. Да еще все эти рассказы о любовных гнездышках в Вирджинии, на побережье Мэриленда и бог весть где еще. Эти слухи вполне открыто обсуждаются в частных домах, у „Дюка Сиберта“, в „Ситронелле“ и в Жокей-клубе, и, хотите верьте, хотите нет, вчера мне предлагали взглянуть на парочку откровенных фотоснимков. Нет, никакой „клубнички“, никаких пакостей.

Наоборот, сказали мне, снимки изображают не кого иного, как Его Серое Преосвященство, как обычно, щегольски разодетого в свои девяносто, углубившегося в беседу с Нестором „Тони“ Саррабьяном в вирджинском поместье последнего. Для тех, кто забыл, напомню, что Тони Саррабьян, начинавший как торговый советник богатенького арабского князька, известного тем, что, сбивая подростков на улицах Вашингтона, он уходил от ответственности с помощью старой уловки дипломатической неприкосновенности, теперь, что называется, „посредник“. Он воистину научился извлекать выгоду из своих услуг. Скажем, нужно вам вооружить мятежников или, наоборот, подавить мятеж: загляните к Тони в „Ассоциацию Саррабьяна“ – и захватите с собой деньги. Или, скажем, вам нужно получить для кого-то лицензию на телевещание – зайдите к нашему Тони… и захватите деньги. Нужно „замять дело“, как говорят в нашем малограмотном обществе? Нужны давно распроданные билеты на лучшие места на финальном матче? Нужно сбыть с рук ядерные боеголовки, которые так и не пригодились и захламляют ваш дом до крыши? – Идите на поклон к Тони Саррабьяну – и не забудьте о деньгах. Или, например, нужно оплатить политические амбиции Чарльза Боннера и его веселой шайки? Тони – тот кто вам нужен. Билет в Белый дом гарантирован.

Но откуда, спросите вы, берется влияние Тони? Из его связей с вожаками стаи, с псами, забравшимися так высоко, что им уже не приходится драться за свое место с псами, простите за выражение, вроде Чарли Боннера и его банды, с псами вроде Дрю Саммерхэйза, который и в старческом маразме продолжает „консультировать“ президента Соединенных Штатов.

Так что, увидел ли я те снимки? Конечно, увидел. Я не взял их со стола, куда положил фото мой информатор, но сомнений не было: Саммерхэйз с Саррабьяном. Достаточно неприятно представлять столп истеблишмента проводящим время с Тони Саррабьяном. Но хотелось бы еще знать, что им понадобилось обсудить в уединенном сельском доме Тони в Блу-Ридж-Маунтинс? Или их снимали в кошмаре, который он называет домом, на берегу Потомака?

Имейте в виду, я не брал фото в руки. Но, полагаю, мой информант мог бы доставить эти снимки и ко мне в офис, а я, будь я в подходящем настроении, мог бы тиснуть их рядом со своей колонкой. В доказательство того, что вы, друзья, можете мне верить.

Не бойся, чувствительный читатель. Нам не придется долго дожидаться, пока упадет второй башмак. Это так же неизбежно, как смерть, налоги и падение Чарли Боннера. Но к чему, спрашиваю я себя, пришел под конец жизни Дрю Саммерхэйз? Если вы столкнетесь с ним в Нью-Йорке: в Гарвард-клубе или в „Четырех временах года“ – в других местах его теперь трудно застать, – можете спросить сами».

Вот что читал Дрю как раз перед тем, как пустил себе пулю в висок. Баллард Найлс – еще одна пуля в шестизарядном револьвере. Сейчас Бен Дрискилл охотно убил бы Найлса голыми руками. Его дела – убийства с помощью намеков и сплетен – заслуживали, по мнению Бена, смертного приговора.

Редкое исключение в обычном оформлении газеты – по сторонам колонки Найлса помещались две черно-белые фотографии. Освещение было не идеальным и разрешение оставляло желать лучшего, но они действительно изображали Дрю Саммерхэйза с Тони Саррабьяном. На одной, на борту яхты Тони на Потомаке, они опирались локтями о фальшборт, улыбаясь фотографу. Другая застала их в более приватной беседе: они сидели на каменном парапете на фоне, кажется, речного пейзажа, склонив друг к другу головы. По-видимому, Тони говорил, а Саммерхэйз слушал. Саррабьян на обеих фотографиях был в рубашке поло с открытым воротом. На Саммерхэйзе – двубортный клубный пиджак с белой рубашкой и галстуком. Бен не сомневался, что туфли у него на ногах белые, с завязанными бантиком шнурками – точь-в-точь такие, как носил его отец, когда Бен был мальчишкой. И сами собой возникали вопросы: о чем они могли говорить? По какому случаю встретились? Кто снимал? И, самое главное: кто принес снимки Найлсу? Кто прислал Дрю факс? На верху страницы не было идентификационного номера, только общее «Г-3» на каждом листе.

Забавно, как незаметно подходит момент, когда ты, сам не зная того, делаешь шаг с твердой земли в пропасть, где все затянуто дымом, как после авиакатастрофы, и чувствуешь, как нарастает в тебе вопль, и все правила меняются, а новые тебе неизвестны… Так виделся мир Дрискиллу на залитом ливнем и продуваемом всеми ветрами острове в ту ночь.

Это была долгая ночь, ночлег в доме мертвого. Он наконец задремал около четырех утра. Проливной дождь сменился летящими клочьями тумана, рассвет был серым и вязким и безбожно жарким. Он проехал по пустынной дамбе, объезжая ветви и стволы, вылетевшие на дорогу. На пустую дорогу. Он встал в виду парома и на третьем рейсе покинул Шелтер-Айленд.

Глава 3

Бен Дрискилл сошел на платформу и пробился в вокзал Юнион в удушающей жаре. В поезде доспать не удалось: уставившись в окно, он перебирал в уме все, связанное со смертью Саммерхэйза. Ему хотелось с кем-нибудь поговорить, но нельзя было раскрывать рта, пока он не доберется до Белого дома. Вспотевший, усталый, раздраженный, он вошел в великолепное старое здание вокзала, недавно отреставрированное и ставшее одним из крупных аттракционов столицы. Плотная обеденная толпа переполняла рестораны, туристы и продавцы в бутиках, дети, возвращающиеся из школы, – лица блестели от пота, как блестели все лето и будут блестеть до поздней вашингтонской осени. Выходя из торгового зала, он сразу увидел комитет по встрече.

Эллери Дунстан Ларкспур был единственным на всем вокзале, кто не вспотел. Он всегда был свеж и подтянут: рубашка накрахмалена до хруста, галстук-бабочка затянут под воротник, на манжетах ни морщинки, складки острые, как бритвенное лезвие. Увидев Бена, он пригладил ладонью зачесанные со лба пряди и помахал рукой.

– Видит бог, на что я иду ради ближнего своего! – Он чуть пришепетывал – своего рода торговая марка. – Я добыл машину и шофера, мой мальчик. Нельзя же, чтобы великий Бен Дрискилл истекал потом, дожидаясь такси! – В его шепелявости было что-то особенно милое. Теле– и радиоинтервью прославили его пришепетывание на всю страну.

Но теперь жовиальность сползла с него, как маска.

– Мне так страшно жаль, Бен. Ты же знаешь, как я относился к Дрю. – Он понизил голос до шепота, а его ладонь на миг опустилась Бену на плечо. – Эй, давай я возьму. – Он отобрал у Дрискилла портфель – жест гостеприимного хозяина.

Этот высокий сутулый человек всегда поглядывал будто свысока, какого бы роста ни был собеседник. Лицо у него было розовое, ресницы бледные, а глаза – теплого голубого оттенка.

– Спасибо, что встретил меня, Ларки. Только не говори, что это ради старой дружбы.

– Ты как, Бен, держишься?

– Не очень-то, если подумать. Хотел бы я, чтобы Дрю был с нами.

– И я тоже, Бенджамин. И я тоже. Нам без него трудно придется.

Они развернулись и направились к широкому выходу, за которым такси словно плавились и дрожали в знойном мареве над мостовой. На дальнем конце очереди такси ждал в островке тени черный лимузин. Огромные клубящиеся белые облака вставали над Вашингтоном. Посреди дороги стоял злобного вида мужчина. Он не походил на избирателя – скорее на наемного убийцу. На его футболке была пропечатана надпись: «Это не жар. Это дурь».

Ларкспур прошел мимо.

– Ну, работа остается работой, верно? – Он улыбнулся, словно издалека. – У нас на руках, кроме ужасной личной трагедии, проблема политического пиара.

– Да уж, каша…

– Ты и половины не знаешь, мальчик Бен. И половины! – Его розовая челюсть на миг нависла над цветастым галстуком-бабочкой. Галстук напоминал маленький и очень экзотичный букетик. Ларкспур от природы был улыбчив, и озабоченность на его лице всякий раз заставала врасплох.

– Как это понимать? Терпеть не могу, когда ты говоришь загадками.

Ларкспур махнул шоферу, чтобы тот оставался в машине, и сам открыл перед Беном дверь. Солнце горело отчаянно ярко, прямо огонь мщения, и Бен, залезая в машину, отдернул руку от раскаленного борта. Окна были притемненными, кожа обивки – прохладная, ровно гудел кондиционер, и Бен глубоко дышал, пока Ларкспур усаживался и стучал по стеклянной перегородке, давая шоферу знать, что пора двигаться.

– Я не могу похитить президентские молнии. Он желает сам отрежессировать встречу. Хочет вывести тебя на сцену по своему сценарию. Рейтинг не поднимается. Положение и раньше было сложным, Бен, а теперь еще это… – Он рассеянно подергал себя за галстук и спрятал подбородок в ладони в свойственной ему позе задумчивости, постукивая пальцами по подбородку. – Проклятье, я решил бросить курить. Сучье дело. Обзавелся этими никотиновыми пластырями. Понимаю, что будет трудно, но черт меня побери, если я позволю какому-то шарлатану меня гипнотизировать. Нет, сэр, я уж лучше с пластырем. Я справлюсь. Всякий может справиться.

Он часто подавал свои мысли так, словно представлял пиар-проект в давние дни, до того как «Ларкспур и компания» захватила англоязычный мир. Он был торговцем, продававшим идеи. Его гений, положение в мире – все сводилось к умению сделать абстракции реальными и осязаемыми. Он постоянно твердил, что его работа – просто просвещать народ. Учить людей правильно оценивать ситуацию, тщательно вертеть факты, рассматривая их со всех точек зрения, а прочее придет само. Это Ларкспур умел как нельзя лучше. Он помогал Бену после насильственной смерти Хью Дрискилла, и тех пор они стали друзьями. Они не клялись в вечной дружбе, но оба признавали узы симпатии, связавшие их после кончины Дрискилла-старшего. Из всех друзей Бена только Ларкспур и Дрю Саммерхэйз были приглашены на скромное венчание Бена с Элизабет, прошедшее в семейной часовне в принстонском поместье Дрискиллов.

– Дела плохи, Бен, но… – на его лицо вернулась бодрая улыбка, – в конце концов мы справимся, дай-то бог.

Дрискилл, сидя на заднем сиденье лимузина, услышал в голосе Ларкспура тревогу, которую тот ревниво таил и никогда не выказывал на публике.

Даже наедине с президентом он выкладывал не больше неприятных истин, чем считал необходимым. Президент, как никто другой, нуждается в защите от столкновения с жестокой реальностью жизни. Нельзя допустить, чтобы он пал духом перед канонадой орудий главного калибра в президентской кампании. Эллери Ларкспур был из тех, кто последним признает поражение. В его кабинете на стене висел личный лозунг, кредо, как это называлось по обычаю адвокатских фирм: «Ты будешь драться до последнего… И если не ты останешься последним, ты мне ответишь!»

– Не хочешь мне рассказать…

– О, черт, ты и так скоро все узнаешь. Я просто хотел дать тебе перевести дыхание. Хотел подготовить. Президент придает такое значение твоему мнению и реакции – не хочу, чтобы ты на его глазах отвесил челюсть и начал, поскуливая, грызть новехонький ковер. Но дела и вправду хуже, чем ты думаешь. И приготовься говорить перед слушателями. Там будет Ландесман. Ты, я, Ландесман и президент.

– Потрясающе! А Мак?

– Про Мака лучше не вспоминай. Он вроде как в опале – Чарли, кажется, доверяет ему не так безраздельно, как прежде. Может, дело в его романе с Эллен Торн – думает не о том, тратит время, которое должно принадлежать Чарли… Но, ты понимаешь, это скользкая почва. Они не могли бы отдавать ему больше времени, даже если бы блюли целибат. Нет, Бен, не знаю, откуда это идет, но Чарли в последнее время немножко… страшно сказать – становится параноиком. Понятно, как не стать в его положении? Хэзлитт празднует победу три дня из четырех. Может, Мак просто подвернулся под горячую руку. В общем, об этом помолчим. Я хочу, чтобы ты чем-то уравновесил чернуху и ужасы, которые обрушивают на президента Эллен и Олли. Они меня с ума сведут. Как раз когда ему особенно нужна поддержка!

Лимузин медленно свернул с Пенсильвания-авеню, миновал пост охраны и так же медленно покатил по дорожке под навесом деревьев ко входу в Западное крыло Белого дома. Слева, на обычном месте, в раскаленной тени, изнывая от жары, толпились корреспонденты радио и телевидения. Их софиты, зонты для тени и звукозаписывающая аппаратура складывались в картину экспедиции сафари, разбившей постоянный лагерь. Они критически рассматривали лимузин. Кто может скрываться за тонированными стеклами? Когда машина остановилась у крыльца и швейцар в униформе вышел открыть двери, корреспонденты, присмотревшись, отметили прибытие Ларкспура, что было далеко не новостью, и друга президента Бена Дрискилла – тоже на новость не тянет. Очевидно, о смерти Дрю Саммерхэйза здесь еще не знали. Ларкспур кивнул в сторону репортеров, но те так размякли на жаре, что поленились ответить. Когда они скрылись из вида, он шепнул Бену:

– А, если бы они только знали…

– Скоро узнают, – отозвался Дрискилл.

– Верно, так что нам предстоит решить, что тогда делать.

Стоило войти в Западное крыло, как внешний мир ощущаться переставал. Здесь круглый год стояла весна, вазы полнились свежими цветами. Сотрудники, пропускавшие вас через сканеры, неизменно улыбались и заводили приветливую беседу, словно у них на целом свете не было забот. Улыбчивый чернокожий охранник был, говорят, самым сильным человеком в Вашингтоне – качество, в прошлом раз-другой пригождавшееся при встрече слишком шумных гостей. Гид и секретарь стояли рядом со знаменитой актрисой, заглянувшей наскоро поприветствовать президента. Чарли Боннер как-то заметил, что очень странно сознавать себя стоящим в центре мира, при том, что жизнь твоя течет спокойно и даже счастливо.

– Это служба, только и всего, и иногда слишком легко забыться. Появляется привычка думать, что все в порядке просто потому, что все так вежливы и никто никого не убивает на лестничной площадке… Но, по правде, ты постоянно висишь на волоске над мусорной кучей.

Ларкспур первым прошел по коридору и вверх по лестнице, время от времени кивая кому-нибудь и бормоча приветствия. Теперь по коридору, застеленному ковром. На светлых, как сливки, стенах картины славных и кровопролитных сражений, бросающихся в атаку храбрецов. Охрана сливалась с мебелью, с пальмами в горшках. За стенами чуть слышно гудели кондиционеры. Кабинет слева был отгорожен канатом, сквозь открытую дверь виднелся большой стол, один из стульев за которым был выше и равнее других.44
  Аллюзия на «Скотный двор» Дж. Оруэлла. «Все животные равны… но некоторые более равны, чем другие». – Примеч. перев.


[Закрыть]
Ларкспур остановился перед дверью, ведущей в Овальный кабинет.

– Я всегда, прежде чем войти, проверяю, застегнута ли ширинка, – улыбнулся он Дрискиллу. – Как-то вошел с расстегнутой молнией, так что из нее торчал ярлычок прачечной с подола рубашки. Миссис Колфакс – она тогда была представителем в ООН – конечно, оказалась слишком любезна, чтобы заметить, но с Чарли, я думал, случится припадок пляски святого Витта.

Обернувшись, он заговорил с охранником. Их имена внесли в книгу, которую президент именовал «Книгой мертвых», и охранник, шагнув вперед, распахнул дверь. Президент сидел на углу большого темного стола, за которым некогда сиживал Тедди Рузвельт. Рукава рубашки закатаны до локтя. Он выбрался из-за стола и пошел навстречу Дрискиллу с протянутой рукой, и, если не слишком присматриваться, можно было принять его за парнишку, игравшего в футбол в школе Нотр-Дам еще в те времена, когда изобретали колесо, а мячом служил надутый свиной пузырь. В светлых волосах появилась седина, перед последней предвыборной атакой их придется покрасить. В уголках губ и глаз птичьими лапками расходились морщины. Он всегда оставался загорелым: зимой лыжи, летом гольф. Рост шесть футов два дюйма, вес около двухсот тридцати фунтов, и выглядит так, будто запросто отколошматит любого в этом здании, даже если ему одну руку привязать за спину. Под брюками он носил эластичный наколенник – просто на случай, если скажется наследство футбольных сражений. Он не желал стать причиной биржевой паники, упав перед объективами камер из-за давнего перелома.

– Спасибо, что приехал, Бен. – На историческом столе зазвонил телефон, и Боннер, обернувшись, схватил трубку. – Что там, черт возьми? – С минуту он слушал. – Хорошо, хорошо. Но о пострадавших американцах сообщайте каждый час. – Он взглянул на часы. – Потом, потом. Хорошо. – Бросил трубку на рычаг. – Бен, ты сам понимаешь, что сегодня возглавляешь список, но положение в Мексике… К тому же через пару минут назначен ежедневный разбор хода кампании, и вас обоих я прошу остаться здесь. Я на вас рассчитываю. Только пока не вдавайся в дело с Саммерхэйзом. Маку и Эллен я сообщу попозже. – В дверь постучали. Лично открывая дверь, Чарли Боннер добавил: – Подожди, сейчас услышишь…

Боб Макдермотт знал Чарли и работал с ним еще с Вермонта, когда его маленькое, но напористое агентство вело дела семейного банка Боннеров, основанного в шестидесятых годах девятнадцатого века прапрадедом президента. Когда Чарли пробился в Конгресс, потом стал губернатором Вермонта и наконец президентом, Макдермотт так и остался при нем. Между ними возникла естественная привязанность, более или менее пережившая возвышение Чарльза Боннера до президентского кресла. Сейчас Бена, вставшего, чтобы пожать Макдермотту руку, поразили мешки под глазами и усталость, прорывавшаяся в голосе. Макдермотт всегда стремился поддерживать оптимистическое впечатление, будто он владеет ходом событий и наслаждается каждой минутой жизни. Сейчас личина сползла с него. Седые волосы падали на лоб, и веснушки на носу уже не делали его похожим на мальчишку. Смотрел он сердито.

– Бен, рад тебя видеть. Надеюсь, с тобой сюда проникнет луч света.

– Не надейся, – сказал Дрискилл.

Макдермотт машинально улыбнулся, но души в его улыбке не было.

– Мы так давно уже не слышали ничего хорошего, что я не узнаю добрую весть, даже если она укусит меня пониже пояса. – Глаза у него от недосыпа подернулись красными жилками. На нем были серые мягкие брюки, синий блейзер, голубая рубашка, повязанный на шее темно-красный фуляровый платок и черные туфли, начищенные до такого блеска, что напоминали лакированную кожу. Не прилагая рук, Белый дом демонстрировал коллекцию самых блестящих в обозримой вселенной туфель, превосходивших блеском даже ботинки сотрудников фирмы «Баскомб, Лафкин и Саммерхэйз», к которым чистильщик каждое утро являлся прямо на рабочее место, чтобы навести необходимый глянец.

– Это наш последний военный совет перед завтрашним отъездом Эллен. Она вернется в Вашингтон только после партийного съезда. Нас всех ждет Бостон. – Лицо Макдермотта всегда оставалось гладким, а одежда – свежей, как маргаритка, пускай сам он вымотался до изнеможения. Единственным изъяном мог считаться легкий душок сигаретного дыма, который он принес с собой вместе с ароматом одеколона. И в голосе тоже слышалась отчетливая хрипотца старого курильщика. Он был компанейским парнем, любителем долгих дружеских попоек, и, когда мог, отдавал должное порции солодового или рюмочке бурбона, любил и покер, причем блефовать умел так, что вы рисковали остаться без последних штанов.

С Макдермоттом пришла Эллен Торн. Она обучалась политическим стратегиям в Стэнфорде и Гарварде, стала обозревателем, консультантом лобби и наконец наемницей на службе у претендентов на выборные посты. Она составила себе имя на веренице оглушительных побед своих клиентов, в том числе трех сенаторов, которым, казалось, грозил верный провал, и одного губернатора, вышедшего на передний план совершенно неожиданно. В команду Чарльза Боннера она вошла, когда он в последний раз баллотировался на губернаторский пост, и она же сыграла ключевую роль в его победе над республиканским претендентом на президентство – Шерманом Тейлором. Эллен, возможно единственная из присутствующих, обладала безрассудной страстью к политической борьбе, инстинктом убийцы. Все ее противники в один голос утверждали, что она – не джентльмен. Стройная женщина лет под сорок с короткими черными волосами, пронзительными черными глазами и завлекательной кривоватой усмешкой. Очки в черепаховой оправе придавали ей важный вид. Красный костюм, в котором она явилась сегодня, нес на себе воспоминание о «Шанель».

В паузе, пока все рассаживались за президентским столом, Эллери Ларкспур успел переговорить с Эллен. Дневной свет за высокими окнами померк. Кажется, снова начинался дождь, исхлеставший Восточное побережье. Эллен имела репутацию человека, не боящегося дурных новостей. Ларкспур – другое дело, он был врачевателем духа, умел в любом положении увидеть луч надежды. Он полагал, что если гонцу угодно подставлять шею, принося дурные вести, то его – Эллери Ларкспура – обязанностью было увидеть вещи в ином свете. В данный момент Ларкспур без тени сомнений убеждал Эллен быть умереннее в выражениях.

– В кандидате следует поддерживать надежду, – говаривал он, – а не то он уплывет из рук и уже не вернется. Они склонны отчаиваться. Их самомнение слишком велико и слишком ненадежно, каждую минуту готово умереть у вас на руках.

Между тем Эллен Торн полагала, что имеет дело с большими мальчиками, которым пора уже научиться глотать не только сладкое, но и горькое. Дрискиллу хотелось держаться подальше от обсуждения кампании. Уговоры Чарли на него не действовали. Окна уже заливали дождевые струи, отдаленно прогремел гром, и в бледном небе сверкнула молния.

Они принялись за обсуждение данных, собранных Эллен Торн, подгоняя распорядок действий так, чтобы приспособиться к малообещающим результатам. Они планировали автобусное турне по стране в расчете прекратить освистывание и надеялись, что к возвращению в Чикаго демократы, и в конечном счете сам президент, соберут приличное количество голосов. Запланировано было широкое освещение тура на телевидении. Дрискиллу все это представлялось жестом отчаяния.

– Я полагаю, нам придется подстраиваться под чужую музыку, – рассуждала Эллен, как обычно, поджав губы. Ларкспур хмурился, пряча подбородок в ладони. – При наилучшем для нас повороте событий мы этим летом оставим след в истории. В лучшем случае к возвращению в Чикаго у нас еще останутся хоть какие-то шансы на выдвижение. Открытого съезда не проходило уже полвека. Результаты опросов показывают, что после Новой Англии имеется сдвиг во мнениях – не слишком значительный. И если мы не расшевелим побольше фермеров, Хэзлитт выиграет просто по инерции. В Новой Англии мы сделали все что могли, вырвали победу у него из рук… А теперь нам придется уйти на глубину и переиграть его в барышничестве и выкручивании рук в Чикаго.

Судя по виду Чарли, его не радовали эти откровения, но Эллен упрямо продолжала:

– Следует приготовиться к тому, что он выльет на нас всю грязь, какую сумеет собрать, – сейчас он на коне. Он набирал голоса с самого появления на сцене, а мы, к великому сожалению, не принимали его всерьез. – Она подразумевала, что противника не воспринимал всерьез сам Чарли. – У Чарли всегда была сильная поддержка в Пенсильвании, Массачусетсе и Нью-Йорке, и предварительные в Новой Англии нам удалось свести к ничьей. Придется драться за каждый голос, за каждого делегата. – Эллен вздохнула. Она уже проходила все это с теми же учениками, но отступиться от попыток чему-то их научить считала безответственностью. Без нее они, пожалуй, отказались бы признать серьезность положения, могли поддаться заманчивым надеждам, которые рисовал перед ними Ларкспур, а в этом случае для них все было бы потеряно. – Я снова поднимаю этот вопрос, чтобы вы знали, чего ожидать. Нет смысла заранее беспокоиться…


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю